klapaucjusz

Под прошлым постом о французской орфографии появился вот такой комментарий:

Действительно, слово боку «много», знакомое всем по песне из «Трёх мушкетёров», пишется по-французски в восемь букв. Давайте разберёмся, как так получилось.

Начну с того, что beaucoup хоть и пишется слитно, по происхождению это два слова – beau /бо/ «красивый» и coup /ку/ «удар». В латыни, предке французского, формы этих слов звучали как bellus и colaphus. Далее я сначала разберу, как из bellus colaphus получилось beaucoup фонетически, а затем особенности семантики: переход от «красивый удар» к «много» несколько нетривиален.

1.1. Латинское слово bellus «милый, приятный, прелестный» читателю хорошо знакомо. Оно просматривается в словах белладонна (< ит. bella donna «красавица»), беллетрист (< фр. belles-lettres «художественная литература»), бельэтаж (< фр. bel étage). Итальянское слово bellissimo – это превосходная степень от bello «красивый, прекрасный».

В Галлии в VIII веке отвалились почти все заударные гласные, в результате чего bellus стало звучать как bels. В XI веке l перед согласным даёт u. Аналогичное изменение произошло, например, в белорусском, где мы находим формы воўк «волк», доўг «долг», маўчаць «молчать». Затем во французском e перед u дифтонгизируется, переходит в ea (bels > beus > beaus). Что важно, графика следовала за фонетикой: писали beaus и произносили бэаўс.

На следующем этапе (XIV век) во французском окончательно утратилось склонение, и остаётся только форма косвенного падежа beau. Потом au переходит в закрытое o: /бэаў/ > /бэо/. Наконец, устраняется зияние, то есть последовательность двух гласных: /бэо/ > /бо/. Однако теперь орфография перестаёт отражать произношение, и мы приходим к ситуации, когда пишется beau, а произносится /бо/.

Аналогичную историю последовательность ell пережила и в других случаях:

Нужно сказать, что beau – форма мужского рода. В женском не было условий для перехода l > u, и латинское bella изменилось минимально, дав belle /бэль/. То есть «красивая женщина» будет belle femme /бэль фам/. Кроме того, поскольку l > u перед согласным, то в ситуации, когда старофранцузское bel находилось перед гласным, оно не изменялось. Это распределение сохранилось до сих пор: beau jour /бо жур/ «прекрасный день», но bel homme /бэль ом/ «красавец».

1.2. Теперь перейдём к coup «удар». Его история начинается в греческом, где было слово κόλαφος /кóлапˣос/ «удар кулаком». Оно было заимствовано в латынь как colaphus в том же значении. При этом большинство римлян, конечно, не умело произносить греческие придыхательные согласные, и в их устах colaphus звучало как /кóлапус/.

Довольно рано в народной латыни краткие безударные гласные в определённых условиях стали выпадать. Это произошло и с colap(h)us, которое стало произноситься как colpus /кóлпус/.

Следующим этапом, как и в случае bellus, стало выпадение заударных гласных, которое было одним из факторов уменьшения количества падежей: на месте шести латинских мы находим всего два старофранцузских: именительный и косвенный.

После того как в форме colpus выпал -u-, появилось сложное для произнесение стечение согласных lps. Проблема была устранена выкидыванием -p- (который, однако, сохранился в форме косвенного падежа. Далее произошёл всё тот же переход l > u перед согласным, и на месте cols / colp возникли формы cous /коўс/ и coup /коўп/.

После утраты склонения выжила только форма косвенного падежа coup /коўп/. Монофтонгизация дифтонгов приводит к тому, что на месте оў начинает произноситься просто у. Аналогична история слов collum «шея» > фр. cou /ку/ и mollis «мягкий» > фр. mou /му/.

Завершающим аккордом стало произошедшее в XV-XVI веках отпадение ряд конечных согласных, включая -p. Аналогично: drap /дра/ «сукно», trop /тро/ «слишком», sirop /сиро/ «сироп».

Правда, стоит упомянуть о такой штуке, как связывание (liaison). Связывание – это когда в некоторых словах конечные согласные перестали произноситься в положении перед паузой или согласным следующего слова, но сохранились в положении перед гласным. Например: vous donnez /ву доне/ «вы даёте», но vous avez /вуз аве/ «вы имеете». Аналогично устроены русское о / об или английское a / an. Слово beaucoup в высоком стиле или в поэзии сохраняет -p перед гласным: j'ai beaucoup aimé /же бокуп эме/ «мне очень понравилось…». Но связывание – это всё же не та причина, по которой французы пишут -p в beaucoup. Так, пишется il va /иль ва/ «он идёт», хотя в связывании вполне себе появляется -t: va-t-il /ват иль/ «идёт ли он».

Кстати, от coup образован глагол couper /купе/ «резать, рубить», а от него такие слова как coupé /купе/, coupon /купõ/ и coupure /купюр/.

Поместим историю фонетики beaucoup в таблицу:

Теперь разберёмся, насколько обоснованно современное написание beaucoup:

- b – тут всё понятно;

- e – написание чисто историческое, отражает старое произношение;

- au – диграф имеет некоторый смысл, поскольку обозначает, что о здесь закрытое (во французском два вида о);

- c – без вопросов;

- ou – диграф полностью на своём месте, показывая, что здесь звучит /у/, а не /ӱ/, ср. tu /тю/ «ты» и tout /ту/ «всё»;

- p – написание скорее историческое, хотя имеет некоторый смысл в рамках связывания.

Резюмирую: написание beaucoup, конечно, традиционное и отражает не современное произношение, а века так XI, однако, если разобраться, всё не столь уж сложно и бессмысленно.

Кстати, если вы удивлялись, почему по-английски так странно пишут beauty (< фр. beauté /боте/) или coup d'état, теперь вы знаете ответ: англичане просто сохранили особенности французской орфографии.

2. Перейдём к семантике. Как из «красивый удар» вышло «много»?

Начну с того, что beau – это не только «красивый», но и «превосходный, отличный, хороший». Кроме того, это прилагательное служит как своего рода интенсификатор. Например, bel âge /бэль аж/ – это «солидный возраст», beau monde /бо мõд/ – «высший свет» (отсюда русское бомонд), beau-fils /бо фис/ – «пасынок» или «зять» (при fils «сын»), а belle-mère /бэль мэр/ – «мачеха», «тёща» или «свекровь» (при mère «мать»).

Именно как интенсификатор beau служит в beaucoup. То есть, это скорее не «красивый удар», а «отличный удар». Подтверждает это тот факт, что beau coup выиграло в конкурентной борьбе у аналогично выстроенных словосочетаний bon coup «хороший удар» и grant coup «большой удар», которые встречаются в старофранцузских памятниках.

Теперь присмотримся к coup. Его семантика тоже далеко ушла от латинской. В современном французском помимо «удара» это ещё и «выстрел; глоток; поступок, дело; раз» (кстати, русское раз тоже первоначально обозначало «удар» и родственно глаголу разить). Таким образом, во французском у coup появляется целый ряд новых значений. С другой стороны в сочетании с beau происходит процесс десемантизации: beau и coup перестают восприниматься как словосочетание и срастаются в одно слово, значение которого уходит от конкретного в сторону обозначения абстрактной интенсивности, то есть просто «много» (подробнее в статье Marchello-Nizia Ch. Les grammaticalisations ont-elles une cause? Le cas de beaucoup, moult et très en moyen français // L'information grammaticale, 2000, t. 87, pp. 3-9).

Случай beaucoup не уникален. О. Дойчманн описал большое количество случаев перехода от лексики «битья» к обозначениям вроде «много» во французском и его диалектах (Deutschmann O. L'emploi de noms d'action désignant d'abord une «volée de coups» pour signifier «beaucoup» en territoire gallo-roman // Revue de linguistique romane. 1937, t. 13, pp. 83-125). Например, taper /тапе/ «хлопать, стучать, ударять» > tapée /тапе/ «куча, масса» или tripoter /трипоте/ «теребить, мять» > tripotée /трипоте/ «град ударов; куча, множество».

Происходит это и с другой лексикой. Например, в русском и белорусском есть слово шмат «кусок», заимствованное из польского szmat. В белорусском дрейф значения завёл это слово настолько далеко, что это одно из основных слов для «много», например, можно сказать шмат людзей. Ещё одно – багата, и в словосочетании багата людзей ни о каком богатстве речь не идёт, это просто значит «много людей». В сербохорватских диалектах «много» могут обозначать слова чуда, благо, сила. Эти случаи объединяет то, что первоначально они обозначали нечто значительное («большой кусок», «благо»), а затем они утратили конкретное значение в пользу абстрактной интенсивности. Такое явление называют семантическим выцветанием (semantic bleaching).

Такова вкратце история слова beaucoup. Надеюсь, она помогла вам лучше понять, почему французская орфография такая странная.

Давно я не писал ничего об истории письменности. Возвращаюсь к этой теме, и сегодня мы поговорим о том, как поляков и литовцев пытались заставить писать кириллицей.

В XVII-XVIII веках Речь Посполитая, которая состояла из Польши и Великого княжества Литовского и включала в себя украинские и белорусские земли, ослабела, а её соседи наоборот усилились. В 1772 Австрия, Пруссия и Россия, договорились и оттяпали у Речи Посполитой по солидному куску. На этом, конечно, дело не закончилось, в 1793 году Россия и Пруссия отрезали себе ещё по ломтю, а в 1795 году пирог был поделен окончательно.

Ненадолго польская государственность была восстановлена Наполеоном, но в 1815 году Польша была включена в состав Российской империи, причём по сравнению с 1795 годом нам досталось ещё больше территории, населённой преимущественно поляками. Соответственно перед Россией стояла задача интегрировать новых подданных и в той или иной мере ассимилировать их. Николай I в 1833 году писал И.Ф. Паскевичу: «Их делать надо счастливыми вопреки их самих и как бы насильно».

Поляки почему-то счастливыми становиться не желали. Конечно, многие успешно интегрировались в российское общество. Но значительному количеству не понравилось, что их лишили собственной государственности, и в XIX веке они подняли два крупных восстания (в 1830 и 1863 годах).

Известный славянофил А.С. Шишков считал, что всем славянам следует писать кириллицей, и для этого полякам и чехам следует отказаться от латиницы. Он убеждал своего дальнего родственника О.А. Пржецлавского, который издавал Tygodnik Petersburski («Петербургский еженедельник»), чтобы тот перевёл журнал на кириллицу.

В 1844 году эту идею было решено воплотить в жизнь, Николай I поручает создать комитет, задачей которого было придумать, как применить кириллицу к польскому языку. Комитет поискал труды Шишкова на эту тему, ничего не обнаружил, и принялся создавать собственный проект.

Здесь я должен сделать небольшое отступление. С точки зрения лингвистики, графика – это шелуха, внешняя оболочка. Русский текст можно записать кириллицей, латиницей, деванагари, китайскими иероглифами, да чем угодно, от этого русский язык не перестанет быть русским.

Эта фраза по-русски: エタフラザパルスキ

И эта тоже: 伊厄塔托热

Как и эта: ⰍⰀⰍⰟⰋⰅⰕⰀ

Однако обыватели придают графике огромное значение. Петровский переход на гражданский шрифт имел целью приблизить начертания русских букв к латинским. После революции алфавиты для малых народов разрабатывались на основе латиницы, а те языки, которые письменность уже имели, активно переводили на латиницу (был проект и русской латиницы, но об этом как-нибудь отдельно). При Сталине наоборот стали заменять латинские алфавиты на кириллицу. После распада СССР маятник снова качнулся: на латиницу перешли молдаване, азербайджанцы, туркмены, узбеки, а теперь и казахи. И так далее, и так далее. За всем этим, конечно, стоят политические концепции.

Точно так же перевод польского языка на кириллицу имел явную идеологическую подоплёку, хотя комитет получил указания работать, «не давая этому делу вида политического».

К началу 1845 года комитет разработал проект польского кириллического алфавита, который, по сути, представлял собой транслитерацию, напрямую копирующую ряд особенностей польской латиницы. В 1852 году Николай I вспомнил о задумке, собрали новый комитет, который создал новый проект, в деталях отличавшийся от предыдущего. Император ознакомился с ним и лично внёс некоторую правку, убрав буквы ą (носовое о), ę (носовое э), j (й), ó (у):

Примечание: тильда стоит над носовыми гласными.

В качестве пробного шара полонист П.П. Дубровский на деньги Министерства народного просвещения издал книгу «Образцы польскаго языка въ прозѣ и стихахъ, для русскихъ». Как видно из названия, она мимикрировала под хрестоматию польских текстов, якобы для удобства русского читателя, напечатанную кириллицей. Но рассылать её предполагалось в польские учебные заведения, чтобы продемонстрировать полякам, что польский язык вполне можно записывать кириллическим алфавитом.

После этого о польской кириллице на некоторое время забыли – у страны были более насущные заботы. Вернулись к проекту уже при Александре II после восстания 1863 года. В 1865 была издана книга «Элемэнтарˇъ для дзеци вейских» (Elementarz dla dzieci wiejskich – Букварь для деревенских детей). Книга содержала алфавит и примеры для чтения по слогам, молитвы, катехизис, пространный раздел о ведении хозяйства в вопросно-ответной форме и таблицу умножения.

Алфавит:

Отче наш:

Для сравнения в современной орфографии: Ojcze nasz, któryś jest w niebiesiech, święć się imię Twoje; przyjdź królestwo Twoje; bądź wola Twoja jako w niebie tak i na ziemi; chleba naszego powszedniego daj nam dzisiaj; i odpuść nam nasze winy, jako i my odpuszczamy naszym winowajcom; i nie wódź nas na pokuszenie; ale nas zbaw ode złego. Amen.

Вопрос: Кто является плохим хозяином?

Ответ: Тот, кто костёла сторонится, корчму считает домом, дом – постелью, постель – работой, работу наказанием господним, а руки всегда держит за пазухой.

Если говорить о системе письма, то вряд ли её можно считать удачной, она сочетала в себе недостатки как русской орфографии, так и польской латиницы. К первым относятся написание ера на конце слова; и, а не ы после ж, ш, ч; употребление и восьмеричного и і десятеричного. Из польской латиницы были перетащены этимологические написания ô (у), рˇ (ж / ш) и двух видов х. Станислав Микуцкий, автор «Букваря», называл эту систему «общеславянской азбукой русской».

Всего в 1865-1869 годах вышло шесть книг (некоторые выдержали два, а «Букварь» даже три издания). Все были предназначены для сельских школ. Видимо, власти полагали, что крестьянству идеи славянского единства будут ближе, чем горожанам.

В 1870-е от идеи польской кириллицы отказались, перейдя от псевдорусификации к русификации настоящей – преподавание в высшей и средней школе было переведено на русский язык. Польский же язык продолжил записываться латиницей. Это можно увидеть даже на двуязычных вывесках и табличках с маршрутами трамваев в Варшаве до Первой мировой войны.

Иначе дела обстояли в Литве. Там после восстания ввели запрет на печать литовских книг латиницей, который продолжался сорок лет, до 1904 года. Было разработано несколько проектов литовской кириллицы и издан ряд книг, по большей части религиозного характера. Одним из немногих исключений является «Кауказа невальникасъ» Ляонаса Толстоюса.

Этот запрет породил феномен книгонош – контрабандистов, переправлявших книги, напечатанные латиницей (преимущественно в Пруссии) в Литву.

Примерный перевод: «Книгоношество. Как получить бесплатную туристическую путёвку по сибирским просторам в XIX веке».

Если оценивать проекты польской и литовской кириллиц с точки зрения политической целесообразности, то, думаю, вреда от них было больше, чем пользы. Духовно ближе к русским от этого поляки и литовцы не стали (как не стал более «европейским» менталитет русских, писавших эсэмэски транслитом), а вот ощущение того, что у них забирают национальную идентичность, создавалось.

Основной источник поста: Успенский Б.А. Николай I и польский язык (Языковая политика Российской империи в отношении Царства Польского: вопросы графики и орфографии) // Успенский Б.А. Историко-филологические очерки. С. 123–175.

Анализ графики книг на польской кириллице: Ананьева Н.Е. О графике и языковых особенностях польских учебников 1866 г. Из собрания редких книг Научной библиотеки МГУ имени М.В. Ломоносова // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2013. №2.

Анализ графики книг на литовской кириллице: Пиянзина Л.Н. Особенности передачи литовского языка кириллицей в 1864–1904 гг. Дипломная работа. СПб., 2011 г.

Предыдущие посты цикла:

Была ли у славян письменность до глаголицы?

Как Кирилл не сочинил кириллицу

Кириллица: начало

Глаголица и кириллица: цифры

Кириллица на Руси: гнёздовская надпись

Славянская латиница

Славянская арабица

Я посвятил немало постов истории слов, заимствованных в русский язык, однако недавно @Basileus навёл меня на мысль, что широкой публике почти неизвестна тема русских заимствований в других славянских языках. Тема эта велика и обширна, и о каждом языке следует рассказать отдельно. Начнём с чешского.

Следует сказать, что долгое время в качестве основного языка литературы в Чехии использовалась латынь. На латыни написана первая чешская хроника, на этом же языке записывались стихи, песни, легенды, жития. Самая старая сохранившаяся фраза, написанная по-чешски, относится лишь к XIII веку. Впрочем, довольно рано по меркам католической Европы чешский язык выходит из тени. Уже в середине XIV века чехи переводят с латыни полный текст Библии, а следующий, XV, становится золотым веком их литературы. Однако после поражения в битве на Белой горе, начинается продолжительный упадок чешской культуры. Чешский язык теряет былой престиж, дворянство и население крупных городов стремительно германизируется. К началу XIX века даже уже стало казаться, что чехи скоро полностью растворятся в немецкой стихии. Один из отцов славистики, Йозеф Добровский, в 1811 году писал: «дело нашего народа, если не поможет бог, совершенно безнадежно».

Однако, как мы знаем, чешскому языку удалось выжить, в чём немаловажную роль сыграли так называемые «будители чешского народа», которые боролись за престиж чешского языка, за то, чтобы он мог использоваться в литературе, журналистике, театре и образовании. По понятным причинам многие будители были пуристами и выступали за очищение чешского языка от немецких и латинских заимствований. В начале XIX века Россия и русский язык рассматривались в очень позитивном ключе. Россия на тот момент была единственным независимым славянским государством, и неудивительно, что интерес к русскому языку и русской культуре среди чешских интеллектуалов был очень велик.

Антонин Пухмайер в одном своём письме даже выразил своё неудовольствие этим фактом: «Я замечаю, что русский язык только портит молодых чехов, так как они без разбору и без нужды наводняют им чешский... Я тоже занимался русским и особенно польским языком, но надеюсь, что я не испортился и остался верен своему чешскому языку».

Действительно, увлечение русским языком приводит к тому, что чешские писатели, переводчики и журналисты начинают активно использовать русизмы в своих произведениях. Значительное их количество дальше страниц этих произведений не пошли, однако многие смогли закрепиться, и используются по сей день.

Многие заимствования связаны с морем, что неудивительно, поскольку чехи хоть и здороваются друг с другом морским приветствием ahoj /ағой/, живут далеко от морского побережья.

Комментарий: ударение в чешском всегда ставится на первый слог, а чарка (´) обозначает долготу гласного. H произносится примерно как украинское г (хотя это всё же разные звуки). Чешские звуки (звонкий и глухой), обозначаемые буквой ř, лишь весьма условно транскрибируются как рж и рш.

Заимствовались названия не только морских животных:

Кстати, до появления русизма krysa чехи называли это животное německá myš /немэцка миш/.

Ботаническая терминология также пополнилась русизмами:

Есть термины из области химии и геологии:

Большую группу составляют абстрактные понятия:

Глаголов сравнительно мало:

Прочие заимствования (список, конечно, не полон):

Из экспрессивной лексики были заимствованы слова svoloč /сволоч/, důra /дура/ и geroj /гэрой/. Последнее употребляется в иронических контекстах, в то время как нейтральное слово – hrdina /ғрдина/.

Как видно из таблиц, нередко русским заимствованиям пытались придать такой фонетический облик, какой они имели бы, если бы были унаследованы чешским из праславянского. В случае klikva или tlupa это сделано вполне корректно, а вот kormidlo было адаптировано лишь наполовину, правильнее было бы *krmidlo. Иногда будители серьёзно ошибались. Так, слово пьяничник было воспринято как производное от «пена», а не «пьяный» и перешло в чешский в виде pěnišník. В сабельнике также не угадали саблю (которая по-чешски будет šavle /шавле/) и проассоциировали со словом «белый», в результате чего он превратился в zábělník. В ряде случаев серьёзно менялось значение. Скажем по-русски ворвань – это вытопленный жир морских животных, а у чехов слово vorvaň стало обозначать кашалота.

Иногда заимствованию не удавалось потеснить уже имеющееся в чешском слово, и тогда происходили различные семантические сдвиги. Например, русизм dumat имеет значение «размышлять, раздумывать» (а просто «думать» будет myslet). Заимствованное ženština /женштина/ не смогло вытеснить исконное žena «жена, женщина» и приобрело негативную окраску. Наоборот, borec /борэц/, не сумев побороть собственно чешское zápasník, сейчас используется в разговорном чешском в значении «молодец» или «красавчик».

Интересный кульбит совершило чешское слово poručník /поручник/ «заместитель, опекун». В своё время оно было заимствовано в польский, где постепенно его значение сузилось до обозначения офицера в звании ниже капитана. Именно в таком смысле польское porucznik /поручник/ попало в русский язык, где стало звучать как поручик. Затем чехи заимствовали русское слово в виде poručík и уже в новом значении – «лейтенант».

За прочими подробностями отсылаю к литературе:

Лилич Г.А. Роль русского языка в развитии словарного состава чешского литературного языка (конец XVIII – начало XIX века). Санкт-Петербург – Грайфсвальд – Гейдельберг, 2016.

Giger M. Rusismy v Češtině // Nový encyklopedický slovník češtiny, 2017.

Rejzek J. Český etymologický slovník. Brno, 2001.

Šmilauer V. Ruské vlivy na češtinu // Naše řeč, 25 (1941), 3, s. 65-69.

Всем, пожалуй, знакома цитата из Булгакова, в которой Турбин высмеивает тот факт, что кот по-украински будет кіт. Действительно, нередко русскому о соответствует украинское і. Давайте разберёмся, как так вышло.

Начну с того, что і в корне слова кіт присутствует только в именительном падеже единственного числа. В остальных – о, как и в русском:

Комментарий к таблице: и читается как ы (ну, почти).

Напротив, у слова і появляется только в родительном множественного:

Возьмём также формы прошедшего времени глагола могти «мочь»:

Логично предположить, что в формах кіт, слів, він и міг были какие-то особые условия, которые привели к переходу о > і. И мы хорошо себе представляем, какие именно. Дело в том, что в древнерусском языке, общем предке русского, украинского и белорусского, эти формы звучали как котъ, словъ, онъ и моглъ, причём ъ – это особый гласный, который в определённую эпоху исчез, а буква, его обозначавшая, по инерции писалась вплоть до реформы 1918 года.

В украинском языке ъ, а также его брат ь, пропали небесследно, они давали удлинение предшествующих о и е. То есть, до падения ъ и ь слово котъ произносилось в два слога: ко-тъ (с краткими гласными в обоих слогах). После падения в один: кōт, но поскольку долгий гласный произносился примерно то же время, что и два кратких, фонологическая долгота слова оставалась той же. Такой процесс называется заменительным удлинением.

Хорошо, но как из долгого ō получилось і? Ведь фонетически они совсем не близки. Как я уже писал в посте о долгих гласных в латыни, различение долгих и кратких гласных имеет тот недостаток, что если говорящий по какой-либо причине протянет краткий гласный чуть дольше, чем нужно, он рискует быть неправильно понятым. Поэтому во многих языках различие по долготе дублируется ещё и качественной разницей.

Так и произошло в тех диалектах, которые легли в основу литературного украинского. Долгий ō получил более закрытое звучание (o), а краткий – открытое (ɔ). Соответственно, так стали выглядеть гласные заднего ряда, если перенести их на МФАшную трапецию с четырьмя подъёмами и тремя рядами:

Затем в украинском утрачивается долгота, и противопоставление становится исключительно качественным. Хотя существует немало языков, где есть как o, так и ɔ (например, в итальянском botte /ˈbotte/ «бочка», но botte /ˈbɔtte/ «удары»), эта оппозиция довольно неустойчива. В украинском o стал «отталкиваться» от ɔ и уходить вверх, переходя в звук ʊ. В результате кот превратилось в кут.

Таким образом, вместо ряда u – o – ɔ мы получаем u – ʊ – ɔ. Нечто похожее можно найти в английском, только там роль играет ещё и долгота: fool [fuːl] «дурак» – full [fʊl] «полный» – fall [fɔːl] «падать».

Однако противопоставление u – ʊ тоже не очень устойчиво, и ʊ, отталкиваясь на этот раз от u, ушёл в передний ряд, превратившись в y (как немецкое ü). Вследствие этого на месте кут получилось кют.

И последним этапом стало то, что y совпало с i:

То есть, кіт получился не сразу, это был довольно длительный процесс, который можно представить следующим образом: koːt > kot > kʊt > kyt > kit.

Откуда мы всё это знаем? Источников несколько. Например, на то, что когда-то в украинском было два вида о, указывает наличие протетического в- в одних случаях, и его отсутствие в других. Это ярко показывают формы слова овёс, где о в именительном падеже сохраняло исходное качество и перед ним ничего не возникало, а в родительном о удлинялось и перед ним появлялось в-.

Ценные сведения сообщают письменные памятники. Хотя, конечно, консервативная орфография чаще всего не отражала фонетических изменений, в рукописях нет-нет да и проскочат формы, указывающие на изменение произношения. Так в XIV веке веке была записана «птичья» фамилия Друздъ (в современном украинском название этой птицы звучит как дрізд). Приблизительно тогда же отмечены формы прузвищемь, добровулно, торгувля (прізвищем, добровільно, торгівля в современном украинском) и так далее.

Наконец, кіт – это форма литературного языка и лишь части диалектов. В говорах представлены некоторые из описанных выше промежуточных стадий (кут, кют).

Вот карта западной части Украины и прилегающих территорий, показывающая произношение слова «он». Красные точки – він, синие – вун, зелёные – вюн.

Добавлю, что похожие процессы шли и в других славянских языках. Так, после падения редуцированных (ъ и ь) долгое o появилось и в западнославянских языках. После введения в графику диакритики, его начали записывать как ó. В польском оно со временем стало произноситься как u, но написание осталось прежним, и слова bóg «бог» и Bug «Буг» пишутся по-разному, хотя произносятся одинаково. В чешском ó перешло в дифтонг uo (как и в части украинских говоров, кстати), а потом этот дифтонг дал долгое u, для записи которого используется буква ů, в которой несложно усмотреть всё то же uo.

Конечно, процессы в польском и чешском протекали несколько иначе, чем в украинском, вдобавок, они затемнены поздними аналогиями, но в основе своей они схожи.

Переход ʊ > y находит аналогию, например, в паннонских словенских говорах. Литературному слову uho /ухó/ в них соответствует форма vüxo /вюхо/.

Подытоживая вышесказанное, скажу, что, просто заменяя о на і в русских словах, украинского не получить, ліл. Так, русскому кровосос в украинском соответствует кровосос, а вовсе не кровосіс, поскольку праформа этого слова – *krъvosъsъ, и в і переходило о, но никак не ъ.

Кстати, если кто не знал, кит по-украински будет кит /кыт/. Как и в русском, это слово заимствовано из греческого κῆτος.

Тему для поста подкинул @JerzyLets, а в качестве основного источника послужила Історична фонологія української мови Ю.В. Шевелёва.