ZoyaKandik

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 5

- 1 -

Доктор Чжоу бесстрастно разглядывал приемный покой, битком набитый взволнованными перепуганными людьми. Сотни три, прикинул он. Да снаружи, на территории госпиталя, не меньше тысячи. И люди все прибывают. Правда, большинство из них сопровождают родственники, но все равно, количество потенциальных жертв Стрелка впечатляет. Даже удивительно, почему шумиха не поднялась раньше? Взять тех же старушек. Они же по каждому пустяку обращаются то в полицию, то в прессу. А тут – молчок! Даже пресса была не в курсе, а уж они бы не упустили шанса раздуть сенсацию из пустяка.

- Ничего удивительного, - сказал окружной комиссар Гендерсон. – Вот увидите, большинство случаев окажется пустышкой. Кто-то напридумывал себе невесть что, кто-то поддался панике. А кому-то просто скучно, вот они и явились полюбопытствовать. Узнать, так сказать, все из первых рук. Хотя работы вам предстоит немало, - сочувственно добавил он.

- Я к этому готов, - сказал Чжоу.

Он и в самом деле был готов. Главное, что был безошибочный метод, позволяющий отсеять реальные жертвы Стрелка от мнимых. Конечно, это все займет какое-то время, но тут уж ничего не поделаешь.

Сегодня двадцать второе августа, подумал он. Эмили Саркози умерла десятого. Прошло двенадцать дней… много, очень много времени потрачено впустую, и кому-то оно может стоить жизни. Мне бы не слать отчет о вскрытии Саркози, а самому идти к Гендерсону, объяснять, добиваться немедленных действий…

Чжоу усмехнулся. Каких? Каких действий ты бы потребовал от окружного комиссара? Что бы ты ему предъявил, когда тебе самому ничего не было известно на тот момент? Да, странная, невероятная смерть. Но – одна. Одна-единственная. Кому могло прийти в голову, что это начало серии?

Не начало, поправил себя Чжоу, до этого еще был старый учитель Васильев, но об этом я узнал позже. Шестнадцатого августа, если быть точным, когда ко мне со своими нелепыми подозрениями пришел Билл Колмен, попросил проверить свою жену. Почему я не отмахнулся, почему не отправил его в поликлинику, к врачу, а взялся за Патрицию сам? Я ему поверил? Наверное, да: все-таки он полицейский, пускай и бывший. И хоть я не высокого мнения о нем, с фактами этот увалень работать умеет. Это надо же так увязать между собой три разных случая и сделать… нет, не вывод, но – допущение. Бредовое, на первый взгляд, но в итоге оказавшееся верным.

Чжоу закрыл глаза. Грешно так думать, но – боже мой! – какое счастье, что Стрелок выбрал своей мишенью именно Патрицию Колмен! Если бы не это, неизвестно, когда бы эта история всплыла! Если бы всплыла вообще. И бился бы я сейчас над загадкой разрушенных кардиомиоцитов, не подозревая, что не одинок, что есть еще врачи, озадаченные не меньше моего.

Кстати, насчет врачей. Надо будет поинтересоваться, кто выписал свидетельство о смерти Васильева. И какую причину смерти указал.

Чжоу взглянул на конференц-зал, переоборудованный в один огромный процедурный кабинет. Там шли последние приготовления к приему пациентов, и когда последний врач, облаченный в защитный костюм, занял свое место, Чжоу коснулся сенсора громкой связи.

- Начинайте регистрацию, - произнес он.

- 2 -

- Как-то быстро все закрутилось, - сказал Перси. Вид у него был слегка испуганный.

- Ну, так, наверное, и должно быть, - неуверенно проговорил Ник. – Слухи достигли своего апогея, пресса начала шевелиться… Подожди, завтра такое начнется! Во все новостях! Куча версий, свидетелей там всяких… То-то мы посмеемся! Здорово же будет – мы знаем правду, а они – нет.

- Ага, - без энтузиазма согласился Перси. – Знаешь, я все про полицию думаю, - помолчав, сказал он. – Они прям вцепились в этого Стрелка. И яд какой-то… Откуда он вообще взялся, этот яд?

- Ну, это полная ерунда, - с уверенностью, которую на самом деле не ощущал, заявил Ник. – Выдумки журналистов. Они и не такое еще напридумывают, дай только срок.

- Но про яд начал этот… как его… ну, главный полицейский, - возразил Перси. – А журналисты уже потом за ним повторили.

- Откуда ты знаешь?

- Мама рассказала. Она смотрела утренние новости. Мы с папой флаер чинили, она пришла к нам и говорит: какой кошмар, у нас объявился маньяк, он обстреливает всех капсулами с

ядовитой краской. Папа сказал: ерунда, мол, утка, эти журналисты мать родную не пожалеют ради сенсации. А она говорит: это, мол, не журналисты, это… как его… полицейский, короче.

- Наверное, она ошиблась, - предположил Ник. – Женщины очень эмоционально воспринимают информацию, это мешает им запоминать и трезво оценивать факты. Наверняка, после этого полицейского выступал какой-нибудь журналист. Захотелось ему сенсации, вот и брякнул про яд. А твоя мама испугалась и перепутала, кто из них что говорил. – Он приободрился. – Точно! Так оно и было!

- Да? – с сомнением произнес Перси. Он слишком хорошо знал свою мать, чтобы до конца поверить в эту версию.

Друзья помолчали. Им было неуютно и беспокойно.

- Скоро опять четверг, - прервал молчание Перси. – Что будем делать?

Ник вздрогнул – в этот четверг была его очередь выходить на охоту. Конечно, трусом прослыть ему не хочется… но еще меньше хочется рисковать. Особенно сейчас, когда такая паника поднялась. Сломать бы ногу, с тоской подумал он. Или заболеть чем-нибудь страшно заразным, но безопасным.

- Знаешь, - запинаясь, проговорил он. – Я, наверное, на этой неделе не смогу. Мы, наверное, завтра к тете Марте поедем…

Перси с усмешкой посмотрел на приятеля.

- Боишься?

- Боюсь, - ощетинился Ник. – И что? А ты, если такой храбрый, так иди! С удовольствием уступлю свою очередь.

- Я тоже боюсь, - неожиданно для себя признался Перси, и Ник обрадовался.

- Да ну его все на фиг, - горячо заговорил он. – Подурачились, и хватит. Мы что, идиоты какие-то? У нас своя голова на плечах. Пора с этим делом завязывать. Согласен?

- Согласен, - с огромным облегчением сказал Перси.

Он успокоился и приободрился. О них никто ничего не знает… и не узнает никогда! Все будет шито-крыто. Со временем про Стрелка забудут, ведь новых жертв уже не будет. С сегодняшнего дня – ни одной! Хватит с них приключений!

Перед сном Перси вспомнил про тайник с оружием, и настроение у него снова испортилось.

- 3 -

Время перевалило за полночь, но здание полицейского управления гудело, как потревоженный улей. Отгулы, отпуска, все было отменено, весь личный состав городской полиции был мобилизован особым приказом, разбит на группы, и каждой группе была поставлена своя задача.

Пауком в паутине, окружной комиссар Гендерсон сидел в своем кабинете. Поток информации ширился, как река в половодье, стекаясь со всего города; заместители и их помощники, выделенные из сотрудников потолковее, вывихивали себе мозги, стараясь хоть как-то ее упорядочить и рассортировать по степени важности. И все равно, информации было столько, что Гендерсону казалось – еще немного, и его голова взорвется. Лопнет, как перекачанный воздушный шарик.

Во-первых, проверить все стрелковые клубы – пейнтбольные, страйкбольные, охотничьи. Город у нас, слава богу, небольшой, и подобных заведений, официальных имеется в виду, всего пять, из них два пейнтбольных. Поднять из постелей управляющих или кто они там, составить поименный список участников, список мне на стол. Арсеналы опечатать, поставить охрану, ждать экспертов.

Во-вторых, любители-одиночки. Да, много. Да, сложно. А кому сейчас легко? Разослать младший оперативный состав, включая стажеров и курсантов, путь работают с населением. Выявленных любителей побегать с винтовкой взять под домашний арест, с контрольным браслетом и подпиской о невыезде, оружие изъять и передать экспертам, список мне на стол. Проверить все магазины, где любители приобретали оружие.

В-третьих, запретить выезд из города вплоть до особого распоряжения. Исключение – выезжающие на лечение по направлению врача. С направлений снять копии, и мне на стол.

В-четвертых, всех выявленных пострадавших поместить в отдельные палаты под круглосуточный медицинский контроль. Опросить на предмет прояснения обстоятельств: стреляли в них или нет, если да, то кто, когда и где. Рапорты мне на стол.

В-пятых… а так же в-шестых, седьмых и десятых…

Гендерсон застонал. Бедная моя голова! Ну за какие грехи мне все это? В чем я провинился? Живу правильно, праведно даже, жене не изменяю… ну, почти, Анита не в счет, да и расстались мы с ней уже. Родителей почитаю. Сына родил, дом построил.

- Напрасно ты не хочешь стимулин принять, - сказал Айвен Смит. Был он возмутительно свеж и бодр. – Вот я принял и отлично себя чувствую.

- Аллергия у меня, - буркнул Гендерсон и стал смотреть на монитор.

- О! – с сочувствием протянул Смит и тоже посмотрел на монитор.

На большом, в полстены, плоском мониторе, который техники смонтировали еще утром (утром? Боже, как оно давно было, это утро!), снизу вверх лениво ползли имена и фамилии и скрывались под верхней рамой. Число их уже перевалило за восемь тысяч – проверка шла не только в ведомственном госпитале управления, но и в поликлиниках, частных медицинских кабинетах, даже в мобильных пунктах, развернутых на улицах и площадях. Еще десять суток, мрачно подумал Гендерсон, и мы проверим всех. А медики молодцы, пашут, как проклятые, не покладая рук. И Чжоу молодец, благодаря ему мы точно знаем, что искать. Вон, дрыхнет, умаялся, бедолага. Ну и путь отдыхает. Заслужил.

Чжоу и в самом деле спал, забившись в угол большого кожаного дивана. Взлохмаченная его голова лежала на мягком подлокотнике, из полуоткрытого рта тянулась ниточка слюны.

Гендерсон вздохнул и поморщился – он был брезглив.

Дзынь! Очередная фамилия, окрасившись в красный, перескочила с общего монитора на дополнительный и втиснулась на свое место в алфавитном списке. «Апдайк Ирен, 79 лет»

- Сто сорок шесть, - болезненным голосом прокомментировал Смит.

Дзынь! Дзынь!

- … сорок семь и сорок восемь!

- Что ты мне тут озвучиваешь? – взорвался Гендерсон. – Я что, по-твоему, считать не умею? Я, знаешь ли, тоже в школе учился! Я даже до тысячи могу посчитать. Хочешь?

Заместитель вдруг побледнел.

- Не надо до тысячи, - тихо сказал он, и Гендерсон осекся.

- Сам не хочу, - остывая, буркнул он.

Сволочь, думал окружной прокурор, глядя на растущий список жертв. Какая же ты трудолюбивая сволочь, Стрелок. Сто сорок восемь ни в чем не повинных человек, которые сейчас с ума сходят от ужаса. А сколько еще прибавится завтра? Послезавтра? Через десять дней? И всем им жизненно необходимы новые сердца́. А где их взять? В таком количестве?

Слава богу, эту заботу взял на себя Чжоу. Немногословный, неутомимый и вездесущий, он уже разослал кучу запросов: на Эллаю, на Скальду, еще в сотню мест. Пробился даже к президенту Академии трансплантологии и органогенеза – захваченный врасплох, не выдержав мощного напора нахального незнакомца, тот проникся серьезностью ситуации и клятвенно пообещал помочь.

Напрасно, еле сдерживая досаду, сказал Президент, когда узнал об этом. Мы бы и своими силами справились. А так вся Галактика узнает о нашей проблеме. Нужна нам такая слава? Очень сомневаюсь. Так что впредь извольте ставить меня в известность. Вы поняли меня, окружной комиссар? Пока еще окружной комиссар. А чтобы уберечь вас от более серьезных ошибок, я направлю к вам специалиста. Очень хороший специалист, я ему доверяю целиком и полностью. Уверен, вы сработаетесь.

Гендерсон скрипнул зубами и поблагодарил.

Дзынь! Дзынь, дзынь! Сто пятьдесят первым шел ребенок. «Томашек Виолетта, 6 лет»

Айвен Смит выругался. Грязно. Громко. От души. Со всей силы хватил кулаком по столу и взвыл от боли, тряся отбитой рукой. В дверь просунулся встревоженный секретарь, следом в кабинет ворвалась волна звуков: невнятный гул голосов, командные выкрики, топот ног, резкие трели звонков и запах табака – пользуясь форс-мажором как индульгенцией, курильщики дружно нарушали строгий запрет. Гендерсон успокаивающе махнул рукой – все в порядке; понятливый секретарь кивнул и исчез. А плотно закрытая дверь отсекла все звуки.

Однако шум разбудил Чжоу, и он сел, очумело крутя головой и вытирая с подбородка слюну.

- Что случилось? – невнятно спросил он и душераздирающе зевнул.

Гендерсон молча кивнул на монитор. Чжоу выбрался из мягкой ловушки дивана, на подламывающихся со сна ногах подошел поближе, внимательно прочитал все фамилии и снова зевнул.

- Сто пятьдесят один! – звенящим от ненависти голосом сказал Смит. – А сколько их еще будет?

- Больше, - сказал Чжоу. – Гораздо больше. Не стоит беспокоиться, господа, скоро я сумею уменьшить этот список.

Окружной комиссар и его заместитель переглянулись. Одна и та же дикая мысль пришла им в голову: Чжоу внезапно сошел с ума, Чжоу встал на сторону Стрелка и теперь собирается добить выживших.

- Я дал поручение отслеживать любые профильные маркеры, - продолжал Чжоу. – Не только кардио. Но и гепато, нефро и другие.

- Зачем? – настороженно спросил Гендерсон. Чжоу удивился.

- То есть как – зачем? Мы не знаем, на что способен Стрелок, какие сюрпризы он нам приготовил. Ну, да, у нас есть три случая применения кардиомаркеров в качестве носителя неизвестного вещества. Но почему бы ему не переключиться на нефромаркеры, например? Конечно, отказ почек не влечет за собой мгновенную смерть, у жертвы есть шанс выжить, если ей окажут своевременную помощь. Но с какой стати мы решили, что его цель – убийства?

- А что же еще? – хмуро спросил Айвен Смит. – Люди-то умерли. Это же маньяк, понимать надо!

- Я не разбираюсь в маньяках, - сухо уведомил Чжоу. – Это ваши дела. Зато в своем деле я – профессионал, каких мало.

- Конечно, конечно, - поспешил согласиться Гендерсон. – Нисколько в этом не сомневаемся. Только, пожалуйста, поясните свою мысль. Вы говорили, что собираетесь уменьшить список. Каким образом?

- Самым простым, комиссар. К вашему сведению, маркеры широко используются в медицине. Для диагностики, для лечения – ими усиливают лекарства, чтобы они били точно в цель. Очень распространенная и весьма обыкновенная вещь. Уверен, подавляющее большинство из нашего списка не является жертвами Стрелка, они самые обыкновенные пациенты, принимающие самые обыкновенные лекарства.

- Ага, - начиная кое-что понимать, сказал Гендерсон.

- Сейчас мы проводим предварительный, самый грубый отбор – мы разделяем жителей нашего города на две группы: тех, кто принимает маркеры, и тех, кто не принимает. Это первый этап.

- Отделяем злаки от плевел, - вставил Смит.

- Примерно так. На втором этапе в дело вступаю я. Исследуя образцы тканей Эмили Саркози, Патриции Колмен и мистера Васильева, я, как мне кажется, нащупал метод, позволяющий отличить злокачественный маркер от доброкачественного. Метод сырой, нуждающийся в апробации, но…

Айвен Смит возбужденно вскочил и заходил по кабинету, потирая руки.

- Отличная новость, Чжоу, просто отличная. Вы – гений! Завтра… нет, уже сегодня мы устроим конференцию, и вы поделитесь своим открытием. Уверен, ваш метод сработает, и вы с коллегами быстро выявите настоящие жертвы Стрелка.

Бесстрастностью Чжоу мог поспорить с надгробным монументом, но глаза его недобро блеснули.

- Метод сырой, - повторил он. – Не уверен, что смогу внятно и доступно объяснить его другим. Кроме того, начнутся обычные в таких случаях споры, от меня потребуют доказательств, которых я не смогу предоставить, меня поднимут на смех и выставят возомнившим о себе ничтожеством. Не все считают меня гением, мистер Смит, есть и такие, кто никогда обо мне не слышал, для кого я не авторитет. И кончится все тем, что я проделаю всю работу в одиночку, как и предполагал. Только мы потеряем драгоценное время на бесполезные дискуссии.

Смит расстроено взглянул на Гендерсона. Тот кивнул.

- Так и будет, Айвен, так и будет. Я немного знаю эту сумасшедшую братию. Ученых, я имею в виду. Склочники такие, что мама не горюй!

- Но я не имел в виду ученых, - попытался объяснить Смит. – Я говорил о врачах. О простых врачах, далеких от науки. Они же сделают все, что вы скажете, правда?

- Идите, Чжоу, - сказал Гендерсон. – Работайте. А я постараюсь обеспечить вас всем необходимым. – И когда Чжоу, коротко поклонившись, вышел из кабинета, обернулся к Смиту и укоризненно покачал головой. – Ты в своем уме? Ты сам-то хоть понял, что сказал?

- Не понимаю, о чем ты, - сердито сказал Смит. – Ничего такого особенного я не говорил.

- Ты предложил ему поделиться приоритетом, - объяснил Гендерсон. – Вот как если бы тебе, когда ты был еще инспектором, в конце сложного расследования навязали старательного, но туповатого сержанта. Ты бы согласился разделить с ним свой триумф?

- Но… это же совсем другое! Сейчас речь идет о жизни людей, многих людей, Руди. И Чжоу может элементарно не хватить времени. Пока он будет тешить свои амбиции, кто-то умрет. Ты считаешь это адекватной ценой за какой-то дурацкий приоритет?

- Никто не умрет, Айвен. Во всяком случае, по вине Чжоу. Он будет работать, как проклятый, я отвечаю. К тому же он будет не один. Ты не забыл, что у него есть сын?

Глава 4

- 1 -

Окружной комиссар Гендерсон не скрывал своего недоверия.

- В жизни не слышал ничего подобного! – в десятый раз повторил он. – Какой-то сумасшедший стрелок, какой-то таинственный яд! Вы уверены в том, что говорите? Все эти ваши пробирки, химикаты… Дьявольская кухня, ей-богу. Мне кажется, очень легко ошибиться.

С обычным своим бесстрастным видом Чжоу Сухини посмотрел комиссару прямо в лицо.

- За последние двадцать лет службы я ни разу не слышал обвинений в некомпетентности, - сухо сказал он.

- Знаете что, не передергивайте, - раздраженно сказал комиссар. – Я этого не говорил. – Он побарабанил пальцами по столу, смахнул с рукава несуществующую пылинку. – Просто, согласитесь, это все очень необычно! К вам приходит Уильям Колмен… я, кстати, хорошо его знаю и не слишком высокого мнения о нем, как о полицейском... Приходит и делает фантастическое заявление о том, что его свояченицу и жену отравил один и тот же маньяк, причем самым фантастическим образом. С чего он так решил, интересно? Как додумался до такого?

- Я не отвечаю за мыслительную деятельность бывшего офицера Колмена, - сказал Чжоу. – Со своей стороны могу заверить, что его догадка насчет… скажем так, яда… подтверждена мною лично.

- А что за яд? Конкретно?

- Мы над этим работаем, сэр.

- Работают они… Вот и работайте! И вообще, с чего вы решили, что это дело рук таинственного стрелка? Я, например, считаю, что тут замешан сам Колмен. Перемкнуло ему крышу на пенсии, вот и подался в убийцы.

Комиссар Гендерсон был расстроен донельзя, вот и нес непростительную для профессионала ахинею. Причем сам прекрасно осознавал это, но остановиться не мог.

- Навряд ли это Колмен, - с сомнением произнес молчавший до этого Айвен Смит, первый заместитель окружного комиссара. – Ну, ладно, отравил он своих женщин… так ведь все прошло без сучка, без задоринки. Сиди себе тихо, изображай безутешного вдовца. Зачем же шум поднимать?

- Я не исключаю такую возможность, сэр, - Чжоу по-прежнему смотрел на комиссара. – Колмен вполне может оказаться убийцей… а шум поднял потому, что жене яд попал случайно, он не хотел ее убивать. Колмен очень сильно любит свою жену, мне так кажется. Предположим, что у него нет противоядия, или оно не существует в принципе. Как спасти жену? Разумеется, обратиться к профессионалу. И его расчет оправдался – у Патриции Колмен новое сердце, она уверенно идет на поправку.

- Господи! – потрясенно произнес комиссар. – А ведь похоже на правду!

- Похоже, - согласился Чжоу. – И чтобы окончательно подтвердить или опровергнуть эту версию, мне нужна третья жертва.

Воцарилось молчание, комиссар и его заместитель настороженно смотрели на Чжоу.

- Э-э-э… в каком смысле? – осторожно поинтересовался Гендерсон.

- Мистер Васильев. Подвергшийся нападению стрелка и скончавшийся от сердечного приступа месяц назад.

- Ах, да, - с облегчением сказал комиссар. – Вы говорили… Третья жертва, надо же! Я уже черт знает что подумал. – Внезапно он помрачнел. – То есть речь идет об эксгумации?

- Совершенно верно.

Комиссар как-то жалобно вздохнул.

- Не люблю я это дело. Словно бы исправляешь свои же ошибки. И родственники… это же всегда скандал. Скажите, мы можем обойтись без эксгумации?

- Вполне, - хладнокровно ответил Чжоу. – Только распорядитесь, пожалуйста, чтобы с сегодняшнего дня всех, кто умрет от сердечного приступа, отправляли ко мне.

Комиссар и его зам переглянулись. Одна и та же картина предстала перед их глазами – жертвы неизвестного маньяка множатся день ото дня, пресса обвиняет полицию в бездействии, обыватели требуют крови виновных…

- Ну, что смотришь на меня? – буркнул Гендерсон. – Звони, давай. Ты мой зам, тебе и отдуваться.

- Я пошлю запрос, - Смит выглядел очень несчастным. – Думаю, очень скоро мы узнаем номера родственников.

- Телефон дочери Васильева указан в моем отчете, - сказал Чжоу. И добавил в ответ на вопросительный взгляд Смита: - Мне его дал Колмен.

- Ах, так? – вскинулся Гендерсон, и ноздри его хищно раздулись. – Опять Колмен? Не слишком ли этом в деле много Колмена, господа?

- Патриция училась у Васильева. Она ходила к старику на похороны. Вполне естественно, что она…

- Это неважно! Главное, что Колмен…

- Остынь, Руди, - буркнул Смит. – Моя дочка тоже училась у него. Полгорода училась у него, – Он нашел номер, потянулся к коммуникатору. – Только бы его не кремировали, - вздохнул он.

***

Мистер Васильев не был кремирован. Более того, он даже не был похоронен – влюбленный в науку (увы, без взаимности), ей же он завещал свое тело. И вот, пока скорбящие родственники обзванивали больницы и университеты, предлагая столь необычный подарок, а там мямлили, тянули резину и вообще ломали головы, как поделикатнее отказаться от сомнительного счастья обладать свежим покойником, сам мистер Васильев полеживал себе в морге больницы, в отдельном боксе.

- А это деньги, - грустно сказала дочь старого учителя, очень милая пожилая женщина. – Каждый день пребывания тела папы в морге стоит денег. И не таких уж маленьких, если брать всю сумму.

Узнав, с какой просьбой ей позвонили, женщина заколебалась.

- Но он точно послужит научным целям? – почти умоляющим тоном спросила она и явно обрадовалась, услышав твердое комиссарское «Да».

- Более того, - вдруг неожиданно вмешался Чжоу. – Я вам со всей ответственностью заявляю, что тело именно вашего покойного отца может помочь совершить величайшее открытие.

- Ну, тогда это именно то, о чем мечтал папа, - с огромным облегчением сказала она. – Забирайте хоть завтра, я распоряжусь.

- Сегодня, - быстро сказал Чжоу. – Я заберу его сегодня в течение двух часов.

Он встал, сделал несколько шагов к двери и вдруг остановился.

- Совсем забыл. Колмен утверждает, что и в его жену, и в его свояченицу стреляли в четверг.

- Да? – удивился Айвен Смит. – Ну и что?

Чжоу пожал плечами.

- Ничего. Просто сегодня тоже четверг.

На этом, явно посчитав свою миссию выполненной, Чжоу коротко поклонился начальству и быстрым шагом направился к двери.

- Да-да, идите, конечно, - расстроено буркнул комиссар Гендерсон ему в спину. – И не копайтесь там, - бросил он властным тоном.

Чжоу остановился, не донеся ладонь до сенсорного замка. Он ни слова не произнес, он даже не обернулся, но комиссар вдруг смутился.

- Ну, вы понимаете, что я хочу сказать, - пробормотал он. – От вас сейчас очень многое зависит.

- Я всегда работаю быстро, но не в ущерб качеству, - ровным тоном произнес Чжоу и вышел.

- Уф-ф, - комиссар откинулся в кресле и ослабил воротник форменного кителя. – Меня от него в дрожь кидает. А ведь это я ему начальство, а не наоборот.

- Сильная личность, - согласился Айвен Смит, и в голосе его прозвучало уважение. Он придвинул к себе отчет Чжоу, нахмурился. - Четверг. Ну скажи на милость, при чем тут какой-то четверг?

Гендерсон лишь сопел и молчал.

- Он что, намекал на серию? Таинственный яд. Привязка к определенному дню недели. У нас что, маньяк завелся? Слушай, Руди, я что-то нервничать начинаю.

- Да? - сквозь зубы проговорил Гендерсон. – Представь себе, я тоже.

- 2 -

Перси аккуратно положил винтовку в тайник, швырнул сверху перчатки, задвинул крышку и поспешил домой. Он чувствовал себя виноватым.

Это все погода, убеждал он сам себя. На редкость отвратительный выдался вечер – холодный, дождливый. Да еще и ветер поднялся. Неудивительно, что в парке так мало народу. Но я сделал все, что мог. Даже Ник не сделал бы лучше, хоть он вечно хвастается своей меткостью. И уж тем более не моя вина, что…

Где-то рядом звонко залаяла собака. От неожиданности Перси шарахнулся, вломился в какие-то кусты, обдавшие его ледяным дождем, выругался и прибавил шагу. От быстрой ходьбы он согрелся и повеселел.

Ничего я Нику не расскажу, подумал он. С какой стати? Он мне кто? Командир? Проверяющий? И, между прочим, тоже ведь неизвестно, как на самом деле он охотится! Может, он по ушам мне топчется, а я, как дурак, верю!

А вообще, честно говоря, не вижу особой проблемы. Одна ли цель, другая – какая разница? Если масса приблизительно одинакова?

- 3 -

Чжоу Сухини, оправдывая свою безупречную репутацию, и в этот раз оказался на высоте. Его отчет, краткий и точный, ждал окружного комиссара с трех часов ночи. Едва войдя в кабинет, Гендерсон увидел сигнал высшего приоритета, включил защищенный режим, прочитал отчет и без сил рухнул в кресло.

Старый учитель Петр Антонович Васильев, заслуженный, но почти позабытый, умер точно такой же смертью, что и молодая, но очень известная Эмили Саркози. У них обоих в крови были найдены пустые кардиомаркеры (у Васильева немного меньше). И сердца обоих были повреждены одинаково – разрушенные клетки ничем друг от друга не отличались.

Несколько раз прочитав отчет, Гендерсон вызвал Смита.

Они долго потом молчали. Говорить, собственно, было уже не о чем, они все обсудили не по одному разу и пришли к неутешительному выводу, что другого выхода у них просто нет. Потом Айвен Смит вздохнул.

- Представляю, какая поднимется паника, - пробормотал он.

- Постараемся свести ее к минимуму, - без особой уверенности сказал Гендерсон. – Я подготовлю заявление, свяжусь с мэром, а ты начинай подготовку.

- Да, - сказал Айвен Смит, - конечно.

Он встал и, тяжело ступая, направился к двери. Обернулся.

- Знаешь, я бы не торопился с этим Колменом. Если он замешан, спугнем раньше времени. Если ни при чем, только зря обидим человека.

- Но поговорить-то надо? – возразил Гендерсон. – Как-никак, это он подкинул нам информацию.

- Головную боль он подкинул, - буркнул Смит. – А поговорить, это обязательно.

- 4 -

В субботу двадцать первого августа жители небольшого славного городка Медона с удивлением и все возрастающим беспокойством слушали обращение мэра по единому новостному каналу.

- Дорогие мои сограждане, - говорил мэр глубоким бархатным голосом, чуть налегая на букву «Р». – Все мы любим наш родной город и все, в меру сил и способностей способствуем его процветанию. Мы сделали его прекрасным местом для жизни, уютным и безопасным. Но всегда найдется отщепенец, авантюрист, которого не устраивает спокойная размеренная жизнь. Ему становится скучно, ему не хватает перчика! – Мэр сердито нахмурился, осуждающе покачал головой. – В большей степени это относится к подросткам, молодым людям. Они совершают ошибки, свойственные юности, и наша с вами задача помочь нашим детям осознать эти ошибки, стать достойными членами общества. – Вдруг его речь изменилась, ушел отеческий тон, мэр говорил теперь решительно и жестко. – В последнее время в городе объявился стрелок. Под покровом темноты он устраивает засады на беззащитных стариков, на любителей спорта, на женщин. И не имеет значения, что вместо реального оружия у него пейнтбольная винтовка. Не имеет значения, что мирных жителей поражают не смертоносные пули, а шарики с краской. Этому надо положить конец! И мы положим! С вашей помощью, дорогие мои друзья! Я призываю всех, кто стал жертвой этого хулигана, явиться в полицию. Сделайте это, друзья, потратьте немного своего времени. Я надеюсь на вашу сознательность. Вместе мы сделаем наш город лучше!

Стоп-кадр с улыбающимся мэром отъехал на задний план, появилась хорошенькая дикторша.

- Я уверена, что мы все настоящие патриоты нашего города, - прощебетала она. – И всех, кто пострадал от нападения стрелка, ждут в центральном полицейском управлении по адресу…

Айвэн Смит подобрал отвисшую челюсть, отшвырнул недопитый чай и, с грохотом опрокинув стул, бросился к коммуникатору.

- Ты спятил? – завопил он. – Какого черта?

- Это он спятил! – окружной комиссар Гендерсон был вне себя от ярости. – Дебил! Скотина! Я же ему все разжевал и в рот положил! Я текст с ним два раза прорепетировал! Придурок! Политик

хренов!

Первый заместитель вдруг успокоился.

- Все понятно – выборы на носу… Что делать-то будем?

Гендерсон покусал губу.

- Я сам сделаю заявление, - сказал он решительно. – Мало им не покажется!

- Мэр будет недоволен, - заметил Айвен Смит.

- Плевать! – отрезал Гендерсон. – Мы не имеем права рисковать жизнями людей… У тебя, кстати, все готово?

- Разумеется. Наш ведомственный госпиталь в состоянии полной боевой готовности: оборудование, врачи… Там Чжоу всем распоряжается. Я посчитал, что так будет лучше всего.

- Отлично, - одобрительно кивнул Гендерсон. – Он этих разгильдяев эскулапов вот где будет держать, - окружной комиссар выразительно сжал кулак. – Попозже съезжу туда. А пока вызови мне пресс-секретаря. Как его там? Борн?

- Бьерн, - поправил Смит. – Тори Бьерн.

- 5 -

Если заявление мэра вызвало у жителей города легкую обеспокоенность и общее недовольство (совсем хулиганье распоясалось, куда только власти смотрят?), то выступление окружного комиссара повергло их в шок. Как? Этот хулиган вовсе не хулиган, а самый настоящий маньяк? И краска, которой он обстреливает свои жертвы, на самом деле опасный яд? Да что же это такое делается? Куда смотрит полиция? Спасайтесь, люди добрые!

И все бросились спасаться. И те, кто оказался реальной жертвой Стрелка, как окрестили его журналисты. И те, кто не прочь был побегать с пейнтбольной винтовкой. И даже те, кто с пейнтболом ни разу не сталкивался, и даже слова такого не слышал.

- Обязательно надо провериться, - уговаривала подругу старенькая миссис Пибоди. – Эта зараза может быть повсюду, буквально повсюду! И в магазине, и в парке, где угодно! Разве нам скажут всё? Да ни за что! Мой Генри говорит, что контактный яд самый опасный. Достаточно лишь прикоснуться к чему-нибудь, хоть кончиком пальца, и все! Ты уже подцепил эту гадость. И даже знать ничего не будешь.

- Но в таком случае должны быть жертвы, - неуверенно возражала подруга. – А я лично ни о чем таком не слышала.

Миссис Пибоди мрачно покачала головой.

- Их сотни, дорогая. Просто от нас скрывают, чтобы не вызывать паники.

И юная Бэтти тоже страшно переживала за своего Тома.

- Ты должен пройти обследование, - твердила она. - Ты же вечно пачкаешься в этой ужасной краске.

- Но это же обычные соревнования, - возражал Том. – Нас там куча народу, и все в краске. А полиция ясно сказала – речь идет об одиночном стрелке! Который подстерегает одиночные жертвы в укромных местах.

Мэри сморщила нос.

- Полиция, - пренебрежительно фыркнула она. – Да что они понимают в маньяках?

- Да уж побольше твоего, крошка, - добродушно заметил Том.

- Да? – воинственно вскинулась Мэри. – А я вот читала, что все маньяки – это психи. И нипочем не догадаешься, что им в голову взбредет. Вдруг этот Стрелок переключился на массовые мероприятия? Вдруг ему надоело возиться с одиночками? Размаху захотелось? Чтобы за один раз сразу много жертв? И откуда ты знаешь, кто там рядом с тобой бегает и стреляет? И, главное, чем? Обычной краской или ядом?

Лицо Тома приняло озабоченное выражение.

- Пожалуй, ты права, - сказал он. – Пожалуй, мне и в самом деле стоит обследоваться.

Глава 3

- 1 -

Доктор Чжоу Сухини выслушал бывшего коллегу с непроницаемым лицом. Впрочем, расскажи ему Билл самый свежий, самый смешной анекдот, выражение его круглого лица нисколько бы не изменилось. Таков уж он был, один из самых известных на планете криминальных экспертов. Билл с надеждой глядел на него.

- Я помещу вашу жену в одну частную клинику, - сказал наконец Чжоу. – Это очень хорошая и очень дорогая клиника, там работает мой сын. Разумеется, вам это ничего не будет стоить.

- У меня есть деньги! – возмутился Билл, но Чжоу не обратил на его слова никакого внимания.

- Вашей жене будет проведено самое полное обследование, - продолжал он. – Я лично проконтролирую. И если хоть что-то с ней не в порядке, мы это выясним, будьте уверены. Идите домой и собирайтесь, а я позвоню сыну. Отдельная палата будет ждать вас завтра. – И добавил после секундной заминки: - Только у меня к вам ответная просьба. Не распространяйтесь пока обо всем этом. Есть шанс, что эти случаи не более чем совпадения, но если об этом узнают обыватели… Паника бывает страшнее любой заразы. А уж мы сделаем все, что в наших силах и даже больше.

Билл Колмен почувствовал огромное облегчение. Его Пат, его малышка, будет спасена, а остальное не имеет значения. Он встал, протянул руку.

- Спасибо, - ото всей души поблагодарил он. – Я ваш должник по гроб жизни.

Доктор проводил Билла до двери, убедился, что тот зашел в лифт, потом вернулся в свой кабинет, плотно закрыл дверь и от души выругался. Потом еще раз и еще. И всякий, кто знал Чжоу Сухини лично, был бы удивлен случившейся с ним переменой.

Успокоившись, он набрал номер сына.

- Завтра у тебя будет одна пациентка. Необходимо обеспечить ей отдельный изолятор.

- У меня только один бокс и он занят, - сказал Чжоу-младший, и лишь один психолог из ста уловил бы в его тоне скрытый намек на неудовольствие.

- Старик Пьеркин? Гони симулянта в шею, его дерматит вполне можно лечить в обыкновенной отдельной палате. Он просто скрывается от кредиторов, так ему дешевле. А у меня настоящий пациент.

- Хорошо, отец, - почтительно ответил Чжоу-младший, и в этот раз уже десять психологов из ста уловили бы его удивление – он едва ли не впервые в жизни слышал от отца столь эмоциональную тираду.

- Я скину тебе список необходимого оборудования. Если чего-то не хватает, закупи. Можешь воспользоваться моим счетом.

Тут уже вовсе не надо было быть психологом, чтобы понять – Чжоу-младший ошеломлен, потрясен и раздавлен неслыханной щедростью обычно скуповатого отца. А Чжоу-старший отключил связь, заблокировал все входящие каналы и погрузился в размышления.

Что ж, перед собой он может быть честным до конца – смерть Эмили Саркози, молодой здоровой женщины, потрясла его до глубины души. Не тем, что скончавшаяся была молода – он видел смерти детей, что в сравнении с этим смерть тридцатилетнего человека. И не тем, что произошла она внезапно и на фоне полного благополучия – «доктор мертвых» по собственному богатому опыту знал, что нет абсолютно здоровых людей, а есть недообследованные.

Нет, смерть Эмили Саркози потрясла его своей необъяснимостью. Обширный инфаркт… что ж, надо же хоть что-то написать в заключении, а этот диагноз ничуть не хуже других и до какой-то степени похож на правду. Во всяком случае, он указывал на сердце как на причину смерти. И при этом имел отношение к истине не больше, чем древняя лучина к термоядерной реакции.

Сердце Эмили Саркози словно бы взорвалось. Нет, не так – взорвались все кардиомиоциты, каждый сам по себе и все вместе, одномоментно. Во всяком случае, это было очень похоже на взрыв – цитоплазма перемешана с ошметками ядра, вакуолей, митохондрий и прочих органелл. А вот оболочки кардиомиоцитов сохранились прекрасно, отчего само сердце представляло собой оформленное кладбище мертвых клеток. И при этом никаких следов биологических, химических и любых других агентов, способных вызвать такую катастрофу!

Впрочем, положа руку на сердце (Чжоу суеверно сложил пальцы в охранном жесте), до недавнего дня подобное явление он не мог себе представить даже в самой буйной фантазии.

Заключение о смерти Эмили Саркози он составил особенно тщательно, стараясь, чтобы не проскользнуло ни малейшего намека на необычность этого дела. И отправил по стандартному каналу. И следом, но уже выделенным каналом, отправил свое особое экспертное мнение со всеми подробностями, запечатав его аж тремя личными кодами! Увы, начальство, как и положено начальству во все времена, оказалось неповоротливым и никак пока не отреагировало на его сообщение. И пока Чжоу размышлял, идти ли к начальству лично или подождать, заявился этот увалень Билл Колмен со своей невероятной информацией.

Доктор Чжоу недолюбливал старшего офицера Колмена, и у него были на это причины. Но, как говорится, враг моего врага – мой друг. Пусть даже временно. Дело в том, что опытный патологоанатом боялся.

Я сохранил сердце Эмили Саркози, подумал Чжоу. Я был настолько поражен увиденным, что лично вскрыл его. Как в старину. В обычных перчатках, в обычной маске, в обычном халате. Медсканнер вещь, без сомнения, превосходная, но даже он не дает ответы на все вопросы. Например, осталось невыясненным, что же именно явилось причиной гибели клеток. Редкая инфекция? Неизвестный токсин? Стандартная, пусть даже весьма обширная база данных оказалась бесполезна… значит, надо искать самому. Изучать, думать, выдвигать гипотезы и проверять их. Но уже с соблюдением всех мер безопасности!

Доктор Чжоу посмотрел на свои руки и вздохнул; он с трудом боролся с желанием отдраить их с мылом и щеткой. Во-первых, поздно. И во-вторых поздно, и в-третьих… Если уж он подцепил неведомую заразу, то это случилось не сегодня и даже не вчера.

У меня есть образцы тканей Эмили Саркози, думал Чжоу. Скоро у меня будут образцы ее сестры. Если понадобится, я раздобуду образцы старого учителя. Как его там? Васильев, кажется? Если, конечно, его не кремировали.

У меня будет очень много образцов, думал Чжоу. Предстоит гигантская работа, но я к этому готов, потому что я обязан получить ответ на самый главный вопрос – угрожает ли что-то лично мне? И я надеюсь, очень надеюсь, что у меня есть время, что я успею… Билл Колмен, конечно, дурак и паникер, но мало ли что…

Много повидавший доктор Чжоу Сухини знал, как хрупка человеческая жизнь. Даже при современном уровне развития медицины.

- 2 -

- Ничего, - хриплым от усталости голосом сказал Чжоу-младший.

- Ничего, - повторил Чжоу-старший и потер слезящиеся глаза.

Шли вторые сутки пребывания Патриции Колмен в изоляции, и все это время отец и сын Сухини трудились, как проклятые, позабыв про сон и еду. И - ничего. Ни малейшего следа хоть какой-нибудь серьезной инфекции. Даже полная база ядов, токсинов и прочих веществ, способных причинить вред человеку, оказалась бесполезна – то, что убило Эмили Саркози, пока оставалось тайной за семью печатями. Впрочем, на быстрый результат они и не рассчитывали.

Чжоу-младший встал и, страдальчески кряхтя, сделал несколько наклонов, разминая затекшие мышцы.

- В университете Лабрини есть штамм лихорадки Эсса, - сказал он. – В некоторых случаях она вызывает патологию миокарда с изменением морфологии клеток. Я напишу Генриетте, пусть поделится.

- Пусть, - кивнул Чжоу-старший, и в шее его громко хрустнуло. Он страдальчески сморщился и вдруг взорвался: - Ну при чем тут Эсса? При ее-то вирулентности? Да у нас бы уже полгорода в лежку лежала!

Сын опустил голову, ему было стыдно. Он хватался за соломинку и прекрасно знал это. Отец прав, нулевой пациент с лихорадкой Эсса, будь он даже самым нелюдимым интравертом, способен в короткие сроки вызвать настоящую эпидемию. К тому же, патологическая морфология этого редкого заболевания (редкого потому, что вакцина замечательно себя зарекомендовала!) хорошо известна, описана во всех учебниках и не имеет ничего общего с той картиной, которую они наблюдали в случае с пациенткой Саркози. Зато ее сестра чувствует себя прекрасно, никаких признаков патологии, если не считать обычных возрастных изменений. И это успокаивает.

Чжоу-младший включил камеру изолятора. Патриция Колмен, удобно устроившись на ортопедической кровати, с аппетитом грызла яблоко и читала. И выглядит она хорошо, отметил молодой врач. Во всяком случае, получше, чем мы.

Он искоса взглянул на отца. Тот стоял, сцепив руки за спиной, и с бесстрастным выражением лица пристально рассматривал пустую стену цвета заварного крема. Есть хочется, подумал Чжоу-младший, и в животе у него громко забурчало. Когда я в последний раз ел? Не помню…

Раздался негромкий отрывистый писк, возвещающий что пришли результаты очередного анализа.

- Что там? – словно бы через силу поинтересовался Чжоу-старший.

- Пришел генотип.

- И?

Чжоу-младший, опершись локтями о стол, наклонился к монитору.

- Ничего, - после продолжительной паузы ответил он, и в голосе его явно прозвучало разочарование. – Возможен диабет второго типа, но она знает об этом и наблюдается… ну и прочая ерунда…

- Ерунда, - повторил Чжоу-старший. – Сделай-ка мне распечатку.

- Всю? – удивился сын.

- Всю.

Чжоу-младший пожал плечами, но подчинился. Только начал с заключения, как наиболее информативного. Приемный лоток стал заполняться страницами, испещренными символами, непонятными любому нормальному человеку. Чжоу-старший взял тонкую стопку пластика, подержал в руке, словно прикидывая ее вес.

- Знаешь, - сказал он, - было там что-то. У этой Саркози. Непонятное, но не опасное.

- Что? – с надеждой спросил сын, но отец лишь покачал головой.

- Не помню. Помню, что удивился… но не так, чтобы очень… Пойду-ка навещу я нашу пациентку. А ты сделай анализ ДНК митохондрий.

- А митохондрии тут при чем? – искренне удивился Чжоу-младший.

- Сделай, - повторил Чжоу-старший и вышел.

Он тоже хватался за соломинку, вот только сыну об этом знать было незачем.

Чжоу-младший всю жизнь преклонялся перед отцом, безоговорочно признавая его авторитет.

Но сейчас тот явно шел по ложному пути. Впрочем, кто может сказать, какой именно путь приведет их к истине? И что это будет за истина?

У него вдруг сладко защемило в груди. Ах, что за открытие, что за грандиозное открытие! Небывалое, уникальное явление, не описанное ранее никем и никогда! И пусть пока не ясны причины, вызвавшие массовую гибель клеток сердца, был ли это какой-то внешний агент или уникальная генетическая патология, это неважно. Само открытие уже состоялось и будет носить имя отца. «Патология Чжоу»! Звучит? Еще как! А если они еще докопаются до истоков, то место в истории им обеспечено. Ради этого стоит пахать без сна и отдыха сутками напролет.

Ну, что ж, митохондрии так митохондрии. А почему бы и нет? Раз уж никаких других идей пока нет? Самое очевидное уже отработано, результаты нулевые, теперь можно позволить себе интеллектуально побезумствовать. Тыкать пальцем в небо бывает весьма увлекательно.

Душераздирающе зевая, Чжоу-младший поставил перед анализатором очередную задачу, откинулся на спинку кресла и прикрыл воспаленные глаза. Я только на минуточку, подумал он, просто небольшая передышка. А потом снова в бой.

- 3 -

Доктор Чжоу принял душ, побрился, переоделся в чистое. Достал упаковку стимулина. Одна таблетка или две? Наверное, две, он ведь так устал. Да и возраст сказывается – сутки без сна были буквально написаны у него на лице.

Одну, решил доктор Чжоу. Я не должен выглядеть слишком бодрым и свежим, пациент может решить, что доктор развлекается в свое удовольствие вместо того, чтобы заниматься его проблемами. Но и быть похожим на выжатый лимон тоже не стоит, это может встревожить пациента, навести на мысли, что все так плохо, что хуже некуда. А вот так в самый раз, подумал доктор Чжоу, критически разглядывая себя в зеркало. Уставший, конечно, но в меру, и видно, что он полон сил и решимости бороться за пациента до конца. Полностью удовлетворенный, Чжоу отправился в изолятор.

- Здравствуйте, доктор, - жизнерадостно поприветствовала его Патриция Колмен. – Ну, как у меня дела? Что скажете? Есть новости?

Доктор Чжоу придвинул стул к кровати, уселся, аккуратно поддернув брюки на коленях, и посмотрел на Пат со своим обычным бесстрастным видом.

- Новости есть, - сказал он и замолчал.

Пат ждала продолжения, но его не последовало, доктор задумался о чем-то. Пат нетерпеливо заерзала, потом кашлянула.

- Да, - доктор словно бы очнулся. – Увы, миссис Колмен, я ничем не могу вам помочь. В вашем случае медицина бессильна.

Пат вскрикнула. Она поднесла руку к губам, глаза ее были полны ужаса. Доктор Чжоу наклонился к ней и, четко выделяя каждое слово, произнес:

- Потому что вы абсолютно здоровы. Я бы сказал, возмутительно здоровы. Так что мое искусство вам без надобности.

Пат сначала не поняла, а потом до нее дошел смысл сказанного, и на лице ее отразилось огромное облегчение.

- Ну и напугали же вы меня, доктор, - нервно смеясь, сказала она. – Господи, я же чуть не умерла от страха. Юмор у вас, знаете…

- Профессиональный, - любезно подсказал Чжоу. Он улыбался доброй, слегка усталой улыбкой.

Эту улыбку он отрепетировал много лет назад и надевал ее, как надевают служебную униформу – строго по необходимости. Непривычные мышцы быстро уставали, но на десять-пятнадцать минут их обычно хватало. А шутку он подслушал в каком-то шоу. Лично он считал ее примитивной, но народ смеялся. Патриция тоже достаточно примитивна, значит, тоже должна засмеяться, так решил Чжоу и не ошибся.

Они принялись болтать. Пат была, конечно, рада, что с ней все в порядке, но ее сильно беспокоила смерть сестры. Чжоу был рад, что разговор сложился именно так, он задавал вопросы, самые разные, все, что приходило в голову, и Пат добросовестно отвечала. Чжоу внимательно слушал, подбадривал, наводящими словами подталкивал пациентку к интересующим его темам, а где-то на краю сознания неотвязно крутилась одна мысль – что же такое он увидел? Что его удивило, но не насторожило? Что-то малозначительное… но теперь это представлялось ему чрезвычайно важным. И у него была надежда, что разговор с сестрой погибшей девушки наведет его на нужную мысль. Ведь это было так близко.

- Когда меня выпишут, доктор? – спросила Пат.

- А разве вам здесь плохо? Лежите себе, отдыхаете от домашних забот, на всем готовом. Честное слово, я бы не отказался на недельку залечь в эту прекрасную палату. Хоть отоспался бы.

- Скучно, - пожаловалась Пат. – И на воздух хочется.

- Ну, что ж, - словно только что все решил, сказал Чжоу. – Тогда давайте так. Через три дня будут готовы последние анализы, и мы вас выпишем.

Лицо Пат разочарованно вытянулось.

- Три дня?

- Что, много?

- Ужасно много! Я же с ума тут сойду от тоски.

- А на сколько вы согласны здесь задержаться?

- Ну… дня на два.

Пат умоляюще посмотрела на доктора, а тот засмеялся и махнул рукой – знай, мол, мою доброту.

- Веревки вы из меня вьете, - добродушно сказал он. – Ладно, через два дня.

- Спасибо, доктор! – радостно вскричала Пат.

На самом деле, что два дня, что двадцать два, без разницы, подумал Чжоу. Все параметры с пациентки сняты, все пробы надежно хранятся в криокамере. В принципе, эта женщина ему совершенно без надобности, она, если так можно выразиться, скопирована и размножена. Но Чжоу хотелось еще немного подержать в клинике. Под рукой, так сказать. Мало ли что еще придет ему в голову?

Чжоу встал и, прощаясь, ласково похлопал Пат по руке.

- Милое какое колечко, - сказал он, заметив на безымянном пальце Пат кольцо с камешками.

На самом деле, он понятия не имел, милое оно или нет, дорогое или дешевка, он вообще в этом не разбирался, а сказал так, чтобы сделать женщине приятное. Маленький комплимент, он же никогда не бывает лишним. Пат зарделась от удовольствия.

- Билл подарил мне его, когда сделал предложение. Так волновался, бедняга, что путался в словах. Знаете, что он мне сказал? «Не выходи за меня!» Представляете, каково девушке услышать такое? - Пат весело рассмеялась и с нежностью поглядела на кольцо. – Он купил его на распродаже в супермаркете. Специально ездил за ним в другой город, чтобы я ничего не узнала. Но я, конечно же, узнала, только ему ничего не сказала. У него тогда совсем не было денег, а за мной начал ухаживать один милый молодой человек, вот Билл и испугался, как бы я не выскочила замуж за другого. Купил дешевое кольцо и сделал мне предложение. Конечно, я согласилась. Ну а что? Сколько можно было тянуть?

- Что вы сказали? – резко перебил ее Чжоу.

- Когда?

- Только что!

- Я сказала, что согласилась. Сколько можно…

- Нет, до этого! Что-то про кольцо.

- Про кольцо? Ну, что оно дешевое. Что Билл купил его на распродаже…

- В супермаркете! – выкрикнул Чжоу в величайшем возбуждении и выскочил из палаты.

Пат с опаской посмотрела ему вслед.

- Сумасшедший, - пробормотала она.

- 3 -

Он влетел в лабораторию и бросился к компьютеру. Открыл нужный файл, вчитался глазами, напрочь позабыв о голосовом вводе, а потом ударил кулаками по столу и издал торжествующий вопль.

- Супермаркет! – не своим голосом орал доктор Чжоу. – Маркер! Нашел, черт возьми!

Подброшенный акустическим ударом, Чжоу-младший свалился с кресла и теперь сидел на полу, очумело хлопая сонными глазами, гладя, как его отец, сама сдержанность, сама невозмутимость, отплясывает какой-то дикий танец, топча листы распечаток и потрясая воздетыми кулаками.

- Нашел! – ликующе кричал он. – Нашел!

Он бросился на колени рядом с сыном, схватил его за плечи и встряхнул.

- Маркеры! – крикнул он ему в лицо. – У этой Саркози были кардиомаркеры! Ты понимаешь, что это значит?

- Что она принимала сердечные препараты, - четко, как на экзамене, ответил Чжоу младший.

Мне бы они тоже не помешали сейчас, подумал он. Черт, я же чуть инфаркт не схватил от его воплей. Маркеры, тоже мне открытие. Да сейчас почти любой препарат оснащается соответствующим маркером. Да, лекарство становится чуточку дороже, зато бьет прямо в цель.

- Она не принимала сердечных препаратов! Так все говорят.

- Они могли не знать, - возразил Чжоу-младший, поднимаясь с пола и помогая встать отцу.

- Это неважно, - отмахнулся Чжоу-старший. – Ты действительно не понимаешь. Есть кардиомаркеры. Уже пустые. То есть они донесли до сердца некое вещество. Так?

- Ну… так, - осторожно согласился Чжоу-младший, все еще не понимая, куда клонит отец.

- А это вещество, вместо того, чтобы помочь пациентке, убило ее! Да еще таким невероятным способом! И я предполагаю, что это не была трагическая случайность, связанная с передозировкой или подобной чепухой. Это вещество ей ввели умышленно, ожидая определенного результата! Одним словом, сынок, это убийство!

- О! – потрясенно воскликнул сын. – Но – как? Почему?

Чжоу-старший отмахнулся.

- Об этом пусть у полиции голова болит. А сейчас мне нужно проверить на кардиомаркеры Патрицию Колмен.

- У меня есть образец ткани, - с готовностью сказал сын.

- Нет, - рявкнул отец. – Мне нужны сегодняшние данные. Иди и сделай! Немедленно! Впрочем, вчерашние данные тоже не помешают. Интересно посмотреть на динамику.

Но Чжоу-младший последних слов отца уже не слышал, его словно ураганом вышвырнуло из лаборатории.

Уже через час ужасная картина немного прояснилась. В крови Патриции Колмен тоже были обнаружены кардиомаркеры, причем пустые. А это значит, что таинственное вещество, убившее ее сестру, было доставлено и в ее сердце.

- Как они попали к ней? – ломал голову Чжоу-младший. – Она утверждает, что никаких таблеток не принимала уже давно.

- Да как угодно, - отмахнулся Чжоу-старший. – Еда, питье… Как угодно.

Или шарик от пейнтбола, подумал он. Контактный способ доставки маркеров… необычно, неудобно, но вполне возможно.

- Мы не знаем, как кардиомаркеры попали в кровь жертв, - продолжал он. – Мы не знаем, что именно они переносили… но узнаем, я в этом нисколько не сомневаюсь. Но уже сейчас мы точно знаем одно – наличие пустых маркеров является признаком смертельной опасности. А это означает, что миссис Колмен умрет в ближайшее время. Если не принять соответствующие меры.

- Согласен, - кивнул Чжоу-младший. – Надо срочно оповестить всех ведущих специалистов. Может быть, если мы возьмемся все вместе, мы успеем…

- Есть и более простой способ.

Чжоу-младший задумался. Отец ему не мешал, прихлебывал жиденький чаек и наслаждался отдыхом.

- Не знаю, - признался наконец сын. – Ничего не приходит в голову.

- Я бы попробовал пересадку сердца. Уверен, что вся зараза сосредоточена именно там, ждет своего часа. И если мы уберем пораженный орган, с вероятностью девяносто девять процентов мы тем самым спасем пациента.

Чжоу-младший с восхищением посмотрел на отца. Ты – гений, аршинными буквами читалось на его лице.

- Я немедленно займусь подготовкой к операции.

Он встал и решительным шагом направился к выходу.

- Постой, - недовольно окликнул его Чжоу-старший. – Ты забыл самое главное!

- Да, папа? – с готовностью повернулся сын.

- Ты забыл проверить на кардиомаркеры меня.

Глава 2

- 1-

Наутро Пат выглядела на удивление прилично. Ни красноты, ни отека, только маленькие красные прыщики на щеке и шее.

- И зачем было так тереть? – упрекнул жену Билл. – Повредила кожу.

- Похоже на аллергию, - сказала Пат, внимательно разглядывая себя в зеркало.

- Аллергия? – удивился Билл. – Чепуха. Аллергия не бывает такая локальная. Да и на что?

- На краску. – Пат осторожно провела пальцами по щеке и шее. – Сюда попала краска этого психа. Вот и результат. Наверное, там какая-нибудь гадость была.

- Думаешь? – с сомнением спросил Билл. Пат энергично кивнула.

- У Эмми точно так же было.

- В каком смысле – так же?

- Ну, в нее же тоже этот псих стрелял. Ты что, не помнишь? Она вечером на пробежку вышла, он ей в живот сбоку попал. Удачное место, всегда можно под одеждой скрыть. Повезло. Не то, что мне. – Пат схватила корректирующую кисть, выставила ее на пол тона темнее своего обычного цвета и принялась умело ею орудовать. – Ну, как? По-моему, неплохо. Если специально не приглядываться, то и незаметно. Правда? Билл! Билл, ты меня слышишь?

- Подожди, - медленно проговорил Билл. – Так ты говоришь, в Эмми стреляя тот же псих, что и в тебя?

- Ну откуда я знаю, тот или не тот? Может, их тут десяток бродит, малолетних хулиганов! С тех пор, как ты ушел в отставку, порядка стало меньше. Это не только я так считаю, это тебе любой скажет! Вот Ирен на днях жаловалась…

- И что, у нее такая же сыпь была? – перебил жену Билл.

- У Ирен? – удивилась Пат. – С чего ты взял? У нее сумочка пропала. Прямо на воскресном пикнике. Она говорит…

- При чем тут эта дура Ирен? – рявкнул Уильям Колмен, бывший старший офицер полиции, а ныне пенсионер. Хотя, бывших полицейских не бывает, это известно всем. – Я про Эмми! Ради бога, Пат, скажи мне четко – была у нее сыпь?

- Так я же и говорю – была! Чем ты слушаешь? И Ирен вовсе не дура, - скорее, из женской солидарности, чем ради торжества справедливости, добавила Пат.

- Я не знал, - покачал головой Билл. – Когда это случилось? Почему ты мне ничего не говорила?

- Ну, знаешь, дорогой! – возмутилась Пат. – Если у женщины проблемы с внешностью, то мужчина будет последним, кто об этом узнает. Если вообще узнает.

- Но ты мне даже не сказала, что в нее стреляли!

- Во-первых, говорила, - ощетинилась Пат. – Но ты же выше всей этой бабской болтовни! А, во-вторых, на днях соседский мальчишка окатил меня грязью, когда проезжал мимо на своем велосипеде. Об этом я тоже обязана была тебе доложить?

- Да, обязана, - мрачно сказал Билл. – Я бы надрал ему уши.

Пат нежно улыбнулась мужу.

- Ты такой заботливый. Но не волнуйся, я умею за себя постоять! И уши этому негодяю надрала сама. Просто сходила к его матери и обо всем рассказала. Ведь он даже не извинился. – Пат взглянула на часы и испуганно вскрикнула: - Мы опаздываем! А я даже не одета! Я быстро.

И она вихрем умчалась в гардеробную. Билл проводил ее взглядом, в котором явно читалась тревога. Потом украдкой, все время прислушиваясь, не идет ли жена, открыл лежащую на столе белую с черной каймой папку, пробежал глазами заключение о смерти Эмили Саркози, подписанное Чжоу Сухини.

Старина Чжоу! Отличный мужик, знающий, ответственный. Из тех, на чье мнение можно положиться. И не из болтливых, что немаловажно. Они нечасто пересекались, но относились друг к другу с уважением.

Пожалуй, обращусь сперва к нему, решил Билл Колмен. А там посмотрим.

- 2 -

Похороны были очень скромными. Кроме супругов Колмен, проводить Эмми в последний путь пришли две подруги Эмми, старенькая мадам Гранде (дальняя родственница семейства Саркози и, по совместительству, добрая нянюшка двух сестер) и Джулиан Просперо, несостоявшийся муж Эмми.

Как всегда, едва поздоровавшись с Джулианом, Билл Колмен поспешил отойти от него и принять самый равнодушный вид. Он терпеть не мог этого парня, все в нем вызывало раздражение: и его черные, до плеч, кудри, и наглый масляный взгляд, и капризный изгиб чересчур красивых для мужика губ. Да что там, само существование Джулиана Просперо Билл воспринимал как недосмотр господа бога. Для чего этот парень появился на свет? Чтобы дурить головы бабам и жить за их счет? Он же ничего, совершенно ничего из себя не представляет. Ни ума, ни профессии, ни денег, одна молодость и смазливая внешность. И этого, оказывается, достаточно, чтобы дуры всех возрастов вешались ему на шею и осыпали его дорогими подарками!

Эмили не была исключением. Она влюбилась в этого проходимца, влюбилась с первого взгляда, вбила себе в голову, что непременно должна выйти за него, а этот жиголо вертел ею, как хотел, то отталкивал, то приближал. Целый год морочил девчонке голову. И даже своих похождений особо не скрывал, урод! А она все прощала и ждала. Дождалась. Четыре месяца назад было официально объявлено о помолвке, свадьбу должны были сыграть в конце лета, приурочив ее ко дню рождения жениха. Эмми собиралась устроить по этому поводу грандиозный праздник, у нее-то деньги были, в отличие от этого нищего проходимца.

Билл вспомнил тот день, когда сладкая парочка прибыла в их с Патрицией дом. Эмми сияла, она была влюблена и счастлива, а Джулиан снисходительно позволял себя любить. Эмми строила планы их совместной жизни, и все они сводились к Джулиану, к его счастью и благополучию, а тот принимал это как само собой разумеющееся и нисколько не возражал, чтобы невеста составила завещание в его пользу.

Ну теперь-то тебе ничего не достанется, красавчик! – злорадно подумал Билл. Довыпендривался. Что, небось, локти кусаешь, что так затянул со свадьбой? Ночами не спишь? Места себе не находишь? А денежки-то тю-тю, прямо из грязных жадных ручонок уплыли!

Джулиан и впрямь выглядел не лучшим образом, он похудел, осунулся, но, как ни странно, привлекательности своей не утратил. С неохотой Билл вынужден был признать, что в своей скорби Джулиан стал как-то старше и мужественнее. Но вот что являлось причиной его скорби – потеря любимой невесты или утрата богатства, на этот счет у Билла Колмена никаких сомнений не было.

Когда все кончилось, Билл суховато распрощался с девицами, подхватил под руки Пат и мадам Гранде и направился к выходу с кладбища. На Джулиана он даже не взглянул.

- А как же поминки? – пискнула Пат, растерянно оглядываясь на оставшихся.

- Помянем в близком кругу, - отрезал Билл, и мадам Гранде энергично закивала седой головой.

- Без этого стервятника! – возмущенно заявила она, и Билл Колмен с симпатией взглянул на старушку. Он понял, что нашел единомышленника.

Пройдя несколько шагов, Билл не выдержал и обернулся. И был полностью удовлетворен увиденным: две девицы заботливо хлопотали вокруг убитого горем жениха, а тот покорно подчинялся их власти, не забывая обнимать обеих за талии.

- 3 -

Дома их ждал скромный обед. Помянули покойницу. Слегка захмелевшая Пат ударилась в воспоминания. Она рассказывала о детстве, о том, каким прелестным ребенком была Эмми, какие надежды подавала, как проказничала. Мадам Гранде внимательно слушала, иногда кивала, иногда скептически улыбалась, а пару раз даже осмелилась прервать родную сестру покойной – по ее мнению, Пат не всегда точно передавала события давно минувших дней. Из этого Билл Колмен сделал вывод, что с памятью у старушки, слава богу, все в порядке, и она может быть ему полезна.

Потом Пат окончательно раскисла, и Билл отвел ее в спальню.

- Ужасно неудобно, - бормотала Пат, укладываясь в постель. – Я же хозяйка… бросила тебя, получается… но тетя Руфь такая милая, она не обидится…

- Не беспокойся ни о чем, дорогая. Отдыхай. У тебя выдался трудный день, - сказал Билл, поцеловал жену, затемнил окна и тихонько вышел.

Мадам Гранде прибирала со стола. Она разыскала и повязала цветастый фартучек Пат, закатала рукава и выглядела так уютно, так по домашнему, как будто всю жизнь провела здесь, в этом доме, хлопоча по хозяйству.

- Мадам Гранде, пожалуйста, оставьте это, - попросил Билл. – Мне бы хотелось с вами поговорить кое о чем.

- Конечно, - отозвалась старушка, запуская киберуборщика. – Но мне будет приятно, если вы будете называть меня тетей Руфь. Я всю жизнь была тетей Руфь, даже для налогового инспектора, и не хочу ничего менять на старости лет.

- Хорошо, но тогда забудьте о мистере Колмене. Просто Билл.

- Конечно, мой мальчик, - согласилась тетя Руфь. – Вы ведь мне не чужой человек. И хотя мы с вами лично мало общались, я неплохо вас узнала со слов моих дорогих девочек.

- Вот как раз насчет девочек… Точнее, насчет Эмми…

Мадам Гранде нахмурилась.

- Очень, очень странная смерть, - негромко произнесла она. – Вы об этом хотели поговорить?

Она сидела напротив бывшего полицейского, выпрямившись, со строгим лицом, и в ее глазах, окруженными лучиками морщин, светился незаурядный ум.

- Вы, тетя Руфь, прямо быка за рога берете, - с уважением произнес Билл. – Мне тоже это все кажется странным… но я же многого не знаю. Например, о состоянии здоровья Эмми. Внешне все было в порядке, но кто знает… Какое-нибудь наследственное заболевание…

- Ничего подобного! Я, считай, вырастила девочек, они были совершенно здоровы в этом смысле. Прекрасная генетика, крепкое здоровье… Конечно, работа подчас сильно выматывала Эмми, но она была сильной молодой женщиной. Ей достаточно было пары дней, и она полностью восстанавливалась.

- А что у нее была за работа? Пат мне рассказывала, конечно, но я не очень понял. Она имела дело с сумасшедшими, да? Что-то там правила в их мозгах?

Старушка рассмеялась. Смех у нее был негромкий и очень приятный, как журчание лесного ручья.

- У маленькой Эмми была редкая профессия – оператор-сомнолог. Она создавала сны на заказ.

- Гм, - сказал Билл и почесал подбородок. – Так мне Пат и говорила.

- Это очень просто, я сейчас объясню. Мы все хотя бы раз в жизни видели такой сон, который не можем забыть. Яркий, вещественный, реальнее, чем жизнь. Иногда это сон-воспоминание, иногда что-то совершенно фантастическое. Иногда сны пугают. Например, кому-то раз за разом снится, что он заблудился в каком-то месте. Местность ему незнакома, но он точно знает, куда надо идти, чтобы оказаться дома. Но вот дойти никак не может. Постоянно возникают какие-то препятствия: то лестницы, то подвалы, то незнакомые дома и комнаты. Родной дом недалеко, он буквально в поле зрения, но добраться до него не получается. Более того, чем сильнее человек к нему стремится, тем дальше оказывается. Это довольно неприятно, хотя и не опасно. Так вот, оператор-сомнолог, погрузившись в сон пациента, помогает ему найти дорогу… и, в конечном итоге, разобраться со своими проблемами. Но это лишь один из примеров, и тут действительно необходимо участие психолога. Гораздо чаще люди заказывают приятные развлекательные сны: приключения, любовные интриги, полеты в космос, воспоминания из прошлой жизни… Помню, у Эмми был клиент, который в десятилетнем возрасте стал свидетелем убийства. Так ему казалось, во всяком случае. И он заказал Эмми воспоминание, чтобы вернуться в прошлое и как следует там все разглядеть.

- Но, позвольте! – недоверчиво перебил Билл. – Это же невозможно! Откуда Эмми знать, что там было на самом деле? Если уж сам человек толком об этом не помнит? А напридумывать можно все, что угодно!

Тетя Руфь снисходительно улыбнулась.

- Вам, Билл, нужно почитать соответствующую литературу. Поверье, ее немало в сети, и там доступно все изложено. Я же могу лишь сказать, что Эмми, как оператор, могла вычленить и отсечь ложные воспоминания. Точнее, то, что со временем исказило истинную картину произошедшего: эмоции взрослого человека, опыт взрослого человека, его предвзятое мнение. Ведь мы очень подвержены влиянию, даже если влияние это исходит от нас самих. Мы сами себя можем убедить в чем угодно. Понимаете?

- Кажется, да, - медленно произнес Билл. – В детстве мне подарили велосипед, мой первый велосипед. Я был на седьмом небе от счастья. И долгие годы я считал, что у него было желтое седло, ярко-желтое, глянцевое. А потом на семейном празднике… мы разглядывали старые фото, и я увидел, что седло велосипеда на самом деле синее. Я был страшно удивлен, но мои родители подтвердили, что никакого желтого велосипеда у меня никогда не было. Хотя он мне даже снился.

- Вот-вот, - закивала тетя Руфь. – А на самом деле вы просто увидели этот желтый велосипед у какого-нибудь ребенка, и это произвело на вас неизгладимое впечатление. Может быть, вы в мыслях обладали им, катались на нем, ставили в гараж или кладовку… Так и получилось, что воспоминание о желтом велосипеде наложилось на воспоминание о велосипеде синем и вытеснило его.

- О! – пораженно воскликнул Билл. – Вы сейчас сказали… Я помню какой-то праздник, там был разноцветный клоун на желтом велосипеде с одним огромном колесом. Он ездил в толпе и раздавал мороженое… Да! Теперь я понимаю, как все случилось. И что же, Эмми всем этим занималась?

- Да, только гораздо эффективнее, чем мы с вами сейчас. Она действовала изнутри, прямо из сна, и результат всегда был превосходный. Она была очень, очень талантлива, и получить ее услуги было непросто.

Билл наклонился вперед.

- Знаете, - смущенно проговорил он. – Не могу сдержать любопытства… Тот мальчик… Он действительно видел убийство? Или об этом нельзя говорить? Врачебная тайна и все такое…

Тетя Руфь лукаво поглядела на него.

- Конечно, тайна. Но поскольку вы никогда не узнаете его имени, то я вам эту тайну открою. Да, это действительно было убийство. Хладнокровное и продуманное.

Билл присвистнул, в изумлении покачал головой.

- Ничего себе! И что же дальше? Я имею в виду, завели уголовное дело? Преступника нашли?

- Простите, мой мальчик, - извиняющимся тоном проговорила тетя Руфь.

- Да, понимаю… Извините меня за любопытство. Но как это все удивительно!

- Но эти случаи, они, скорее, исключения. Гораздо чаще Эмми создавала приятные, легкие сны. Она встречалась с клиентами, разговаривала с ними, выясняла, что им особенно дорого, к чему они стремятся, каковы их желания. Иногда она выезжала в те места, которые клиенты хотели увидеть во сне. Берег океана, например, джунгли Калори, какой-то определенный город… Это ее выматывало, и поэтому она тщательно следила за своим здоровьем.

Она замолчала, выжидательно глядя на Билла, а тот сперва ничего не понял, потому что слегка подзабыл, с чего начался разговор, а потом до него дошло, и он с огромным уважением посмотрел на тетю Руфь.

- То есть вы считаете… - раздумчиво начал он, но тетя Руфь его перебила:

- Не важно, что считаю я. Важно, о чем думаете вы. Вы ведь не просто так затеяли этот разговор, правда? Ну так расскажите мне все. Тем более, что милая Пат отдыхает и не слышит нас. А я старый человек. Я немало повидала на своем веку и умею смотреть жизни в глаза.

- Я беспокоюсь о Пат, - признался Билл. – Но все это так зыбко, так…

Он неопределенно помахал рукой, и тетя Руфь кивнула.

- Понимаю, - мягко сказала она. – У вас нет никаких доказательств. Но, милый мой мальчик, я же не полицейский. Мне вполне достаточно здравого смысла.

- Ну, хорошо, - решился Билл. – Я все расскажу, но сначала ответьте мне на один вопрос – в Эмми не так давно стреляли? Нет-нет! – воскликнул он, видя, как вытягивается лицо пожилой женщины. – Я не имею в виду пули и вообще оружие. Я говорю об игрушке. Такой, знаете, которая стреляет шариками с краской. Молодежь часто этим увлекается, бегают друг за дружкой по лесу, стреляют, а потом подсчитывают очки.

- Пейнтболом увлекается на только молодежь, - усмехнулась тетя Руфь. – Муж моей внучки, например, а ведь ему за сорок. И на ваш вопрос я могу ответить совершенно точно – да, было такое. Эмми вся кипела от негодования.

- Когда? – быстро спросил Билл.

- Точно я сказать не могу. Месяца два назад, два с половиной.

- На коже, в том месте, где была краска, не появилась потом сыпь? Что-то вроде аллергии, крапивницы?

- Была, - подтвердила тетя Руфь. Лицо ее было необычайно серьезно, глаза выдавали тревогу. – Эмми приняла антигистаминный препарат, и очень скоро все прошло. Чувствовала она себя отлично, но планы, конечно, пришлось менять… Ну, да, это было в четверг, теперь я вспомнила совершенно точно, но вот число… Какое же это было число?

- Почему? – хрипло спросил Билл. – Почему вы в этом так уверены? Насчет четверга?

- Потому что в пятницу она была приглашена к друзьям на пати. Вечеринка в бассейне. Знаете? Надувные матрасы, коктейли на плавучих плотиках, купальники, больше напоминающие ленты. Эмми просто из себя выходила, что из-за этой сыпи вынуждена остаться дома и…

- О, господи! – простонал Билл. Он стиснул кулаки и в каком-то отчаянии посмотрел на собеседницу.

- Что такое, Билл? – резко спросила та. – Вы должны мне все рассказать. Немедленно!

- Сегодня пятница, - с трудом выдавил из себя Билл. – Вчера вечером в Пат стреляли. Шариком с краской. А сегодня утром у нее появилась сыпь. И я боюсь… Это глупо, конечно, но…

- Вы боитесь, что это не совпадение?

- Я страшно боюсь за Пат! Что, если это не просто краска? Что, если там яд?

- Который действует не сразу? Билли, мальчик мой, это очень удобно для детективных романов, но бывает ли такое в жизни? Вы – полицейский, у вас богатый опыт. Скажите, вы сталкивались с такими ядами?

- Даже не слышал ни разу, - признался тот. – Но я все равно боюсь. Понимаете, совпадение довольно неприятное.

Мадам Гранде посмотрела на зрелого, в годах мужчину, на его трясущиеся руки.

- Ведь это еще не все? - проницательно спросила она. – Давайте, Билл, выкладывайте все разом. Поверьте, я беспокоюсь о Пат не меньше вашего. И если существует хоть малейшая опасность, мы обязаны сделать все, чтобы ее предотвратить. Хотя лично мне кажется, что вы просто накрутили себя. Вы немножко чересчур сильно любите свою жену. Звучит глупо, но такое бывает. И обычные, я бы сказала - бытовые страхи за близкого человека у вас переросли во что-то вроде мании. Знаете, у одной очень милой молодой мамы сын катался на лыжах и упал. Скатился по склону, набил шишку, разбил губу. Она ужасно кричала, что сын ее проломил голову, что он умирает… а когда выяснилось, что с мальчиком все в порядке, принялась утверждать, что он изуродован. И все потому, что ему наложили пару швов.

Билл Колмен улыбнулся: сравнение с молодой матерью его позабавило, и на душе стало немного легче.

- Вы – удивительно разумный человек, тетя Руфь. Я так рад, что вы сейчас с нами. Конечно, это просто дурацкое совпадение.

- И, тем не менее, расскажите мне все.

Ни слова не говоря, Билл сходил за своим уником, вошел в местную новостную ленту, открыл нужную статью.

- Вот, - сказал он. – Я, признаться, не придал этому сперва никакого значения, но сейчас, когда я узнал…

- Позвольте, я сама, - мягко остановила его тетя Руфь. Билл послушно закивал и пододвинул к ней уником.

Статься была совсем короткой, скорее заметка, и никак не претендовала на то, чтобы привлечь широкое внимание. Но тетя Руфь очень внимательно прочитала ее.

В заметке автор возмущался распущенными нравами современной молодежи, и с негодованием описывал, как на пожилого человека, заслуженного учителя и вообще примерного члена общества напали хулиганы. Мистер Васильев прогуливался вечером в парке, по своему любимому маршруту, которым он ходил многие годы, когда его нагло и беспринципно обстреляли из зарослей шариками для пейнтбола. Физически мистер Васильев не пострадал, но морально старый учитель был просто раздавлен. Разве этому учил он всю жизнь? – патетически восклицал автор заметки и призывал голосовать за «Партию свободного выбора», которая обязательно наведет порядок в городе.

- Статься написана почти три месяца назад, - задумчиво проговорила тетя Руфь. – Почему она привлекла ваше внимание?

- Не мое. Пат. Она прочитала и очень расстроилась. Оказывается, этот Васильев был ее учителем. Очень хорошим, очень добрым. Ну и просто не годится, когда над пожилыми людьми так издеваются.

Мадам Гранде открыла календарь, сверила дату.

- Статья опубликована в субботу. Но это еженедельник, так что бедный мистер Васильев мог пострадать и в четверг. Пожалуй, стоит его расспросить поподробнее об этом неприятном происшествии. Может быть, он помнит?

- Не помнит, - угрюмо откликнулся Билл. – Вот.

И он открыл короткий некролог в черной рамке, где сообщалось, что мистер Василев скоропостижно скончался от болезни сердца.

- Это мне Пат показала. В прошлом месяце она ездила на похороны. Говорят, что он скончался действительно внезапно. Шел по улице, схватился за сердце и упал. Обширный инфаркт. Но он был очень стар и не совсем здоров, а Эмми…

Мадам Гранде долго молчала, хмуря светлые редкие бровки, а потом сказала с нажимом, тщательно подбирая слова.

- Это очень серьезно, Билл. Боюсь, ни о каком совпадении речь идти не может. Что вы намерены предпринять? – резко спросила она. – Вы же понимаете, действовать надо быстро.

- Я подумал о Чжоу Сухини, - медленно проговорил Билл. – Он вскрывал Эмми… простите, тетя Руфь… Мы с ним всегда ладили. Очень неглупый человек. Даже если он мне и не поверит, он хотя бы выслушает и даст совет, куда можно обратиться, чтобы как следует обследовать Пат. Я тоже не верю в яды, которые действуют через месяцы… но мне будет спокойнее, если я буду об этом точно знать.

- Это отличный план, - одобрила мадам Гранде. – А я, если вы не возражаете, немного погощу у вас. И присмотрю за Пат.

Билл Колмен просиял.

- Это будет здорово! – воскликнул он. – Вы… я… Мы с Пат… честное слово, это так хорошо, что вы будете рядом.

- С Эмми я тоже была рядом, - печально проговорила мадам Гранде. – И ничем не смогла ей помочь. Правда, меня не было в последние дни ее жизни. У меня родилась очередная правнучка и я гостила у родных. А с Пат я постараюсь быть рядом каждую минуту. Кроме того, мы предупреждены об опасности и будем настороже.

- Только смерти эти такие внезапные, - с горечью произнес Билл. – Один миг, и человека не стало.

- Ну, не совсем так, - возразила мадам Гранде. – Мы не знаем, как чувствовали себя Эмми и мистер Васильев в последние дни. Может, у них щемило сердце. Или не хватало воздуха. Или случались головокружения. Знаете, такие короткие несерьезные недомогания, которые быстро проходят. Человек, как правило, и внимания на это не обращает. Старик – потому что стар и ничего другого не ждет. Молодой – потому что не верит в болезнь… Я присмотрю за Пат, но нам всем будет гораздо спокойнее, если вы поместите ее в госпиталь. И чем скорее, тем лучше.

- В понедельник, - решил Билл. – Да, в понедельник я поговорю с Чжоу. Мне бы не хотелось беспокоить его в выходные, он терпеть этого не может. Думаю, два дня ничего не решат.

- Хорошо, - сказала мадам Гранде, но в глазах ее была тревога.

Глава 1

- 1 -

- Но труп-то первым я обнаружил!

- Ха! Обнаружил он! Случайно наткнулся! Что, скажешь, не так?

- Ничего подобного! И если кто-то не видит логики в чужих действиях…

- Логика? Не смешите мои подметки! Где ты тут увидел логику?

- Коллеги, коллеги! Прошу вас…

- А я улики нашла! Целых две! Понятно?

- Нашла она! Улики у нее!

- Коллеги, коллеги…

- Ой, да хватит вам уже собачиться. Было бы из-за чего. Сценарий-то примитивный, для детского сада.

- Нет, почему же? Мне, например, понравилось.

- Еще раз повторяю, для особо одаренных, – труп обнаружил я! Так что десять очков – мои!

- Идите в задницу, коллега!

- Коллега Руст, выбирайте выражения! Иначе я, как председатель, заблокирую ваш канал!

Очередное заседание детективного клуба подходило к концу. И, как всегда при подсчете очков, вылилось в обыкновенную свару и грызню. Дон Перспикас откинулся в кресле и позволил себе тонкую ироничную усмешку.

Вот дураки-то, честное слово! Спорят чего-то, доказывают, теряют лицо. Из-за чего, спрашивается? Чего хотят добиться своими голословными утверждениями? Вот скоро счетчик закончит свою работу, и всем все станет ясно. Программу не обманешь, нет! Программа, она все фиксирует, честно и добросовестно, каждое слово, каждый намек! И с выводами ее не поспоришь. Хотя встречаются отдельные слабоумные личности, которые с пеной у рта готовы идти наперекор всему и всем. Впрочем, такие в клубе надолго не задерживаются.

Я сегодня был хорош, с удовлетворением подумал дон Перспикас. Определенно хорош. И пусть никто из моих самодовольных коллег этого не заметил, я-то знаю! И счетчик знает. И скоро выдаст результат, от которого у всех челюсти поотвисают! Гениальный детектив не выпячивается, как некоторые тут, гениальный детектив незаметен, но вездесущ. Ничто и никто не может укрыться от него. Оставаясь в тени, он выбирает психологически выверенный момент и наносит один-единственный, но точный удар. И заслуженно получает свою награду.

Зеленым огоньком загорелось окошко приват-чата. «Детектив Смит» уведомляла подпись. Кто такой, почему не знаю? Так это ж новенький, сообразил дон Перспикас. Хочет чего-то перетереть наедине. Интересно, что ему от меня надо?

В вирт-клубе «Суперсыщик»детектив Смит появился совсем недавно и пока никак себя не проявил, больше помалкивал. И виртуальный образ он выбрал себе под стать имени – ничем не примечательный мужчина средних лет, одетый более чем стандартно. Обычный клерк, каких двенадцать на дюжину, мимо пройдешь и не заметишь.

Поймав взгляд дона Перспикаса, детектив Смит подмигнул ему и незаметно показал оттопыренный большой палец.

А он ничего, снисходительно подумал дон Перспикас, соображает. Пожалуй, стоит уделить ему немного времени. Вдруг будет интересно. И, подмигнув в ответ, коснулся сенсора привата.

Они очутились в кабинете, который дон Перспикас обустроил под свой вкус: полки с книгами, портьеры, оббитое красным бархатом кресло, тяжелый стол с полированной дубовой столешницей. Общий чат, где продолжали ругаться и размахивать руками, превратился в картину на стене.

- Позвольте выразить вам свое восхищение, коллега, - неожиданно звучным голосом произнес детектив Смит. – Честно признаюсь, не ожидал увидеть такую тонкую игру ума. Это было великолепно! Жаль, что остальные не способны оценить этого по достоинству.

Дон Перспикас почувствовал, что краснеет. Какое счастье, что в вирте этого не видно!

- Да ладно, - буркнул он. – То есть, я хотел сказать, что мне очень приятно.

Спохватившись, что гость все еще столбом торчит посередине кабинета (пусть это всего лишь вирт, но все равно невежливо), дон Перспикас быстренько создал кресло, точную копию своего.

- Присаживайтесь, коллега Смит.

Детектив Смит обошел кресло, уселся в него, поддернув брюки на коленях. В руках у него оказался портсигар, он вынул сигарету, щелкнул массивной зажигалкой, прикурил, выпустив тонкую струйку дыма к потолку, небрежным движением пальцев сотворил себе пепельницу, и все это проделал с таким изяществом, с такой великолепной уверенностью, что дон Перспикас немедленно ощутил острую зависть.

Научусь курить, пообещал он сам себе. Научусь, будь я проклят! Хот бы в виртуале.

- Я уже говорил и повторю еще раз, что восхищаюсь вами, - сказал детектив Смит. – Вы весьма незаурядный человек, дон Перспикас. И очень, очень проницательный. – Он многозначительно улыбнулся, давая понять, что понял и оценил точность и уместность имени Перспикаса. - Вы инициативны, но умеете держаться в тени. Вы манипулируете людьми, но так, что они этого не замечают. Вы тонко чувствуете момент и умеете терпеливо ждать. Поверьте моему опыту, это редкий и ценный набор качеств. Мы искали вас, дон Перспикас.

- Меня?

От смущения голос дона сорвался в фальцет, но Смит словно бы не заметил этого.

- Такого, как вы. В конечном итоге – да, вас. – Детектив Смит вдруг подался вперед, глаза его стали серьезными. – Мы хотим предложить вам дело, дон Перспикас. Настоящее дело. Такое, которое потребует от вас максимальной отдачи. Но мы уверены, что вы с этим справитесь.

- Мы?

- СГБ. Служба Галактической Безопасности.

- Я слушаю вас, - сказал дон Перспикас.

- Оно довольно рискованное, это дело, - предупредил детектив Смит. – Хотя и абсолютно законное. Вы можете отказаться прямо сейчас, и мы не будем в претензии.

- Я слушаю вас, - повторил дон Перспикас и расправил плечи.

***

… Хлоп вынырнул из вирт-сферы и шумно перевел дух. Вид у него был совершенно обалдевший, а глаза горели от восторга.

- Вот это да, - пробормотал он. – Вот это да! А дельце-то закручивается прикольное! Как он этого болвана обработал, просто прелесть! Пари держу, какой-нибудь молокосос. Впрочем, мы это скоро узнаем. Мы скоро все узнаем!

Хлоп довольно потер руки и вынул из рекордера кристалл с записью сегодняшнего заседания детективного клуба. Несколько минут смотрел на него, улыбаясь своим, без сомнения, очень приятным, мыслям, а потом нахмурился.

- Куда бы тебя спрятать, - озираясь, пробормотал он. – Вроде бы и некуда.

Комната, где проживал Хлоп, поражала своей аскетичностью, если не откровенной нищетой. Матрас, брошенный прямо на пол, встроенный шкаф, забитый одеждой вперемешку с каким-то хламом, древний кухонный комбайн, душевая кабинка, давно нуждающаяся в хорошей чистке. И только роскошный вирт-поликомб выделялся на этом фоне, как выделяется драгоценный бриллиант среди невзрачной россыпи речной гальки. И с такой же разницей в цене.

- Некуда мне тебя спрятать, - уныло подвел итог Хлоп. – Захотят, так найдут. Я бы нашел.

Ожил уником – дешевый, с плоским двумерным экраном. С экрана смотрела хорошенькая девушка с капризно надутыми губками.

- Нет, вы только поглядите! – воскликнула она. – Он дома! Я жду его, жду, а он! Хлоп, ты совсем совесть потерял?

- Бегу, детка, - Хлоп вскочил. – Бегу, моя сладенькая! Пять минут, и я у твоих ног!

Кристалл с записью он без затей сунул себе в карман.

На пороге Хлоп оглянулся, окинул взглядом свое убогое жилище. Ничего, пообещал он себе, скоро все изменится. Хватит щипать по мелочи, пора уже заняться настоящим делом. Раз судьба дает мне шанс – крупный шанс, такой, какой выпадает раз в жизни, буду я последним идиотом, если не воспользуюсь им. Такому парню, как я, не место на богом забытом Форшанге, такой парень, как я, достоин лучшего.

Сердце сладко замерло в груди. Переберусь на Гензу, подумал он. А может – чем черт не шутит! – и в Метрополию. Крутые тачки, крутые цыпочки с роскошной грудью и ногами от ушей, шикарные рестораны… Ух, как я там развернусь! А денег хватит. Если повести дело с умом – хватит и еще останется!

- 2 -

Время шло, но Ник терпеливо ждал. Место было выбрано идеальное: этот дальний уголок парка не пользовался особой популярностью у отдыхающих. Сюда не забредали ни старушки с собачками, ни мамаши с малолетними сопляками, не шатались веселые компании подростков, ищущих развлечений, потому что никаких развлечений здесь не было и быть не могло. Лишь влюбленные парочки да одиночные спортсмены-любители, и вот они-то интересовали Ника в первую очередь. Он знал – рано или поздно кто-нибудь обязательно появится на извилистой лесной тропинке, освещаемой лишь редкими фонарями.

Наконец, терпение его было вознаграждено – в вечернем сумраке между деревьями замелькал светлый силуэт и скрылся за поворотом. Ник вскочил на ноги, обежал огромный шершавый валун и встал на краю обрыва. Позицию для стрельбы он облюбовал уже давно: именно в этом месте начинался довольно крутой подъём, что вынуждало любого, даже самого упорного спортсмена, снижать скорость. К тому же еще и фонарь… Идеальная мишень, с удовлетворением подумал Ник, глядя сверху вниз на тяжело дышащего человека, остановившегося прямо в центре светового пятна. И расстояние небольшое. Промахнуться просто невозможно.

Ник тщательно прицелился. Хлопок от выстрела был едва слышен, зато пронзительный вопль жертвы, полный ярости и боли, буквально оглушил Ника. Судя по запредельной высоте звука, на этот раз ему попалась женщина.

- Уроды! – орала она, временами переходя на ультразвук. – Гады! Сволочи!

Весьма довольный собой, Ник из мальчишеского озорства помахал беснующейся внизу жертве, закинул винтовку за спину и вскочил на гравиборд. Через десять минут он был у тайника, куда спрятал винтовку, а еще через полчаса открывал дверь своего дома.

- Коля, это ты? – из кухни выглянула мать. – Почему так поздно? Ужинать будешь?

- Потом, - отмахнулся Ник, взбежал по лестнице на второй этаж и заперся в своей комнате.

- Звонили из школы! – крикнула мать. – Ты опять пропустил тренировку!

Она еще что-то кричала высоким сердитым голосом, но Ник ее не слушал. Плюхнувшись на небрежно застланную кровать, он вызвал Перси. Тот ответил тут же.

- Ну? – нетерпеливо спросил он. – Как?

- Нормуль, - небрежно ответил Ник. – Плюс один, с первого выстрела. Тетка какая-то.

- Где?

- У Барана, - сказал Ник. – Там еще, знаешь, тропинка внизу…

- Знаю, - кисло отозвался Перси. – Сам к этому местечку приглядывался. Опередил ты меня.

Ник весело рассмеялся, глядя на обиженное лицо приятеля.

- Ничего, найдешь себе другое. Сам понимаешь, в нашем деле главное не зевать.

- Ладно, разберусь, - буркнул Перси. – Инструмент на месте?

- Конечно.

- Ты не наследил там? Никто тебя не видел?

- Обижаешь!

- Ладно, - повторил Перси и отключился.

А Ник с чувством выполненного долга отправился ужинать. В дополнение к ужину он получил от матери порцию упреков и нотаций, но даже это не испортило ему аппетита. Он был очень доволен собой. Все шло по плану.

- 3 -

- Гады! Уроды! Ненавижу! Как только таких подонков земля носит?

Рыдая злыми слезами, Патриция Колмен изо всех сил терла мочалкой правую щеку и шею.

Темно-синяя краска сходила с трудом, и Патриция снова и снова смывала, намыливала, терла.

- Хватит, - не выдержал Билл Колмен. – Кожу до костей сотрешь.

Он отнял у жены мочалку, выключил воду, завернул жену в пушистое полотенце и на руках отнес в гостиную. Бережно усадив плачущую женщину в кресло, он достал из бара бутылку шерри-бренди, два стакана, разлил напиток.

- Выпей, - приказал он. – Залпом. Ну! Тебе надо успокоиться, Пат. Слава богу, ничего страшного не произошло и…

- Успокоиться? – взвизгнула Патриция. – Ничего страшного? И это говоришь мне ты? Ты, полицейский? Сидишь тут, напиваешься, вместо того, чтобы ловить этого негодяя!

- Бывший полицейский, - криво усмехнулся Билл. – Не забывай, моя родная, я в отставке.

Он залпом выпил свой виски, резко встал, подошел к окну и уставился в темноту, сцепив пальцы рук за спиной. Он покачивался с пяток на носки и фальшиво насвистывал «Самый лучший день». Что для него являлось признаком сильнейшего душевного волнения. Пат почувствовала угрызения совести. Напрасно она так. Билл так тяжело переживает свою отставку. Он же всю жизнь отдал своей работе, всю жизнь на посту, а вот теперь оказался не у дел. Наверное, это была ошибка, и ведь его уговаривали остаться, давали хорошую должность, но Билл, ее гордый и честолюбивый Билл, не захотел милости с барского плеча. Конечно, он рассчитывал на кресло окружного комиссара, но Гендерсон, этот молодой выскочка, опередил его. Конечно, Биллу уже под шестьдесят, и выглядит он ни на год не моложе – седая голова, морщины, фигура оплыла, но ведь для полицейского это же не главное! Опыт, вот что ценится по-настоящему, опыт и хватка, а всем этим Билл может щедро поделиться с Гендерсоном, да еще и останется. Но – что поделаешь? У Гендерсона оказались такие связи, которых у честного полицейского нет и быть не может.

Позабыв про свою беду, Пат подбежала к мужу и обняла его.

- О, Билл! – горячо воскликнула она. – Мне так жаль! Бедный ты мой, бедный!

Билл похлопал жену по руке.

- Ничего, моя родная. Ты со мной, значит, все хорошо.

Он повернулся, осторожно приподнял ее лицо за подбородок, осмотрел щеку. Озабоченно покачал головой.

- Сильно натерла, - сказал он. – Знаешь, давай-ка спиртом попробуем. Ты сядь, я сейчас все принесу.

Он сходил в кухню, принес салфетки и пузырек спирта и принялся обрабатывать покрасневшую отекшую кожу. Пат сморщилась и тихонько зашипела от боли.

- Щиплет, - пожаловалась она.

- Еще бы, - проворчал Билл. – Но зато краска сходит, - он показал ей салфетку со следами синей краски. – Потерпи еще немного.

Когда он закончил, Пат подбежала к зеркалу и, едва взглянув на себя, снова расплакалась.

- Господи, - причитала она, - ну как же я завтра покажусь в таком виде? Ну что мне делать, что?

- Может, не пойдешь никуда? – нерешительно предложил Билл, заранее зная ответ. И не ошибся.

- С ума сошел? – возмутилась Пат. – Это же Эмми, моя маленькая Эмми. Она же мне как дочь была! Как я могу не проводить ее в последний путь? И что люди скажут? И потом, я ведь действительно любила ее. Хотя характер у нее был непростой.

Билл кивнул. Ему тоже нравилась младшая сестра его жены, он относился к взбалмошной легкомысленной Эмми со снисходительной отцовской нежностью. И был потрясен ее смертью не меньше Пат. Такая молодая, такая энергичная, полная всяческих идей и планов, и вдруг – обширный инфаркт. А ведь никогда на сердце не жаловалась, да и вообще почти никогда не болела.

Странная смерть. Странная именно своей внезапностью и… быстротой, что ли. Она даже не успела позвать на помощь. Села позавтракать, съела один тост с маслом, сделала несколько глотков кофе и – умерла. Ее так и нашли вечером сидящей за столом с кусочком непроглоченного тоста во рту. Инфаркт. Откуда у молодой здоровой женщины инфаркт? Или она не была такой уж здоровой? Какой-нибудь скрытый дефект… может быть, даже врожденный…

Билл с беспокойством посмотрел на жену. А не сидит ли в его любимой Пат та же угроза, которая убила ее сестру? Все может быть. Надо посоветовать ей пройти обследование, очень настоятельно посоветовать. Конечно, она станет отказываться, она терпеть не может ходить по врачам, но он найдет нужные слова. Обязан найти

ЧАСТЬ I. Десять лет назад

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 7.2

- 4 –

В семнадцать лет Паола Сильвердоса, никакая тогда еще не Петра и уж тем более не сестра Петра, считала себя самым счастливым человеком на всем белом свете. Дом - полная чаша, любимый и любящий муж, золотоволосая красавица-дочка – что еще нужно женщине для счастья? Если только сын? А лучше – двое. А еще лучше - двое сыновей и двое дочерей.

Карлус Сильвердоса мечтал о большой семье, и Паола твердо намеревалась воплотить мечту мужа в жизнь.

В тот день, когда рухнуло небо, они возвращались с большой ярмарки в Соррейно. Маленькой Соне исполнилось полтора года, она была крепкой, здоровой девочкой, и Паола без колебаний взяла ее с собой. Дорога была знакомой, погода – хорошей, и маленькое путешествие обещало быть очень приятным. А многочисленные попутчики создавали ощущение безопасности. В самом деле, кому придет в голову грабить большой обоз? Пусть у мужиков нет мушкетов, зато есть кулаки, дубины и топоры на длинных ручках. Да и саблей кое-кто владеет неплохо, так что лихим разбойничкам не поздоровится. Так рассуждала Паола, покачиваясь на телеге и улыбаясь мужу.

Она ошиблась.

На ночевку они остановились, не дойдя каких-то десяти миль до родного города. Выставить дозорных или хотя бы составить телеги в круг никто и не подумал – близость города сделала людей беспечными. Ведь они уже почти дома, что может случиться в родных стенах? Поужинав, все завалились спать.

На них напали перед рассветом – когда сон самый сладкий, самый глубокий. Ревущая, воющая, свистящая орда налетела со всех сторон, лавина ножей и сабель обрушилась на беззащитных, ничего не понимающих спросонья людей, и отчаянный многоголосый вой боли и страха взлетел до небес. Кто-то из счастливчиков не проснулся, поэтому умер молча.

Карлус проснулся. Он даже успел вскочить на ноги и схватиться за топор. А больше ничего не успел – упал, зажимая руками перерезанное горло.

Паолу сдернули с телеги, грубо швырнули на землю. Огромная туша навалилась сверху, подмяла, дыша в лицо перегаром и гнилыми зубами, рыча и разрывая одежду. Задыхаясь под насильником, оглохнув от ужасных криков, Паола изо всех сил тянула шею, пытаясь разглядеть в беснующейся толпе золотоволосую головку. Что-то горело, трещало, чадило; метались обезумевшие от страха и крови люди, метались лохматые тени, визжали стреноженные кони, пытаясь разорвать сковывающие их путы, и Паола молилась только об одном – чтобы дочка оставалась в телеге. Иначе – смерть. Иначе – затопчут.

Наверное, она потеряла сознание, потому что…

… Это ад, это настоящий ад! Ревет огонь, ревут люди, небо рушится на землю, как насильник на жертву. И – Соня, в окружении бушующего пламени. Смотрит на мать, и в серых, не по-детски серьезных глазах, чудится упрек. Паола рвется к дочери – уберечь! спасти хотя бы ценою собственной жизни! Но не может пошевелиться. А потом огненный шквал накрывает девочку с головой…

Реальность вернулась резко и неожиданно, как пощечина. И Паола увидела, как дьявол с горящими глазами запускает когтистую лапу в телегу, выдергивает из ненадежного убежища крошечную девочку, некоторое время смотрит на нее, держа за длинные золотые волосы, а потом с громовым хохотом швыряет в огонь.

Паола не поняла, что кричит, просто в горло вдруг вонзился раскаленный шершавый кол. Что-то влажно хрустнуло, рот наполнился горячей соленой кровью. Насильник заревел и отшатнулся, схватившись рукой за окровавленное лицо. Перед глазами молодой женщины вспыхнула багряная молния, и холодный укол стали, проникший в сердце, Паола приняла с благодарностью.

Умирая, она жалела только об одном – что господь лишил ее своей милости, и она не ослепла.

***

Она выжила чудом – наверное, ее альтера была в самом расцвете сил. И, очнувшись в монастыре, ничего не почувствовала: ни радости от того, что жива, ни отчаяния от того, что она жива, а ее родные – нет. В том огне сгорела не дочь, в том огне сгорела душа Паолы, доброй веселой девушки, ни кому на свете не сделавшей зла.

- Петра («Камень»), - шептались монахини у нее за спиной и украдкой крестились.

Да она и была камнем – мертвым, бесчувственным, равнодушным.

- Я не могу ее вылечить, - сказал корабельный врач. – Травмирующий момент стал доминантой и проник в глубокие слои сознания. Если удалить все связи… - он покачал головой. – Боюсь, от личности пациентки мало что останется. Но я могу попробовать выделить и закапсулировать злокачественное воспоминание. Оно будет существовать отдельно от личности. Девочка будет помнить все, но так, как будто ей рассказали, понимаете? Ничего не гарантирую, у меня же все таки не клиника, у меня обычный полевой лазарет… но если все получится, чувства к ней вернутся. Боль – тоже, будьте готовы к этому.

У него получилось, и мертвый камень по имени Паола Сильвердоса стал монахиней Петрой, живой и страдающей. В мир она больше не вернулась.

- Что со мной было… тогда? – спросила она, когда боль, облюбовав себе уголок в душе, свернулась там клубочком, и начала обволакивать себя новыми впечатлениями, подобно тому, как моллюск обволакивает перламутром раздражающую песчинку. – Что я видела?

- Ты вспомнила свой вещий сон, - ответила игуменья Фидора. – Свой прямой вещий сон. Сначала забыла, а потом вспомнила. Так бывает, когда сон вот-вот должен сбыться. Обычно это происходит не так…ярко, и люди называют это предчувствием. Ты же вспомнила все.

- 5 –

Сидя за туалетным столиком, герцог Лимийский любовался своим маникюром. Великолепно! Восхитительно! Просто не к чему придраться! Новый ногтярь превыше всяческих похвал. Пожалуй, стоит взять его на службу. Ни к чему такому мастеру пропадать в общественной цирюльне.

У герцога, знающего толк в красоте, был особый нюх на таких людей. Он тщательно следил за своей внешностью и гордился тем, что выглядит моложе своих двадцати семи лет.

С самого детства ногти были проклятием графа Бурже, будущего герцога Лимийского – тусклые, тонкие, они слоились и ломались при малейшем усилии, доводя юного Этуана до слез. Ему хотелось быть красивым, но какая может быть красота с такими ужасными лапищами? Смотреть же противно!

Мать полагала, что Этуан грызет ногти и бранила сына за дурную привычку. Отец же на такие пустяки не обращал внимания, он был глубоко убежден, что для воина краса ногтей – не самое главное в жизни.

- Коли есть деньги и титул, бабы тебя любого полюбят, хоть кривого, хоть хромого, хоть горбатого! – ухмылялся герцог Лимийский и отсылал сына в войска – пусть нюхнет пороху, наследничек. Пора ему уже становиться мужчиной!

Мать Этуан презирал, отца боялся и ненавидел, и был искренне рад, когда оба умерли. Став сиротой в тринадцать лет, он опьянел от свободы. И наверняка бы натворил глупостей, если бы не Жюль Ристайл – красивый как бог, с безупречными манерами и с отменным вкусом, молодой граф взял под свое покровительство угрюмого неуклюжего подростка. И первым делом, безошибочно нащупав болевую точку своего подопечного, пригласил к нему опытного ногтяря.

- Красивые ногти, ваше высочество, это настоящее искусство. И, как всякое искусство, доступно не каждому. Большинство думает иначе, остричь и отполировать ногтевую пластину – вот их предел. А кожа рук? А кутикула? Заусенцы, в конце концов? Об этом они даже не думают! Ну и каков результат? Убожество, право слово, убожество! Нет, мой благородный друг, это не для нас. Мы с вами не унизимся до подобного. Мы воспользуемся услугами мастера. Поверьте моему слову – он творит настоящие чудеса!

.С откровенной завистью глядя на безупречный маникюр Жюля, юный герцог верил и соглашался. Прибывший ногтярь только цокнул языком от огорчения, но ни слова не произнес, а коршуном пал на руки своего молодого повелителя, загрубевшие от арбалетной тетивы.

Ванночки, ранозаживляющие мази, душистые масла; щипчики, пилочки, янтарные палочки; в заключение – три слоя лака разных оттенков. Не веря своим глазам,

Этуан с восторгом разглядывал свои руки – первый раз в жизни они выглядели прилично! Не безупречно, нет, но весьма и весьма достойно! С такими руками не стыдно было показаться в обществе!

Затем настал черед притираний и целебных отваров – юный герцог страдал от подростковых прыщей. Затем всего остального. Изящные наряды вместо простой добротной одежды. Танцы и благородное искусство фехтования вместо опостылевшей стрельбы из арбалета. Зрелищный конкур и выездка вместо многодневных изнурительных конных походов. Декламация и пение вместо молитв.

Привычный уклад жизни круто изменился, и герцог Лимийский был счастлив. За какой-то год от неотесанного косноязычного мальчишки не осталось и следа; его место занял изящный, уверенный в себе юноша – настоящий повелитель Лимии!

Старик-регент был очень недоволен, он полагал, что наследнику стоит побольше внимания уделять государственным делам и поменьше бабской чепухе, но Этуан не обращал внимания на брюзжание старика. Пусть брюзжит, недолго уже осталось!

Свое четырнадцатый день рождения герцог отметил с большим размахом. По совету все того же Жюля, он устроил что-то вроде соревнований: танцы, декламация, фехтование и выездка. В соревновании участвовали заранее приглашенные отпрыски дворянских семей, которым на тот момент уже исполнилось или вот-вот исполнится четырнадцать лет. Этуан намеревался затмить их всех, и ему это удалось – он был великолепен во всем! Праздник удался на славу!

Дамы восхищенно рукоплескали, посрамленные соперники желчно завидовали, а отцы семейств приглядывались к будущему жениху и мысленно прикидывали свои шансы стать зятем герцога Лимийского.

А слухи… Ну что – слухи? Пустая болтовня, она ничего не стоит. Титул и деньги, вот что важно.

Мнение будущих невест, разумеется, никто в расчет не брал.

***

- Милый, ты слышал новость?

Жюль ворвался в покои герцога и бросился на широкую низкую кушетку, разметав по шелковым подушкам черное пламя кудрей, ожег влажным горячим взглядом. Совсем еще юный, почти подросток, он был чудо как хорош: длиннющие ресницы, персиковые щеки, чувственные, слегка припухлые губы. А бархатная кожа? А тонкая талия? Длинные ноги и умопомрачительные ягодицы?

Герцог почувствовал, как в паху наливается сладкой тяжестью.

- Нет, ты слышал?

Это был совсем другой Жюль, третий по счету. Герцог не затруднялся запоминать имена своих любовников. Жюль – и точка. Не имя – должность. Так проще. И сразу расставляет все по своим местам.

- Ну, что еще случилось?

- Нет, ты правда не слышал? Потрясающая новость! Все только об этом и говорят!

Нынешний Жюль имел только один, но весьма существенный недостаток - он был болтлив. И никогда не мог перейти сразу к делу, вываливая на слушателя массу ненужных подробностей. Одно время герцог всерьез подумывал о том, чтобы отрезать болтуну язык, но вынужден был отказаться от этой соблазнительной мысли – ведь заодно пришлось бы лишиться немалой части удовольствий. Что этот чертенок выделывает своим язычком! Святой не устоит!

- … ошибся! Сам дон Тинкоса, представляешь? Облажался, как последний дурак! Должно быть, стареет. Жалко, что мальчишка вовремя заметил ошибку и указал на нее. А то была бы потеха! – И Жюль звонко рассмеялся, запрокинув голову. На точеной шее билась синяя жилка.

- Что за мальчишка?

Герцог встал и принялся медленно расстегивать камзол.

- Да внук же. Этот, как его… Алехаро, что ли… Там в гороскопе Тинкоса какие-то страшные ужасы напророчил, а мальчишка…

- Чей гороскоп?

Шитый золотом камзол полетел в угол. Следом за ним – тончайшая батистовая рубаха.

Жюль обиженно надул губы.

- Ты меня не слушаешь, Этуанчик! Я говорю, говорю, а ты… Щенка этого гороскоп. Наследничка урмавивского. То ли сдохнуть он должен, то ли еще чего… Я не знаю. Просто люди говорят…

Не того я спрашиваю, подумал герцог. И не о том. Он же просто Жюль. Мой маленький, сладенький, глуповатый Жюль. Что с него взять?

- Что ты сегодня предпочитаешь, малыш? Плетки? Кандалы? А, может, цепи? В цепях я тебя еще не пробовал.

Жюль слабо ахнул и умоляюще протянул руки.

- Нет, - прошептал он. – О, нет… пожалуйста…

***

… Жюль спал, уткнувшись лицом в сгиб локтя. На круглых ягодицах вспухли свежие рубцы, и мальчишка едва заметно вздрагивал во сне. Поднявшись с разоренного ложа, герцог накинул на голое тело халат, взял колокольчик и позвонил. Одеться или хотя бы запахнуться он даже не подумал. Еще чего! Звук колокольчика не успел еще стихнуть, как появился слуга и молча склонился в поклоне, ожидая приказаний.

- Клемента мне. Быстро!

Слуга исчез, как и не бывало, только метнулись вслед ему огоньки свечей. В этом дворце все знали цену нерасторопности. Минут через десять послышались торопливые шаги – кто-то почти бегом приближался к покоям герцога. Постоял, пытаясь выровнять сбитое дыхание, толкнул дверь.

- Ваше сиятельство!

Герцог Лимийский окинул вошедшего надменным взглядом. Камзол застегнут криво, воротничок рубахи помялся. Небось, спал, не раздеваясь.

- Почему мне не доложили? Почему я должен обо всем узнавать сам? Давно плетей не получал? Соскучился?

Клемент Барбаса, личный астролог герцога, сразу понял, о чем речь.

- Я собираю сведения, ваше высочество! Мальчишка… Алехаро Тинкоса… болтлив, но глуп. Он сам толком не понимает, что же увидел на самом деле, просто хвастается на каждом углу, что заткнул за пояс своего …э-э… деда.

Своего великого деда, хотел сказать Барбаса, но вовремя прикусил язык – злопамятный герцог Лимийский так и не смог простить дона Тинкоса, когда тот отказался от высокой чести стать придворным астрологом. Занявший его место

Барбаса очень хорошо понимал коллегу. Теперь – понимал.

Каждый день жить, как на пороховой бочке, быть в полной готовности услужить в любое время дня и ночи… Какие нервы выдержат такое?! Какая семья? Марьяма как-то в сердцах брякнула, что любимый супруг предпочел герцога жене… потом извинялась – пошутила, мол. Но с тех пор в глазах ее поселилось подозрение.

- Умоляю, мессир, наберитесь терпения. Пройдет совсем немного времени, и я узнаю все и в подробностях. Пока же имею честь доложить следующее…

Герцог внимательно слушал астролога. Душа его пела.

Значит, граф Урмавива лишится прямого наследника? Да еще в скором времени? Отличная новость! Замечательная новость, просто превосходная! Правда, остается еще племянник…

Герцог усмехнулся - слабая фигура, неудачник, о такого даже руки марать не хочется. Достаточно распустить слух, что Кай Ноланди не является сыном барона, что мать его, распутная шлюха, нагуляла ребенка от смазливого конюха. Конюхи, они такие, они могут…

Люди поверят. Люди всегда охотно верят всяким гадостям. Опозоренный щенок не сможет претендовать на имущество рода Урмавива, титул я ему, разумеется, не подтвержу…

И карский мрамор будет моим!

- 6 –

Далеко от герцогского дворца, дон Тинкоса, запершись у себя в кабинете, склонился над разложенными бумагами. Он трудился над гороскопом виконта.

А гороскоп альтера, позабытый за ненадобностью, лежал в запертом ящике комода. Он терпеливо ждал своего часа.

Он знал, что дождется.

ЧАСТЬ I. Десять лет назад

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 7.1

-1-

- Новенький, новенький!

Галдящая толпа детей облепила дормез, заглядывая в окна. Двенадцатилетние Брюн и Фил забрались на высокие козлы и теперь яростно спорили между собой, вырывая друг у друга вожжи. Одинаковые конопатые мордашки одинаково корчили злобные рожицы. Возница Заль лишь посмеивался в густые пшеничные усы: умные либурийцы сами отлично знали, что им надо делать, и на возню мальчишек не обращали никакого внимания. Наконец, ребята пришли к согласию: Фил схватил левую вожжу, Брюн – правую (или наоборот?), и оба одновременно встряхнули тяжелыми поводьями:

- Н-но, мертвые! Пошли!

Либурийцы лениво переступили ногами (окованные железом колеса даже не дрогнули) и снова замерли, ожидая, пока пассажиры покинут экипаж. Но мальчишки все равно остались ужасно довольными.

- Новенький!

Чьи-то босые пятки пробарабанили по крыше дормеза; сверху свесилась чья-то голова и заглянула в окно, скалясь чудной перевернутой улыбкой. Пора заканчивать этот цирк, подумала Уна Костайль. Пока никто не покалечился.

- А ну, кыш! – грозно крикнула она, приоткрыв дверцу. – Кыш отсюда!

Ребятня, игнорируя окрик, в восторге полезла внутрь экипажа – баронесса явно не обладала педагогическими талантами. Спас ситуацию Тобо-то-Арито Хисей.

Он неторопливо, вперевалочку, вышел на крыльцо длинного приземистого тренировочного зала и встал, заложив руки за спину. Невысокий, плотненький, в традиционном одеянии воина-тюуса, он ничего не делал, ничего не говорил, просто молча смотрел на беснующуюся детвору, щуря голубые льдинки глаз. Он молчал и не шевелился, он ничем не выдал своего присутствия, но веселый гвалт вдруг начал стихать. Дети, вжимая головы в плечи, стали медленно, неохотно поворачиваться к тюусу. Минута – и дети замерли ровными рядами перед крыльцом, виновато потупив головы.

- Спасибо, Тобо, - с облегчением поблагодарила Уна Костайль. Тот на мгновение смежил веки: не за что, мол.

- Змея поймать добыча, - голосом, от которого мурашки побежали у всех, включая баронессу, сказал туюс.

Дружный вздох, шелест одежд, и дети свернулись клубками на вытоптанной траве. Повисла тишина.

- Змея душить добыча.

Клубки сжались теснее. Мышцы дрожали от напряжения, на полотняных рубахах проступили темные влажные пятна. Кто-то шумно пыхтел, и Уна не сомневалась – нарушителю тишины в ближайший час предстоит отрабатывать правильное дыхание. А учитель Хисей будет, как всегда, придираться, добиваясь немыслимой безупречности.

- Добыча сопротивляться!

Дрожь усилилась, головы поднялись, вытянулись вверх тонкие детские шейки. Кто-то застонал, не выдержав напряжения. Позы детей были статичны, но Уна Костайль была готова поклясться, что видит перед собой битву не на жизнь, а на смерть: змея наращивает давление, а добыча, яростно сопротивляясь, выдирается из смертельных объятий. Понадобилось усилие, чтобы стряхнуть с себя наваждение.

Двухлетняя девочка, сунув рот грязный палец, сосредоточенно наблюдала за старшими товарищами. Она попыталась повторить их позу, запуталась в толстеньких ножках и упала, подняв рев. Вряд ли от боли, скорее – от обиды. На рёву никто не обратил внимания.

Прижимая к себе спящего младенца, баронесса, осторожно лавируя между детскими телами, направилась к двухэтажному дому из белого камня. Навстречу ей, хлопотливо вытирая руки цветастым передником, уже спешила няня Кларина.

- С приездом, госпожа!

Всякий, впервые увидев Кларину, испытал бы потрясение, смешанное с брезгливостью. Еще бы, не каждый день можно встретить подобное уродство!

Кончик носа у няни отсутствовал, и зияющие провалы ноздрей делали женщину похожей на дикую свинью-землеройку. А давным-давно вышедший из моды чепец с плоеными оборками милосердно скрывал куцые огрызки ушей.

- Здравствуй, Клара. Как дела? Все ли в порядке?

Уна Костайль могла бы и не спрашивать – в отсутствие хозяйки Кларина железной рукой правила приютом, и горе тому несчастному, кто позволил бы себе хоть чуточку расслабиться: зоркие глаза няни мгновенно замечали малейшие признаки расхлябанности, а твердая, поистине железная рука беспощадно карала лентяев. И немногочисленные слуги, и дети, и даже могучий возница Заль, побаивались сурового нрава няни. Исключение составлял лишь Тобо Хисей, но только потому, что сам был истовым апологетом дисциплины и порядка. Тут няня и тренер выступали единым фронтом, плечом к плечу, и не было силы, способной противостоять этой маленькой сплоченной армии.

Передав младенца Кларине и предупредив, чтобы в ближайшее время ее не беспокоили, Уна Костайль отправилась к себе. Очень хотелось принять ванну, понежиться в горячей воде, содрать жесткой мочалкой пыль дорог и накопившуюся усталость. Но ее ждала молельня.

Кларина смотрела вслед баронессе, и на лице ее явственно читались благоговение и восторг.

Святая женщина! Вот провалиться мне на этом месте – святая! Приняла всего лишь малый постриг, а живет так, как будто в монастырь ушла! Молится по два раза в день, постится – мясо лишь по большим праздникам, да и то маленький кусочек. А так - овощи, каша, рыба. И все с общего стола, что детям дает, то и сама ест. А ведь могла бы себе позволить. Кто ее осудит? И деньги, опять же, водятся, немалые.

А о детишках как заботится! Лучше родной матери, ей-богу, целыми днями с ними возится, про еду порой забывает, про сон. Добрая она, госпожа, а глупая ребятня и рада. И хоть бы раз высекла кого из неслухов! Куда там! Выбранить изредка, только на это ее и хватает. Хорошо, хоть она, Кларина, всегда рядом, уж она-то умеет приструнить огольцов. Она да еще Тобо Хисей.

Кларина была беззаветно предана своей госпоже и без раздумий отдала бы свою жизнь по первому ее слову.

Четырнадцать лет назад она поступила в услужение к одному купцу. Купец был богат, дом содержал на широкую ногу, со слугами был строг, но справедлив, и юная Кларина считала, что попала в рай. Долго считала, до самых именин купца.

На праздник съехалось множество гостей. Цветущая, уверенная в себе красавица приглянулась одному из гостей – противному колченогому старикашке, который вел себя так, как будто являлся хозяином праздника. Без обиняков старикашка предложил Кларине разделить с ним одинокие холостяцкие ночи, пока он гостит в доме купца. Соглашайся, сказала умудренная жизнью кухарка, все равно по его будет. Это же Гуно Лупарда, Гуно Безотказный. Не потому, что никому не отказывает, а потому, что не терпит отказа. А так хоть деньжат заработаешь.

Кухарка была права, а гордая юная Кларина – нет. Не слишком стесняясь в выражениях, она дала старику от ворот поворот. Вызывающе вздернув подбородок, девушка ждала брани, даже оплеухи, но Гуно Безотказный лишь улыбнулся. Другая красавица согрела его ложе, и Кларина торжествовала победу.

- Дура, - сказала кухарка, пожав плечами. – Безотказный такого не прощает. Прибьет, точно тебе говорю – прихлопнет, как муху. Или хозяину нажалуется.

Прошло два дня. Праздник закончился, гости разъехались, а Кларина все еще пребывала в добром здравии. Хозяин, судя по всему, знать ничего не знал, ведать не ведал, на Кларину обращал внимания не больше, чем на мебель, и девушка окончательно успокоилась.

- Вот видишь, - сказала она кухарке. – Даже бедная служанка может постоять за себя.

Кухарка хмуро отмолчалась.

Это случилось, когда купец уехал по делам. Кларина легла спать в своей комнатке, а очнулась в тесном вонючем закутке. Очнулась с больной головой, со скованными руками и ногами. Закуток раскачивался, вызывая тошноту, слышался тяжелый мерный плеск волн, и Кларина догадалась, что находится в трюме корабля. Кроме нее, здесь были еще три девушки, точно в таком же незавидном положении, и сама собой пришла страшная догадка – их похитили, чтобы продать в рабство. Такое случалось время от времени; власти боролись с работорговлей, но вяло, без огонька, и по всей Лимии продолжали бесследно исчезать красивые девушки.

Из публичного дома Кларина сбегала два раза. И оба раза ее ловили, наказывали сначала голодом, потом батогами и возвращали в строй. Третий побег закончился трагически: девушке отрубили нос и уши и выбросили на улицу – подыхать под забором.

Она бы и сдохла. Не от заражения крови, так от голода – изуродованной проститутке нечего было и мечтать найти работу, хоть самую черную, хоть за еду. Но ее подобрала баронесса Костайль.

Кларина знала – Уна Костайль не просто спасла жизнь несчастной девчонке. Она сделала гораздо больше – спасла бессмертную душу божьего создания. Ведь призрак тяжкого греха самоубийства уже раскинул свои черные крылья над грешницей. Оставался последний шаг… и этот шаг ей не позволили сделать.

… Завозился на руках ребенок. Спохватившись, Кларина быстро прошла в дом. Сейчас она искупает и накормит малыша, потом Тобо Хисей осмотрит его, назначит упражнения… они больше похожи на изощренные пытки, способные вызвать у неподготовленного человека сердечный приступ, но, вне всякого сомнения, идут на пользу детям. За годы, проведенные в приюте, Кларина успела не раз убедиться в этом.

-2-

Комната для молений представляла собой большую глухую нишу без окон, а дверью служила высокая раздвижная ширма, при необходимости отделяющая молельню от рабочего кабинеты Уны Костайль. Гладко оштукатуренные стены, одинокое распятие, низенькая кафедра с бархатной подушечкой да подсвечник – больше там ничего не было. Да и зачем?

Ныла спина, в горле саднило, время от времени накатывал озноб. Ужасно хотелось принять горячую ванну, потом забраться под теплое одеяло и провалиться в сон, но баронессу не зря прозвали «Железной госпожой» - потачки своей слабой женской плоти она не давала никогда.

Воткнув зажженную свечу в подсвечник, баронесса Костайль раздвинула ширму, сделанную из плотной бамбуковой бумаги, и устало опустилась коленями на изрядно продавленную подушечку. Подушку давно было пора менять, но как-то все забывалось.

Баронесса положила руки на резные перильца (единственное украшение простой аскетической кафедры, да и всей комнатки), рассеянно провела пальцами по хитрым завитушкам. Тонкими изящными пальцами, хотелось бы сказать. Но нет – пальцы женщины, не знающие маникюра, были крепкими, натруженными ежедневной работой. Совсем не аристократические пальцы.

Уна Костайль сложила руки в молитвенном жесте, опустила голову и глубоко вздохнула.

- Матерь Божия, Заступница, к тебе взываю, - прошептала она.

… Спустя какое-то время в дверь кабинета сунулась девчонка, посланная сказать, что ванна готова. Кабинет был пуст, только на светлой ширме вырисовывался смутный коленопреклоненный силуэт, да звучали еле слышные слова молитвы.

Девчонка тихонько прокралась в кабинет и смирно уселась на стул, шаря вокруг любопытными глазенками. Беспокоить госпожу Уну? Даже если ванна совсем остынет? Еще чего! Ищите дураков где угодно, а здесь их нет!

Все знали, а многие даже лично помнили, как несколько лет назад только что нанятый новый слуга, хлебнув лишку, сдуру вломился в молельню хозяйки. Зачем он это сделал, понять не мог никто, а он не сумел объяснить. Крепкое пиво было тому виной или промысел божий, но слуга, едва переступив порог, грянулся оземь в полном помрачении рассудка. Придя в себя, бедолага ничего не помнил, только хлопал глазами и косноязычно жаловался на трещащую голову.

Правильно в народе говорят: пса не трогай спящего, а монаха – молящего. Не поздоровится и в том, и в другом случае. И пусть баронесса Костайль не монахиня в прямом смысле слова, но свой малый постриг блюдет строго. За что господь к ней и благоволит.

Пьяницу с позором прогнали, а все остальные чада и домочадцы накрепко усвоили преподанный урок.

-3-

Все необходимое нашлось здесь же, в замке, не пришлось даже посылать в лавку аптекаря. Мятой и барбарисом поделилась кухарка, корень валерианы сестра Петра выкопала сама, а все остальное, включая редкие в этой местности плоды каштана, любезно предоставил личный медикус барона Шмитнау – последний год начинающий оплывать барон страдал подагрой, поэтому предпочитал держать опытного медикуса под рукой.

Пойло вышло удивительно вонючим, и кухарка, хватаясь то за голову, то за обширную грудь, причитала, что отвратительный запах не выветрится во веки веков, что теперь им будет пахнуть вся еда, никто ни кусочка не сможет проглотить, и честной стряпухе только и останется, что удавиться на первом попавшемся суку. Зато медикус пришел в восторг и, с позволения сиделки, старательно записал рецепт в свою книжицу.

- Что, я все это должна выпить? – с ужасом спросила леди Беллиз, разглядывая мутно-белесое вонючее пойло, до краев налитое в высокий кубок.

Она сидела в постели, опираясь на высоко взбитые подушки, и на лице у нее было написано неподдельное страдание. Сестра Петра только руками развела: что поделаешь? Надо!

С отчаянной храбростью человека, впервые ныряющего с высокого обрыва, леди Беллиз отхлебнула из кубка. Лицо ее побагровело, она раздула щеки и, прижав ладонь ко рту, издала сдавленный звук.

- Глотайте, глотайте! – закричала сиделка, протягивая графине чашку с ягодным морсом на запивку.

Чтобы уговорить леди Беллиз принять оставшееся лекарство, понадобились объединенные усилия графа Урмавива и барона Шмитнау. И немало времени. Наконец графиня решилась, в несколько крупных глотков осушила кубок и, дыша широко открытым ртом, откинулась на подушки. Громкая, совсем не благородная отрыжка никого не смутила: графине было просто не до того, а опытная сиделка и побывавшие в сражениях воины не обращали внимания на подобные мелочи.

- Молодец! – хором одобрили муж и отец.

- Если я, - с трудом выговорила леди Беллиз, яростно сверкая слезящимися глазами, - после этой гадости… если она не поможет…

- Она поможет, - успокоила ее сестра Петра. – Всем помогает. Закройте-ка глаза, голубушка. А я вам почитаю.

Когда леди Белли задышала ровно и глубоко, сестра Петра задула свечу и, не раздеваясь, прилегла на узкую походную раскладушку графа Урмавива, поставленную специально для нее. Сна не было ни в одном глазу.

Вещие сны! Сколько копий сломано, сколько чернил пролито в битвах знаменитых теоретиков! Правда – не правда; верить – не верить? Признать интересным, но бесполезным фактом или использовать с выгодой? Морфикусы, толкователи вещих снов, с пеной у рта отстаивали практическую ценность своей работы; им противостояла непримиримая армия астрологов – какой смысл в этом малоизученном явлении, когда есть проверенный веками, отлично зарекомендовавший себя гороскоп? Обыватели помалкивали. Обывателям были неинтересны словесные баталии и философские рассуждения. Им нужна была конкретика, да и то не всякая, а лишь благоприятная.

Основная проблема заключалась в том, что вещие сны крайне редко были прямыми, в основном они представляли собой цепочку глубинных подсознательных ассоциаций, воплощенных порой в самые фантастические образы. На верное толкование которых уходила масса сил и времени. Случалось, толкование запаздывало – предсказанное в вещем сне событие уже произошло, и ничего нельзя изменить. Случалось, морфикус успевал, но истолкованное событие оказывалось столь мелким, столь незначительным, что, право слово, становилось жаль потраченных на него усилий.

Да и сами сновидцы… Обыкновенный, неподготовленный человек, коих большинство, просто не был способен запомнить весь свой сон – последовательно, деталь за деталью, не упуская никакой, даже самой незначительной мелочи. А ведь именно в мелочах, утверждали морфикусы, порой крылось самое важное.

Исключение составляли лишь молодые матери. В течение месяца, а то и двух после родов, им снились действительно вещие сны, касающиеся будущего их детей. Не всем, далеко не всем. Но зато эти сны были прямыми, не допускающими двойного толкования. Просто бери сон и вставляй, как свершившийся факт, в биографию младенца. Не ошибешься!

Потом сны прочно забывались, словно кто-то стер мокрой губкой надпись на грифельной доске, и никакими усилиями нельзя было вытащить их из глубин памяти. Чаще всего это оказывалось благом, и прежде всего для самих женщин: материнский инстинкт, властно требующий защиты потомства, безошибочно выхватывал из тьмы будущего самые тревожные, самые страшные моменты.

Смотри, кричал вещий сон, вот что угрожает твоему ребенку, вот с чем ему придется столкнуться! Предотврати! Защити! Пожертвуй всем ради этого!

И, бывало, жертвовали. Как двести лет назад королева Инет Эттирийская, Инет Безумная, приказавшая вырезать целое племя горцев-ашунов: согласно прямому вещему сну, ее сын будет убит отравленным поцелуем женщины из этого племени. Мать не колебалась ни секунды: уничтожить мерзкую тварь, пока та еще мала или вовсе даже не родилась!

Что ж, приказ был выполнен, только это ничему не помогло – девочка осталась жива. И не потому, что королевские головорезы плохо сделали свою работу или, скажем, пощадили беспомощную малютку – чего не было, того не было!

Вырезаны были все поголовно, включая стариков и домашний скот. Просто мать будущей мстительницы, поправ обычаи воинственных предков, сбежала из сурового отчего дома и вышла замуж за мирного крестьянина из долины.

Предусмотреть этого не мог никто, даже Инет – вещий сон не открыл ей таких подробностей. Девочка благополучно родилась, выросла и отомстила безумице, лишив ее самого дорогого. Они погибли оба: стройная черноволосая черноокая смуглянка и молодой принц, не устоявший перед чарами красавицы, молящей о поцелуе. И откуда ему было знать, что алые губы соблазнительницы смочены ядом?

Вот поэтому, думала сестра Петра, слушая дыхание спящей, вот поэтому мы и даем сонный отвар матерям. Новых вещих снов он не отменит, но хотя бы сотрет память о них – проснувшись, леди Беллиз ничего не будет помнить. И заодно сделает менее яркими те, что уже успела увидеть бедняжка.

Интересный случай, очень интересный! Двое детей, надо же! Еще никогда и никому не снились альтеры, ни свои, ни чужие. Даже в бреду, даже умирая, мать не могла увидеть альтера своего ребенка, это было невозможно точно так же, как невозможно человеку летать, подобно птице. Что же в этом альтере такого необыкновенного, что он снится матери своего хозяина?

Надо будет рассказать матушке Фидоре, засыпая, думала сестра Петра. Обязательно надо будет рассказать. Возможно, это окажется еще одним подтвержденным случаем? Правда, если верить вещему (вещему ли?) сну леди Беллиз, подтверждения придется ждать не один год, но это пустяки. Главное, не упускать из виду юного виконта. Что будет совсем не трудно.

... В обители занималась не только исцелением болящих. Игуменью Фидору интересовали прямые вещие сны женщин, по разным причинам рожающих в обители, и сестры отслеживали их в меру своих скромных сил. Таких, подтвержденных, на сегодняшний день насчитывалось четыре случая. И если в трех из них сестра Петра еще могла хоть как-то сомневаться – сестры были недостаточно добросовестны, матери по какой-то причине солгали, мало ли что еще! – то четвертый был убийственно достоверен.