Серия «Мэри Мак»

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

-26-

Профессор Килликан не верил своим ушам. Я сплю? У меня бред?

Уничтожить модификанта. Уничтожить неизвестного изобретателя. Для Густлана Хиза – лишение диплома, поражение в правах и запрет – бессрочный запрет! – на свободное перемещение! Пусть сидит на своей Зваре и носа оттуда не кажет!

Тархоны выступали единым фронтом. Выступали? Наступали! Перли, как тяжелые танки, взламывая оборону противника. Их поддерживали киноиды и, как ни странно, – риддиец, объявивший себя официальным представителем расы.

- Мы не можем допустить технический прорыв Дасары! Мы не можем допустить гибель мирной цивилизации! Уникальной цивилизации, которая может многому нас научить!

Тархон не говорил – он вколачивал слова в Совет, как плотник вколачивает гвозди в доску. Щерясь зубастой пастью, наливаясь праведным гневом, он безошибочно бил в болевую точку Совета – геноцид. Геноцид расы. Уничтожение расы.

- Только потому, что Дасара выйдет в Космос первой! Не слишком ли высокая цена, советники? За технический прогресс отсталой в моральном плане цивилизации? Ваша совесть выдержит это?

Советники молчали. Советники молчали и смущенно переглядывались. То тут, то там вспыхивали окошки приват-чатов. То тут, то там лица советников заменялись плоскими иконками – советники брали тайм-аут.

- Какая ерунда!

Советник Мийота встала. Глаза советника метали молнии, лицо исказила презрительная гримаса.

- Это месть! Давайте называть вещи своими словами – вы просто мстите! Подло и низко!

- Да что вы говорите? – в голосе тархона звучала издевка. – Месть? А по-моему – симметричный ответ. Пять лет назад – помните? – вы точно так же наказали нашего студента! За аналогичный, между прочим, проступок. Лишившись возможности заниматься любимым делом, юноша впал в тяжелейшую депрессию. А ведь он был по-настоящему талантлив!

- Аналогичный? – изумился Салунк. – Вы это серьезно? Ваш студент, работая с моделью, сознательно передал слаборазвитой цивилизации технологии, обеспечивающие им прорыв. И сделал это по идейным соображениям – ему очень хотелось, видите ли, чтобы в состав Лиги вошла еще одна негуманоидная цивилизация.

- Злой умысел не есть доказать, - возразил риддиец. – Легкие мысли, ответственность без.

- И тем не менее, произошла утечка информации. И произошла она по вине студента Хияссина. Хотя бы этот факт вы не будете отрицать? Густлан Хиз ничего подобного не делал и…

- О, да! – Тархон вскочил. – Разумеется! Он всего лишь самовольно сменил модель. Только результат аналогичный – прорыв! Прорыв агрессивной Дасары, и стагнация, а, в перспективе, гибель мирных философов! Пустяк, не правда ли?

- Это нельзя сравнивать! – сердито закричал Киликан. – Это совсем другое!

- Результат! – отрезал тархон. – В обоих случаях аналогичный результат. Хияссина наказали. Хиза мы должны наградить? Ну так давайте учредим специально для него медаль «За заслуги в геноциде»!

Салунк посмотрел на «призрака»:

- Какова вероятность того, что модификант окажет влияние на судьбу изобретателя? Вы просчитывали? Хотя бы приблизительно?

«От пятидесяти до шестидесяти процентов»

Зал взволнованно загудел, а у Килликана сжалось сердце. Высокий процент, очень высокий! Только… при чем здесь мальчик? Надо разбираться с самими дасарцами. С той же Мэри, например.

- Не вижу особых проблем! – заявила Мийота. – Запустим обратную модификацию, как в случае с рыцарем. Изобретателя, разумеется, трогать не будем – как я поняла, его идеи в будущем сослужат Дасаре хорошую службу.

«Это не решит проблему. Вероятность озвученного мною исхода уменьшится до десяти процентов, но не станет нулевой»

- Хотите сказать, дасарский модификант все равно станет богатым и знаменитым? – деловито уточнил тархон. – Даже будучи уродиной?

«Суда по психотипу, с вероятностью девяносто процентов»

- Талантливый мальчик, - саркастически заметил тархан. – Очень талантливый. И везучий. Это надо же ухитриться – из всего населения планеты выбрать именно форс-модель. Я в восхищении!

- Ваша ирония не уместна, - оборвал тархона председатель Салунк. – Безусловно, Густлан Хиз будет наказан, это даже не обсуждается. Но калечить ему жизнь мы не позволим. Это не тот случай.

- Дайте его мне, - тяжело поднялся мэтр Бертан. – Я запру его в своей клинике.

- Хорош наказание есть! – возмутился риддиец. – Лучший клиник на Зваре. Стремиться есть все туда!

- Я посажу его на задницы, - объяснил Бертоз. – На ягодицу – левую или правую, на ваш выбор. На ухо. На мизинец на ноге. Год, два… да хоть все пять. И никакой самостоятельной работы, никакой отсебятины – это я вам лично гарантирую. Заявляю официально – я готов нести персональную ответственность за Густлана Хиза. Это будет отличным уроком для молодого придурка.

- Мы – против! – подал голос молчавший до сих пор киноид. – При голосовании наша раса поддержит тархонов.

- Кто бы сомневался, - буркнула Мийота. – Господин председатель, предлагаю вопрос по поводу Хиза вынести на дисциплинарную комиссию. Это выходит за рамки нашей компетенции.

- Согласен! Тем более, что у нас есть другая проблема – модификант Мэри Мак.

- Уничтожить! – крикнул тархон. – Немедленно!

- Почему же сразу – уничтожить? – возразил кто-то. – Вы же слышали – обратная модификация уменьшит угрозу…

- Вот именно! Уменьшит! Но не устранит ее полностью!

- Красавица вновь стала чудовищем? Не знаю, как вы, коллеги, но я бы предпочла смерть.

- Мы не можем рисковать будущим двух цивилизаций!

- А кого назначим в убийцы? Может, есть добровольцы?

- Коллега, не передергивайте, пожалуйста. Есть определенные службы, есть специалисты…

Профессор Килликан уменьшил звук и откинулся на спинку кресла. Он чувствовал огромное облегчение. С мальчиком все будет в порядке, обязательно будет в порядке. А остальное неважно.

-27-

- Пожалуйста, можно автограф?

Взволнованная и смущенная, горничная протягивала Мэри книгу. Книга была основательно зачитана, и это почему-то тронуло Мэри до глубины души.

- Конечно!

Расписываясь на заботливо подклеенном форзаце, Мэри сама была смущена не меньше девушки. Она никак не могла привыкнуть к своей известности и всегда терялась, когда ее узнавали. Не то, что Поль – этот просто наслаждался публичностью. Веселый, дерзкий, обаятельный, он не пропускал ни одного мало-мальски значимого мероприятия, ни одной богемной тусовки, мгновенно становясь своим в любой компании. А еще он всюду таскал за собой Мэри, и это порой доводило девушку до отчаяния. «Иди один, - много раз говорила она. – Я-то тебе зачем? Ты же знаешь, я не люблю всего этого. Мне там плохо». Но Поль был непреклонен – они партнеры, творческий тандем, успешный и известный, и должны быть вместе. Всегда и везде.

Они познакомились семь лет назад: начинающий режиссер и начинающая писательница, и Поль сразу взял быка за рога. У тебя две книги, сказал он. Этого мало. Пиши третью, и я сниму фильм. Это будет бомба. Мы станем богаты и знамениты. Согласна?

В то время Мэри работала техником-корректором в Квебекском музее этнографии – не бог весть что, но она была довольна. Денег хватает, времени свободного много – чего еще желать? И на предложения Поля она согласилась скорее из любопытства. Деньги и слава ее не прельщали, а вот возможность получить новый жизненный опыт показалась заманчивой.

К ее огромному удивлению, фильм получился. Он не стал бомбой, как надеялся Поль, но его заметили критики, оценили зрители, а продюсер выделил деньги на продолжение. Поль был очень доволен. Бросай свой дурацкий музей, сказал он, займись настоящим делом. Мэри послушалась и ни разу об этом не пожалела.

Как-то очень быстро и незаметно деловые отношения переросли в дружеские, а потом и в любовные. Продюсер прозрачно намекал на свадьбу, утверждая, что это будет полезно для проекта. Мэри было смешно, а Поль страшно злился. «Мы ему кто – герои любовной мелодрамы? – орал он. - Он нам что, сценарий написал? Может, и детишек ему нарожать, для пользы дела? А потом развестись – со скандалом и разделом имущества! То-то весело будет! Никакой свадьбы! Понятно тебе?»

Мэри все было понятно. Она знала – Поль, гордый и независимый, терпеть не может давления. И, если бы не бесцеремонность продюсера, давно бы уже сделал ей предложение.

Самой Мэри было все равно. Она любит Поля, Поль любит ее, а остальное все прах, тлен и суета.

***

… Разобрав чемодан, Мэри задумалась. Надо было чем-то занять себя до вечера. Вечером приедет Поль. Сказал, что у него какие-то неотложные дела, но объяснить, что это за дела, отказался наотрез. Только намекал на какой-то сюрприз.

Мэри усмехнулась – тоже мне, конспиратор! Оставил открытыми все сайты – ювелирные, для молодоженов, туристических агентств... Надо быть полной дурой, чтобы не догадаться обо всем! А вот у нее сюрприз так сюрприз! Настоящий!

Мэри подошла к зеркалу, встала боком, туго натянула платье на плоском животе. И весело рассмеялась над собой. Ну что ты там хочешь увидеть? На таком-то сроке? Вот месяца через два…

Сидеть в номере не хотелось категорически. Мэри переоделась и отправилась на пляж.

На пляже было шумно и весело – аниматоры старались вовсю. Не любительница массовых мероприятий, Мэри остановилась, приподнялась на цыпочки, вытягивая шею. Вон там вроде местечко потише. Во всяком случае, малолюдное. И зелень, опять же, тенечек…

Тенистый кустарник привлек не только Мэри – скрытый листвой, торопливо, украдкой, курил один из аниматоров. Услышав шаги, аниматор резко обернулся, пряча недокуренную сигарету за спину.

- Извините, - буркнул он.

- Я вам помешала, - виновато сказала Мэри. – Я… - Она взглянула в лицо парня и застыла, как громом пораженная. – Эрик?

И тут же поняла – нет, не он. Хотя похож, очень похож – рост, фигура, тип лица. Родственник? Брат?

- Ну, я Эрикссон, - парень с любопытством смотрел на Мэри. Симпатичная дамочка. Где-то я ее видел. – Только меня зовут Кай.

- Вы очень похожи на одного моего знакомого. Эрик. Эрик Эрикссон. Вы его, случайно, не знаете?

Так это же писательница! Та самая, о которой Хеллен мне все уши прожужжала! Знаменитая дамочка и, говорят, богатая. Что-то у нее связано с этим Эриком, что-то личное. И в книге он главный герой, и в фильме. Хеллен рассказывала – несчастная любовь. То ли он ее бросил, то ли она его…

Кай Эрикссон задумчиво разглядывал Мэри. Ишь, как дамочку пробрало! Аж трепещет вся. Черт возьми, жалко, что этот Эрик мне не родственник, хотя бы дальний. Под это дело можно было бы раскрутить дамочку на пару сотен. Мне нужны деньги, подумал он. Они всем нужны, эти проклятые деньги, но мне больше всех.

Смутная, неясная мысль царапнула душу. А что, если?..

- Эрик? – медленно проговорил Кай, лихорадочно продумывая тактику поведения. Не спугнуть! Сейчас главное – не спугнуть! – Да, знал я одного такого. Не уверен, что мы говорим об одном и том же человеке, но мама говорила, что я похож на него. Это мой отец.

- Отец? – Мэри испытала такое острое разочарование, что даже не сумела его скрыть. – Нет, тогда это не тот Эрик. Он слишком молод, чтобы быть вашим отцом. Простите.

Она повернулась, чтобы уйти. Идиот, обругал себя Кай. Что за дурацкий мелодраматический ход? Надо было сперва разговорить дамочку, вытянуть из нее побольше сведений.

- Да, мама говорила, что он выглядел очень молодо, - небрежно бросил он в спину уходящей Мэри. – Она жутко ревновала.

Мэри остановилась.

- А кем он работал?

Кай лихорадочно соображал. Моряк? По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там? Космонавт? Колонизатор на Марсе? Какой-нибудь писатель, осенило его. Дамочка-то вся из себя богемная, вечно по всяким тусовкам шляется, навряд ли бы она влюбилась в простого работягу…

Годится, одобрил Кай. Главное, без подробностей. Писатель, художник – это ни к чему. Просто – творческая личность.

- Точно не знаю, - весело сказал он. – Я был совсем маленький, когда они расстались. Но мама называла его творческой личностью. – Он рассмеялся. – Знаете, у нее это звучало как ругательство.

- Скульптор? – хрипло спросила Мэри. – Психокинетик?

Есть! Клюнула! Теперь нужно быть предельно осторожным. Не дай бог, сорвется.

- Н-не знаю, - изо всех сил изображая неуверенность, протянул он. – Может быть. Правда, ни одной его работы у нас не сохранилось, - в припадке вдохновения добавил он. – Наверное, он все забрал, когда…

Мэри отмахнулась.

- Это другое… другие скульптуры… Говорю же, психокинетик.

Кай глубокомысленно кивнул. Прекрасно, подумал он, просто замечательно, что дамочка не требует продемонстрировать творческое наследие «отца». Где бы он его взял? В дешевом магазине дешевых сувениров?

- Простите, я прослушала. Как вас зовут?

- Кай. Кай Эрикссон.

- Да, Кай… Скажите, вы поддерживаете отношения с… - Мэри запнулась. – С вашим отцом?

Это невозможно, думала она, вглядываясь в лицо молодого человека – слишком взрослого, чтобы быть сыном Эрика. Я ему не верю. Или верю? Психокинетик… Он сделал красавицу из чудовища. Почему бы не допустить, что он и себя изменил? Быть молодым – разве это так сложно?

Я ведь ничего о нем не знаю, напомнила себе Мэри. Только то, что он сам о себе рассказывал. Сказал, что студент, сказал, что диплом, а я и поверила. И решила: раз студент, значит, молодой.

Кай Эрикссон скорбно улыбнулся. Умеренно скорбно.

- Увы. Отец умер.

- Умер? – с огромным изумлением спросила Мэри. – Как это – умер? Этого не может быть, он же… - улетел на свою планету, чуть не ляпнула она, но вовремя прикусила язык. Кай явно ничего не знает, он решит, что я псих. – Как? Когда?

Без подробностей! – напомнил себе Кай.

- Понятия не имею, - вздохнул он. – Мама мне об этом сказала полгода назад, перед смертью.

- У вас и мама умерла? – Мэри не смогла скрыть иронию.

Он морочит мне голову, со злостью подумала она. Бедный сиротка! Очень удобно – можно врать сколько угодно, не опасаясь, что тебя разоблачат. Так я верю? Или нет?

- Ранний синдром Лапареля. Ей нельзя было в космос, но она так хотела побывать на Марсе. Это было до того, как она познакомилась с моим отцом, - сейчас Кай говорил чистую правду, поэтому чувствовал себя совершенно уверено. – Вы же знаете, Лапарель не лечится. Можно только продлить жизнь… Мама прожила намного дольше, чем другие, - задумчиво добавил он, краем глаза наблюдая за Мэри. – Она говорила, что это заслуга моего отца. Он не излечил ее, конечно, он же не господь бог. Но он подарил ей долгие годы жизни и радость быть матерью.

Не слишком пафосно? Да нет, нормально. Вон, у дамочки глазки заблестели… губку закусила… сейчас расплачется…

- Если честно, я не знаю, где похоронен отец. Но на могилу мамы могу отвести.

Эта сука потратила все наши деньги. Она так боялась сдохнуть, что шла на все. И теперь я нищий. А она прожила лишних десять лет. Совсем лишних: ее жизнь никого не радовала, а смерть – не огорчила. Никого. Даже меня. Тем более – меня.

Ненавижу, подумал Кай, как же я ее ненавижу, свою мертвую мать. Эгоистичная тварь! Тупая тварь! Она принесла меня в жертву своим капризам. Меня!

Волна гнева – привычного, но от того не менее острого, - захлестнула его, и он не расслышал вопрос.

- Что, простите?

- Чем вы занимаетесь, Кай?

- Работаю, - криво ухмыльнулся он. – Людишек развлекаю, сами видите.

Кай шагнул вперед, схватил Мэри за шею, рывком надвинулся, уперся лбом в лоб.

- Я – гений! Никто не верит… да и насрать! Хоть ты-то поверь! Знаешь, что такое гипердвигатель? Знаешь, что он возможен? Что мы можем покрыть расстояние, как кобель сучку? Долететь хрен знает куда, хоть на другой конец вселенной? Я все придумал, я все рассчитал. Только денег нет. И не будет. А ты… ты… сука богатая! На тряпки тратишь… На морду… На сиськи… Кому они нужны? Человечеству? Или твоему кобелю?

Кай плевался словами. И слюной плевался тоже, выкрикивая обиду на жизнь в лицо Мэри Мак.

- … твою мать! Эрикссон, какого хрена ты филонишь? А ну, пошел работать!

Остроносый живчик в униформе отеля налетел на Кая. Живчика трясло от злости, он орал и размахивал руками. Мэри смотрела, как он уходил, Кай Эрикссон, - несчастный, сгорбившийся, потерянный. Непризнанный гений, подгоняемый тем, кто и в подметки ему не годился.

Эрик умер, подумала Мэри. Этого не может быть, я не верю! Конечно, он жив, он покинул Землю… но, может быть, еще вернется? Пусть не ко мне, пусть к сыну…

Мэри сорвалась с места, догнала Кая, схватила за руку.

- Во сколько вы заканчиваете? Я найду вас после работы. Нам нужно поговорить!

- В восемь, - буркнул живчик. – После восьми он ваш с потрохами. Можете съесть его на ужин.

***

- Хотите прокатиться на гидрокрыле?

Мэри отрицательно качнула головой и пошла дальше на пляж. Но назойливый продавец не отставал.

- Хорошее крыло! Отличное крыло! Ни у кого такого нет, только у меня! Только для вас! Скидка! Большая скидка!

Это же опасно, подумала Мэри. В моем положении…

Продавец корчил рожи, заглядывал в глаза и говорил, говорил, говорил. Мэри в каком-то отупении слушала его… Какое у него лицо. Текучее, завораживающее, как блики света на воде. Невозможно оторваться, хочется смотреть и смотреть…

Вдруг подумалось – а почему бы и нет? Все гоняют на гидрокрыльях, даже дети. Отличное развлечение, прекрасное развлечение, абсолютно безопасное, если соблюдать элементарные правила. Я не умею плавать, подумала Мэри, но подумала равнодушно, отстраненно. Это казалось абсолютно неважным.

- Да, - медленно, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, проговорила Мэри. – Да, спасибо.

***

Ее нашли вечером. Тревогу поднял Поль – оббегав всю территорию отеля и не найдя Мэри, он поставил на уши весь персонал. Шутка ли, пропала не просто постоялица фешенебельного отеля, пропала известная писательница! Какой скандал! Какое пятно на репутации отеля!

Нашлись свидетели - пожилая супружеская пара, арендовавшая катамаран. Похожая на Мэри девушка промчалась мимо них на гидрокрыле. С ней был какой-то мужчина, видимо, инструктор.

- Они неслись, как сумасшедшие, - неодобрительно сказала женщина. – Мы чуть не перевернулись. Я считаю, что эти штуки надо запретить! Это просто чудо, что никто еще не погиб.

- Куда они направились? – перебил ее Поль.

- Туда, - махнула рукой женщина. – Вон за те скалы.

Опередив спасателей, Поль бросился к лодке.

Переломанное, изуродованное тело Мэри нашли в узком проливе, слишком тесном для лодки. Пришлось добираться вплавь.

- Разбилась, - озвучил очевидный вывод один из спасателей. – Не справилась с управлением, занесло на скалы. Жаль. Красивая девчонка… была.

Тело мужчины найдено не было. Либо его унесло течением в открытое море.

- Либо он выжил, испугался того, что натворил, и сбежал, - сказал черному от горя Полю следователь. – Мы, конечно, объявим в розыск, но шансов, если честно, мало. Его никто толком не разглядел и не запомнил. Я сожалею.

Поль молча кивнул и вышел.

Жалко парня, подумал следователь. Очень. Он ведь любил ее, это видно.

Дурацкая, нелепая, трагическая смерть. Три смерти: врач, делавший вскрытие, сказал – близнецы. Ты ему скажешь? – спросил он. Парень мог еще ничего не знать. Мать сама узнала обо всем недавно.

Не скажу, решил следователь. Не хочу умножать его горе.

-28-

- Ты выглядишь усталым, - сказал профессор Килликан. И много пьешь, мысленно добавил он.

Густ вяло пожал плечами.

- Работы много.

- Мы ждали тебя на юбилей университета. Все очень жалели, что ты не пришел.

- Работы много, - повторил Густ и потянулся к бутылке.

Он вопросительно взглянул на профессора – тот отрицательно покачал головой, и Густ налил себе. Пятая рюмка, вздохнул Килликан, и это среди дня. Что с тобой случилось, мальчик мой, что тебя так подкосило? Ушел с головой в работу, избегаешь старых друзей, не заводишь новых. И женщины. Точнее, их отсутствие – короткие интрижки не в счет. Так, во всяком случае, утверждает Юнгас, а ему можно верить. Он единственный, с кем Густ поддерживает хоть какое-то подобие дружеских отношений.

Профессор ни на секунду не допускал возможность того, что Густу стал известен приговор, вынесенный Мэри Мак, - с законом о тайне личности шутки плохи. За разглашение конфиденциальной информации болтуну грозило суровое наказание, подобные проступки караются беспощадно и неотвратимо. И все же, все же…

- Жаль, что ты забросил искусство. Признаться, я надеялся…

«Работы много», - промолчал Густ. Он залпом допил рюмку, взглянул на часы и, сославшись на срочные дела, с преувеличенной сердечностью распрощался с профессором.

У мальчика действительно много работы, думал Килликан, глядя, как Густ не слишком уверенной походкой пробирается между столиков открытого кафе. Он не щадит себя, пропадая в клинике сутки напролет, очередь к нему расписана на много месяцев вперед. Главврач клиники очень хвалит своего трудолюбивого подчиненного, коллеги желчно завидуют, а мэтр Бертоз хмурится и кусает губы.

Он вкалывает, как проклятый, как-то сказал Бертоз. Он зарабатывает бешеные, просто сумасшедшие деньги, но никуда их не тратит. Самая дешевая одежда, самая дешевая машина, самая дешевая еда и выпивка. У него нет дорогостоящего хобби, он не путешествует – купил себе коттедж на отшибе и все свободное время проводит там - взаперти, в полном одиночестве. Я боюсь…

Я тоже боюсь, кивнул Килликан. Теперь, после встречи с ним – боюсь. У мальчика психический спазм, это видно невооруженным взглядом, он явно нуждается в помощи специалиста. Но ведь откажется, к гадалке не ходи – откажется. А заставить его я не могу. Я для него теперь не авторитет.

Профессор Килликан безо всякого удовольствия доел жаркое, расплатился и поплелся в университет. На душе у него было тяжело.

***

Густ поднялся на крыльцо, хлопнул ладонью по сенсору замка. В прихожей прозвучал короткий мелодичный звонок.

- Привет! – окликнули его.

Даже не пытаясь скрыть раздражения, Густ повернул голову. Ну, конечно, опять эта дура! Стоит, вывалив на забор декольте с сиськами, лыбится, зараза. Вот же угораздило с соседкой!

- Ты сегодня рано, - девушка кокетливо поправила прядку темных волос, выбившуюся из прически. – Может, зайдешь? У меня новый автомат, он варит сногсшибательный кофе. А еще я испекла…

- Не люблю кофе, - отрезал Густ и шагнул в дом. Дверь с еле слышным чмоканьем закрылась за ним.

- Дикарь, - фыркнула девушка. – Бирюк.

***

Даже в прихожей ощущался вкусный мясной запах. Улыбаясь, Густ наклонился, чтобы снять обувь, и тут на него налетели, затормошили, повисли с двух сторон.

- Папка!

- Почему так долго? Я соскучилась.

- Нет, это я, я соскучился!

Подхватив детей на руки, Густ закружил их, изображая грузовой вертолет.

- Тр-ра-та-та! Полетели, полетели! Полетели к маме! Тр-ры-ты-ты!

Четырехлетние близнецы визжали от восторга. Из кухни выглянула смеющаяся Мэри в легком домашнем халатике.

- Рон, Мила, немедленно отпустите папу! И живо мыть руки! Грязнуль я за стол не пущу!

Дети неохотно слезли с Густа и покорно отправились в ванную – спорить со строгой мамой они побаивались. Знали, что папа обязательно встанет на ее сторону. Густ подошел к Мэри, обнял, зарылся лицом в мягкие каштановые волосы.

- Я ужасно соскучился!

Руки зажили собственной жизнью, обласкали нежную шею, упругую грудь, крепкие ягодицы. После родов Мэри слегка поправилась, налилась настоящей женской силой, и это сводило Густа с ума.

- Эрик, прекрати немедленно! – Мэри шутливо щелкнула мужа по носу. – Дети увидят.

- Пусть, - пробормотал Густ. – Пусть видят. Пусть знают, что я люблю их мать.

За обедом они обсуждали, как с толком потратить грядущий отпуск. На море хотели все, вопрос был лишь в том, какой курорт и на какой планете выбрать. Густ настаивал на элитном Далас-Пуре, Мэри, сторонница экономии, активно возражала.

- Ты у нас что, миллионер? Миллионер, да? Никуда мы не полетим, ясно? У нас тоже хватает приличных мест. И потом, ты же знаешь, я не люблю космолеты.

Пришлось уступить.

Уложить детей удалось не скоро: сначала они требовали, чтобы папа поиграл с ними, потом – чтобы почитал на ночь. Наконец дети уснули. Густ поцеловал сладко сопящих малышей, включил ночник и на цыпочках вышел из детской.

Мэри ждала его в спальне. Горели свечи (Настоящие! - изумился Густ. Где она их раздобыла?), еле слышно звучала музыка, искрилось в бокалах вино. Густ опустился на колени перед женой.

- Мэри, я люблю тебя. Ты – моя богиня.

Мэри положила прохладные пальцы на его губы.

- Дурачок. Ничего не говори. Иди ко мне.

***

Потом они лежали, касаясь друг друга плечами, молчали, и в этом молчании не было ни капли напряжения или неловкости. Так молчат люди, которым не нужны слова для общения.

Густ уже засыпал, когда Мэри повернулась к нему и обхватила его руками.

- Эрик…

- М-м-м? – сонно протянул он.

- Знаешь, Эрик, мне вчера приснилось...

Густ мгновенно проснулся.

- Опять? – хрипло спросил он. Мэри молча кивнула, ткнулась лбом ему в плечо и затихла. Густ заскрипел зубами от бессильной ярости.

Мэри снились кошмары. Раз в три-четыре месяца она просыпалась с криком: ей снилась далекая, почти забытая Дасара, и – смерть. Ее смерть. «Я там умерла, - задыхаясь от невыносимого ужаса, Мэри смотрела на Густа широко открытыми глазами. – Меня убили, понимаешь? И меня больше нет. Совсем нет»

В тот, в самый первый раз, Густ списал все на случайность. Но случайность повторилась. И еще раз. И еще. Это была беда, и Густ не знал, как с нею справиться. Разумнее всего было бы обратиться к специалистам… но слишком многое пришлось бы объяснять. А врать Густ умел плохо. Ему проще было молчать.

Густ крепко обнял жену и принялся баюкать ее, как маленького ребенка.

- Ты жива, - шептал он. – Жива. И будешь жить долго-долго, на радость всем нам. Это просто сон. Ты же помнишь, я успел вовремя. Теперь мы вместе, и все будет хорошо.

- Вместе, - тихо сказала Мэри. – Да, я помню. Ты – мой спаси…

Пространство вдруг мигнуло и осыпалось с еле слышным шелестом. Мэри исчезла. И уютная спальня, которую Мэри устроила по своему вкусу, исчезла тоже. Вместе с кроватью, свечами, туалетным столиком, пушистым ковром… Густ обнаружил себя лежащим на старом диване, застеленным несвежей простыней, и вокруг царило унылое холостяцкое запустение.

- Какого черта?

Густ рывком сел, спустил ноги на пол. Закружилась голова; под ноги попалась пустая бутылка и со звоном откатилась куда-то. Переждав головокружение, Густ встал и торопливо заковылял к столу, в столешницу которого была встроена панель ментал-визуализатора. На панели укоризненно мигал красный индикатор, в такт ему вспыхивала и гасла бегущая строка. Густ потер слезящиеся глаза, всмотрелся.

«На вашем счету недостаточно средств. Для возобновления выбранной услуги пополните счет удобным для вас способом»

Зарычав от ненависти, Густ ахнул кулаком по панели.

- А заранее предупредить что, нельзя было? Железяка хренова! На, на, жри!

Грязно ругаясь, Густ схватил коммуникатор, набрал код транзакции. Несколько секунд ничего не происходило, потом панель дружелюбно подмигнула зеленым.

«Счет пополнен. Благодарим, что вы выбрали нас. Ваш…»

Ментал-визуализатор, приобретенный нелегально, на черном рынке, жрал энергию, как черная дыра окружающий континуум. Коттедж Густлана Хиза потреблял энергии едва ли не больше, чем весь пригородный поселок, включая торгово-развлекательный центр и ассенизаторский комплекс. Энергокомпанию чрезвычайно заинтересовал этот факт. Настолько, что они даже прислали своего представителя. Точнее, двух представителей: юношу в прекрасной физической форме и мужчину средних лет с острым внимательным взглядом. Представители вежливо интересовались, в порядке ли энергосистема коттеджа, не нуждается ли она в настройке и настойчиво предлагали свою помощь. Густ отговорился тем, что разрабатывает новые методы модификации, а это требует значительных ресурсов. Он изо всех сил старался быть убедительным, и, кажется, у него получилось. Во всяком случае, энергетики его больше не беспокоили.

***

- Эрик, что случилось?

Мэри сидела в постели и, зевая, терла глаза. Потом сонно улыбнулась мужу.

- Ты чего вскочил? Уже утро? Я проспала?

В коридоре торопливым стаккато прошлепали детские шаги.

- Мам, пап, нам страшно!

- Можно мы к вам?

- Пожалуйста!

И когда это мы успели пижамы надеть? – удивился Густ. Вроде только что голыми были.

- Быстро сюда! – скомандовал он, откидывая одеяло. – Замерзнуть хотите? Давно не болели?

Дети деловитыми тараканами забрались в кровать и завозились, устраиваясь между родителями, хихикая и пинаясь холодными пятками.

- Сказку, - заныли они. – Пап, хотим сказку.

- Мало вам сказок? – возмутилась Мэри. – Папа хочет спать, папе завтра на работу! Ну-ка, быстро закрыли глаза!

- Закрыли глаза и слушаем, - таинственным голосом подхватил Густ. – Значит, так. Далеко-далеко, на самом краю Галактики жила-была принцесса. Самая добрая, самая красивая в мире. Но злая колдунья превратила ее в чудовище…

Густлан Хиз был счастлив. Все будет хорошо, подумал он, все обязательно будет хорошо.

Главное, вовремя вносить абонентскую плату.

-24-

«Мечтательницу» Озгуна выкупили из передвижного цирка. Владельцу не очень хотелось расставаться с ценным уродцем, но странные покупатели предложили за нее хорошие деньги. К тому же девчонка хирела от внутренних болячек, с каждым месяцем все больше и больше, и было ясно, что долго она не протянет. И сделка состоялась, к полному удовлетворению всех договаривающихся сторон.

Мечтательницей Озгун назвал ее не зря – девушка страдала олигофренией в легкой степени. Не то, чтобы это бросалось в глаза всем и каждому, девушка была достаточно разумна, только излишне доверчива и непрактична. А еще она была нежна, беззащитна и производила впечатление существа не от мира сего. Этакий безгрешный ангел, по ошибке заключенный в темницу человеческой плоти.

О беременности ангела узнали случайно – эксперт, в прошлом врач, оценивая голограмму модели, заметил некоторые косвенные признаки и забил тревогу. На Тулуну, родину ангела, срочно вылетела опытная полевая группа: военврач и три гипнолога. Все прошло без сучка, без задоринки, пробы были доставлены в лабораторию. Экспресс-анализ подтвердил – мечтательница беременна, и отцом ребенка является Озгун Тарпенда. Встал вопрос, что с этим делать?

Судьба самой девушки не вызывала опасений, мечтательница была устроена более чем хорошо. Учитывая ее красоту, доверчивость и непрактичность, девушку поместили в закрытый монастырь с очень строгим уставом - там она была в полной безопасности. Новоиспеченную послушницу снабдили легендой: незаконнорожденная дочь одного очень, очень известного вельможи, имени которого лучше не называть. Пока отец был в силах, он сам заботился о дочери, но теперь, одряхлев и чувствуя приближение смерти… ну, вы понимаете… Легенду подкрепили весьма внушительной суммой, и понятливые монахини не стали задавать лишних вопросов.

Нет, проблема была куда как серьезней – ребенок.

Тулунец по матери, по отцу он был урожденным гражданином Галактической Лиги. И встал вопрос – можно ли допустить, чтобы не рожденный еще гражданин, чья принадлежность к цивилизованным расам подтверждена официально, жил в дикарских условиях? Данную проблему существенно усложнял тот факт, что уродство матери имело генетическое происхождение - мальчик, увы, унаследовал дефектные гены и тоже родится уродом.

- К счастью, срок беременности позволяет вмешательство, - продолжал куратор Озгуна на Тулуне, высокий смуглый чандиец. – Я взял на себя смелость передать образцы матери нашим врачам. Со дня на день будут готовы мод-локусы, которые заменят поврежденные участки генов плода. Один укол, три-четыре недели онтогенеза, и ребенок родится здоровым. Что, конечно, не отменяет поднятого нами вопроса.

- Ничего себе вопрос! – возмутилась миловидная женщина в первом ряду. - Отнять ребенка у матери! Вы это серьезно?

- Право отец, - возразил ей риддиец. – Свято есть. Дочь к мать, сын к отец. Всегда.

- Вы эту свою шовинистическую пропаганду бросьте! – Красивое лицо женщины исказилось, пошло красными пятнами. – Если у вас женщины не имеют права голоса и считаются чуть ли не имуществом, то в цивилизованном мире все по другому! Ваша модель общества отвратительна и недопустима, и я требую…

- Советница Кольбух! - Голос председателя Салунка громыхнул набатным колоколом. Отразившись от сводчатого потолка, он заполнил все помещение, сделав любой разговор невозможным. – Я прошу вас быть сдержанней. Иначе я лишу вас права голоса. Вы меня поняли, советник Кольбух?

Чуть поколебавшись, Кольбух неохотно кивнула. При этом метнув в риддийца убийственный взгляд. Я подчиняюсь дисциплине, говорил этот взгляд, но после Совета я все тебе выскажу, тупой самодовольный самец.

- Хочу так же напомнить уважаемым коллегам, - продолжал Салунк, - что женщины Ридды весьма уступают мужчинам в умственном отношении. Навряд ли вы, советник Кольбух, найдете там приятных собеседниц и последовательниц ваших прогрессивных идей. Вас просто не поймут. Увы, способность к речи у риддийцев сцеплена с полом, так что… - Салунк развел руками. – Но зато все мужчины-риддицы проявляют самую нежную заботу в отношении своих женщин. Они ухожены, обласканы, ни в чем не нуждаются. Любое их желание исполняется незамедлительно. Какое еще общество может похвастаться подобным?

По лицу советницы было понятно, что она ни в чем не убеждена, и только угроза председателя удерживает ее от гневной отповеди.

- Забота, - кивнул риддиец. – Очень сильно забота есть. Толстен жена – хорошо жена. Молодой есть – красиво. Старый есть - вкусно.

- Но вернемся к ребенку Озгуна Тарпенды, - поспешно перебил риддийца Салунк. - Коллега Кольбух подняла очень важный вопрос – этично ли отбирать ребенка-полукровку у матери? Учитывая, что отец ничего о ребенке не знает и вообще слишком молод, чтобы взять на себя ответственность за сына? Казалось бы, двух мнений тут быть не может. Но я хочу обратить ваше внимание на несколько существенных моментов. Прошу вас, продолжайте, коллега Прачал.

Во время перепалки чандиец сохранял полную невозмутимость, стоял, скрестив руки на груди, и даже глаза прикрыл, терпеливо пережидая короткую бурю. Услышав приглашение председателя, он открыл глаза и в упор уставился на советника Кольбух.

- Моменты эти и впрямь существенны. Начну по порядку. Во-первых, мать ребенка умственно неполноценна и не может быть признана дееспособной. Во-вторых, ребенок – мальчик. В-третьих, мальчик родится в монастыре. В-четвертых, в женском монастыре. В-пятых, он будет переведен в мужской монастырь, как только можно будет отлучить его от груди. Вывод: мальчик лишится не только отца, но и матери. Другими словами, он останется круглой сиротой, причем в закрытом и весьма специфическом сообществе. Я не говорю, что это плохо, я вообще не хочу и не имею права высказывать оценочные суждения. Меня просили собрать информацию – я это сделал.

Прачал коротко поклонился и сел. На его лице читалось удовлетворение от хорошо выполненной работы.

- Что, у нас куска хлеба для мальчишки не найдется? – буркнула советник Мийота. – Лига не разорится.

И вопрос был решен.

Зародыш извлекут из тела матери и передадут в перинатальный центр. Там его поместят в инкубатор, введут мод-локусы, а когда мальчик родится, ему подыщут приемную семью. О том, чтобы вместе с ребенком забрать и его мать, даже речи не шло, это было категорически запрещено.

А потом председатель Салунк объявил перерыв.

***

- Как тебе сегодняшнее представление? – хмуро спросил Бертоз. Килликан пожал плечами.

- Ты же знаешь, я на Совете в первый раз. Мне просто не с чем сравнивать. Но вообще, впечатление сильное, и я…

- А мне есть с чем, - перебил его Бертоз. – И то, что сейчас происходит, мне очень не нравится. Ты видел тархонов? Тебе ничего не показалось странным?

- Нет, - признался Килликан. – Тархоны как тархоны. Сидели, слушали.

- И молчали! – Бертоз подался вперед, и сейчас в окошке приват-чата были видны только его глаза – усталые, с набрякшими веками, в красных прожилках. – Тиль, это же известные склочники! Их же хлебом не корми, дать только свару затеять! А они – молчали. К чему бы это?

- К чему? – спросил Килликан. Он ощутил легкий укол беспокойства.

- Ты в курсе, что большинство разумных рас – гуманоиды? – вдруг спросил Бертоз.

- А это-то тут при чем?

- А при том, что не гуманоиды считают себя ущемленным меньшинством. Не все, далеко не все. Но тархоны – точно. Ты что, не знаешь? Они же на каждом углу орут насчет своих прав, требуют бесконечных уступок и преференций… и, заметь, получают их! Если так пойдет и дальше, люди без их разрешения шагу не смогут сделать. Будем, как школьники, в туалет отпрашиваться. Ты слышал, что они пытались протащить в Верховный Совет закон об ограничении рождаемости для гуманоидов? Чтобы установить численный паритет?

- Краем уха, - признался Килликан. – Я не слишком интересуюсь политикой.

- Они что-то затевают, Тиль. И, боюсь, это как-то связано с твоим парнем.

- Ерунда! – с уверенностью, которой не ощущал, заявил Килликан. – Что он им сделал? Что он вообще может им сделать, этот мальчишка? Его в принципе не интересуют негуманоиды.

Я так думаю, мысленно прибавил он. Бертоз мрачно покачал головой.

- Нам надо быть начеку, Тиль. Нельзя допустить, чтобы парень пострадал.

-25-

- Господин профессор, вы давали Густлану Хизу разрешение на смену объекта?

- Нет. Это не в моей компетенции.

- Но вы знали об этом?

- Знал. Точнее – узнал. Постфактум.

- И Густлан Хиз не обсуждал с вами свою работу? Не советовался? Как ученик с учителем?

- Нет. Еще раз повторю – о смене объекта я узнал, когда уже было поздно что-то менять. Модификант вышел на финальную фиксацию.

- Не горячитесь, профессор. Вас никто ни в чем не обвиняет. Пока.

Бред какой-то, подумал Килликан, украдкой вытирая вспотевшие ладони о брюки. Он чувствовал себя как на допросе.

- Ваш студент знал, что не имел права самовольно поменять объект? Как он объяснил свой поступок?

- Психологической несовместимостью. Уважаемые советники, вы уже слышали, и не раз, насколько психокинетики зависят от эмоционального отклика модели, без этого модификация в принципе невозможна. Та, первая модель, не подходила для работы. Эмоционально тупая, так сказал Густ. И я ему верю!

Председатель Салунк жестом остановил его.

- Даю справку. Эмоциональная тупость девушки, как вы изволили выразиться, была вызвана искусственно. Другими словами, ее накачали наркотиками. Шаман племени посчитал, что встреча с колдуном окажется слишком сильным потрясением для слабого женского ума. Прошу прощения, советник Кольбух, это не мои слова, это слова шамана. Дикаря, если угодно. Так вот, придя в себя, бедная девушка обнаружила, что колдун сбежал. Бросил ее. Побрезговал. Не вынеся подобного унижения, девушка в отчаянии покончила с собой.

Зал сочувственно загудел. Килликан стиснул зубы. Плохо, подумал он, ой как плохо-то! Такое не прощается. Густу грозят серьезные неприятности, и снятым баллом он точно не отделается. Конечно, мальчик никогда не узнает, что стал невольным убийцей… но накажут его по всей строгости. И без объяснения причин.

Бертоз прав. Он что-то предчувствовал и оказался прав. И насчет тархонов тоже. Ишь, оживились, шушукаются, зар-разы. Гуманоиды им не нравятся, видите ли! У-у, ящерицы бесхвостые!

Бертоз поднял руку, прося слова.

- Прошу вас, мэтр.

- У меня вопрос. Мы все понимаем, что произошла трагедия. И Густлан Хиз виноват, это даже не обсуждается. Но – он ли один? Я хочу сказать – куда смотрел куратор? Как он допустил подобное? Подопечный самовольно покидает планету, а куратор и ухом не ведет? А ведь он был обязан уведомить предикторат! И не сделал этого. И я спрашиваю – почему? Что это? Непрофессионализм? Преступная халатность?

Так им всем! – растроганно подумал Килликан. Молодец, Бертоз. Умница, Бертоз. Всыпь им как следует! А то нашли виноватого, понимаешь. Конечно, проще простого все на мальчика свалить. Только вы и сами не без грешка, господа советники!

- Хороший вопрос, - кивнул Салунк. – По делу. Отвечаю: с куратором Эльбазом произошел несчастный случай. Прорыв биоблокады. Этого никто не мог предположить, такого раньше просто не было никогда. Эльбаз впервые оказался на варварской планете и сначала даже не понял, что заболел. Он встретил Хиза, представил ему модель и в этот же день свалился в бреду. Мы еле успели эвакуировать больного… и нам даже в голову не могло прийти, что Хиз… э-э-э…проявит нездоровую инициативу. – Салун развел руками, дружелюбно посмотрел на Килликана. – Я ведь не просто так спрашивал – не обращался ли ваш студент за помощью, за советом? Да, вы уже говорили, что нет, и я верю вам. Ведь в противном случае вы бы обязательно заметили смену модели. Заметили и сообщили бы нам. Я прав?

- Сперва я бы надрал уши идиоту, - буркнул Килликан. – Да, вы правы. Я бы поставил в известность предикторат. Без вариантов.

- Анархия, - презрительно сказала советник Мийота. – Студенческая вольница. Не пора ли покончить с ней? Я давно предлагала – нужны промежуточные отчеты. Хотя бы раз в декаду. Надеюсь, сегодня ко мне прислушаются?

Она предлагала, подумал Килликан. А мы были против. Это же творчество, вставали в позу мы. Какой тут может быть контроль, возмущались мы. Не позволим унизить наших учеников недоверием, бушевали мы.

Я всю жизнь считал предикторат сборищем тупых перестраховщиков. И оказался не прав. Если бы мы их послушались, если бы мы только их послушались! Этой трагедии просто не случилось бы.

И все равно я рад. Рад, что для мальчика, кажется, все обошлось.

- Полагаю, вы правы, советник Мийота, - кивнул председатель. – Ввиду особой важности, предлагаю вынести этот вопрос на внеочередное собрание.

- Чего там выносить? – крикнул кто-то. – Можно и сейчас все решить!

- А пока вернемся к работе Густлана Хиза, - не обратив внимания на выкрик, продолжал Салунк.

И замолчал, собрав лоб в глубокие складки. Он был явно чем-то недоволен. Чего он тянет, с тревогой подумал Килликан. Неужели еще какую-то пакость приготовил?

- Работа Густлана Хиза, - повторил Салунк и вздохнул. – Как вы понимаете, у нас было мало времени на анализ. Я сказал – мало? Я соврал – его не было вообще. Мы не имели никакой информации о Мэри Мак, не могли оценить ее психотип и составить достоверный прогноз. И поэтому вынуждены были обратиться… м-м-м… к нашим коллегам (кивок в сторону «призрака») с просьбой. С необычной просьбой, я бы сказал. Надеюсь, все присутствующие в курсе, что у наших… э-э-э… коллег очень своеобразные отношения со временем. Если упрощенно… очень упрощенно! – для них не существует прошлого или будущего. Для них время едино и неделимо, они могут двигаться вдоль временной оси в любую сторону. Точно так, как мы двигаемся в пространстве.

Ничего себе! – изумился Килликан. Наше будущее для них – открытая книга? Стало быть, будущее предопределенно и неизменно? Каждый наш шаг, каждый поступок… и никакой свободы воли? Что бы мы ни делали, о чем бы ни мечтали, это ничего не изменит? Килликан почувствовал себя букашкой, нанизанной энтомологом на булавку, и это было неприятно.

- … гораздо сложнее! Будущее поливариантно… хотя и ограниченно ключевыми точками. Миновать их мы не можем, но между ними вольны двигаться как угодно.

Прослушал, огорчился Килликан. Надо будет потом почитать что-нибудь по этому вопросу.

- Не есть доказать! – вскочил риддиец. – Морочить голова!

- Не думаю, - возразила Мийота. – Зачем им это надо – морочить нас? Скорее, мы просто не можем их понять. Отсюда ошибки в прогнозах. Но методика есть, и в большинстве случаях она работает.

Риддиец презрительно фыркнул.

- Два прогноз есть! Для мой раса. Все неправда есть. Сказать – мало данных. Морочить голова, - убежденно закончил он и с вызовом поглядел на «призрака».

Судя по всему, «призрак» остался равнодушен к выпаду.

- И, тем не менее, мы сочли возможным обратиться за консультацией. Нам нужен был хотя бы предварительный прогноз, отправная точка, от которой мы можем отталкиваться. И мы его получили. – Салунк пожевал губами, быстро взглянул на Килликана и тут же отвел взгляд. – Конечно, точность не стопроцентная… но мы обязаны принять во внимание любую вероятность…

Вот оно, похолодел профессор. Вот где главная пакость! Мальчишке, конечно, и в голову не пришло что-то там рассчитывать… да он бы и не смог, психокинетиков этому не учат… Для него главное – эстетика. Увидел подходящую модель, впечатлился… Да что он тянет? – с тоской подумал Килликан. Неужели все так плохо?

- Итак, прогноз по Мэри Мак – исходнику… Коллеги, все материалы я выложу в общий доступ Совета, позже можете ознакомиться. А сейчас я кратко. Около тридцати лет – попытка самоубийства. Неудачная, разумеется, на Дасаре психиатрия довольно развита. Потом – либо закрытая больница, либо монастырь. Ничем не примечательная жизнь и смерть от естественных причин в возрасте около пятидесяти лет.

- Психотипу соответствует? – деловито спросила «эльфийка». – Если да, то можно оставить все, как есть.

Председатель Салунк вздохнул и развел руками.

- Увы! Первая категория, не забывайте. Просто обстоятельства оказались сильнее, исходник не смог преодолеть их. Но модификант… Мэри Мак оказалась яркой личностью, очень талантливой. Она начала писать книги еще в процессе модификации… а мы с вами прекрасно знаем, как это сложно, слишком много сил отнимает сама модификация… С вероятностью более восьмидесяти процентов, Мэри Мак станет знаменитой и – богатой, - Салунк голосом выделил последнее слово.

- И что? – хмуро спросил Бертоз. – Это плохо? Богатая писательница устроит революцию на этой своей Дасаре? Подорвет моральные устои общества?

- Хуже. Она займется меценатством.

- Гм, - озадаченно произнес Бертоз.

- Сейчас объясню. В данный момент на Дасаре проживает один ученый. Гениальный, не побоюсь этого слова, ученый. По моей просьбе коллеги из технического отдела ознакомились с его работами. Так вот, они утверждают, что он намного опередил свое время. Он практически на нашем уровне… если говорить о мышлении. И почти вплотную приблизился к идее гипердвигателя.

- И что? – удивился кто-то. – И на здоровье! Выйдут в космос, одной расой в Лиге станет больше. Или что, у нас квоты ввели?

- Никаких квот! Мы с радостью примем всех, но… Коллеги, я прошу выслушать меня очень внимательно, это действительно исключительно важно. Итак, наш дасарский гений. Типичная судьба, прям как в дешевой мелодраме: современники его не понимают, он одинок и беден, как церковная мышь. Но появляется наш модификант. И тут же возникает вероятностная вилка. Паттерн первый – гений и Мэри не встречаются, гений остается нищим. Его идеи будут забыты, и Дасара выйдет в Большой Космос с опозданием лет на триста-четыреста. Паттерн второй: Мэри встречается с гением и начинает его спонсировать. Будет построена действующая модель гипердвигателя, и уже лет через сто-сто пятьдесят мы пожмем руки новым братьям по разуму.

- Проблема есть? – удивился риддиец. – Хорошо есть и так, и так. Разница нет.

Никакой, кивнул Килликан. Еще одна цивилизация вступит в дружную галактическую семью – чуть позже или чуть раньше. Стоит ли об этом говорить? И при чем тут дипломная работа Густа?

- Увы, разница есть, - тяжело вздохнул Салунк. – И огромная. Сейчас попытаюсь объяснить.

«Наверное, мне это будет проще»

Килликан закрутил головой, пытаясь понять, откуда идет голос. И не он один – большинство советников выглядели ошарашенными.

- Да, - с облегчением сказал Салунк. – Да, спасибо… э-э-э…

«Называйте меня «призрак». Так вам будет привычнее»

Приоткрыв рот, Килликан таращился на «призрака». Тот уплотнился в черный гладкий овал и слабо мерцал по краям.

- Надо же, говорящий, - пробормотал кто-то.

«Вот область пространства, где расположена планета Дасара»

На экране возникла карта Галактики. На внутреннем крае рукава Рыбы горела красная точка.

«Здесь же находятся еще две обитаемые системы. Жители одной из них недавно взяли в руки палку для охоты. Им предстоит долгий путь. Поэтому нас интересует вторая»

Килликан ждал, что «призрак» даст приближение, наложит координирующую сетку, но этого не произошло. Точные координаты планет остались неизвестными, только было понятно, что они находятся неподалеку друг от друга. Неподалеку по астрономическим меркам, разумеется, поправил себя Килликан. Вряд ли они делят одно солнце.

«Это медленная цивилизация. Цивилизация созерцателей, философов, мыслителей. Они не чужды технического прогресса, но главный их принцип – непротивление злу насилием. Очень сложный и неудобный в вашем понимании принцип, но они неукоснительно его соблюдают. Возможно потому, что их предки были травоядными. По моим прогнозам, они вот-вот выйдут в Большой Космос»

«По моим прогнозам», - отметил Килликан. Что это значит? Что «призрак» озвучивает свое личное мнение? Или он не отделяет себя от своих сорасцев? Составляет с ними одно ментальное целое?

За последний вариант говорил тот факт, что ни один «призрак» ни разу еще не произнес слово «мы».

«Цивилизация Дасары, напротив, очень быстрая. Молодая. И агрессивная, как все молодые хищники. Расширяя свою территорию, они будут защищать ее от возможных претендентов. Превентивная агрессия – это в их природе»

Мы тоже хищники, с неудовольствием подумал Килликан. Мы тоже огрызались и скалили зубы в свое время. И что? Мы же справились. И дасарцы справятся.

«Если цивилизация Дасары выйдет в Большой Космос в ближайшее время, она неизбежно столкнется с «философами». И «философы» проиграют. Точнее, сразу откажутся от борьбы. Они без боя отступят на свою планету, свернутся, и древняя цивилизация уйдет за горизонт событий. Если же Дасара опоздает, «философы» успеют вступить в Лигу и, следовательно, окажутся под ее защитой. Решать вам. Я только обозначил перспективы»

И все это из-за того, что Густ модифицировал дасарскую девчонку? – поразился Килликан.

- Слово! Требую слово!

Кричал тархон, вздыбив спинной гребень. Гребень багровел на глазах, наливаясь кровью.

Началось, тоскливо подумал Килликан. Началось. Бедный Густ.

Предыдущие главы читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-23-

Небольшой зал Совета, выполненный в виде полукруглого амфитеатра, постепенно заполнялся народом. В основном это были гуманоиды разных рас, но и другие таксоны присутствовали: профессор Килликан увидел двух киноидов, группу ярких ящероподобных тархонов и одного «призрака».

Что он здесь делает? - с тревогой подумал Килликан, разглядывая аморфное полупрозрачное нечто, колышущееся над сиденьем. Мало того, что «призрак» не гуманоид и поэтому ни черта не понимает в эстетике человеческого тела, у него и тела-то никакого нет! Никакой структуры, ни белковой, ни кремниевой, одни поля… или волны? Профессор не слишком разбирался в науке.

Словно опровергая его мнение, «призрак» сконденсировался, уплотнился, и через мгновение профессор Килликан имел счастье любоваться точной копией себя. Копия смотрела на оригинал и сочувственно улыбалась. Если это намек, с неудовольствием подумал Килликан, то я его решительно не понимаю.

Тревога Килликана имела под собой основание. «Призраки» считались специалистами по этике, все разумные расы признавали их авторитет и приглашали в качестве экспертов в особо сложных случаях. Если речь, например, шла о жизни и смерти или дело касалось судьбы целой расы.

Но ведь это обыкновенные студенческие работы, подумал Килликан. Что в них может быть такого, что потребовалось мнение «призрака»? И, главное, при чем тут я? Скоро узнаю, вздохнул Килликан, и мысль эта не прибавила ему оптимизма. Он понимал, что его пригласили не просто так, а из-за какого-то из его студентов, и даже догадывался, из-за какого именно.

Последним в зал Совета вошел мэтр Бертоз. Заняв свободное место в самом верхнем ряду, он встретился глазами с Килликаном и хмуро кивнул в знак приветствия. Вид у Бертоза был весьма решительный, словно он готовился к тяжелой схватке и был настроен идти до конца. А этот-то что тут делает? – изумился Килликан. Он не преподаватель, не предиктор, он всего лишь психокинетик, пусть даже гениальный. За каким чертом понадобилось его присутствие здесь, в зале Совета? Ситуация все меньше и меньше нравилась ему.

Вообще-то, никакого «здесь» на самом деле не было. И участники Совета могли в данный момент находиться где угодно: у себя дома, на пляже, в кабинете или даже за несколько парсеков от университета, у черта на куличиках. А ступеньки-сиденья, грубая каменная кладка стен, чадящие факелы, отбрасывающие мрачные тени на сводчатый потолок, все это являлось интерактивным воплощением фантазии самого профессора. Ему нравился такой стиль. Знакомые посмеивались над чудачеством Килликана, но беззлобно, и у многих в списках абонентов он значился как «Рыцарь». Старый рыцарь, благородный рыцарь, последний рыцарь… Жену это обижало, а самому Килликану нравилось. Несколько лет назад он даже взял пару уроков боя на мечах, но трусливо сбежал с тренировки, справедливо рассудив, что в деле преподавания знания и богатый опыт вполне заменяют меч.

Председатель Совета – незнакомый Килликану пожилой гуманоид из системы Косы – встал и поднял руку, призывая к вниманию.

- Приветствую вас, коллеги и приглашенные гости, - звучным чистым голосом произнес он. – На повестке дня сегодня двадцать семь выпускных работ факультета гуманоидной психокинетики. Пожалуйста, ознакомьтесь со списком.

Косец взмахнул рукой, и тут же в воздухе возник и с шелестом развернулся свиток – двадцать семь фамилий, выписанных четким каллиграфическим почерком. В алфавитном порядке, отметил Килликан, и этот факт немного его успокоил. Во всяком случае, имя Густлана Хиза никак не было выделено.

Конечно, мальчик совершил проступок и достоин наказания… и он, Килликан, тоже, поскольку несет всю полноту ответственности за действия своих учеников. Надерут уши, с облегчением подумал профессор. Публично. Влепят выговор, может даже с занесением. Плевать, отмахнулся он, как-нибудь переживу. В первый раз, что ли?

- Начнем, как всегда, с третьей категории.

Двадцать четыре фамилии из списка подсветились зеленым, и Килликан понимающе кивнул: до девяносто девяти процентов всех выпускных работ относились именно к этой категории. И это означало, что предикторы поработали на славу, что студенты не оплошали, что модификанты в своем новом облике никак не повлияют на историю своих планет, и, значит, не требуется никакой коррекции. Можно со спокойной душой предоставить модификанта его судьбе.

Доклады кураторов по двадцати четырем делам не заняли много времени, голосования не требовалось, и очень скоро председатель объявил, что вышеперечисленные выпускники допускаются к защите дипломов. Двадцать четыре фамилии исчезли со свитка.

Юнгас будет не слишком рад, мельком подумал профессор Килликан. Попасть в третью категорию – какой удар по самолюбию этого гордеца! Впрочем, он об этом не узнает. И никто ничего не узнает, ни про себя, ни про товарищей – все, что касается действий предиктората, строжайше засекречено.

- Вторая категория!

Профессор Килликан удивился. Профессор Килликан не поверил своим глазам. Он несколько раз моргнул, но ничего не изменилось: из трех оставшихся фамилий зеленым было подсвечено только две. Третья оставалась неактивной.

Густ. Густлан Хиз.

Он что, попал в первую категорию? Из-за такого пустяка, как самовольная смена объекта? Да как такое может быть?

- Какого черта? – вырвалось у Килликана, но его возглас утонул в гуле голосов – члены Совета были удивлены не меньше профессора. Правда, не все – кое для кого наличие первой категории не явилось новостью. В том числе и для Бертоза, отметил профессор Килликан. Вон сидит, мрачный, катает желваки на скулах. Он что, знал заранее? Догадывался?

Нечасто Совету приходилось сталкиваться с первой категорией, и каждый случай был своего рода сенсацией, требующей самого тщательного расследования.

- Вторая категория! – Косец повысил и без того громкий голос, без всякого напряжения перекрыв удивленный гул. – Коллеги, прошу тишины! Заседание продолжается. Вашему вниманию предлагается работа Амелин Шортех «Верный рыцарь».

Потом, приказал себе Килликан, все потом. Выкинь Густа из головы, до него еще дойдет очередь. А сейчас надо сосредоточиться на Амелин. Надо же, вторая категория! От нее я этого никак не ожидал. Такая всегда скромная, такая послушная девочка. Что же она такого натворила, что ее модификант требует обязательной коррекции?

Председатель взмахнул пультом, гася затихающий ропот, и на подиуме возникли две голограммы. Две модели – исходная и модифицированная. Рослый мускулистый красавец напротив страшного сморщенного карлика.

Девочка постаралась на совесть, с гордостью подумал Килликан, любуясь рыцарем. А ведь ей пришлось нелегко, совсем нелегко. Гипофиз, тимус, таламический комплекс… Железы вообще трудно поддаются модификации, то и дело норовят, подлые, пойти в разнос. Но девочка справилась отлично. И финальная фиксация выше всяческих похвал.

Профессор Килликан по праву гордился своей студенткой. И искренне не понимал, почему ее работу отнесли ко второй категории.

- Коллега Абдор, прошу с докладом.

Высокий худой косец, сорасец председателя, поднялся со своего места и, подчиняясь программе визуализации, спустился вниз. Встал рядом с моделями.

- Дело, в общем-то, простое, - неторопливо заговорил он. – Всем нам хорошо известно, что модификанты часто влюбляются в своих… э-э-э… творцов. Это случается сплошь и рядом и не зависит от пола и возраста модели. Обычно подобная влюбленность не требует специального внимания… но не в этом случае. Дело в том, что студентка Шортех была несколько неосторожна в своих высказываниях. Контраст между реальностью нашего мира и ранним средневековьем мира модификанта оказался слишком велик, и девочка испытала сильное потрясение. Своего рода цивилизационный шок, только наоборот. И разболталась. Она очень подробно и очень эмоционально делилась воспоминаниями со своей моделью, в результате чего рыцарь влюбился не столько в свою прекрасную даму, сколько в ее идеальный - по его меркам! - мир. Для него это было настоящим царствием божьим, и бедняга вообразил, что обязан воплотить его на своей планете. Он провозгласил себя посланцем бога и в данный момент собирает под свою руку войско, чтобы свергнуть тиранию местных владык. Что, разумеется, приведет к большим человеческим жертвам.

- И у него может получиться? – недоверчиво спросил кто-то. – Ведь он просто безродный одиночка. А раннее средневековье, насколько я помню, это эпоха титулов.

- У него может получиться, - кивнул коллега Абдор. – С вероятностью более восьмидесяти процентов государству грозит кровавая резня. Дело в легенде. Обитатели планеты очень религиозны, истово верят в пророчества и чудеса. Нам казалось логичным и естественным, если модификант отправится в паломничество по святым местам, чтобы вымолить себе здоровье и нормальную внешность. Случается чудо, модификанта объявляют святым или что-то вроде этого… и, если бы не несдержанность студентки Шортех, тем бы дело и кончилось.

- То есть с себя вы ответственность снимаете? – ехидно спросила сидящая в первом ряду старуха. Судя по бронзовому цвету морщинистой кожи, уроженка Тайпы.

Как же ее? Мирота? Минота? Профессор Килликан напряг память. Мийота! Айза Мийота, член-корреспондент Галактической Академии Всемирной Истории. Вдруг подумалось: интересно, она из принципа не проходит курса омоложения? Или просто исчерпала возможности своего организма?

- Разумеется, - невозмутимо отозвался Абдор. – Прогнозируя ситуацию, мы рассчитывали, что все студенты прошли соответствующий инструктаж и понимают, что такое дисциплина. Мы не ожидали, что психотип студентки Шортех будет столь радикально отличаться от характеристики, выданной университетом. Мы, советник Мийота, занимаемся, как вам известно, аборигенами. А современники… - Абдор величественно пожал плечами. – Это не в нашей компетенции.

- И все же, - ласково спросила Мийота. – Кто, по вашему мнению, виноват в случившемся?

- Кто угодно, но только не мы, - с достоинством ответил Абдор. – Не собираюсь называть никаких имен, но студентка Шортех пять лет училась в университете. Разве у нее не было преподавателей? Разве не обязаны они были объяснить девочке элементарные вещи? Она не имела права давать своей модели информации больше, чем это подразумевалось легендой.

- Па-азвольте! – сердито закричал профессор Килликан, подаваясь вперед. И не услышал своего голоса. Точнее, услышал, но в своем кабинете, где и находился. А вот в зале Совета его слова не прозвучали, только загорелся над его головой красный предупреждающий огонек, да председатель, обернувшись к Килликану, погрозил пальцем.

- Что за ерунда?

Килликан сунулся в настройки. Он плохо разбирался в софте, все делала его внучка и конечно, засранка малолетняя, не упустила возможности подшутить над дедулей с его любовью к замшелой старине. Пришлось открыть великое множество окованных медью сундуков, прежде чем он добрался до кнопки громкости. Охотничий рог оказался перечеркнут. Раздраженно сопя, Килликан ткнул в него пальцем, но ничего не произошло, значок оставался неактивным, лишая профессора возможности участвовать в дискуссии.

Килликан растерялся. Гуманитарий до мозга костей, он всегда терялся, когда сталкивался с техническими проблемами. Шепотом чертыхаясь, он полез в карман за коммуникатором, чтобы позвонить внучке, и вдруг остановился, осененный внезапной догадкой.

Его заблокировали! Ну, конечно! Да, его пригласили… но права голоса ему никто не давал. Задать вопрос, высказать свое мнение, оправдаться, в конце концов, он сможет не раньше, чем ему это позволят.

У профессора Килликана от гнева потемнело в глазах. С ним, уважаемым человеком, взрослым разумным существом, обращаются как с пустоголовым безответственным юнцом? Неслыханная наглость! Небывалое унижение!

Первым порывом Килликана было послать всех куда подальше и выключить конференцию, но он вовремя одумался – там, в зале Предикторского Совета (подлецы! ах, какие подлецы!) сейчас решались судьбы двух его студентов, и он просто не имел права самоустраниться, как бы ни топтались по его гордости.

Профессор Килликан скрипнул зубами и заставил себя вернуться к Совету.

А там советник Мийота делала из коллеги Абдора котлету. Фарш она из него делала, молекулярную биомассу, к удовольствию многих присутствующих.

Значит, кто угодно виноват, что полевые агенты прошляпили раскол правящей элиты и нарастание религиозной истерии среди народных масс на родине модификанта? Значит, кто угодно виноват в том, что коллега Абдор – между прочим, предиктор С-класса! – не сумел рассчитать степень лабильности психики модификанта при нарастании внешнего давления, вплоть до критического? А ведь для этого надо было всего лишь воспользоваться уравнением Хогмальда, известного каждому школяру. И, наверное, именно профессор Килликан виноват в том, что коллега Абдор плохо учился в свое время? Как и в том, что многоуважаемый коллега с излишней поспешностью покинул планету, не дожидаясь стабилизации объекта после его финальной фиксации? Что говорите? Критическая ситуация? Угрожающая в том числе и вам лично? Я не циничная стерва, как многие обо мне думают, и, поверьте, известие о вашей гибели меня бы ничуть не обрадовало. Но в сложившейся ситуации любой профессионал на вашем месте просто не допустил бы финальной фиксации образа. Да, даже ценой потери диплома. Но вы этого не сделали, уважаемый коллега Абдор, и теперь мы имеем то, что имеем.

- И вообще, обладай мы полной информации с самого начала, мы бы подобрали Шортех другой объект, - жестко закончила советник Мийота. – С высокой долей вероятности кровавая каша все равно бы заварилась… но она заварилась бы без нас! И я повторяю свой вопрос – кто в этом виноват, Абдор?

Абдор был жалок. Абдор был растоптан и унижен, что доставило огромное удовольствие профессору Килликану. А вот не надо валить с больной головы на здоровую, злорадно подумал он. Ишь, чего выдумал – студентов мы плохо воспитываем! Хорошо воспитываем, как надо! Но девочка психокинетик, а все психокинетики чрезвычайно чувствительны к эмоциональному фону своих моделей. Можно сказать, зависят от него. И если у вашего объекта крыша поехала, то на девочке это просто не могло не сказаться. Я еще в дисциплинарную комиссию подам, мысленно пригрозил Килликан. За угрозу психическому здоровью Амелин.

- Резюмирую, - подвел итог председатель. – Диплом Амелин Шортех допускается к защите. Дело коллеги Абдора передается в дисциплинарную комиссию, поскольку в результате его неквалифицированных действий жизнь и психическое здоровье госпожи Шортех подверглось потенциальной опасности.

На Абдора было страшно смотреть. Лицо у него застыло в страдальческой гримасе, он встал и, пошатываясь, побрел из зала, сопровождаемый сочувственным молчанием. На пороге он остановился, схватил себя рукой за горло. Килликан отвел глаза, ему было неловко.

- Вернемся к модели, коллеги. Как мы могли убедиться, она требует серьезной коррекции. Ваши предложения?

- Снять финальную фиксацию? – предложил кто-то. – Запустить возвратный механизм? Типа святой рыцарь чем-то разгневал бога, и тот лишил его милости.

- Что скажете, мэтр Бертоз? - спросил председатель, и в голосе его прозвучало неподдельное уважение. Несомненно, он был большим поклонником творчества мэтра.

Так вот зачем его позвали, подумал Килликан. Бертоз встал, коротко поклонился Совету.

- По просьбе советника Салунка (короткий кивок в сторону председателя), я тщательно исследовал модель «Верный рыцарь». И со всей ответственностью утверждаю, что финальная фиксация проведена безупречно. Снять ее невозможно.

- Нет, погодите, - вскинулся невысокий плотный старичок, судя по всему – человек. – Что вы нам голову морочите? Я, знаете ли, бывал в университете. И видел эти ваши модели… страх господень, если честно, но не об этом речь… Они же как-то возвращаются в свой истинный облик? Или так и остаются ожившими кошмарами? Вы что, сумасшедших в модели набираете? Извращенцев?

Волна веселья прокатилась по залу, и старичок грозно насупился. Похоже, он один не знал, что происходит с моделями, когда в них отпадает надобность. Нет, не один – еще по меньшей мере десяток лиц выражали неподдельный интерес.

- А вот мы сейчас спросим профессора Килликана, он нам все доступно объяснит, - ласково предложил председатель Салунк. – Прошу вас, профессор.

Килликан взглянул на охотничий рог – тот игриво подмигивал зеленым. Мол, говори, пока дозволено. Килликан откашлялся.

- Уважаемые… э-э-э… коллеги… («Советники», - поправили его). Да, простите… Уважаемые советники… Дело в том, что…

Какого черта я мнусь? – вдруг разозлился Килликан. Я им кто, мальчик? Я – уважаемый человек, профессор, между прочим! Он встал, сурово оглядел притихшую аудиторию и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться по кабинету, как частенько делал, читая лекции.

- Итак, существуют два метода модификации моделей. Без финальной фиксации и с финальной фиксацией. Первым способом пользуются на первых курсах (извините за тавтологию, мысленно прибавил Килликан, но вслух говорить этого не стал. Еще чего!). В этом случае модель, лишенная психокинетического воздействия, в самые короткие сроки – от одного до трех дней – возвращается на свой базовый уровень. Без всяких последствий для себя. Второй способ разрешен студентам пятого, выпускного курса… собственно, этот курс целиком посвящен финальной фиксации, студенты нарабатывают опыт, оттачивают навыки… Правильно зафиксированный модификант теряет способности к спонтанному рефиксированию, и для возвращение к первичному облику ему требуется помощь. Это называется обратная ступенчатая модификация – студенты шаг за шагом отменяют сделанные ими изменения. Поскольку этот процесс невозможен без добровольного согласия модификанта, – помните, что психокинетики крайне чувствительны к эмоциям модели? – то применяется так называемая отрицательная модификация. Иными словами, моделей сознательно уродуют… разумеется, полностью обратимо, просто для того, чтобы создать им стимул к возвращению в свой природный облик.

- И какие уродства они создают, эти ваши студенты? – полюбопытствовал кто-то.

Профессор Килликан открыл было рот, чтобы дать гневную отповедь бесцеремонной особе, но его опередил мэтр Бертоз.

- Разные, - сказал он, сладко жмурясь от воспоминаний. – Самые разные. У кого на что фантазии хватает. Можно отрастить лишнюю конечность или голову. Это будет не действующая конечность и безмозглая голова, но впечатление производит сильное. Хотя чаще всего, конечно, довольствуются банальным старением. Оно требует меньше усилий и гарантирует желание модификанта помолодеть.

- Ого! – весело сказала миниатюрная женщина, похожая на эльфа. – Ничего себе они там развлекаются!

Зал грохнул смехом, и даже председатель не удержался от улыбки.

- Но я очень сомневаюсь, что наш модификант добровольно согласится на это! – повысив голос, упрямо закончил Килликан.

Советник Салунк снова стал серьезным.

- Это так, - кивнул он. – Добровольно наш рыцарь на это не пойдет. Но оставить все, как есть, мы не имеем права. Советник Мийота абсолютно права – психотип будущего модификанта был рассчитан с грубейшими ошибками. Святой или нет, но он лидер самой высшей пробы. Затяжная кровопролитная война неизбежна, раздробленные княжества ослабеют, а их остатки растопчут орды свирепых варваров с дубинами. Цивилизации, в том виде, в котором мы ее знаем, придет конец, местное человечество будет отброшено на тысячи лет в своем развитии. И это будет целиком и полностью наша вина. Что ж, мы совершили ошибку, нам ее и исправлять.

Кому он это все говорит? - подумал Килликан, с недоумением разглядывая сидящих в зале. Лица советников выражали терпеливую скуку, словно их вынудили выслушивать прописные истины, и только вежливость не позволяет им прервать зануду.

- Итак, ваши предложения коллеги?

Так это он мне! Я единственный здесь, кто нуждается в подобной исторической справке. Вот мне ее и дали, разжевали и в рот положили. Причем сделали это максимально деликатно, как бы между прочим напомнив мне то, что я знал, но слегка подзабыл. Что ж, будем надеяться, что и возникшую проблему они разрешат с таким же изяществом.

Килликану стало интересно, и он прибавил звук.

А советники, между тем, не торопились с предложениями. Они мялись, переглядывались, шушукались о чем-то в зарешеченных стрельчатых окошках приват-чатов. Да что это они? – удивился Килликан. Есть же очень простой, много раз апробированный метод… хотя, откуда им знать? Они же не психокинетики, они всего лишь предикторы, самые обычные аналитики, занимающиеся прогнозированием. Он посмотрел на Бертоза – мэтр сидел с отрешенным видом и явно не горел желанием просветить Совет.

Ну, так я сам это сделаю, решил Килликан. И машинально взглянул на сундук с охотничьим рогом. Ну, так и есть! Опять отключили!

Оказывается, к унизительному манипулированию можно привыкнуть. Килликан откинулся в удобном эргономическом кресле, скрестил руки на груди, криво ухмыльнулся. Вы отвели мне роль наблюдателя? Что ж, буду наблюдать.

- Полагаю, вариант с физическим устранением модификанта мы рассматривать не будем? – спросил кто-то.

- Совершенно верно, - кивнул председатель Салунк. – Хотя бы потому, что это бессмысленно – мертвый, он станет еще полезнее для своих единомышленников. Еще раз отмечу, что раскол в обществе назревает давно, религиозный фанатизм зашкаливает… идея праведной мести бросит в кровавую мясорубку даже самых осторожных и умеренных… Кстати, эвакуация модификанта с планеты тоже не принесет результата. Скорее всего, его посчитают взятым живым на небо… найдутся свидетели, они всегда находятся… а небесный покровитель, причем вышедший, так сказать, из народа, слишком значительная величина, чтобы ею можно было пренебречь…Коллеги, единственный выход – это дискредитировать нашего «святого». Это сразу снизит накал страстей на несколько порядков… войну, разумеется, это не отменит, война будет, но уже не приведет к таким ужасающим результатам. И нам с вами необходимо найти приемлемый способ дискредитации.

- Может, устроить ему свидание с какой-нибудь любвеобильной красоткой? – предложила похожая на эльфа женщина, плотоядно разглядывая великолепную фигуру рыцаря. Судя по выражению ее лица, она и сама была не прочь выступить в роли соблазнительницы. – Как у них там с целибатом?

- С целибатом у них все хорошо, - с сожалением ответил Салунк. – В смысле, его нет. Каждый мужчина, не оставивший потомства, попадает в ад. Это касается не только мирян, но и монахов, отшельников и святых всех мастей.

- Жаль, - разочарованно протянула "эльфийка".

- Моя знать, - подал голос риддиец, с головой закутанный в черно-белый плащ. – Есть хороший способ – неправда есть сказать. Сильный неправда.

Шамшур? Килликан дал увеличение, пригляделся. Нет, вроде не он. Или все-таки он? Килликан, к своему стыду, плохо различал риддийцев, что не раз приводило к конфузам.

- Вы имеете в виду ложные слухи? – заинтересовался старичок. – Грязные сплетни?

- Грязь, - кивнул риддиец. – Очень много грязь. Мы уметь, как. Мы научить есть.

- Мы не сомневаемся в ваших талантах, коллега Фефлит, - показалось Килликану, или в тоне председателя прозвучала скрытая ирония? – Идея, действительно, хорошая… и местные сами пришли к ней. Пропаганда… точнее, контрпропаганда идет полным ходом, но, к сожалению, не работает. Выражаясь поэтически, к нашему рыцарю никакая грязь не прилипает.

- Дикари, - пренебрежительно заметил риддиец. – Не знать как. Талант без.

Дайте мне волю, говорил его вид, дайте мне развернуться, и от репутации вашего модификанта даже мокрого места не останется.

Тут слово взяла советник Мийота.

Слишком много болтовни, объявила она. Мы переливаем из пустого в порожнее, а между тем решение лежит на поверхности. Обратная модификация – вот единственно верное решение в данной ситуации! И не надо мне говорить, что она невозможна, я знаю, что это не так. И мэтр Бертоз тоже знает, не правда ли, мэтр? Это же совсем несложно, если подключить к операции гипнолога. Желательно с опытом работы в полевых условиях. Как это уже было двадцать семь лет назад. Ведь так, мэтр?

«Так!» - очень довольный, кивнул профессор Килликан. Он понятия не имел, что там произошло двадцать семь лет назад, но гипнологи были незаменимы в тех редких случаях, когда модификант был категорически против возвращения к прежнему облику. Гипнолог лишал бунтовщика воли, и психокинетик запускал рефиксацию. Три-четыре дня, максимум неделя, и все заканчивалось. Вот так, просто и без затей.

Не просто, поправил себя Килликан, совсем не просто. Немногие психокинетики могут работать с обезволенным человеком, буквально единицы. Реакция модели на воздействие – это не каприз художника. Это опора, это твердь, лиши психокинетика этой опоры, и он будет беспомощно барахтаться, как неопытный космический турист в невесомости. Нет, друзья мои, модифицировать обезволенного могут лишь такие гении, как Бертоз!

Я бы, например, не взялся, вздохнул Килликан. Он не обольщался насчет своих скромных возможностей.

Внезапно он осознал, что в зале Совета стоит тишина. Все смотрели на мэтра Бертоза, а тот изучал свои сжатые кулаки с таким вниманием, словно впервые их увидел, и увиденное ему не слишком нравится.

- Гм, - сказал председатель Салунк, когда молчание стало совсем уже невыносимым. Бертоз поднял голову и обвел присутствующих тяжелым взглядом.

- Двадцать семь лет назад мой учитель Ребеске уступил просьбе Совета… очень настоятельной просьбе, я бы сказал. – Голос Бертоза звучал равнодушно и невыразительно – так могло разговаривать информационное табло с расписанием занятий. – Исправить просчет аналитиков? Он не видел в этом ничего плохого, обычная работа. И он ее выполнил. А потом случайно узнал, что этот человек… о, простите – модификант, подвергшийся рефиксации! Так вот, он покончил с собой. Надо ли объяснять, почему? По глазам вижу, что не надо, и это очень хорошо. А мой учитель испытал такое потрясение, с каким не смогли справиться лучшие психологи. Коллапс личности, слышали о таком? Он винил себя в смерти этого несчастного, лично себя! Он бросил все – работу, учеников, семью, он удалился в самоизгнание и умер там, мучаясь от отвращения к себе. До самого последнего дня – мучаясь!

Бертоз встал, обвел притихших советников взглядом.

- Ситуация повторилась. И теперь вы предлагаете мне стать убийцей? Мне? Вот вам! – Взбешенный Бертоз, не стесняясь женщин, сделал неприличный жест. – Вот! Это ваша вина, это вы убийцы! И живите теперь с этим!

В зале повисла опасная звенящая тишина, а через секунду взорвалась многоголосым возмущенным воплем. Профессор Килликан подпрыгнул от неожиданного акустического удара. Сморщившись, он выключил звук и перевел дух.

Ну, надо же, подумал он. Нет, ну, надо же…

Он впервые присутствовал на совете предикторов, и даже не представлял, какие страсти могут бушевать здесь. Ему казалось: ну, собрались аналитики, тихие безобидные теоретики; ну, копаются в своих исторических аналогиях, пытаясь изобрести формулу идеального общества. Все тихо, мирно, прилично. И вдруг – такое!

В абсолютной тишине, нарушаемой лишь дыханием самого Килликана, бесновались советники. Они беззвучно разевали рты, они размахивали руками и потрясали кулаками, они вертелись, скакали и прыгали, и были сейчас похожи на стаю диких возбужденных обезьян.

Завороженный невероятным зрелищем, профессор не сразу сообразил, что советник Салунк что-то вещает. Килликан поспешно прибавил звук.

- … ни в коем случае! Эта трагедия не должна повториться! И мы этого не допустим, можете быть уверены! Как только стало ясно, что ошибка коллеги Абдора критична и влечет за собой невероятно разрушительные последствия, мы обратились к нашему уважаемому коллеге, специалисту по этике.

Все посмотрели на «призрака». Тот на секунду уплотнился и вежливо колыхнулся в ответ.

- Предложенное решение не является идеальным, разумеется, но оно хотя бы минимизирует негативные последствия для исполнителя. Другими словами, его совесть будет чиста – модификант останется жив.

- Благодарю, что позаботились о моей совести, - криво ухмыльнулся Бертоз. – И что вы предлагаете?

- Старение. Просто старение и ничего больше. Стремительное, с нелинейным ускорением по времени. За несколько дней наш прекрасный рыцарь превратится в седого морщинистого старика, и на этом его влияние прекратится. Кумир окажется повержен, и армия, лишившись идейного вдохновителя, разойдется по домам.

- Только из-за того, что он внезапно состарится? – недоверчиво спросила «эльфийка». – Нет, я понимаю, что такое необычное явление вызовет вопросы. Но разве этого достаточно, чтобы пошатнуть его авторитет?

- Представьте себе! Дело в том, что у аборигенов существует легенда о ложном святом. Некий мудрец вычислил слово, дающее власть над местным аналогом дьявола. И потребовал для себя вечную жизнь и молодость, чтобы, так сказать, без помех заниматься накоплением знаний. Увы, мудрецу этого показалось мало, со временем он возжаждал власти. И тоже получил ее. Затем он объявил себя живым богом на земле и принялся перестраивать общество по своему вкусу. Мудрец успел натворить немало дел, прежде чем на его подвиги обратил внимание господь бог. Дальше все понятно – желая примерно наказать гордеца, бог сорвал с него личину ложной молодости. На глазах тысяч свидетелей прекрасный юноша превратился в старика и умер. Даже прах его рассыпался… Разумеется, нам не нужна смерть нашего рыцаря, пусть живет, но живет – стариком. Бодрым, здоровым, ни на что не влияющим стариком. Что вы на это скажете, мэтр Бертоз?

Бертоз думал, завесив глаза густыми бровями. Советники терпеливо ждали. Наконец Бертоз пошевелился и вздохнул.

- Что ж, - неохотно сказал он. – Если так… если другого выхода нет…

- Мы немедленно начнем готовить операцию, - с огромным облегчением сказал председатель Салунк.

-20-

Десять дней пролетели возмутительно быстро. К своему немалому удивлению, Мэри легко освоилась в обществе незнакомых людей, она не испытывала ни страха, ни скованности. Ну, люди - красивые, хорошо одетые, уверенные в себе; ну, много их. И что? Даже и лучше, в толпе так легко затеряться.

Впрочем, затеряться ей не дали – откуда ни возьмись, вдруг образовались поклонники, двое молодых симпатичных парней, которые ревниво оспаривали друг у друга право на ее внимание. И Мэри с некоторым смущением призналась самой себе, что ей это нравится. Правда, танцевать она не умела, поэтому пришлось срочно выдумывать недавний перелом ноги… нет-нет, не волнуйтесь, все уже почти прошло, вот только врачи запретили нагрузку…

А еще она закончила книгу. В первую же ночь, когда сухими глазами смотрела в потолок каюты, не в силах ни заплакать, ни заснуть. Тогда ей вдруг все-все стало ясно, она схватила планшет и проработала до самого утра. А когда поставила последнюю точку, ей сразу стало легче. Ушла рвущая на части боль, осталась лишь легкая, светлая печаль и – память. Мэри приняла, что Эрика больше нет и никогда уже не будет. Поняла она это еще раньше, когда они стояли на причале… нет, еще раньше, когда он поднял ее на руки и поцеловал, поняла пронзительно остро, безошибочным женским чутьем, и было невыносимо тяжело вот так, молча и долго, прощаться с ним, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать, не забиться в истерике, не испортить последние часы ненужными слезами.

Мой маленький колдун, ты сотворил для меня чудо, и я отпускаю тебя к твоим звездам. Ты свободен!

- Ты собираешься это опубликовать? – как-то спросил Эрик, прочитав очередную главу.

Он с самого начала горячо поддерживал желание Мэри написать книгу, с интересом читал готовые главы, но никогда не высказывал своего мнения. Нравится ему или нет, одобряет или считает полной ерундой, Мэри так никогда не узнала.

- Публиковать? – удивилась Мэри. – Нет, конечно. А зачем?

- Что значит – зачем? – рассердился Эрик. – Это книга, и ей нужен читатель! Иначе теряется весь смысл. Вот, смотри, я тут у вас несколько ресурсов подобрал, где можно в общий доступ выложить.

Мэри пожала плечами:

- Ты мой читатель. Ну, еще Анна, я ей обещала. И хватит с меня. И вообще, будем считать, что это мое задание, мой отчет в свободной форме. Никому, кроме меня и моего психолога не интересный.

Эрик остался тогда очень недоволен, но Мэри уперлась всеми четырьмя лапами, и ему пришлось отступить. А сейчас засомневалась – а вдруг Эрик прав?

Самой себе она могла откровенно признаться – ей просто страшно. Выложить книгу на всеобщее обозрение, это было все равно как выйти впервые на улицу при свете дня, при скоплении народа. Но ведь тогда она справилась? Справится и сейчас! Вот только подготовится морально и сделает очередной шаг вперед!

Как жаль, что рядом нет Эрика! Уж он бы сумел ее заставить!

Умом Мэри понимала, что ничего страшного не случится. Ну, в крайнем случае, ее книгу обругают, раскритикуют в пух и прах… ну и что? Кто ей эти люди, которых она не знает и не узнает никогда? Меньше, чем никто, так – набор символов. Но почему-то одна мысль о том, книга может им не понравится, приводила ее в ужас. Смешно: от Анны она готова была выслушать любые, даже самые неприятные замечания, от Эрика тем более, а вот от незнакомых людей – нет, это выше ее сил!

Несколько раз Мэри пыталась выложить свою книгу в сеть, но каждый раз, когда нужно было ввести последнюю команду, она покрывалась холодным потом и отдергивала палец. А потом ругательски ругала себя за малодушие.

Это случилось само собой, в самом конце путешествия. Мэри собирала вещи, под руку ей попался планшет, и, прежде чем сунуть его в чемодан, она открыла нужный сайт и хладнокровно, без всякой рефлексии, пустила свою книгу в свободное плавание. Не забыв отослать ссылку Анне.

И тут же со страшной силой пожалела об этом! Ее охватила паника, захотелось ахнуть планшетом об пол и сбежать на край земли, подальше от своего позора, но она сумела взять себя в руки. И с трапа спустилась с пылающими щеками, бешено колотящимся сердцем и с выражением такой свирепой решимости на лице, что от нее шарахались все встречные.

-21-

Мэри не надеялась, что еще раз увидит Эрика. Наоборот, она была уверена, что тот покинул не только коттедж, но и Землю. Но ей было лично убедиться. На это была причина.

В крохотном палисаднике высокий загорелый мужчина, одетый лишь в шорты мастерил воздушного змея; мальчик лет пяти, сын, скорее всего, сосредоточенно наблюдал за действиями отца. Из открытого окна доносилась модная в этом сезоне песенка и женский голос, подпевающий ей.

- Эрик? – улыбаясь, переспросил мужчина. – Эрик Эрикссон? Да, только он съехал дней уже… м-м-м… дней восемь дней назад? Или семь? Клара! – позвал он. – Сколько мы уже здесь живем?

В окне показалась молодая симпатичная женщина, с любопытством взглянула на Мэри.

- Неделю, милый!

- Семь дней, - повторил мужчина, улыбаясь. – Знаете, в отпуске теряешь счет времени.

- Спасибо, - грустно сказала Мэри. – До свидания.

Она повернулась, чтобы уйти, но женщина окликнула ее.

- Вы Мэри? Мэри Мак?

- Да, - удивленно откликнулась девушка.

- Тогда подождите! Эрик просил передать вам кое-что.

Мужчина звонко хлопнул себя по лбу.

- Точно! А я и забыл! Вот склеротик!

И жизнерадостно рассмеялся. Мэри вымученно улыбнулась в ответ. Между тем, женщина скрылась в доме и через минуту вышла, держа большой плоский пакет, тщательно запакованный в плотную бумагу. Судя по всему, пакет был совсем легким.

- Это вам, - сказала женщина, вручая пакет Мэри. – Эрик предупреждал, что вы, возможно, зайдете. Хорошо, что я сегодня оказалась дома.

И она с упреком посмотрела на мужа. Тот покаянно развел руками.

- Ну, Эрик же оставил адрес. Попросил занести, если что. В любом случае, мы бы вас нашли.

***

Дома Мэри положила пакет на стол. Разобрала вещи. Приняла душ и пообедала. Потом вошла в сеть, нашла и изучила расписание Анны Волковой, записалась на прием (завтра, в десять утра). И только после этого, собравшись с духом, открыла пакет от Эрика.

Это оказалась картина. Интерактивная картина, выполненная в нарочито реалистичной манере, и Мэри задохнулась, прижав руки к груди, где бешено колотилось сердце.

На картине была она, Мэри, еще до своего чудесного преображения, невероятно, невообразимо уродливое существо. И она менялась, почти незаметно, но менялась, подчиняясь биению сердца, словно невидимый художник наносил крошечные, точно выверенные мазки. Нет, не мазки – удары. Как в бою. Он сражался с равнодушной природой, которой плевать было на свои ошибки, и одержал победу – несчастная уродина сгинула, как и не было, и теперь на Мэри смотрела очень милая, чуть смущенная девушка. А потом краски расплылись, сложились в буквы.

«Прощай, Мэри Мак»

Миг – и все исчезло, остался лишь белый гладкий пластик.

- Прощай, Эрик, - прошептала Мэри.

***

В кабинете Анны, расположенном на втором этаже большого клинического комплекса, Мэри была давно и всего два раза. И эти посещения вызвали у девушки такую депрессию, что Анна, скрепя сердце, согласилась на дистанционные сеансы. Понимала, умница, что быть на людях, это испытание выше душевных сил пациентки.

При входе в клинику Мэри приложила ладонь к идентификатору, подтвердила прием и пешком поднялась на второй этаж по широкой светлой лестнице. Народу было немного, встречные кивали и улыбались ей, она тоже кивала и улыбалась в ответ. Странно, но она ничуть не волновалась. Ей оставался последний, решительный шаг, и Мэри собиралась довести дело до конца. А там пусть будет, что будет.

Ровно в десять часов она постучала в дверь кабинета и, услышав «Да-да, войдите», толкнула дверь и шагнула за порог.

Анна сидела за своим столом. Увидев вошедшую девушку, она приветливо улыбнулась.

- Вы, наверное, ошиблись. Видите ли, у меня прием, сейчас должен прийти пациент…

- Да, - сказала Мэри, и при звуке ее голоса Анна насторожилась. – Я знаю. Мэри Мак, правильно? Ну, так это я и есть. Я пришла.

Анна продолжала приветливо улыбаться, но глаза ее мгновенно стали холодными. Несколько секунд она молчала, изучающее разглядывая девушку.

- Не очень удачная шутка, вы не находите?

- Это не шутка, - сказала Мэри. – Я – Мэри Мак. И я прошла идентификацию. Иначе как меня бы пропустили?

Она не видела, чтобы Анна нажала на тревожную кнопку, но та, конечно же, нажала, потому что в кабинет без стука вошли двое крепких мужчин и встали рядом с Мэри.

- Пройдите и присядьте в кресло, -  приказала Анна. – Сейчас разберемся.

***

Мэри провела в госпитале пять суток, и это были нелегкие сутки. Целая бригада врачей занимались ею, они вывернули девушку наизнанку, распотрошили, разложили на молекулы, на атомы, и Мэри не раз ловила себя на мысли, что понимает, что должен чувствовать расщепляемый атом. И искренне сочувствовала ему.

Все исследования выдавали одинаковый результат: она - Мэри Мак и никто другой, только невероятным образом преображенная. Никаких следов хирургических операций не было найдено, и это доводило врачей до исступления.

Мэри раз за разом пересказывала свою историю. И просто так, и под гипноизлучателем, и под наркотиками, она вспомнила массу деталей, давно, казалось, позабытых из-за своей незначительности, она ничего не скрывала и не утаивала, так что от нее в конце концов отступились.

На поиски Эрика были брошены огромные силы, но безрезультатно. Было неопровержимо доказано, что он был, что Эрик Эрикссон реальный человек, а не плод воображения Мэри, но это все. Откуда он взялся и куда делся, осталось загадкой.

***

- Я – здравомыслящий человек, - сказала Анна.

Они пили чай в бунгало Мэри. Анна выглядела совершенно измученной, она осунулась, и под глазами залегли тени.

- И я не верю в чудеса. Но в пришельцев-целителей я верю еще меньше.

- А в меня верите? – спросила Мэри.

- В вас верю, - сказала Анна. – Приходится верить.

Былая легкость отношений ушла, теперь психолог и пациент обращались друг другу на «вы». Точнее, психолог и бывший пациент, поскольку медицинская комиссия вынесла вердикт – Мэри больше не нуждается в психологической помощи, она вменяема, устойчива и дееспособна. И вольна жить так, как ей заблагорассудится, не отдавая никому отчет в своих действиях.

- Я вот думаю, может, все это внушение? Может, вы гипнотизер огромной силы, психократ? И ничего этого на самом деле нет, вы – прежняя, вы не изменились?

- Гипнотизер, который может внушить что-то приборам? – усомнилась Мэри. – Разве так бывает? Меня же исследовали вдоль и поперек, у вас же есть результаты.

Анна махнула рукой.

- Результаты, - пробормотала она. – Приборы не врут, это понятно… только вот мы видим то, что вы хотите, чтобы мы видели…

- Зачем мне это надо? – тихо спросила Мэри.

- А почему нет? Разве плохо быть нормальной? Такой, как все? А уж каким способом это будет достигнуто, не имеет принципиального значения. И если нельзя изменить себя физически, почему бы не изменить восприятие окружающих?

- Одно время я думала, что у меня галлюцинации, - помолчав, призналась Мэри. – Что на самом деле я лежу в госпитале, а все происходящее – просто бред. И когда-нибудь я очнусь.

- У меня тоже такое чувство, - вздохнула Анна. – Прямо сейчас. И все эти дни. Это ужасно… Чем вы собираетесь заниматься? – вдруг спросила она.

Мэри пожала плечами.

- Чем-нибудь, - неопределенно ответила она. – Там видно будет. Но в архив я точно не вернусь.

- Да вам и нельзя, - напомнила Анна.

История Мэри не получила никакой огласки, все случившееся удалось сохранить в тайне, чему Мэри была очень рада. Знала Анна, знали другие специалисты – небольшой круг посвященных, и этого было довольно. С Мэри взяли подписку о неразглашении, поставили соответствующий триггер и очень настойчиво порекомендовали сменить окружение. Желательно – переехать в другой город, в другую страну и начать новую жизнь, навсегда забыв о прежних друзьях и родственниках. На это Мэри согласилась с радостью – друзей как таковых у нее не было, а о родственниках она ничего не знала. И совсем была не прочь немного попутешествовать, прежде чем осесть в каком-нибудь тихом месте. Тем более что ей обещали всемерную помощь и поддержку на первых порах.

- Но, конечно, если господин Эрикссон свяжется с вами, - сказали ей, - вы обязаны немедленно поставить нас в известность. Нам бы хотелось задать ему несколько

вопросов.

На это Мэри тоже согласилась. Она была уверена, что никогда больше не увидит Эрика.

Анна допила свой чай и засобиралась. Мэри захотела ее проводить. В молчании они дошли до Приморского бульвара, где Анна оставила свою машину. Надо было прощаться, но Мэри не знала, как. Все слова вылетели у нее из головы, и девушка стояла, беспомощно глядя на своего психолога. Своего бывшего психолога и единственного друга на этой планете.

- Будь счастлива, - сказала Анна. – Очень тебя прошу, пожалуйста, будь счастлива.

Она порывисто обняла Мэри, села в машину, и через мгновение легкий яркий флаер взмыл в небо.

-22-

Огромный выставочный зал университета гудел голосами. Пестрая толпа заполняла его целиком, то тут, то там закручиваясь водоворотами вокруг выставленных работ. Студенты и профессура, гости, получившие приглашение, и нахальные авантюристы, пробравшиеся тайком, все они смотрели, оценивали, беспощадно критиковали и громогласно хвалили, заставляя конкурсантов то бледнеть от обиды, то краснеть от удовольствия.

Густ, мрачный и злой, подпирал стену, засунув сжатые кулаки в карманы. Он уже успел обежать весь зал и убедился, что все выставленные работы весьма хороши. Хороши? Да они великолепны! Яркие, насыщенные, полные жизни! Настоящие шедевры! И приемной комиссии нелегко будет выбрать из них три самых достойных.

По общему мнению, фаворитами были пятеро. «Мечтательница» Озгуна, «Юность мира» Биранды, «Жертвенность материнства» Лойзы, «Верный рыцарь» Амелины и, разумеется, Юнгас с его «Соблазнительницей».

Густ посмотрел на Мэри, на свою «Мэри Мак». Почти с ненавистью посмотрел. Как он мог быть таким дураком? Почему не довел работу до конца? Простая до примитивности, невзрачная, «Мэри Мак» терялась среди блистательного великолепия чужих работ. И этот фон… тусклый, невыразительный… зря он согласился с Тупсеном, хоть тот и считается самым многообещающим студентом на своем факультете. Надо было взять что-нибудь из библиотеки, мрачно подумал Густ. Закат на море, например, или цветущий сад. Банально? Ну и пусть! Зато хоть какой-то яркий штрих.

***

…Тупсен долго рассматривал Мэри, и Густ никак не мог понять выражение его лица. Ну не благоговение же, в самом деле? Конечно, нет. Он разочарован, уверил себя Густ, и настроение его сразу испортилось. А потом Тупсен заявил, что зрители ему не нужны и выгнал Густа из мастерской. И Густ всю ночь в одиночестве бродил по парку, старательно избегая шумных компаний. А утром ему позвонил Тупсен и устало сказал, что все готово.

- Ты что сделал? – с ужасом спросил Густ, разглядывая свою работу.

Фона, как такового, практически не было, он был едва намечен легкими штрихами. Бледно-серое небо, мелкий моросящий дождь, бледно-зеленая, седая от росы трава, и по траве шла Мэри, ничем не примечательная, невзрачная, как этот скучный пейзаж. В какой-то момент она взглянула прямо в глаза Густу, губы у нее дрогнули – то ли улыбнуться она хотела, то ли что-то сказать, и в тот же самый миг в серой пелене облаков образовалась прореха, и бледно-желтый луч солнца коснулся девушки, на мгновение облив ее фигурку легкой золотистой дымкой.

- Неплохо, - признал Густ. – Солнечный луч, это хорошо, это находка. Только… можно сделать его поярче? Это добавит выразительности образу, сделает его резче. Появится завершенность и…

- Ты ничего не понимаешь, - сказал Тупсен и менять что-либо отказался категорически…

***

Кто-то хлопнул его по плечу, от неожиданности Густ подпрыгнул и обернулся. Конечно, это оказался Юнгас, извечный соперник и верный друг. Ужасно довольный, он жизнерадостно улыбался, разглядывая Мэри.

- Неплохо, - снисходительно сказал он. – Не в твоем стиле, но тоже ничего. – Он склонил голову на бок, зажмурил один глаз. – Знаешь, мне кажется, тут ты слегка недоработал. Сыровато. Чувствуется незавершенность. Я бы на твоем месте…

- Отстань, а? – сквозь зубы попросил Густ. И без тебя тошно, мысленно добавил он.

Юнгас ухмыльнулся, еще раз хлопнул его по плечу и ушел. Но, уходя, несколько раз обернулся, и Густу показалось, что его улыбка утратила изрядную долю жизнерадостности.

Вообще, «Мэри Мак» не могла пожаловаться на отсутствие внимания. На нее смотрели. На нее пялились, таращились и разглядывали с откровенным недоумением. А, уходя, оборачивались, точно как Юнгас. Это было мучительно, и Густ малодушно подумывал о бегстве. Почему нет? Призового места ему не видать, это ясно, так что оставаться здесь и длить свой позор не имело смысла. Но что-то его удерживало.

Лица, думал он. Их лица, когда они смотрели на мою «Мэри Мак». И лица людей на далекой Дасаре, смотрящих на реальную Мэри. Они похожи, у них одинаковое выражение, словно все они чего-то ждут от Мэри. Но чего?

По залу вдруг прокатился единый вздох. Мэтр Бертоз, мэтр Бертоз, доносился со всех сторон почтительный шепот. Густ закусил губу, из всех сил борясь с желанием со всех ног броситься отсюда вон.

Мэтр Бертоз шествовал по залу, неторопливо переходя от одной скульптуры к другой. Время от времени он останавливался перед какой-нибудь работой, задавал один-два вопроса автору, давал совет или делал замечание, и шел дальше. Таким счастливчикам бешено завидовали. Еще бы! Сам Бертоз снизошел, обратил внимание, высказал свое мнение. А это дорогого стоит!

Возле «Мэри Мак» мэтр Бертоз остановился тоже, и Густ мгновенно покрылся холодным потом. Ну, вот и все, тоскливо подумал он. На что я, дурак, рассчитывал? На то, что мэтр не заметит, пройдет мимо такого образчика бездарности? А вот хрен тебе, как говорят на Дасаре. Не прошел, заметил. И сейчас устроит полный разгром. И поделом, между прочим.

Но мэтр Бертоз с разгромом не торопился. Он молча разглядывал Мэри, хмурясь и поглаживая подбородок сильными пальцами скульптора, а все вокруг затаили дыхание. Внезапно Бертоз обернулся к Густу.

- Почему – Мэри Мак? – требовательно и даже с какой-то претензией спросил он.

Густ, не ожидавший подобного вопроса, растерялся и ощетинился.

- Потому! – вызывающе вздернув подбородок, ляпнул он. – Так ее зовут, - еле слышно добавил он и отвернулся.

Это было нагло, это было грубо, никто и никогда не разговаривал со знаменитым Бертозом в таком тоне, и толпа вокруг возмущенно загудела, но мэтр не обратил внимания на грубость молокососа. Он кивнул, словно именно такого ответа и ждал, а потом снова стал смотреть на «Мэри Мак».

Мучительно долго, в полной тишине тянулись минуты. Густ уставился в пол, ему было невыносимо стыдно. Он чувствовал, как горят у него уши, и знал, что все сейчас смотрят на него. Мэтр Бертоз вздохнул, активировал исходник и некоторое время разглядывал несчастное уродливое существо, послужившее прототипом. А потом – и толпа ахнула, потрясенная, - протянул руку Густу.

- Вы умеете вовремя остановиться, - сказал он. – Благодарю за доставленное удовольствие, коллега.

- С-с-спасибо, - с трудом выдавил Густ. Он выглядел так, как будто его огрели чем-то тяжелым по затылку. Или напился вдрабадан, до полного изумления.

Профессор Килликан усмехнулся. Конечно, мальчик ничего не понимает, он слишком ошеломлен свалившимся на него счастьем. И все остальные выпускники, которые сейчас смотрят на счастливчика с нескрываемой завистью – а Юнгас, вон, и вовсе гордо развернулся и зашагал прочь – тоже ничего не понимают. С чего такая честь? – аршинными буквами написано на их лицах. Разве я хуже? Лично я? И моя работа, которой я отдал столько сил, душу вложил, ночами не спал – хуже? Нет, вы серьезно?

Идеал, думал профессор Килликан. Идеал любой ценой – вот к чему они все стремятся. Если силач, то обязательно груда распухших мышц, если красавица, то до кретинизма, до полной утраты всякой индивидуальности. Злодей у них всегда черней черной дыры, а добряк превращается в тряпку, в слизняка, которым только ленивый не помыкает. Конечно, такие ошибки совершают лишь новички, первокурсники, впервые прикоснувшиеся к живой модели, а не к имитор-тренажеру, они в восторге, они в упоении, они чувствуют себя настоящими творцами и ужасно гордятся этим. А модели, больше напоминающие карикатурных героев комиксов, шатаются по университетским коридорам, демонстрируют к восторгу толпы неохватные бицепсы, тонюсенькие талии, орлиные носы и открыто потешаются над зелеными юнцами.

Гипертрофия образа. Этим переболевают все. И все, так или иначе, выздоравливают. Ко второму, максимум - к третьему курсу, им уже можно доверить простейшую модификацию пациента, пусть даже под присмотром преподавателя. Они начинают понимать, что такое умеренность, они начинают ценить намеки и полутона, но все равно, мало кто из них способен пожертвовать выразительностью. Им кажется, что без ярко выраженных акцентов их просто не поймут, не оценят.

У выпускников, конечно, все гораздо тоньше. Расставленные ими акценты уже не так бросаются в глаза, неопытному взгляду они и вовсе малозаметны. Но они есть, они несут определенную идею… и это не плохо, ведь без идеи нет образа!

Плохо то, что эти идеи однозначны и не оставляют пространства для воображения. Верный рыцарь будет верен своей даме при любых раскладах, до самого конца; соблазнительница даже в старости будет разбивать сердца и разрушать семьи… для мертвой статичной скульптуры это позволительно, ее так и задумали, чтобы она выражала совершенно конкретную мысль… и будь ребята просто скульпторами, к ним не было бы никаких претензий! Но ведь они – психокинетики, им придется иметь дело с реальными людьми, а любой человек, даже самый скучный, гораздо глубже и многогранней любого, даже самого гениального произведения искусства.

Точка, вздохнул Килликан. Их работы словно точка, поставленная в конце рассказа. Все закончено, все ясно, и больше нечего ждать – ни плохого, ни хорошего.

А Мэри Мак, она не точка, она – многоточие. Удивительное, непредсказуемое, загадочное многоточие, а еще…

Кто-то деликатно тронул профессора за локоть. Профессор вздрогнул, обернулся и встретился глазами с коллегой Шамшуром, ридийцем из Северной Короны.

- Прекрасная работа, - чуть смущенно сказал Килликан. – Исключительная работа. Вот, не могу налюбоваться. Мальчик, безусловно, очень талантлив.

Тусклые, с треугольным зрачком, глаза Шамшура слегка выкатились и повернулись в сторону «Мэри Мак».

- Весьма, - согласился Шамшур. – Конечно, мой народ содержит другие идеалы красот. Но я так много среди вас, что есть оценить… оценивать…

Сам Шамшур, хоть и гуманоид, больше напоминал кролика, вставшего на задние лапы и нарядившегося в брючную пару. Только без длинных ушей. На унилингве он говорил с сильным акцентом – особенности физиологии мозга ридийцев дели их нечувствительными к любым гипновоздействиям. Поэтому языки они изучали самым примитивным древним способом – зубрежка, усидчивость, погружение в языковую среду. И никаких тебе гипнокурсов.

- Завтра есть заседание Совет, - продолжал он, одним глазом продолжая рассматривать Мэри, а другим уставившись на Килликана. – Вам есть присутствовать. Очень важно.

- Зачем? – удивился Килликан. – Простите, здесь, вероятно, какая-то ошибка. Трое моих студентов получают дипломы, и я, как руководитель, не имею права…

Шамшур дернул длинной, как у верблюда, верхней губой, что являлось верным признаком волнения.

- Очень важно, - повторил он. – Обязательно. Необходимо. Отказ не есть… неприемлем. Таков переданный приказатель.

Шамшур слегка подпрыгнул, обозначив вежливый поклон, и удалился, не произнеся больше ни слова. Профессор Килликан с беспокойством смотрел ему вслед.

Предыдущие главы читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-17-

Эрик лежал в шезлонге, низко надвинув соломенную шляпу, и делал вид, что спит. На самом деле, он наблюдал за Мэри.

За прошедшие три дня девушка вполне освоилась в незнакомой обстановке шумного многолюдного отеля. Во всяком случае, она перестала шарахаться от незнакомцев, научилась без запинки произносить «Очень приятно», а сегодня расхрабрилась настолько, что отошла от Эрика больше, чем на пятьдесят метров. И сейчас стояла у кромки прибоя в компании дочерна загорелого красавца, доверчиво смеясь над его незамысловатыми шутками.

- У тебя прекрасная сестренка.

На соседний шезлонг опустилась Джина и тут же приняла чрезвычайно соблазнительную позу. Она прекрасно владела своим телом, и каждое ее движение было исполнено непринужденного изящества, за которым лишь опытный взгляд мог разглядеть точный расчет и годы тренировок.

- Почему ты считаешь, что Мэри моя сестра? – спросил Эрик. Нет, подумал он почти с отчаянием, никогда Мэри не добиться подобного совершенства. С этим надо родиться.

- Ну, иначе мне бы не удалось тебя соблазнить, - рассмеялась Джина и потянулась так, что у Эрика дух захватило. Он снял шляпу и прикрыл ею шорты.

Они переспали вчера, это произошло как-то естественно и просто. Джина выглядела лет на тридцать от силы, но наметанным взглядом профессионала Эрик сразу определил, что ей не меньше пятидесяти двух. Впрочем, это ничему не помешало.

- Нет, ну а серьезно? – Эрику вдруг стало интересно.

- Серьезно? – Джина насмешливо улыбнулась. – Это видно невооруженным взглядом. Между вами нет огня. Понимаешь? Вы прекрасно относитесь друг к другу, ты о ней заботишься, опекаешь… и девочка от тебя почти не отходит… но это не любовь. Иначе бы ты давно уже вмешался.

И Джина кивнула в сторону парочки: загорелый красавец как раз положил руку на талию девушки.

- Да, - сказал Эрик. – Ты права.

И закрыл глаза.

Ничего у меня не получается, угрюмо думал он. Сколько раз ночами казалось – вот оно, решение! Самое правильное, единственно возможное, бери, да делай! Но стоило утром взглянуть на Мэри: как она ходит, как смеется, как ест или неумело, застенчиво примеряет сережки… нет, не получается! Все равно как если бы старуху нарядить в девичье платьице, замазать морщины тонной грима и уверять всех, что перед ними юная цветущая красавица. Фальшивое, жалкое, унизительное зрелище!

- Я – бездарность, - сказал Эрик. – Ну, или Мэри. А что? Бывает же такое – бездарная модель.

- Не знаю, о чем ты, но Мэри не бездарность.

Джина сидела в шезлонге, по-мужски расставив свои гладкие, загорелые, умопомрачительные ноги, и, подавшись вперед, внимательно наблюдала за девушкой. Ноздри ее раздулись, взгляд стал пристальным, и сама женщина была сейчас похожа на хищную птицу, выслеживающую добычу.

- Ты прав только в одном, Мэри – не звезда подиума. И никогда ею не станет. Она слишком бесхитростна для этого. Не умеет себя подать. И вообще... Одно из двух: или она великая актриса, или самое неиспорченное простодушное существо в мире. – Джина повернулась к Эрику. – Что у тебя на уме? – с любопытством спросила она. - Чего ты хочешь от нее?

Рассказать? – мелькнула безумная мысль. Так не поверит… И очень хорошо, что не поверит! Будем рассуждать теоретически, чисто теоретически!

- Представь, что я скульптор, - начал он.

- Легко, - кивнула Джина. – Я, кстати, примерно так о тебе и думала. Скульптор, художник… что-то в этом роде.

Эрик подозрительно взглянул на нее.

- Ну и вот, - продолжал он, - у меня есть мечта – создать идеальную, совершенную скульптуру. Есть идеи, как это сделать, есть неплохая модель, с которой можно работать. И ничего не получается. Не совмещаются они, идеи и модель. Вот я и думаю, в чем причина? Во мне? В модели?

- В тебе! – уверенно объявила Джина. – В твоем жизненном опыте… точнее, в его отсутствии. И не обижайся, дурачок! – засмеялась она. – Сам знаешь, это такой недостаток, который быстро проходит. Просто ты, мальчик, не видишь в Мэри того, что вижу я, зрелая женщина… Вот сколько мне лет, как ты думаешь? – спросила она.

- Пятьдесят два, - мстительно выпалил Эрик и прикусил язык. Но было поздно.

- Верно, - протянула Джина, с удивлением разглядывая его. – Хотя очень странно, мне больше тридцати пяти никто не дает. Откуда такая точность, малыш?

Вот и выкручивайся теперь, подумал Эрик.

- Ну, я ведь и правда скульптор. Я вижу руками. Долго объяснять, но есть такая методика… Тургор кожи, плотность мышц, деформация костей, сухожильные рефлексы… внешне это может быть незаметно, но на ощупь… Вот дай мне любую руку… даже не руку – палец, и я не ошибусь ни с полом, ни с возрастом. А уж когда в моем распоряжении все тело…

Отрежу, пообещал Эрик своему болтливому языку. Под корень. Джина откровенно рассматривала его, словно диковинную зверушку. Глаза ее странно блестели.

- Я ошиблась, - сказала она. – Ты не бездарность. Ты – гений. И Мэри тоже. Понятия не имею, кто вы такие и что между вами происходит, но я вам завидую…Ты говоришь, твои идеи не подходят для Мэри? Ты придумываешь для нее образ, а он болтается на ней, как на корове седло? Ничего удивительного. Я бы даже сказала – закономерно.

- Вот как? – спросил Эрик; он почувствовал себя уязвленным. – Интересно, почему? Я все делаю правильно.

- Именно! Вот точное слово – правильно! То есть, стандартно. Так?

- Так, - согласился Эрик. – Ну а как иначе? Понимаешь, есть определенные приемы... Я не могу рассказать тебе всего, это долго, да и вообще не нужно, просто поверь – они работают. И «стандартно» вовсе не обязательно «плохо». Две руки, две ноги, одна голова – что может быть стандартней? И, одновременно, лучше? Как там говорится? Одна голова хорошо, а две – мутант.

- Да я не об этом! – с досадой возразила Джина. – Черт, не умею я этого объяснить, в жизни не вела подобных разговоров… Просто поверь опытной женщине – никакой стандартный образ Мэри не подойдет. Наряди ее в самые роскошные тряпки, научи двигаться, как считаешь нужным, отработай каждое движение, вплоть до взмаха ресниц, и ото всего этого за версту будет нести фальшью. Мой тебе совет – оставь все как есть. Мэри хороша именно в своем естественном облике. В ней есть какая-то незавершенность, недосказанность… и это вызывает интерес. Ты обратил внимание, как на нее смотрят? Причем не только мужчины. А ведь Мэри совсем не красавица. Знаешь, в ней чувствуется что-то такое… я не могу подобрать слов… Может, обещание?

Естественный облик, подумал Эрик. Видела бы ты Мэри в ее естественном облике, ты бы изменила свое мнение о стандартах.

- И все-таки, - сказал он. – Представь, что ты волшебник. Или пластический хирург с неограниченными возможностями. Что бы ты изменила в Мэри?

- А, так ты о теле, - с легким разочарованием протянула Джина. – Ну, что ж… - Она окинула девушку цепким изучающим взглядом. – Пожалуй, можно убрать пару сантиметров с бедер, грудь чуть-чуть приподнять… губы, опять же…

- С неограниченными возможностями, - напомнил Эрик. – В прямом смысле. Можешь отрастить ей третью руку или хвост. И ты хочешь создать идеальную, совершенную модель. При этом сохранив неповторимую индивидуальность этой самой модели.

Джина надолго замолчала, задумчиво разглядывая смеющуюся Мэри.

- Сложная задача, - наконец признала она. – Именно с ней сложная. Потому что ничего в ней менять не хочется. А ведь она явно не совершенство, в ней полно маленьких изъянов. И все равно, кажется, что любое изменение – катастрофа. Что цельный образ рассыплется на кучу деталей: вот прекрасное ухо, вот исключительные глаза, вот идеальная пятка. А где сама Мэри?

- Точно! – Эрик вскочил и принялся в возбуждении расхаживать туда-сюда. – Я ведь тоже это чувствовал, только все никак понять не мог. – Внезапно он остановился и рухнул на колени перед женщиной. – Джина, я тебя обожаю! Ты моя муза! Помоги своему верному рабу! Мне нужен идеал. Но я в тупике. Что делать?

- Ничего, - твердо сказала Джина. – Если ты о Мэри, то – ничего. Оставь все, как есть.

- Не могу! Я не удовлетворен результатом!

- Тогда подожди. Отвлекись. Займись чем-нибудь другим. Месяц, другой. Дай мозгу отдых.

- Не могу. У меня очень мало времени. Надо решать прямо сейчас.

Джина нахмурилась, разговор явно начал надоедать ей.

- Не знаю, - с оттенком раздражения сказала она. – Спроси у Мэри. Она-то наверняка знает, как она хочет выглядеть. Любая девушка в ее возрасте это знает. Только, боюсь, ответ тебя разочарует своей банальностью… Извини, мне пора. Увидимся после ужина? Я приглашаю тебя на коктейль.

Джина ушла, а Эрик остался сидеть на песке, невидяще глядя перед собой.

- Я в тупике, - уныло повторил он и, зачерпнув горсть песка, высыпал его себе на голову.

***

- Нет!

- Ну, а это?

- Нет!

- Ладно. Тогда вот. Посмотри, какая красота!

- Нет, ни за что!

- Черт возьми, но почему? Что тебе не нравится?

- Все! Это все… чересчур. Это не для меня!

Эрик в бешенстве посмотрел на Мэри – дрожащую от страха, близкую к слезам, но бесконечно упрямую, а потом швырнул планшет на пол и вышел на балкон.

Два часа работы коту под хвост. А какие финалы он ей предлагал! Мэри – Воплощенная Юность; Мэри – Счастливая; Мэри – Любовь и Верность… превосходные, беспроигрышные финалы, на каждый из которых любая девушка согласилась бы с радостью и не задумываясь. Но – не Мэри, только не Мэри.

Диплом я просрал, это ясно. Впрочем, вру, диплом мне выдадут, работа ведь сделана и работа хорошая, добротная, честно скажем, работа. Но о конкурсе можно забыть. Куда там этой серой мышке до тех красавиц и красавцев, что изваяют сокурсники! Тот же Юнгас, например, у него склонность к пикантным секс-бомбочкам, и пусть мэтр Бертоз брезгливо морщит свой аристократический нос, модели Юнгаса никого не оставляют равнодушным. Так что призовое место ему обеспечено.

Не надо было раздумывать. Не надо было умничать и прикидывать, а надо было брать и делать. Перебирать варианты: один, второй, третий. Да, ступенчатая модификация дело нелегкое - и для скульптора, и для модели. Там прибавить, там убавить, оценить изменения, вернуться к исходнику, и снова, и снова… Долгий, муторный, выматывающий метод, но зато самый наглядный из всех существующих. А вот теперь времени совсем не осталось, аккурат только чтобы успеть с финальной фиксацией.

Я выбрал не ту модель, вот в чем дело. Примитивная особь, без амбиций, без воображения. Другая на ее месте вцепилась бы в свой шанс зубами, а эта… Испугалась чего-то, остановилась на полпути… сырье, заготовка, позор мастера.

Впрочем, Айнаса наверняка была бы еще хуже.

Подумав об этом, Эрик приободрился. Нет, все-таки он молодец, ей-богу молодец! И пусть Мэри не идеал, он правильно сделал, что поменял модель. Конечно, за самоуправство ему влетит, никакая инициатива не остается безнаказанной… плевать! Главное, он сделал дело, за которое не стыдно! Ну, если только самую малость.

Эрик искоса взглянул на Мэри. Та подобрала с пола планшет и теперь листала его, рассматривая финальные эскизы. Лицо у нее было тихое и задумчивое, на губах была… нет, не улыбка, а словно бы намек на улыбку. Почувствовав его взгляд, девушка подняла глаза. Протянула ему планшет, покачала головой.

- Я – Мэри Мак! - с силой произнесла она. – Просто Мэри Мак! Понимаешь?

И столько убежденности в своей правоте прозвучало в ее голосе, что Эрик кивнул. Больше они к этому вопросу не возвращались.

-18-

- Что ты думаешь насчет круиза? – спросил Эрик.

Мэри с некоторым трудом оторвалась от планшета – давно задуманный, точно рассчитанный финал ее первой повести вдруг начал провисать, расплываться, теряя простоту и лаконичность, и Мэри то злилась, то впадала в отчаяние, не понимая, в чем дело.

- Круиз? – рассеянно переспросила она. – Что за круиз?

- Обыкновенный, морской. Дней на десять. На хорошем комфортабельном лайнере.

А все дело в главном герое, подумала Мэри. Он так хотел любви и дружбы, он так хотел понравиться всем, что совершенно утратил индивидуальность. Стал слепком, оттиском противоречивых желаний других людей. Неудивительно, что даже любимая девушка потеряла к нему интерес – кому может понравиться рохля, мямля и слабак, пусть даже умный, добрый и красивый? Конечно, она его бросит, в этом нет никаких сомнений… и, может быть, это к лучшему? Главному герою придется начать все с нуля и…

- А что, неплохая мысль, - пробормотала Мэри.

Эрик сел на пол рядом с Мэри, обнял ее за плечи.

- Я рад, - сказал он. – Я очень рад, что ты согласна.

Что-то в голосе Эрика заставило Мэри оторваться от текста. Показалось ей, или действительно она услышала грусть в его словах? Она подняла голову, всмотрелась в милое, симпатичное, ставшее уже родным лицо, и с облегчением улыбнулась: Эрик был таким, как всегда, - спокойным, уверенным в себе и слегка насмешливым… Погоди, вдруг спохватилась Мэри, о чем он говорил? Чему рад?

- Я прослушала, - виновато сказала она. Эрик фыркнул.

– Я говорю – ты едешь на экскурсию. Точнее, плывешь. На чудесном морском лайнере. С баром, бассейном и танцполом. Билет я уже оплатил, так что собирайся, отплытие завтра с утра.

Приоткрыв рот, Мэри непонимающе смотрела на Эрика, а потом до нее дошло, и девушка испугалась так, что закружилась голова.

- Я? – пискнула Мэри.

- Ты.

- Одна? Без тебя?

- Одна. Без меня.

Мэри отчаянно замотала головой.

- Не поеду! Без тебя – нет, ни за что!

- Поедешь, - сказал Эрик, и было в его тоне что-то такое, от чего Мэри сразу расхотелось спорить. – Это необходимо. Не спрашивай ни о чем, просто поверь. Ты ведь раньше всегда мне верила?

- Это… ну, для финальной фиксации? – робко спросила Мэри.

- Да, - сказал Эрик, и Мэри опустила голову, стараясь скрыть набежавшие слезы.

Он прощается со мной. Нет, он уже простился! Вот он сидит, совсем рядом, я чувствую его горячую руку на своем плече, слышу его неровное дыхание, но он уже не со мной, он уже далеко, там, среди своих звезд. И никогда, никогда я его больше не увижу!

- Я болван, - вдруг хрипло сказал Эрик. – Ничего уже не исправишь… но я попробую…

Он встал и легко, как пушинку, подхватил Мэри на руки. Его карие, с зелеными крапинками глаза заслонили весь остальной мир, и Мэри утонула в них.

- Я люблю тебя, - не то сказала, не то подумала она, но Эрик понял.

- Я люблю тебя, - прошептал он.

-19-

- Всего-то десять дней, - сказал Эрик. – А потом ты вернешься… и я буду ждать тебя, - с некоторым усилием выговорил он, надеясь, что для Мэри фальшь в его голосе звучит не так явно.

- Да, - тихо сказала Мэри.

Она стояла, разглядывая белую громаду лайнера. Она вообще избегала смотреть Эрику в глаза, и от этого он чувствовал себя не в своей тарелке. То, что произошло между ними… еще вчера это казалось естественным, правильным и необходимым, а вот сегодня… Ну я же ничем ее не обидел, почти с отчаянием подумал Эрик. Ничем! Я точно знаю, что она сама этого хотела! Почему же я чувствую себя последним негодяем?

- Я тебя обидел?

Торжественно, басовито, загудел лайнер, и толпа провожающих заволновалась, замахала руками, выкрикивая напутственные пожелания. Второй гудок, а после третьего поднимут трап…

Мэри вдруг порывисто обернулась и впервые за этот день посмотрела Эрику прямо в глаза.

- Мой маленький колдун со звезд, - сказала она.

На мгновенье прижалась к нему – руками, губами, всем телом, а потом, прежде чем он успел обнять ее в ответ, отпрянула и легкой походкой, не оглядываясь, пошла к лайнеру. Эрик беспомощно смотрел ей вслед. Все было не так. Он все заранее спланировал, он все предусмотрел, расставание было неизбежным… но откуда такое чувство, что мир вокруг него рушится?

- Дурак, - с сожалением произнес чей-то голос у него над ухом. – Такая девочка. И ведь любит тебя. Эх, молодежь…

А Мэри уходила. Просто Мэри, Мэри Мак, обыкновенная, ничем не примечательная девушка, несовершенная, незавершенная, так и не ставшая идеальным воплощением его замысла… но почему-то люди вокруг замедляли свои шаги и задерживали на ней взгляд. На четверть такта замедляли, на долю секунды задерживали, не замечая этого, не отдавая себе отчета, и шли дальше, позабыв о девушке. Но Эрик видел эти взгляды, он выхватывал их как горячие угли из костра, и вопросы без ответов насмешливо улыбались ему.

Что они видят в ней, эти люди? Какие образы всплывают в их подсознании, какие чувства поднимаются из тайников души? Эрик мучительно, торопясь из всех сил, пытался понять, почувствовать, сделать своим, и в какой-то момент ему показалось, что еще чуть-чуть, еще одно маленькое усилие, и придет озарение...

Что-то тяжелое, угловатое, толкнуло его в поясницу, и грубый голос посоветовал не торчать столбом на дороге. Эрик молча повернулся и побрел прочь. Он так и не придумал название для своей работы.

И всему виной она, Мэри Мак!

Предыдущие главы читать здесь:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-15-

… Никто и никогда не выбирал себе модель, это всегда делали за них. Максимум, что им позволялось – тянуть жребий из предоставленного списка, да и то не всегда. На дипломной работе разрешили.

Эрику досталась шестнадцатилетняя Айнаса («Безымянная») из племени бай-уго: толстая бабища с ихтиозом, кривоногая, вместо ушных раковин куцые огрызки, слуховой проход отсутствует. Ну и так, по мелочи – полидактилия, кривые зубы, то, се… Не бог весть что, конечно, но, в принципе, есть, где развернуться. Будущая красавица (и как ее не бросили в костер сразу после рождения?) обитала в джунглях Суаррамо, туда Эрик и отправился.

«Суаррамо… никогда не слышала, - сказала Мэри. – Это где?»

«Неважно, - нетерпеливо сказал Эрик. - Не здесь. Не на Земле»

Всю дорогу он представлял, как снимет злые чары с заколдованной принцессы (вождям бай-уго его представили как сильного, но доброго колдуна со звезд); как счастлива будет девушка, как выйдет замуж, нарожает детишек… А потом он встретился с ней лицом к лицу и ужаснулся.

Абсолютно пустой равнодушный взгляд – ни проблеска мысли, ни следа эмоций: надежда, ожидание чуда, страх неудачи - ничего этого не было. Ей было все равно. Скажи ей кто-нибудь, что чужезвездный колдун прибыл, чтобы сожрать ее заживо, откусывая по кусочку, и то ничего бы не шевельнулось в душе Безымянной. И это при том, что умственно отсталой она не была.

«Ты мне верь, - сказал Эрик, передергиваясь от воспоминаний. – Я – психокинетик. Я такие вещи всегда чувствую. И никогда не ошибаюсь. Эмоциональная тупость – слышала о таком?»

Работая с телом, он никогда не забывал о душе. Просто не получалось забыть. Чтобы сотворить шедевр, ему требовался эмоциональный отклик модели, он зависел от этих эмоций, черпал в них вдохновение и силы. Айнаса, этот бездушный каменный истукан, вдохновлять в принципе не могла. И он сбежал.

Он честно собирался вернуться в университет, пасть в ножки продекторату, попросить другую модель. Конечно, с него снимут балл, а профессор Килликан будет страшно разочарован в своем лучшем ученике…

Плевать, плевать! Лишь бы больше никогда не видеть вселенское равнодушие в глазах этой дикарки!

Болтаясь в транзитной зоне в ожидании чартера (выбираться с Суаррамо пришлось тайно, а, значит, за свой счет), Эрик стал случайным собеседником слегка подвыпившего экзобиолога. Тот отправлялся в командировку на Дасару и был преисполнен энтузиазма.

Обожаю мутации! – восклицал он. Все почему-то относятся к мутациям, как к эво-лю-цион-ному механизму. А ведь это не так! То есть, не только так. Мутации – это еще и невр… нерп… непревзойденный исследовательский инструмент, созданный самой природой! И Дасара в этом смысле настоящее сокровище. Такого набора мутагенных факторов вы мало где найдете. Тут и природные, и техногенные, и направленные, и всякие разные. А видели бы вы, какие уродства там встречаются! В том числе и у разумных обитателей. Просто прелесть, что такое!.. Кстати, юноша, у вас хорошие умные глаза. Я определенно вижу в вас неординарную личность. Не хотите ли поработать в экс-пе-диции? У нас вечно не хватает рабочих рук. Всем подавай голубые гиганты, блуждающие системы, а старый добрый «пояс жизни» уже никого не интересует. А зря!

Конечно, зря, согласился Эрик.

Так он оказался на Земле.

***

- Я их недооценил, - признание далось Эрику нелегко. – Я думал – старые пердуны, перестраховщики, только и умеют, что талантам крылья подрезать. А они, оказывается, все просчитывали, прогнозировали. И находили нейтральные модели.

- Нейтральные? – тихо спросила Мэри.

Рассказ Эрика потряс ее. И дело было не в том, что тот оказался инопланетянином, представителем могущественной цивилизации, путешествующей по вселенной так, как мы путешествуем по Солнечной системе. Подумаешь? Фантасты уже давно все это придумали и нам рассказали. Другое по-настоящему задело душу – Айнаса. Несчастная девушка, чье место она незаконно заняла.

- Ну, это так называется – нейтральные. То есть люди, чья судьба никак не влияет на социум. Хорошо им или плохо, есть они или нет, человечеству по фиг.

- Таких большинство!

- Не скажи! – возразил Эрик. – Вот Айнаса – будь она сильной личностью, кто знает, как бы она повела себя, став красавицей? Могла бы запросто выйти замуж за сына вождя, вдохновила бы его на подвиги… Поверь, любимые жены, особенно целеустремленные и амбициозные, способны развязать любую войну. Вплоть до геноцида. Или другой вариант – не она сама, а ее прямые потомки во втором-третьем поколении окажут значительное влияние на развитие местной цивилизации.

Мэри задумалась.

- Но разве это плохо – влиять на что-то? – спросила она. – Быть лидером, вести за собой? Изменять жизнь к лучшему?

- Или к худшему, - буркнул Эрик. – Да нет, не плохо, конечно. Любая история – это история вождей, это нормально и естественно. Просто мы не должны влиять на это. Поэтому – только нейтралы. А ты… а с тобой… - он не договорил, расстроено махнул рукой.

Дурак я, дурак, говорил его вид, и о чем я только думал? Что натворил? И что теперь будет?

А Мэри совсем по-иному взглянула на Эрика. Сейчас она видела не юного прекрасного бога, сотворившего чудо, сейчас перед ней сидел обыкновенный парень, почти мальчишка. Очень талантливый и очень безответственный мальчишка. И сотворил он не чудо, а дипломную работу, нарушив при этом какие-то непонятные, но очень важные правила, и теперь боится, что взрослые рассердятся и накажут его…

Мэри протянула руку и погладила Эрика по щеке. Жест вышел почти материнским.

- Перестань, - ласково сказала она. – Ну какой из меня вождь? На что я там смогу повлиять? Я просто Мэри Мак. Обычнее меня ты вряд ли кого-то найдешь.

- Правда? – обрадовано вскричал Эрик, поворачиваясь к ней. – Знаешь, я ведь тоже так думаю! Ну нет в тебе лидерских качеств! Типичный обыватель, представитель серой массы, - он спохватился, виновато посмотрел на девушку. - Не обижайся, пожалуйста, это ведь хорошо… для нас с тобой хорошо. Правда?

- Правда, - согласилась Мэри. На какое-то мгновение она увидела себя в кабинете доктора Горри и удивилась – что это на нее нашло? Эрик и доктор Горри - совершенно ничего общего, даже сравнивать нельзя.

… Предиктивные аналитики… они ведь заботились не только о судьбе всего человечества на неведомой планете Суаррамо, судьба обыкновенного человека, модели, им тоже была небезразлична. Эта девушка, Айнаса, ее ведь собирались легализовать. В полном соответствии с мировоззренческими постулатами ее общества. Сильный колдун со звезд – что может быть обыденней?

Мой колдун, подумала Мэри, мой маленький колдун со звезд, такой сильный, такой беспомощный. Ты сотворил свое чудо, совершенно не задумываясь, как я буду с ним жить… Не думай, попросила Мэри, не надо. А то ты испугаешься и сбежишь, как уже сбежал от Айнасы. Она эмоционально тупая, ей все равно, а мне – нет. Я просто не выдержу, я сойду с ума, если процесс развернется вспять. Пожалуйста, заверши начатое, а я позабочусь об остальном.

- Четыре дня, - решительно сказала она. – Не больше. Потому что в субботу у меня сеанс.

- Я закажу номер, - с облегчением сказал Эрик.

-16-

Она потом сообразила про номер. Сообразила и испугалась – с интернатских времен она не делила ни с кем комнату, и совершенно не представляла, как себя вести. Тем более, с мужчиной. К счастью, номер оказался с двумя спальнями, и Мэри испытала огромное облегчение. Лишь в самой глубине души шевельнулось какое-то смутное сожаление.

- Какая красота!

Мэри стояла посреди огромной гостиной и с благоговейным восторгом разглядывала пушистый бежевый ковер на полу, роскошный диван, картины на стенах, живые цветы в вазах, первоклассную аппаратуру. В этой красоте нельзя жить, читалось на ее лице, сюда надо приходить как в музей и просто любоваться, не трогая ничего руками.

- Не туда смотришь, - снисходительно сказал Эрик, кивая на панорамные окна.

Мэри бабочкой порхнула к окну, отдернула легкую светлую штору и ахнула. Синее-синее море с разноцветными треугольниками парусов, белый-белый песок, зеленые пальмы и небо. Много-много неба, солнца и воздуха. Привстав на цыпочки, прижав руки к груди, Мэри вся подалась вперед, словно птица, готовая сорваться туда, в этот простор. Эрик замер, разглядывая девушку.

Это будет отличная работа, подумал он. Это будет лучшая работа на курсе и, очень может быть, лучшая работа в моей жизни. Такое иногда случается. У меня будут еще хорошие работы, да что там хорошие – прекрасные! великолепные! Я ведь по-настоящему талантлив. Но вот такой… нет, никогда мне больше не повторить подобное. Всю оставшуюся жизнь я буду стремиться к этому идеалу, к этому совершенству, и никогда его не повторю.

От этой мысли стало чуточку грустно. Грусть была хорошая, светлая, и в другое время Эрик с удовольствием посидел бы в одиночестве с бокалом вина, грезя под хорошую негромкую музыку. Но сейчас он не мог себе этого позволить – у них было всего четыре дня, а работы оставалось непочатый край.

Да, можно будет еще куда-нибудь выбраться, и не раз, но это будет уже не то. Уйдет ощущение новизны, сгладятся эмоции, и упоенный, почти экстатический восторг уже не охватит Мэри.

Эрик встряхнулся. Надо работать. Какое совершенство, о чем ты, дурачок? Сплошная незавершенность, недосказанность, все смутно, неопределенно, и невозможно понять, что же художник хотел сказать этой своей работой? Какую мысль пытался выразить?

Акценты, подумал Эрик. Это обязательно, это просто необходимо для образа. Чтобы подчеркнуть, усилить, сделать ярче. Правда, мэтр Бертоз предупреждал насчет акцентов: мол, не надо увлекаться, на елку можно столько игрушек навешать, что и саму елку не разглядишь… Но не в этом случае, решил Эрик, окидывая Мэри критическим взглядом. Вот ей как раз не помешает парочка ярких деталей, а то прям не девушка, а мышь серая.

Может, грудь ей увеличить? Чуть-чуть? И бедра. А талию заузить и удлинить. Или сделать сочнее губы? Скулы приподнять, брови пустить вразлет… Или добавить капилляров под кожу щек? Некоторые девушки умеют так мило краснеть…

Образы-наклейки не держались на Мэри, опадали, как опадает с деревьев осенняя ненужная листва.

Это потому, что Мэри в своей стихии. Да, есть разница между полулюксом и скромным бунгало, но суть их при этом не меняется – замкнутое пространство, созданное для уединения. Зона комфорта, обещающая покой и защиту.

- А вот мы сейчас это исправим, - весело сказал Эрик, расстегивая дорожную сумку. – Держи! – и он кинул девушке легкий сверток.

- Что это? – спросила Мэри, с недоумением разглядывая пестрые лоскутки ткани, соединенные разноцветными витыми шнурочками.

- Купальник, - с гордостью сказал Эрик. – Правда, классный?

Мэри растерянно приложила его к себе, сначала так, потом эдак. Нет, этот клубок ниток никак не ассоциировался у нее с купальником. Может, это какой-то набор из серии «Сделай сам»? Может, его надо собрать… сшить?

- Эрик, - жалобно сказала она. – Что мне с этим делать? Я не понимаю. Это вообще носят? Или в волосы вплетают?

- Балда, - добродушно сказал Эрик. – Самая модная вещь в этом сезоне. Ладно, помогу. Раздевайся.

Во время сеансов Мэри всегда была голая, это было необходимо. Она не стеснялась ни своей наготы, ни прикосновений Эрика. Никто ведь не стесняется своего лечащего врача? Но сейчас, одетая в микроскопический купальник, она почувствовала себя более обнаженной, чем на сеансах. И смутилась так, что на глазах выступили слезы, а лицо залило тем самым румянцем, которого, по мнению Эрика, ей не хватало.

- Отлично! – воскликнул Эрик, отступая на шаг и с законной гордостью разглядывая Мэри. – Просто замечательно!

Он поправил один шнурок, другой, потом накинул на девушку полупрозрачную хламидку и объявил, что они идут на пляж. Вот прямо сейчас. До обеда еще уйма времени, и лично у него, Эрика, нет никакого желания сидеть в номере. Ну и что, что там толпы народу? Ну и что, что будут пялиться? Во-первых, не пялиться, а смотреть, даже любоваться. А, во-вторых, любому нормальному мужчине всегда приятно взглянуть на красивую девушку. И ничего ты не голая! Нормально одета. Нормально, я тебе говорю! Здесь все так ходят, это обычная пляжная мода. Так что прекращай выдумывать всякую ерунду и вперед!

Близкая к обмороку, Мэри деревянным шагом двинулась за ним. Но на пороге словно бы очнулась, обвела роскошные апартаменты внимательным взглядом, глаза ее расширились.

- Эрик, - дрогнувшим голосом сказала она. – Это ведь стоит кучу денег. Ты с ума сошел? Такие расходы… Ты же разоришься!

- Ради красивой девушки и разориться не жалко… Шучу, шучу, не переживай! Халтурка на днях подвернулась, грех было не воспользоваться.

Эрик подмигнул, а Мэри вдруг ощутила укол ревности.

Первые главы читать здест:

https://pikabu.ru/@ZoyaKandik

-13-

Никому звонить Мэри не стала, ни Анне Волковой, ни в «скорую». Какой смысл? Если у нее галлюцинация, то они там, во внешнем мире, все уже знают. Или узнают в ближайшее время. Надо просто дождаться, пока подействует лекарство.

Галлюцинация была странная – очень реальная, с какими-то дурацкими физиологическими подробностями. Мэри ощущала голод и жажду, кишечник и мочевой пузырь время от времени напоминали о себе; Мэри ела, пила, ходила в туалет. Ночью спала, днем сидела у окна, наблюдая за нахальными чайками. Пару раз выбралась на пляж подышать свежим воздухом, и удивилась, какой этот воздух свежий резкий, с отчетливым привкусом йода.

- Хороший у меня глюк, - с удовлетворением сказала Мэри. – Однообразный, конечно, но хороший.

Однажды, словно наскучив унылой монотонностью, галлюцинация преподнесла ей сюрприз – в дверь ворвался разъяренный Эрик и с ходу принялся орать, что она, Мэри, безответственная дура, что нельзя же так – пропала с концами, а он, Эрик, чуть с ума не сошел от беспокойства, весь пляж оббегал в поисках, в каждый коттедж, в каждое бунгало заглянул, а тут их сотни, а она, разумеется, нашлась в самом последнем…

Забравшись в кресло с ногами, Мэри с улыбкой наблюдала за беснующимся Эриком. Таким она его ни разу еще не видела, и это зрелище доставило ей удовольствие.

Внезапно Эрик угомонился. Встал напротив нее, уперев руки в боки.

- Ну? – сердито сказал он. – Что случилось? Вкладывай!

- Ты – моя галлюцинация, - сообщила ему Мэри. На душе у нее было легко и спокойно.

- Я? – поразился Эрик.

- Ты. И вот это все, - Мэри помахала рукой. – И я тоже, - подумав, добавила она.

- Так, - протянул Эрик, с интересом разглядывая девушку. – Приехали.

Неожиданно он резко наклонился и сильно ущипнул Мэри за руку. Мэри взвизгнула, отшатнулась.

- А так? - воинственно спроси Эрик.

- Есть такие штуки, - сказала Мэри, разглядывая красное пятно с отпечатками ногтей. – Стигматами называются. Нередкое явление для религиозных фанатиков.

- Ты – религиозный фанатик?

- Я псих. А это почти одно и то же.

Эрик набрал в грудь воздуха, шумно выдохнул, потом прошелся по комнате, уселся на стул, устало потер щеки.

- Ну, ладно, - сказал он. – Пусть так. Ты псих, и у тебя галлюцинации. Только скажи мне, ради всего святого, с чего ты так решила? На основании чего? Я не собираюсь тебя ни в чем переубеждать, я просто хочу выслушать твою логическую цепочку. С самого начала, понимаешь? Ведь с чего-то все началось.

- Зачем тебе это?

- Я – галлюцинация, - напомнил Эрик. – Между прочим, твоя личная. И если я чего-то хочу, значит, этого хочет твое подсознание.

- Звучит логично, - согласилась Мэри. – Что ж, слушай, дорогое подсознание, и не говори, что не слышало… На меня пялятся! Палятся, показывают пальцем и смеются.

Она замолчала. И Эрик тоже молчал, подавшись всем телом вперед. Постепенно напряженное ожидание на его лице сменилось недоумением.

- И что? – разочарованно спросил он. – И это все?

- Тебе этого мало? – удивилась Мэри.

- Я просто не понимаю, при чем тут это?

- Хочешь, чтобы я все по полочкам разложила? Ладно, слушай. Я считаю себя нормальной девушкой… стала считать с недавних пор. Не знаю, как это произошло, но я придумала тебя, наши сеансы, внушила себе, что изменилась до неузнаваемости. Но это только у меня в голове. Потому что другие люди видят прежнюю Мэри Мак, уродину и калеку.

- Какие люди?

- Другие, - объяснила Мэри. – Посторонние. На бульваре, например. Они шли мне навстречу и таращились на меня во все глаза. А некоторые даже смеялись… Конечно, если они тоже созданы моим воображением, но противоречат основной идее галлюцинации… - Мэри покачала головой, вздохнула. – Ну, тогда у меня паранойя. Тогда я точно псих и место мне в мягкой уютной палате.

- Люди, значит? – странным тоном сказал Эрик.

- Ага.

- На бульваре?

- Угу.

Эрик вдруг сорвался с места, подскочил к шкафу, сорвал с вешалки платье и швырнул его Мэри.

- Одевайся, - свирепо приказал он.

- Какая наглая галлюцинация! – возмутилась Мэри. - Раскомандовалась, понимаешь. Я, между прочим, тебя создала.

- Давай, давай, создатель, не тяни время.

Ворча, Мэри подчинилась – сбросила домашний халат, накинула уличное платье. Эрик включил зеркало, растянул его по максимуму.

- Ну? – спросил он. – Что ты видишь? Только не торопись, смотри внимательно.

Мэри разглядывала свое отражение. Внимательно, как велел Эрик, сантиметр за сантиметром. Потом пожала плечами. Жест получился неожиданно изящным, и Мэри с удовольствием повторила его несколько раз.

- Ну, что, - сказала она. – Довольно милая девчонка получилась. Неплохое у меня воображение, правда?

Эрика, казалось, сейчас удар хватит.

- Стой здесь! – крикнул он. – Никуда не уходи! Я быстро!

И пулей вылетел за дверь.

- Дурачок, - усмехнулась Мэри. - Ну куда я денусь из своего бреда?

Эрик вернулся минут через пятнадцать, запыхавшийся и взъерошенный, от него пахло потом. Наверное, бежал всю дорогу, подумала Мэри. Она ненавидела, когда от людей плохо пахло, ее буквально выворачивало от запаха чужого пота, смешанного с дезодорантом. Но запах разгоряченного тела Эрика был совсем не противным. Даже возбуждающим.

В руках Эрик держал прозрачные пакеты. Разорвав их, он вытряхнул на диван какие-то разноцветные тряпки.

- Переодевайся!

Мэри послушно скинула платье, натянула синие шортики и белую футболку, обулась в легкие пляжные сандалии. Удивительно, но все оказалось в пору. Хотя… чему тут удивляться? Не чужой ведь глюк, свой, родной.

- Где ты это взял?

- В магазине. В пляжном, - нетерпеливо сказал Эрик. – Неважно. Садись на стул. Сейчас волосами твоими займемся.

Всю жизнь Мэри стриглась в автоматах – даже под угрозой расстрела она бы не пошла к живому мастеру. Бедные автоматы скрипели своими электронными мозгами, пытаясь подобрать прическу, хоть как-то скрывающую неправильную форму черепа. Результат был плачевным, никакая укладка не помогала. Одно время Мэри подумывала насчет парика, но потом махнула рукой. Плевать. Не лысая, и ладно.

Эрик обрызгал волосы Мэри фиксатором, ловкими пальцами где-то взъерошил, где-то пригладил, где-то закрутил. Отступил на шаг, окинул девушку критическим взглядом.

- Сойдет, - буркнул он. – Что я вам, парикмахер?… Ладно, а теперь что скажешь?

Мэри подошла к зеркалу, посмотрела. Симпатичная стройная девчонка… сутулится, правда, немного, и ноги… не идеал, скажем так. Модная прическа «Бриз» - короткие темно-каштановые волосы словно растрепало ветром.

- Неплохо, - снисходительно сказала она, любуясь отражением. – И даже очень. Только все равно ничего не доказывает. Я это по-прежнему я, а она – моя галлюцинация.

Эрик, кусая губы, исподлобья смотрел на Мэри. Вид у него был мрачный.

- Ну, перестань, - ласково сказала Мэри. – Не расстраивайся ты так, что уж тут поделаешь? Ну, да, я псих, у меня глюки… но мне же хорошо!

Вот бред-то какой, подумала она, собственную галлюцинацию успокаиваю. Уникальный случай в психиатрии! Неожиданно озорная мысль пришла ей в голову: а пусть она меня поцелует! То есть он, Эрик. Раз он моя галлюцинация, то обязан подчиниться!

Нет, вздохнула Мэри, ничего не выйдет. Уж больно строптивую галлюцинацию я создала, с характером.

А строптивая галлюцинация вдруг схватила ее за руку.

- Пошли!

- Куда?

- Туда! На улицу, на бульвар! К людям, упрямая ты бестолочь!

- Не пойду, - твердо сказала Мэри.

***

- С тебя-то какой спрос? Ты в жизни ничего, кроме этих своих балахонов, и не носила. Ты к ним привыкла, тебе в них уютно…

Они прогуливались по Приморскому бульвару. Не спешили по делам, а именно прогуливались, не торопясь, наслаждаясь чудесным днем. Бульвар был заполнен людьми, и никто из них: ни дети, ни женщины, ни мужчины, не обращали на Мэри никакого внимания.

Впрочем, нет, мужчины-то как раз обращали – поглядывали с интересом, улыбались, а то и подмигивали. «Не съеживайся, - шипел Эрик. – Спину прямо. Голову выше»

А как-то, когда Эрик оставил Мэри на лавочке, а сам отошел за мороженым, к девушке подсел какой-то развязный юнец и заговорил с ней. От испуга Мэри шарахнулась, и юнец сразу ушел. А уходя, несколько раз обернулся. Дикая какая-то, читалось на его удивленном лице.

- А вот я, дурак, должен был сообразить. Я, конечно, тоже к твоей кошмарной одежке привык, но голову-то надо было включать! Как можно было позволить такой симпатичной девчонке ходить черте в чем?

- Я и правда выглядела как чучело? – робко спросила Мэри.

- Как чучело? В этом своем чудовищном балахоне, в дешевых кроссовках, с прилизанными волосиками? Ты себе льстишь, радость моя! Да ты была прямо готовый псих на выгуле! Так что, по совести, это не тебя, это меня освистали, это я самое настоящее чучело.

Они гуляли долго, почти час. А потом Мэри устала, и Эрик заказал ей такси.

-14-

- Значит, ты полагаешь, что у девчонки завелся любовник? – спросил Дин.

- Полагаю, - вздохнула Анна.

Они сидели на веранде кафе и обедали. Точнее, Дин обедал, а вот Анне кусок в горло не лез последние несколько дней. Поддавшись на уговоры Дина, она заказала себе порцию шоколадного мороженого с ванильным соусом, и теперь вяло ковыряла ложечкой в подтаявшем содержимом креманки.

- Ну, может, это и неплохо, - заметил Дин. – Во всяком случае, я не вижу повода для беспокойства.

- То есть как? – изумилась Анна. – А если это маньяк?

- Почему сразу маньяк? Может, такой же… э-э-э… товарищ по несчастью? Двое одиноких людей с похожими судьбами нашли друг друга. Что в этом плохого?

Анна помотала головой.

- Нет. Будь это, как ты выражаешься, товарищ по несчастью, Мэри не стала бы его от меня скрывать. По меньшей мере, озвучила бы сам факт, что у нее появился близкий друг. А она скрывает! И очень тщательно! Значит, понимает, что в их отношениях что-то не так. Дин, она далеко не дура, она прекрасно отдает себе отчет, что ни при каких обстоятельствах не может быть интересна обыкновенному среднестатистическому мужчине. Как женщина, я имею в виду. Прости за грубость, но у нормального мужика на такое страшилище просто не встанет. Только у извращенца. Ты же видел Мэри. Разве ты со мной не согласен?

Дин вздохнул.

- Хорошо, уговорила, это извращенец, маньяк и садист. Что дальше? Что ты предлагаешь?

- Как – что? Надо найти Мэри.

- Зачем?

Анна вспыхнула и едва удержалась, чтобы не запустить в Дина раскисшим мороженым.

- Идиоткой меня считаешь?

- Ни в коем случае! Просто хочу, чтобы ты сама, своими словами, объяснила причину, по которой надо непременно разыскать любовное гнездышко твоей пациентки. Кстати, это совсем несложно, достаточно сделать официальной запрос в полицию, и они по номеру коммуникатора мигом вычислят его адрес. Итак?

- Ладно, - сдерживаясь, сказала Анна. – Я скажу. Мэри угрожает реальная опасность. Потому что рядом с ней находится психически нездоровый человек.

- И у тебя, конечно, есть доказательства?

- Нет! Зато у меня, как у лечащего врача, есть все основания предполагать, что это именно так! И как только мы найдем Мэри…

- Допустим, - перебил ее Дин. – Допустим, полиция тебе поверила. Теперь представь себе такую картину: взвод вооруженных полицейских врываются в дом к Мэри. Возможно, даже в самый интимный момент. Возможно, момент этот действительно не лишен некоторых… м-м-м… извращений. Нашу сладкую парочку хватают под белы рученьки… а они заявляют, что у них все по доброй воле и обоюдному согласию. Как думаешь, поверят честные полицейские двум совершеннолетним дееспособным гражданам? И как при этом будешь выглядеть ты? Плевать на полицию, они и не такое видали, и ты им до лампочки. Я про Мэри. Сможет ли она после такого доверять своему психологу?

- Она не узнает, - неуверенно возразила Анна.

- Напрасно ты так думаешь! Этот пазл совсем нетрудно сложить. Сколько у Мэри друзей? Скольким людям она настолько небезразлична, что к ее розыску даже привлекли полицию? То-то же! Сама говорила – она не дура. Рано или поздно Мэри тебя вычислит… и какие неприятности тебе грозят в этом случае, лучше даже не говорить.

Анна подавленно молчала. Она пришла к Дину Сэведжу как к другу и коллеге, надеясь на профессиональную консультацию и дружескую поддержку, а получила…

- Послушай, - очень мягко проговорил Дин. – Послушай меня, детка. Я – профессионал. Ты тоже, но не о тебе сейчас речь. И, как профессионал, я вижу, что последние тесты Мэри отличаются от предыдущих. Очень сильно отличаются. Причем в лучшую сторону. Мэри стала гораздо более спокойная и… - Дин задумался, подбирая нужное слово. - Счастливее? Да, именно так – она счастлива. И сейчас ее психотип практически равен психотипу любой другой счастливой девушки. Нет отчаяния, озлобленности на весь белый свет, нет никаких мыслей о самоубийстве… Ты согласна со мной?

- Да ведь об этом я тебе и толкую! – воскликнула Анна. – Это ненормально в случае с Мэри, и я…

- И ты волнуешься, потому что не видишь причины таких резких изменений.

- Не вижу! Но могу предполагать…

- И предполагаешь, конечно, самое худшее. Но почему сразу извращенец? Почему бы тебе не поискать другую причину, более позитивную? Более жизнеутверждающую?

- И ты, конечно, мне ее сейчас назовешь, – язвительно предположила Анна.

- Попробую, - кивнул Дин. – Мне это будет легче, чем тебе. Мэри не моя пациентка, у меня нет эмоциональной связи с ней, я могу рассматривать ситуацию отстраненно и с точки зрения логики, а не эмоций. Итак, читаем, - Дин открыл текстовый файл, перемотал несколько страниц в поисках нужного места. – «Профессиональные склонности – творческие профессии. Рекомендации – театр, литература, живопись» Ты сама говорила, что у Мэри явно писательский талант, что ты неоднократно советовала ей всерьез заняться творчеством. И я полагаю, что она послушалась тебя и решила написать книгу. При этом настолько вжилась в образ, в сюжет, что мир ее фантазии полностью заменил ей реальность. Она живет там, в своей книге… в своем мире, прекрасном и удивительном… и она счастлива…

Анна долго молчала, подперев кулаками подбородок и глядя вдаль.

- Что будет, когда Мэри закончит свою книгу? – спросила она.

- А что бывает с другими писателями? – пожал плечами Дин. – Начинают новую, только и всего.

Анна покачала головой.

- Мэри оторвалась от реальности, - упрямо сказала она. – Это неправильно, ты сам прекрасно это знаешь. И моя задача, как психолога, как ее единственного друга, вернуть девочку к нормальной жизни.

- К нормальной жизни? – усмехнулся Дин. – К жизни, где она урод, изгой? Где никто не подарит ей цветов, не пригласит на свидание. Где никогда не узнает любви, радости быть матерью… да простой бескорыстной дружбы не узнает никогда, потому что это тяжелый труд – быть другом такого человека. А в итоге – одинокая, тоскливая, безнадежная старость и, если повезет, быстрая и безболезненная смерть.

Анна подавленно молчала, обводя пальцем яркие веселые узоры на скатерти.

- Не мешай ей, Анечка, - мягко попросил Дин. – Даже если ты считаешь, что права на все сто – не мешай. Пусть девочка будет счастлива.

-15-

Стиль работы Эрика вновь изменился. Он перестал месить Мэри, как глину. Теперь он прикасался к ней: то слегка, едва ощутимо, то нажимая до боли, до синяков. При этом он бесцеремонно командовал: встань туда, пройдись сюда, наклонись так, повернись эдак.

Мэри послушно выполняла все, что от нее требовалось, но Эрик был недоволен. Он все время был недоволен, взгляд его стал злым, тон раздраженным, а приятная легкая трепотня канула в лету. Бывало и такое, что Эрик просто уходил из дома, ожесточенно хлопая дверью, и долго бродил в одиночестве.

Мэри ужасно страдала – она считала себя виноватой, но не знала, в чем именно. И как изменить ситуацию, не знала тоже.

Однажды Эрик исчез, просто исчез без предупреждения, и Мэри чуть с ума не сошла, представляя себе всякие ужасы.

Он утонул! Он поехал на машине и разбился! Он бросил ее, не завершив начатое дело! А у нее даже нет его номера!

Она сообразила это только теперь, когда Эрик пропал. Они никогда не созванивались, в этом просто не было нужды, она всегда приходила на сеансы в одно и то же время, а обо всех изменениях Эрик сообщал ей лично.

Интраверт по натуре, Мэри не особо страдала от своего вынужденного одиночества. Нет близких подруг или хотя бы добрых приятельниц, ну и не надо, не очень-то и хотелось. А вот сейчас, когда она оказалась в такой ситуации, а посоветоваться не с кем, пришлось горько пожалеть об этом. Она отчаянно нуждалась хоть в каком-нибудь совете, хоть в каком-нибудь сочувствии.

Она почти решилась позвонить Анне Волковой, но в последний момент, уже положив палец на сенсор вызова, вдруг передумала. Слишком многое пришлось бы объяснять, и в данном случае речь шла уже не о сокрытии малозначительных фактов, а о прямом и сознательном обмане.

Мэри была честна перед собой - она солгала. Она лгала все эти месяцы, вдохновенно и виртуозно. И сейчас ее терзали не угрызения совести, а – страх, ибо ложь своему психологу каралась жестко и беспощадно.

Меня посадят, в панике подумала Мэри. Господи ты, боже мой, как только я все расскажу, меня тут же посадят под замок, запрут в комфортабельной тюрьме, и выйду я оттуда с прочищенными мозгами, вся такая успокоенная и умиротворенная. А Эрика увижу разве что во сне.

А самое главное – как она объяснит изменения, которые произошли с ней? Уродина вдруг становится чуть ли не красавицей – кто поверит в естественность происходящего? Придется рассказывать про Эрика, а Мэри была уверена, что Эрику это не понравится. Как он обрадовался, когда она сообщила ему про увольнение! «Здорово ты придумала, - сказал он. – Чем меньше глаз, тем лучше!» Эрик явно избегал публичности и славы, не нужны они ему были. Это было странно, это было непонятно, но Мэри не задавала никаких вопросов – их двоих все устраивает, и это главное.

Она не позвонила Анне. Она не пошла в полицию. Она вообще ничего не сделала, чтобы найти Эрика, просто в каком-то отупении бродила вокруг его коттеджа, темного, пустого, закрытого, и даже плакать не могла.

А спустя целую вечность Эрик вернулся. Обхватив колени руками, дрожа от утреннего холодка, Мэри сидела на крыльце и смотрела, как он идет к ней – веселый, уверенный в себе и совсем-совсем не злой. Прежний Эрик. Ее прежний Эрик.

- Ты чего? – удивился он. – Мы же на среду договаривались, забыла? Хотя, это даже и лучше, что забыла. Пойдем!

Он подхватил ее под локоть, сунул ключ-карту в щель замка и чуть ли не волоком (у Мэри затекли ноги), втащил в дом.

- Я понял свою ошибку, - возбужденно говорил он, запихивая продрогшую девушку в угол кухонного диванчика. – Я, как баран, уперся в статику, понимаешь?.. Черт, где же чай? А, вот он!.. Статика! А нужна динамика!.. Есть будешь? Я бы чего-нибудь кинул в топку… Для объема нужна! А я не понял. Думал, красивая поза решает все. А это не так, это ошибка!.. Паштет не протух, как считаешь? Понюхай. Нормальный? Отлично… Движение – это жизнь! В том числе и в скульптуре. Она только кажется статичной, а на самом деле это просто выхваченный момент. Выхваченный взглядом творца и… тебе сколько сахару? Ах, да, один кусочек...

Эрик был охвачен безумием. Он метался по кухне, он размахивал руками и говорил, говорил, говорил… Мэри почти не слышала его.

Он вернулся, твердила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься. Он жив, он не бросил меня! Он вернулся, чтобы продолжить работу, свою странную, невозможную, фантастическую работу… Психокинетик… Ну нет такой профессии, нет! И не было никогда. Разве что – будет? Когда-нибудь?

С некоторых пор Мэри всерьез полагала, что Эрик Эриксон, скульптор, психокинетик и резонатор второго типа – пришелец из будущего.

- … на недельку? А лучше на две. Эй! Ты слышишь меня? Очнись!

Оказывается, Эрик что-то спрашивает у нее.

- Прости, - виновато сказала Мэри. – Я прослушала.

Эрик фыркнул.

- Балда! Я говорю, поедем на пару недель в Альду? Там уже совсем тепло, купальный сезон открыт. Отдохнем, развеемся. Согласна?

- Да, - послушно согласилась Мэри. – Ой, нет! Ни за что!

- Чего это сразу «нет»? – недовольно спросил Эрик. – Я думал, ты обрадуешься. Ты же нигде не была, ничего не видела. А тут – настоящее приключение. Море, пальмы, все такое.

- Я не могу!

- Боишься, - Эрик понимающе кивнул. – Это ничего, это нормально.

- Да не боюсь! – в отчаянии воскликнула Мэри. – И даже хочу, очень. Просто не могу! Если Анна узнает…

- Кто такая Анна?

Кое-как, сбиваясь и путаясь в словах, Мэри объяснила Эрику свои отношения с психологом. Рассказала про свое вранье, про программу «Маска», и что будет, если обман вскроется. Эрик помрачнел.

- Серьезное дело, - сказал он. – Я как-то об этом не подумал. Обычно этим предиктивные аналитики занимаются.

- Кто? – не поняла Мэри, но Эрик отмахнулся.

- Неважно. Люди такие, специальные. Они нам модели подбирают… там куча всяких факторов учитывается. Главное, чтобы модификанты…

- Кто?

- Ну, люди. Измененные люди. Наши модели. Ты, например, модификант… почти.

- Что значит – почти?

- Почти, это значит - почти, - объяснил Эрик. – Я тебя еще не завершил. Конечно, результат мне уже нравится, но требуется доработка и финальная фиксация образа. Не хватает некоторых акцентов… а каких, я не могу пока придумать. Поэтому я и хотел, чтобы мы куда-нибудь поехали. Новое место, новые люди, всё незнакомое, непривычное. Тебе придется приспосабливаться, ты начнешь по-другому двигаться, по-другому смотреть… а я буду наблюдать за тобой со стороны… Слушай, - вдруг рассердился он. – Что ты мне голову морочишь? Какая тебе разница, как я работаю? Ты модель или критик? Эта твоя Анна… черт, как некстати! Почему ты раньше мне ничего не говорила? Времени и так почти не осталось, а тут, пожалуйста, какой-то психолог, какой-то контроль… И что мне теперь прикажешь делать? Новую модель искать?

Эрик махнул рукой и отвернулся, вид у него был донельзя расстроенный. Мэри с удивлением разглядывала его. Надо же, набросился… а с какой стати, спрашивается? Она-то в чем виновата? Повинуясь внезапному импульсу, девушка встала, подошла к Эрику, осторожно тронула его за плечо.

- У тебя неприятности?

- У меня диплом, - хмуро отозвался Эрик. – А я – самонадеянный дурак.

(Баянометр показал совпадения с тремя произведениями двухгодичной давности, но приведенных там фраз у меня точно нет!)