ZoyaKandik

Я тоже стараюсь не за страх, а за совесть. Каждый мой день расписан буквально по минутам: силовые тренажеры, пробежки под палящим солнцем, сухие обертывания, питание. Особенно питание – Фирочка относится к нему очень серьезно. В результате экспериментов, большей частью незапланированных, мы выяснили, что запах моего пота напрямую зависит от еды. Так, например, пятнистый ерож под кисло-сладким соусом из ягод аигви усиливает нотки бихвеального дерева. Сырой шухуш заставляет мои потовые железы продуцировать пряный аромат, а вяленая рыбка бин-бин – запах корицы, по которому сходит с ума все женское население Черизы. Зато, когда я полакомился вкуснейшей нигжей, Фира, зажав нос, сбежала от меня в гостиницу. А вернувшись на следующий день, первым делом заказала молекулярный клининг всего дома. С тех пор нигжа и ее родственные формы навсегда исключены из моего рациона.

Мы запатентовали и выпустили пятнадцать ограниченных серий самого разного парфюма, и все они имели оглушительный успех. Богатые черизийцы и черизийки буквально дрались за право обладать крошечным флакончиком духов «Звезда Джима», «Путь контрабандиста», «Из грязи в князи» и все такое прочее в этом же духе. Сейчас мы с Фирочкой работаем над совершенно уникальным проектом, способным, по мнению наших консультантов, совершить революцию в парфюмерии. Ну как – работаем? Она с хладнокровием опытного вивисектора скармливает мне тщательно отобранную мерзость, а моя задача состоит в том, чтобы выжить. Все остальное делают мои потовые железы и наноботы, собирающие капли моего драгоценного пота.

Когда кулинарная пытка становится совсем уже невыносимой, я бунтую и начинаю горстями жрать хрустящие панарики – они каким-то образом нейтрализуют запахи моего тела. Панариками меня тайно снабжает мой старый приятель, бывший комендант лучшего хостела на Черизе. Теперь он владелец сети скромных, но очень милых отелей, и мы любим иногда собраться вдвоем, поболтать за бутылочкой-другой легкого вина, повспоминать прошлое.

Мое земное происхождение мы тщательно скрываем, для всех я так и остался однохордовым моноцефалом с Терры, единственным представителем загадочной расы, затерянной в глубинах Космоса. А все из-за сволочных офийцев. Они хоть и равнодушны ко всем запахам, кроме запаха гниющей органики, но совсем не дураки, мигом смекнут, что к чему, и нашей с Фирочкой монополии придет конец. А так они занимаются потихонечку интеграцией Земли в Галактическую Лигу Народов, обстряпывая попутно свои темные делишки, и нам не мешают. Конечно, встреча Земли и Черизы неизбежна, рано или поздно люди заключат в свои ароматные объятия новообретенных братьев по разуму, но госпожа Нунгут обещала к этому времени что-нибудь придумать.

- В конце концов, можно законодательно запретить землянам испускать запахи, - сурово заявила она. – Хрустящие панарики в этом смысле себя прекрасно зарекомендовали. И, судя по тебе, никакого вреда они не причиняют. Конечно, нужны будут дополнительные клинические испытания, но я уверена, что ты выдержишь.

- Да, дорогая, - смиренно согласился я. – Ради тебя – все, что угодно.

Кстати, насчет Земли. Во время нашего последнего отпуска я уговорил Фирочку сделать небольшой крюк и завернуть к Солнечной системе. Она, добрая душа, хоть и поворчала немного, но согласилась. И целых полчаса я со слезами на глазах разглядывал крошечную звездочку, практически неразличимую на фоне других таких же. Правда, как потом выяснилось, я смотрел не в тот иллюминатор, но все равно, встреча с Родиной освежила и укрепила меня. Полный сил и оптимизма, я был готов к любым грядущим испытаниям. И они не заставили себя ждать.

Сегодня утром Фирочка, как всегда, собственноручно готовила мне завтрак, смешивая тщательно отобранные ингредиенты в одной ей известной пропорции. Внезапно она отставила блендер с тошнотворно-розовым содержимым.

- Какая гадость, - сказала она и бросилась вон из кухни, зажав рот ладошкой.

Весь день она провела в постели, жалуясь на тошноту и головокружение. Она ругала некачественную еду, грозилась разнести в пух и прах недобросовестных производителей и глотала сорбенты. Я сочувствовал, поддакивал, подавал воду и украдкой косился на груди Фирочки – за последнюю неделю они заметно налились. Особенно две верхние, мои любимые. Наконец, Фирочка задремала, а я укрыл мою бедную измученную девочку легким пледом, поцеловал в покрытую нежной шелковистой шерсткой щеку и на цыпочках вышел из спальни, затемнив окна. И отправился прямиком в свой рабочий кабинет, где у меня была собрана недурная коллекция спиртного.

Я выбрал бутылочку настоящего земного коньяка (контрабандного, разумеется, будь благословенны ушлые офийцы!) и устроился в кресле у окна. Мне надо было о многом подумать.

Межрасовые сексуальные связи на Черизе не редкость – этот современный космический Вавилон снисходительно относится к подобным шалостям. С межрасовыми браками дело обстоит сложнее, но все равно, мы с Фирочкой не первые и уж точно не последние. Но ни разу я не слышал, чтобы подобные союзы приводили к появлению потомства или хотя бы к зачатию. Не слышал и даже представить себе не мог, что такое в принципе возможно.

Не знаю, в чем тут дело – то ли у нас с черизийцами генетический код совпадает, то ли еще что, это пусть ученые умники разбираются, но факт остается фактом – у нас с Фирочкой будет ребенок. У меня будет ребенок! В своем отцовстве я не сомневался – два брака за плечами и многочисленные романы разной степени тяжести дали мне богатый жизненный опыт, и что-что, а факт измены я бы не проморгал. Не такой я парень, чтобы меня можно было одурачить!

Итак, Джим, мальчик мой, ты скоро станешь отцом. И что ты чувствуешь по этому поводу?

Я прислушался к себе. Я был слегка пьян, возбужден, растерян и горд одновременно. И еще напуган, самую малость. И отчетливо понимал, что с этого дня моя жизнь круто изменилась раз и навсегда.

Тысячи мыслей хаотично клубились в моей бедной черепушке, играя друг с другом в чехарду.

… Нужна детская. В нашем доме не предусмотрена детская, но можно переделать одну из многочисленных комнат. Например, бильярдную – все равно я вечно проигрываю Фирочке. Да и времени на подобные развлечения у нас скоро не будет.

… Недавно я видел рекламу самого современного ульта-супер-пупер инкубатора. Кажется, фирма называлась «Материнство без хлопот» или что-то в этом роде. Они там обещают, что двадцать два И-хона инкубации станут самым счастливым, самым беззаботным временем в жизни женщины. Надо будет разузнать об этом поподробней.

… Интересно, сколько яиц отложит Фирочка? Четыре груди прозрачно намекают на многодетность. Но ведь земные женщины далеко не всегда производят на свет двойню. Хотя, с другой стороны, у нас бывают и тройни, и четверни, и так далее, по возрастающей. Что ж, похоже, количество детей будет для меня сюрпризом. Успокаивает одно – ни разу я не видел на улицах Черизы четырехместные детские коляски. Только двухместные. Хотя, черт их знает, этих черизийских мамаш, может, они выгуливают свое потомство попарно, по очереди. Сегодня одних, завтра других…

… Только бы теща не вздумала приехать к нам помогать! Господи, прошу тебя, только не это! Она с самого начала была против «этой отвратительной затеи», а на свадьбу явилась, сбрив в знак траура усы. И хотя тесть после нескольких рюмочек крепкого торжественно облизал мне щеки, признав тем самым во мне законного зятя, монументальную тещу это нисколько не смягчило. Она до сих пор смотрит на меня, как на врага всех разумных народов, отпускает в мой адрес ядовитые шуточки и во всеуслышание жалеет свою непутевую дочь, из жалости пригревшую «безродного нищего уголовника». Меня, то есть.

Но это все, так сказать, цветочки. По-настоящему меня беспокоило только одно.

К обычаям и традициям на Черизе относятся не менее серьезно, чем к официальным законам. А иной раз и гораздо более серьезно. Законы что? Сегодня они одни, завтра, глядишь, другие. А традиции освящены веками и обязательны к исполнению. Представить себе черизийца, нарушившего закон и мотающего очередной срок, я мог. Представить того же уголовника-рецидивиста, нарушившего какую-нибудь традицию, я не мог. Воображение буксовало и отказывало.

Обычаев на Черизе, самых нелепых и замысловатых, была тьма тьмущая. И не все они были безобидны и безопасны. По крайней мере, для представителя рода человеческого. А от одного из них у меня холодела кровь и волосы вставали дыбом.

Дело в том, что новоиспеченный отец, как только будут отложены все яйца, обязан был совершить обрезание. И не просто обрезание, а, так сказать, под корень. Совсем. И хотя сейчас это делалось опытными специалистами, в стерильных условиях и с обезболивающим, меня это ничуть не утешало. Черизийцам что? Во-первых, у них по два пениса; во-вторых, регенерация. Как говорится, режь, не хочу! Хоть каждый год. А для меня, как вы понимаете, это настоящая катастрофа!

Не дамся, угрюмо подумал я, наливая второй бокал коньяка. Лучше смерть! Ну или пожизненное заключение. А все этот двоякодышащий чешуйчатый гад Пирт! Это ведь он втянул меня в эту авантюру, это из-за него я сейчас не на Земле, а на Черизе, оплакиваю пьяными слезами свою горькую долю!

И лишь одно меня успокаивало – Фирочка прекрасно осведомлена насчет особенностей моей физиологии, анатомии и прочей биологии. И по-настоящему меня любит. Так что будем надеяться, госпожа Нунгут что-нибудь придумает. Она ведь у меня такая умница.

А хелицеры этому гаду Пирту я все-таки начищу!

Сразу заявляю - все "хвостики" на месте. Я их не пересчитывала, конечно, но их реально очень много! На вид здоровые, ухоженные, сытые. И очень молчаливые - даже трое котят, которые, задрав хвосты, носились друг за другом, не издавали ни звука. Непривычно мне это было, если сравнивать с нашими говорунами-болтунами, но коты вовсе не были забитыми или зашуганными, встретили нас с интересом. Особенно Потап (он действительно похож на плюшевого медвежонка) - подошел первым, познакомился, проверил подарки, которые мы привезли. Кстати, с кормом мы ошиблись - взяли тот, которые едят наши, а котам ТС, после перенесенной кишечной инфекции, требовался другой корм. Но свой мы оставили - Ирина подкармливает и уличных котов, так что не пропадет.

Двое малышей, которых Ирина подобрала и выхаживает, живы. Растут. Сколько сил и времени уходит на этих крох, представить страшно. Ирина призналась, что очень хочет выспаться.

Сама Ирина встретила нас настороженно, что неудивительно. Тем более, что и в вотсапе у нас была напряженная переписка. Но ведь кошатник кошатнику друг, товарищ и брат! Разговорились, взаимный ледок отчуждения и недоверия растаял. Много она рассказала про своих питомцев, не буду заморачиваться на простыню, лучше нее никто не напишет.

Но самое главное - на котах там не экономят! Уверена, что донаты (если они есть) - это капля в море, Ирина тратит немало своих личных денег. Так что открыто и честно признаюсь - насчет Ирины я оказалась не права, и очень рада этому!

Фото котиков не будет, хотя Ирина предлагала их поснимать. Но мы отказались - в ее постах они все есть, мы в этом лично убедились. Кроме того, хозяйка переживала, что в комнате не убрано, а нам не хотелось ее смущать.

Теперь о неприятном. Запах! Да, запах крепкий, хотя в комнате распахнуто окно, забранное сеткой. Но ни в коридоре ничем не пахнет, ни в подъезде, и чего это стоит хозяйке, я не представляю. Но это полбеды. Беда в самом доме: 1905 года постройки, длинный сумрачный коридор общежитского типа (моя родная бабушка в таком жила), общая кухня, общий же санузел. Никакого ремонта, сам подъезд и лестница такие, словно их как отбомбили когда-то, так и оставили. Дом под снос, но снос все откладывается и откладывается в городе по имени Королёв. Который рядом с Москвой. Страшно. Дико. Непонятно. Губернатор Воробьев, вы куда вообще смотрите? В таких условиях люди жить не должны! Вот сейчас пилю пост и жалею, что не сфотографировала всё это. Но просто было неудобно перед @IrinaKosh - нагрянули вдруг с какой-то проверкой, да еще фоткают тут налево и направо.

Но даже в таких ужасных условиях живут люди с большими добрыми сердцами. Ирине помогает молоденькая девочка Оля.

Может, я зря это напишу, но ни от Ирины, ни от Оли кошками не пахнет. Надеюсь, им просто удалось выделить для банды отдельную комнату.

Помогать или нет, это выбор каждого. Но я со всей ответственностью заявляю - Ирина этого стоит

В гостинице ей предлагали взять такси. Уверяли, что так будет гораздо удобнее. Еще бы! Но что делать, если денег в обрез хватило только на старый, видавший виды гравибайк?

Тропинка вильнула в последний раз, и за поворотом глазам Джины открылось самое прекрасное зрелище в мире – просторная, восхитительно ровная посадочная площадка. На ней уже стояло такси, и из него как раз выбирался какой-то мужчина. Еще двое, почему-то с красными повязками на руках, сидели за круглым столиком под большим полосатым зонтом. Точнее, уже не сидели, а встали и неторопливо направились к прибывшему мужчине.

Джина взглянула на часы и с облегчением вздохнула – успевает. До цели путешествия уже рукой подать, вон он, знаменитый дом под зеленой крышей, врос своими крепкими стенами в пологий склон. И она до упора вдавила педаль хода. Байк, словно предвкушая скорое избавление от своей мучительницы, довольно резво протрюхал оставшиеся метры, выкатился на бетон и там окончательно заглох. Джина с трудом слезла с жесткого седла, сняла с багажника сумку и, еле переставляя затекшие ноги, заковыляла вперед.

Двое с повязками, приблизившись к пассажиру такси, о чем-то спросили его. Тот коротко ответил, вынул из такси рюкзак, надел его и, не обращая больше внимания на собеседников, направился к дому с зеленой крышей. Осанка, решительный упругий шаг, коротко стриженный ежик седых волос… Военный, подумала Джина, наверняка военный, в отставке. Полковник какой-нибудь. Вон и рюкзак армейский… Мужчина шел быстро, и Джина тоже невольно прибавила шагу. Двое с повязками стояли и смотрели на нее. Один из них был совсем молоденький, моложе самой Джины, и очень симпатичный, а второй был дядечкой в годах, можно даже сказать – пожилой. И что они, интересно, тут делают? На соискателей вроде не похожи…

- Добрый день, девушка, - поздоровался пожилой, а молодой сверкнул белозубой улыбкой. – Куда собрались? Не к Стервятнику ли?

В них не было ничего угрожающего, но стояли они так, что мешали пройти.

- Не понимаю, о чем вы, - сердито сказала Джина.

- Да ладно, - сказал молодой. – Стервятник, он стервятник и есть. Ты хоть знаешь, какой у него… гм, отсев? По трупу на рейд!

- Пустите, - нервно сказала Джина. – Я опаздываю!

Она сделала шаг вправо. Пожилой протянул руку.

- Не торопись, дочка, - миролюбиво сказал он. – Мы же добра тебе желаем. Думаешь, ты сможешь стать галатором? Как бы не так. Он же обманщик, он же врет кругом. В лучшем случае ты просто прогуляешься в космос за бешеные деньги. В худшем… Борька прав, у Стервятника очень высокий процент смертности. И только дураки верят, что эти люди не умерли, а стали галаторами. Просто трупов не нашли. Он убийца, дочка, даже не сомневайся.

- Тогда почему он до сих пор не в тюрьме? – язвительно спросила Джина.

- Потому что умный, сволочь, - с ненавистью сказал Борька. – Потому что такие договора составляет, не придерешься. Экстремальный туризм, мать его… Да что я тебе рассказываю, ты сама такой договор подписала. И что, сердечко не ёкнуло? Ручки не вспотели?

Он был прав – подписывая договор об оказании услуг, Джина действительно отметила этот пункт, где отказывалась от всех претензий к компании «Экстремальный туризм» в случае своей смерти или увечий. Только ей было все равно.

- Не делай глупостей, дочка, - продолжал уговаривать пожилой. – Ты молодая, красивая, тебе жить да жить.

Джина истерично рассмеялась. Жить? Господи, да что он понимает в этом, тупоголовый старик?

- Может, ты из-за парня своего на такой шаг решилась? - не унимался пожилой. – Так наплюй! Мы тебе такого жениха найдем, все подружки обзавидуются!

Он же меня убалтывает, вдруг поняла Джина. Хочет, чтобы я опоздала. Потому что в договоре четко сказано – прибыть не позднее трех часов пополудни. Даже минутное опоздание ведет к немедленному расторжению контракта. А эти двое, насупившись, смотрели на нее, и было ясно, что не пропустят. Ни за что.

- Пустите меня! – пронзительно крикнула Джина, и эхо ее крика прокатилось по склонам.

Она надеялась, что Полковник услышит, и он услышал. Обернулся, скинул рюкзак с плеч и неторопливо направился к ней.

- Иди, придурочная, - презрительно сказал Борька и сплюнул себе под ноги. Пожилой, утратив к Джине всякий интерес, равнодушно зевнул и побрел под свой зонтик.

А Джина бросилась бежать. Добежав до Полковника, она вцепилась в его руку, переводя дыхание.

- Вы в плохой физической форме, - сухо сказал Полковник. – Вам надо заниматься спортом. Если хотите, я порекомендую вам тренера. – Он наклонился, поднял рюкзак. – Малкольм Нэнс, полковник ВКС в отставке.

- Джина, - коротко сказала Джина.

Полковник кивнул, и дальше они пошли молча, за что девушка была ему благодарна.

Рихард Сулик, по прозвищу Стервятник, ждал их, сидя на крыльце своего дома. Он и в самом деле походил на эту птицу: нахохленный, лысая голова на морщинистой шее торчит из растянутой горловины свитера, крючковатый нос, круглые глаза, не мигая, смотрят из-под набрякших век.

Едва Джина и Полковник подошли к крыльцу, Стервятник взглянул на часы, встал и молча пошел в дом. Переглянувшись, Джина с Полковником последовали за ним.

Перед тем, как войти в дверь, Джина посмотрела на небо. Там, за сияющей синевой простиралась безбрежная громада Вселенной, где беспечно бродили исполины космоса – галаторы. Скоро я поздороваюсь с вами за руку, подумала Джина. Или умру. Другого выбора у меня нет.

И для нее это не было красивым оборотом речи романтической девчонки.

-2-

В темноватой захламленной гостиной их уже ждали: трое мужчин и женщина, которую Джина сразу же невзлюбила. Потому что умопомрачительно красива. Потому что уверена в себе. И вообще, непонятно, зачем она здесь? Такие холеные красотки неуместны в уединенных деревенских домах, они несовместимы с простой обстановкой, как несовместим редкий бриллиант с дешевой оправой. Конкурентка, с глухим раздражением подумала Джина. Какого черта ты приперлась сюда? Что за блажь взбрела тебе в голову стать галатором? Тебе же лет пятьдесят, не меньше! Сидела бы дома, нянчила бы внуков…

Красотка окинула вошедших цепким, откровенно изучающим взглядом, и уголки ее губ дрогнули в снисходительной усмешке. Она единственная из всех сидела на старом продавленном диване, вытянув длинные загорелые ноги, остальные топтались рядом, не решаясь присесть.

Брюзга был бы, пожалуй, даже красив, если бы не слишком тонкие, недовольно поджатые губы. Дорогой костюм из натуральной ткани, ослепительно белая рубашка с галстуком, массивные золотые часы на запястье… Брюзга озирался с таким отвращением, словно вместо номера люкс на фешенебельном курорте он вдруг попал в дешевый туристический кемпинг. А тебе здесь что понадобилось? – мысленно обратилась к нему Джина. В жизни не поверю, что ты одержим романтической мечтой бродить пешком по Космосу.

Зато Мальчик был как раз из этих, из романтиков. Пухлогубый, голубоглазый, с нежным пушком на румяных щечках, он весь так и звенел предвкушением счастья, как натянутая струна. А на Стервятника смотрел так, как смотрят на Бога, в реальном существовании которого прямо вот сейчас лично убедились. Такой, не задумываясь, отдаст жизнь за одну только возможность стать галатором.

Толстяк пыхтел, потел и смущался. Одетый в пестрые пляжные шорты и в безразмерную гавайку, он был нелеп и смешон. И явно чувствовал себя не в своей тарелке. Перехватив взгляд Джины, Толстяк заискивающе улыбнулся и развел пухлые ладошки извиняющимся жестом: вот, мол, угораздило же меня. Джина слегка кивнула в ответ. Не конкурент, с облегчением подумала она.

По правилам, установленным Стервятником (надо же, как дурацкое прозвище оказалось прилипчивым!), неофитов, жаждущих приобщиться к сверхцивилизации, должно быть пятеро, не больше и не меньше. Нас – шестеро, но если Толстяк сольется – а он обязательно сольется, в этом можно даже не сомневаться! – нас останется как раз пятеро. И это значит, что я обязательно выйду в поиск, а там… А там посмотрим.

За свой единственный шанс выжить Джина была готова драться насмерть.

Джина думала, что их накормят (еда входила в стоимость обучения) или, хотя бы, напоят чаем с дороги. Дадут отдохнуть, привыкнуть к обстановке, познакомиться. Ничуть не бывало!

- За мной, - хрипло каркнул Стервятник. – Не отставать. Вещи оставьте здесь.

Широким шагом он направился к обшарпанной двери, отделяющую гостиную от внутренней части дома. Остальные двинулись следом: Мальчик чуть ли не вприпрыжку, Брюзга – словно делая всем одолжение. Толстяк споткнулся о чей-то чемодан и чуть не растянулся на полу. Красотка шла легко, танцующе, а Полковник чеканил шаги, как на плацу.

Джина стояла в растерянности, прикусив губу. Она была в легкой панике – мочевой пузырь все настойчивее напоминал о себе. Скотина, подумала девушка, хоть бы в туалет дал сходить! Эти все, которые раньше приехали, они-то уж конечно… гм… сделали все свои дела. А ей как быть? Сколько еще терпеть придется?

Словно прочитав ее мысли, Стервятник остановился возле двери.

- Там, - ткнул он пальцем в потолок, - вас ждут экстремальные условия. Советую привыкать прямо сейчас.

Надо было там, в лесочке, страдая, подумала Джина. Была же ведь возможность. Не догадалась, дурочка. Да и кто из нормальных людей догадался бы присесть под кустик, зная, что впереди его ждет нормальный дом со всеми благами цивилизации?

Дом-то, может, и нормальный, со злостью подумала девушка, но вот его хозяин явно…того. На мгновенье ее охватила нерешительность: что я здесь делаю, это же псих, шарлатан, правильно меня отговаривали те двое с повязками, еще не поздно развернуться и уйти, наплевав на деньги…

Секундная слабость прошла, и Джина, сжав зубы, вызывающе вздернула подбородок. Не на ту напали! Такая ерунда ее не остановит. Ее вообще ничто не остановит, потому что… Да просто потому, что у нее нет выбора. Совсем.

За обшарпанной дверью оказался узкий, двоим не разойтись, прямой коридор. В конце его было что-то вроде крошечного холла, в который выходили еще две двери. Стервятник остановился возле левой, мазнул ладонью по сенсорному замку.

- Вперед, - приказал он, глядя поверх голов вдоль коридора.

Первым в открывшийся проем сунулся Мальчик, на секунду замер и скрылся в темноте. Что-то гулко загрохотало, Мальчик вскрикнул и неумело выругался. Потом наступила тишина. Шедший следом Брюзга резко остановился. И все остановились, напряженно прислушиваясь. Тишина сменилась шагами, осторожными и, почему-то, гулкими. Брюзга заглянул в проем.

- Знаете, что… - раздраженно начал он, но Стервятник даже не повернул головы.

- Вперед, - скучным голосом повторил он.

Брюзга пожал плечами, вынул из кармана носовой платок, тщательно высморкался, убрал платок обратно в карман и лишь после этого шагнул вперед. Следом за ним Красотка, потом Полковник, потом Толстяк. Когда очередь дошла до Джины, гудело и грохотало уже так, что вибрировал даже воздух в узеньком коридорчике.

Оказалось – ничего страшного! Обыкновенная железная лестница с дырявыми ступенями, вроде корабельного трапа. Слегка придерживаясь рукой за гладкий холодный поручень, Джина принялась спускаться вниз. Она двигалась легко, уверенно, несмотря на полумрак, и все равно каждый ее шаг сопровождался барабанным боем: дррын, дррын, дррын.

Стервятник спускался последним – бесшумно и плавно, как пушинка. Или, лучше сказать, как призрак – один раз Джина обернулась, увидела слегка размытый струящийся силуэт, и больше не оборачивалась, сосредоточившись на скользких ступенях. Еще не хватало свернуть себе шею, когда она буквально в одном шаге от своей цели!

Внизу вспыхнул свет. Джина поспешила преодолеть оставшиеся ступеньки и встала рядом с остальными соискателями, с любопытством оглядываясь.

Унылая прямоугольная коробка бункера метров тридцати площадью. Унылые серые бетонные стены. Низкий давящий потолок, мертвящий свет, льющийся неизвестно откуда, из-за которого все выглядели, как ожившие покойники. Пять стареньких игровых симуляторов и стойка с уныло обвисшими легкими скафандрами

Увидев убогую аппаратуру, Джина почувствовала жестокое разочарование. Таких симуляторов, только поновее и покруче, в каждом развлекательном центре полным полно. Стоило тащиться в такую даль, платить бешеные деньги, и ради чего? Ради сомнительного удовольствия погонять в виртуале? Да еще в таких, мягко выражаясь, некомфортных условиях?

- Здесь вы пройдете отбор.

Стервятник стоял в центре бункера, напротив сбившихся в кучку людей и равнодушно смотрел на них круглыми немигающими глазами. Джина вздрогнула. Она готова была поклясться, что «гостеприимный» хозяин не проходил мимо нее, что он остался позади, у лестницы. Как же он так незаметно просочился мимо?

- Результаты отбора обсуждению и обжалованию не подлежат. Второй попытки не будет. Инструкций не будет. Ответов на вопросы не будет. Одевайтесь. Через семь минут начнутся испытания. Время пошло.

Голос Стервятника звучал скучно. Чувствовалось, что эти слова он произносит не в первый раз и не ждет от своих клиентов понимания и немедленного повиновения. Но что-то объяснять и, тем более, уговаривать никого не собирается.

Соискатели посмотрели на скафандры и переглянулись. Собственно, это были не скафандры, а усовершенствованные противоперегрузочные костюмы с автономным жизнеобеспечением, включая удаление отходов жизнедеятельности. Против жесткого излучения они были бессильны, но давали шанс выжить, если твой космический корабль потерпел аварию и был разгерметизирован: «автономки» были рассчитаны на три часа. Отличное средство защиты, прекрасно зарекомендовавшее себя. Но был один момент, смущавший соискателей, - «автономки» нужно было надевать на голое тело. И это при том, что в бункере не было ни индивидуальных кабинок, ни даже примитивных ширм – просто голое, открытое взглядам пространство.

- Черте что! – раздраженно выпалил Брюзга. – Я за что такие деньги заплатил? Будьте любезны, обеспечьте мне приемлемые условия для тренировок!

Тон Брюзги был безапелляционно-требовательным; он явно принадлежал к категории «клиент-всегда-прав». Но Стервятник не обратил на Брюзгу никакого внимания, он стоял, глядя поверх голов, и на лице его было выражение терпеливой скуки: вот сейчас пройдут отведенные семь минут, и можно будет выгнать дураков взашей. Объяснений не будет и второй попытки тоже!

Джина почти физически ощущала, как утекают драгоценные секунды, но не могла заставить себя сдвинуться с места. Нет, она не была ханжой! Она с удовольствием загорала на нудистких пляжах, участвовала в студенческих играх «на раздевание» и вообще считала себя вполне современной и раскрепощенной девушкой… Но вот так, сразу, без предупреждения, оказаться перед необходимостью раздеться в компании незнакомых людей… Это было уже слишком! И, главное, очень смахивало на издевательство – в массовом стриптизе не было никакой нужды! Брюзга прав – Стервятник, сволочь, содравший с них такие деньги, должен был заранее раздать всем «автономки». Или это часть испытания? Если так, то смысла в нем Джина не видела никакого, кроме унижения.

«Не ты ли, дорогуша, была готова на всё еще несколько минут назад?»

Голос разума тонул в жаркой волне невесть откуда взявшейся стыдливости. И злости. И обиды, что ее так нагло и цинично обманули. И…

Первой оказалась Красотка. Легким танцующим шагом она прошла мимо Стервятника, остановилась возле стойки и принялась раздеваться. Движения ее были скупыми, деловитыми, словно в кабинете у врача, но почему-то казалось – Красотка на сцене, возле пилона, исполняет медленный, исполненный страсти эротический танец. Рядом с Джиной шумно задышал Мальчик – красный, как рак, он во все глаза смотрел на обнажающуюся женщину, позабыв обо всем на свете.

Скинув последний клочок ткани, Красотка на мгновенье замерла, рассматривая висящие «автномки». В этот миг она была прекрасна и совершенна, словно произведение искусства, вышедшее из-под резца гениального скульптура, и Джина ощутила жгучий укол зависти.

«Небось, кучу денег ухлопала на пластических хирургов!»

Эта простая мысль, циничная и гаденькая в любое другое время, сейчас оказалась спасительной. Стыдливость, страх оказаться в дураках, даже зависть сгинули без следа, на их место пришла отчаянная решимость довести дело до конца. И Джина, боясь передумать, шагнула вперед, оттолкнув стоящего на пути Брюзгу.

Схватив первый попавшийся противоперегрузочный костюм (все равно нанопластик подстроится под фигуру!), Джина повернулась лицом к стене – это давало хоть какую-то иллюзию уединения. Торопливо раздеваясь, она слышала за спиной сопение, шорох одежд и ворчание Брюзги. Скосив глаза, Джина встретилась взглядом с Мальчиком и тут же отвернулась. Лицо горело от стыда, словно ее застукали за подглядыванием. Оставалось утешаться, что стыдно было всем. Кроме, наверное, Красотки.

С «автономкой» Джина имела дело только два раза в жизни. Один раз в школе, на уроке ОБЖ, второй – в институте, на факультативе по выживанию. Курс был сложным и интересным, его вел сам Йенс Бергер, легендарный космопроходец, но пришлось все бросить, чтобы не быть с позором отчисленной.

Тогда еще Джина не знала и даже не догадывалась, что разрушительная мина, заложенная в нее природой, проснулась и начала свой отсчет. И только добродушно посмеивалась над своими «чудинками».

Натянуть «автономку» и застегнуть «капюшон», легкую замену плексанолового шлема скафандра, - на все про все у Джины ушло буквально пара минут. Но когда она, гордая от хорошо выполненной работы, повернулась, ее ждал неприятный сюрприз: все, включая Толстяка, уже заняли ложементы перед симуляторами, а Стервятник смотрел на нее с непонятным выражением лица.

- Я сейчас! Я быстро!

Джина бросилась к единственному незанятому симулятору в дальнем углу бункера, споткнулась на ровном месте, упала, больно ударившись коленями, вскочила и, прихрамывая, наконец-то добралась до своего места. Активировала «автономку», замыкая цикл и отрезая себя от внешней среды, вдохнула первую порцию искусственного, пахнущего резиной воздуха.

- Я готова!

- П-ф! – презрительно выразился Брюзга. Остальные промолчали: как показалось Джине, с сочувствием.

Стервятник уставился на часы. Раз-и, два-и, начала считать Джина… десять… На восемнадцатой секунде Стервятник кивнул, и все с облегчением вздохнули: успели! Стервятник пошел от ложемента к ложементу, ненадолго задерживаясь у каждого и что-то там поправляя. К Джине он подошел в последнюю очередь, проверил герметичность, блок рекупирации. Его рука легонько сжала плечо девушки. Ободряя? Случайно? Джина так и не поняла.

- Напоминаю! – громко каркнул Стервятник. – До наступления финальной фазы каждый из вас может в любой момент выйти из испытаний. Повторяю – в любой момент! Кодовая фраза – «Стоп – раз». Испытания будут прерваны, и вы отправитесь домой. Деньги в размере половины внесенной суммы будут вам возвращены, за исключением накладных расходов. Если кто-то передумал, самое время об этом сказать. Потому что сейчас, до начала испытаний, я верну полную сумму. Есть желающие отправиться домой?

Сжав губы, Джина упрямо качнула головой. Что-то возмущенное пискнул Мальчик, от волнения сорвавшись на фальцет. Остальные промолчали. Даже Толстяк, которому, по мнению Джины, ничего не светило.

Наверное, Стервятник кивнул. Или сказал что-то вроде «Хорошо», или «Начинаем» и махнул рукой. Короче, как-то обозначил начало испытаний. Но ничего этого Джина не увидела и не услышала.

Лицевая часть «капюшона» потеряла прозрачность, и на девушку обрушилось Нечто.

-3-

Линии.

Линии, линии, линии.

Огромное количество линий! Разных цветов и оттенков. Разной толщины и длины. Плоских, словно нарисованных мелом на асфальте, и объемных, как трубы. Они пересекались под прямыми углами и уходили в бесконечность, образуя трехмерную кубическую сеть с ячейками разного размера. И пойманная одинокая рыбка в центре – ошеломленная и слегка испуганная девушка.

Лабиринт, подумала Джина, борясь с головокружением. Боже, какой примитив! Тест для малышей – найти выход из лабиринта. Тот факт, что сама девушка находилась внутри этого грандиозного сооружения, ничего не менял, - просто немножко другие условия, вот и все. Детский сад, трусы на лямках! Жаль, конечно, что нельзя рассмотреть головоломку сверху, но это ерунда, с этим мы справимся. Зря, что ли, она целый семестр рубилась в «Императора Теней», где один уровень был завязан на вирт-ориентирование? Там прошла, пусть и не с первого раза, и здесь пройдет! Главное, выбрать схему передвижения и строго придерживаться ее.

Ну-с, и где тут у нас выход? Давай, дорогуша, ты сможешь! Я в тебя верю! И Джина бодро двинулась к первой намеченной точке – вперед, потом вверх, потом вправо.

Ничего не изменилось. Девушка не сдвинулась с места ни на йоту, ноги словно отказались ей служить. Да и были они, ноги? Руки? Все остальное тело? Ничего! Просто пустота, которой невозможно управлять. Джина слегка растерялась – такого ни в одной игре предусмотрено не было. Машинально она попыталась ухватиться за ближайшую линию – ярко-малиновую, шершавую на вид, объемную, но это было так, словно она пыталась пошевелить ампутированной рукой – мысленный посыл есть, а движения нет. Просто нечему двигаться!

- Что за?..

Разозлившись, Джина рванулась вперед всем телом, как будто в воду нырнула. И вскрикнула от неожиданности – проклятый лабиринт нехотя качнулся и вдруг стремительно опрокинулся на неё, а сама Джина кубарем полетела куда-то. Заорав, девушка судорожно растопырила несуществующие руки-ноги, пытаясь остановиться, но стало еще хуже, сволочной лабиринт, будто только этого и ждал, принялся вращаться с бешеной скоростью, а Джину мотало внутри, швыряя сквозь ячейки, ударяя об углы, отбрасывая. Словно бочонок в лотерейном шаре.

Стабилизироваться удалось с большим трудом и, скорее всего, по чистой случайности. Просто в какой-то момент Джина отключилась, а когда пришла в себя, лабиринт уже перестал вращаться. Боясь пошевелиться, Джина висела в пустоте, в которой не было ни верха, ни низа, а только глубина уходящего в бесконечность замкнутого пространства. Мочевой пузырь больше не беспокоил. И хотя встроенный сан-комплект «Свежесть» был предназначен как раз для таких штатных ситуаций, Джина, вопреки доводам разума, чувствовала себя маленькой девочкой, обмочившейся при всем честном народе – вроде тебя и не ругают, но все равно стыдно.

А время шло. «Автономка» рассчитана на три часа, и вряд ли испытание продлится меньше. Кончится время, Стервятник выключит симулятор, и ей ничего не останется, как с позором убраться восвояси. Может быть, не одной, на пару с Толстяком, но от этого не легче.

Деньги, конечно, пропадут, это ясно. Только плевать на деньги. Пропадет ее единственный шанс выжить.

Что ж, она все поставила на кон и проиграла. С этим надо смириться. Но как же обидно, как же горько! И ведь кто-то обязательно продет лабиринт, не может быть, чтобы никто его не прошел. Та же Красотка, например. Или Брюзга. Полковник точно пройдет, в этом нет никаких сомнений, и Мальчик, скорее всего, тоже. Ну почему, почему она такая неудачница? Господи, что я тебе такого сделала, что ты обрушил на меня свой гнев? Я ведь не самый плохой человек в этом мире! За что наказываешь, Господи?

Джина с тоской огляделась. Лабиринт еле слышно звучал – это вибрировали струны, целый оркестр струн, бесконечная насмешливая кода. Лабиринт одержал победу, лабиринт торжествовал. А ведь выход был так близко, подумала Джина. Если пройти вон туда, потом туда, нырнуть вон в ту ячейку, образованную сплетением бархатисто-черных и ярко-желтых струн…

Лабиринт вздрогнул, провернулся. Осторожно, даже бережно, подставил девушке выбранную цель: давай! Еще не веря, не понимая причин чуда, Джина позволила втянуть себя в ячейку и счастливо рассмеялась.

Нет тела? И не надо! Кому оно здесь нужно, это тело? Когда есть мысль, живая, животворящая. Мыслю, значит существую? Да, именно так, и никак иначе!

Это было восхитительно! Это было захватывающе! Джина скользила по лабиринту: то медленно, лениво, то стремительно, как атакующий сокол. Она касалась струн, заставляя их петь на разные лады, и пространство распахивалось перед ней, искрясь от удовольствия. Покой и радость. Счастье и восторг. Бесконечная уверенность и стабильность. Возможность любого изменения. Все это было лабиринтом и несло ни с чем не сравнимое наслаждение. А впереди ждала цель, великая и непостижимая, как вселенная.

И было очень жалко, когда все закончилось.

- «Автономки» вычистить, заправить. – Голос Стервятника звучал раздражающе громко и резко. – Ужин через час.

И Стервятник ушел, не сказав даже, прошли они испытание или нет.

- Хам, - процедил Брюзга. И Джина молча с ним согласилась.

Лишь когда корабль в автоматическом режиме лег на обратный курс, командир Филипп Ришар, проглядывая записи судового регистратора, обратил внимание на странные волновые возмущения континуума, которые не могла вызвать их крошечная трехместная скорлупка. Такие возмущения мог бы вызвать, к примеру, орбитальный металлургический комплекс, приди кому-нибудь идея перебросить его через гипер целиком, но такую махину невозможно было бы не заметить. Да и откуда взяться металлургическому комплексу там, куда только что ступила нога человека? Гадать о том, что же это такое было, старый космический волк не стал, просто вынес это отдельным пунктом в своем отчете и выбросил из головы.

Потом его очень хвалили за добросовестное соблюдение должностных инструкций и даже наградили медалью «За заслуги перед человечеством» второй степени.

Феноменом заинтересовались, но не особо – мало ли странного творится в неизведанных глубинах космоса? Угрозу для кораблей червоточина представляет? Нет? Ну и славно. Займемся чем-то более важным и интересным. Теми же риддянами, например, - первой негуманоидной разумной расой, вступившей в контакт с человечеством. Пора, пора уже наладить плотные дружеские связи с соседями по Вселенной, а то прям как неродные до сих пор, даже обидно.

Потом червоточин стало больше, они возникали то тут, то там, все чаще появляясь в обитаемых секторах Галактики, и с этим нужно было что-то делать. Что? Ну хотя бы дать название новому явлению природы. А то неудобно получается: явление есть, а приличного научного термина для него нет. Не считать же за научный термин расхожую «червоточину»?

Так появился СГПТ – спонтанный гиперпространственный тоннель, он же С-тоннель, как для краткости его стали называть сначала космолетчики, а за ними и все остальные.

С-тоннели возникали внезапно и непредсказуемо, систему в их появлении не мог выделить никакой, даже самый мощный компьютер. Но система явно была, потому что спустя довольно короткое время люди с неприятным удивлением обнаружили, что С-тоннели облюбовали для себя Солнечную систему. В других обитаемых секторах они тоже встречались, но на несколько порядков реже. Складывалось впечатление, что их туда заносило по какой-то случайности.

А потом стали пропадать люди.

Первым пропавшим был повар рудовоза, сорокатрехлетний Алексей Зверев. Груженая под завязку тихоходная посудина плелась себе от пояса астероидов к Луне, когда на ее пути вдруг возник С-тоннель. Контакт зафиксировала следящая аппаратура рудовоза, сами люди ничего такого не заметили, как не заметили и исчезновения повара. А тревогу забили лишь во время ужина, который так и не состоялся. Ужина не было, и повара тоже не было: ни на камбузе, ни в каюте, ни в медотсеке. Встревоженная команда обшарила рудовоз сверху донизу, вплоть до грузовых трюмов, никого не нашла и пришла к шокирующему выводу – человек бесследно пропал. Исчез из замкнутого пространства баржи, плывущей в открытом космосе, и это было так же невероятно, как если бы из герметично запаянной консервной банки пропал кусок тушенки.

Может, повар сошел с ума и вышел в космос прогуляться? Но все скафандры были на месте, а показания аппаратуры категорично утверждали, что люки никто не открывал. Ни служебный, для членов экипажа, ни грузовой.

- Остается одна версия – Алексей убит, - мрачно сказал капитан. – Причем убит кем-то из нас.

Капитан очень любил детективы и не скрывал этого своего увлечения.

- А тело? – подал голос механик. – Мы бы нашли тело.

- Не обязательно, - еще более мрачно ответил капитан и покосился на лючок утилизатора. – Я обязан доложить о ЧП.

В общем, это был крайне неприятный момент для всех, включая следственную бригаду, встретившую злосчастную баржу на лунном причале.

Не следует винить полицейских в том, что они не сразу додумались снять показания с масс-детектора – раньше ни с чем подобным люди просто не сталкивались. Но когда эта нетривиальная мысль посетила чью-то светлую голову, люди испытали настоящее потрясение: в один момент, зафиксированный чуткими бесстрастными проборами, масса рудовоза стала меньше на восемьдесят шесть килограмм, плюс-минус двадцать грамм.

- Предположим, повара действительно убили, - сказал следователь. – Предположим, от тела избавились, поместив его в утилизатор. Что ж, проведем следственный эксперимент.

На баржу в срочном порядке был доставлен манекен, приблизительно соответствующий физическим параметрам несчастного повара: рост, вес, объем талии. Вся следственная бригада, а потом и подозреваемый экипаж битый час пытались пропихнуть манекен в небольшую нишу утилизатора размером с две обувные коробки. Разумеется, из этого ничего не вышло, из чего следователь сделал вполне логичный вывод, что тело предварительно расчленили. Одна беда – показания масс-детектора ясно говорили, что все восемьдесят шесть килограмм исчезли одномоментно, а не порциями. К тому же, белковая масса такого веса обязана была дать всплеск энергии в накопителе, а его не было, если верить тем же приборам. Ну и, в конце концов, разве можно расчленить человека, не пролив ни капли крови? А крови на рудовозе не нашли, как ни старались.

Это мрачное загадочное дело, разумеется, засекретили, а экипаж изолировали и подвергли принудительному ментоскопированию, которое тоже ничего не дало – все пять человек оказались чисты. Вскрылись, правда, случаи мелкой контрабанды, одного уличили в укрывательстве левых доходов, но все это были мелочи, не относящиеся к делу.

- А был ли повар? - задал вопрос измученный отчаявшийся следователь. – В смысле – был ли он поваром? Вдруг это некий представитель некоей могущественной цивилизации, внедренный к нам с шпионскими целями?

Следователь с детства был поклонником научной фантастики и конспирологических теорий.

Версия была хороша, спору нет, и отвечала на вопрос, каким образом шпион бесследно исчез с космического корабля. Единственная неувязка заключалась в том, что никакого интереса рудовоз не представлял – ни для своих, ни для чужих, обыкновенная старая жестянка, совершающая регулярные рейсы по регулярному маршруту. С экипажа взяли всевозможные подписки и отпустили, а дело о пропавшем поваре грозило так и остаться нераскрытым.

Через два месяца при столь же загадочных обстоятельствах пропал еще один человек. Потом еще, и еще, и еще… Люди исчезали с боевых линкоров, пассажирских лайнеров и с орбитальных станций, пропадали с челноков, курсирующих между планетами. И всегда случаи исчезновения были связаны с появлением в этой же точке пространства проклятой червоточины, она же СГПТ, она же С-тоннель. Поначалу это удавалось как-то скрывать, но когда количество исчезновений перевалило за двадцать, Земля забила тревогу.

Внутренние рейсы стали небезопасны. Соседние миры один за другим разрывали торговые контракты с Землей, не желая рисковать своими людьми. Они, конечно, выражали свои сожаления по поводу происходящего, и сожаления эти были абсолютно искренними, ведь Земля по праву считалась самой развитой и технологически продвинутой среди всех освоенных планет. Но что делать, если проклятых червоточин становилось больше с каждым днем?

Только Ригла не скрывала своего ликования. Первая из освоенных планет, она могла похвастаться столь же богатыми ресурсами, что и Земля. А что касается технологий, так это дело наживное, дайте только срок! У Риглы появился шанс стать новым центром мировой торговли, и упускать его она не собиралась.

Солнечная система опустела. Не было больше транссистемных рейсов, да и внутренние свелись к самому минимуму, «для поддержания штанов», как горько пошутил Президент. Правительство всерьез подумывало о тотальной эвакуации населения, а ученые день и ночь бились над природой странного явления, устраивали самоубийственные рейды на кораблях, оснащенной самой лучшей аппаратурой, но безуспешно.

Червоточин становилось все больше, люди продолжали пропадать, счет уже шел не на десятки – на сотни, и Земля неотвратимо скатывалась в докосмическую эпоху – пилотируемые рейсы стали смертельно опасными. Марс, Венера и Луна взывали о помощи, но у них хотя бы были свои сельскохозяйственные ресурсы, а вот базам в поясе астероидов приходилось по-настоящему туго – им реально грозила голодная смерть. Разумеется, беспилотным автоматам ничего не угрожало, но их было слишком мало, так что землянам пришлось отложить все дела и приступить к постройке дополнительных кораблей.

Ситуацию сумели выправить и довольно быстро, но о дальних пилотируемых полетах пришлось забыть – каждый разгон для совершения РПТ-маневра вызывал появление червоточин в опасной близости от корабля, затем следовало неизбежное столкновение и, как следствие, пропажа одного, а то и двух человек.

Так продолжалось семь с половиной лет. А потом пропавшие стали возвращаться. Пусть не все, и не в той последовательности, с которой исчезали, но все же!

Первым возвращенцем стал Марк О`Тулл, наладчик-биомеханик, служивший на базе «Круглая» на Эллуле. Он летел на Землю в очередной отпуск и стал восьмым по счету пропавшим в червоточине. И вот, спустя почти шесть лет после своего исчезновения с борта корабля, он вернулся: просто внезапно возник в своем родном доме, в своей супружеской спальне ранним утром, доведя до истерики свою «вдову» и ее нового мужа. Впрочем, претензий к неверной «вдове» О`Тулл не предъявлял, так что в этом смысле все закончилось благополучно.

Разумеется, его тут же взяли в оборот, и очень скоро потрясенный мир облетела шокирующая новость – Марк О`Тулл стал сверхчеловеком! В самом прямом смысле этого слова – бессмертным, неуязвимым и всемогущим. Он с одинаковой легкостью погружался на дно в самой глубокой точке Мирового Океана и пролетал сквозь Солнце; он принимал любой облик (хотя предпочитал свой собственный, природный) и менял структуру атомов, превращая что угодно во что угодно. Он мог читать мысли окружающих и излечивать безнадежно больных даже не наложением рук, а одним своим присутствием. А вот чего он не мог, так это рассказать о том, что же с ним произошло, хотя старался, очень старался. И даже ментоскопия, на которую он добровольно согласился, не помогла.

- У меня просто нет слов, - как-то признался О`Тулл. – Нет их в человеческом языке. Это надо пережить.

Но одно стало совершенно ясным – червоточины, это никакие не С-тоннели, а побочный эффект жизнедеятельности некоей волновой сверхцивилизации. А сама эта сверхцивилизация вовсе не собиралась создавать неприятности белковым существам, встретившимся на ее пути. Наоборот, О`Тулл уверял, что отчетливо ощущал дружелюбие и благожелательный интерес, исходящий от его «куратора».

Нет, других пропавших людей он не видел, с «куратором» они находились наедине. Но он совершенно уверен, что с ними тоже все в порядке, и рано или поздно они вернутся. Ну, или еще каким-то способом дадут о себе знать.

Нет, его не удерживали. Как только он, Марк О`Тулл, достиг предела своих возможностей (безусловно, слабого подобия возможностей любого представителя сверхцивилизации), его тут же отпустили, переместив в привычный пространственно-временной континуум. Он немного полетал среди звезд, исследуя возможности своего волнового тела, а потом без колебаний вернулся на Землю.

Каково это, быть волной? Очень, очень трудно описать. Но, безусловно, это самое приятное из всего, что он ощущал когда-либо.

Слова О`Тулла насчет других пропавших оказались пророческими: словно получив некий сигнал, они начали возвращаться, и за первый год их вернулось сорок пять человек. И все они оказались обладателями невероятных сверхспособностей.

И это в корне меняло все дело! Теперь Земля представляла собой не угрозу человечеству, а небывалую доселе возможность перейти на другой, более высокий уровень существования. И в Солнечную систему вновь полетели корабли из далеких миров. Ригла держалась до последнего, стараясь сохранить свое лидерство, но в конце концов сдалась и она. И это означало полную и окончательную победу Земли.

Комиссару Фоссету в год возвращения О`Тула исполнилось девятнадцать лет, и он даже предположить не мог, что вся его жизнь будет связана с галаторами.

Кстати, сам термин «галатор» был риддийским и означал «путник, ходящий пешком». Правда, знающие люди утверждали, что у этого слова был и второй смысл – бездомный бродяга, но обычному человеку не было никакого дела до этих лингвистических тонкостей. К тому же, слово «галатор» было созвучно слову «Галактика», и термин прижился не только среди обывателей, но и на официальном уровне.

-2-

- Готовы? – спросил комиссар Фоссет.

Доминик Салазар взглянул на закопченные потрескавшиеся камни своего двора и кивнул с мученическим видом:

- Готов.

Он нервничал и даже не пытался этого скрывать. Поведение Салазара порядком удивляло Фоссета, он впервые видел галатора, которого момент выхода пугал чуть ли не до икоты. Обычно, выходя в волновое тело, галаторы испытывали огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие, что-то вроде эйфории, но не Салазар. Только не Салазар – покидать свое белковое тело он отказывался наотрез. Неделю назад Фоссету удалось-таки уговорить его, и все прошло великолепно, только Салазар сразу по возвращении вылакал полбутылки коньяка за один присест. Мокрый от пережитого ужаса, трясущийся, с выпученными глазами, он представлял разительный контраст с остальными галаторами, и Фоссет ломал голову над причиной подобной реакции.

Возможно, все дело во времени. Доминик Салазар пробыл там, у них, меньше всех остальных возвращенцев, всего лишь три года. Точнее, три года и одиннадцать дней, если считать с момента исчезновения, и вполне возможно, что этого времени ему не хватило для того, чтобы стать полноценным галатором.

Или он действительно не хотел им стать. Отбивался изо всех сил от подобной чести, и они отступили, оставив человека в покое. Правда, не совсем уже человека, изменить его по своему образу и подобию они все-таки успели. А возвращать все назад почему-то не захотели. Или не смогли. Кто знает, может, эти изменения носят необратимый характер?

Как бы то ни было, галатор Доминик Салазар разумом и душой оставался человеком. Точно таким же, как сам Фоссет.

Откровенно говоря, комиссар сочувствовал бедолаге – раз за разом преодолевать панический страх во имя чуждых тебе целей, для этого нужно большое мужество. Сочувствовал, но не настолько, чтобы прекратить эксперименты.

Ничего, цинично подумал он, привыкнет. А там, глядишь, еще и понравится.

Комиссар Фоссет еще раз проверил регистратор, закрепленный на теле Салазара, кивнул – все было в порядке. Потом вышел за пределы закопченного круга, встал за плексаноловый щит.

- Начинайте, - крикнул он. – Только, ради бога, потихоньку!

Все галаторы, по способу выхода, делились на две почти равные группы: те, кто стартовал «по горячему», и те, кто стартовал «по холодному». Салазар оказался из «горячих» и в первый свой выход сжег к чертовой матери не только следящую аппаратуру, закрепленную на нем, но и легкую мебель из ротанга во дворе. Досталось и Лайнелу, который стоял рядом, и сейчас инспектор пребывал в реанимационной капсуле, ожидая, когда регенерирует кожа.

Такой мощный старт не наблюдал еще никто и никогда, и нельзя было сказать, является ли это злым умыслом новоиспеченного галатора или его недосмотром.

Во второй раз Фоссет поступил умнее, поставив за пределами закопченного круга легкий плексаноловый щит. Правда, он надеялся, что Салазар учтет свои ошибки и стартует в более щадящем режиме, но этого не произошло: жар чувствовался даже за щитом, способным выдержать раскаленный металл. Так случилось и в третий, и в четвертый раз, и Фоссет смирился - очевидно, столь горячий старт был особенностью недогалатора Салазара.

Но в этот раз все случилось иначе: полыхнуло, конечно, но весьма умеренно, и тут же Фоссета оглушил ликующий вопль техника:

- Есть, комиссар! Есть сигнал!

Комиссар Фоссет грузно опустился прямо на камни и, прислонившись спиной к щиту, закрыл глаза. Получилось! У него получилось! У Салазара получилось! Теперь конец всем вашим тайнам, господа галаторы. Скоро, очень скоро мы будем знать о вас если не все, то очень многое. И прежде всего, что из себя представляют эти ваши кураторы. Сверхцивилизация это, конечно, очень мило и все такое прочее. Но хотелось бы знать, в чем их интерес к нам, людям? Чего они хотят добиться в результате? В чем их конечная цель? Ведь не просто же так они делают из обыкновенных людей сверхчеловеков, что-то им от нас нужно.

Кто-то когда-то высказал одну тривиальную мысль, что таким образом сверхцивилизация подготавливает своих резидентов для грядущего контакта. Что ж, очень даже может быть. Но то, что человечество не могло контролировать этот процесс, сильно беспокоило Фоссета.

И не только Фоссета. Существовала целая группа людей, занимающаяся этими вопросами, и возглавлял ее лично Президент. Когда Фоссету предложили стать членом этой группы, он не колебался ни секунды.

… Салазар вернулся через тридцать девять минут семнадцать секунд. Это было что-то новенькое – в прошлые свои выходы он ограничивался буквально несколькими минутами. Второе новенькое заключалось в том, что Салазар буквально сиял от счастья, хотя обычно возвращался злым и испуганным.

- Да! – заорал он, заключая комиссара в объятия. – Я сделал это!

У Фоссета мелькнула мысль, что зря, пожалуй, он с предубеждением относился к недогалатору: вон как человек проникся общими целями, радуется неожиданному успеху. Но последующие слова Салазара все расставили по своим местам.

Его звали. Всегда и везде. Каждый божий день и каждую ночь. Когда он пребывал в человеческом теле, зов был едва ощутим – что-то вроде назойливого комариного писка. Но стоило Салазару выйти, комариный писк перерастал в ревущую органную фугу, и было невероятно сложно устоять и не ответить ему. А сегодня зова не было, совсем не было! Салазар напрасно ждал и искал. Он даже сгоряча выскочил за пределы Галактики, но впустую – проклятые нелюди исчезли, словно провалились к чертям собачьим в свои собачьи измерения. И Салазар почувствовал себя свободным.

Разочарование было острым и болезненным, и комиссару Фоссету стоило немалого труда не съездить по зубам этому рыдающему от счастья недоумку. Гад, сволочь! Зова он, видите ли, испугался. Все планы коту под хвост, все перспективы накрылись медным тазом! И как прикажете докладывать об этом Президенту?

- Поздравляю, - еле сдерживая ненависть, процедил Фоссет. – Значит, теперь вам нечего бояться?

- Совершенно нечего, - подтвердил счастливый Салазар. – И это надо отметить. Знаете что, комиссар, давайте выпьем? У меня есть замечательный коллекционный коньяк, вы такого еще не пробовали!

Яду тебе, а не коньяку, со злобой подумал Фоссет. Только не поможет, бессмертные они, мерзавцы. Отговорившись служебной необходимостью, комиссар покинул усадьбу Салазара.

Итак, куратор галатора Салазара перестал выходить с ним на связь. Вопрос, насовсем или это временное явление? Если он, предположим, разочаровался в своем упрямом подопечном, если не видит смысла в дальнейшем общении, это одно. Но что, если у куратора просто возникли какие-то дела? Если в данный конкретный момент ему просто не до Салазара? Тогда есть надежда, что, разобравшись с делами, он возобновит свои попытки достучаться до галатора.

Или все гораздо проще, и Салазар нагло врет? Мастерски притворяется, что до потери сознания боится контакта с куратором, а у самих давно налажено плодотворное сотрудничество? Непонятно, правда, зачем Салазару понадобилась такая конспирация, ни один галатор никогда не скрывал и не скрывает связи со своим куратором, но допустим. Допустим и сделаем вывод: господину Салазару веры нет, и относиться к нему будем соответственно.

Комиссар Фоссет тяжело вздохнул и полез в служебный аэромоб. В любом случае, эксперименты надо продолжать. Доминик Салазар единственный из галаторов согласился взять с собой регистрирующую аппаратуру, так что свой кусок пирога в виде уникальной информации мы все равно получим.

Во-вторых, меня накормили. Суп из древии не произвел на меня впечатления: я не любитель вареных опилок, щедро сдобренных перцем. Но все же это была еда, сытная и безвредная, так что спасибо и на этом. Насчет хрустящих панариков ничего не могу сказать – они разбежались прежде, чем я погрузил ложку в миску. Ловить я их не стал, уж очень они были похожи на наших тараканов. И такие же шустрые.

В-третьих, моя камера по уровню комфорта превосходила хостел. По крайней мере, она была одиночная, тихая и уютная. Да еще с хорошей вентиляцией. А унитаз, подвешенный на уровне моих глаз, я воспринял как досадное недоразумение. Ну или как оригинальную инсталляцию, одобренную местным пенитенциарным ведомством. Правда, я испытывал легкое беспокойство на этот счет, но утешал себя мыслью, что всегда могу попроситься в общее «помещение для…» - там уж я всяко найду подходящую для себя дырку.

Минус моего положения был один, но зато огромный: я понятия не имел, за что меня зацапали, и чем мне это грозит. Не за драку же с туземками? Тем более, что они первые начали. И вообще, какой спрос с элемента жизнеобеспечения? Моя позиция абсолютно неуязвима, убеждал я сам себя, но на душе у меня было тревожно. Кто их знает, не потребуют ли от меня самоутилизироваться прямо здесь и сейчас?

Неожиданно дверь бесшумно открылась, и в камеру вошла черизийка.

Средних лет, без следа косметики, густые усы небрежно причесаны, пушок на голове посверкивает сединой. Прибавьте сюда глухой деловой костюм, скрывающий фигуру, тупоносые туфли на низком каблуке, и вы согласитесь с моим выводом – старая дева, одинокая и озлобленная на весь белый свет. И человечности в ней не больше, чем в гремучей змее.

Но все же это была женщина, поэтому я принял сидячее положение. Я бы встал, да камера была тесна для нас двоих.

Судя по взгляду, которым одарила меня черизийка, ее мнение обо мне тоже было не самым лестным.

- Я – ваш адвокат, - сухо представилась она. – Обращайтесь ко мне госпожа Нунгут. Во время нашей беседы вы обязаны отвечать на мои вопросы, не подавать реплики, не относящиеся к делу, а так же воздерживаться от запрещенных физиологических актов, могущих оскорбить чувства и достоинство представителей других рас. Вам все понятно?

- Да, - смиренно проговорил я. Интересно, дыхание входит в список запретов? Или, например, чихание? Нет, лучше не уточнять.

Адвокатша присела за крошечный столик, наглухо вмонтированный в стену; я повернулся, чтобы лучше ее видеть… хотел повернуться, но не смог – что-то крепко держало меня, не давая даже рукой пошевелить. Опять какое-нибудь чертово силовое поле! И тут же, как назло, у меня засвербело в носу, зачесалось в голове и во всем теле – мука мученическая, но приходилось терпеть, сжав зубы.

- Жалобы есть? – безо всякого интереса спросила адвокатша. Я кивнул на унитаз.

- Слишком высоко для меня!

Адвокатша смерила меня презрительным взглядом:

- Разве ваш пенис не телескопический?

- Э-э-э… ну… в определенном смысле. Но не до такой же степени!

- Хорошо. Что-то еще?

- Разумеется! Я хочу знать, за какие такие грехи я здесь?

- Вам, - холодно сказала адвокатша, - предъявлены обвинения в сексизме, шовинизме и расизме.

Я онемел. Ничего более абсурдного я в жизни своей не слышал!

- Требую объяснений, - с трудом просипел я.

- Пожалуйста. Вы принимали водные процедуры в общественном фонтане…

- Да! Это что, преступление?

- Нет, это всего лишь административный проступок, караемый незначительным штрафом. Но вы выставили на всеобщее обозрение ваш пупок!

- И что, черт возьми?!

- Тем самым вы продемонстрировали эволюционное превосходство живородящих над яйцекладущими... Хотя для меня лично это спорное утверждение, - добавила адвокатша, вызывающе глядя на меня.

Я подумал о своей битве с воинственными черизийскими мамашами – большинство из них обладало весьма выразительными формами, хотя и непривычными для человеческого глаза. Это точно была грудь, самой природой предназначенная для кормления младенцев, ошибиться я не мог!

- А как же?.. – и я выразительно покосился на плоскую фигуру адвокатши. Она слегка покраснела.

- Да, мы выкармливаем детей молоком, - с достоинством сказала она. – Но на свет они появляются из яиц! Живорождение – это отвратительно! И унизительно! И нецелесообразно с точки зрения эволюции – беременные самки на какое-то время становятся уязвимыми и сильно зависят от своих самцов.

Хотел я спросить, откуда у них появляются яйца, но не стал. Не в том положении я был, чтобы острить.

- Понятно, - смиренно сказал я. – Но у меня есть оправдание – я впервые на вашей планете и не знал таких тонкостей. Обещаю, что больше никогда и нигде не обнажу свой пупок!

- Незнание закона не освобождает от ответственности, - сурово сказала адвокатша.

- Не буду спорить. Но мое самое искреннее раскаяние, оно может как-то смягчить мою участь? К тому же я всего лишь скромный квазиживой механизм и…

- Со второй степенью разумности, - отрезала адвокатша. – А вторая степень разумности подразумевает свободу воли. Каковую вы проявили самым возмутительным антиобщественным способом! Так что вам придется нести всю полноту ответственности!

- Вы адвокат или прокурор? – возмутился я. – Вы защищать меня должны!

- Прежде всего, я должна вас информировать о вашем положении. А оно таково, что вам грозит два хона заключения. Вот так-то! – адвокатша щелкнула пальцами и нацелила свой хоботок на меня. Видимо, чтобы сполна насладиться моей реакцией.

Я попросил объяснить, что такое хон, - мой переводчик опять закапризничал, отказываясь перевести черизийскую систему отсчета времени на земную. Адвокатша обозвала мой аппарат антикварной рухлядью и посоветовала обзавестись чем-то посовременнее. Так что столь важный для меня вопрос остался непроясненным.

Повисло молчание. Я уныло размышлял о том, смогу ли я еще до старости выйти на свободу, а адвокатша крутила носом, возбужденно принюхиваясь.

- Слушайте, это от вас так пахнет? – не выдержала она.

Проклятые потовые железы! Давно надо было выжечь их каленым железом! Но вечно у меня то времени на это нет, то денег – симпатэктомия удовольствие не из дешевых. Я поплотнее прижал руки к бокам.

- Это потому, что я нервничаю, - сквозь зубы проговорил я. Адвокатша наклонилась ко мне поближе и уже откровенно обнюхала меня.

- Потрясающе! Я не слишком в этом разбираюсь, но я уверена, что здесь присутствуют нотки бихвеального дерева, пурпурной аксетии и, кажется, грасиды. – Она шумно потянула носом и кивнула: - Да, точно грасида… и еще что-то. – Глаза ее заблестели, хоботок разрумянился, и старая дева стала почти симпатичной. – Скажите, вы всегда так пахнете? Совершенно необычный букет!

- Н-нет, - осторожно сказал я. – Обычно я пользуюсь антиперспирантом, он уничтожает запахи.

Джим, мальчик мой, кажется, твоя судьба готова сменить гнев на милость. Не упусти свой шанс, будь внимательным и расчетливо циничным!

- Но вы можете это регулировать? Хотя о чем это я? Конечно, можете! Когда я вошла в вашу камеру, от вас пахло стандартной дезинфекцией… Какие условия вам нужны, чтобы продуцировать ароматы? Насчет стресса я поняла. А что еще?

- Стресс, это вовсе необязательно, - поспешно сказал я. – Даже наоборот – нежелательно. Понимаете, особенности биохимии и все такое прочее… А вот обильная еда, восьмичасовой сон, физические нагрузки… Пустите меня на тренажеры, и через полчасика я буду обливаться потом, можете быть уверены!

Адвокатша была в восторге.

- Я немедленно свяжусь с парфюмерами и одорологами! Надеюсь, они смогут синтезировать ваш уникальный запах. А вознаграждение разделим пополам. Согласны?

Я помолчал. Кажется, у меня появилась возможность изменить свою жизнь к лучшему. Раз уж я застрял на этой планете, надо подумать о своем будущем. Адвокатша смотрела на меня почти умоляюще.

- Вот что, госпожа Нунгут, - проговорил я. – Давайте не будем торопиться. Давайте сперва подумаем вот о чем: сможем ли мы каким-то образом зарегистрировать меня, как единственного правообладателя моего уникального запаха?

Надо отдать ей должное, соображала старая дева быстро.

- Ну, конечно! – воскликнула она. – Вы – гений, господин Джеймс Смит! Я сейчас же начну готовить заявку на соответствующий патент, и через неделю никто не сможет даже каплю вашего драгоценного пота взять бесплатно! А пока поживете у меня, во избежание непредвиденных накладок. Согласны?

- Обвинение, - напомнил я. – Суд. Два хона заключения за сексизм, шовинизм и расизм.

Госпожа Нунгут отмахнулась.

- Ерунда! Феминистические бредни! Я от них камня на камне не оставлю. Эти молодые мамашки… скучно им дома сидеть, вот и придумывают разную чушь! Если хотите знать, все это сплошное лицемерие, ваш способ размножения никого не волнует. Просто считается хорошим тоном ругать живорождение, вот и все. Не обижайтесь! Уверена, на вашей планете тоже встречаются такие дремучие личности.

- Сколько угодно, - подтвердил я.

Мы проговорили еще часа два, набросали начерно план нашего будущего сотрудничества, обговорили кое-какие принципиальные условия и расстались, очень довольные друг другом.

Он выбрался из желтого аэромоба такси, с наслаждением вдохнул резкий вкусный воздух. Тишина, плотная, оглушительная после городского шума, мягкими лапами давила на уши. Не хочу работать, подумал Фоссет. Хочу лечь на траву, закрыть глаза… слушать эту тишину, дышать этим воздухом. И катитесь вы, все галаторы вместе взятые, со всеми своими требованиями, куда подальше. К чертям собачьим, в черную дыру, в параллельную Вселенную! А я останусь здесь, навсегда. Навечно. Прорасту в эту траву, воспарю в бездонную синь, прольюсь дождем в озеро…

В юности комиссар Фоссет баловался стишками. Потом бросил.

Коротко, словно извиняясь, звякнул уником.

- Иду уже, иду, - проворчал Фоссет. – Неймется им.

Он включил служебный регистратор, одернул китель и быстро, но не теряя достоинства, пошел по каменистой осыпающейся тропинке к холостяцкому гнездышку господина Салазара, в прошлом – известного финансового магната, миллиардера, а ныне – галатора, одного из многих.

Впрочем, все его миллиарды остались при нем и сейчас, законы на этот счет строги и однозначны.

Во дворе, вымощенным диким тесаным камнем, стоял красно-белый фургон ДСГ. Возле него суетились техники из отдела регистрации, загружая аппаратуру.

- Вы вовремя, комиссар, - весело сказал один из них. – Клиент ждет!

- Наш? – спросил Фоссет.

- Что?

- Я говорю – наш клиент-то?

- А то! – Техник подмигнул и хлопнул рукой по ящику, больше напоминающему узкий гроб на колесиках. – Не сомневайтесь! Отчет я вам сбросил, можете сами убедиться.

Фоссет кивнул и, обогнув бухту свернутых проводов, стал подниматься по широкой лестнице.

Когда ситуация с галаторами из разряда сенсаций перешла в разряд служебной рутины; когда остыли горячие головы, призывающие уничтожить «исчадия ада» или хотя бы изгнать их из обитаемых секторов; когда обыватели перестали видеть в галаторах богов, способных раз и навсегда изменить привычный миропорядок, и стали просто завидовать им, как завидуют более успешным соплеменникам… Вот тогда-то и появились разного рода дельцы и мошенники, желающие поймать свою жирную рыбку в мутной водице слухов и непроверенных фактов.

Как грибы после дождя появлялись «школы галаторов» - за немалую сумму там обещали любого желающего наилучшим образом подготовить к встрече со сверхцивилизацией. Экстрасенсы и гуру всех мастей утверждали, что установили ментальный контакт с галаторами, и собирали целые стадионы желающих задать галаторам вопросы и услышать ответы. Некоторые хитрецы, исчезнув на год-другой, вдруг объявлялись в самых неожиданных местах, заявляли, что они стали жертвами нечеловеческих опытов сверхцивилизации, и на этом основании требовали от властей материальной компенсации – в первое время власти некоторых планет побогаче и в самом деле выплачивали вернувшимся галаторам довольно значительные суммы. Пока не поняли, что занимаются ерундой – галаторов, настоящих галаторов, деньги мало интересовали. Как, впрочем, и другие блага цивилизации.

А псевдогалаторов, как оказалось, очень легко было вывести на чистую воду. И этим занималась свежесозданная Служба Регистрации.

В самом начале своей карьеры молодой лейтенант Густав Фоссет всерьез подумывал о том, чтобы поступить в СР – тема казалась важной и перспективной. Остановило одно – отсутствие медицинского образования. А без него Фоссет ни черта не понимал в показаниях приборов.

Он не понимал и сейчас, но теперь это было уже неважно. Потому что Служба Регистрации выродилась в отдел регистрации, перейдя в прямое подчинение начальнику Департамента Социализации Галаторов. То есть ему, комиссару Фоссету.

В просторном светлом холле его ждали двое: старший инспектор Лайнел Ништу и стажер, совсем молоденький кудрявый мальчишка. Голубые глаза стажера горели восторгом. Еще бы! Первая неделя практики и такая удача – плановый возврат! Не каждому так везет!

За руку поздоровавшись с Лайнелом, комиссар сухо кивнул стажеру. Может быть, излишне сухо, но как иначе, если стажер – твой собственный горячо любимый племянник? Если стоит улыбнуться ему, как любому другому стажеру, или похвалить, как тут же найдутся желающие обвинить комиссара в кумовстве, семейственности и еще бог знает в чем.

После того, как Фоссет создал и возглавил Департамент Социализации, тот стал лакомым кусочком для любого карьериста. И комиссар лично знал парочку-другую коллег, которые спят и видят, как бы им занять кресло начальника.

Хорошо хоть фамилии у нас с парнем разные, подумал он. Не так бросается в глаза родство.

- Ну, что тут у нас? – спросил он.

- В общем-то, все в порядке, шеф, - сказал Лайнел. – Регистрация прошла без осложнений, реакции господина Салазара в норме. Вот только…

- Ну? – нетерпеливо сказал комиссар.

- Пусть лучше он сам вам расскажет, - уклончиво ответил Лайнел и посмотрел на дверь, ведущую во внутренние помещения дома.

Комиссар тоже посмотрел, и тут же, будто только того и ждала, дверь распахнулась, словно от мощного пинка, и в холл вышел господин Салазар собственной персоной.

Был он в роскошном халате, шлепанцах и с влажными волосами – явно после душа. А еще господин Салазар был сильно раздражен и даже не пытался скрывать этого. Швырнув на пол белое пушистое полотенце, он проследовал к бару, налил себе хорошую порцию коньяка и повалился в кресло. Присутствующим он сесть не предложил.

- Это вы тут начальник? – неприятным тоном осведомился он, сверля Фоссета недружелюбным взглядом.

- Комиссар Фоссет, директор Департамента Социализации Галаторов, - представился Фоссет.

Салазар передернулся, словно от отвращения, отхлебнул коньяка.

- Мне сказали, что только вы можете решить эту проблему. Хотя, если честно, лично я никакой проблемы вообще не вижу. Эти идиоты, - кивок в сторону невозмутимого инспектора и покрасневшего стажера, - мне не верят. Они считают меня этим чертовым галатором… а я не галатор! Я – человек!

- В самом деле? – вежливо спросил комиссар Фоссет.

- Разумеется!

- И на каком же основании, позвольте спросить, вы делаете это заявление? Если ваше исчезновение и возвращение – особенно возвращение! – говорят об обратном?

- Сейчас расскажу, - буркнул Салазар. – Кстати, выпить хотите?

- Не откажусь.

- Тогда наливайте сами. Я к вам в прислуги не нанимался.

-2-

Сам момент захвата Доминик Салазар проморгал. В прямом смысле этого слова – мигнул, и комфортабельная каюта «Крошки Люси» исчезла, как не бывало, а сам он очутился…

Это не было Космосом, это вообще не было пространством. Во всяком случае, в человеческом понимании. Возможно, какое-то иное измерение, в которое Доминик Салазар стремительно втягивался и все никак не мог втянуться целиком. Ощущение было отвратительным и пугающим – его словно бы размазывало по всем слоям мироздания, вдавливало в них, сливало с ними, и с каждым мгновением этих слоев становилось все больше.

Сколько это продолжалось, он не знал – времени, как отдельного явления, в этих условиях не существовало. Возможно, время было одним из бесконечного множества слоев, пронизывающих Салазара. Возможно, оно каким-то образом связывало эти слои между собой. Этого Салазар не мог да и не хотел знать. Он хотел только одного – чтобы эта неведомая, неописуемая чертовщина закончилась. Он хотел проснуться, неважно где – в своей каюте, на больничной койке, главное – в привычном мире.

Мелькнула мысль о собственной смерти: «Крошка Люси» потерпела крушение, он умер, его труп остывает в вакууме, а сам он несется на встречу с Создателем. Но Салазар отверг эту мысль – он был убежденным атеистом и твердо знал, что никакого посмертия не существует. Тем более, что это совсем не походило ни на рай, ни на ад, ни на колесо Сансары или чистилище, как их описывают в священных книгах. Оно вообще ни на что не походило, это нечто, и, беспрерывно изменяясь, распадаясь и вновь сливаясь, ухитрялось оставаться целым и неизменным.

А потом Доминик Салазар осознал себя в некой конечной точке. Вернее, он сам был этой точкой, заключенной в горизонт событий, как в кокон.

Он был не один – мироздание заполнял интерес к нему, Доминику Салазару как к личности, и интерес этот был отчетливым и благожелательным. Интерес обещал покой и безопасность, он сулил несметные блага, недоступные человеку из плоти и крови, но Салазар возненавидел его, потому что точно знал, кто именно интересуется им.

Миллионы, миллиарды людей хотят стать галаторами. Они мечтают об этом, как о высшей награде. Они готовы пожертвовать всем во имя величайшей цели. Доминик Салазар не хотел, не мечтал и не был готов к жертвам. Циничный прагматик, удачливый делец, он любил жизнь и наслаждался всеми ее большими и маленькими человеческими радостями. Что будет любить он и чем наслаждаться, став галатором, Салазар не мог себе даже представить. Наверное, он был лишен должного воображения.

Сам себе Доминик Салазар напоминал волка: загнанного, посаженного в клетку, но не сломленного. С ним разговаривали, ласково и терпеливо, – забившись в угол, он скалил зубы. Ему предлагали дружбу – в ответ он рычал и огрызался. Как перед голодным зверем выкладывают соблазнительный кусок парного мяса, так перед ним выкладывали невероятные возможности, какие человек не то, что назвать, представить себе не мог. Но Салазар оставался глух к соблазнам – он слишком сильно хотел жить.

Желание это было нелогичным, нерациональным, и Салазар отчетливо это понимал – никто не собирался отнимать у него жизнь. Напротив, ему предлагали бессмертие. На роскошных условиях предлагали, с новыми, нечеловеческими возможностями и способностями, среди которых прогулки пешком между звезд выглядели чем-то мелким и незначительным. Понимал, но ничего поделать с собой не мог – обезумевшим зверенышем в нем сидел ужас и сопротивлялся из последних сил.

Не смей! – визжал этот звереныш. Остановись! – умолял он. Ведь как только ты станешь галатором, я, маленький человечек по имени Доминик Салазар, исчезну. Растворюсь в тебе, великом и могучем сверхчеловеке; перестану быть, превратившись в воспоминание.

Его услышали. Салазара вдруг пронзило разочарование. Острое, как нож под ребрами, разочарование, густо замешанное на тяжелой, какая бывает только в детстве, обиде, которой нет прощения.

И точка по имени Доминик Салазар рухнула в сингулярность.

-3-

Господин Салазар тяжело дышал. Лицо господина Салазара было багровым, оно непроизвольно подергивалось, и по нему градом катил пот – воспоминания дались ему нелегко. Комиссар Фоссет с сочувствием смотрел на возвращенца.

- То есть, галатором вы так и не стали? – уточнил он.

Салазар помотал головой.

- Нет, - хрипло сказал он. – И слава богу.

- И выйти не можете?

- Что, простите?

- Ну, выйти, - комиссар ткнул пальцем в потолок. – Фьють, и там.

- А-а… Нет, конечно, нет. Говорю же вам, я человек. Ничего у них не получилось! – И Салазар торжествующе усмехнулся.

А глазки-то бегают, отметил Фоссет. Или это просто шок? последствия возврата?

- Не жалеете? – полюбопытствовал он. – Все-таки такие возможности… Очень трудно устоять.

Пылающее возбуждением лицо стажера подтверждало: да, трудно! Невозможно! Лично он бы не устоял. Да что там! Предложи ему кто-то стать галатором, намекни на такую возможность, он бы бегом бросился хоть на край Вселенной. И гори она, прошлая жизнь! Чего в ней хорошего?

- Не знаю, - помолчав, сказал Салазар. Он рассеянно крутил в руках пустой бокал, словно размышляя – выпить еще или уже хватит. – Немного, наверное, жалею. Так, чисто по-человечески. Слаб человек, знаете ли. Слаб и тщеславен. Но в общем… Нет, - решительно подвел итог Салазар. - Я рад, что остался человеком.

Стажер разочарованно вздохнул. Очень громко. Очень демонстративно. Инспектор Лайнел Ништу осуждающе покосился на него, и мальчишка смутился.

- И в связи с этим у меня к вам просьба, господин комиссар… очень большая, личная просьба. Я знаю, данные о галаторах обычно не предаются огласке, но в моем случае… Не могли бы вы, комиссар… не знаю, как это у вас делается… Одним словом, я собираюсь устроить что-то вроде брифинга. И мне нужно, чтобы вы официально подтвердили, что да, я попал в сферу влияния этой чертовой цивилизации, но остался человеком. Обычным человеком, безо всяких там сверхспособностей.

- Вы хотите огласки? – удивился Фоссет.

- Хочу, - твердо сказал Салазар. – Самой широкой.

- Зачем вам это нужно?

- Я – деловой человек, комиссар, бизнесмен. Да, меня не было три года, но я собираюсь вернуться в бизнес, восстановить старые связи. И мне совсем не улыбается, чтобы мои партнеры начали подозревать меня черт знает в чем! В телепатии, например. Или в чем-то похуже. Недоверие, комиссар, страшная штука, оно может оказаться сильнее выгоды. Вот вы бы стали доверять партнеру, который теоретически – чисто теоретически! – может внушить вам все, что угодно? Навязать невыгодные для вас условия? Копаться у вас в голове, как в собственном кармане?

- Понимаю, - сказал комиссар.

- Так вот, я хочу… нет, я требую, чтобы Департамент официально подтвердил, что я – человек! А не какой-нибудь там сраный галатор.

- Понимаю, - повторил Фоссет. - Значит, человек.

Он открыл отчет техника, наугад выбрал файл. Бог знает, что означали эти ломанные кривые, похожие на горный хребет, нарисованный малышом, но Фоссет уверенно ткнул пальцем в высокие пики, окрашенные красным.

- А это что, господин Салазар? – вкрадчиво спросил он. – И вот это? Молчите? Не знаете? Ну так я вам скажу. – Он подался вперед, пристально глядя в окаменевшее лицо возвращенца. – Вы врете, Салазар! Врете, причем неумело! Ваша ложь не может обмануть даже неопытного мальчишку, - он кивнул на обалдевшего от удивления стажера. – А уж аппаратуру… Вы – галатор, Салазар, и глупо это отрицать. Даже, я бы так сказал, опасно. Для вас в первую очередь.

- Угрожаете?

- Констатирую.

Доминик Салазар долго молчал. Фоссет, откинувшись в кресле, наблюдал за ним. Торжествуя в душе, он не позволял чувствам вырваться наружу, оставаясь прежним невозмутимым профессионалом. Наконец Салазар вздохнул, пошевелился…

Мальчишка-стажер задавленно пискнул, Лайнел сунул руку в карман рабочей куртки. Да и сам Фосссет лишь огромным усилием воли сохранил внешнее спокойствие.

Бокал в руках Салазара, пустой еще мгновение назад, вдруг оказался полным, и выведенный на чистую воду галатор отхлебнул из него.

- Ну, да, - с отвращением сказал он. – Да! Эта ваша аппаратура, черт бы ее побрал… Ладно, признаюсь: я – галатор. Но я не хотел этого, комиссар, клянусь вам! В меня напихали всякого дерьма против моей воли! Меня фактически изнасиловали самым отвратительным способом, и мне теперь придется с этим жить. Вы не поверите, комиссар, в каком я был шоке, когда вернулся и понял… Я же чуть не спятил от злости, я хотел рвануть туда, к ним, найти этих гадов и морды им начистить… или что там у них вместо морд?

- И что вам помешало? – словно невзначай поинтересовался Фоссет.

Салазар тяжело вздохнул, развел руками.

- Не смог, - убито признался он. – Хотел и не смог. Только ковер прожег. Дорогой, между прочим, ковер, натуральная шерсть, ручная работа. Можете полюбоваться, он там, в спальне.

Лайнел кивнул, подтверждая. Не врет, отметил про себя комиссар. В этом – не врет. Все они, вернувшись в человеческое тело, первым делом пытаются выйти назад, в волну. Мотив у всех один – страшно ощутить себя калекой. После волновой свободы оказаться в ловушке материального тела, это настоящее потрясение. И все они рефлекторно пытаются вырваться из этой ловушки. И у всех не получается с первого раза.

Господин Салазар пытался тоже и с тем же успехом. Только вот мотив у него оказался иной. И с этим нужно разбираться самым тщательным образом.

Предчувствие небывалой удачи шевельнулось в груди комиссара, и он по детской суеверной привычке скрестил пальцы – не сглазить бы! А господин Салазар продолжал разливаться соловьем.

- Я не хочу быть галатором, клянусь вам! Я знаю, в это трудно поверить, но я люблю эту жизнь. Этот диван, этот дом… коньяк этот, в конце концов! Мне в этой жизни комфортно, я получаю от нее наслаждение. Еда, выпивка, женщины… В той жизни это перестает иметь значение. Как там они говорят? Чистый восторг познания, бла-бла-бла… А мне это не нужно! Мне это не интересно! Сделка на грани закона, обойти конкурентов на крутом вираже – это мое! А потом отметить это дело в хорошем ресторане… - Салазар махнул рукой. – Вам меня не понять. А я, между прочим, совершенно честен перед вами. И можете считать меня ограниченным типом, который не понимает своего счастья. Но мотаться туда-сюда среди звезд, как ошалевший от восторга щенок, я не хочу. И не буду. Если не верите, можете навешать на меня ваши датчики, я не возражаю.

- А как же вечная жизнь? – не выдержал стажер. От волнения голос мальчишки сорвался в фальцет. – Вечная молодость, вечное здоровье?

Совсем еще юный, пухлощекий и пухлогубый, он выпрямился, как натянутая струна, голубые глаза сверкали, и весь его вид выражал презрение к глупцу, который отказался от того, за что сам мальчишка отдал бы душу. Меня бы на твое место! – явственно читалось на его пылающем лице. Уж я бы не оплошал! Ну почему, почему жизнь так несправедлива?

- Молодость, юноша, это, скорее, недостаток, - наставительно сказал Салазар. – Со временем вы это поймете… если поумнеете, конечно. Вот ваш дядя меня понимает. А все остальное… Что ж, это приятный бонус, очень приятный, не буду спорить.

«Ваш дядя», отметил Фоссет. Он знает. Узнал каким-то образом. Как? Проанализировал фенотипическое сходство? Считал генетический код? Или просто залез в голову? Если в голову, это плохо, это значит, что он в курсе моей надежды и моих планов.

Ладно, там посмотрим.

- И все-таки вы – галатор, - сухо сказал комиссар. – Что бы вы тут ни декларировали насчет своей человечности, вы галатор, и этого уже не изменить. И, как любой галатор, вы обязаны встать на учет. Завтра к девяти часам извольте явиться в Департамент для прохождения стандартной процедуры. После этого…

- А если я откажусь? – перебил Салазар. – Пошлю вас к черту? Что вы мне сделаете? Есть у вас рычаги давления на меня?

- Да, в общем-то, нет, - пожал плечами комиссар. – Ну, объявят вас как нелояльного к человечеству галатора. Ну, запретят высаживаться на обитаемые планеты Лиги. Вам-то что до этого? Когда в вашем распоряжении вся Вселенная?

Они все бунтуют поначалу. Это нормальная реакция – на мустанга, гордого обитателя прерий, надевает узду жалкий человечишка. Как тут не взбрыкнуть? Но понимание обычно приходит очень быстро – галаторам, этим могучим исполинам Космоса, нужны люди. Человечество. И бог его знает, почему, но галаторы всегда возвращаются домой. Теорий на этот счет много, сами галаторы, понятное дело, хранят молчание. А комиссар Фоссет считал, что им попросту становится скучно там, в чужом невообразимом мире, и они приходят к людям, чтобы похвастаться своими достижениями, как хвастается перед отцом подрастающий сын.

Все галаторы, с которыми Фоссет общался более менее дружески, а не только по службе, были падки на лесть.

- Конечно, есть планеты, не признающие законов Лиги, - скучным голосом, продолжал он, внимательно разглядывая заусенец возле ногтя. – Их немного, но они есть. И с удовольствием примут галатора-ренегата. Правда, на своих условиях… но, повторяю, какое значение это имеет для вас? Ваш дом теперь вся Вселенная, обживайтесь на здоровье. Говорят, там много интересного.

Познание, думал комиссар наблюдая за мрачным Салазаром. Бесконечный восторг познания нового при неутоляемом сенсорном голоде – об этом философы нам все уши прожужжали. И, наверное, в этом что-то есть, какая-то своя правда. Только вот Юра Воробьев ставит реперные буи, спасает людей, а в перерывах пьет вино у меня в кабинете. А Мко Мкртчан месяцами не вылезает из лабораторий, создавая сплавы, способные выдержать погружение в бешеную атмосферу голубого гиганта… создает, сам испытывает и, потерпев очередную неудачу, уходит в совершенно человеческий загул.

Сара Секей пишет потрясающие картины, силясь передать всю красоту и грозную мощь мира, неизвестного людям. Бенни Марвин всерьез занимается проблемой, как бы превратить каждого человека в галатора, не полагаясь на непредсказуемую сверхцивилизацию. Лайза Шнайдер, Герман Жук, Виктор Хмелевский…

А еще они прокладывают трассы для РПТ-маневров, терраформируют подходящие для этого планеты, тушат лесные пожары и прочее, прочее, прочее. Все две тысячи сто пятьдесят один галатор, которые вернулись и больше не захотели уйти. Во всяком случае, навсегда.

Очень надеюсь, что две тысячи сто пятьдесят второй не станет исключением, подумал комиссар Фоссет. Потому что у меня на него ба-альшие планы!

А две тысячи сто пятьдесят второй, между тем, мрачно бродил по просторному холлу, прихлебывал коньяк и скрипел зубами. Унижение! – аршинными буквами было написано на его лице. Мать вашу, какое же это унижение, подчиниться белковым козявкам! Наступить на собственное горло! Сломать себя об колено!

- Ладно, - наконец сказал господин Салазар. – Я все понял, комиссар. Ваша взяла. - Он сел обратно в кресло, усталым жестом потер щеки. – Честно говоря, я чего-то в этом роде и ожидал. Только думал, что сумею вывернуться. – Он пожал плечами, улыбнулся. – Что ж, пришло время поговорить начистоту. Чего хотите вы, и чего хочу я.

- Начнем с вас, - предложил Фоссет.

- Как с проигравшей стороны? – ухмыльнулся Салазар. – Что ж, я не против. Тем более, что мои требования предельно просты: я хочу остаться человеком. Официально! – повысил он голос, видя, как переглянулись представители ДСГ. – Только официально! Я же не дурак, чтобы мечтать о несбыточном. И к тому же, в моем нынешнем положении есть свои плюсы. Но официально я должен считаться человеком. Аргументы мои все те же, повторять я их не буду. Не знаю, каким образом вы это сделаете, не мне вас учить, но ни у кого не должно возникнуть ни малейшего сомнения в том, что я, Доминик Салазар, - человек!

- Особенно у ваших партнеров по бизнесу, - невинно добавил Фоссет.

Салазар расхохотался. Он смеялся совершенно искренне, со вкусом, хлопая себя по бедрам и вытирая мокрые глаза.

- Вы – умный человек, комиссар, - сказал он, отсмеявшись. – С вами приятно иметь дело.

- Не будет ли это нечестно по отношению к ним? Телепатия, навязывание выгодных вам решений…

- Самую малость, комиссар, самую малость! Я – человек азартный, для меня деньги – не самоцель. Поверьте, мне не хочется лишать себя невинного удовольствия обвести надутых дураков вокруг пальца. – Салазар подмигнул и заговорщицки понизил голос: - К тому же я сэкономлю на шпионаже и взятках.

Комиссар рассмеялся. Черт возьми, а мне этот парень нравится, подумал он.

- Итак, Доминик Салазар – человек. Единственный человек, об которого обломала зубы сверхцивилизация. Своего рода феномен, уникум. Так?

Салазар подумал.

- Единственный человек, не пригодный к превращению в галатора, - поправил он. – Этакий несчастный уродец. Так будет лучше. Так мне будут сочувствовать.

И не будут бояться, мысленно добавил Фоссет. Да, ты умный парень, ты прекрасно понимаешь, что человек, способный противостоять силе – любой силе! - вызывает опасения не меньше, чем сама сила.

- Что ж, - произнес он, – полагаю, это можно будет устроить. Разумеется, в обмен на ответную услугу.

- Валяйте, - с веселостью, за которой скрывалась некоторая настороженность, отозвался Салазар. – Что вы от меня хотите? Хотите, все дерьмо на планете превращу в золото?

Комиссар не принял развязного тона. Глядя в глаза галатора, он четко и ясно озвучил свои требования. Галатор сразу скис.

- Не хотелось бы мне этого, - промямлил он. – Это только вам кажется, что выход, это чертовски увлекательно и вообще круто. А у меня до сих пор поджилки трясутся, как только вспомню… Давайте лучше золото, а? Или деньги? Много денег, персонально вам. Соглашайтесь!

Комиссар молчал, и галатор сдался.

- Ладно, - раздраженно сказал он. – Ваша взяла. Но чтобы – полная тайна, ясно? Если хоть слушок, хоть намек просочится… Я с вас лично спрошу! Не с Департамента вашего сраного, а с вас, господин Фоссет! Так что в ваших интересах играть со мной честно! Понятно?

- Понятно.

- Это касается и ваших людей! Этих – галатор ткнул пальцем в молчащих как рыбы инспектора и стажера, - и тех, - палец указал куда-то за спину, в направлении, куда уехали техники. – Вы уверены, что они смогут держать язык за зубами? Мне бы не хотелось… м-м-м… эксцессов. Может, легкое внушение? Я смогу, очень аккуратно, они даже ничего не почувствуют.

- Не надо, - отказался Фоссет. – У меня есть кое-что получше ваших ментальных фокусов. Они будут молчать, ручаюсь.

- И что же это? – с подозрением спросил несколько уязвленный галатор.

- Служебная дисциплина!

Комиссар Фоссет встал.

- А вы пока тренируйтесь, господин Салазар. Вы мне нужны в хорошей форме.

Он одернул мундир и, отдав честь, вышел из дома. За ним, как ошпаренные, выскочили инспектор Лайнел и мальчишка.

Галатор смотрел им вслед, не пытаясь остановить, и на лице его читалось сомнение.

-4-

Комиссар Фоссет был очень доволен собой. Ему выпал уникальный шанс, и он им воспользовался. Конечно, с требованиями господина Салазара придется повозиться: убедить высокое начальство, обеспечить секретность по классу «прим», то, се…

Но дело того стоит! Это Фоссет чувствовал печенкой, своей жилистой, покрытой шрамами кабинетных боев, никогда не подводящей его печенкой.

Вы отказываетесь брать с собой регистрирующую аппаратуру? Вы тщательно храните свою тайну? Думаете, что у меня нет на вас управы? Что ж, правильно думаете – нет. Не считать же серьезным воздействием запрет на пребывание галатора на планетах? Плевать они хотели на все наши запреты: сейчас они на Земле, через миг уже где-нибудь на Сибирике, а еще через миг кушают устриц на Курорте, в пятнадцати парсеках от Земли. Пойди догони такого попрыгунчика, не говоря уж – поймай.

И тут появляется господин Салазар, вернувшийся галатор номер две тысячи сто пятьдесят два. И господину Салазару позарез требуется остаться на Земле, причем именно в человеческом качестве. И пусть его мотивы не вполне понятны, пусть даже он что-то скрывает, главное – он согласился работать на нас, пусть и под нажимом.

Первый галатор, который даст нам объективную, зафиксированную регистрирующей аппаратурой информацию! Это же прорыв, настоящий прорыв! От этой мысли у комиссара Фоссета слегка закружилась голова.

- Шеф, - озабоченно сказал Лайнел. – А вам не кажется, что мы ввязались в опасную игру?

- Станция, - позвал Пьер. – Ответьте, Станция. Вызывает Пьер Тома́.

В ответ – тишина, нарушаемая треском разрядов, да басовито, на предельно низкой ноте, еле слышно гудел вдалеке громадный шмель.

- Ребята, - севшим голосом сказал Пьер. – Где вы, ребята?

Запредельный ужас охватил его, сжал сердце цепкими костлявыми пальцами - Пьер вдруг понял, что произошло и что будет дальше. Машинально он вывел на лицевой щиток шлема данные блока жизнеобеспечения, посмотрел. Кислорода осталось на девяносто три минуты… на девяносто две… на девяносто одну…

Надо было успокоиться, но успокоиться не получалось – в крови бушевал адреналин, сердце бешено колотилось даже не в груди, а во всем теле, поры превратились в фонтаны, в гейзеры, и, весь мокрый, задыхающийся, Пьер жадно хватал воздух пересохшим ртом.

Гады! Сволочи! Ненавижу вас, нелюдей! Со всеми вашими червоточинами, тоннелями, со всеми вашими технологиями, неотличимыми от явлений природы, ненавижу и проклинаю! Уроды сверхразумные, ледышки бесчувственные, вас бы на мое место!

Охваченный паникой, почти теряя сознание, Пьер не почувствовал укола, просто вдруг стало легче дышать, в глазах прояснилось и в голове тоже – умная аптечка знала, что надо делать. В отличие от своего «пациента».

Пьер закрыл глаза, с наслаждением чувствуя, как разжимается ледяной кулак в груди, как расслабляются скрученные судорогой мышцы. Сердце вновь билось ровно и мощно, на лице, слегка пощипывая, подсыхал пот, стягивая кожу. Век бы так, подумал Пьер, погружаясь в приятную дремоту. Открывать глаза не хотелось категорически, и лишь огромным усилием воли Пьер заставил себя встряхнуться.

И тут же выругался сквозь зубы – приступ паники отнял у него семь минут жизни, и жить ему оставалось ровно восемьдесят шесть минут. Впрочем, какая разница – восемьдесят шесть минут или восемьдесят шесть часов? Если все равно помощи нет и, главное, не будет?

Пьер снова огляделся, но уже внимательно, не торопясь. Ни одного знакомого созвездия, ни одного ориентира, невозможно даже предположить, куда его занесло.

Меня будут искать. Собственно, меня уже ищут: радары обшаривают пространство на всех частотах, с Рогады взлетели спасботы… на Базу, конечно, тоже сообщили, ведь это не шутка, это настоящее ЧП – исчез человек. Вот только что был, демонтировал отработанный модуль, и – исчез. Как корова языком слизала.

Пьер представил, как это выглядело со стороны, и расхохотался. Смех вышел нехороший, истерический вышел смех, и в груди шевельнулась, поднимая уродливую голову, притихшая было паника.

Глупо, ах, как невозможно глупо умирать в двадцать три года! Молодым, здоровым, полным сил и планов на будущее. Вот так внезапно, без подготовки, узнать, что жить тебе осталось чуть больше часа. И ничего, совсем ничего нельзя сделать!

… Говорят, смерть от удушья одна из самых мучительных. Когда станет совсем уж тяжко, вкачу себе снотворного…

Какой же я дурак! Ведь Исхак обещал роботов на завтра, у него один как раз должен был освободиться. Нет, развеяться захотелось, прогуляться… мол, засиделся… Развеялся? Прогулялся? А ничего так прогулочка вышла!

… Не буду я ничего колоть. Просто открою шлем. Хоть напоследок понюхаю, чем Космос пахнет…

А ведь я не видел червоточины, вдруг подумал Пьер. Я вообще ничего такого особенного не видел, просто мигнуло что-то, и картинка сменилась. Так меняются фотографии при автоматическом пролистывании. Хотя нам по-другому рассказывали: мол, возникает спонтанная червоточина, гиперпространственный тоннель, и тебя в него буквально всасывает… про туман светящийся рассказывали, и что в этом тумане не то глаза, не то голоса, не то чистый разум, которому ты небезынтересен… Врали? Но зачем?

Впрочем, какая разница? Тут одно из двух: либо я настолько примитивный человек, что не смог заинтересовать собой сверхцивилизацию, либо настолько невезучий, что меня просто не заметили. Как не замечают муравья, забравшегося на одежду. Вынесли муравьишку из родного леса, отряхнулись на обочине дороги, прежде чем сесть в машину, и уехали, оставив бедолагу погибать в незнакомом мире.

… Маму жалко. Очень, невыносимо. Сначала папа, теперь вот… Хотя папа, конечно же, вернется, и они помирятся – общее горе сближает…

Шестьдесят одна минута… час… Всего час остался, и надо прожить его достойно, чтобы не было стыдно в последний миг. Как? Ну, хотя бы не плакать.

Пьер шумно потянул носом и зажмурился, смаргивая набежавшие слезы. Острые колючие звезды перестали быть острыми и колючими, они расплылись в дрожащие пятна, и поверх них Пьер увидел свое лицо, отразившееся на внутренней поверхности плексанолового шлема. И даже не лицо целиком, а только глаза, неестественно огромные, растянувшиеся от окоема до окоема.

Пьер проморгался, и мир вновь обрел четкость и резкость. Только отражение глаз никуда не делось, и это раздражало. Что-то не так было с этими глазами, какая-то несообразность в них чувствовалась, и Пьер мучительно, словно делать ему больше было нечего, пытался понять, что же именно мешает ему в этих глазах, а когда вдруг понял, то задохнулся, не смея поверить в чудо.

Один глаз, левый, был карим, а другой, правый, зеленым, и эти глаза могли принадлежать одному-единственному человеку во Вселенной.

- Э-э-й! Я здесь, здесь! – закричал Пьер и бешено замахал руками, пытаясь привлечь к себе внимание, хотя и без того было ясно, что его заметили и обязательно придут на помощь.

Пьера крутануло волчком, швырнуло в сторону, от звездного мельтешения закружилась голова и он потерял ориентацию, но это было уже неважно, потому что спаситель был уже рядом – молодой веселый парень с разноцветными глазами, одетый в свою знаменитую черную рубашку в крупную красную клетку, в джинсы и, почему-то, босиком.

Юрий Воробьев, человек по рождению и галатор милостью сверхцивилизации. Самый лучший парень в мире!

- Ну? – весело спросил Юра. – Куда тебя подбросить?

- Домой, - выдохнул Пьер.

Вселенная опять мигнула… скорее даже подмигнула, совсем по-дружески, и Пьер увидел, что сидит на травке во дворе своего родного дома, а по дорожке идут мама и папа, держась за руки… они уже заметили его, но пока еще не осознали этого, они увлечены беседой, но сквозь оживление на их лицах медленно проступает недоумение.

Пьер счастливо рассмеялся и принялся стаскивать с себя скафандр.

-2-

В четырнадцать пятьдесят семь комиссар Фоссет, не торопясь, убрал бумаги в стол, перевел служебный уником в режим регистратора и заблокировал внешнюю связь. Ровно в пятнадцать ноль-ноль в дверь постучали. Очень вежливо и деликатно.

- Войдите, - откликнулся комиссар, и дверь немедленно распахнулась с легким извиняющимся скрипом.

Юрий Воробьев не имел дурной привычки внезапно материализовываться посреди кабинета или сваливаться с потолка прямиком в кресло для посетителей, как поступало большинство его «коллег». Он входил обычным способом, как простой смертный, и точно в назначенное время, чем заслужил искреннюю признательность комиссара. Посмотришь со стороны – обычный парень, человек как человек… вот только дверью почему-то скрипит, хотя нечему там скрипеть, нет в силовой двери трущихся частей. Какое-то время эксперты ломали головы над этим феноменом, а потом, по примеру комиссара Фоссета, махнули рукой, списав все на врожденную деликатность молодого галатора.

- Добрый день, - поздоровался Юрий. – Не помешал?

- Здравствуй, здравствуй, дружище!

Комиссар выбрался из кресла и, протянув руку, пошел навстречу молодому человеку. Они обменялись крепким рукопожатием, потом комиссар обнял Юрия и, взявши его за плечи, несколько раз встряхнул, растроганно улыбаясь и заглядывая в глаза.

- Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Спас, стало быть, мальчишку? Молодец.

- Да какой там подвиг? – отмахнулся Юрий. – Просто оказался в нужное время в нужном месте. Вы же знаете, у меня к этому талант.

Комиссар знал. Спасение терпящих бедствие это было, если так можно сказать о галаторе, специализацией Юрия Воробьева, и в этом ему действительно не было равных. Прогуливаясь пешком между звезд, он в буквальном смысле слышал вопли-мольбы погибающих людей и спешил на помощь.

Иногда – успевал. Когда не был занят другими, более важными делами.

Фоссет усадил Юрия на маленький кожаный диванчик (знающие люди утверждали, что подобной чести удостаивался далеко не каждый посетитель), достал из бара бутылку без этикетки, вопросительно взглянул на посетителя. Тот махнул рукой

- Давайте, чего уж там. Змей-искуситель.

Домашняя вишневая наливка, настоянная на смородиновых почках по древнему семейному рецепту Фоссетов, была единственной слабостью молодого галатора. Это выяснилось года полтора назад, совершенно случайно, и с тех пор в баре комиссара Фоссета всегда стояла бутылочка. Так, на всякий случай. Три месяца назад комиссар принес вторую, и вот сегодня появился повод открыть ее.

Прозрачная рубиновая кровь пролилась в пузатые бокалы, и кабинет наполнился терпким запахом летнего полдня. Юрий взял бокал в ладони, поднес к лицу и, блаженно улыбаясь, вдохнул аромат.

- Божественно! Это не вино, это амброзия! Знаете, комиссар, вот ради подобных моментов и стоит жить.

Фоссет вежливо улыбнулся. Минут пять, пока Юрий смаковал вино, он болтал о пустяках, и лишь когда бокал опустел, приступил к делу.

Он включил и развернул над столом объемную карту Галактики, девять десятых которой было окрашено в молочно-белый цвет - терра инкогнито, куда еще не ступала нога человека. Россыпь изумрудных точек располагалась в основном вдоль рукава Ориона, да еще несколько штук робко мерцали на внутреннем крае рукава Стрельца – редкие обитаемые или хотя бы посещаемые человеком острова в безбрежном океане Вселенной. Фоссет дал увеличение, наложил координирующую сетку; молочная белизна отползла к краям карты, изумрудные точки превратились в объемные пузыри неправильной формы, а между ними протянулись красные пунктиры – гиперпространственные трассы, провешенные не без помощи тех же галаторов.

- Итак, сектор сто девять. – Для наглядности Фоссет ткнул в карту пальцем, и названный сектор тут же окрасился синим. – Как там у нас дела?

- Хорошо дела, - сказал Юрий с гордостью. – Два реперных буя. Я мог бы и третий поставить, но увидел, что человек попал в беду. Медлить было нельзя, вот я и… Но я поставлю, честное слово. И три, и четыре. Сколько скажете.

- Но два уже стоят? – уточнил Фоссет.

- Конечно. Я что, вам врать буду? – обиделся Юрий.

Или сделал вид, что обиделся. С этими галаторами никогда не знаешь, испытывают они в данный момент эмоции или только имитируют их. Слишком уж мало в них остается от человека со временем. Взять того же Воробьева. Один из первых галаторов, вернувшихся галаторов. Фосету тогда было девятнадцать, и он хорошо помнил шок, охвативший человечество, когда те, кого считали погибшими и оплакивали, стали возвращаться домой: страх, недоверие, восторг, зависть. Тридцать лет с тех пор прошло, а Юрий совсем не изменился. Он и выглядит на двадцать пять, и ведет себя соответственно, как будто выбрал для себя наиболее комфортный возраст и законсервировался в нем.

Фоссет вздохнул.

- Понимаешь, дружище, - проникновенно сказал он. – Лично я тебе верю. Безоговорочно (комиссар слегка покривил душой, но надеялся, что галатор этого не заметил). Но тут такое дело… Сигнал почему-то не проходит. Диспетчеры его не видят… а им тоже врать незачем. Значит, что-то случилось. Может, буи повреждены, может, уничтожены. Ты был там, своими глазами все видел. Как думаешь, что могло произойти? Какой-нибудь метеорит, например, или что-то вроде этого?

Юрий прикрыл глаза, сосредоточился, вспоминая сто девятый сектор.

- Метеорит? – с сомнением протянул он. – Навряд ли. Не думаю. Местечко не то, чтобы идеальное, но вполне спокойное. Пыли многовато, но это не критично. Был там один блуждающий астероид, но я его уничтожил на всякий случай. Так что…

Юрий, улыбаясь, развел руками, и вдруг замер, отвесив челюсть. А потом густо покраснел, и вид у него стал ужасно виноватым.

- Черт, - сдавленно прошипел он. – Дурак! Ну какой же я дурак! Комиссар, я забыл их активировать! Боже, какой же я идиот!

Комиссар испытал облегчение. Дорогая аппаратура цела, и это главное, а все остальное пустяки. Даже приятно лишний раз убедиться, что ничто человеческое галаторам не чуждо. Например, забывчивость.

- Ну-ну, дружище, - добродушно проговорил он. – Забыл и забыл. Подумаешь? С каждым может случиться.

- Но случилось-то со мной! Это непростительно. Я сейчас же все исправлю. Комиссар, передайте коллегам мои извинения и скажите, что через полчаса все будет в порядке. Я быстренько туда смотаюсь, а потом вернусь, и мы продолжим.

Фоссета кольнула привычная зависть. «Быстренько смотаюсь»! Действительно, какие пустяки! Десяток парсеков туда, десяток обратно… ерунда, даже говорить не о чем.

- Да спешить-то особо некуда, - возразил Фоссет, но Юрий решительно встал.

- Ждите! – отрывисто и хмуро сказал он. – Я скоро.

Он направился к двери, но вдруг остановился и склонил голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то в себе. А потом повернулся к комиссару, и лицо у него было сосредоточенное и радостное одновременно.

- Мне нужно идти, - очень торжественно сказал он. – Меня зовут.

- Они? – понимающе спросил Фоссет, хотя и без того все было ясно.

Юрий не ответил – окружающий мир, включая комиссара, перестал для него существовать. Как всегда, Фоссет не уловил момента, когда галатор исчез. Только что стоял посередине кабинета, и вот его уже нет, только медленно истаивает фантом, и от него дышит холодом, как из открытой двери холодильника. А легкий стук комиссар скорее вообразил, чем услышал.

Не дожидаясь, пока фантом окончательно растает, Фоссет подошел к нему, с кряхтением нагнулся и с некоторым трудом отодрал от паркета липучку – миниатюрное регистрирующее устройство, которое он несколько минут назад так ловко и незаметно прилепил на плечо Юрия.

- Бесполезно, - проворчал он, возвращая липучку в контейнер. – Сто раз уже им говорил. Ну сколько уже можно дурью маяться?

-3-

Ученых, занимающихся галаторами, очень интересовало все, что с ними связано. Особенно способ их перемещения, вневременной и внепространственный. Фоссета это интересовало тоже, и как человека, и как должностное лицо. Но если Фоссет довольствовался беседами с галаторами, то остальным этого было мало. Не обвиняя галаторов напрямую во лжи, большинство ученых было твердо уверено, что всей правды галаторы о себе не рассказывают. По разным причинам. Складывалась неприятная ситуация: галаторы знали о человечестве все, а человечество о них ничего. Потому что те крохи сведений, которые удалось собрать на сегодняшний день, знаниями назвать было нельзя. Так, сплетни, слухи, зачастую противоречащие сами себе.

- Вы просто не поймете, - как-то сказал молодому Фоссету один галатор, весьма спесивый и надменный тип. – В человеческом языке нет нужных слов, чтобы описать нашу сущность. Попробуйте рассказать таракану о любви или несварении желудка.

Тогда Фоссета сильно задело сравнение с тараканами, но виду он не показал. А потом он понял, что галатор, несмотря на свой поганый характер, вовсе не имел в виду обидеть или оскорбить человечество. Он просто привел подходящий по его мнению пример, и никакого личного отношения в свои слова не вкладывал.

Ну и поскольку на самих галаторов надежды было мало, людям ничего не оставалось, как обратиться к технике. Тем более что переделать существующие следящие устройства под новые задачи оказалось делом не таким уж сложным. Это была прекрасная идея, и она с треском провалилась – ни один «жучок» не смог удержаться на галаторе, когда тот выходил. Даже самые современные наноаэрозоли. Даже наноботы, которых смогли незаметно подсунуть галатору с едой или питьем. Стоило галатору стартовать, как вся хитроумная человеческая электроника в целости и сохранности оказывалась на оставленном фантоме, а через несколько секунд осыпалась вниз.

В свое время, когда перед Фоссетом встал вопрос специализации, он выбрал самое, казалось бы, неперспективное направление – кураторство. В задачи куратора входили довольно скучные вещи: регистрация новых галаторов, помощь в социализации, профтестирование с целью использования новообретенных способностей каждого конкретного галатора на пользу человечества. Никаких тебе мозговых штурмов и потрясающих изобретений, как у ребят из технического отдела. Никаких рискованных погружений в сумеречную глубину сознания нелюдей, из-за которых все психологи, даже молодые, ходили с седыми головами. Вообще ничего романтического и героического, просто скучная, монотонная бюрократическая работа. Но именно она помогла выстроить хрупкий мостик понимания и взаимного доверия между людьми и галаторами.

Сотрудничество, это всегда непросто и требует взаимных усилий со стороны всех партнеров.

Испытывал, к примеру, тот же Юра Воробьев потребность в спасении людей? Изначальную потребность, так сказать, инстинктивную, от чистого сердца? Читая отчеты первого куратора Юрия, комиссар Фоссет убедился – нет, не испытывал. Ему, увлеченному новыми феерическими ощущениями, такое и в голову не приходило, он вообще перестал воспринимать смерть как обязательное явление. Понадобился не один год работы и весь авторитет куратора, чье имя сохранилось лишь в архивах Службы, чтобы Юра заново осознал всю трагедию внезапной преждевременной гибели человека. Любого человека. Теперь на его счету не один десяток спасенных жизней.

А трассеры, которые провешивают новые трассы к перспективным планетным системам? Конечно, человечество может вполне обойтись и без них, по старинке, посылая в неизведанные области пространства автоматические зонды или трехместные пилотируемые суденышки. Но – время! Затраты! Риски, в конце концов! Каждый второй автомат теряется в глубинах космоса, каждый пятый экипаж сталкивается со смертельной опасностью и – увы! – не всегда выходит победителем. Трассеры сделали процесс освоения Космоса проще и безопасней, и в этом немалая заслуга лично его, комиссара Фоссета. Именно он несколько лет назад запустил тщательно продуманную рекламную кампанию, именно он вел долгие задушевные беседы с галаторами, незаметно подталкивая тех к вполне тривиальной мысли – помогать человечеству это не унижение, не позор, это посильный вклад, почетная обязанность и вообще круто. И он добился своего. Теперь каждый галатор считает своим долгом проложить хоть парочку новых трасс. А трое отчаянных, даже по меркам галаторов, сорвиголов настолько увлеклись этим делом, что отправились торить путь к центру Галактики.

То, что галаторы могут перемещать материальные объекты значительной массы и объема, было известно давно. Но только я догадался использовать это на благо человечества, с гордостью подумал Фоссет. Разумеется, о том, чтобы заменить все грузовики галаторами и речь не шла, это непродуктивно и унизительно для вольных жителей космоса. Да и не согласились бы они на это. Но - буй? Один маленький буй, чуть больше тонны весом? Подобрать на орбите, доставить в обозначенный сектор, активировать. Неужели трудно? А человечество получит новую реперную точку для входа в подпространство и будет по гроб жизни благодарно своим великим землякам.

Итак, галаторы помогают. Галаторы спасают. А вот сотрудничать галаторы не хотят. А как иначе объяснить тот факт, что они наотрез отказываются брать с собой регистрирующую аппаратуру? Отказываются все поголовно, даже Юрий, а ведь он из них самый лояльный. И, главное, без объяснения причин: нет и все тут! Это было непонятно, неприятно и вызывало вполне обоснованные подозрения.

Они что-то скрывают? Безусловно. Что-то важное? К гадалке не ходи. Но что именно? Версий было великое множество, вплоть до самых фантастичных.

Галаторы в своих странствиях повстречали Бога и монополизировали право общаться с Ним напрямую.

Галаторы не могут допустить прямой контакт людей со сверхразумом, потому что: а) это вызовет у людей цивилизационный шок; б) это уравняет людей и галаторов, а делиться могуществом они не собираются.

Галаторы никакие не сверхлюди, а просто кучка обнаглевших психократов. Или даже один в конец зарвавшийся психократ. И нет никакой сверхцивилизации, и не летаем мы к далеким звездам, все это чудовищной силы внушение и величайший обман. Для чего? Да кто же нам скажет?

Сторонники разных версий сходились только в одном – раз галаторы ведут себя так по отношению к людям, то и у людей развязаны руки и можно особо не церемониться. Например, тайно подсаживать к ним «жучков». Рано или поздно это сработает.

У комиссара Фоссета было на этот счет свое мнение, но он предпочитал помалкивать. Тем более что девяносто девять процентов всего человечества о коварстве галаторов не подозревало и считало их отличными ребятами. С полным, кстати говоря, на то основанием.

-4-

… Спохватившись, Фоссет включил коммуникатор и от удивления выругался. За неполные двадцать минут больше десятка вызовов! И от кого? От Лайнела! Опытный работник, Лайнел всегда отличался рассудительностью и хладнокровием. И если уж он названивает, как запаниковавший стажер на первом своем самостоятельном задании, стало быть, дело серьезное. И Фоссет решительно ткнул в сенсор вызова.

- Что за пожар, Лан? – спросил он.

- Добрый день, шеф, - неторопливо отозвался Лайнел. Его круглое лицо было сонным и туповатым, таким, как всегда, и у комиссара отлегло от сердца. Ничего не случилось, ничего экстраординарного, просто важное дело, которое действительно срочно надо обсудить. – У нас тут плановый возврат.

- Ага, - сказал Фоссет. – Ну, что ж, хорошо. Бригада выехала?

- Бригада на месте, работает. Но тут у нас кое-какие проблемы с клиентом возникли. Ничего особенного, но вам лучше приехать. Номер пять ноль семь один.

Фоссет открыл базу «ушельцев», быстро просмотрел данные на человека, зафиксированного под номером пять тысяч семьдесят один, и тихо присвистнул.

Доминик Салазар, уроженец Земли, сорок два года на момент исчезновения, женат во второй раз, один ребенок от предыдущего брака. Три года назад пропал с борта собственной яхты на маршруте Земля-Марс-Ригла-Земля, сразу после входа в Солнечную систему. Обладатель платиновой звезды с правом неограниченного кредита в Центральном обитаемом секторе и Южной Периферии… и, собственно, этого было достаточно, остальное досье можно было не читать.

- Серьезный господин, - вздохнул Фоссет. От богатеньких буратинок он не ждал ничего хорошего.

- Очень, - подтвердил Лайнел. – Так вы приедете, шеф?

- Точка входа?

- Номер один.

Фоссет посмотрел. Ну да, всё, как предполагали – небольшая вилла в Швейцарских Альпах, этакое холостяцкое гнездышко, куда не было доступа никому, включая многочисленных любовниц.

- Мне туда минут тридцать лету, - кисло сказал Фоссет. – И то если заказать стратолет. Сам не справишься?

Лайнел помолчал, хмуря светлые брови.

- Попробую, шеф, - сказал он, но особой уверенности в его голосе не прозвучало. – Правда, все равно нужна будет ваша санкция. У господина Салазара есть определенные требования к… скажем так, к его легализации… И он хочет говорить с начальством.

- Даже так? – удивился Фоссет. – Хорошо, через полчаса буду.

- Спасибо, шеф, - с чувством сказал Лайнел и отключился.

Кстати, вспомнил Фоссет, заказывая билет на ближайший стратолет, вместе с Салазаром пропал и корабельный механик… как его там? Не помню… Его тело спустя почти два месяца случайно обнаружили на орбите одной из планет в системе Бабочки. Заледеневший в камень, одетый в один рабочий комбез на голое тело, мертвый механик безмятежно кружил на геостационарной орбите и улыбался, сжимая в руке портативный диагностер.

Шум поднялся изрядный, пресса на всех языках вопила о нечеловеческой жестокости сверхцивилизации, для которой люди – хлам, расходный материал, от которого они избавляются точно так, как мы избавляемся от мусора. Но компетентные лица помалкивали, отделываясь общими, ничего не значащими фразами – для них ситуация представлялась несколько сложнее, чем для обывателей, кипящих от праведного гнева. Тем более что кипи, не кипи, а что ты можешь сделать?

- Полагаю, бедолаге просто не повезло, - как-то поделился своим мнением с Фоссетом известный физик Эмьен М`Гхан. – Его просто зацепило краешком, по касательной, и вышвырнуло в соседнюю систему. Благо, что система оказалась обитаема, теперь родные хотя бы могут похоронить тело по-человечески. А сколько таких несчастных мы до сих пор не обнаружили?