Альтер. Часть II⁠⁠

Глава 7

-1-

- Мой гороскоп? Зачем он вам?

Граф с недоумением смотрел на астролога. Тот еле слышно вздохнул.

Трудно, очень трудно объяснить человеку, далекому от астрологии, тонкости и нюансы этой благородной науки. Особенно, если сам их до конца не понимаешь!

Сегодня граф, не дрогнув, выслушал окончательный вердикт – его сыну грозит реальная и неотвратимая опасность. Да, он жил с этой мыслью пять лет; да, он свыкся и примирился с ней, как свыкаются и примиряются с неотвратимостью собственной смерти. Когда-нибудь в будущем. В далеком будущем. Но узнать, что это будущее наступит через пять жалких лет… Без сомнения, граф Урмавива был очень сильным человеком.

Не хочу его обнадеживать, подумал дон Тинкоса. Не хочу подарить пусть призрачную, но все-таки надежду, а потом безжалостно отнять ее. Но я обязан использовать любой шанс для спасения мальчика! Как астролог обязан; как друг его отца.

Вчера, мысленно репетируя будущий разговор с Хуго Урмавива, дон Тинкоса придумал несколько способов… нет, не обмануть графа, но - обойти скользкую тему. Что-то недоговорить, где-то обойтись тонкой метафорой… ну, да, и соврать немного, куда же без этого! Но сейчас, глядя в это умное лицо, сквозь твердые черты которого проступала тщательно скрываемая боль, астролог понимал – бесполезно. Можно врать сколько угодно, можно сыпать трескучими терминами, непонятными для посвященных, – граф все равно добьется от него правды. Как добивался правды от пленных на поле боя.

- Я не хочу вдаваться в ненужные подробности, - голос астролога прозвучал неожиданно сухо. – Они слишком специфичны и лишь запутают вас. Скажу одно – есть вероятность, что в несчастье с вашим сыном будет виновен кто-то из близких ему людей. Очень близких. Вольно или невольно, я не знаю. Полагаю все же, что в случившемся не будет злого умысла. Просто какой-то незначительный поступок даст начало к целой цепочке случайностей, которая приведет к трагическому финалу. Это как камешек в горах – сорвавшись в неподходящем месте и в неподходящее время, он способен вызвать лавину. Ваше влияние на сына, граф, до сих пор огромно, об этом я сужу не только как астролог, но как отец, как дед. Поэтому я прошу – доверьтесь мне! Клянусь всем, что дорого мне на этом свете, я сохраню все ваши тайны, которые откроются мне! Но если в вашем будущем я сумею отыскать тот самый «камешек»… если это поможет спасти вашего сына…

Граф криво улыбнулся:

- Хватаетесь за соломинку?

- Да, - просто сказал астролог. – А что мне еще остается?

- Значит, мой гороскоп.

- Для начала. Потом, вероятно, мне понадобится гороскоп леди Беллиз… вашей дочери, вашего племянника… Дижака, наконец!

- А так же всех слуг и служанок в моем доме!

Дон Тинкоса промолчал. Это было самое тонкое, самое уязвимое место в его плане – он только предполагал, что виновником увечья Кристана станет кто-то из его близких. Это было наиболее вероятным. На самом деле злодеем, вольным или невольным, мог стать кто угодно. Кто угодно из живущих или гостящих в этом доме!

Да, соломинка! – с вызовом подумал астролог. Ну и что? А знаете ли вы, милостивые господа, что и соломинка способна сломать спину верблюда?

Работа предстояла титаническая, и дон Тинкоса не без оснований опасался, что этим самым верблюдом может стать он сам.

- Мой гороскоп, - повторил граф Урмавива. Он отвернулся с коротким смешком, похожим на всхлип, широкие его плечи поникли. – Нет у меня гороскопа, любезный мой друг, - глухо сказал он.

- Вот как? – озадаченно пробормотал дон Тинкоса.

Заказать услуги квалифицированного астролога, с фиксацией точной даты рождения (включая часы и минуты), с составлением детального гороскопа, могли только очень богатые люди. Те, кто победнее, засекали время сами, как могли: через две свечи после вечерней стражи, или – когда Венетра коснулась нижней ветки дуба, или – когда часы на башне вот-вот должны были отбить четверть… Хронометры были редки и дороги, и далеко не каждый состоятельный горожанин мог позволить себе такое удовольствие, как личный хронометр. Потом счастливый (или не очень) отец новорожденного подавал сведения в местное отделение Кулуария Высокой Науки и через месяц-другой получал на руки гороскоп младенца. Не слишком подробный, но вполне достаточный для определения самых значимых событий в жизни ребенка. Совсем уж беднякам, нищим и бродягам, а так же тем, кто родился в тюрьме, в море или вышел из чрева блудницы, полагался бесплатный «суточный» гороскоп, для которого вполне достаточно было указать приблизительное время суток: ночь, рассвет, вторая половина дня… Такие гороскопы изобиловали противоречиями и не несли никакой полезной информации для их обладателей. Дон Тинкоса (и не он один) полагал такие гороскопы вредными, называл их «смущателями умов» и призывал повсеместно запретить, как дискредитирующие Высокую Науку. Впрочем, нищие, бродяги и прочие отбросы общества и сами плевать хотели на личные гороскопы, в которых не видели никакого практического смысла.

Но чтобы граф Хуго Урмавива, славный потомок древнего рода, берущего начало в седой древности, не имел гороскопа! Это был нонсенс – ведь без гороскопа невозможно ни подтвердить титул, ни вступить в брак!

Предположим, гороскоп у графа был, причем составленный по всем правилам. А потом исчез – например, сгорел при пожаре, когда граф был еще маленьким мальчиком. Восстановить гороскоп не сложно, зная точную дату рождения, но кто вспомнит ее спустя несколько лет? Год – пожалуйста, месяц – почти наверняка… день, в конце концов. Но – час? минуту? Нет, человеческая память на это не способна. И в результате – получите и распишитесь! – «суточный» гороскоп! Который навсегда закроет перед ребенком двери в светлое будущее. Ибо хуже «суточного» гороскопа может быть только отсутствие оного! И вот родители, изнывая от тревоги за судьбу любимого чада, тайно заказывают поддельный гороскоп, приблизительно повторяющий оригинал…

Стоп, но зачем такие сложности? Зачем рисковать, нарушать закон, когда все можно сделать гораздо проще? Обратись в Кулуарий, и тебе за умеренную плату выдадут официальный дубликат!

Или все гораздо хуже – граф, будучи уже в сознательном возрасте, сам заказал подделку?

Зачем? Ну, может, в его гороскопе было нечто такое, что он хотел утаить? Тогда понятно, почему он отказывает мне в изучении своего гороскопа. Знает, что я непременно разоблачу обман.

Или…

- Не гадайте, друг мой, - с усмешкой сказал граф Урмавива, - правда надежно скрыта от людских глаз. Может быть когда-нибудь я сам расскажу вам все… но не сейчас.

Хуго Урмавива, прозванный врагами Карой Божьей, вдруг оказался рядом с астрологом, и дон Тинкоса невольно попятился – он совершенно не уловил движения опытного воина, выжившего в сотнях сражений. Граф положил руку на плечо астролога, заглянул в глаза.

- Ну, вот, - почти ласково сказал он. – Вот вы и узнали кое-что обо мне. Помните, вы поклялись сохранить это в тайне?

Рука графа (или того, кто скрывался под личиной графа! – мелькнула неожиданная мысль) была тяжелее столетнего дуба; пальцы графа сжимались, подобно кузнечным клещам; яростный взгляд жег огнем. И астролог, обмирая от ужаса, раздавленным червяком корчился под этим взглядом. А граф ждал ответа.

- Помню, - прохрипел дон Тинкоса.

-2-

Сидя на широком подоконнике, спрятавшись ото всех за тяжелой гардиной, Кристан Урмавива дулся на весь белый свет и на обманщика Кая в особенности. Не привез коня, это ладно, куда ему такую зверюгу, он еще маленький, для него и пони великоват. Но кинжал? Большой, как у папы, с ножнами и кольцами, чтобы подвешивать к поясу? Тоже не привез! А ведь обещал! И обманул. И даже прощения не попросил! Вообще слова вчера не сказал, как приехал, так сразу спать пошел.

Правда, няня объяснила, что Кай переживает, потому что у него болеет мама, очень сильно болеет и скоро умрет… ну так ведь она уже старая. А все старики умирают. Тут не о чем горевать, если прожил долгую честную жизнь. Так сказал папа, а папа знает, что говорит. Он вообще самый умный, самый лучший на свете. И любит его, Кристана, и обещания свои всегда выполняет. Не то, что этот Кай, а еще братом называется!

Вот и сейчас – уехал куда-то, ведя в поводу оседланного коня. Куда уехал, зачем, скоро ли вернется… нет, ничего не сказал. Ну и ладно, вернется, захочет поиграть, а я ему – некогда мне! Играй один! И пусть обижается, сколько влезет.

Кристан душераздирающе вздохнул: нет, не будет Кай обижаться. И проситься в игру тоже не будет. Потому что взрослый. А у взрослых вечно одни дела на уме. А ты сиди тут один, без кинжала…

Папа заперся с этим Тинкоса, мама пишет письма, Илзе девчонка и вообще скоро замуж выходит за этого обманщика. И даже Перс, верный товарищ по играм, куда-то исчез. Наверное, отправился со своим папой, старшим егерем, проверять кабаньи тропы. А меня не взял, с обидой подумал Крис. Никому-то я на этом свете не нужен! Прям как в песне: сирота я, сирота, сиротиночка…

Чувствуя себя глубоко несчастным, позабытым-позаброшенным, мальчик отправился бродить по замку, странно безлюдному в это время. И сам не заметил, как ноги принесли его в оружейную.

Как всегда при виде оружия, Крис успокоился и повеселел. Зачарованный, он медленно шел вдоль стоек, то и дело в восторге замирая – от оружия, древнего и не очень, веяло холодной равнодушной мощью. И еще чем-то неуловимым, чему Крис не мог дать название.

Наверное, так пахнет смерть – пришла в голову чужая, взрослая мысль.

Все здесь было слишком велико для него: и мечи, и арбалеты, и щиты. Шлемы, панцири, наручи. Кожаные рубахи, надеваемые под панцирь. Латные перчатки. Про мушкеты и говорить не стоило. Единственное, с чем, пожалуй, пятилетний мальчик смог бы управиться, это парадный отцовский кинжал, в давние-предавние времена подаренный семейству Урмавива каким-то королем. Вон, висит на стене, отдельно от всех. Кинжал, в смысле, не король.

Этот кинжал отец пренебрежительно называл дорогой побрякушкой, а мальчик обижался.

Крис подтащил к стене резную скамеечку, взобрался на нее, привстал на цыпочки и с некоторым трудом дотянулся до кинжала. Обхватив холодную рукоять, щедро украшенную разноцветными камушками, он вытащил оружие из ножен и залюбовался – какая красота!

Кинжал был размером почти с руку мальчика и больше походил на уменьшенную копию эстока – длинного узкого меча.

- Я – рыцарь! – в полном восторге воскликнул Крис, воздев «меч» над головой. – Хэй-я! Берегись!

В этом году Дижак начал обучать виконта фехтованию. И, старый зануда, наотрез отказался дать в руки юного героя настоящий меч, даже самый маленький и тупой.

- Хватит с вас и деревянного, - заявил этот невежа и грубиян. – Порежетесь еще, утешай вас потом.

Но здесь, в оружейной, где не было Дижака, Кристан Урмавива Непобедимый был сам себе и воином, и полководцем. Спрыгнув на пол, мальчик встал в стойку. В бронзовом зерцале доспеха он увидел свое отражение и остался очень доволен. Подавай сюда сотню, тысячу врагов, он всех их победит!

- Н-на!

Первый враг повержен.

- Получай!

И второму врагу конец!

- Ай!

Слабое детское запястье не справилось с непривычной тяжестью, и кинжал, самым подлым образом извернувшись, полоснул храброго воина по ноге. Крис с ужасом смотрел, как разрезанная штанина быстро набухает кровью. Потом, отшвырнув кинжал, зажал рану ладонями. Короткая вспышка боли прошла, прошла и паника: нога на месте, и это самое главное.

А рана… ну, что ж, какой настоящий воин обходится без ран? Вон отец, например, или тот же Дижак – все в шрамах!

С некоторой опаской Крис отнял ладони от раны, посмотрел. Кровь больше не текла, да и самой раны, считай, почти что не было. Так, тонкая красная царапина, какая бывает, когда порежешься травой.

А вот за штаны мне попадет, уныло подумал Крис.

***

- Х-ха!

Одинокий крик прозвучал в тишине резко, как удар бича – это кричал пятилетний Кристан, вытянувшись макушкой в зенит. Остальные дети, сидящие под дощатым навесом, не обратили на него никакого внимания: погруженные в медитацию, они были глухи и слепы ко всему на свете. Кристана услышал только учитель Хисей, но он не торопился бранить мальчика. Напротив, он внимательно следил за тем, как альтер избавляется от навязанной ему чужой боли.

Тайные струны, связывающие хозяина и его альтера, немного перетянуты и мерцают, но это вопрос времени и тренировки. В остальном парень справляется неплохо… для своего возраста, конечно: энергетические каналы раскрыты ровно на столько, на сколько нужно; позвоночник прямой, но без напряжения; дыхание концентрируется в пупке.

Левый уголок рта Тобо Хисея чуть дрогнул – так он улыбался. Учитель был доволен своим учеником.

-3-

Погруженный в мрачные раздумья, дон Тинкоса сам не заметил, как доехал до дома. Накричал на ни в чем неповинного Томаша, наотрез отказался от чая с тминными булочками, чем расстроил матушку Стонцу до слез, и ушел в одиночестве бродить по берегу моря.

Но и там он не обрел желанный покой! Еще издали он увидел в чахлой рощице двух стреноженных коней, а чуть дальше, на берегу – две знакомые фигуры. Барон Ноланди что-то оживленно рассказывал, размахивая руками, а любимый внук Алехаро внимал, с восторгом глядя на друга. На такого взрослого, опытного друга, который не чурается общаться с мальчишкой.

Верховой езде учит, с раздражением подумал дон Тинкоса, в замок приглашает, на обеды… а с какой стати, спрашивается? Какой интерес для Кая Ноланди может представлять обычный, ничем не примечательный мальчишка?

Ничем не примечательный, если не считать его деда, знаменитого астролога, царапнула гаденькая мыслишка, но дон Тинкоса отмахнулся от нее.

Дону Тинкоса очень не нравилась эта странная дружба, и много раз он порывался сказать об этом внуку. Но – совесть. Глупого деда мучила совесть. Который год Алехаро сиднем сидит в этой глуши, лишенный общества ровесников, лишенный невинных развлечений. Неудивительно, что мальчик всей душой потянулся к веселому, щедрому на выдумки Каю Ноланди, лишь немногим старше его самого. И было бы просто жестоко отнять у него эту маленькую радость.

Чувствуя, что настроение, и без того отвратительное, испорчено окончательно, дон Тинкоса резко развернулся и побрел в другую сторону.

Ему надо было о многом подумать.

-4-

- Этуан, посмотри!

В опочивальню белым шуршащим облачком впорхнула девушка.

- Нет, ты только посмотри! Тебе нравится?

И закружилась, раскинув руки. Плеснуло рыжее пламя кудрей, взметнулись юбки, обнажая стройные ножки в шелковых чулках, томно изогнулся тонкий стан. Щеки окрашены нежным румянцем, огромные изумрудные глаза призывно сверкают из-под длинных ресниц, очаровательная родинка над чуть вздернутой верхней губкой, влажный жемчуг зубов… Чудо чудное, а не девушка!

Правда, опытный взгляд непременно заметил бы и намечающийся кадык, и совершенно неразвитую грудь, и чересчур мосластые кисти рук, и…

- Ну скажи, тебе нравится?

Герцог Лимийский, подавшись вперед, со странным напряжением наблюдал за девушкой.

- Жюльета, - медленно, словно пробуя имя на вкус, произнес он. – Мой… моя дорогая Жюльета. Ты прекрасна.

Девушка склонилась перед ним в шутливо-скромном поклоне, а герцог вдруг вскинул голову, прислушиваясь к чему-то. Секунда-другая, и Жюльета тоже услышала лязг и звон, приближающийся к опочивальне. Дверь распахнулась от мощного удара, в комнату вперед спиной влетел визжащий лакей, а на пороге возник воин в пыльных одеждах, резко воняющий потом, своим и конским, явно только что из седла, вон, даже шпоры не снял. Левое плечо кое-как перевязано, рука висит плетью, на правой вместо двух пальцев кровавые обрубки, и совершенно непонятно, как раненый вообще сумел удержаться в седле.

- Что? – спросил герцог Лимийский, вставая.

- Тарганы, милорд, - хрипло выдохнул воин.

… Тарга! Горная страна посреди континента, изрезанная лабиринтом узких долин. Прибежище всякого сброда, ставящего личную свободу выше закона и порядка. Вечная головная боль Лимии, Этирии, Бравии и всех остальных соседних земель.

Тарганы! Их женщины рожают без устали чуть ли не с двенадцати лет. Их мальчики любят коня и саблю сильнее родной матери. Их мужчины, сражаясь, впадают в боевое безумство, и нет силы, способной остановить их. Они могут неделями жить в седле, питаясь одной вяленой козлятиной, они коварны и беспощадны. А еще они откусывают себе язык, чтобы не сдаться в плен.

И правит ими князь Баруз. Кто бы ни пришел к власти в Тарге, каким бы способом – путем прямого наследования или в результате кровавого переворота, это всегда был князь Баруз.

Тарганы живут охотой и набегами, потому что презирают земледелие. Напав на какое-нибудь селение, они вырезают его под корень, оставляя лишь мальчиков, не достигших четырехлетнего возраста. Этих мальчиков они увозят в свои горы и воспитывают их, как воинов.

Обычно тарганы щиплют по окраинам, не причиняя особого ущерба: налетели, клюнули, улетели. Но раз в десять-пятнадцать лет очередного князя Баруза охватывают имперские амбиции. И тогда визжащие орды диких горцев лавиной скатываются с гор и обрушиваются на выбранную цель.

В прошлый раз это была захудалая Бравия, думал герцог. Нынче настал черед богатой Лимии.

А как иначе объяснить тот факт, что перед ним, грязный и потный, стоит дон Камал, капитан пограничного полка? Проскакавший десятки лиг, загнавший не одного коня… раненый, еле живой…

- Ты остался один?

- Я остался один, - подтвердил капитан. – Милорд, прикажите собрать хотя бы сотню воинов, и мы выступим немедленно!

- Сколько их?

- Тысячи, милорд.

Герцог в задумчивости покачался на каблуках, а потом, словно решившись на что-то, щелкнул пальцами:

- За мной!

Проходя мимо скулящего лакея, герцог пнул его в жирный бок:

- Вина герою! Живо!

Дон Камал, капитан погибшего, но не побежденного полка пограничной стражи, последовал за своим господином. Он жизнь был готов отдать за него!

О, дон Камал вовсе не был слепцом или глупцом! И точно знал, что грязные слухи о герцоге Лимийском вовсе не являются слухами! Но – кому какое дело? Кому какое дело, спрашиваю я вас, с кем тешится в постели хозяин Лимии, Этуан Разумный?! Если во всем остальном он – настоящий воин! Боец! Правитель, равного которому нет!

Это он возродил и усилил армию, сделав ее непобедимой. Это в его честь поднимали кубки опытнейшие ветераны, способные в одиночку из кучки испуганных обывателей создать боеспособный кулак. Это за него молились вдовы павших воинов, получая щедрый ежемесячный пансион.

И это он вернул Лимии былую славу!

Изнеженный любитель кружев, духов и мальчиков, герцог без колебаний вставал во главе своего войска. Он спал на голой земле, завернувшись в попону и подложив под голову седло. Он ел из общего котла, что бы в этом котле ни варилось, хоть жесткое прогорклое зерно, хоть жареная водица. И никакой, даже самый отъявленный злопыхатель, не посмел бы утверждать, что к какому-нибудь из своих солдат герцог прикоснулся с грязными намерениями.

А еще он умел воевать хладнокровно и осмотрительно, не теряя голову от радости побед и не впадая в уныние от горечи поражений. И поэтому поражений с каждым годом становилось все меньше, а побед все больше. Ну а сейчас напасть на Лимию решился бы только сумасшедший.

Последним из опочивальни вышел тот, кого герцог называл Жульетой. Но ничего женственного не осталось в нем, он стал просто мальчишкой, ради шутки напялившим женское платье. Нет, не так – мальчишкой, впервые в жизни услышавшим зов боевой трубы.

-5-

Центральное место в Зале Совещаний занимала карта: огромная, рельефная, выполненная так искусно и натурально, что вызывала оторопь у всех, кто впервые ее видел. Высокие снежные пики гор дышали холодом, голубые ленты рек вызывали жажду, и неслись по безмятежной глади моря кораблики с туго надутыми парусами.

В Зале кипела работа, деловитая, без суеты. Кто-то из слуг зажигал свечи – северное окно давало мало света. Кто-то накрывал на стол – чудом выжившему герою требовалось восстановить силы. Прибежал встрепанный медикус с помощником, осмотрел раненого капитана, заохал, всплескивая руками, а потом занялся делом, не смущаясь присутствием герцога. Дон Камал терпел, стиснув зубы.

Герцог подошел к карте, взял в руки длинную указку из бамбука, изукрашенную тонкой резьбой.

- Где? – спросил он.

- Рона, - сдавленно сказал капитан. – Северный брод. Самый северный… Ох!

- Не больно, не больно, - с фальшивым участием пропел медикус, увлеченно ковыряясь в ране.

Герцог коснулся указкой указанного места, обвел прилегающую к горам луговую долину. Так вот где они, значит, спустились. Немного неожиданно, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. И куда же они двинутся дальше, эти проклятые непредсказуемые тарганы?

Могут на восток: указка легко чиркнула по северному броду мелководной в этом месте Роны. В этом случае они дойдут до Мельхии и там завязнут надолго – городишко хоть и захудалый по лимийским меркам, но дикарям есть чем там поживиться. Пока будут грабить, жечь и убивать, успеет подтянуться войско.

Могут на юг – там лежит множество селений с привычными к пограничным конфликтам мужиками. И гарнизон с полусотней бойцов, которые сумеют наладить оборону. Будь я на месте тарганов, думал герцог, я бы обошел гарнизон с фланга, прошел бы через леса и всей мощью ударил бы в самое сердце Лимии. Но для диких детей гор победа в бою – высшая радость и смысл жизни. Значит, они ввяжутся в бой… на пару часов, не больше… а когда гарнизон падет, приступят к грабежу. Селений много, богатых селений, и очень много тучных стад… Не один день будут пировать тарганы, отмечая победу. А я тем временем расставлю своих людей в лесу.

Тарганы боятся закрытых пространств, не умеют ориентироваться в лесу – значит, преимущество будет на нашей стороне. Мы просто перестреляем их, как куропаток, а если кто-то и прорвется… что ж, счастливчиков будет поджидать резервный отряд.

Если же они двинутся на запад, то упрутся в могучий Деик, катящий свои воды прямо к морю. Конечно, и там есть чем поживиться, но жертв будет значительно меньше – рыбаки просто погрузятся в лодки и переберутся либо на острова, либо на другой берег. Там тоже стоит гарнизон, в хорошо укрепленной крепости, между прочим, они разведут сигнальные дымы и очень скоро сверху и снизу по течению прибудет подмога.

В любом случае тарганы уйдут, как уходили до этого. Но долиной придется пожертвовать, хладнокровно подвел итог герцог.

Его не слишком печалила скорая гибель сотен, а то и тысяч мирных жителей – свято место пусто не бывает, бабы еще нарожают. Гораздо большую тревогу вызывала потеря воинов, опытных бойцов, лучших из лучших! Да, тарганы уйдут, потому что умеют воевать только наскоками, к затяжной войне они не готовы, и немало их поляжет в плодородную землю Лимии. Но какой ценой дастся эта победа!

Но почему, почему мы всегда не готовы к войне? Почему у меня так мало людей? Сейчас бы послать пару тысяч воинов в обход к горам. Тарганы уходят всегда той же дорогой, какой и пришли... значит, поступят так же и сейчас. А там – ущелье. Узкое, с высокими стенами. Дать им втянуться в это ущелье, а потом ударить разом с двух сторон! И еще камнями, сверху! И все. И нет больше тарганов, на долгие годы нет!

Прекрасный план, с горечью подумал герцог. Просто замечательный, безупречный план. Одна закавыка – нет у меня этих пары тысяч, и взять неоткуда. Конечно, можно хорошенько тряхнуть лимийское баронство, и никуда не денутся, дадут людей. Кто десяток, кто сотенку… городская молодежь, опять же, подтянется. С бору, как говорится, по сосенке… Но пока раскачаются, пока соберутся, пока прибудут на место, тарганов к тому времени и след простынет. Да и воевать с таким необученным стадом… против тарганов, для которых война и мать, и отец, и брат родной…

Проще дать тарганам пограбить вволю и уйти – все меньше потерь будет.

Это было бы унизительно, но сейчас герцог Лимийский меньше всего думал о своем престиже.

Ах, если бы удалось уговорить этого сволочного Хуго Урмавива. Его и его сволочного тестя, барона Шмитнау! Вот у кого есть люди, да еще какие! Все молодцы, один к одному! Одни баронские егеря чего стоят, до сих пор икается. Но – не согласятся они, к астрологу не ходи.

Потому что – зачем? До побережья орды дикарей не дойдут, это всем ясно, не нужно им море, не любят они его и не понимают. И, значит, что граф, что барон в полной безопасности. Еще и с выгодой окажутся, когда герцогу Лимийскому перышки пообщипают!

И нет, нет никакой возможности воздействовать на этих упрямцев! Нечем их принудить к сотрудничеству!

Нечем? Или все же?..

Указка сама собой скользнула на юг, к побережью, нежно огладила извилистую границу земли и моря. Бухты и порты Шмитнау! Верфи и куржский мрамор Урмавива! Лакомый, жирный кусок, который мог бы принадлежать Лимийской короне… и как же жалко, до скрежета зубовного жалко отказываться от него! Отдавать такое богатство виконту, щенку, который через пять лет мог бы благополучно сдохнуть! Но граф Урмавива позарез нужен в качестве союзника, и поэтому придется отказаться от тщательно взлелеенных планов!

Ничего, мы что-нибудь придумаем, обязательно придумаем! Жизнь длинна и непредсказуема, а звезды не всеведущи. Он, герцог Лимийский, Этуан Разумный, знает это лучше многих.

На крайний случай у меня есть этот слизняк, барон Ноланди.

- Бумагу и перо мне! – коротко приказал он. – И пошли прочь.

Когда челядь бесшумно удалилась (унесли даже крепко спящего измученного капитана), герцог присел к столу, обмакнул перо в чернильницу и принялся писать письмо графу Урмавиве, медленно, тщательно обдумывая каждое слово.

«Дорогой друг, с прискорбием узнал о тяжелом испытании, которое предстоит пережить вам и вашему благородному сыну. Увы, мы не властны над звездами, в нашей воле только смиренно принять свою судьбу. Что же касается последствий, спешу вас обрадовать – не все так безнадежно и мрачно, как сейчас кажется. Всем нам известны случаи чудесного исцеления, когда по милости Божьей прозревали слепцы и поднимались с ложа увечные. Я не господь Бог, но моя скромная помощь может оказаться сродни чуду, о котором, вне всякого сомнения, будете молиться вы и ваши близкие. В ответ на это предложение я взываю к вашим чувствам искреннего патриота, защитника Лимии в самые трудные для нее годы. Если этот призыв найдет отклик в вашем сердце, жду вас с вашим войском не позднее третьего дня после получения сего письма.

P.S. Надеюсь, дед вашего благородного сына, барон Шмитнау, окажется не меньшим патриотом, чем вы»

Дождавшись, когда просохнут чернила, герцог запечатал письмо и откинулся в кресле, закрыв глаза.

- Иди сюда, - негромко сказал он.

Раздалось шуршание юбок, ухо шекотнуло горячим дыханием, колени ощутили привычную тяжесть.

- Значит, война?

- Война. Не бойся, я вернусь.

- Я с тобой, - твердо сказал мальчик и вдруг заплакал, уткнувшись в грудь Этуана Растерянного.

(На этом часть II закончена. Остальное в процессе, но надо ждать)