ZoyaKandik

-1-

Конечно, тот факт, что карийцы внешне так похожи на людей, поначалу всех сбил с толку. С ними оказалось легко договариваться и торговать, и это было главным. А на мелочи вроде физиологии или, скажем, биохимии никто и не заморачивался. Ну, любят карийцы черный перец горошком, так любят, что готовы платить за него втридорога, ну и что? Прямая выгода и нам, и им. Так что вопросов по поводу этой странной любви никто не задавал. А зря, как оказалось.

Справедливости ради надо сказать, что наши ученые умники подозревали неладное и даже требовали приостановить поставки перца на Карию, пока они со всем не разберутся. Наивные существа! Что значат какие-то там научные исследования по сравнению с выгодой? Так что торговля не только продолжилась, но и возросла.

А потом, когда перед ошеломленными землянами предстала истина во всей своей неприглядной красе, было поздно – все население Карии поголовно подсело на черный перец горошком, как люди подсаживаются на табак, алкоголь и прочую дрянь. Причем, «поголовно» вовсе не было фигурой речи – зависимостью страдали все, начиная от годовалых младенцев и кончая глубокими стариками. И для этого им не нужно было самим жевать этот чертов перец, за них это делали «поглотители», как называли их карийцы.

Закинув в рот десяток-другой жгучих горошин, «поглотитель» погружался в транс; его освободившееся подсознание выдавало образы и видения, одно причудливее другого, а потом транслировало эти видения всем желающим. И все население планеты охватывала эйфория.

Целая раса наркоманов! И случилось это по вине землян! От этой мысли можно было сойти с ума. И сходили. Кое-кто, не выдержав груза ответственности, даже пустил себе пулю в лоб.

Конечно, торговля была спешно свернута, все земные миссии, торговые представительства и прочие организации были спешно отозваны с Карии, осталось лишь посольство, битком набитое биохимиками, психологами и прочей ученой братией, но это ничего не изменило – карийцы требовали свой черный перец горошком.

Разумеется, дураками они не были, и сперва попытались вырастить перец у себя. Но из этого ничего не вышло – поставляемые на другие планеты растения и животные были стерильны. Земля не собиралась разрушать сложившиеся биогеоценозы.

А потом начался второй акт драмы: получив окончательный и бесповоротный отказ, карийцы объявили землянам войну. И война эта была очень, очень странной.

- Каждый день десять моих соотечественников будет кончать жизнь самоубийством, - объявил посол Карии, достопочтенный Батан Куч. – Согласно Кодексу Чести, которого обязано придерживаться любое разумное существо, постигшее мораль и этику, десять ваших соотечественников обязаны будут ответить нам тем же. И так будет продолжаться до тех пор, пока вы не уступите нашим требованиям. Или, - добавил достопочтенный Куч торжественно, - пока какая-нибудь раса не истребит сама себя.

Посол Земли не верил собственным ушам. Он впервые в жизни столкнулся с шантажом подобного рода.

- А если мы откажемся? – спросил он, вытирая потный лоб дрожащей рукой. – Видите ли, самоубийство является тягчайшим грехом согласно нашим верованиям.

- Тогда вы покроете себя несмываемым позором, - невозмутимо ответил достопочтенный Куч. – А мы продолжим войну. Итак, я вас спрашиваю – вы дадите нам перец?

- Да погодите же! – воскликнул несчастный посол. – Так дела не делаются! Надо собрать комиссию…

- Спрашиваю второй раз – вы дадите нам перец?

- … обсудить проблему со всех сторон…

- И в третий раз спрашиваю – вы дадите нам перец?

- … найти приемлемое решение! Потому что мы не можем позволить вам деградировать!

- Итак, ваш ответ?

- Нет! – совсем не дипломатически прорычал посол. – Нет, черт вас всех возьми!

- Очень хорошо, - сказал достопочтенный Куч и умер.

Просто упал там, где стоял, абсолютно бездыханный, и вместе с ним умерли девять карийцев, составлявших его свиту.

Такого унизительного поражения Земля еще никогда не переживала. Позволить целой разумной расе истребить себя быстро или истребить себя медленно – ничего себе выбор!

Самое ужасное, что внешне ничего не изменилось: карийцы, как и прежде, ходили на работу и на свидания, гуляли с детьми, учились, посещали развлекательные мероприятия. Словом, вели самый обычный образ жизни. Но каждый день десять из них кончали жизнь самоубийством, не делая скидок на пол и возраст. Не забывая любезно оповещать об этом землян, пересылая в посольство видеозаписи.

- Не могу, - хрипло сказал посол, с ужасом глядя на труп пятнадцатилетнего светловолосого паренька. – Не могу больше. Что же они творят, уроды? Это когда-нибудь закончится?

- Нам нужен год, - сказал биохимик с красными от недосыпа глазами. – Хотя бы год. Мы разберемся в их метаболизме, поймем, какое именно вещество вызывает зависимость, и синтезируем более слабый аналог. Потом еще слабее и еще. До тех пор, пока этот чертов перец не станет для них чем-то вроде кофе для нас.

- Да вы понимаете, сколько их за этот год умрет? – взорвался посол. – Думаете, они нам это простят? Мы себе это простим?

- Ничем не могу помочь, - огрызнулся биохимик. – Сами напортачили, умники. Мы всего лишь разгребаем за вами ваше дерьмо.

Упрек был справедливым, и посол промолчал.

Правда, нужно отметить, что не одни биохимики не спали ночами. Земля сделала ставку на ксенопсихологов, пытаясь хоть как-то уменьшить разрушительный эффект от своих непродуманных действий, но карийцы упорно игнорировали все попытки контакта. Просто смотрели на психологов как на пустое место и дальше занимались своими делами.

Единственный кариец, кто согласился разговаривать с землянами, был Верховный Столпец, Благочестивый Дарай. Но, боже мой, что это были за разговоры!

- Вы дадите нам перец? – спрашивал он и, не услышав в ответ твердое «Да» с благодушным видом кивал головой. В ту же минуту умирало еще десять карийцев, уже сверх обычной дневной нормы.

Нужен был опытный переговорщик, и на Карию отправился Алан Готлиб.

-2-

Кария встретила меня неприветливо. Мрачный полковник, весь затянутый в мундир, как в броню, сверлил меня взглядом. Стоящие за его спиной капралы космической пехоты не отставали от своего командира, так что я всерьез опасался, что они проделают во мне дыру.

- Вы не Готлиб! – прорычал полковник.

- Разумеется, нет, - согласился я. Глупо отрицать очевидное.

- А где Готлиб? Мы ждали именно его.

- Возникли непредвиденные обстоятельства, - объяснил я. – Поэтому переговорщиком буду я.

Я нисколько не соврал. Ведь доза снотворного в коктейле, которую бедняга Алан принял по незнанию, может считаться непредвиденным обстоятельством, правда же? Сейчас он сладко спит в моем номере отеля и будет спать еще минимум сутки. И что? Оставить бедную Карию без переговорщика, на произвол судьбы? На это я пойти не мог.

Полковник углубился в изучение моих документов, отсканировал мне сетчатку, взял кучу биопроб, сверил с моим ген-индексом.

- Кажется, все в порядке, - неохотно сказал он.

Еще бы не в порядке! Если я сам, лично, назначил себя переговорщиком на Карию, угробив на это дело почти два дня. Ну, зато и сделано было все так, что комар носа не подточит: обладатель научных степеней по социологии, психологии, ксенопсихологии и прочих смежных областей, лауреат «Премии мира», скромный пастор Вульф был готов к работе. А его полномочиям, заверенным всеми верховными чиновниками Лиги, мог позавидовать сам господь бог.

Ознакомившись с ними, полковник стал сама любезность.

- Вы, наверное, захотите отдохнуть с дороги? Вам приготовлен прекрасный номер.

- Как я могу отдыхать, зная, что каждый день умирают ни в чем не повинные аборигены? – совершенно искренне возмутился я.

- Но вас ждут! С вами хочет побеседовать чрезвычайный и полномочный посол, чтобы дать вам точные инструкции. С вами хотят встретиться наши эксперты, чтобы проконсультировать вас.

- Все необходимые инструкции я уже получил там, - сухо сказал я, ткнув пальцем в зенит. Чем привел бедного полковника в некоторое замешательство. – А в консультациях профанов, загубивших контакт, я не нуждаюсь.

На это полковнику возразить было нечего, и он сдался. Не без внутреннего сопротивления – очевидно, на мой счет (вернее, на счет бедняги Готлиба) ему даны были четкие указания.

- Позвольте ваш багаж?

- Вот мой багаж, - сказал я, протягивая ему библию в богато украшенном переплете. Я сам придумал и воплотил этот дизайн и остался доволен, хотя строгий критик наверняка бы признал его вульгарным и вычурным. – Святое слово! Вот самый лучший багаж для истинно верующего, что на этом, что на том свете… Не будем терять времени, сын мой, давайте постараемся спасти как можно больше невинных душ.

Я действительно торопился – любая непредвиденная ерунда грозила сорвать мои планы. Даже в самой тщательно подготовленной операции всегда есть место случайностям, а я свою готовил в спешке и, конечно, не мог предусмотреть всего. Поэтому я стремился как можно быстрее сменить общество недоверчивого служаки на общество Благочестивого Дарая. Только рядом с ним я буду чувствовать себя в относительной безопасности.

Храм, который избрал своей резиденцией Верховный Столпец, располагался на окраине города, в десяти минутах лета от космопорта. Но я заявил, что хочу ознакомиться с городом поближе, поэтому мы не полетим, а поедем.

- Вы же торопитесь, - нахмурился сопровождающий меня полковник.

- Вы собираетесь учить меня моей работе, сын мой? – кротко спросил я, и на этом дискуссия закончилась, не начавшись.

- По-моему, сейчас не время любоваться достопримечательностями, - буркнул полковник, но послушно перевел аэромоб в наземный режим.

Я был с ним абсолютно согласен. И не город как таковой меня интересовал, а его жители. Конечно, я перелопатил кучу материалов по Карии, составил свое мнение о карийцах. Но одно дело теория, а совсем другое – практика. И сейчас, пока аэромоб мчался по прямым широким проспектам, пробирался по тесным лабиринтам кривых улочек, стоял на светофорах, я внимательно разглядывал аборигенов.

Их сходство с людьми было потрясающим. Конечно, есть незначительные различия в пропорциях тела, и уши у них острые и волосатые, и пальцев на руках не пять, а четыре, но! Засунь местного парня на стадион в Москве во время финального матча или в бар на Манхэттене, да никто и внимания на него не обратит! Это что касается внешности. Что касается всего остального…

Больше всего меня поражала атмосфера расслабленности, царящей в обществе, этакого тотального благодушия. Никто не куда не спешил, все друг другу уступали, и вообще были доброжелательны и предупредительны. Но над всем этим словно бы нависало легкое облачко усталого равнодушия и безразличия.

Вы скажете, что я все это себе придумал? Что невозможно за одну короткую поездку, да еще не выходя из машины, составить мнение о целом населении планеты? Наверное, вы правы. Но если бы вы побывали на Карии в то время, вы бы меня поняли.

Кроме того, я очень доверял мнению Коротышки, одного головастого парня из аналитического отдела.

-3-

Храм, который выбрал для своей резиденции Верховный Столпник Дарай, мне понравился – мощные стены, отсутствие окон, толстенная деревянная дверь, окованная железом. Если что, отштурмовать такое укрепсооружение будет непросто. Впрочем, я надеялся, что до штурма дело не дойдет.

Дарай сидел за накрытым столом и обедал. Судя по количеству блюд, чревоугодие на Карии не возбранялось. Рядом с ним, на полу, сидел десяток молодых карийцев, одетых в монашеские балахоны – десяток внеочередных смертников, готовых умереть по одному слову своего повелителя. И все они уставились на вошедшего меня.

- Вы принесли нам перец? – ласково спросил Дарай.

- Я принес вам кое-что получше, - сказал я, поднимая библию над головой.

Конечно, не все мои соотечественники религиозны, но все же определенное почтение к предметам культа у них есть. Я рассчитывал, что мою библию не будут изучать слишком уж тщательно, и мой расчет оправдался – на нее вообще не обратили внимания.

Наверное, техники посольства были сильно удивлены, когда следящая аппаратура, которую мне навязал полковник, ослепла и оглохла. И никто не увидел, как я, не теряя времени, подошел в Дараю и без затей воткнул ему в шею небольшой шип, смазанный парализатором.

Благочестивый вздрогнул и обмяк, выпучив глаза. С монахами я тоже не церемонился, благо шипов, из которых состояло слово «Библия», хватало с избытком.

Карийцы не оказали никакого сопротивления – добрый, миролюбивый народ, давно забывший, что такое война и убийство. Я даже немного расстроился, потому что их поведение подтверждало худшие прогнозы Коротышки. Но сейчас такая покорность была мне только на руку.

Я перешагнул через лежащих монахов, уселся напротив Дарая.

- Я не принес вам перца, - сказал я. – Но зато я знаю, как вам его раздобыть. Сколько угодно чудесного черного перца горошком. Может, поговорим об этом?

Начет «поговорить», это я немного преувеличил – говорил я, а Благочестивый слушал. Вынужден был слушать, потому что парализующий состав, изобретенный, кстати, самими карийцами, не лишал их сознания, зрения и слуха, а просто обездвиживал.

И я говорил, говорил, говорил. До тех пор, пока гнев в глазах Дарая не сменился задумчивостью, потом пониманием, а потом восторгом. И лишь после этого я ввел старику антидот.

Старик тут же закашлялся, потом схватил бутылку вина и припал к горлышку, дергая острым кадыком.

- Великолепный план, - наконец прохрипел он, вытирая губы четырехпалой ладонью. – Прекрасный план. Только ты не учел одного, землянин: мой народ очень миролюбив. Мы не умеем воевать. Мы не знаем, как брать заложников. И мы не хотим никого убивать!

- Ничего, - успокоил я его. – Всему этому я вас научу. С вашей мотивацией вы очень скоро станете отличными вояками. Ну а пока я все сделаю за вас.

Как ни жаждал старина Дарай перцу, но подозрительность и недоверчивость взяла верх.

- Как мы можем быть уверены, что ты нас не обманываешь? Что это не подлый трюк, чтобы заманить нас в ловушку?

- Ловушка? – со всей возможной искренностью изумился я. – Хороша ловушка, из которой вы в любой момент можете выбраться! Что вам мешает отказаться от моего плана и вернуться к вашим самоубийствам?

Дарай подумал немного и согласился с моими доводами. Мы еще разок прошлись по некоторым пунктам нашего соглашения, выпили по бутылочке прекрасного вина, размякли душой и поклялись друг другу в вечной дружбе. Мы совсем забыли про валявшихся на полу монахов, но они сами очухались, и это напомнило мне о времени.

Пора было приступать к решительным действиям.

- Дарай, дружище, ты можешь организовать связь с нашим посольством? Мне нужен большой экран и громкий звук.

Дарай икнул и величественно махнул рукой куда-то в угол:

- Там!

Я осмотрел весьма приличный даже по нашим меркам коммуникатор, остался доволен и выключил свою «глушилку», вмонтированную в библию. Тотчас засветился прямоугольный плоский экран, и я несколько минут молча любовался суетой, царящей в посольстве. Я бы даже назвал это паникой: мелькали мундиры и строгие пиджаки, кто-то раздавал команды начальственным басом, кто-то истерически требовал чего-то. И никто никого не слушал. Это был именно тот эффект, на который я рассчитывал.

Честное слово, прошло минут пять, не меньше, прежде чем эти разгильдяи заметили меня.

- Кто вы такой? – завопил чрезвычайный и полномочный посол, размахивая руками. От его былого благообразия не осталось и следа, посол был красный и взъерошенный, как мальчишка-первоклассник. – Где, черт возьми, Готлиб? И что, черт возьми, у вас там происходит?

Неожиданно посла унесло в сторону, а его место занял генерал. Да еще какой! Волевой подбородок, твердый прищур льдистых глаз, затканные золотой канителью погоны… Орел, чистый орел!

- С вами говорит генерал Браун, - негромко, но очень внушительно произнес он, и я невольно вытянулся в струнку. – Докладывайте, пастор.

- С вами будет говорить Верховный Столпец Карии, Благочестивый Дарай, - очень торжественно провозгласил я.

И старина Дарай блестяще справился со своей ролью, недаром мы несколько раз прорепетировали его выступления. Конечно, он был слегка пьян, но я надеялся, что мои соотечественники сочтут это добрым знаком – приказы о самоубийствах он отдавал на трезвую голову. Для и для самого Дарая опьянение сослужило добрую службу, в таком состоянии он мог врать легко и непринужденно.

Суть его короткой, прерываемой громкой икотой речи, сводилась к следующему: надо забыть все, что было плохого, и рука об руку двигаться в светлое будущее. Земляне и карийцы братья навек, бла-бла-бла… И чтобы скрепить узы дружбы, он, Верховный Столпец, приглашает к себе в гости следующих землян…

И старина Дарай зачитал список из пяти фамилий. Этот список я составил сам, и первым в нем шел чрезвычайный и полномочный посол. К этой жирной жабе у меня были свои счеты, ведь это с его попустительства заварилась кровавая каша на Карии.

Надо ли говорить, что земляне согласились? Согласились? Да они пришли в восторг, и уже через час торжественная процессия вошла в дверь храма.

А еще через десять минут я вызвал на связь генерала Брауна.

-4-

- В чем дело? Что у вас там происходит?

Генерал с недоумением разглядывал пятерых сотрудников посольства, сидящих вдоль стеночки, со связанными руками и с кляпом во рту.

- Захват заложников, - любезно объяснил я. – Слышали о таком? По глазам вижу, что слышали.

Генерал скрипнул зубами, с ненавистью глядя на меня. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто проделал эту штуку.

- И что же ты хочешь? – ледяным тоном процедил он.

- Не я – мы, - поправил я, обводя рукой своих карийских друзей. Сбившихся в кучку, изрядно оробевших друзей. – Мы хотим. Все того же – отличного черного перца горошком. В обмен на пленников, разумеется. Тысяча зерен за каждого пленника.

- Чушь какая, - с отвращением сказал генерал. – Бред. Еще раз спрашиваю – что ты хочешь?

- Еще раз повторяю – тысяча зерен перца за пленника. И поторопитесь – у моих друзей кончается терпение, и скоро они начнут убивать. Слышите? Убивать! А не только кончать жизнь самоубийством.

Генерал оскалился:

- Они не могут никого убить. Это противоречит их морали!

- Зато я могу, - гнусно ухмыльнулся я.

С этими словами я демонстративно достал из кармана сутаны лазерный пистолет и навел его на посла. Целился я точно в лоб, чтобы наверняка.

- Считаю до трех! Раз!

Генерал побледнел.

- Ты не посмеешь, - хрипло сказал он.

- Посмею! Два!

- Прекрати немедленно, придурок!

- Тысяча зерен перца за землянина! Ну? Ваше слово, генерал? Я жду!

Генерал беспомощно разевал рот, как рыба, выброшенная на берег.

- Три! – объявил я и выстрелил в посла. Тот сполз на пол, пару раз дернулся в конвульсиях, вытянулся и затих.

Генерал окаменел. Карийцы тоже окаменели, глядя на меня с суеверным ужасом. Их психика сейчас подвергалась серьезному испытанию, но я надеялся, что скорая эйфория поможет им избавиться от последствий шока.

- Так что, генерал? Мне продолжать? Или вы все-таки выполните наши требования? Учтите, если через двадцать четыре часа перца не будет, то… Ну, вы понимаете, - и я выразительно помахал пистолетом.

- Иуда, - выплюнул генерал. – Предатель рода человеческого. Будь ты проклят.

… Через сутки четверо рыдающих от счастья сотрудника посольства были освобождены. Тело посла я отказался отдавать. Ну, не то, чтобы совсем отказался, просто потребовал за него огромный выкуп – нормальные жизнеспособные семена перца, который мои новые друзья без ограничений смогли бы выращивать на своей плодородной планете. И очень надеялся, что Лига на это никогда не согласится.

Я намеренно шел на обострение конфликта, мне нужно было, чтобы карийцам некуда было отступать. Именно поэтому я и повязал их кровью.

Я не боялся штурма. Во-первых, у моего генерала не было на это полномочий. Во-вторых, храм, похожий на крепость, окружила огромная толпа ликующих карийцев, фактически заслонивших меня своими телами. И пока они взахлеб ловили свою порцию перченого счастья, я переоделся в монашеский балахон, нахлобучил на голову капюшон и под шумок выбрался наружу.

Впереди меня ждала большая работа.

-5-

Я недаром остановился на тысяче зерен перца за каждого заложника, хотя мог бы потребовать и больше. Четыре тысячи горошин – это такая малость, их едва-едва хватило, чтобы удовлетворить потребности ближайшей округи. А девяносто девять целых и девяносто девять сотых населения Карии бешено завидовало счастливчикам, и готово было на все, чтобы получить вожделенную дозу.

Мне не составило особого труда сколотить несколько боевых отрядов из молодых отчаянных ребят. Вооружившись красноречием, личным примером и доверительной грамотой, подписанной самим Верховным Столпцом, я вдохновлял свои банды наркоманов на подвиги, о которых они раньше и помыслить не могли. Мы устраивали рейды по Карии, отлавливая малочисленные научные группы землян; мы совершали налеты на фактории в лучших традициях Дикого Запада; мы брали заложников и бешено торговались за каждое зернышко перца.

Протестные самоубийства потихонечку сходили на нет. И этому весьма способствовал старина Дарай, которому я честно выделял десятую долю от каждого выкупа.

А потом мы вышли в Космос. Ну как – вышли? Просто я пинками заставил карийцев поднять свои ленивые задницы и расконсервировать их космические корабли. Неплохие корабли, скажу я вам, хоть и немного устаревшие; но немало планет Лиги могли только мечтать о подобном. И это сразу расширило наши возможности.

Мы захватывали маломаневренные торговые лохани и небольшие пассажирские суденышки; мы налетали ниоткуда и исчезали в никуда, благодаря тому, что я без труда взламывал базы диспетчерских центров. Нас не интересовали грузы и драгоценности пассажиров, мы вели себя предельно корректно и требовали только одного: перца, перца, как можно больше перца!

Конечно, совсем без жертв не обошлось, особенно в начале. Несколько раз пришлось стрелять, но делал это я, лично, не доверяя слабому духу карийцев. И делал это без всякого удовольствия, вы уж поверьте. Просто для того, чтобы доказать серьезность наших намерений.

Плохо обученные, неопытные пилоты, карийцы попадали в плен пачками, но наша мощь от этого меньше не становилась: Кария в бешеном темпе штамповала малотоннажные маневренные корабли, а желающих поднять их в космос, было столько, что очередь была расписана на несколько лет вперед. И карийцы с успехом продолжали свою перцовую войну.

Вы спросите, почему же Лига не покончила с нами одним ударом? Что ж, я вам отвечу. По большому счету, от карийцев вреда было немного. Грузы оставались нетронутыми, корабли – неповрежденными, а заложники возвращались в полном здравии и в сильном раздражении. Ну а к убийствам мои друзья-наркоманы и вовсе были непричастны, за этим я следил строго. Так за что же их, спрашивается, уничтожать? Их, скорее, лечить надо. Всю расу, все население планеты.

Кстати, обыватели быстро просекли этот момент, и при встрече с карийцами никакого сопротивления не оказывали. Зачем? Ведь пройдет несколько дней, и они благополучно отправятся дальше по своим маршрутам. Зато потом будет о чем рассказать! Ну и приятным бонусом – компенсация за моральные страдания.

Конечно, лично на меня была объявлена настоящая охота, и несколько раз я был на волоске от поимки, а то и гибели. Но всегда как-то выкручивался, доводя до белого каления космический флот Лиги и лично генерала Брауна. Он, видите ли, поклялся собственноручно пристрелить меня, как бешеного пса, и делал все, чтобы клятву свою сдержать.

Так продолжалось почти полтора года, а потом со мной связался мой шеф. Просто возник в голосфере, мрачно разглядывая мою осунувшуюся физиономию.

- Возвращайся, авантюрист, - буркнул он. – Смертная казнь откладывается.

И, поверьте, в этой шутке было очень мало от шутки!

-6-

Мой план сработал. Ну, конечно, не совсем мой, в его разработке участвовала уйма людей. Но я тоже приложил к нему руку. И мозги, внеся небольшие коррективы.

Потеря интереса к окружающему миру, стагнация, замыкание расы саму на себя – бог его знает, почему такое происходит, но это случается даже с высокоразвитыми цивилизациями. Даже, я бы так сказал, по большей части с развитыми. Карийцы одной ногой уже стояли на этой дороге, ведущей в никуда. А тут еще мы со своим проклятым перцем…

Помню, как-то раз Коротышка высказал такую мысль: мол, если бы на Карии случился какой-нибудь социальный взрыв, революция какая-нибудь, то, возможно, они бы сумели выбраться из этой трясины. Старина Готлиб разнес идею мальчишки в пух и прах, просто мокрого места от нее не оставил. А я вот призадумался. И решил действовать. Потому что навряд ли я бы сумел усугубить ситуацию, она и без того была хуже некуда. Ну а в крайнем случае, мы всегда могли вернуться к первоначальному плану.

Подгоняемые чрезвычайными обстоятельствами, ученые умники управились за десять месяцев, и первая партия «облегченного» черного перца горошком поступила в обмен на очередную партию заложников. Я не химик, я не генетик, я в этом ни черта не разбираюсь. Знаю только, что пиролин, придающий перцу жгучий вкус, уже не вызывал у кариян прежней эйфории. Так, что-то вроде того, как если бы мы с вами выпили пару баночек пива. Кроме того, геномодифицированный пиролин дарил моим воинственным друзьям жесточайшее похмелье, так что интерес к этому делу у них стал стабильно снижаться.

А вот интерес к космическим полетам никуда не делся, и вступление Карии в Галактическую Лигу было лишь вопросом времени. Так, во всяком случае, сказал мне шеф после моего возвращения на Землю.

-8-

Да, кстати, все «убитые» мной благополучно «воскресли» и вернулись домой. Само собой, без участия старины Дарая дело не обошлось, мне пришлось посвятить его во все тонкости своего плана. Его и еще пару тысяч карийцев. Без них я бы не справился. Это они организовали доставку «трупов» на маленький островок в океане, это они заботились о моих соотечественниках, исполняя их капризы. И это они держали язык за зубами, даже попав в плен. Впрочем, о плене у них сохранились самые теплые воспоминания.

Конечно, мне пришлось оплатить моим соотечественникам пластические операции – ожог от лазера, это ожог от лазера, он оставляет шрамы. Но что делать? Мне нужна была убойная достоверность, и я ее получил. Труп с обугленной дыркой во лбу – зрелище не для слабонервных, оно придавало моим словам убедительности. А то, что выставленный на минимальную мощность луч лазера поражал заранее усыпленных людей… ну, я надеялся, что этого никто не заметит в суматохе. А если и заметит, то не станет особо разбираться.

Так и вышло.

Вообще-то первоначальный план по спасению Карии был практически безупречен, и приводил к нужному результату со стопроцентной гарантией. Он имел только один, но очень существенный, на мой взгляд, недостаток: он был рассчитан на долгое, слишком долгое время. А мне было просто жаль ни в чем не повинных карийцев - они-то умирали по-настоящему, без дураков.

Глава 9

-1-

- Куда смотреть-то? – проворчала Юлька, сдаваясь.

Как ни странно, страха больше не было. Лес словно бы посветлел, поредел и пугал сейчас не больше, чем городской парк вечером. Кругом цивилизация, чего бояться-то? Вон, и электричка прогудела, и музыка еле слышно доносится – видать, поселок какой-нибудь близко. Юлька улыбнулась и погладила большим пальцем ключ, зажатый в ладони. Верная примета, правильно бабушка говорила! Или не бабушка? А, какая разница! Главное, примета работает!

Настроение было превосходным. Боевым, можно сказать, было настроение. Исчезли тревожные мысли, сердце больше не ныло от дурных предчувствий, и на душе было легко-легко. Сейчас Юлька была готова отправиться куда угодно: на Северный Полюс, на Марс, к черту на куличики, лишь бы в конце пути ее ждал Игорь. Они должны, обязаны быть вместе, сейчас Юлька отчетливо это понимала. Только с ней Игорь будет по-настоящему счастлив, только она сможет дать Игорю то, в чем он нуждается больше всего: бескорыстную любовь, беззаветную преданность и - защиту.

Про защиту Юлька подумала только сейчас и поразилась, отчего эта мысль не пришла ей в голову раньше? Почему не разглядела в любимых глазах тщательно скрываемую ото всех грусть? Одиночество? Мольбу о помощи? Боже, как же слепа она была! Но теперь она прозрела. И если любовь требует от нее подвига… что ж, она готова!

Я изменюсь, пообещала Игорю Юлька. Я отправлюсь на Хондар, я пройду там огонь, воду и все медные трубы на свете, чтобы стать такой, какой ты хочешь меня видеть: сильной, уверенной, беспощадной к твоим врагам и бесконечно нежной с тобой. Ну и красивой, разумеется. Я же все понимаю и не обижаюсь. Тебе нужна богиня, и я стану ею! Ты только потерпи немножко.

- Ну? – задорно произнесла она, глядя на Лилайну. – Где там наш Хондар? Веди. Я готова!

Лилайна молча показала рукой на родник.

-2-

Сначала Юлька ничего не увидела: вода себе и вода, темная, ни черта в ней не разглядишь. Лепечет родничок, морщит водную гладь, бежит, стремясь к великой цели, – стать рекой, и ни о каком Хондаре знать не знает, ведать не ведает. Ему и на Земле хорошо.

Потом появилась тонкая светлая полоска, будто в воду кто-то бросил соломинку. Полоска ширилась, наливалась золотом, и вдруг – Юлька не поверила своим глазам – в глубине родника взошло солнце! Отвесив челюсть, Юлька смотрела, как из темноты стремительно проступают очертания неведомого мира.

Пологие холмы, заросшие лесом; цветущая долина, уходящая за горизонт; сверкающая лента реки. Среди буйства зелени девушка разглядела красные треугольники и белые конусы – словно ребенок, играя в траве, построил город из кубиков.

Юлька невольно вытянула шею, стремясь разглядеть это явно рукотворное явление, и кубики послушно приблизились, словно неведомый оператор взял их крупным планом.

Это и в самом деле оказался город: кукольные домики под красными черепичными крышами, нежно-розовая пена садов и аккуратные полоски огородов. Город окружала высокая стена с толстыми башнями из сверкающего белого камня. По дороге, упирающейся в кованные ворота, пылил длинный обоз.

Паря в вышине, Юлька, затаив дыхание, наблюдала за жизнью города. Крошечные пестрые фигурки суетились внизу, своей целеустремленностью напоминая деловитых муравьев. Жители города занимались своими делами, и не было им дела до пришелицы с планеты Земля.

Лилайна не обманула, Хордад оказался действительно полным чудес. Юлька своими глазами видела драконов: величественные животные кружили в воздухе, тяжело взмахивая просторными крыльями, а на спине у каждого сидел человек.

На тайных лесных полянках танцевали эльфы; прекрасные обнаженные юноши и девушки водили хороводы на зеленых полях, и поля на глазах наливались тяжелым золотом зрелого колоса. Закутанный в темный плащ человек стоял на вершине холма, воздев руки, и из его ладоней в грозное небо били ослепительные молнии. По морю скользили крутобокие корабли, и ветер послушно надувал их паруса. Чья-то любопытная мохнатая мордочка оказалась совсем рядом, словно заглянула в родник с той стороны, еле слышно пискнула и исчезла, махнув на прощанье пушистым хвостом.

Ошарашенная, Юлька посмотрела на Лилайну: правда? неправда? Может, мне все это чудится? Может, я заболела и у меня бред? Выражение лица Лилайны поразило девушку не меньше, чем увиденное в роднике.

Ведьма (а теперь ясно было видно, что это именно ведьма) стояла на коленях возле воды, протягивая руки. В глазах ее бушевало багровое пламя, губы беспрерывно шевелились, словно ведьма молилась, а на лице застыла дикая смесь тоски и восторга. Обреченной тоски и мучительного восторга.

Как-то Юлька спросила Лилайну, не скучает ли она по дому? Не хочет ли вернуться назад? Глупый вопрос, жестокий, и если бы Юлька дала себе труд подумать, она бы ни за что не задала его. Но язык, как всегда, успел раньше головы.

«Скучаю» - помолчав, ответила Лилайна. – «Хочу. Очень хочу вернуться»

«Так а что же ты?» - обрадовавшись, вскричала Юлька. – «Давай вместе!»

Юлька представила, как это будет здорово – она не одна в незнакомом мире, а вместе с Лилайной, опытной могучей волшебницей. Совсем же другое дело! И учеба веселее пойдет.

«Не могу», - сказала Лилайна. – «Знаешь, в вашем языке есть такое слово – обет. Очень хорошее слово, точное. Вот и у меня…»

Она была спокойна и доброжелательна, она даже улыбалась, но тут Юлька случайно взглянула на ее руки и ужаснулась. Стиснутые кулаки сейчас больше походили на два куска белого мрамора, который скульптор зачем-то украсил синими змеями вен. Все вопросы вылетели у девушки из головы, язык прилип к небу, жарким стыдом вспыхнули щеки.

Больше они к этой теме не возвращались.

-3-

- Голой? – пролепетала Юлька. – Как это – голой? Что, совсем? Без ничего?

- Совсем, - подтвердила Лилайна. – Без верхней одежды. Без трусов и лифчика. Как в бане. Ты была когда-нибудь в бане? Ну, и здесь так же. Понимаешь, во время перехода вещи из вашего мира могут оказаться смертельно опасными. Особенно, когда их много. Я, между прочим, тоже сюда голой пришла. И ничего, справилась, хотя была совсем одна. А тебя там встретят обученные стражи, дадут одежду, отведут в отдельную комнату, накормят. Ты, главное, про Мириаш не забудь сразу сказать. И повторяй, повторяй…

Ошеломленная, Юлька молчала. Перспектива оказаться в чужом мире в чем мать родила ужасала. Стыдливая от природы, Юлька даже при Дашке стеснялась переодеваться, всегда запиралась для этого в ванной. А тут посторонние люди… мужчины… будут смотреть, обсуждать, мерзко хихикать…

Да стоит ли Игорь таких жертв???

- Нужна ты им, - с презрением сказала Лилайна. – Тоже мне невидаль, тощий цыпленок. Что они, голых баб не видели? Видели, да еще покрасивше тебя.

Врачи, почти в панике думала Дашка, я буду представлять, что это не стражники, а врачи. Осмотрят меня, отведут в палату, дадут больничную одежду. Всего-то потерпеть несколько минут! А потом меня заберет Мириаш, и больше я никого из них не увижу.

Уговоры помогали плохо. Легче было бы с парашютом прыгнуть, с отчаянием подумала Юлька.

- Давай, - шепнула Лилайна. – Давай, девочка. Ну? Это твой последний шанс! Время уходит.

Близкая к обмороку, Дашка медленно потянула молнию на курточке. Игорь! – мысленно позвала она, закрыв глаза. Игорь, родной мой, любимый, помоги мне. Это ведь все ради тебя!

И сразу стало легче.

Это не она, это Игорь снял с нее куртку. Снял футболку и джинсы. Это его теплые руки расстегнули застежки лифчика, стянули трусики.

- Молодец, - сказал Игорь голосом Лилайны. – Ну какая же ты молодец.

Почему-то было не холодно. И уже почти не страшно. Было такое чувство, что, обнажившись в ночном лесу, Юлька перешла черту, за которой уже ничто не имеет значения. Даже интерес появился: а что же дальше?

- Это что? – твердый палец Лилайны уперся в грудь девушки. – Украшение? Тоже снимай.

Но снимать крестик Юлька отказалась наотрез, и Лилайне пришлось отступиться.

- Ладно, - буркнула она. – Надеюсь, эта штука ничему не помешает. Не такая уж она большая… Хотя…

И она озабоченно покачала головой. А Юлька, торжествуя маленькую победу, даже не вспомнила про контактные линзы.

… Переход из мира в мир оказался вовсе не таким приятным, как описывала его Лилайна. Наоборот, он оказался настоящим кошмаром. Юльке казалось, что ее вжало, вплющило лицом, грудью, животом в какую-то упругую холодную пленку, и она задыхалась, пытаясь разорвать ее.

В какой-то момент девушке показалось, что она умирает, и Юлька изо всех замолотила руками, мотая головой. А потом пленка прорвалась, мгновенно наступила непроглядная чернота, и Юлька с диким криком камнем рухнула вниз…

-4-

Мокрая с головы до ног, Лилайна выпрямилась, тяжело дыша. Негодная девчонка оказалась куда живучее, чем можно было предположить, и утопить ее стоило немалого труда. Лилайна чувствовала себя совершенно измотанной, а ведь ей предстояло еще избавиться от тела. Причем, чем скорее, тем лучше!

Худенькое тело, белея в темноте, лежало лицом в роднике, и над ним клубилась серая, неприятная даже на вид, мана. Некровыброс, последняя вспышка активности агонизирующего человека. Не самый лучший способ восстановить силы, но уж какой есть.

Заранее морщась, Лилайна вытянула руку. Мана неохотно приблизилась, обволокла протянутую руку и вдруг мгновенно впиталась в кожу. Лилайну затрясло, она часто задышала, пытаясь справиться с дрожью, потом наклонилась вперед, и ее вырвало. Сразу стало легче.

Присев у воды, Лилайна прополоскала рот и умылась, не обращая внимания на труп. Села, скрестив ноги, закрыла глаза и оскалилась. Посмертная мана рвалась наружу, чтобы усвоить ее и включить в свой энергетический контур, требовался немалый опыт. Но ведьма не собиралась ее сдерживать. Уплотнив ману, как человек уплотняет снежок, она мощным посылом направила ее на тело Юльки.

Через минуту все было кончено. Усталая, но очень довольная Лилайна отправилась домой.

Одежда да мобильный телефон – вот и все, что осталось от бедной Юльки на этом свете.

Конец первой части

- Придурок, - с отвращением сказал Герат. – Безответственный молокосос. Что ты о себе возомнил? Что ты герой-удалец, а в Комиссии по Контактам заседают замшелые пердуны и перестраховщики?

- Здравствуйте! – выдохнул Базаль, чувствуя, как его губы растягиваются в глупой счастливой улыбке. Только сейчас он осознал, насколько одиноким он чувствовал себя все эти месяцы.

Герат взглянул на молодого человека и смягчился.

- Ладно, - проворчал он. – Все хорошо, что хорошо кончается. Но, скажу я тебе, задал ты нам задачу. Людей и так не хватает, а тут еще лови одного умника по всему королевству… Ты хотя бы понимаешь, чем рисковал? Лекарь-шмекарь, с полной котомкой чудодейственного снадобья…

- Ничем я не рисковал! – горячо возразил Базаль. – Этот вариант биоблокады специально разрабатывалась для угольцев. И весь цикл проверок прошел, и был одобрен к применению, между прочим! Так что ничего плохого с аборигенами не могло случиться.

- С аборигенами – да, - вздохнул Герат. – А с тобой, дурья башка? О себе ты подумал? Да тебя сто раз уже могли сжечь на костре как колдуна! А знаешь ли ты, что твоя молодая шустрая особа очень заинтересовала султана Руфа ас-Тагая? Что он захотел познакомиться с чародеем лично? И приказал своим доверенным людям похитить тебя? Помнишь маленькое происшествие в порту Гельрихибы? Тогда тебе удалось отбиться, но султан – мужик упрямый, от своего не отступится, ты уж мне поверь. Тем более, что его интерес к тебе возрос чрезвычайно. Хорошо, что о твоих подвигах мне быстро доложили, я смог хоть как-то прикрыть тебя, хоть какой-то легендой. Слышал, небось, что о тебе говорят? Прямой, мол, потомок святого Динерия, то, се… Моя работа, между прочим!

Базаль подавленно молчал. Он-то думал, что вот какой он молодец, умный, расчетливый, самостоятельный, как ловко делает такое нужное, такое важное дело. А оказывается, что его постоянно опекали, чуть ли не за ручку водили. Какой позор! Какой удар по самолюбию!

- Меня что, назад на Землю отошлют?

- Да нет, зачем? – пожал плечами Герат. – У нас и так людей не хватает, а твой эксперимент был признан удачным. Биоблокаду все равно нужно распространять, так почему бы не этим способом? Кстати, вариант «странствующий монах» рассматривался Комиссией по Контактам, только его временно отклонили как опасный для агента. Нужно было разработать легенду, подготовить общественное мнение, заручиться согласием церкви… Много чего планировалось сделать, но ты всех опередил. Ты хоть знаешь, какой разнос мне устроил профессор Симонович? Сгоряча даже обещал сгноить на хлорофилловой плантации, но обошлось. Пришлось взять грех на душу, наврать, что краткосрочный эксперимент был инициирован мною лично, что я все держу под контролем и вообще в курсе… А врать в моем возрасте, это, знаете ли… позорище, что и говорить. Но, с другой стороны, нет худа без добра, мы хотя бы определились с тактикой.

Герат подмигнул, и Базаль почувствовал огромное облегчение: возвращение на Землю ему не грозит, он остается на Уголе и продолжит дело, важнее которого нет ничего на свете. Потому что в систему уже вошло и неотвратимо приближается к Уголе огромное ледяное облако, несущее в себе РНК инопланетных вирусов, перед которыми иммунитет угольцев окажется бессильным. А это означает массовую гибель разумной цивилизации, за которую земляне вот уже почти восемь лет несли всю полноту ответственности.

- Победителей не судят, - вырвалось у него.

Герат ухмыльнулся.

- Скажи это аббату Суне, - предложил он. – Бедняга чуть не спятил от злости, когда вернулся из важной поездки и обнаружил, что молодой монашек исчез в неизвестном направлении вместе с новой партией вакцины. Между прочим, ты сорвал ему вакцинацию группы высокопоставленных паломников, и он жаждет твоей крови.

Базаль молча переваривал информацию.

- Значит, аббат Суна наш? Землянин? – потрясенно спросил он. – Я не знал… То есть, я забыл… кажется…

Он вспомнил страшную суету в Центре; что-то там случилось на Уголе, революция какая-то, что ли. Его отправляли в спешке, лавина инструкций и советов буквально обрушилась на него, он был оглушен, растерян и плохо соображал. В тот момент для него главным была вакцина, которую он должен в целости и сохранности доставить в указанное аббатство.

- Тебе были даны четкие инструкции – тихо сидеть и ждать дальнейших указаний, - сердито сказал Герат. – Потому что от полевого работника требуется дисциплина, выдержка и мозги. А у тебя, как оказалось, ни того, ни другого, ни третьего. За исключением шила в заднице! Парень, нас в Ассии всего двое: я и Суна, у нас дел по горло, мы буквально зашиваемся. И вот мы должны бросать все и спасать безответственного мальчишку!

- Двое? – недоверчиво переспросил Базаль. – Как это – двое? Я точно знаю… мне говорили – пятьдесят человек.

- На всю Уголу! А конкретно здесь – двое!

- Так мало?

Герат прищурился:

- Мало? А много ты видел рыжеволосых землян не выше метра шестидесяти? Физически и психологически готовых к такой работе? Согласных на такую работу? То-то и оно! Мы рады любому человеку… даже такому обалдую, как ты. Кстати, голову оторвать тем, кто тебя готовил! Выжил ты просто чудом… но об этом я буду разговаривать не с тобой…

- Но вы же говорили… вам же докладывали про меня! – растерянно промямлил Базаль. – Значит, за мной следили…

- Местные! Аборигены, а не мы! Они, дружок, тебя вычислили на раз и вели… и только мой авторитет, который я, между прочим, зарабатывал пять лет, не позволил им расправиться с тобой уже в Поляске! А это был всего лишь второй город, куда ты принес вакцину! И если бы не я…

Базаль подавленно молчал, опустив голову. Ему было невыносимо стыдно.

- Кстати, - вдруг сменил тему Герат и глаза его весело блеснули. – Какую дрянь ты добавил в вакцину, что она стала такой отвратительной на вкус? И, главное, зачем? Мне докладывали, что особо чувствительные даже в обморок падали после первого глотка.

- Ваниль, - уныло сказал Базиль. – Обыкновенную ваниль. Думал, если приятный запах… Я же не знал, что для них это страшная гадость.

Герат, словно удивляясь, покачал головой.

- Парень, парень… Перед своим побегом ты две недели пробыл на Уголе. Неужели за это время ты не заметил, что вкусы угольцев и землян кое в чем различаются? Тебя что, не кормили, в этом твоем монастыре?

- Кормили, - сердито сказал Базаль. – Все две недели меня кормили рыбой. Отвратительно сухой и костлявой. Ничего другого там не было, даже кусочка хлеба… Я, наверно, поэтому и сбежал. Просто уже не было сил терпеть.

Герат долго смеялся, вытирая слезы.

- Это был пост, - отсмеявшись, объяснил он. – Великий рыбный пост, который раз в год держат все верующие Ассии. Ты попал на самое его окончание. Продержись еще денек, и ты бы разговелся мясом, фруктами и вином… Между прочим, я знаю, что во время своих странствий ты неплохо питался. Да еще милостыню раздавал. С каких, интересно, шишей? Денег за исцеления ты ведь не брал.

Базаль молча вынул из кармана и положил на стол портативный репликатор, выполненный в виде плоской деревянной шкатулки, размером в половину ладони. Репликатор он стащил у растяпы диспетчера, когда его перебрасывали с Земли на Уголу. Как знал, что пригодится.

- Я только мелкие монеты копировал, - виновато сказал он. – Медяки в основном. Ну и серебряные… иногда…

- Больше он тебе не понадобится, - сухо сказал Герат, пряча репликатор в ящик стола. – Святой Базаль возвращается в свое аббатство. Он будет вести самый праведный образ жизни, во всем слушаясь благочестивого аббата Суну. Он будет принимать паломников, оделять страждущих чудодейственным зельем… и шагу не сделает из монастыря без разрешения! Ясно тебе, мелкий паршивец? – рявкнул Герат. - Ладно, буди моих спящих красавцев, нас ждут дела.

- Угу, - сказал Базаль, выставляя гипноизлучатель в режим пробуждения. Через несколько секунд за дверью завозились. Загремело железо, послышались удивленные возгласы, кто-то невнятно выругался. – А можно вопрос? Скажите, куда делся… ну, настоящий король?

Герат насмешливо поглядел на Базаля.

- Не догадываешься? Шучу, шучу! – поспешно воскликнул он, видя, как вытягивается лицо лекаря. – Никакого Герата никогда и не было. Тщательно продуманная интрига, минимальное гипнотическое воздействие, и стареющий бесплодный король Абаз со слезами радости прижал к груди своего внебрачного сына. Который, к тому же, как две капли воды похож на него в юности. Ну а дальше все зависело только от меня.

Он встал. Что-то неуловимо изменилось в нем, и перед молодым врачом теперь стоял не землянин, играющий роль Герата, а сам Герат Разумный, король Ассии.

- Высочайшая аудиенция окончена, - тоном человека, привыкшего повелевать, сказал он по-ассийски. – Сейчас вас ждет церемония награждения, после чего вы без промедления отправитесь в аббатство. Моя личная карета уже ждет вас.

Базиль-чудотворец вскочил и склонился в глубоком поклоне. Опять, с тоской подумал он, опять этот ужасная душная коробка, эти ужасные разбитые дороги… отбитое седалище и головная боль. Будем надеяться, что личный транспорт короля окажется получше того экипажа, которым снабдил меня Дор V.

Король уже шел к дверям, когда Базаль вспомнил кое о чем.

- Ваше величество! – воскликнул он, бросаясь вдогонку. – Умоляю! Позвольте один вопрос!

Король остановился, надменно посмотрел на лекаря через плечо.

- Позволяю. Только будь краток, лекарь, не испытывай моего терпения.

- Ваше величество, вы сказали, что за мной следили местные, - торопливо заговорил Базаль. – Что они меня вычислили. Но как это возможно? Я ведь был очень осторожен. Во всяком случае, старался быть осторожным. Получается, я совершил ошибку. Но какую?

Король насмешливо улыбнулся.

- Все очень просто, мой юный друг. Сначала в город входит болезнь, а потом уже лекарь. Только так, и никак иначе. Ты же всегда приходил первым, да еще с готовым лекарством... Ты просто перепутал последовательность событий, понимаешь? Именно это вызвало подозрение у местных. Никогда не недооценивай людей, парень. Даже если они тебе кажутся

нецивилизованными дикарями. Уровень развития цивилизации никак не влияет на способность мыслить логически.

Король толкнул створки двери и вышел. Базаль смиренно последовал за ним на почтительном отдалении.

И ничего я не перепутал, подумал он. Просто нельзя же было сидеть и ждать, когда город поразит какая-нибудь эпидемия, на это могло уйти черт знает сколько времени! Вот и пришлось брать дело в свои руки.

И даже если я доставил кучу хлопот начальству, я теперь точно знаю, что люди выживут. А ведь это самое главное, правда?

Жители городка Агаха ликовали – эпидемия пурпурной лишайки шла на спад, а люди все были живы. Конечно, совсем без жертв не обошлось, но это, честно признаться, сущие пустяки.

Умер старый Дагер; но он кашлял с самой зимы, и любому дураку было ясно, что до лета он не дотянет.

Умерла достопочтимая Эгира – злобная старая дева, которая десятками покупала молодых красивых рабынь и ради развлечения уродовала и калечила их. Конечно, каждый волен распоряжаться своим имуществом так, как считает нужным, но всему же, простите, есть предел.

Умер Владетель Агахи, и его смерть ликующие агахяне восприняли как божескую милость – Дор IV, с юности не отличавшийся ясным умом, под старость и вовсе впал в маразм, издавая указы один другого безумнее. Новый Владетель, Дор V устроил отцу самые пышные похороны и отменил все предыдущие указы, одним росчерком пера вернув Агаху в счастливую эпоху правления Дора III.

Итак, болезнь отступала, а люди все были живы и даже – вот уж воистину чудо из чудес! – не облысели и не покрылись коростой, как всегда бывает после пурпурной лишайки. И всем этим агахяне обязаны одному-единственному человеку! Да, конечно, в первую очередь милости божьей, потому что кто, если не Господь привел в Агаху Базаля?

Великого лекаря Базаля! Базаля-чудотворца!

- Святого Базаля, - шептались между собой благочестивые агахяне, с опаской косясь на священников, но те на удивление благосклонно отнеслись к народному мнению.

Церковь и сама подумывала о том, чтобы возвести Базаля в ранг святого. Разумеется, после смерти лекаря, да будет его жизнь долгой.

Да, Базаль-чудотворец очень вовремя пришел в Агаху. Правда, поначалу агахяне даже не догадывались, насколько вовремя, потому что в те дни они были здоровы и счастливы. Но эпидемия на то и эпидемия, чтобы начинаться вдруг и распространяться с ужасающей скоростью. И когда стало известно, что семья пекаря Ехора слегла, пораженная ужасной болезнью, паника охватила весь мирный городок – Ехор с сыновьями держал целых три пекарни, и почти половина города покупала у него хлеб, сдобные булочки, коржики и пирожные, самые вкусные не только в Агахе, но и, пожалуй, во всем королевстве.

Агаха погрузилась в скорбь, стоны и плач доносились из каждого дома – люди заранее прощались с родными и близкими, зная, что выживет едва ли треть. И в эти скорбные дни на улицы города вышел Базаль-чудотворец. Он действовал неторопливо и методично, обходя дом за домом, не пропуская даже самые нищие лачуги, и каждого заболевшего заставлял принимать какой-то бурый порошок, растворяя его в воде или в вине. Получившееся в итоге питье было страшно горьким и вонючим, но желание жить пересиливало отвращение, и люди безропотно глотали мерзкое пойло. И оно помогало!

Спадал жар, очищалась кожа, отступал невыносимый зуд, от которого заболевший буквально сходил с ума, раздирая кожу в кровавые лоскуты. Люди начали выздоравливать: и хилые младенцы, и слабые старики, не говоря уже о крепких мужчинах и женщинах средних лет, все они выжили, полностью выздоровели, и уже на третью неделю после начала эпидемии первые отчаянные храбрецы робко вышли из своих домов.

И скорбь сменилась ликованием!

Разумеется, Базалю-чудотворцу воздали все мыслимые почести. Бедняки день и ночь молились за своего спасителя, люди побогаче осыпали его дорогими подарками, а Дор V подарил лекарю большой дом, десять самых крепких рабов и десять самых красивых рабынь. Кроме того, он прозрачно намекнул на звание Почетного Гражданина, если лекарь навсегда останется в Агахе.

- Достойно ли такого великого человека месить ногами дорожную грязь? – вопросил Дор V. – Не пора ли ему осесть в хорошем месте, обзавестись сыновьями, чтобы передать им свое искусство? А уж мы не поскупимся.

Да, в чем в чем, а в скупости нынешнего Владетеля обвинить было трудно. Ведь звание Почетного Гражданина давало множество привилегий, начиная от права сидеть в присутствии Владетеля и кончая пожизненным и очень щедрым пансионом.

Но Базаль, ко всеобщему изумлению, безукоризненно вежливо, но очень твердо отклонил предложенную честь. Ссылался он при этом на какие-то смехотворные причины: мол, он дал обет не оставаться надолго на одном месте пока не будут побеждены все болезни во всем мире.

В жизни своей Дор V не слышал подобной глупости! Болезни – это испытание, которые посылает нам Господь, и победить все болезни, это все равно, что победить Господа! Жалкий лекаришка, он что, еретик? Или с ума сошел от непосильных трудов?

Да, решил Владетель, разглядывая осунувшееся изможденное лицо лекаря, бедняга попросту переутомился. Исхудал, темные круги под глазами, и цвет лица нездоровый. Ничего, недельку-другую отдохнет, отъестся… а там, глядишь, и передумает. Кто в здравом уме захочет сменить негу и богатство на тяготы бродяжничества?

Дор V твердо решил – Базаль-чудотворец останется в Агахе, даже если придется силой урезонивать глупца. В конце концов, так ли трудно превратить подаренный лекарю дом в комфортабельную тюрьму? И пусть городскому Владетелю личная стража не положена, любой сознательный гражданин Агахи с охотой запишется в караул, чтобы избавить своего спасителя от жалкой участи бродяги.

Так бы все и случилось, но в это время в Агаху на взмыленном коне примчался глашатай его величества Герата Разумного и зачитал депешу. В которой его величество от души поздравлял жителей Агахи с чудесным избавлением от бед и несчастий. А так же повелевал лекарю Базалю, сотворившему сие чудо, не медля прибыть в Столицу для высочайшей аудиенции.

Дор V скрипнул зубами и подчинился – его величество Герат не даром носил прозвище Разумный, за всякое неповиновение он карал неотвратимо, хотя и без жестокости, свойственной его предкам. К слову сказать, правители соседних королевств, опрометчиво принявшие милосердие молодого монарха за слабость, очень скоро убедились в своей ошибке и горько пожалели о ней. А королевство под управлением Герата Разумного приросло тремя богатыми провинциями.

Итак, Базаль-чудотворец, в сопровождении подоспевшего отряда королевских гвардейцев, отбыл в Столицу. На самой лучшей карете, запряженной самыми лучшими жеребцами. Перед отъездом он заверил Владетеля, что отныне и навсегда болезни будут обходить славный город Агаху дальней дорогой, и – чудак человек! – дал вольную подаренным рабам. Недовольные таким поворотом дел рабы тут же продались обратно Дору V.

Погода благоприятствовала, кони были бодры и полны сил, так что дорога до Столицы, пролегавшая среди живописных холмов, заняла всего четыре дня.

На исходе четвертого дня Базаль, едва сдерживая стоны и ругательства, с облегчением ступил на булыжную мостовую возле королевского дворца. Самая лучшая карета оказалась настоящей камерой пыток – тряская, с отвратительным жестким сиденьем, подпрыгивающая на малейшей неровности ухабистой дороги. Ныло отбитое седалище, ныли все внутренности, превратившиеся в кашу, от непрерывной тряски лекаря мутило, и в последние два дня у него крошки во рту не было. А еще пыль, всепроникающая чертова пыль, от которой не было спасения! Она скрипела на зубах, сыпалась из волос, и от нее безумно чесалось и зудело все тело.

Лекарь Базаль чувствовал себя грязной изодранной половой тряпкой, выброшенной за ненадобностью. И с ужасом представлял себя на аудиенции. Но Герат Разумный и в самом деле оказался весьма разумным человеком – лекаря ждала горячая ванна, легкий вкусный ужин и мягкая кровать. С наслаждением вытянувшись между чистыми простынями, Базаль с некоторой тревогой подумал о молодой красивой рабыне – непременным атрибутом гостеприимства всякого уважающего себя хозяина. Но то ли гостеприимство его величества не распространялось так далеко, то ли он правильно оценил физическое состояние гостя, но рабыня не пришла. И Базаль со вздохом облегчения погрузился в крепкий освежающий сон.

«Аудиенция», она лишь по звучанию схожа с «уединением», на самом же деле на ней всегда присутствует множество самых разных людей, это лекарь Базаль знал по своему личному опыту. И был немало удивлен и даже несколько обеспокоен, войдя в пустой тронный зал. Пустой, если не считать его величества, подумал лекарь и тут же дал себе мысленную оплеуху за столь неподобающие мысли. Надо же, «не считая его величества»! Да это откровенным бунтом попахивает, если не хуже! И Базаль, скрывая свое смущение, низко склонился перед королем.

- Я счастлив лицезреть… - начал он, но его перебили.

- Входите, мой друг, входите, - нетерпеливо произнес Герат.

Слышать обращение «мой друг» из уст короля было, мягко скажем, непривычно, но Герат Разумный славился широтой взглядов и некоторым пренебрежением к этикету. Базаль выпрямился и, робея, приблизился к своему повелителю. Он старался не слишком откровенно разглядывать короля, которого впервые видел воочию, но глаза, острые внимательные глаза лекаря, жили собственной жизнью, подмечая малейшие нюансы в облике сорокалетнего мужчины.

Герат Разумный едва заметно усмехнулся краешком губ и повернулся к лекарю, расправив плечи. Ну, вот он я, говорил весь его вид, смотри, пока дозволено.

Придворные живописцы из века в век писали в одной и той же манере, разнообразие не поощрялось. На их портретах любой царственный замухрышка выглядел орел орлом: прямая спина, широкий разворот плеч, крепкие ноги, мощные руки. Опять же – величественная осанка, решительный взгляд… Но в случае с Гератом они, кажется, ничуть не погрешили против истины, подумал Базаль.

В самом деле, стоящий перед ним мужчина являл собой воплощение полного здоровья. Сколько ни вглядывался лекарь, он не смог уловить ни малейшего следа нарождающейся или хронической болезни. Так же король производил впечатление человека физически развитого, не чуждого упражнениям с тяжелым мечом на свежем воздухе. Да у него, пожалуй, и зубы все целы? – с восторгом подумал Базаль, и король, словно услышав мысли лекаря, широко улыбнулся, показывая превосходные, ровные и чистые зубы.

- Не хотите ли вина? – спросил он.

В тронном зале был заранее накрыт небольшой стол на гнутых ножках: вино, фрукты, сыр. Возле стола располагался стул с высокой резной спинкой – уменьшенной стилизованной копией трона, и низенький, обитый бархатом табурет. Повинуясь властному жесту короля, Базаль, страшно робея, опустился на самый краешек табурета и принял из царственных рук оловянный кубок с вином.

- Итак, мой друг, вас можно поздравить с победой?

Базаль сперва не понял, о чем идет речь – какая победа? ведь он ни с кем никогда не сражался, он даже не знает толком, за какой конец меч держать! А потом сообразил и вскочил, прижав руку к сердцу. Дорогое вино, возмущенное таким неделикатным обращением, выплеснулось из кубка на грудь недотепы. Обмирая от ужаса, лекарь уставился на короля, ожидая монаршего гнева, но Герат Разумный только фыркнул, совсем по-мальчишески, и от глаз его разбежались лучики веселых морщин.

- Да, мой государь, - пролепетал Базаль, проклиная свою неловкость. – По милости божьей благочестивые граждане Агахи пребывают в добром здравии, за что бесконечно благодарны вашему величеству.

- Мне? – удивился Герат. – Гм. А мне-то за что?

Базаль не нашелся, что ответить и счел за лучшее промолчать. Лицо его пылало от стыда, и он чувствовал себя неотесанной деревенщиной.

- Впрочем, пусть благодарят. Подданные и должны быть благодарны своему королю. Верно? – И король, подмигнув, хлопнул опешившего лекаря по плечу.

- Совершенно верно, ваше величество, - еле выдавил тот.

Ох, что-то тут не то, с тревогой подумал Базаль. Широта взглядов, это, конечно, хорошо, но не до такой же степени! Это уже демократией попахивает… а какая демократия может быть в средневековом обществе? Или его величество так изволит шутить? А что? Проснулся в хорошем настроении, вот и ведет себя запросто.

- Агахянам невероятно повезло, что вы божьей волей оказались рядом с ними в этот тяжелый час, - продолжал король, словно не замечая замешательства лекаря. – Просто невероятно! И снадобья ваши превыше всяческих похвал – мои придворные шарлатаны только блеют и разводят руками, не в силах повторить подобное. Но ведь это, кажется, не первый спасенный вами город?

- Совершенно верно, ваше величество, - тупо повторил Базаль. Он вдруг почувствовал себя в ловушке. Не нужно мне было приезжать во дворец, с тревогой подумал он. Избавиться по дороге от гвардейцев пара пустяков – щепотка сонного порошка в кувшин с вином на привале, и вот бравые гвардейцы геройски храпят под кустом. А я свободен!

- Было еще четыре… или пять? – Король вытащил из рукава камзола свиток, развернул, внимательно его проглядел, шевеля губами, и кивнул. – Да, пять… а всего, стало быть, шесть городов… за какие-то четыре месяца! А сколько было деревень? Безвестных хуторов? Постоялых дворов, в конце концов? Превосходная работа, дружище, просто превосходная! Можете себе представить - я, король, горжусь быть вашим современником. И хочу выпить за ваше здоровье.

Король плеснул себе в кубок и выпил, не обращая внимания на гостя. Потом сел, вытянув ноги, и ласково улыбнулся.

- Вас ждет королевская награда, мой друг, - доверительно обратился он к лекарю. – Соответствующие распоряжения я уже отдал, но сперва… Сперва я бы хотел оказать вам честь, лично зачитав список ваших богоугодных деяний. Итак, начнем… - Король кинул беглый взгляд на свиток. – Первый случай - Поштина, мозговая горячка… ужасная болезнь, перекидывающаяся, как огонь перекидывается между соломенных крыш. Умерло восемнадцать человек, в основном глубокие старики, пять с лишним тысяч выжило. Правильно?

Базаль облизнул пересохшие губы и кивнул. Герат Разумный словно бы и не заметил столь вопиющего нарушения этикета.

- Следующий город - Поляска, кожная чумка. Умерло трое, больше шести тысяч выжило. Помните?

Помню, подумал Базаль, очень хорошо помню. Инфекционное аутоиммунное заболевание средних слоев дермы. В результате – отторжение кожи и смерть от сепсиса.

- Далее - Терша, слезы святой Маруты. Никто не умер, но – чудо Господне! – никто и не ослеп!

Гангренозный коньюктивит, ведущий к поражению мозговых оболочек. Выжившие отделывались слепотой и хроническими головными болями, и вряд ли их можно было назвать везунчиками.

- Поддубницы, мраморная болезнь. Умерло… м-м-м… - Герат вчитался в свиток и удивленно вздернул брови: - Больше пятидесяти человек! Однако!

Да, подумал Базаль, это моя неудача. И, самое смешное, в Поддубницах я дрался по-настоящему, сражаясь со злым джинном, которого не я выпустил из бутылки. Кальциноз легких, стремительно прогрессирующий, причину которого я не знаю до сих пор… и лица людей, умирающих от удушья действительно были похожи на маски, высеченные из голубого мрамора.

- На все воля божья, - промямлил он, и король кивнул, соглашаясь.

- Разумеется… Но продолжим. Боровки, лихорадка с кровохарканьем. Умерших нет.

Туберкулез с высоким индексом контагиозности. То, что выжили все, - настоящее чудо, я на это не рассчитывал. Во многом это заслуга самих людей – боровчане никогда не отличались излишней религиозностью, и спасение от болезни искали не в молитве, а в лекарстве. Базаль с удовольствием вспомнил очереди у дверей странноприимного дома, степенных немногословных отцов семейств. Получив лекарство, люди с достоинством благодарили и, что гораздо важнее, строго следовали моим рекомендациям. Отсюда и результат. Превосходный результат!

- И, наконец, наши дни. Агаха, пурпурная лишайка. Умерло двое.

- Трое, ваше величество, - осмелился возразить лекарь, но король снисходительно улыбнулся.

- Двое, друг мой, двое. Дор IV уверенно шел на поправку… и это не устраивало Дора V… Ну-с, я ничего не упустил? Или вы хотите дополнить перечень ваших подвигов? Впрочем, не трудитесь - и этого хватит для высочайшей награды.

Провались ты со своей наградой, угрюмо подумал Базаль. Ты даже представить себе не можешь, какую на самом деле награду я получил.

Встать на колени, как того требовал этикет, или хотя бы поблагодарить, лекарю и в голову не пришло.

Герат Разумный оторвал ягодку от тугой виноградной кисти, кинул в рот, пожевал и сплюнул косточки на пол.

- Все это хорошо, - продолжал он. – И даже очень хорошо, просто, я бы сказал, великолепно – я люблю, когда мои подданные живы, здоровы и счастливы. Но вот чего я не понимаю… - Гарат подался вперед и пытливо заглянул в лицо лекарю: - Ну вот совсем не понимаю… В Агахе вы растворяли в воде какой-то бурый порошок. Вкус раствора все, принимающие его, описывают одинаково: сочетание приторной сладости и невероятной горечи. И запах, ни на что не похожий тошнотворный запах. Одним словом, омерзительное пойло!

- Дело в том, ваше величество, что ингредиенты… то есть, я хотел сказать – вещества, входящие в состав порошка…

- Мне знакомо слово «ингредиенты», - холодно сказал Герат. – О них мы поговорим чуть позже. Сейчас меня интересует другое. Итак, в Агахе вы использовали какое-то изобретенное вами снадобье, которое отлично помогло против пурпурной лишайки. Но и в Боровках, во время лихорадки, лекарство было точно тем же! Об этом есть множество свидетельств! – И король выразительно помахал свитком. – Поддубницы, Терша, Поляска, Поштина… Шесть городов, шесть ужасных болезней… и везде вы применяли одно и то же снадобье! Одно – против всех болезней! Как такое может быть? Все придворные лекари в один голос твердят, что это невозможно, что это какое-то шарлатанство… и, тем не менее, это так! Мои люди не могут ошибаться, их доклады точны, в этом я полностью уверен! – Король вдруг улыбнулся, и от этой улыбки лекаря мороз продрал по коже. – Объясните мне эту загадку, друг мой, снимите камень с моей души! Иначе… Знаете, - доверительно проговорил он, - некоторые люди… очень уважаемые и высокопоставленные люди, с которыми я не могу не считаться… полагают вас чуть ли не приспешником дьявола. – Король развел руками извиняющимся жестом. – Глупости, конечно, и мракобесие, но это глас народа! Который может причинить вам множество неприятностей. Но я уверен, что вы сумеете оправдаться. Итак, я вас слушаю, дружище.

- Я счастлив исполнить вашу волю, мой государь! Еще два века назад святой Динерий, изучая свойства ядов, сумел разделить их на такие мельчайшие части, при которых яды теряли свои смертельные свойства. И тогда же он сделал поразительное открытие – в малых дозах яд может стать лекарством…

За мной следили! – в панике думал Базаль, произнося гладкие выверенные слова. Это не требовало от него специальных усилий – такую речь он произносил много раз перед жителями городов и деревень, убеждая обреченных людей принять лекарство. Разумеется, следили, в этом нет никаких сомнений! Но как? Почему? Я ведь был так осторожен!

- … заняло несколько лет. Экспериментируя с различными сочетаниями, я, как мне кажется, подобрал такой состав, который лечил если не все, то многие болезни. Испытав это снадобье на себе и убедившись в его безвредности, я тронулся в путь. Первым моим пациентом был мальчик-бродяжка: несчастный умирал, брошенный в канаве своими товарищами…

Герат Разумный слушал очень внимательно, не перебивая. Он не задал ни одного вопроса, чему Базаль был несказанно рад – в его истории было несколько скользких моментов, которые он постарался обойти. Наконец, он закончил и с облегчением припал к кубку с вином. Лекарь был весьма доволен собой.

- Значит, вы изобрели лекарство, - задумчиво произнес король. – Универсальное лекарство ото всех болезней, которое годится для любого человека. Правильно?

- Правильно, ваше величество.

- Что ж, в таком случае, примите еще одного пациента. Несколько дней назад я пропустил удар мечом, - король осторожно коснулся левого бока. – Рана пустяковая, даже мышцы не задеты, но она плохо заживает. Мои лекари промывают ее уксусом и прижигают квасцами, они заверяют, что еще неделя – и все пройдет. Но мне бы хотелось испытать ваше снадобье. – Король налил в кубок вина, поставил его перед опешившим Базалем. – Оно ведь у вас с собой?

- Э-э-э… да… то есть – нет, - промямлил лекарь. – Видите ли, я все истратил в Агахе. И мне нужно время, чтобы…

- Хорошо, - кивнул король. – Составьте список всего необходимого, и вам доставят все в лучшем виде, пока вы наслаждаетесь моим гостеприимством. Кроме того, мои лекари будут счастливы предложить вам свою помощь.

Бежать, подумал Базаль. Надо бежать, выбираться отсюда любым способом. Иначе…

- Ваше величество, - почти с отчаянием проговорил он. – Умоляю, поймите меня правильно. Состав снадобья настолько сложный, что я не могу доверить его непосвященным. Сбор ингредиентов, изготовление… это требует особых знаний, особой тщательности… Поверьте, это могу сделать только я сам. Иначе я не ручаюсь за результат!

- Одним словом, вы не хотите делиться славой, - кивнул король. – Что ж, понимаю. Но я уверен, что у вас есть запасы снадобья, которые вы храните в надежном месте. Например… - король выдержал многозначительную паузу: - Например, в монастыре Благого Причастия. Вы ведь оттуда начали свой нелегкий путь?

Отвесив челюсть, лекарь с ужасом уставился на Герата Разумного. Мелькнула невероятная мысль, что Герат знает. Не догадывается, а знает про него все, но Базаль отогнал ее: такого просто не могло быть.

И тем не менее ситуация складывалась критическая.

Противно заныло под ложечкой, и Базаль украдкой огляделся. Тяжелая, обитая железом дверь плотно закрыта, а за ней наверняка стоит вооруженная стража, так что этот путь к бегству отрезан. Высокие стрельчатые окна забраны толстой решеткой, сквозь которую даже кошка не смогла бы пролезть. Что же остается?

А остается, друг мой, тайный ход, подумал Базаль. Ведущий из тронного зала в подвалы дворца. Про который все знают, что он есть, но не знают, где именно. Скорее всего, где-нибудь рядом с троном, прикинул Базаль. Или непосредственно под троном. Или вон за той тяжелой портьерой. Или еще где-нибудь. Герат, разумеется, знает, но вряд ли он будет так любезен, что поделится своим знанием с подозрительным лекарем.

Базаль пристально посмотрел на короля. Тот сидел, положив ногу на ногу, и с ухмылкой разглядывал своего собеседника.

Ждет, как я буду теперь выкручиваться. А я ведь выкручусь. Потому что есть у меня туз в рукаве, как раз на такой случай. Очень хорошая штука, надежная, здорово она меня выручила в той заварушке в порту.

- Вы правы, ваше величество, - смиренно проговорил Базаль. Потом подумал, встал и поклонился. – Я действительно изготовил запас своего снадобья. И действительно спрятал его в обители, в надежном тайнике.

- Закопали под монастырской стеной? – серьезно спросил король, но в его глазах заплясали веселые бесенята.

- Почти. В подвале, между бочками с соленьями. Я начертил для памяти план… позвольте, я вам покажу.

Базаль сунул руку за пазуху, извлек висящую на кожаном шнурке фигурку святого Дадона, покровителя путников, шутов и лекарей, нежно огладил ее пальцами, активируя гипноизлучатель в режиме сна. Радиус действия до десяти метров, и Базаль прикинул, что этого хватит не только для короля, но и для стражи, стоящей за дверью.

Король, подавшись вперед, с интересом наблюдал за действиями лекаря.

- Ну? – нетерпеливо спросил он. – И где же ваш план?

- Одну минуточку, ваше величество.

И раз, и два, и три… Пять секунд, десять…

Глухо брякнуло железо за дверью – это стражников среди белого дня сморил крепкий глубокий сон. Король взял яблоко, с хрустом откусил, откинулся на спинку стула.

- Я жду, - напомнил он.

- Одну минуточку, государь!

Двадцать секунд, двадцать пять, тридцать… Герат опять откусил от яблока и смачно захрустел, иронически подмигнув лекарю. Мама моя родная, в панике подумал Базаль, да что же это такое делается? Король не гипнабелен? Стража гипнабельна, напавшие на меня в порту подонки гипнабельны, десятки мужчин, женщин и детей на этой планете тоже… а его величество нет? Он что, мутант? Или?..

- Что, не получается? – сочувственно осведомился король. – Ай-яй-яй, какая неприятность.

Базаль, ничего не понимая, тупо смотрел на короля, а потом до него дошло, и он побледнел.

Его величество Герат Разумный, король Ассии, небольшого, но активно развивающегося государства на планете Угола, говорил на чистейшей унилингве.

Глава 8.

-1-

- Г`хцол Мириаш агхр`данай х`с ат!

- Гыхцол мириаш ахрданай сат.

- Нет, не так! Еще раз! Слушай внимательно: г`хцол Мириаш агрх`данай х`с ат!

- Гыцлот… ой!.. гыцгол…

- Еще раз…

От невообразимых, непроизносимых сочетаний звуков у Юльки уши вяли и язык узлом завязывался, но она упорно продолжала твердить непонятную фразу – десять раз, двадцать, сто. До тех пор, пока Лилайна не осталась довольна.

Ну как – довольна? Сказала, что сойдет. Сказала, что ее, Юльку, поймут, а остальное неважно. В том числе и произношение.

- Ты, главное, сразу это скажи, как только попадешь на Хордад. И повторяй, повторяй. Чтобы все услышали и запомнили.

- А что она означает, эта фраза? – робко спросила Юлька.

Обычно Лилайна не баловала ее объяснениями. Но в этот раз снизошла.

- Такие, как ты, на Хондаре в большой цене. Каждый… м-м-м… колдун будет рад взять тебя ученицей. Но колдуны, они разные. Понимаешь? Как ваши учителя. Кто-то получше, кто-то похуже. Кто-то злой, кто-то добрый. Один будет учить тебя по совести, другой – кое-как. Ты мне стала как родная дочь, и я хочу, чтобы ты попала к надежному человеку. К Мириаш. Она… в общем, я училась у нее много лет… пока не попала на Землю. И эти слова… н-ну, скажем так, отдают тебя под покровительство и защиту Мириаш. Извини, дословно перевести я не смогу, в вашем языке нет таких понятий. Главное, что ты не попадешь к кому-то другому. Твои способности, девочка, это драгоценный камень, он нуждается в достойной оправе.

Юлька слушала и тихо млела от счастья.

Вчера Лилайна позвонила ей очень поздно, за полночь. Она была страшно возбуждена, то и дело сбивалась на хордадский, так что Юлька и половины не поняла из того, что почти кричала в трубку Лилайна. Но одно она уяснила точно – Лилайна наконец-то нашла место перехода из нашего мира на Хордад, оно находится недалеко, буквально рукой подать, и, значит, пора начинать готовиться по-настоящему. Когда? Как можно скорее! Желательно, прямо сейчас! Что? Метро уже не ходит? Какая ерунда! А ногами? Ах, страшно? По ночному городу, через весь район – страшно? А что же тогда будет на Хордаде? В штаны наложишь? Ну, хорошо, уговорила, отложим до завтра. Но чтобы утром, в семь часов - как штык! Нас ждет уйма дел, до вечера ты должна хоть десяток слов выучить на хордадском. И постарайся выспаться, тебе понадобится свежая голова.

Но выспаться не удалось, остаток ночи Юлька проворочалась без сна. Душа ее ликовала, сердце жаждало подвигов и приключений, и только в глубине души, на самом донышке, шевелился червячок сомнений – уж слишком это все походило на сказку. Причем, состряпанную кое-как, для непредвзятой публики. Напустить побольше туману таинственности, щедро сыпануть золотой пыльцы обмана, приправить густым приторным сиропом лести, вскипятить на огне желаний и подавать, пока не остыло…

Нет, убеждала себя Юлька, конечно же, нет! Это все по правде: и Лилайна с ее уникальными способностями, и чудесный Хордад, и великолепное будущее, которое ждет меня там!

Тебя обманули, настойчиво зудел червячок. Заморочили. Показали пару несложных фокусов, а ты и поверила, идиотка. Повелась на дешевый развод, как последняя лохушка.

Нет, защищалась Юлька, никакой это не развод. И не фокусы. Потому что если так, то зачем Лилайне возиться со мной? И вообще с кем бы то ни было? Будь Лилайна фокусницей, ее бы ждало ослепительное будущее: мировая слава, гастроли, расписанные на много лет вперед, банковские счета с приятным количеством нулей. Она бы не стала размениваться на нищих одиночек, она бы окучивала публику побогаче, скопом. И поэтому я верю – Хордад существует, и мне там самое место!

В дурдоме тебе место, вздыхал червячок. В тихой уютной палате с мягкими стенами.

Заткнись, огрызалась Юлька. Не хочу тебя слушать. Я отправляюсь на Хордад, и никто меня не остановит! Потому что – любовь! А ради любви можно пойти на все!

И не страшно? – проницательно спросил червячок. Если Хордад существует на самом деле, если он такой, как говорила Лилайна – не страшно? Ни капельки?

Тут подлое беспозвоночное било прямо в цель – Юльке действительно было страшно. До озноба, до мокрых ладошек. Тихая провинциалка, домоседка до мозга костей, она и в близкую Москву собиралась так, как иные собираются на войну, - сжав зубы и собрав в кулак всю волю.

Что уж говорить о другом мире, лежащем вне плоскости космогонических представлений человечества? Иной мир, иные законы… что ждет ее там, маленькую испуганную девочку с Земли? Уцелеет ли она, выживет? Сумеет ли вернуться домой?

Ой, мамочки, какая же я дура!

Честно говоря, Юлька была в шаге от того, чтобы послать Лилайну с ее мифическим Хордадом куда подальше. Проще простого – Лилайна не знает, где живет Юлька, найти не сможет, а на звонки можно не отвечать. Ну, позвонит раз, другой… потом ей все это надоест, и она отстанет. Пусть ищет другого лоха и морочит ему голову, сколько душе угодно, только не мне! А я завтра высплюсь хорошенько, а потом мы с Дашкой сходим куда-нибудь. В кино, например.

Перед глазами, как живой, встал Игорь. Без обычной своей веселости, он смотрел на Юльку строго и печально. Он ни в чем не укорял свою возлюбленную и заранее прощал ей предательство.

«Знаешь, а ведь нам было бы так хорошо вместе»

Утром Юлька впервые надела крестик, подаренный ей бабушкой и дедушкой.

-2-

Ехать оказалось недалеко – всего несколько остановок по второму диаметру.

- Лисино! – с какой-то торжественностью объявил записанный голос по громкой связи, и Лилайна толкнула Юльку локтем: пора, мол, выходим.

Чувствуя неприятную слабость в коленях, Юлька поднялась и вышла вслед за ней.

Лисино оказалось типичным поселком ближнего Подмосковья, где дорогие кирпичные коттеджи соседствовали с деревянными развалюхами. Гордые молодые красавцы, они свысока поглядывали на нищих стариков, а те робко жались к земле, помаргивая подслеповатыми, давно не мытыми окнами. Дальше, за поселком, торопливыми скороспелками тянулись к небу остовы будущих «человейников».

- Нам туда, - махнула рукой Лилайна, указывая на бетонку.

Прямая, как стрела, дорога разрезала поселок надвое и вела к зеленой щетке леса, заслонившей горизонт. Юлька послушно кивнула.

«Г`хцол Мириаш агхр`данай х`с ат» - подумала она.

Кодовую фразу она повторяла сегодня весь день. Вслух, если рядом не было людей. Про себя, если оказывалась в толпе. Казалось, все слова мира, сколько их ни есть, исчезли. Остались только эти – непонятные, грозные, тревожным набатом звучащие в сердце. От них ли, от нехорошего ли предчувствия, но на душе у Юльки было тоскливо.

Никогда она больше не увидит бабушку с дедушкой, однокурсников и преподавателей… упрямую вредину Дашку, и ту не увидит. Прежняя жизнь закончилась, и назад дороги нет.

«И ничего не значит, г`хцол твою данай, - сердито подумала Юлька, топая вслед за Лилайной. – Ну что она мне сделает, среди людей, среди белого дня? Ладно, посмотрю я на этот ее «переход» и поеду домой. А потом расскажу обо всем Дашке, она обзовет меня фееричной дурой, мы посмеемся, и все будет хорошо, как прежде»

Две женщины шли навстречу своей судьбе. А длинные вечерние тени черными кошками ложились поперек дороги.

-3-

- Вот, - сдавленным голосом произнесла Лилайна, поводя рукой. – Вот оно, пришли.

Лицо ее застыло в религиозном экстазе, в глазах мерцало уже знакомое Юльке багровое пламя. Когда-то оно пугало девушку… теперь ничего, привыкла.

Юлька кивнула, устало плюхнулась на влажную траву и принялась вытряхивать из волос мусор: сухую хвою, обломки тонких веточек, паутину. Горсть хвоинок попала за шиворот и страшно раздражала нежную кожу шеи. Лицо горело от царапин, соленого пота и влажной духоты лесных испарений, ныли ноги, непривычные к таким прогулкам. И очень хотелось пить.

Как Лилайна нашла сюда дорогу, оставалось загадкой. Они продирались через какие-то заросли, обходили могучие завалы, а вокруг стремительно сгущались слепые сумерки, и очень скоро

Юлька окончательно потеряла ориентацию. Откуда они пришли? - непонятно. Куда идут? – неизвестно. Юлька давно бы уже повернула назад, к цивилизации, только где она, цивилизация? В каком, извините, заду? Исчезла, словно и не было ее никогда.

Перспектива остаться одной в ночном лесу пугала девушку больше, чем этот марш-бросок в компании с сумасшедшей ведьмой.

- Посмотри, - сказала Лилайна. – Ну посмотри, пожалуйста. Какая красота!

Наверное, при ярком свете дня эта полянка в густой чащобе была очень даже симпатичной.

Небольшая, почти круглой формы, заросшая невысокой курчавой травкой; где-то рядом еле слышно журчит вода – лесной родник пробил себе выход на волю. Чудесное место для привала! Скинуть тяжелые рюкзаки и обувь, умыться ледяной водой, напиться вдоволь (Юлька сглотнула всухую), потом валяться на травке, жмурясь от ласкового солнышка, жевать бутерброды, болтать о том, о сем, смеяться…

Сейчас, в темноте, мирная пасторальная полянка раскрыла свою иную сущность – древнюю, изначальную, берущую начало из тех времен, когда человек был слаб и со страхом всматривался в неизвестность. А неизвестность обступала его со всех сторон, качала ветками деревьев, следила за ним сотнями внимательных глаз и не прощала ошибок.

Юлька вздрогнула, с трудом отвела взгляд от пугающих мрачных зарослей, в которых кто-то возился и шебуршал. Что там говорит Лилайна? Подойти? Посмотреть? Ладно. Так уж и быть. Взгляну, а потом домой. С Лилайной или без – домой! Напролом, сквозь проклятую замороченную чащу, не разбирая дороги, бегом! Подмосковный лес, это вам не тайга, это жалкие раздробленные осколки былой великой империи, здесь везде дома, дороги. Рано или поздно, я обязательно выйду к людям.

С трудом поднявшись, Юлька на деревянных ногах заковыляла к Лилайне. И замерла, раздувая ноздри и жадно принюхиваясь. Журчание воды ей не послышалось, это действительно был крошечный родничок, бодрый и веселый. Трудолюбивый, как все родники, он образовал вокруг себя что-то вроде небольшого озерца, из которого бежал шустрый ручеек.

- Не пей! – Лилайна схватила Юльку, когда та с хриплым возгласом рухнула на колени возле озерца и протянула к воде руки. – Не вздумай! Ты что, не понимаешь?

Трясясь от возбуждения, она плевалась словами: переход, Хордад; уникальное сочетание чего-то там, которое не скоро еще повторится. Обязательно сегодня, сейчас! Такой случай… раз в жизни… нельзя упускать! Юлька молча рвалась из ее рук (пить! пить!), но свихнувшаяся ведьма была сильнее. И Юлька уступила.

- Ладно, - хрипло сказала она. – Пусти. Я… я согласна. Только, знаешь что? Давай не сегодня, ладно? Я не готова… я не думала… в другой раз, хорошо? Я ведь не отказываюсь. Просто все так неожиданно…

Усыпить бдительность. Самое главное, усыпить ее бдительность. Чтобы расслабилась, чтобы поверила. И убрала свои клешни, которые заменяют ей руки. Устала, не устала, но рвану я так, что сам Усейн Болт меня не догонит!

Лицо Лилайны дрогнуло, что-то вроде сочувствия проступило на нем. Она положила ладони на тощие напряженные Юлькины плечи.

- Девочка, - очень мягко сказала она. – Я все понимаю…

-4-

Лилайну трясло от злости. Сволочная девчонка! Семь пятниц у нее на неделе! Буду – не буду, хочу – не хочу! Больше всего на свете Лилайне хотелось вцепиться руками в цыплячью шейку, крепко, до хруста сжать пальцы…

Нельзя! Надо быть ласковой и терпеливой, надо успокаивать перепуганную дурочку, гладить ее по шерстке и говорить, говорить… что угодно, но обязательно хорошее! И Лилайна говорила. Негромко. Мягким проникновенным голосом. Хотя больше всего ей хотелось рявкнуть: а ну, марш вперед, мерзавка этакая!

Она сулила Юльке золотые горы и великое будущее; клялась, что никакой опасности нет; напоминала о Великой Любви, ради которой можно пойти на все…

- Не хочешь сегодня… что ж, не надо… хотя, конечно, очень жаль. Но ты хотя бы посмотри! Одним глазком, а? Только взгляни… а потом мы пойдем домой, обещаю.

Если вглядеться, по-особому сфокусировав взгляд… на Земле это трудно, но за долгие годы Лилайна привыкла к косности земной материи… Так вот, если постараться, то можно увидеть: страх! Его бурые космы облепили девчонку с ног до головы, заключив в неприятно шевелящийся кокон. Время от времени в глубине кокона вспыхивали и неохотно гасли ярко-оранжевые огоньки паники – девчонка изо всех сил старается держать себя в руках, но еще минута, другая, и она не выдержит, волна паники захлестнет ее с головой, отключая рассудок, а могучий инстинкт самосохранения бросит девчонку… куда? На Лилайну? – бить, царапать, кусать, визжа, как обезумевший звереныш? Или прочь отсюда? – как можно дальше, как можно быстрее!

Этого нельзя допустить, ни в коем случае! Иначе…

Намертво задавив в себе гнев и ярость, загнав их в такую глубину, о которой и сама не подозревала, Лилайна мысленно потянулась к девчонке – обнять, успокоить. Медленно. Осторожно. Касаясь едва-едва, чтобы неловким действием не взорвать хрупкое равновесие разума и чувств. Загасить одну оранжевую искру, потом вторую, третью… Тебе легче, девочка? Правда, ведь легче? Расслабляются сведенные судорогой мышцы, сердце умеряет свой бешеный галоп, дыхание выравнивается, вот так, вот так, умница, хорошая девочка, славная девочка, самая лучшая в мире…

Жизнь научила Лилайну – бей! Бей сразу, не раздумывая, и неважно, даешь ли ты сдачи или нападаешь сама, - бей! Грубо, наотмашь. Или подло, исподтишка. Иначе побьют тебя. Но сейчас этот проверенный метод не годился, сейчас требовалось прямо противоположное. И как суровый воин неумело ласкает загрубевшей рукой младенца, так и Лилайна сейчас баюкала дуру-девчонку, шепча ей на ухо: тише, тише, маленькая, все хорошо, не надо бояться…

Ломать свою природу, это всегда непросто, даже когда ты готова к этому и желаешь этого. А уж сейчас, когда необходимость изменений обрушилась на тебя, словно снег на голову, когда на кону стоит так много…

Лилайна изнемогала от непривычных усилий. Все ее естество бунтовало против насилия, которое она совершала сама над собой. Дико разболелась голова, глаза заволокла серая муть – это стремительно падал маноресурс. И машинально, не отдавая себе отчета, Лилайна пробила канал к прилипале.

Вот кто прекрасно себя чувствовал! Вот кто жирел, как рождественский гусь на орехах! Гладкий, лоснящийся, он черным капюшоном нависал над головой девчонки и чуть ли не урчал от удовольствия. Откуда в нем столько маны? – в который уже раз поразилась Лилайна. Где он ее берет, сволочь, в этом мире альтернативной энергетики? Я ее собираю по крохам, по крупицам, не брезгуя ничем, а этот паразит словно бы нарвался на золотую жилу! Невероятно! Невозможно! Но задумываться об этом было не время и не место. Лилайна усилила нажим, шепча нужные слова, и упругая пленка защиты, окутывающая сущность паразита, прорвалась.

Маной прилипала делился неохотно – в его природе было брать, а не отдавать. Выпить человека досуха, это да, это пожалуйста. Восстановить человеку энергоресурс – а вот фигушки, не дождетесь! Но Лилайна знала, как обращаться с этими тварями, и после короткого вялого бунта прилипала подчинился.

Это было похоже на то, как если бы она из плотной раскаленной уличной духоты вдруг попала в кондиционированную прохладу помещения – резкий переход, мгновенное облегчение. И Лилайна с наслаждением впитывала тонкие струйки маны, текущие к ней от прилипалы – еще, еще немножко, пожалуйста…

Сытой пиявкой Лилайна отвалилась от прилипалы. Жизнь снова была прекрасна, а сил было столько, что хватило бы на десяток, на сотню таких, как Юлька. У Лилайны словно бы волшебная палочка появилась в руках. Взмах – и все страхи разлетаются прочь. Взмах – сомнение, недоверие испаряются, как капли воды на горячей сковородке. Взмах – и девчонка с радостью, без колебаний делает то, что от нее требуется.

Ах, как это было бы прекрасно! Как просто! Но – нельзя. Потому что – свобода воли, будь она неладна! Девчонка должна осознанно, без принуждения, шагнуть на Хордад, это закон. А нарушивших его настигает кара, скорая и неотвратимая.

Но мы же не будем ничего нарушать, правда? – шепнула Лилайна. Мы ничего не будем внушать девчонке, мы не потребуем от нее полного доверия и абсолютного подчинения. А мелкая коррекция… она не в счет. И Лилайна без колебаний погрузилась в хаос мыслей и чувств, обуревавших Юльку.

«… Бабушка. Дедушка… У бабушки больное сердце. Дедушка – придира. Он умный. Они любят меня. Они доверяют мне. Я не могу их подвести. Я буду хорошей. Я закончу институт. Я хочу на Хордад. Я не пойду на Хордад. У бабушки больное сердце. Дедушка ругает меня за доверчивость…»

Очень острый момент, очень прочная привязанность. Пожалуй, это единственное, что по-настоящему удерживает девчонку от последнего шага. Ничего, справимся. Любовь? Приглушить временем и расстоянием. Чувство вины? Противопоставить императив «я взрослая, я все решаю сама». Страх за здоровье стариков? Присыпать щепоткой здорового эгоизма. Ну и все, пока хватит. Идем дальше.

«… Дашка – язва. Слушает. Слушает. Говорит неприятные вещи. Она умная. Она права. Не хочу слушать. Надо слушать. Хорошо учится. Лезет не в свое дело. Подруга. Я люблю ее. Я хочу без нее. Пусть завидует…»

Ну, с этим просто! Усилить подростковый бунт, этого достаточно. Так, что там еще?

«… Лес. Живой. Шевелится, дышит. Смотрит. Страшно! Очень страшно! Волки. Змеи, пауки. Ведьмы, лешие, кикиморы. Хотят съесть. Смеются. Пугают. Я маленькая. Я хочу к маме!»

Гм, детские страхи? С этим уже сложнее, они берут начало у самых корней души, чтобы справиться с ними, нужны время, знания и опыт, которых у меня нет. Кикиморы, пауки… Изначальная Мана, какая глупость! Но доказывать человеку, что кикимор не существует, а любого паука он запросто раздавит каблуком, безнадежное занятие. Он и сам все это прекрасно понимает. Понимает, и все равно боится до дрожи. Потому что детские страхи лежат не в сфере разума, а в сфере чувств. А раз так…

Логика, прочь! Разум, засунь свои доводы, знаешь куда? В бой вступает древняя могучая армия примет и суеверий!

Смотри, девочка, это ключи. Твои ключи от твоего дома. Сожми их в руке, ощути прохладную твердость металла. Это – твоя защита, и пока ты держишь ключи, ни одна ночная тварь не сможет причинить тебе вред. Ты в полной безопасности, а тварям остается только разочарованно выть и корчить рожи в бессильной злобе.

Так, ну а где же наш красавчик? Где наш Игорь - великолепный мачо, разбиватель сердец? Ага, вот он, притаился, заваленный ворохом новых впечатлений. Потускнел, побледнел, съежился. Не герой, нет, совсем не герой. Это нехорошо, это надо исправить.

Встряхнуть, расправить, освежить. Добавить ярких красок. Щедро осыпать алмазным крошевом звезд. Щепотка сексуальности придется очень кстати. Расставить акценты: не недосягаемый принц, но благородный юноша, чей образ дышит тайной печалью. Ну и все, ну и хватит, остальное девчонка додумает сама.

- Куда смотреть-то? – услышала Лилайна.

Во-первых, нашлась Майка. Все это время она, оказывается, сладко спала в своем коконе на крючке, только мы с Малявкой ее туда не вешали. Наверное, это сделал Пиня, чтобы Майка не мешалась под ногами.

От маминого голоса она проснулась и радостно загукала, протянула ручки и стала нетерпеливо извиваться, стараясь дотянуться да мамы. Мама схватила ее, прижала к себе и сразу стала намного спокойнее и сообразительней.

Во-вторых, приехали спасатели. Они шумной толпой ввалились в дом и сразу потащили какие-то веревки и лестницы с крючками на конце. И при этом громко разговаривали и все время спрашивали, что случилось. На них были прекрасные блестящие комбинезоны, черные с красным, и замечательные каски, и мне сразу же захотелось быть спасателем, чтобы рисковать жизнью, и спасать вампиров, и ходить в комбинезоне.

Мама коршуном набросилась на спасателей и принялась втолковывать им, что ничего не случилось, и требовала, чтобы они не гремели и не шумели, и не пугали маленькую девочку. Спасатели растерянно махали руками и доказывали маме, что был звонок из этого дома, поступил вызов, непонятный какой-то: не то кто-то превратился в чучело, не то рыцарь застрял где-то, и я потихоньку спрятался за диван, но тут наверху появился Пиня.

Ума не приложу, как он ухитрялся двигаться во всех этих железках, весили-то они немало, папа весь извелся и надорвался, пока перетаскивал их из подвала, но Пиня шел, и довольно быстро.

Правда двигался он как-то странно: сначала переставлял левую половину чучела, вместе с ногой и рукой, потом правую, ту, где было прикреплено копье, и это копье скрежетало по полу, а Пиня кричал, но что он кричал, никто не мог разобрать, просто гул какой-то: бу-бу-бу.

- Мой предок! – в ужасе вскричал папа. – Спасайте! Держите! Древнейший экспонат!

- Бу-бу-бу! – отозвался Пиня и сделал еще один свой странный шаг. Он подошел уже к самой лестнице и остановился на верхней ступеньке, покачиваясь и погромыхивая.

- Там Пиня! – крикнул я.

- Спасите! – взвизгнула Малявка, прыгая на диване.

- Он сейчас упадет, - сказал брат, критически рассматривая Пиню. – Слишком неустойчивое положение. Только одна точка опоры, и та приходится на копье. Если оно переломится…

- Это очень хорошее копье, - возразил папа. – Оно тысячу лет не ломалось, - и они затеяли спор о каком-то сопромате и усталости металла, а мама, держа в одной руке сестричку, другой энергично толкала растерянных спасателей к лестнице.

- Давайте, давайте, - говорила она. – Вот и работа вам нашлась… Да поторопитесь, не то он и вправду упадет и сломает себе чего-нибудь. Хватит с меня одного сумасшедшего доктора, мне еще тут инвалидов не хватает!

- Мадам, это что, ваш предок? – уточнил один из спасателей.

- Не мой, а вот его, - махнула мама рукой в папину сторону. – А вообще это одноклассник моего младшего сына, и если с ним что-нибудь случится, то его мамочка живо с вами расправится!

- И вы утверждаете, что ему тысяча лет? – недоверчиво спросил спасатель.

- Это не я утверждаю, а мой муж! – гневно воскликнула мама. – Вас что, его возраст интересует, или как помочь бедняге?

Я понял, что пришло время взять все в свои руки и объяснить этим бестолковым взрослым простые вещи.

- Это снаружи ему тысяча или немного больше, - сказал я, выглядывая из-за дивана. – А внутри всего лишь сто с небольшим. Он еще маленький. То есть, не маленький, конечно, я ведь тоже почти взрослый, но все почему-то считают нас малышами.

- Маленьким его не назовешь, - поддержала меня Малявка. – Был бы он маленьким, быстро бы вылез из этого рыцаря.

- Нет, хватит! – воскликнул спасатель. – Я сойду с ума! Мадам, умоляю вас, объясните, что нам нужно сделать, и мы покинем этот жуткий дом.

- Спасать, конечно, - сухо произнесла мама. Она обиделась, что ее дом назвали жутким. – Лезьте наверх и хватайте этого мальчишку, пока он не свернул себе шею.

И спасатели быстро стали подниматься по лестнице, а Пине в это время надоело, что на его крики никто не отвечает и не вытаскивает его из доспехов, и он со страшным скрипом поднял свободную от копья руку в железной перчатке и ударил по кольчуге.

Рыцарь покачнулся, и Пиня внутри тоже. Потом рыцарь с поднятой рукой наклонился вперед, и стало похоже, что он приветствует спасателей как гостеприимный хозяин. Он раскачивался все сильнее и сильнее, и Пиня орал и дергался там, внутри, и от этого рыцарь совсем потерял устойчивость и ринулся на спасателей.

И как раз в это время спасатели ринулись на него, и где-то на середине лестнице они встретились.

Предок с Пиней пронесся по ступенькам, врезался в спасателей, расшвыряв их в разные стороны, и помчался дальше, набирая скорость, причем оказалось, что один из спасателей, выпучив глаза, сидит на предке верхом.

- Мой дорогой предок! – душераздирающе завопил папа и встал на их пути, раскинув руки. – Не отдам!

Рыцарь громыхал и лязгал, как паровоз, Пиня колотил и кричал «бу-бу-бу», спасатель орал: «Дорогу!», и все втроем они со свистом и страшным шумом пронеслись, подпрыгивая, по лестнице, промчались по гостиной и, прихватив с собой папу, с грохотом выскочили в открытую дверь на улицу.

И мы все бросились за ними, кроме доктора, который спрятался под столом, а папа запутался в спасателе и не мог встать, а спасатель зацепился за копье и тоже не мог встать, и они кричали друг на друга и поддавали коленями и локтями рыцарские доспехи, так что гул стоял, наверное, по всему городу, и все соседи, конечно, высыпали на улицу и с интересом наблюдали за всей этой возней. Майка явно решила, что все это представление устроено специально для нее, и радостно гукала и подпрыгивала на маминых руках, а брат, прислонившись к стене, хохотал до слез, а спасатели в растерянности топтались рядом, не зная, что же им делать.

- Какой позор, - с отвращением произнесла мама. – Вот так валяться на улице… в пыли… на глазах соседей! В его-то годы! Вставай немедленно, - приказала она папе, но папа не слышал ее.

- Отцепитесь от меня! – яростно кричал он, барахтаясь под спасателем.

- Не могу, - хрипел тот. – Меня что-то держит.

И только Пиня ничего уже не кричал, и я начал всерьез беспокоиться о нем, поэтому подошел к спасателям и вежливо сказал:

- Не могли бы вы помочь моему другу? Он там внутри, в доспехах. И не может сам вылезти, потому что он крупный и потому, что на нем много всего лежит.

И спасатели тотчас расцепили папу и своего коллегу, вытряхнули Пиню из доспехов и быстро уехали, а папа, шатаясь и держась за голову, побрел домой, а мы с Малявкой подошли к Пине и встали рядом.

Пиня сидел на земле с закрытыми глазами и улыбался.

- Как хорошо, как тихо, - твердил он без конца, и мне пришлось пошлепать его по щекам. Несильно. Не знаю почему, но все говорят, что это первейшее средство, если нужно привести вампира в чувство. Пиня громко икнул и открыл глаза.

Мы помогли ему подняться и проводили домой, и всю дорогу Пиня молчал, и на все вопросы громко говорил: «Что?», и мама его здорово рассердилась и даже зашипела на нас с Малявкой, хотя мы тут были совсем ни при чем.

А уже вечером, после того, как я помог навести порядок в гостиной, почистил зубы и надел ночной саван, мне позвонил Пиня.

- Знаешь, - сказал он почти нормальным голосом. – Знаешь, кем я никогда и ни за что не стану?

- Кем? – спросил я.

- Рыцарем, - сказал Пиня и повесил трубку.

Сегодня я точно решил, кем буду. Я буду детским врачом! Потому что маленькие дети умеют превращаться!

Я сам это видел, собственными глазами, когда мама кормила Маю из бутылочки. Сестричка лежала себе, лежала, причмокивала и вдруг, я моргнуть не успел, как вместо девочки, пусть даже не слишком красивой, но все же девочки, у мамы на руках оказался предмет, здорово напоминающий холодилку. Эту холодилку обычно наполняют водой и кладут в холодильник, а когда вода замерзнет, ее кладут в ноги старикам и младенцам. Для уюта.

И вот эта холодилка теперь лежала у мамы на руках, а мама ничуть не беспокоилась, продолжала как ни в чем не бывало ворковать и говорить разные ласковые слова.

Сначала я подумал, что мама сошла с ума. Потом подумал, что сошел с ума я сам, и это было довольно-таки страшновато и неприятно, и я быстренько огляделся вокруг. Но все знакомые предметы оставались все теми же предметами: и стол, и шкаф, и коврик, и дыра в коврике, только холодилка оставалась холодилкой вместо сестренки.

Я потряс головой. Я протер глаза. Я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул по рецепту тибетских вампиров. Но все было бесполезно – мама оставалась мамой, а холодилка – холодилкой.

И я мысленно стал уже прощаться и с мамой, и с домом, и со всем остальным. Я даже подумал о том, что надо бы написать завещание и завещать все свои игрушки Пине пополам с сестренкой, и мне было очень грустно, и я смотрел на знакомую комнату, на знакомые предметы в комнате, и я их всех очень любил, и мне было жаль, что никогда больше я не сяду за этот стол, никогда не зажгу эти свечи в бронзовом канделябре, и цепи будут грустно и одиноко звенеть под потолком, потому что некому будет на них качаться.

Но тут распахнулась дверь, и вошел мой брат. Он со своими друзьями ходил в поход, и вернулся грязный, пропахший дымом и очень довольный. Брат уронил рюкзак на пол и раскинул руки.

- Здравствуй, мама! - воскликнул он.

- Здравствуй, милый, - машинально откликнулась мама и предложила ему полюбоваться на сестренку.

Брат с отвращением поглядел на холодилку.

- Чудесно, - сказал он. – Просто замечательно. Стоило мне ненадолго отлучиться, и весь дом оказался забит младенцами! Откуда вы ее выкопали?

Мама слегка покраснела и взглянула на меня.

- Ты и сам знаешь, откуда берутся дети, - сказала она. – Давай не будем об этом при Тимофее. Лучше скажи, как тебе малышка?

Брат подошел поближе и внимательно оглядел то, что было у мамы на руках.

О, чудо! Теперь это снова была девочка, моя сестра!

- Мая! – воскликнул я, а брат несколько раз кивнул головой. С очень грустным видом.

- Да, сказал он. – Я так и знал. Детям в этом доме вечно не везло на имена. Как ты думаешь, - обратился он ко мне, – почему я такой сильный, почему у меня такие мускулы и вообще?

Я добросовестно подумал.

- Наверное, - сказал я, - ты много занимался спортом.

- Ха-ха-ха, - раздельно произнес брат. – Я, конечно, занимался спортом и даже наращивал мускулы. Но это было, так сказать, последствием. А вот что послужило первопричиной? Истоком? Толчком?

- Ты все преувеличиваешь, - мелодичным голосом сказала мама. – Ты слишком много думаешь о себе.

- Так я тебе скажу, - продолжал брат, не обращая внимания на маму. – Истину. Как меня зовут?

Я подумал, что не один я сошел с ума. Или усиленные занятия так сказались на моем брате, что начисто отшибли память.

- Тебя зовут Вениамин, - напомнил я спокойным доброжелательным тоном – ведь сумасшедших нельзя волновать.

- Правильно, - с удовлетворением произнес братец. – А теперь я задам тебе еще один вопрос – как бы ты называл своего друга, если бы у него было это ужасное отвратительное имечко?

- Венькой? – неуверенно предположил я после недолгого размышления. В самом деле, меня называют Тимкой, Тимом, Пенелопоэма – Пиней, стало быть, Вениамин будет Венькой, Веником. Веником?!

- О! – сказал брат, внимательно наблюдавший за мной, и поднял палец. – О! Дошло, наконец? Теперь представь, как будут звать нашу с тобой несчастную сестру. Не иначе, как Майкой. Она же фуфайка, она же прочие предметы гардероба. Майка-фуфайка! Как тебе перспектива – иметь такую сестричку?

- Это я ее так назвал, - робко признался я, чувствуя острую вину.

Брат с отвращением посмотрел на меня.

- Ну конечно, - язвительно произнес он. – Что от тебя ждать, никакого сострадания к ближним. Тебе, с твоим именем, не приходится задумываться о таких мелочах

- Ты все преувеличиваешь, - твердо повторила мама. – Тима, не слушай его!

Брат саркастически рассмеялся.

- Дорогая мама, - сказал он. – Я не только не преувеличиваю, но даже милосердно преуменьшаю размеры катастрофы, постигшую это юное создание. Впереди у нее унылая беспросветная жизнь, наполненная бесконечной зубрежкой и наращиванием мускулов. И все для того лишь, чтобы своим умом и силой доказывать злостным насмешникам их глубочайшую неправоту.

- Тима, выйди, пожалуйста, - голосом, в котором звенел металл, попросила меня мама.

- Нет, пусть останется! – воскликнул брат. – Пусть слышит…

Что я должен был услышать, осталось неизвестным, так как зазвонил телефон. Это оказалась одна мамина подруга, которая переехала в новый дом и теперь звала всех на новоселье.

Сначала мама отказалась категорически, потому что у нее на руках маленький ребенок, и оставить его совершенно не с кем, но подруга уговаривала, уговаривала, и мама заколебалась.

- Что ж, попробую что-нибудь придумать, - сказала она.

Мама положила трубку и смерила нас с Вениамином оценивающим взглядом.

- Нас с папой приглашают на новоселье, - сказала она.

- Это хорошо, - сказал брат.

- Давно я не была в гостях, - задумчиво сказала мама. – Да и отец тоже. Один сплошной быт, рутина и никакого разнообразия.

- Никакого, - осторожно согласился брат.

- Только вот Маю оставить не с кем, - с сожалением вздохнула мама.

- Не с кем, - радостно подтвердил братец.

- Но это дело поправимое, - решительно сказала мама. – Я просто убеждена, что вы с удовольствием посидите дома и присмотрите за сестрой.

Вениамин тут же стал кричать, что он ног под собой не чует, что устал, как черт, и что младенцев терпеть не может и вообще не умеет с ними обращаться, но с мамулей не поспоришь. Если уж она что-то решила, то решила, и точка.

- Пожалуй, приготовлю-ка я салат из мокриц, - не слушая Вениамина, сказала она. – Да и пирожки с тиной будут кстати.

И она умчалась в кухню, а брат в расстроенных чувствах отправился к себе в комнату. А потом пришел с работы папа и очень обрадовался тому, что они с мамой вдвоем пойдут на новоселье.

- В кои-то веки проведем вечер без детей! – сказал он. – Где мой новый галстук?

А потом за ними закрылась дверь, и мы остались втроем: я, Вениамин и сестричка. Брат сидел в гостиной и злился, а сестричка мирно спала в своем коконе, подвешенном на крюк в холодном камине. Мама строго-настрого запретила ее будить и вообще беспокоить, только если она сама проснется, тогда следует положить ее на диван и всячески развлекать, пока не прозвенит будильник.

- В буфете бутылочка с детской смесью, - сказала она. – Как только прозвенит будильник, надо покормить Маю. Потом она еще немного погуляет и уснет, а вы положите ее в чистый кокон и опять повесите на крючок. Вот и все, ничего сложного. Справитесь?

- О чем разговор, - небрежно ответил я, всем своим видом показывая, что ухаживать за младенцами для меня дело привычное и пустяковое. Хоть сотню подавай, все будут накормлены, напоены и уложены спать.

- Может, все-таки вызовем бабушку? – без особой надежды спросил брат, но папа сказал, что у Вениамина у самого скоро будут свои дети, так что пусть привыкает к взрослой жизни.

И мы стали привыкать. Но не прошло и полчаса, как в гостиной беззвучно сгустился призрак.

Вообще-то, в каждом нормальном доме есть телефон, и каждый нормальный вампир умеет им пользоваться, но среди друзей моего брата образовалась модная привычка посылать со всякими сообщениями призраков. Призраки эти редко имели нормальный вид, каждый из друзей старался придумать что-нибудь почуднее – то змею с сотней голов, то ящик какой-то с глазами, то еще что-нибудь ужасное и непонятное, отчего кровь стыла в жилах.

Но этот призрак был вполне нормальным, даже напоминал одну девицу, с которой дружил мой брат. Призрак несколько раз хлопнул длиннющими ресницами и застенчиво сказал:

- Венечка, если у тебя нет других планов, то я приглашаю тебя в гости, - и тут же, без перехода, неживым автоматическим голосом забубнил: - Жду ответа… жду ответа… жду…

- Цыц, - страшным голосом сказал брат.

Призрак поперхнулся «ответом» и замер в неестественной позе. Легкий сквознячок потихоньку сносил призрак в чулан. А брат смущенно взглянул на меня.

- Вот видишь, какое дело, - сказал он. – Девушка ждет.

- Ага, - сказал я.

- То есть это совсем не то, что ты подумал, - поспешно сказал брат.

- Конечно, - сказал я.

- Я обещал ей помочь с экзаменами, - сказал брат.

- Понятно, - сказал я.

Брат встал и заходил по гостиной, нервно хрустя когтями.

- Пожалуй, я сбегаю к ней ненадолго, - заявил он. – У нее там трудности с алгеброй. Ты как, не против?

- Нет, конечно, - сказал я. Брат просиял и кинул на меня благодарный взгляд. – Только стоит позвонить маме и спросить у нее разрешения, - добавил я.

Брат увял и снова забегал по гостиной, злобно бормоча себе под нос. Потом он остановился передо мной.

- А хочешь, я дам тебе поснимать моим фотоаппаратом? – вкрадчиво спросил он.

Я приподнял одну бровь, как это делает папа, и сказал «гм».

- И подарю свой походный нож, - сказал брат.

Я сделал задумчивое лицо.

- Ладно, - решился брат, - знай мою доброту. Забирай уже и мой рюкзак! По рукам?

- По рукам, - великодушно сказал я. – Только, знаешь, мне одному скучно будет. Давай, я Пине позвоню?

Брат сказал, что, раз я такой отличный парень, то могу звонить, кому вздумается, его это не касается. Он быстро собрался и ушел, а я стал звонить Пине и Малявке, и они с радостью согласились придти ко мне и помочь в воспитании подрастающего поколения.

Мы сначала ходили на цыпочках и разговаривали шепотом, и еще играли в подземный бой, но Малявка все время жульничала и читала наши мысли, и стало немного шумновато.

Тут проснулась Мая, и стало еще шумнее. Мы прямо все извелись, предлагая ей разные игрушки, Пиня даже немного поплясал и попел, но, по-моему, вышло еще хуже - сестренка вопила как резаная и не желала ничего слушать.

- Может быть, ей слишком сухо? – пропыхтел взъерошенный Пиня.

- Может быть, ей слишком жарко? – предположила Малявка, обмахиваясь бабушкиным старинным веером.

- Может быть, - сказал я, и мы стали поливать кокон с сестричкой водой и махать на него.

Сначала она замолчала, я думаю, от удивления, а потом разоралась так, что у нас заложило уши, и я с минуты на минуту ждал маму, потому что слышно было, наверное, на сто километров вокруг. Но мама все не приходила, а сестренка все вопила и брыкалась, и тогда я решился на крайний шаг.

Мы схватили кокон и засунули его в холодильник. Сразу стало тише, поскольку дверца закрывалась очень плотно, но не настолько, чтобы я успокоился.

- Давайте ее качать,- скомандовал я, и мы все навалились на холодильник и принялись раскачивать его в разные стороны, и я изо всех сил запел колыбельную песенку, которую

обычно поет мама, укладывая сестричку спать, а Пиня бормотал какую-то сказку, в которой злобные поросята довели до слез бедного Серого Волка, а Малявка бубнила таблицу умножения на тринадцать, и мы все здорово устали и просто выбились из сил, но своего добились – холодильник затих и перестал вопить.

Тогда мы пошли выпить чаю и подкрепиться пирожками, которых мама наготовила так много, что хватило не только в гости, но и на нас.

- Никогда не думала, что с маленькими детьми такая морока,- задумчиво сказала Малявка.

- Несчастные родители, - согласился я, а Пиня ничего не сказал, потому что жутко нервничал, а когда он нервничает, то жутко много ест. И он съел почти все пирожки и выпил весь чай, и очень расстроился от этого и принялся озираться в поисках чего-нибудь съедобного.

- Когда я нервничаю, то много ем, а от этого расстраиваюсь и ем еще больше, - объяснил он и робко спросил меня, нет ли еще чего-нибудь такого, легкого.

Я обшарил все шкафчики, где мама хранила продукты, но обнаружил только сухую крупу, сухие макароны и кучу всевозможных приправ. Пиня от всего этого решительно отказался, а мы с Малявкой взяли себе по макаронине и с удовольствием хрустели ими.

- А нет ли чего в холодильнике? – уныло спросил Пиня.

- Есть, конечно, - сказала Малявка. – Майка.

- Майка? – страшно удивился Пиня и даже забыл о голоде на минуточку. – Разве твоя мама держит белье в холодильнике?

- Это не белье, - сухо ответил я и подумал, что мой брат как всегда прав. – Это моя сестра.

Пиня очень смутился и принялся извиняться, но тут прозвенел будильник, и я вскочил, как ошпаренный.

- Скорее! - заорал я и бросился из кухни. – Ее пора кормить!

Малявка и Пиня бросились за мной, а я вспомнил, что надо взять бутылочку, и побежал назад, и Пиня с Малявкой тоже, а еще потом я вспомнил, что бутылочка находится в буфете, а буфет – в гостиной, и чуть не сбил с ног своих друзей, и так мы носились взад вперед, как угорелые, и набили себе шишки везде, где только можно. В конце концов, я ударился о дверь лбом, и от этого у меня произошло некоторое просветление в мозгах, и я успокоился.

- Тихо, - сказал я, прижимая холодную ложку к шишке. – Спокойно. Я все вспомнил. Мама велела положить Маю на диван и играть с ней, если она проснется раньше времени. А потом покормить ее, когда прозвенит будильник.

- А зачем же мы запихали ее в холодильник? – удивился Пиня.

- Сам не знаю, - мрачно сказал я, и Малявка выразительно покрутила пальцем у виска.

- Иди в гостиную и приготовь там все, - распорядилась она. – Найди чистый кокон и убери все острые предметы. А мы принесем Маю.

И я сделал все, как она сказала, и стал ждать, но они все не шли и не шли, и тогда я отправился за ними сам.

Мои друзья стояли возле распахнутого настежь холодильника, и вид у них был растерянный. Пиня держал в руках пустой кокон и явно не знал, что с ним делать.

- Где Мая? – холодея от недобрых предчувствий, спросил я. Малявка пожала плечами и сказала, что здесь ее нет.

Я заглянул в холодильник и увидел там сосиски, колбасу, яйца, банку консервированных пауков и банку компота из мухоморов, и еще много всего увидел, кроме маленькой девочки.

Мои друзья были в отчаянии, но я сохранил хладнокровие, вспомнив холодилку. Конечно, эта паршивая девчонка опять во что-нибудь превратилась!

И я все быстро объяснил и велел осторожненько перенести все продукты в гостиную и сложить их на диване. А потом мы нежно щекотали каждую сосиску и агукали с каждой банкой.

Особенную осторожность мы проявляли с яйцами – не ровен час, разобьешь сестричку… И это все продолжалось очень долго, так долго, что я начал беспокоиться по-настоящему: а вдруг Мая навсегда останется какой-нибудь сосиской, и мама сварит ее на ужин?

А потом Малявка взвизгнула и вскочила с ногами на диван, а я обрадовался, потому что кусок колбасы вдруг заворочался, и у него появились глаза, сначала один, потом другой, потом третий, и все три жалобно мигали. А потом еще образовался рот и принялся кричать.

И мы накормили сестричку, а потом она решила поиграть с нами в прятки – превращалась во все подряд, а мы ее искали. Мы устали так, будто убрали все игрушки во всем мире, и Мая устала и заснула, сладко причмокивая и засунув большой палец руки в рот. Теперь она снова была хорошенькой маленькой девочкой, и я осторожно засунул ее в кокон и положил между диванных подушек. Так всегда поступала моя бабушка, когда боялась, что младенец скатится на пол и ударится головкой.

- Никогда не заведу себе детей, - зловеще сказал Пиня и щелкнул зубами, а Малявка тотчас возразила, что это неразумно, потому что если бы наши родители боялись трудностей, то мы бы никогда не появились не свет. А Пиня сказал, что родители – это родители, а он – это он, и его решение нерушимо, как скала, и мы немного поспорили, и сами не заметили, как отдохнули.

И мы немного поиграли в салки, совсем немного, потому что Пиня развалил поленницу дров возле камина, опрокинул любимую мамину вазу с цветами, сбросил с полки книги и вообще наделал столько шума, что мы решили поиграть во что-нибудь совсем-совсем тихое.

- В прятки, - предложила Малявка, и мы согласились.

Играть в прятки в моем доме одно удовольствие, ведь это старинный замок, полный темных углов, длинных коридоров и заставленных всякой старинной ерундой комнат. Там можно спрятаться так, что и за миллион лет тебя никто не найдет.

Водить выпало Малявке, она честно пообещала не читать наших мыслей, и мы с Пиней бросились наверх, а Малявка плюхнулась на диван, крепко зажмурилась и принялась громко считать.

После того случая со жребием мой папа решил отреставрировать прапрапрадедушкины доспехи. Отреставрировать – это значит починить, но взрослые почему-то не любят таких простых слов и разговаривают между собой так, что ребенок ничего не понимает. И вот папа вычистил до блеска и шлем, и кольчугу, и такие круглые штуки, которые надевались рыцарями на колени, и железные перчатки, и даже копье; и он все это аккуратно соединил прочными металлическими штырями и еще копьем, и теперь в коридоре у нас стоял почти настоящий рыцарь. Он опирался на копье, и забрало на шлеме (такая решетка), было опущено, и если не знаешь, то нипочем не угадаешь, что он внутри пустой.

И в этого рыцаря можно было залезть, прямо внутрь кольчуги, а ноги засунуть в железные сапоги, только вот голова у меня не доставала до шлема, но это было ничего, потому что в груди рыцаря, на уровне моих глаз, было несколько маленьких щелочек, и через них все было прекрасно видно.

И я хотел туда спрятаться, но Пиня успел первым, он давно, оказывается, мечтал «побывать в шкуре древнего вампира», и мы чуть было не поссорились, но Малявка досчитала уже до пятидесяти, и я вспомнил, что я хозяин, а Пиня гость, и уступил. Пиня обрадовался и стал протискиваться в кольчугу снизу, через такую железную юбку, и при этом страшно пыхтел и раскачивал чучело. И мне пришлось ему помогать, иначе бы он так и остался наполовину спрятанным. И я пихал его, а он ерзал и дрыгал ногами, и чучело печально звенело на весь дом, как сто сковородок и кастрюль вместе взятые, а потом Малявка громко крикнула:

- Я иду искать!

И я понял, что не успеваю спрятаться, потому что все время потратил на Пиню, и тогда просто спрятался за него.

Пиня возился внутри и гулко шептал, что ему неудобно, что вокруг полно паутины и ничего не видно.

- Замолчи, - шипел я, но Пиня не слышал и беспокоился о том, как он будет отсюда вылезать.

-Тим, где ты? – со скорбным отчаянием взывал он и стучал в стенки. Он поднял такой шум, что я решил перепрятаться, иначе меня сразу найдут. И я уже высунулся из своего угла, собираясь быстро перебежать в кладовку, где папа хранит раритеты (просто старые вещи, но я уже говорил, что взрослые не любят простых и понятных слов), но тут Малявка пронзительно завизжала.

Она оказалась просто чемпионом по визгу, у меня заложило уши и заныли зубы, и я сломя голову бросился вниз. Пиня остался стоять на своем месте, только стал раскачиваться и выть совсем уже дико, но я решил пока не обращать на него внимания. Подумаешь, паутина! Я вот лично паутины нисколько не боюсь.

Малявка тем временем перестала визжать и теперь носилась по гостиной и лихорадочно агукала всему подряд. Я сразу понял, в чем тут дело, и стал ей помогать, и мы перетрясли все диванные подушки, сняли все картины со стен и вывалили все книги на пол, выдвинули все ящики из буфета и вытащили все папины инструменты из стенного шкафчика, но паршивая девчонка словно издевалась над нами и нипочем не хотела превращаться обратно, только заливалась радостным смехом. Наверное, ей тоже захотелось поиграть в прятки.

- Проверь дрова, - пыхтела Малявка, копаясь в комоде с обувью. – Агу, агу! АГУ!

- Агу! – с угрозой сказал я, хватая первое полено. – Агу, кому я сказал!

Но это полено молчало и не шевелилось, и все остальные тоже, и старые ботинки оставались старыми ботинками, сколько Малявка не нянчилась с ними, а Пиня подвывал, как завзятое привидение, и бренчал железками наверху, а Майка довольно смеялась непонятно откуда, и мы совсем уже отчаялись, особенно я, потому что это все-таки была моя сестренка, и я к ней привязался и даже подарил ей свои ненужные игрушки. А еще скоро должна была придти мама, а она не выносит беспорядка, и мне наверняка влетит за погром в гостиной, а папа скажет, что я не оправдал его надежд и не даст пострелять из дедушкиного мушкета.

Что же делать? Может, сбежать из дома? Стать вольным бродягой с суровым и мужественным лицом, закаленным в испытаниях, а потом вернуться домой, уже взрослым самостоятельным вампиром, которого уже не будут ругать за разбросанные игрушки и несделанные уроки?

- Знаю, - сказала вдруг Малявка, тяжело дыша. Она бросила очередной рваный тапочек в огромную кучу обуви возле двери и вытерла лоб. На лбу появилась грязная полоса. – Знаю! Надо позвонить детскому врачу. Им всегда звонят, если ребенок заболеет.

- Она не заболела, а потерялась, - возразил я. – А если ребенок потерялся, то звонят спасателям.

И мы немного поспорили, кому же звонить, и решили позвонить всем.

- Ты вызывай врача, - сказал я.- А я вызову спасателей.

И мы позвонили и стали ждать, а сестричка, наверное, соскучилась по маме и принялась хныкать, а Пиня колотился там, наверху, и кричал, чтобы его немедленно выпустили.

- Что это с ним? – спросила Малявка.

- Он залез в чучело рыцаря, а он такой узкий внизу, что он не может вылезти, - объяснил я.

Малявка удивилась, но тут пришел доктор, и нам стало не до Пини.

Доктор внимательно выслушал нас и добродушно рассмеялся.

- Обычное дело, - сказал он. – Ладно, не переживайте.

И мы сразу успокоились и перестали переживать, а доктор вымыл руки с глиной и потребовал у меня новую бутылочку с детским питанием. Бутылочку я тут же принес, и доктор стал расхаживать по комнате и тыкать ею в разные предметы.

- А кто это у нас здесь? – ласково ворковал он. – А где наша девочка? Ах нет, это не девочка, это чайничек… Очень хорошо, очень хорошо… А куда же спряталась наша девочка, куда она подевалась? А не хочет ли малышка покушать, покушать?

И он так ходил и ходил, и довольно скоро ласковости в его голосе поубавилось, и ворковать он перестал, и улыбаться.

- Ну где же ты? – нервно вскрикивал он, озираясь. – Выходи немедленно! Где наш чайничек? Тьфу ты, где наш тапочек? Как ее зовут?

- Майкой, - сказал я.

- Где наша маечка? – нервно закричал доктор и грозно потряс бутылочкой. – Где наша фуфаечка? Иди скорей к халатику, тьфу ты, к доктору!

В это время распахнулась входная дверь, и на пороге возникли мама, папа и брат, возникли и застыли столбами, обводя обалдевшими взглядами гостиную.

- Это ураган, - убежденно произнес брат. – Ни один мальчик не в силах причинить столько разрушений, это я вам как будущий ученый говорю!

- Ураган в таком ограниченном пространстве? – заинтересовался папа. – Может, это что-то вроде полтергейста? Знаете, шумный дух и все такое…

- Шумный дух? – зловеще произнесла мама, пристально глядя на меня, и я сразу пожалел, что не сбежал из дома, а доктор бросился к маме.

- Где наша рубашечка? – бушевал он. – В жизни не видел такого беспорядка, ничего не найдешь! Маечки-трусики, младенцы-пеленки!

- Готово, довели, - радостно сказал брат. – Ни один вампир не уйдет в здравом уме из этого сумасшедшего дома.

- Помолчи, - сурово произнесла мама и обернулась к папе. – Будь добр, помоги, пожалуйста, несчастному доктору, - мама всегда выражается очень вежливо, когда доведена до белого каления, как она говорит, и папа тотчас обнял доктора за плечи и повел его к дивану, что-то успокоительно шепча ему на ухо, а доктор истерически смеялся и плакал одновременно.

- Хочу в машинку, - капризничал он. – Хочу в палаточку. Дайте мне таблеточку.

- У меня есть кое-что получше, - говорил папа.

Мама повернулась ко мне. Я вытянулся в струнку.

- Мама, - мужественно сказал я. – Она потерялась. А Пиня застрял. Но мы не виноваты.

- Она так хорошо поела, - поддержала меня Малявка.

- И мы сменили кокон, - сказал я.

- И играли с ней на диване, - сказала Малявка.

- После того, как вытащили ее из холодильника, - уточнил я.

- А потом мы стали играть в прятки, - продолжала Малявка, - и Пиня застрял.

- И мы никак не могли ее найти, - признался я. – Хотя искали везде.

- Притворилась, - вздохнула Малявка. – То есть нет, превратилась.

- И как здорово, - сказал я.

- Так, - сказала мама, сжимая руками виски. – Так, спокойно… Кто притворился?

- Не притворился, а превратился. Превратилась, - поправил я маму. – Она. Майка.

- Во что? – спросила мама.

- Не знаю, - развел я руками. – Во что-нибудь… Видишь, мы врача вызвали…

- Вижу, - сказала мама. – Врача вижу. Тебя вижу. А Маю не вижу. И Пиню тоже. Тимофей, ты можешь мне точно сказать, где они?

- Так ведь Пиня застрял, - обиделся я на мамину несообразительность. – Он там наверху гремит, слышишь?

Пиня и правда здорово гремел и скрежетал, причем звук все приближался и приближался.

- Слышу, - покорно сказала мама. – А Мая?

- Может быть, она тоже где-нибудь застряла? – предположила Малявка, а я не успел ничего больше сказать, потому что одновременно произошло несколько событий...