ZoyaKandik

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 5

-1-

Параллельные вселенные, альтернативные миры, да и просто другие обитаемые системы – про все это Юлька охотно и с удовольствием читала. И, чисто теоретически, допускала их существование в реальности, а не только в фантазиях авторов. В самом деле, одна-единственная обитаемая планета во всей Вселенной, один-единственный человеческий разум на всю эту неохватную громадину – ну, глупо же! Глупо и нелогично! Природа ничего не делает в одном экземпляре, наверняка где-нибудь существуют наши братья по разуму и – чем черт не шутит! – драконы, феи и другие фэнтезийные персонажи.

Но допускать, это одно, а лично убедиться в этом, поверить, принять – совсем другое! Особенно, если нет никаких доказательств, одни только слова очень странного человека с очень странными способностями. Тут уже откровенным сумасшествием попахивает. И, слушая рассказ Лилайны, Юлька даже не пыталась скрыть скептическую ухмылку.

Где находится ее мир, Лилайна и сама не знала. Где-то рядом, наверное. Или, наоборот, очень-очень далеко. Мир этот называется Хондар, и он прекрасен!

На Хондаре люди не летают в космос – небесная твердь там такое же реальное явление, как твердь земная, и поддерживается четырьмя невидимыми столбами-опорами, чья высота, однако, довольно точно вычислена местными учеными. На Хондаре нет мобильных телефонов, радио и телевидения – их не изобрели за ненадобностью. Зачем мобильник, если есть дорт – полуживой кристалл-транслятор, способный связать тебя с кем угодно и на каком угодно расстоянии, стоит вложить в него капельку своей маны? И никаких тебе «Абонент вне поля действия сети», никаких не вовремя севших аккумуляторов, каждый дорт сам себе и сеть, и аккумулятор, а его мощность зависит только от силы хозяина и ни от чего больше.

На Хондаре вообще нет ничего, чем вы, земляне, так гордитесь, говорила Лилайна, мечтательно улыбаясь. Никакого центрального отопления, электричества, всех этих ваших автобусов, самолетов и прочей техники. Зато есть живые дома, которые можно вырастить и настроить для своих нужд. Есть послушные драконы и сладкозвучные эльфы, поющие на свадьбах. Есть кристально-чистые источники и сады, цветущие и плодоносящие одновременно и круглый год.

А еще есть магия.

- О, конечно, магия! – издевательски хохотнула Юлька. – Наконец-то мы дошли до самого интересного!

Лилайна с упреком посмотрела на нее.

- Зря смеешься. Каждый хондарец в вашем понимании – маг. Чародей, колдун… назови, как хочешь. Конечно, не все мы одинаково сильны и могучи, это зависит от способностей, от личного ресурса маны… ну и что? Вы, между прочим, тоже не все поголовно гении, тупиц среди вас предостаточно. Зато каждый из нас способен на волшебство. Пусть на мелкое, бытовое… воду вскипятить, например. Носки заштопать.

Юлька фыркнула.

- Ну, тогда я тоже волшебница! Каждый день этим занимаюсь, утром и вечером. Берешь чайник, наливаешь в него воду, включаешь. Чего проще?

- А если нет электричества? – спросила Лилайна. – И даже газовой плиты нет?

- Костер разведу! Прямо во дворе!

- Нет спичек. И этой… как ее? Зажигалки.

- Попрошу у кого-нибудь!

- Ты одна. В лесу. Хлещет ливень, ты промокла до нитки, замерзла, и тебе просто необходимо выпить горячего чаю. А спичек нет.

- Я не пойду в лес без спичек, - упрямилась Юлька.

Лилайна с бешенством посмотрела на девушку – казалось, ее сейчас хватит удар. Или она сама хватит кулаком по голове строптивицы. Но ведьма сдержалась, только зубами скрипнула.

- Это что? – сдавленным голосом спросила она, ткнув пальцем в Юлькин рюкзак.

- Это? Рюкзак.

- Нет, вот это.

Юлька посмотрела, куда показывал тонкий хищный палец.

- Это дырка.

Дырка была свежая – утром, обуваясь, Юлька зацепила рюкзачком за торчащий из наличника гвоздь. Гвоздь давно надо было забить на место, но как-то все руки не доходили.

- Смотри, - приказала Лилайна.

Лицо ее напряглось, губы сжались в тонкую ниточку, ноздри раздулись. Похожая на хищную птицу, ведьма нависла над рюкзаком, по ее виску к углу рта сползла капля пота. Шли секунды, но ничего не происходило. Юлька уже было открыла рот, чтобы ехидно посочувствовать неудаче Лилайны, но поперхнулась – злополучная дырка вдруг расплылась, как расплывается капля туши на влажном листе бумаги, а потом исчезла.

- Ой, - прошептала потрясенная Юлька.

Лилайна, тяжело дыша, откинулась на спинку скамейки.

- Синтетика, - вытирая потный лоб, сказала она. – Поэтому так трудно. И маны много уходит… Ну, что, убедилась?

Юлька ковырнула пальцем плотную ткань без всяких следов повреждений.

- Гипноз, - неуверенно проговорила она.

Молчание Лилайны было выразительнее всяких слов.

Гипноз, лихорадочно размышляла Юлька. Что ж, очень даже может быть, наука гипноз не отрицает. Исчезнувшая вдруг дырка, все те манипуляции, которые Лилайна проделывала с ней, Юлькой, и посторонними людьми, все это вполне объяснимо, если Лилайна очень сильный гипнотизер. Вот сейчас щелкнет пальцами, морок спадет, и вновь появится дырка на рюкзаке.

А – Игорь? Игорь с его поцелуем? Это что, тоже гипноз? Как Лилайна могла воздействовать на Игоря, если ее не было там и тогда? Или что, ей даже расстояние не помеха?

Или все проще? – подумала Юлька. На самом деле, не было никакого поцелуя, проклятая ведьма просто внушила мне все это… Нет! Потому что – а как же тогда Дашка? Дашка и несколько десятков других свидетелей «поцелуя века»? Их, что ли, Лилайна тоже загипнотизировала?

А заодно групповой чат, неведомым образом выложив туда скандальные фотографии и снабдив их ехидными комментариями!

Окончательно запутавшись, Юлька посмотрела на Лилайну. Та сидела, нахохлившись, и сердито смотрела на девушку.

- Что такое мана? – тихо спросила Юлька.

-2-

Хондар появился в той складочке мироздания, где константы и физические законы других миров, таких, как, например, Земля, не сумели развиться в должной степени. Здесь все осталось так, как было в тот момент, когда Чистый Дух осознал себя, став Чистым Разумом, и совершил первый Акт Творения, разделив Единое на Множество.

Земле досталось ускорение свободного падения, закон Авогадро, число пи и прочее. А Хондару – закон маны.

Я не смогу объяснить тебе, что такое мана, говорила Лилайна, в человеческом языке просто нет такого понятия. Это и сама магия – древняя, изначальная. И способности к ней. И сила. А еще – умение брать, накапливать и отдавать. Управлять и направлять. Возможность творить, разрушать или бездействовать. Мана для нас – это все, она – основа нашего мироздания, исток жизни и водоворот смерти, устойчивость и изменчивость.

Чем больше в человеке маны, говорила Лилайна, тем больше он влияет на окружающее, изменяя мир в соответствии со своими представлениями о нем. Влияния эти довольно хаотичны: иногда, противореча друг другу, они взаимно гасятся. Иногда, совпадая, усиливаются. Но все вместе эти воздействия делают наш мир устойчивым и, вместе с тем, гибким.

Но одного количества маны недостаточно, чтобы человек стал истинным творцом или волшебником, как вы говорите. Нужна сила. А еще - умелость? искусность? И оба эти моменты должны быть наилучшим образом уравновешены в человеке. Что, к сожалению, редко бывает.

Если сила преобладает над искусностью, человек сможет разрушать горы и испарять моря. Но он не сумеет создать даже самый простой горшок для похлебки или вылечить насморк.

Искуснейший мастер, даже обделенный силой, сумеет создать настоящий шедевр или воскресить мертвого, но его созданиям суждена недолгая жизнь – великолепный чайный сервиз рассыплется в прах при одном прикосновении, а оживший покойник начнет заживо разлагаться.

- А я? – робко спросила Юлька. – А у меня?

Нельзя сказать, что она полностью и окончательно поверила самозваной колдунье из фантастического параллельного мира – придумать можно все, что угодно, и кинематограф тому ярчайшее доказательство. Но слова Лилайны задевали какую-то тонкую струнку в душе девушки, вызывая некое чувство – смутное, но волнующее.

Юлька не знала, что чувство это – осознание своей исключительности, сильнейшее желание приобщиться к сонму избранных. А если бы ей кто-то сказал, возмутилась бы самым искренним образом: какая еще исключительность? О чем вы? Мы – люди маленькие, мы свое место знаем.

- У тебя?

Лилайна улыбалась, глядя на девушку… нет, не на девушку, а на кого-то, стоящего за ее спиной. Юлька даже обернулась, но никого не увидела, если не считать ворону, сосредоточенно копающуюся в траве.

- У тебя, девочка, большой запас маны. Очень большой. Я бы сказала – исключительный, редко такое можно встретить. Я имею в виду – на Хондаре. А здесь, на Земле… - Лилайна покачала головой. – Я даже и не думала, что такое в принципе возможно. У вас ведь всей маны и на новорожденного младенца не наберется. Да и та, скорее всего, попала сюда переносом.

- Переносом? – не поняла Юлька.

- Ну, да. Из нашего мира в ваш. Вот я, например. У меня есть свой запас маны, я на нем живу, трачу потихоньку… девчонке одной фокусы показываю… (Юлька покраснела). Только трачу я чуть-чуть больше, чем требуется для фокуса. Образуется излишек, и этот излишек сливается в окружающую среду. Ну, вроде того, как ты отдаешь свое тепло в атмосферу.

- Но это же капля в море, - возразила Юлька. – Или даже меньше. Как же я могла набрать столько этой вашей… маны?

Простенькое слово с трудом легло на язык, словно Юлька стыдилась его произнести. Словно, произнеся, подтвердила: да, верю. Поверила в весь этот бред и готова к дальнейшему навешиванию лапши. Вот, даже уши пошире растопырила, чтобы вам удобнее было.

- Не знаю, - Лилайна равнодушно пожала плечами. – И никто не знает. Есть разные теории, но… Это все неважно. Важно то, что на вашей Земле иногда рождаются необыкновенные люди. Такие, как ты. Как Марина.

Все-таки исключительность! Избранность! Помимо воли, Юлькины губы растянулись в самодовольной улыбке: вот вам всем! Видали? Думали, мышь серая? А у мышки этой, между прочим, маны хоть завались! И нас, таких мышек, очень мало.

- Подождите, - вдруг спохватилась она. - Вы сказали – Марина. Это какая Марина? Та самая? К которой я…

- Та самая, та самая, - покивала Лилайна.

- Так она что – не шарлатанка? – растерянно спросила Юлька.

- Ни в коем случае! – решительно заявила Лилайна. – И мана у нее хорошая, умелая и сильная.

- Так а чего ж она?.. Ну, не помогла мне? Прогнала. Никто, мол, не поможет.

- Никто, - подтвердила Лилайна. – Здесь – никто. И не надейся.

- Но вы же сами! – чуть не плача, вскричала Юлька. – Вы же сами, лично! Что есть способ.

Голова у нее шла кругом, она чувствовала себя замороченной и обманутой. Так есть способ или его нет? Помогут ей или… Она уже не помнила, в чем именно ей требовалась помощь, понимала только одно – она лишается чего-то важного, значительного, чего-то такого, что способно полностью изменить ее жизнь.

Поманили дитятю пряником – всплыла бабушкина поговорка, и Юльке стало так обидно и горько, как бывает только в детстве.

- Нервы, - Лилайна осуждающе покачала головой. – Подводят тебя нервишки-то, а это никуда не годится. И слушать ты не умеешь.

- Умею, - всхлипнула Юлька.

- Нет, не умеешь. Я что тебе сказала?

- Что никто мне не поможет! Чтоб я не надеялась. А до этого наоборот, что…

- Здесь! – Лилайна подняла палец и внушительно покачала им перед лицом девушки. – Здесь – не поможет! Понимаешь?

И замолчала. Ну и тупица мне попалась, говорил ее вид.

- Здесь, - повторила Юлька, хмуря брови. – Здесь, это где – на Земле? А если не здесь, то… - она замолчала, расширившимися глазами глядя на ведьму. - На Хордаде? – шепотом произнесла она

- На Хондаре, - поправила ее Лилайна. – Да, там. И только там. Других вариантов у тебя нет.

- Но это же бред, - жалобно сказала Юлька. – Нет никакого Хондара. И магии никакой нет, вы все врете. Я вам не верю!

А щенячьи глаза молили – убеди! Я очень хочу поверить, я бы все отдала, лишь бы это оказалось правдой!

В принципе, все можно было сделать проще, думала Лилайна, держа паузу, как держит ее талантливый актер. Небольшое внушение, легкий толчок – и девчонка поверит, сразу и безоговорочно. Но это будет неинтересно. Безо всякой рефлексии Лилайна откровенно признавала – ей нравятся метания девчонки. Так садисту нравятся мучения его жертв. И лишать себя даже маленькой толики темного извращенного удовольствия она не собиралась. А девчонка никуда не денется, она уже на крючке и ей не сорваться.

- Марина тоже не верила, - сухо сказала Лилайна. – И на Хондар отправилась только от отчаяния. Она тогда была злая, заморенная баба. Ни мужа, ни детей, отец-инвалид и мать – полусумасшедшая деспотичная старуха. Ты такой ад и представить себе не можешь, через какой Марина прошла. И ко мне она явилась только для того, чтобы я порчу на мать навела. Черную, до смерти. Потому что на краю уже стояла, на самом краешке.

- А потом? - тихо спросила Юлька, потому что Лилайна замолчала.

- А потом ты сама видела. Умница, красавица, хорошо зарабатывает. От мужиков отбоя нет. Скоро, думаю, и до детишек дело дойдет.

- Нет, я о другом. Что там было, на Хондаре?

- Не знаю, - неохотно сказала Лилайна. – Она не рассказывала, а я и не спрашивала. Только она не зря там побывала, это точно. Выше среднего уровня ей не подняться, но для Земли и этого вполне достаточно. Видела бы ты ее в работе! Поиск пропавших… хотя нет, Марина этого не любит… заговоры на удачу, спрямление судьбы. Ну и любовная магия, куда же без этого. Привороты, обеты верности, то да се…

Привороты, с обидой подумала Юлька. Да уж, конечно. А мне, между прочим, отказала, зараза такая.

Впрочем, сейчас Юльке было не до обид.

- Значит, она стала экстрасенсом там, на вашем Хондаре? – деловито уточнила она. – И что, я тоже смогу так?

- Ты? Нет. Ты сможешь лучше. Говорю же, у тебя такой запас маны, какого я на Земле еще не встречала.

- Но если он такой большой, как вы говорите, почему же он никак себя не проявляет? – допытывалась Юлька. – Если есть потенциал, он же должен развиваться!

- Только при благоприятных условиях, - отрезала Лилайна. – Которых на Земле нет и быть не может. Пойми, девочка, зерно можно бросить в самую плодородную землю, но если не пойдет дождь, оно не прорастет. Так вот, на Хондаре дожди идут. А у вас – нет.

Юлька надолго погрузилась в размышления.

- Ну, ладно, - наконец проговорила она. – Хорошо, отправлюсь я на этот ваш Хондар, изучу магию. Вернусь… ну, скажем так, экстрасенсом. Очень крутым экстрасенсом. И что? Я смогу приворожить к себе Игоря? Без вреда для него?

- Сможешь, - утомленно сказала Лилайна. Пустая болтовня девчонки стала раздражать, вдруг дико разболелась голова, захотелось лечь и закрыть глаза. – Только не приворожить – влюбить его в себя. По-настоящему. Ты станешь для него идеалом.

Темная комната, мягкая постель. И холодный компресс на лоб! Изначальная Мана, что же так голова болит? Это все прилипала. И жадность. Ее прилипала и моя жадность – привыкла, понимаешь, экономить, а тут – неиссякаемый источник открылся. Ну и дорвалась, что называется. Девчонке что, ей только лучше, а я перебрала. И прилично так, вон, язык еле ворочается. Надо срочно сбросить излишек маны… хотя и жалко до слез, давно я под завязку не заправлялась. Но – лучшее враг хорошего, правильно эти пустышки говорят.

Юлька вздрогнула и едва удержалась от крика, зажав ладошкой рот, когда на их лавочку пролился короткий освежающий дождь, на который идущие мимо прохожие не обратили никакого внимания. С суеверным ужасом и упоенным восторгом неофита, только что приобщившегося к тайне, она смотрела на Лилайну, великую волшебницу, снизошедшую к ней, недостойной.

- Я согласна, - выдохнула Юлька.

- Как к нам приехали гости -

Сегодня к нам приехали гости, точнее, не совсем гости, а мои бабушка и дедушка, папины родители. Я очень им обрадовался, потому что давно их не видел, а еще дедушка привез мне настоящий лук, только без стрел, но стрелы это ерунда, я их сколько хочешь могу сделать из палок.

Бабушка сразу стала обходить наш замок, принюхиваясь и приглядываясь, и все ворчала, что здесь излишне сухо и мало паутины, что способствует заболеванию ревматизмом. Она ворчала, что в стенах мало дыр и совсем нет сквозняка, а это приводит к астме, что я слишком много ем и мало сижу дома, а ребенку моего возраста просто необходимо почаще дышать затхлым воздухом.

Мама, конечно, как гостеприимная хозяйка, улыбалась и вежливо скрежетала зубами, но я видел, что она просто в бешенстве, и что добром это не кончится.

Успокоилась бабушка только тогда, когда ее приковали цепями к стулу.

Дедушка совсем не такой. Он веселый и знает много всяких интересных и страшных историй и всегда их мне рассказывает. Я упросил маму разрешить, чтобы Пиня сегодня ночевал у нас.

- Пусть, - прорычала она. – Пусть ночует. Хуже все равно не будет.

Я быстро сбегал за Пиней, а когда мы вернулись, все уже сидели за столом. Мы быстренько помыли руки и стали вести себя очень хорошо, чтобы нас раньше времени не прогнали спать.

Я очень люблю слушать взрослые разговоры, если только они не говорят про цены и свежие продукты или про то, как сейчас трудно с детьми. Тогда я просто ухожу и занимаюсь своими делами.

Но когда у нас дедушка, можно не беспокоиться, он всегда рассказывает что-нибудь интересное и невероятное. Мама говорит, что у него неуемная фантазия, и что я весь в него, а мне все равно, пусть даже он выдумывает, лишь бы было интересно.

- Эх вы, городские, - говорил дедушка, размахивая вилкой. – Сидите тут и киснете. То ли дело у нас в деревне, вот где мальчишке раздолье! Уж я бы научил его уму-разуму. Что он здесь видит? Никаких свежих продуктов, а настоящему вампиру нужна кровь! Прямо из горлышка!

Мама поспешно перебила его и предложила отведать раков.

- Да разве это раки? – презрительно сказал дедушка. – Вот у нас на мельнице раки – это да. Во! – и дедушка широко развел руки, смахнув на пол наш парадный подсвечник с тринадцатью черными свечами.

Мама и бабушка заохали и бросились тушить огонь, папа уговаривал дедушку не горячиться, потому что раки у них и вправду не в пример больше, дедушка соглашался и невнятно урчал. Он в одиночку прикончил целое блюдо раков и, довольно отдуваясь, откинулся на спинку стула.

- Ну, - благодушно спросил он. – А где же мой старший внук? Где этот хулиган?

Старший внук и хулиган – это мой брат Вениамин. Он уже совсем взрослый, заканчивает школу и готовится к поступлению в Трансильванскую Академию. Готовится он почему-то по ночам, а днем отсыпается. Он говорит, что такой режим наиболее благоприятен для его мозговой деятельности, а мама говорит, что ему дали слишком много воли, и что он пропадет, если папа на него не повлияет. Папа соглашается и начинает влиять, и тогда брат становится смирный и сидит дома, а потом папе надоедает, и все становится как прежде.

- Я бы тоже хотела знать, где он, - мрачно сказала мама. Бабушка сделала предположение, что он просто-напросто бездельничает и проводит время в неподходящих компаниях, а папа сделал вид, что ничего не слышит.

- Молодость! – мечтательно сказал дедушка, оглядывая стол. – Эх, молодость! Бывало, соберешься с парнями, да устроишь засаду у трактира… Человеков тогда было побольше, чем сейчас, вечно под ногами путались, пугливые такие… Да-а-а… Выйдет один такой, качается, веселый, песни поет… Вот это самый смак, тут бери его за горло…

Папа громко закашлялся, а мама с бабушкой не менее громко заговорили о рецепте засолки жабьей икры, а мы с Пиней придвинулись поближе к дедушке.

- И что? – хором спросили мы, сгорая от любопытства, но тут бабуля дала дедушке крепкую затрещину, и он тут же закрыл глаза и захрапел.

- Кажется, нам всем пора спать, - нервно сказала мама. – Где мы его положим?

- Да где угодно, - сказала бабушка. – Мне все равно, а уж ему тем более. Надеюсь, моя комната достаточно сырая? – с этими словами она пожелала нам всем спокойной ночи, с некоторым трудом обернулась летучей мышью и улетела.

- Ну, - сказала мама, мрачно сверкая глазами на папу. – Сделай что-нибудь. Все-таки, это твой отец!

Папа предложил прицепить дедушку к люстре прямо здесь, в гостиной, но мама не согласилась. Она сказала, что это неприлично и негостеприимно, что старым костям нужен полноценный отдых в нормальном гробу, и что дедушка не молоденький, чтобы вот так болтаться вниз головой всю ночь.

Тогда я сказал – пусть дедушку отнесут в мою комнату, а мы с Пиней устроимся на полу. Так даже интересно. И справедливо, потому что гроб всего один, и вдвоем с Пиней мы никак не поместимся, а вот дедушке он придется впору, особенно, если сложить его пополам.

- Кого? – спросил папа. – Гроб?

- Дедушку, конечно, - ответил я.

Мама немного подумала и разрешила. Папа потащил дедушку ко мне в комнату, а мы с Пиней побежали следом. Дедушка болтался на папином плече как коврик и громко храпел.

- Не забудь постелить детям, - крикнула мама, убирая со стола. – Матрас и подушки в шкафу!

Когда все, наконец, были устроены, папа пожелал нам спокойной ночи, зевнул во весь рот и вышел. Наступала ночь, звезды одна за другой бледнели и гасли, и вот-вот должно было появиться солнце, залив непроницаемой мглой все вокруг.

Спать нам с Пиней совершенно не хотелось, и мы принялись обсуждать разные ловушки и капканы, которые можно применять в охоте на человека.

Тут дедушка перестал храпеть и открыл один глаз.

- Ага, - сказал он. – Человек, значит? Вас интересует человек?

- Да, - сказал я, и дедушка открыл второй глаз, лег поудобнее и задумался.

Мы с Пиней принялись переглядываться и толкать друг друга локтями. С дедушкой главное – не торопить его, иначе он мог рассердиться, обидеться и уснуть.

- Когда я был молод, - начал дедушка, устремив мечтательный взгляд в потолок. – Ну, совсем молоденький, вроде вас или чуть постарше… Да-а-а, лихие тогда были времена! Люди нас боялись. Чего только не придумывали, чтобы сжить нас со свету, разные штуки, одна глупее другой. Да и вампиры совсем другими были, отчаянными. Эх, и попили мы кровушки! – дедушка облизнулся и цыкнул зубом. – Вы, молодежь, даже и не знаете, что такое настоящая свежая кровь, еще теплая, прямо из горлышка! У вас сейчас все искусственное, из нефти или еще из чего, а это отрава страшная. На такой пище настоящим вампиром не станешь, нет…

- А правду говорят, что если человек вампира укусит, то вампир превратится в человека? – спросил Пиня.

Дедушка задумался.

- Это серьезный вопрос, - сказал он. – Болтают много, а знать никто точно не знает. Одни говорят, что у человека слюна ядовитая, другие – что кровь. Еще говорят, что человек умеет летать, но это уж совсем враки.

- А как его можно приманить? – спросил я.

Дедушка нахмурился и с подозрением посмотрел на нас.

- Приманить? – спросил он. – Зачем вам это – приманивать человека? Не советую, парни, не советую. Он вас покусает, или загипнотизирует, или еще что.

- Нам просто надо сделать доклад, - честно глядя дедушке в глаза, сказал я. – В школе задали. А ты так много знаешь.

Дедушка довольно улыбнулся.

- Не так уж много, парни, не так уж много, - с притворной скромностью сказал он. – Вот, например, я слышал, что их можно приманить дудочкой. Или нет, это про крыс… Или все же про человека? Не помню… Да, еще сахар. Или соль. Не могут удержаться, сразу бросаются и едят, вот тут надо не оплошать и сразу хватать за рога.

- У человека есть рога? – спросил я. – Мы этого не проходили.

- Современные школы, чему они научат? – воскликнул дедушка. – Слушали бы стариков вроде меня, намного было бы лучше… Так вот, хватаешь за рога и валишь на землю. А потом – мешок на голову, и он твой. Главное, мешок должен быть кожаный, чтобы яд не просочился.

- А человек сильно ядовит? – спросил Пиня, очень жалобно как-то спросил и натянул одеяло до глаз.

- Смертельно! – страшным шепотом сказал дедушка. – Самый яд у него в языке, такой длинный раздвоенный язык, ужас просто. Человек подкрадывается к вампиру, высовывает язык и начинает им водить туда-сюда – гипнотизирует. Ты замираешь, а он набрасывается, хватает за шею и-и-и… Трах! – крикнул дедушка, сверкая глазами. – Бах! – он подскочил в гробу и изо всей силы тряхнул его. – Жах! И ты валяешься со сломанной шеей!

Пиня взвизгнул и совсем спрятался под одеяло. У меня мурашки побежали по коже, волосы поднялись дыбом, а дедушка продолжал:

- Человек подкрадывается незаметно, - зловещим шепотом говорил он. – Под покровом тьмы. Он крадется, крадется, тихий и незаметный, скользит в траве, пролезает в любую щель… О-о-о! – вдруг завопил дедушка, вскидывая руки.

Мы с Пиней жутко заорали и бросились к дедушке, дедушка сдавленно захрипел, будто страшный человек уже душил его, гроб не выдержал и развалился, и мы все втроем с грохотом рухнули на пол.

- Отпустите меня, слезьте с меня, - хрипел дедушка, барахтаясь под нами, кучей одеял и досками.

- Спасите меня, спасите! – визжал Пиня, вцепившись в дедушку не хуже человека.

- Помогите! – орал я. – Спасите! Дедушка! Мама!

В этот момент дверь с огромной силой распахнулась и так врезалась в стену, что вся комната задрожала, а с потолка обрушилась штукатурка.

- Что здесь происходит? – раздался громовой голос.

На пороге стояла мама, вся в ярости, в развевающемся ночном саване. Ее глаза просто метали молнии, озаряя все вокруг красными вспышками. На плече у нее сидел не совсем проснувшийся папа в виде летучей мыши. Он цеплялся когтями, хлопал крыльями и сонно таращил глаза.

- Ну, конечно, - ехидно сказала подоспевшая бабушка. – Естественно. Этого следовало ожидать. Разве можно оставлять его без присмотра? Он же способен разрушить весь дом!

- Мой сын никогда… никогда… ничего подобного! – гневно крикнула мама.

- Я не о внуке, - сухо сказала бабушка, подошла к нам, выкопала из-под обломков дедушку, который притворился спящим, и удалилась, сунув его под мышку. На пороге дедушка приоткрыл глаза, подмигнул нам с Пиней и снова притворно захрапел.

- У меня будет мигрень, - слабым голосом проговорила мама. – Обязательно будет мигрень. Ты не помнишь, где мои пилюли из совиной желчи?

- Кажется, помню, - сказал папа, и они ушли, а мы с Пиней остались вдвоем, кое-как поправили разоренную постель и легли спать.

Но мы дрожали от страха и не могли уснуть, и нам все время казалось, что через окно лезет человек, подбирается к нам. Мы лежали тихо, как мышки, и все время вслушивались, вслушивались, и очень скоро нам стало казаться, что в доме что-то подозрительно шуршит, что лестница как-то необычно скрипит, что кто-то разговаривает внизу под окнами зловещим шепотом.

Пиня весь трясся от ужаса и говорил, что хочет домой. Я тоже трясся, хотя и был дома, только от этого мне было не легче. Потом Пиня стал уговаривать меня немедленно бежать отсюда, потому что он боится, а я не соглашался, потому что тоже боялся.

Потом я сказал, что для нас это хорошая тренировка, ведь мы собираемся охотиться на человека, а Пиня сказал, что он лично теперь не собирается, он лучше будет укротителем диких зверей или кондитером, как его папа, а на человека пусть охотятся те, у кого с головой не в порядке или кому жизнь надоела. Я тоже больше не хотел ловить человеков, но все равно стал спорить и доказывать, что он не прав, а Пиня доказывал, что нет, прав именно он, и так мы спорили, спорили, пока не заснули.

Мы бы, наверное, проспали бы полдня, после такой кошмарной ночи, тем более, что был выходной и не надо было идти в школу, но рано утром нас разбудили голоса и шум. Бедный Пиня стал твердить, что дом наш опасен, и как только я в нем живу, а я утешал его и говорил, что опасен он только тогда, когда к нам приезжает дедушка, а так это самый тихий и мирный дом, который только можно вообразить.

- Ничего себе, тихий, - сказал Пиня и заткнул уши.

Я прислушался: внизу в гостиной разговаривали мама и мой брат, заявившийся под утро. Он привел с собой друга, и мама требовала, чтобы друг немедленно отправлялся туда, откуда пришел. Мне стало жутко интересно, я вышел на лестницу и заглянул вниз.

Брат летал по гостиной, а мама гонялась за ним с веником, а он уворачивался и хихикал. Его друг стоял, слегка покачиваясь и вытаращив глаза, и только делал непонятные движения правой рукой.

- Чтоб духу его здесь не было, - шипела мама. – Вот отец узнает!

- Ну и что? - говорил брат. – Ну и узнает, подумаешь!

Они вылетели в окно, а я спустился вниз. Друг посмотрел на меня диким взглядом.

- Эй, - сказал он. – Ты кто такой?

- Меня зовут Тимофей, - вежливо сказал я. – Я младший брат этого придурка.

- Послушай, - доверительно обратился ко мне друг. – А твой брат, он что, всегда себя так странно ведет?

- Что вы имеете в виду? – спросил я. – Вообще-то, папа говорит, что у него не все дома и что ему лечиться надо. Мама считает, что он отбился от рук. А так он смирный. И умный. Вот, готовится поступать в Академию. Только, наверное, не поступит. Так бабушка говорит.

- Слава Богу, - пробормотал друг. – А то мне было показалось… А куда они э-э-э-… ушли?

- Не знаю, - пожал я плечами. – Но далеко не улетят, это точно. От мамочки не убежишь, она летает будь здоров как. Прямо, чемпион какой-то.

Друг вздрогнул и очень внимательно посмотрел на меня.

- А ты тоже? – спросил он. – Только не обижайся, пожалуйста, но ты тоже умеешь летать?

- Нет, - честно признался я. – Не умею. Пробовал, конечно, но не получается. Мы полеты пока еще не проходили.

- Говорила мне мама, что нельзя так напиваться, - вздохнул друг. – Ну все, место в психушке мне обеспечено. Галлюцинации.

- Что? – спросил я.

- Галлюцинации, - повторил он и пояснил: - Вы – мои галлюцинации. Белая горячка.

Мне не понравилось, что он так нас называет, и я сказал ему, что нехорошо ругаться при маленьких, особенно, если никого из взрослых рядом нет. Он согласился со мной и попросил прощения. Он сказал, что все эти слова не означают ничего плохого, просто ему надо завязывать. Я сказал, что веревок у нас сколько хочешь, и если ему это так надо, то пожалуйста, только, чур, не рвать и не путать, а то папочка ему задаст. Он сказал, что, пожалуй, подождет завязывать, если я его научу летать. Я страшно удивился.

- Вы что же, не учились в школе? – спросил я его.

- Да нет, учился, почему же нет, - сказал он. – Только плохо, наверное. Не вникал в процесс, так сказать. Меня больше интересовало погулять, понимаешь?

Я сказал, что раз он дружит с моим братом, то он, конечно, ему поможет.

- Твой брат отличный парень, - сказал друг. – Но он исчез. Возможно, навсегда.

Тут влетела разъяренная мама. Она волокла в когтях моего брата, который уже спал и что-то бормотал во сне. Она в сердцах швырнула его на пол, опять обернулась вампиром и тут увидела меня.

- Ты почему не в гробу? – закричала она. – А ну, марш спать немедленно!

Я напомнил маме, что гроб не выдержал дедушку и развалился, и что вообще-то уже утро и пора не спать, а вставать, а, кроме того, у нас гости.

- Представляешь, мама, он не умеет летать, - сказал я. – Давай его научим?

- Уж я его научу, - зловеще пробормотала мама и обернулась к другу. Он сидел на полу, закатив глаза, и чему-то смеялся. Лицо у него было очень интересного зеленоватого оттенка, и я даже пожалел, что не захотел стать художником.

- Каталепсия, - бормотал он, хихикая и хлопая в ладоши. – Шизофрения. О-о-о, моя голова! Чертики, гробики, летучие мышки… Хи-хи-хи…

Мама сразу стала озабоченной и серьезной, приблизилась к другу, взяла его голову в руки и пристально поглядела в глаза. Друг последний раз хихикнул, а потом уснул, счастливо улыбаясь и пуская пузыри.

- От такой жизни и впрямь рассыплешься в прах раньше времени, - тяжело вздохнув, сказала она. Потом еще раз вздохнула, обернулась летучей мышью, вцепилась в друга и улетела из дома.

- А ты все-таки немедленно ложись! – крикнула она напоследок.

Я подумал, что такой утомительной ночи у меня еще никогда не было, я так устал, словно написал сразу десять контрольных по метафизике, зевнул и отправился досыпать.

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 5.

-1-

Уна Костайль выглянула в прихожую; там уже ждала Магда, тихая и сосредоточенная, одетая в исповедальное рубище.

- Пойдем, - позвала Уна. – Пора.

Девочка послушно сползла с кресла и отправилась следом за благодетельницей в молельную комнату. Уверенно подошла к узкой каменной скамье возле стены и улеглась на нее, закрыв глаза. Баронесса Костайль повязала голову черным креповым платком, заняла свое место за кафедрой и положила руки на замысловатую резьбу, украшавшую кафедру.

- Ты готова, Магда? – ласково спросила она. – Расслабься. И ничего не бойся.

- Я не боюсь!

Она и вправду не боялась – процедура «большой исповеди», как называли ее воспитанники приюта, была знакома до мелочей. Сейчас ее охватит приятное тепло, жесткое каменное ложе покажется мягким, как перина, и она расскажет обо всех своих грехах, вольных или невольных. А потом баронесса поцелует ее, очищенную, обновленную, в лоб и отпустит. И всех делов! Можно дальше жить и радоваться, каждый день благодаря Бога за свою счастливую судьбу.

- Пречистая Дева, Матерь Божия, к тебе взываю…

Уна Костайль пробежалась пальцами по деревянному кружеву. Через минуту девочка крепко спала, приоткрыв пухлые губки. Уна, слегка поморщившись от боли в колене, встала, стянула платок – в защите от гипноизлучателя, погружающего человека в глубокий сон, больше не было нужды.

Каменное ложе словно бы охватила дрожь, очертания скамьи расплылись, подернулись мутной дымкой, полностью скрыв тело девочки. Послышалось негромкое жужжание. Уна терпеливо ждала. Через десять минут в подставленную ладонь со звонким щелчком выскочила капсула; 

Уна вложила капсулу в небольшую нишу в кафедре, активировала нуль-Т. Готово! Техники орбитальной станции передадут капсулу дальше, в Университет, и профессор Носов получит биологический материал Магды. И, может быть, это хоть на шаг приблизит его к разгадке тайны альтеров – феномена, не встречающегося ни в одном из обитаемых миров.

У самой Уны были на этот счет свои соображения, но они нуждались в тщательной проверке.

Магда пошевелилась, открыла глаза. Как всегда после сеанса, взгляд девочки был мутноватым, а черты лица расслабленными. Уна помогла ей встать, поцеловала в лоб.

- Иди, дитя мое, и не греши больше!

Девочка заторможено кивнула и вышла из молельни. Через несколько минут Уна услышала ее звонкий голосок, доносящийся со двора.

Что ж, с рутиной покончено, можно заняться другими делами. Баронесса Костайль распахнула окно, окликнула пробегавшего мимо мальчишку:

- Юз, быстренько позови ко мне Фила и Брюна!

В ожидании воспитанников баронесса еще раз внимательно просмотрела подготовленные бумаги, кивнула головой: безупречно! Придраться абсолютно не к чему! Продумано все до мелочей, предусмотрены разные неожиданности, но Уна все равно волновалась: это был ее первый выпуск. Как-то все пройдет? Конечно, над легализацией близнецов работала целая команда опытных профессионалов, но все же… Как бы тщательно не была разработана легенда, это всего лишь первый шаг. Остальное, к сожалению, зависит только от мальчиков.

Впрочем, какие они мальчики? Юноши, завтрашние мужчины…

Уна невольно залюбовалась, глядя на вошедших парней: она любила их, как родная мать! Да, по большому счету, она и была им матерью. Им и еще сорока трем воспитанникам. Господи, сколько сил она положила на то, чтобы заполучить близнецов в свой приют! Сил и денег. И дело не в том, что биологические родители отказывались отдать своего ребенка чужому человеку.

Нет, многие сделали бы это с радостью: бедняки, обремененные многочисленным потомством, несчастные юные дурочки, от которых сбежали женихи, едва узнав о беременности… Много их, таких, что за малое вознаграждение с радостью избавятся от лишнего рта. Дело в другом – Уне Костайль нужен был ребенок вместе с его альтером. Только так, и никак иначе! Но это непременно вызвало бы вопросы. Для всех в приюте баронессы Костайль в сытости и довольстве доживали свой век альтеры и только альтеры! А слухи о том, что рядом с альтерами живут и их хозяева, могли привлечь к имени баронессы ненужное внимание. И так слишком много сплетен вокруг ее скромной персоны…

- Здрасьте, маменька Уна! – хором поздоровались близнецы.

Это она, Уна, настояла перед руководством на таком обращении – «маменьками», да еще по имени, в Лимии называли приемных матерей. Никакой «баронессы», никакой «госпожи Костайль» - маменька, и точка! Начиная заниматься альтерами, старший научный сотрудник Института биологических проблем Ува Борн, помимо одобренных научным советом планов, имела и свои собственные. И мечтала о том, что когда-нибудь ее альтеры начнут самостоятельную жизнь, неотличимые от любого другого обитателя планеты. А для этого ничто не должно связывать их с приютом баронессы Костайль! Они не должны проговориться об этом даже случайно! Поэтому – маменька Уна. Тобо Хисей – учитель. Ну няня Кларина как была няней, так ею и осталась.

- Ну, что, мои дорогие, готовы? Вещи собраны?

Брюн в ответ задорно улыбнулся, тряхнул огненным чубом, а Фил промолчал. Он вообще был молчаливым. И слегка медлительным. И туповатым – даже простые науки давались ему с большим трудом. Увы, неизбежную деградацию альтера до конца остановить не удалось. Впрочем, баронесса Костайль гордилась результатами своих трудов и вполне заслуженно – таких телепней, как Фил, было вокруг немало. Что ж, не всем достаются звезды с неба!

Отличались мальчики и внешне: Брюн был выше, стройнее, а Фил шире в плечах и сильнее. Близнецы, они в свои шестнадцать были похожи не больше, чем просто родные браться. Исходя из этого, была разработана и соответствующая легенда: Брюн – старший, Фил – младший.

Осиротевшие братья, как и многие другие, оставили свой родной провинциальный городишко и отправились в поисках лучшей доли в богатую Лимию. Брюну, умному, с явными задатками инженера, была прямая дорога на верфи, в корабелы. Филу выше грузчика не подняться. Да и в быту одному ему будет тяжеловато. Ничего, старший брат присмотрит за младшим, не даст того в обиду.

- Расскажите мне вашу историю, - предложила Уна.

- Сами мы с Подгориц. Мамка наша от горячки померла, - бойко начал Брюн. – Папка второй раз женился, на хорошей женщине. А в прошлый год его на лесопилке задавило бревнами. Вот маменька Уна нам и говорит…

Брюн излагал выученную назубок легенду; Уна слушала, кивала, пыталась коварными вопросами подловить парня на несоответствиях, но без толку – тот разливался соловьем. Кажется, он всей душой поверил в свое «прошлое», и это было хорошо.

Кажется, я на правильном пути, размышляла Уна. Безбелковая диета дает отличные результаты.

Исключить из рациона мясо, молоко, творог. Заменить их рыбой, соей, бобовыми. Даже материнское молоко опасно для альтеров. Что-то вроде фенилкетонурии? Которой страдает только один близнец из гомозиготной пары? Но многочисленные исследования ясно показывают – никакой фенилкетонурии нет и в помине. Загадка альтеров крылась в чем-то другом.

Загадки, поправила себя Уна. Вот вам, пожалуйста, еще одна: на Скапее, землеподобной планетке в созвездии Каноэ, ни у одного живого организма нет альтеров. Звери, птицы, насекомые – нет альтеров, и никогда не было! Только у человека. И это сводило с ума!

Обитатели Скапеи не были уникальной репликой человечества. Они были плоть от плоти человечества, потомками поселенцев первой волны колонизации, случившейся около полуторы тысяч лет назад. Излучение Бриара, возникшее где-то в глубинах Космоса, накрыло Галактику, сделав гиперпространственные переходы невозможными. И на долгие века раздробило некогда единое человеческое пространство на изолированные друг от друга островки. Их пришлось открывать заново.

За время вынужденной изоляции некоторые колонии погибли, некоторые скатились в первобытную дикость. Большинство – уцелели и, сохранив память общего прошлого, вынуждены были искать свои, иногда уникальные, пути развития. Причудливая социальная структура Маштуки; философия парадоксального экзистенциализма Парабореи; доведенная до абсурда техноэволюция Инжи…

Скапея в этом ряду стояла особняком. Потому что затронула основу основ человека – генотип. О том, как именно это произошло, в научных кругах велись жаркие дебаты. Вплоть до причинения легких телесных повреждений. Профессор Носов настаивал на искусственном происхождении феномена, часть генетиков с ним соглашалась. Остальные с пеной у рта отрицали всякую возможность умышленного вмешательства в природу человека. В первую очередь потому, что для этого требуется вполне определенная аппаратура, хотя бы малый комплекс геностазиса. А ведь ничего подобного на планете найдено не было! Останки двух грузопассажирских барж серии «Обитель» нашли, занесенный вулканическим пеплом город первопоселенцев нашли тоже, и нигде никаких следов евгенических устройств! Да и зачем они были нужны колонизаторам, если заранее было известно, что условия жизни на Скапее самые благоприятные и не требуют кардинальной перестройки человека?

Мне нужен эксперимент, думала Ува Борн. Нам всем нужен тщательно продуманный, хорошо поставленный, отвечающий на многие вопросы эксперимент. Но Комиссия по Этическом Контролю будет против, председатель Тян прямо заявил об этом. И вот вместо того, чтобы одним точно рассчитанным ударом разрубить этот гордиев узел, мы вынуждены год за годом распутывать его по ниточкам, по волокнам…

… Разумеется, все дело в пище, я почти уверена в этом. Животный белок – вот главное зло, делающее из здорового ребенка альтера. Не зря я настаиваю на скорейшем изъятии детей из семей и перевожу их на специальную молочную смесь. Матери едят мясо, и это кардинальным образом сказывается на составе грудного молока. Правда, остается вопрос, почему на одного близнеца это оказывает фатальное действие, а второй остается здоров? Вопрос, над которым уже много лет безуспешно бьются медики, биологи, генетики, химики… А ответа как не было, так и нет.

Два месяца назад в приют баронессы Костайль попали две новорожденные девочки. Баронесса гостила в обители своей доброй приятельницы сестры Петры, когда родами скончалась их мать. Умная проницательная сестра Петра молча выполнила просьбу баронессы – новорожденные, так и не узнавшие вкуса материнского молока, были переданы на попечение Уна Костайль.

Сейчас дети в приюте, за их кормлением я слежу с особой тщательностью. Но, увы, «настойка каменной плесени», гениальное изобретение биохимиков, однозначно указывает – разделение, пусть даже с огромной задержкой, началось. И, значит, одна из малышек неизбежно станет альтером.

… Баронесса Костайль так погрузилась в привычные размышления, что не заметила, как ушли Брюн и Фил. Очнулась она, когда в дверь постучали.

- Там дон Тинкоса пожаловали, - доложила Кларина.

-2-

Пока он был в монастыре, прошел дождь. Копыта коня чавкали по грязи – все медленнее и медленнее. Потом конь и вовсе остановился, фыркнул и потянулся мордой к сочному пучку зелени на обочине дороги. Кай Ноланди этого даже не заметил. Кай Ноланди напряженно размышлял.

История матери потрясла его.

Умирающие не лгут - спорная истина. Монахи на исповеди не лгут – тоже, знаете ли, под вопросом. Но зачем матери лгать, да еще в таком важном деле, этого Кай не мог себе представить.

Барон не взял ее в первую брачную ночь. Консумация брака произошла спустя почти два месяца, когда Лия Ноланди уже была уверена в своей беременности. Почему не подействовала «скидуха»? А кто ж его знает? Может она, Лия, оказалась крепче; может доза оказалась маловата. Так или иначе, баронесса Ноланди точно знала – она носит ребенка Гумбо Упорного, герцога Лимийского!

Это была тайна, и тайна опасная. Прежде всего для него, Кая. И распорядиться ею требовалось с умом и осмотрительностью. Вряд ли нынешний герцог с радостью прижмет своего новообретенного брата к груди – Гумбо за свою жизнь наплодил немало ублюдков, всех обнять – рук не хватит. Но, с другой стороны, он, Кай, рожденный женщиной дворянских кровей, уже не ублюдок, а бастард. Что совсем другое дело! История знает немало случаев, когда бастарды отнимали троны у менее удачливых законных наследников. И Этуану Лимийскому об этом хорошо известно. Не превратятся ли в этом случае братские объятия в смертельные?

Надо помалкивать, понял Кай. Помалкивать и ждать удобного момента. Кто знает, как оно там в жизни повернется?

Итак, это первая тайна. Но есть еще и вторая, куда более опасная! Такая, что даже думать о ней надо с осторожностью: вдруг выдашь себя взглядом, вздохом, движением ресниц?

Кай подобрал поводья, ударил каблуками; конь укоризненно фыркнул и неохотно двинулся дальше.

-3-

Лия отчаянно скучала – развлечений в развалюхе, которую барон гордо величал родовым замком, не было никаких. Во всяком случае, для утонченной особы, к которым Лия причисляла и себя. Буйные пьяные пирушки, бесконечные охоты – и это после изысканных бесед, великолепных балов, утонченных состязаний музыкантов и поэтов! Кто такое выдержит? Она мученица, самая настоящая мученица!

Скромный образ жизни, который вел Гумбо, сейчас представлялся девушке верхом роскоши и пределом мечтаний.

Когда барон с сыновьями бывал в замке, она страдала от шума и грубости. Когда бывал в отлучке – маялась от безделья. Ребенок мало занимал молодую мать. Сыт, здоров, ухожен, что же еще надо? Разок-другой заглянуть в детскую, поцеловать в лобик сопящего младенца… ну и будет с него! Потом, когда сын подрастет, когда с ним можно будет вести осмысленные беседы… О, тогда ей будет о чем рассказать мальчику!

Иногда Лия гуляла по холодному мрачному замку, удивляясь его запущенности. Сюда бы мастеров: каменщиков, печников, мебельщиков! Да привести бы замок в порядок! Увы – в дырявых карманах гуляки-муженька даже медная монетка не задерживалась.

В одну из таких прогулок Лия забрела в библиотеку. И страшно удивилась. Она и предположить не могла, что в замке есть библиотека. Читающий барон – зрелище более невероятное, чем понтифик Януарий, пустившийся в пляс в разгар мессы. Зачарованная, она бродила между стеллажей, трогая корешки книг пальцами. Сколько их тут? Сотни? Тысячи? Лия начала было считать, да сбилась.

- Я счастлив приветствовать мою госпожу!

Лия испуганно вскрикнула и обернулась, прижав ладонью забившееся сердце. Оказалось, ничего страшного, просто старый высохший горбун в толстом пестром халате и пестром колпаке. Лицо его было изрыто такими глубокими морщинами, что черты лица полностью скрывались за ними.

- Ты кто такой? Что здесь делаешь? Отвечай!

Горбун стянул дурацкий колпак, обнажив лысину, и склонился перед баронессой Ноланди.

- Я – Фуро. Просто старый Фуро, зажившийся на этом свете, - голос горбуна слегка дребезжал, как треснувший колокольчик. – Что я здесь делаю? Беседую с моими друзьями, - горбун нежно погладил книги скрюченными узловатыми пальцами. – Когда-то давно Ларош Ноланди, благородный дед вашего благородного мужа выкупил эту библиотеку у одного дворянина.

- Тоже благородного? – съязвила Лия. Испуг отступил, сменившись любопытством, и девушка была не прочь поболтать. Тем более, что этот странный человечек совсем не походил на тех, с кем водил компанию барон.

- Очень, очень благородного! Но – увы! – разорившегося. Вместе с библиотекой он продал и мальчика-служку. С тех пор прошло много времени, мальчик вырос и даже состарился. Благородные господа забыли о нем, как и о своих книгах. А он все живет.

- Я никогда раньше тебя не видела!

- Я редко выхожу из библиотеки. Да и зачем? Мои телесные потребности очень малы, их обеспечивает повар Лонго – время от времени он заходит навестить старика, пожаловаться на жизнь. И приносит с собой вино, мясо, хлеб, сыр. Тогда я пирую. Иногда он бывает слишком занят; тогда я пробираюсь на черную кухню и беру остатки еды.

- Без спросу? Так ты – вор?

- Я – раб баронов Ноланди. Наследство, доставшееся им. А господа обязаны заботится о пропитании своих рабов. Не так ли, моя госпожа?

Лия фыркнула. Слова горбуна позабавили ее. Занятный старикашка, подумала она. Можно будет приходить сюда иногда, когда станет совсем скучно. И приносить что-нибудь вкусненькое…

Девушка ухватила ближайшую книгу за корешок, потянула. Фуро поспешил ей на помощь.

- Осторожно, госпожа, не повредите переплет. Большинство книг гораздо старше меня, они не выдержат молодого напора. Вот так, потихонечку, аккуратно… Присядьте, прошу вас, так вам будет удобнее.

Повинуясь горбуну, Лия послушно уселась на диванчик, обитый коричневым бархатом, положила книгу на колени, наугад раскрыла ее и вскрикнула от восторга: с пожелтевшей хрупкой страницы на нее смотрела юная прекрасная девушка. Точнее, не на нее, а на прекрасного

коленопреклоненного юношу. Юноша и девушка находились в цветущем саду, и все было прописано так тонко, так правдоподобно, что казалось: наклонись поближе, и ощутишь, как пахнут цветы; услышишь, о чем шепчутся влюбленные…

Совершенно очарованная, Лия листала книгу. Сражающиеся рыцари; огнедышащие драконы; феи с волшебными палочками; единороги с мудрым печальным взглядом. Лия повернулась к горбуну, глаза ее сияли.

- Что здесь написано? – нетерпеливо воскликнула она. Потом подумала, что библиотекарь может счесть ее необразованной дурочкой, и поспешила оправдаться: - Я умею читать, просто… Просто здесь так мало света! Я ничего не могу разобрать.

- Негоже благородной госпоже портить глазки, - согласился горбун, осторожно забирая книгу у Лии. – Тем более, что старый Фуро давно уже выучил все наизусть… Эта книга, моя госпожа, написана почти сто лет назад. Здесь собраны маленькие занятные истории о любви.

- О любви, - зачаровано повторила Лия. – Фуро, миленький, прочитай мне! Хотя бы немножко!

Они просидели на диванчике добрых два часа, и лишь когда стемнело по-настоящему, а непривычный к долгим речам Фуро окончательно охрип, Лия с большой неохотой ушла. С тех пор она стала частой гостьей такого полезного библиотекаря и проводила за чтением немало времени.

Однажды в библиотеку ворвался разъяренный барон. Кто-то донес ему о новом увлечении баронессы, и он, вообразив измену, ринулся карать виновных, вооружившись прихваченным из трапезной залы табуретом. А потом долго хохотал, взрыкивал и шлепал себя по ляжкам, глядя на съежившегося от ужаса горбуна. Запретить жене слушать чтение Фуро он не смог – Лия пригрозила, что отлучит невежу-мужа от брачного ложа. Но с этого дня следил, чтобы на столе всегда были жареные мозги с горошком или кашей. Ибо чтение, как всем известно, вызывает слепоту, расслабление членов и умопомешательство. А мозги, пусть даже телячьи, помогут избежать неприятностей.

Однажды Лия пришла в библиотеку, когда Фуро там не было. От скуки и любопытства она заглянула в закуток, служащий горбуну жилищем. Убогим жилищем, с любой точки зрения: топчан, шкаф с немудрящими пожитками, гладко оструганный стол и колченогий продавленый стул. На столе лежала раскрытая книга, рядом примостились горшок с клеем, набор кисточек, острый нож и пачка тонкой бумаги. Присев на жалобно скрипнувший стул, Лия заглянула в книгу. И испытала разочарование: какие-то веточки, листочки, цветочки. Корешки и грибы. Ничего романтического или героического! И зачем только нужны такие книги? Разве что на растопку.

Раздраженно захлопнув фолиант, девушка поднялась, чтобы уйти, но тут ее взгляд зацепился за обложку, на которой крупными красно-черными буквами было написано название.

- Трак-тат о я-дах, - по слогам прочитала она и сперва ничего не поняла, но потом до нее дошел смысл прочитанного, и она задохнулась от восторга.

Она не простила Гумбо. Ни его предательства, ни его издевательского письма, в котором он поздравлял «любящих супругов» с рождением сына. «Я рад, - писал герцог, - что вы так счастливы» Слушая гонца, торжественно зачитывающего письмо, Лия приятно улыбалась, а в душе у нее все переворачивалось от ненависти. О, как бы она хотела отомстить коварному возлюбленному! Но как? Она всего лишь слабая женщина, без денег, без связей, обремененная младенцем, ужасным мужем и не менее ужасными пасынками. Она грезила о мести бессонными ночами, строила планы, один другого коварнее, но при свете дня с горечью убеждалась, что планам этим не суждено воплотиться в жизнь. Нет у нее ни храбрых братьев, ни верного рыцаря, готового вступиться за честь своей дамы. Она одна, совсем одна! А проклятый Гумбо милуется со своей страхолюдиной-женой и в открытую смеется над ней!

И тут вдруг – «Трактат о ядах»! Это ли не знак свыше?!

Вернувшийся Фуро был в ужасе, когда Лия потребовала от него прочитать ей эту книгу. Он умолял госпожу одуматься, вставал перед ней на колени. В конце концов, наотрез отказал ей, пригрозив, что пожалуется барону. Лия только усмехнулась.

- Что ж, - сказала она. – Как хочешь. Но в этом случае я заберу первую попавшуюся книгу и сожгу ее в камине. Потом вторую, третью… Я буду жечь твои книги до тех пор, пока ты не одумаешься.

Молодая баронесса нанесла свой удар без промаха - книги для Фуро были детьми, живыми детьми. И несчастный горбун сдался. Поначалу он пытался хитрить, заменял одни слова другими, пропускал важные куски, но, отшельник, не имеющий опыта общения с людьми, он то и дело выдавал себя: нервно хрустел пальцами, запинался, краснел. Лия беспощадно его разоблачала.

Баронессу интересовали яды без вкуса или запаха, но таких, к ее огромному разочарованию, не оказалось. Однако нашлось десятка полтора таких, вкус которых можно было успешно замаскировать. После долгих раздумий, девушка остановилась на одном из них, состоящим всего из трех компонентов, а, значит, самом простом. К плюсам выбранной отравы относилось и отсроченное действие. Лия очень гордилась собой. Оставалась самая малость – собрать компоненты и сварить смертоносное зелье. А вот тут возникли сложности.

Ну, маковая настойка на кагоре – это ерунда. Лия пожаловалась мужу на плохой сон, и тот – добрая душа! – пригласил к супруге медикуса. Так что первый ингредиент вкупе с сотней предостережений оказался у нее сравнительно быстро. Но как быть с остальными двумя?

Лапчатка львинозевная – что это? Красотка тонкошеяя – как она выглядит? Кто подскажет, кто поможет? Отшельник-Фуро, состарившийся в своей келье? Буйные гуляки из окружения барона? Не смешите меня!

Лия пристрастилась к одиноким прогулкам по окрестным лесам и лугам. Она охапками рвала травы и цветы, тащила их в замок и до помутнения в глазах сравнивала их с рисунками в фолианте. Над ней посмеивались – чудит баронесса! Ее жалели – скучно девушке, вот и развлекается, как может. Барон счел поведение супруги безобидной формой помешательства и окончательно уверовал в силу жареных телячьих мозгов.

Время пущенной стрелой мчалось в будущее, дрожа от нетерпения.

Юное буйство весны: испробована первая порция яда. Огромный кудлатый пес, ослепший и оглохший от старости, хрипит и бьется в агонии, изрыгая хлопья кровавой пены. Не годится!

Мощная зрелость лета: вторая порция. И нищий бродяга, на свою беду попросившийся на ночь под крышу, умирает слишком быстро, успев перед этим проклясть неизвестную бабу, угостившую его отравленным вином. Не годится!

Спокойное мудрое увядание осени: до Лии доходит смысл одной строчки из «Трактата о ядах». «Возьми корень лапчатки львинозевной, когда он в силе». Вся сила растений переходит в корни именно осенью! И третья жертва умирает так, как надо: кратковременное расстройство желудка, полное выздоровление, и лишь через несколько дней все заканчивается мучительной смертью.

И хотя трактат обещает отсрочку на месяц, Лия довольна.

Ее никто не подозревает. Никому и в голову не приходит связать смерти старого кобеля, пришлого бродяги и слуги с баронессой Ноланди. Знает один только Фуро, но он молчит. Он, как может, защищает свои книги.

Еще несколько экспериментов; еще несколько загубленных душ. Лия полностью удовлетворена. Лия готова. Остается лишь дождаться благоприятного случая.

Именины герцогини Лимийской – яркий праздник посреди скучной, серой, опостылевшей зимы. Дворец сверкает в огне тысяч свечей; тонет в волнах вкусных запахов; наполняется голосами, смехом и звуками оркестра. Герцог без счета шлет приглашения на ежегодный зимний бал. Получает такое приглашение и барон Ноланди. «Вместе с дражайшей супругой» - значится там, и Лия удовлетворенно улыбается: разумеется, с супругой! Куда же без нее?

Лия придирчиво изучает свой гардероб. В замок барона она прибыла, не захватив ничего из своих вещей: ни платьев, ни белья, ни украшений. Пришлось довольствоваться тем, что осталось от матери барона и его первой жены. Платья матери пришлось расставлять, платья покойницы – ушивать. Потом беременность – опять расставляй; потом роды – снова ушивай. Теперь надлежало все это привести в порядок.

Придирчиво разглядывая себя в тусклое зеркало, Лия довольно кивает головой. Слегка пожелтевшие кружева прикрывают все еще соблазнительную грудь. Шитый жемчугом корсет туго охватывает чуть располневшую талию, делая бедра пышнее. Позолота туфелек потускнела и местами облезла, но это пустяки, длинный подол все скроет. И последний штрих – небольшой флакон из дымчатого стекла уютно устраивается между грудей. Что ж, она готова!

Кай словно видит все своими глазами: вот его мать входит в бальный зал, и на нее устремляются десятки взглядов – удивленных, насмешливых, сочувствующих, презрительных… Ярость свечей обрушивается на баронессу, беспощадно выставляя напоказ огрехи, которое с фальшивым милосердием скрыло от нее зеркало: кривую неумелую штопку на кружевах, старомодный парик, грубо наложенные румяна, морщинки возле глаз… Два года – это большой срок, за два года меняются не только люди. Меняется мода. Как она могла об этом забыть?! Как позволила себе стать посмешищем?! И, самое главное, нечего и мечтать о том, чтобы подлить отраву в вино герцога – Гумбо просто не подпустит к себе такое страшилище.

- Вы постарели, моя милая, - бросила проходящая мимо старшая фрейлина Урсула. – Семейная жизнь не пошла вам на пользу… А платье на вас оригинальное. Кажется, в сундуках моей бабки я видела похожее.

Униженная, растоптанная, Лия поворачивается, чтобы уйти. Как есть: в открытом платье, в легких туфельках, в зиму, в ночь, куда глаза глядят… И видит Гумбо. Тот, презрительно улыбаясь, говорит что-то стройному черноволосому мальчику. Мальчик кусает губы, мальчик бледен, на глазах его слезы. Вдруг он срывается с места и скрывается в темном боковом коридоре. Это судьба! Скорее! За ним!

Этуана она находит в холодной прачечной. Уткнувшись в тюки с бельем, он рыдает так, что сотрясается его худенькое тело.

- Ненавижу! Ненавижу! Что б ты сдох!

- Я тоже ненавижу его, милорд. Он сломал мне жизнь. Я готова все сделать сама, но меня он к себе не подпустит. Вот, возьмите.

Стоя на коленях, она протягивает мальчику дымчатый флакон. Мальчик умен, мальчик все понимает сразу.

- А если я кликну слуг? - неприятно улыбаясь, спрашивает он. – Знаешь, что тебя ждет за покушение на его светлость? Ты видела когда-нибудь ступенчатую казнь? Я – видел.

Это конец. Она поставила на сыновнюю ненависть и проиграла. Ступенчатую казнь она не видела, но слышала достаточно, чтобы предпочесть ей любую другую.

- Вы ничего не сможете доказать, милорд. Я сама выпью этот яд.

- И умрешь? – в голосе мальчика звучит неподдельный интерес.

- Да. Через месяц. Умру в своей постели, а не в котле с кипящим маслом или на костре. А вы всю жизнь будете жалеть о том…

- Дай сюда, дура!

Через месяц Лимия погрузилась в траур, оплакивая герцога и герцогиню Лимийских, умерших в один день, как и положено любящим супругам.

- Как я решил вести дневник -

Утром меня разбудила мама. Она сняла крышку гроба и сдернула с меня саван.

- Вставай, сказала она. – В школу опоздаешь.

Мне ужасно не хотелось идти в школу. Вообще-то, я ее люблю, там весело и интересно, там мои друзья. Одно в школе плохо – это контрольные. Все учителя сразу становятся строгие и не разрешают списывать, а потом удивляются, почему ребенок получает двойки.

- Я заболел, - сказал я. – У меня кружится голова… и болит живот… и горло, - я сделал самое жалобное лицо, какое только смог, и поглядел на маму.

Обычно мою маму не проведешь. Обмануть ее невозможно, потому что, как она объясняет, у всех мам есть специальный третий глаз, чтобы следить за своими детьми. Этот глаз невидим, но сам видит все. Посмотрит какая-нибудь мама на своего ребенка и - пожалуйста! Ей сразу же становится известно, что тот не чистил зубы, или прогуливал школу, или ел сырую паутину.

Но сегодня этот глаз, наверное, не работал. Мама пощупала мне лоб и озабоченно нахмурилась.

- У тебя румянец, - тревожно сказала она. – И жар. Пожалуй, я вызову врача. А ты лежи и не вставай.

… Ура, ура и ура! У меня режутся клыки! Совсем, как у взрослых! Правда, пока их не видно, только десны опухли и болят. Доктор торжественно поздравил меня и велел каждый час полоскать рот комариной настойкой. Эта комариная настойка – гадость страшная, от нее вяжет во рту и хочется плеваться, но доктор сказал, что она очень полезна для прорезывающихся зубов. Ну что ж, раз так, буду полоскать. Мне ужасно хотелось, чтобы у меня были клыки, как у папы – такие длинные, кривые, острые, без единого пятнышка. У мамы клыки тоже будь здоров, она как улыбнется – мурашки по коже, но все равно, гораздо меньше, чем у папы.

Мама нежно укусила меня за ухо и улетела по делам, а я остался один. Я лежал в гробу и представлял, как приду в школу уже в плаще, и как мне будут завидовать, и как те ребята, у которых уже есть клыки, пожмут мне руку и скажут: «Молодец», или «Настоящий парень», или еще что-нибудь приятное.

Я прямо весь надулся от гордости и тут же решил вести дневник: раз я уже почти совсем взрослый, то пусть у меня все будет, как у взрослых. А когда я состарюсь, то прочитаю дневник своим внукам, и пусть они узнают, какой их дедушка был умный в детстве, и никогда не капризничал, и хорошо учился, и совершил открытие какое-нибудь…

Я стал думать, какое бы открытие мне совершить, и так замечтался, что не заметил, как пришел Пиня, мой одноклассник и самый близкий друг. Он толстый и веселый, и я его ужасно люблю

- Здорово, - сказал он. – А у нас новый учитель. По физкультуре. А ты чего не был? Заболел? А мы сегодня лазили по стенам, и физкультурник сказал: кто будет хорошо учиться и сдаст все нормативы, то на каникулы поедет с ним в горы. В поход. Классно, правда?

Мне сразу стало жалко, что я не ходил сегодня в школу, и не лазил по стенам, и понятия не имею, что такое нормативы. Но я взял себя в руки.

- Здорово, - сказал я. – А у меня тут клыки режутся. Даже врача вызывали. Он сказал – сложный случай. Клыки, сказал, очень большие. Может потребоваться операция.

У Пини вытянулось лицо, и он начал мне завидовать. Что против клыков какие-то горы и нормативы? Тьфу! Они то ли будут, то ли нет, а клыки – вот они, пожалуйста! Смотрите, если хотите.

Пиня, конечно, прочитал мои мысли, по телепатии у него всегда пятерки, и сразу же попросил меня показать клыки, но я отказался, сказал, что доктор не велел мне открывать рот, а то застужу.

- А мы новую тему проходили, - вздохнул Пиня. – По метафизике. Параграфы бета и гамма. А ты когда выйдешь? А тебе что, совсем вставать нельзя?

Я важно объяснил Пине, что всегда очень тщательно выполняю все врачебные ре-ко-мендации, потому что у меня развито чувство ответственности.

- Клыки – это клыки, сам понимаешь, - внушительно добавил я. – Они обязывают.

Пиня совсем приуныл. Он робко предложил, раз уж мне совсем нельзя вставать, поиграть в фантики или подземный бой, но я только усмехнулся. Такие детские забавы не пристали вампиру моего возраста.

Тут пришла мама с комариной настойкой, и Пиня быстренько смылся. Он всегда стесняется взрослых.

- Какой у тебя хороший друг, - растроганно сказала мама. – Надо же, ты только заболел, а он уже пришел навестить.

Я даже обиделся на маму за то, что она сказала, что я заболел. Какая же это болезнь? Тут ребенок взрослым стал, а она… И я, сам не знаю зачем, соврал, что Пине так велела учительница.

Мама ничего мне не сказала, только странно на меня посмотрела, а мне стало очень стыдно, и я решил, что подарю Пине свое чучело летучей мыши. Просто так. Оно ему давно уже нравится.

Вечером пришел домой папа и взял меня с собой полетать. Мама беспокоилась, что я простужусь и что мне надо лежать, но папа сказал, что немного болотной сырости только пойдет мне на пользу.

- Парень совсем взрослый, - сказал он. – Не надо его опекать, словно несмышленого младенца.

Он обнял меня за талию, и мы полетели. Мы мчались над темнеющей землей так быстро, что дух захватывало. Я смотрел вниз, не проносящиеся под нами деревья и высокие травы, на ручейки и тихие речные заводи, в которых отражался свет заходящей Луны, и думал о том, какой у меня хороший и добрый папа.

А потом я попросил папу взять с собой Пиню. Если, конечно, ему будет не тяжело, а то ведь Пиня… ну, немного толстоват. Чуть-чуть. Папа засмеялся и сказал, что Пиня нормальный парень с хорошим аппетитом, не то, что некоторые, и он с удовольствием его прихватит.

И мы летали втроем, очень долго, и папа крепко держал нас и делал крутые виражи и мертвые петли, а мы с Пиней жутко орали от страха и восторга и хохотали. А потом папа сказал, что уже поздно, и нам всем пора по домам. Он выгрузил Пиню у его дома, и он долго стоял на крыльце и махал нам вслед рукой.

***

Сегодня я впервые пришел в школу в плаще. У меня очень красивый плащ – весь черный, с маленькими серебряными звездочками и серебряной пряжкой у горла. Ни у кого из ребят такого нет, только у Лючии еще красивей, но, во-первых, она девочка, а, во-вторых, сама очень красивая. У нее такое бледное личико, огромные черные круги под глазами, яркие губы и красные-красные глаза. Волосы она не заплетает в косички, как другие девочки, а носит их так, распущенными.

Жаль, что плащи надо сдавать в раздевалку, а то бы я целый день в нем проходил. Я очень-очень медленно разделся и пошел в свой класс. Все ребята сразу уставились на меня и стали перешептываться и перемигиваться, а я скромненько сел за свою парту рядом с Пиней. Он обрадовался мне, как самому лучшему подарку.

- А здорово мы с твоим папой полетали, - радостно улыбаясь, сказал он и предложил мне засахаренного паука.

- Да, - сказал я. – Здорово.

И отказался от конфеты. Не хочу портить зубы.

- А у нас сегодня физкультура, - сообщил Пиня, и я тоже обрадовался, потому что очень люблю физкультуру. Я сильный и ловкий, и у меня все очень хорошо получается, не то что, скажем, математика.

Тут прозвенел звонок, и мы все сразу замолчали, потому что в класс вошла Наина Киевна. Она очень строгая и запросто может оставить весь класс без перемены.

- Здравствуйте, дети, - сказала она и открыла журнал. – Здравствуй, Тимофей, приятно тебя снова увидеть. Где твоя справка?

Я подошел к ней, широко улыбнулся и отдал справку. Она внимательно прочитала ее и удивилась.

- Странно, - сказала она. – Тебя так долго не было, я уж думала, ты заболел.

- У меня был сложный случай, - громко сказал я, продолжая улыбаться во весь рот и краем глаза поглядывая на Лючию. – Мне чуть не сделали операцию.

И все сразу уважительно уставились на меня, а мне в этот момент было жаль, что мне и вправду не делали операцию. Вот было бы здорово, если бы я пришел в класс весь забинтованный, весь на костылях, молчаливо и мужественно перенося боль…

- Садись, Тима, - сказала Наина Киевна. – На большой перемене зайдешь к зубному врачу… И перестань скалиться, - добавила она. - Это некрасиво.

Я сел на свое место, и радости у меня поубавилось. Все ребята в нашей школе боятся зубного врача. Он всегда ходит в белом балахоне с завязками на спине, никогда не улыбается и не разговаривает о пустяках, а пальцы у него короткие и толстые, и он ими всегда хрустит перед тем, как взять какой-нибудь свой страшный инструмент. Ходят слухи, что раньше, давным-давно, он был человеком. У него даже прозвище такое – «Человек», а имени его никто не знает.

- Я пойду с тобой, хочешь? – прошептал Пиня.

На перемене я не бегал и не прыгал, не орал и не дурачился, а ходил спокойно и солидно, как и полагается взрослому вампиру. Мне очень хотелось, чтобы ко мне подошла Лючия, и я бы тогда рассказал ей, что веду дневник, что совершу научное открытие и сдам все нормативы, что бы это не означало, и поеду в горы, и там спасу ее от какой-нибудь страшной опасности.

Я представил, как с гор скатывается огромная снежная лавина, и все в панике кричат и плачут, и только я один сохраняю спокойствие и хладнокровие.

- Спокойно, - скажу я им. – Положитесь на меня, и я вас выведу.

А Лючия, конечно, потеряет сознание, и я вынесу ее на руках. А когда она очнется и станет спрашивать, кто ее спас, я ничего не скажу. Я буду гордо молчать и делать вид, что ничего особенного не произошло. Может быть, мне даже оторвет руку или ногу… хотя нет, как же тогда я ее спасу? Ну, пусть у меня будет забинтована голова.

- Вот он наш герой, - скажут ей, и тогда она…

Но тут прозвенел звонок, и мне пришлось слушать о всяких там морях и реках и что куда впадает, но слушать я ничего не мог, а смотрел все время на Лючию и мечтал.

А потом наступила большая перемена, и мы все ринулись в буфет. Там было мое любимое – пирожки с гадюкой, и я съел два, а Пиня целых четыре. Он бы съел и больше, но я напомнил ему, что следующий урок физкультура, и что не стоит так наедаться. А он, в свою очередь, сказал, что сейчас как раз большая перемена, и что мне надо к зубному врачу. Я сказал, что Человека, наверное, еще нет, и что я вообще не люблю врачей, и Пиня со мной согласился, но тут появилась Наина Киевна и велела мне не мешкать и немедленно отправляться к врачу.

Как назло, Человек был на месте. Он усадил меня в кресло, нажал ногой на педаль, и я вместе с кресло поехал вверх.

- Открой рот, - хмуро сказал он.

Я закрыл глаза и открыл рот.

Он поковырялся у меня в зубах такой острой металлической штучкой, постучал по ним и сказал, что все прекрасно и что мне надо чистить зубы два раза в день и употреблять побольше кальция.

- Что такое кальций? – спросил я.

Он сказал, что кальций – это такое вещество, которое помогает расти костям и зубам, а если его в организме не хватает, то зубы начинают разрушаться.

- Кальция много в твороге и рыбе, - со вздохом добавил он. – Но ты можешь есть просто мел.

Он меня отпустил, и мы с Пиней побежали на физкультуру.

Новый физкультурник был таким большим, с такими мускулами, что я сразу расхотел делать научное открытие и захотел быть таким же, как он – высоким, сильным, и носить такой же черный спортивный костюм.

Физкультурник велел нам построиться и рассчитаться по порядку, а потом повел нас на улицу. Он сказал, что теперь все уроки физкультуры будут проходить не в зале, а не свежем воздухе, потому что нам надо закаляться и воспитывать в себе силу воли, высокий дух и моральные качества настоящего вампира.

Мы вышли за территорию школы и пошли в лес. Там были древние человеческие каменоломни, и нам строго настрого запрещали там играть, но мы все равно, конечно, играли.

Физкультурник выбрал одну скалу, не очень даже высокую, всю в трещинах, и сказал нам, что мы должны взобраться по ней и спуститься вниз. Для меня это было плевое дело, а Пиня впал в отчаяние и принялся твердить, что никогда и ни за что не сможет влезть на самый верх.

- Ерунда, - сказал я ему. – Это же совсем просто. Смотри!

И я полез наверх, цепляясь когтями за камни. Они крошились и осыпались под моими руками, один раз я чуть не сорвался, но я все лез и лез, обогнал всех и встал там, на вершине.

Я посмотрел вниз. Пиня стоял у подножия скалы и, задрав голову, смотрел на меня. Он казался таким маленьким, что я на секунду испугался – как же я буду спускаться, но рядом со мной вдруг оказалась Лючия. Она освобожденная, у нее музыкальные пальцы, и она играет на арфе. Она восхищенно посмотрела на меня и сказала, какой я молодец и какой у меня замечательный плащ, и предложила дружить.

И мы стали дружить. Мы стояли рядом, смотрели вниз и хохотали – так неуклюже некоторые залезали на скалу. Особенно Пиня. Он несколько раз срывался, но упрямо начинал все сначала.

На его месте я бы даже не стал позориться, но он все-таки вскарабкался наверх, самым последним, и стоял, тяжело дыша и не глядя на меня.

- Молодец, - сказал ему физкультурник и даже похлопал по плечу, а я обиделся. Какой же он молодец, если залез самым последним? Вот я молодец, а он даже ничего не сказал.

- Не обращай внимания, - прошептала Лючия. – Пиня просто тебе завидует.

И она так посмотрела на меня, что я сразу с ней согласился и перестал обращать внимание.

Потом, когда мы все отдохнули, физкультурник предложил начать спуск. Пиня пошел первым. Он спускался очень-очень медленно, цепляясь изо всех сил, но все-таки сорвался и закувыркался вниз. Он упал, так нелепо и смешно растопырившись, как лягушка, что все засмеялись. И Лючия смеялась до слез, держа меня за руку.

А Пиня стоял и отряхивался, и ни на кого не смотрел, и был таким одиноким и несчастным, что все мое веселье куда-то исчезло и заныло внутри. Я молча шагнул к краю и стал спускаться.

- Давай, Тимофей, - хрустальным голоском произнесла Лючия. – Покажи класс!

Но я не хотел показывать класс, а просто разжал руки и упал. Я здорово ударился, но не показал виду, а громко сказал:

- Очень трудно здесь спускаться! Это не скала, а каток какой-то… Слушай, Пиня, а давай еще разик?

- Давай, - сказал Пиня.

И мы полезли с ним наверх, а потом вниз, и никто больше не смеялся, даже Лючия, а физкультурник сказал:

- Молодцы, ребята! – и пожал нам руки.

И мы пошли домой. Я сказал:

- Слушай, Пиня, хочешь, бери мою летучую мышь. Насовсем! Хочешь?

- Спрашиваешь! – сказал Пиня.

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 4

-1-

- Что это было?

- А сама-то как думаешь?

- Нет, я тебя спрашиваю… Черт возьми, да весь институт только и говорит, как наша звезда на глазах у всех страстно целовался с какой-то замухрышкой! И я тебя спрашиваю – что это было?

- Ну, ты же сама сказала – поцелуй. Страстный. Между прочим, мне понравилось.

- Кто бы сомневался! Вопрос лишь в том, понравилось ли это нашему Игорьку? На мой взгляд, он был не в восторге.

Вечерело, на пронзительном темно-синем небе проступил тоненький серпик молодого месяца, через распахнутое окно в комнату проникало дыхание города – вечерняя прохлада вперемешку с бензиновой вонью, отчего легкие занавески вздувались и опадали, будто там, за окном, тяжело вздыхал кто-то огромный и невидимый.

Забравшись с ногами на диван, обняв подушку, Юлька смотрела в окно, и на губах ее блуждала странная улыбка. Наверное, ее можно было бы назвать мечтательной, особенно учитывая события прошедшего дня, но сказать так мешала некая несообразность, червоточинка какая-то, примесь каких-то других чувств, неуместных в данных обстоятельствах.

Радость? – гадала Дашка, всматриваясь в лицо подруги. Смущение? Растерянность? Нет, не то, совсем не то! Вздохнув, Дашка присела рядом с Юлькой, тронула ее за руку.

- Ты понимаешь, - проникновенно начала она, - ситуация какая-то странная. Дурацкая, честно тебе скажу, ситуация. То он на тебя никакого внимания не обращает, то вдруг хватает в охапку и целует взасос. Принародно. А с какой такой стати? Почему? Ведь должна же быть причина!

- Может быть, он в меня влюбился? – предположила Юлька. – Вдруг? Ну а что, бывает же такое? Внезапно осознал, что любит, что жить без меня не может. Ну и дал волю чувствам.

Дашка осуждающе покачала головой.

- Веселишься? – мрачно сказала она. – Ну-ну. Как бы потом плакать не пришлось. Ты хоть рожу его видела? Его же тошнило от отвращения! Он же как будто жабу поцеловал!

Юлька резко повернулась к подруге.

- Слушай, ну что ты от меня хочешь? – с неожиданной злостью воскликнула она. – Ну, поцеловал он меня. Я что – напрашивалась? Навязывалась? По пятам за ним ходила, в глаза заглядывала?

Ты еще скажи, что я деньги ему заплатила!

- Извини, - буркнула Дашка.

В самом деле, признала она, поведение Юльки в последнее время сильно изменилось. Она перестала таскаться хвостиком за своим кумиром, перестала смотреть на него преданным щенячьим взглядом. Вообще стала как-то спокойнее и… взрослее, что ли? Она любила Игоря, очень сильно любила, это было видно невооруженным глазом, но прежняя детская влюбленность – истеричная, требовательная, жертвенная – исчезла.

И все-таки Дашка беспокоилась. Было в том поцелуе что-то неправильное, какая-то недосказанность стояла за ним, темная и страшная, и Дашка маялась, не умея облечь свои чувства в слова.

Может, он просто решил пошутить? У красавчиков с чувством юмора обычно не очень. Как и с чувством такта. Вот и вышло вместо шутки унижение и издевательство.

Хорошо бы если так, вдруг подумала Дашка и сама себе удивилась: чего же здесь хорошего? Любимую подругу унизили у всех на глазах, выставили этаким блохастым котенком, которого сперва приласкали, а потом брезгливо отшвырнули прочь. Теперь над ней будут смеяться… да чего там – уже смеются! Повсюду только и разговоры о том, как влюбленная дурочка едва не описалась от счастья, а красавчик, за которым бабы таскаются табунами, просто захотел осчастливить несчастную замухрышку. Вот и поцеловал. Дружески.

Хорошо, что скоро каникулы. Хорошо, что все разъедутся, и пикантное событие забудется, потеряет свою остроту. А в следующем семестре найдутся новые поводы для сплетен.

Тяжело вздохнув, Дашка встала.

- Пойду чайку нам заварю.

Юлька не ответила. Она опять смотрела в окно и улыбалась той самой улыбкой, от которой у Дашки было так тревожно на душе. Вздулась и опала занавеска, мазнув тенью по лицу Юльки, и Дашка вздрогнула – в улыбке подруги ей почудилось торжество.

-2-

- Ну, как он? – спросила Лилайна.

Они встретились на четвертый день, в том же самом парке, на той же самой лавочке. Ведьма, как и обещала, сама позвонила девушке и назначила встречу. Впрочем, сегодня ведьмой ее можно было назвать с большой натяжкой – просто женщина с необычной внешностью. Она даже словно бы помолодела лет на десять, в глазах появился блеск, в движениях – плавность, и если бы не эта ее дурацкая хламида и нелепая прическа… Аристократка, чистокровная аристократка!

- Плохо, - пожаловалась Юлька. – Он меня избегает.

Игорь и в самом деле избегал девушку. Не демонстративно, нет. Просто как-то так всегда получалось, что он оказывался в стороне от Юльки. Стоило ей приблизиться к Игорю, даже случайно, ненамеренно, как у него тут же возникали дела, требующие его присутствия в другом месте. Стоило Юльке заговорить с Игорем, как в разговор обязательно вклинивался кто-нибудь с чем-нибудь чрезвычайно важным и завладевал вниманием Игоря. В таких случаях он рассеянно извинялся и уходил. Юльку это не то, чтобы обижало, но задевало, это точно. Ей казалось, что после «поцелуя века», как нарекли его местные острословы, Игорь мог был проявить хоть какой-то интерес к девушке, хотя бы вглядеться повнимательнее – а с кем это я целовался?

Но ничего такого не было, Игорь и Юлька существовали в разных, непересекающихся плоскостях, и Юлька чувствовала себя обманутой.

- Избегает? – задумчиво переспросила Лилайна. – Это хорошо.

- Чего же тут хорошего? – с досадой возразила Юлька. – Раньше я могла хотя бы просто быть рядом. А теперь он все время бегает от меня. Постоянно у него какие-то дела, постоянно он кому-то нужен. И, главное, не придерешься, все как будто само собой происходит.

- Это хорошо, - повторила Лилайна, и в голосе ее прозвучало удовлетворение. – Это значит, он тебя заметил. Раньше ты для него была пустым местом, ты была ему безразлична. Ну вроде как тебе безразличен незнакомый попутчик в поезде. А теперь у него появились к тебе чувства.

- Чувства! – просветлев лицом, воскликнула Юлька и тут же снова помрачнела. – Что же это за чувства такие, интересно, что он видеть меня не хочет?

Лилайна пожала плечами.

- Обыкновенные. Он тебя не любит. Ему рядом с тобой неуютно. Вот и старается держаться подальше. Что ж тут непонятного?

Отвесив челюсть, Юлька вытаращилась на ведьму. В голове вспугнутой стаей летучих мышей хаотично метались мысли.

Дура набитая! Кретинка безмозглая! Повелась! Как последняя лохушка повелась на эту чертову магию! Все было и так хреново, а теперь стало хуже некуда. Теперь Игорь ее и на пушечный выстрел к себе не подпустит.

- Но я же не этого хотела! – в отчаянии крикнула она и заплакала. – Я же наоборот… чтобы любовь… чтобы он… А вы! Ну зачем? Что я вам такого…

Юлька долго еще причитала: по-старушечьи, горестно качая головой, всхлипывая и сморкаясь. Мелькнула дурацкая, совершенно неуместная мысль: какое счастье, что я не пользуюсь косметикой, хороша бы я сейчас была.

Ей было невыносимо жалко себя и так горько на душе, хоть в петлю. Все кончено, все, жизнь потеряла всякий смысл, и ничего уже нельзя исправить!

Мимо шли люди, но никто из них не обращал внимания на горько плачущую девушку и ее странную спутницу, словно и не было их здесь. Только трусившая мимо собака отчего-то заволновалась, остановилась и заскулила, поджав лапу.

- Брысь, - негромко сказала Лилайна, и собака, завизжав, опрометью бросилась прочь.

Наконец Юлька иссякла и затихла, сжавшись в комочек. Она чувствовала себя совершенно обессиленной и морально опустошенной, как будто выполнила какую-то неимоверно сложную, трудную работу, а потом выяснилось, что работа эта, оказывается, никому не нужна.

- Дура, - с невыносимым презрением бросила ведьма. – Стараешься для нее, душу вкладываешь, а она истерики на ровном месте устраивает. Еще и топиться побежит… спасай ее потом. Делать мне больше нечего.

Юлька промолчала. Вообще-то мысли о самоубийстве посещали ее, особенно долгими бессонными ночами, она даже обдумывала разные способы, но все они не годились: одни были слишком мучительными, другие трудновыполнимыми. А самое главное, Юлька точно про себя знала – она на это не способна. Просто духу не хватит.

Ну и ладно, будем жить дальше. Будем влачить жалкое, бессмысленное существование до самой старости.

- Дура, - уже мягче повторила Лилайна. – Нашла из-за чего слезы лить. Тебе же ясно было сказано – я ничего не могу. Я! А не ты! Понятно тебе? Именно ты, и никто другой. А мое дело – научить, рассказать, как там и что. – Она вдруг подмигнула: - Ну, что, будешь учиться?

Юлька криво улыбнулась:

- Чему учиться-то? Магии, что ли?

Чего я тут сижу? Зачем вообще пришла? И разговор этот полный бред, и старуха явно спятила. И меня заодно с ума сводит. Уже почти свела.

- Магии, - спокойно подтвердила Лилайна.

Юлька вдруг расхохоталась – громко, истерично.

- Вот здорово-то! – еле выдавила она сквозь смех. – Всю жизнь мечтала! Дай, думаю, поступлю в магический университет, отличницей стану. А тут такая оказия… Тетя, ты совсем того? Тебе лечиться надо!

Юлька встала, окинула психованную старуху презрительным взглядом и решительно пошла прочь. То есть, хотела встать и уйти, но не смогла – тело ей не повиновалось, оно даже моргать отказывалось. Словно кто-то туго-натуго спеленал его, и Юлька напрасно пыталась сбросить невидимые оковы. Она чувствовала себя беспомощней младенца.

- Сидеть, - негромко, но очень властно приказала Лилайна. – Разговор еще не окончен. Ты уйдешь, когда я тебе позволю. Но сначала выслушаешь. Потому что я не собираюсь отказываться от подарка судьбы из-за капризов истеричной девчонки. Ты, девочка моя, настоящее сокровище, и сама об этом не знаешь. Но узнаешь, будь я проклята. Даже если нам с тобой придется торчать на этой скамейке целую вечность. Поняла? Если да, то кивни, разрешаю.

Сила, завладевшая телом девушки, чуть-чуть ослабла, и Юлька смогла пошевелиться. Ей было по-настоящему страшно. Во что я ввязалась? – в отчаянии думала она. Господи, только бы живой остаться, и больше никогда, ни за что! В церковь начну ходить, поститься буду. И никакой любви, никакого Игоря, пошел он к черту! Только учеба и ничего, кроме учебы!

На суровом лице Лилайны проступило сочувствие.

- Не бойся, девочка, - мягко сказала она. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто мне надо кое-что тебе рассказать. А потом делай, что хочешь, мешать тебе я не собираюсь. Твой выбор, твое решение…Ну, что, согласна?

Юлька подумала немного и кивнула. Ну а что ей еще оставалось?

Предыдущие главы читать здесь:

@ZoyaKandik

Глава 4

-1-

- Хочу сразу вас предупредить, господин барон, - ваша матушка сильно сдала в последнее время. Она заговаривается, почти никого не узнает. – В голосе крепкой монахини с красными загрубевшими руками звучало сочувствие. – Но мы о ней хорошо заботимся. Телесно она не страдает, а за душу сестры Квадриты мы молимся с особым усердием.

Кай Ноланди молча кивнул, вложил в руку монахини тяжело звякнувший кожаный кошель. Та приняла деньги со спокойным достоинством.

- Я одела вашу матушку для прогулки. Но сегодня, мне кажется, слишком холодно для нее. Сестра Квадрита мерзнет даже в трапезной.

Кай снова кивнул:

- Вы правы, сестра. Лучше мы останемся дома… в смысле, под крышей.

- Очень хорошо. Ну, я вас оставляю. Но если что-то понадобится, вам стоит только позвать.

Кай Ноланди постоял, собираясь с силами, а потом толкнул крашеную дверь гостевой кельи. Ненависть к матери со временем переплавилась в равнодушие, но необходимость изображать сыновнюю любовь раздражала до бешенства, поэтому эти свидания давались Каю с большим трудом.

Гостевая келья была крошечной, она едва вмещала грубый деревянный стол со скромной снедью, стул с высокой жесткой спинкой и кресло-каталку на колесиках. В кресле подтаявшим сугробом скособочилась маленькая фигурка, закутанная в теплый шерстяной плащ. Она и в самом деле сдала, подумал Кай Ноланди, брезгливо разглядывая усохшее пожелтевшее лицо бывшей красавицы. Видать, недолго осталось. Черт, как неудачно! Придется придумывать новую легенду для тайных свиданий с герцогом. Впрочем, почему бы скорбящему сыну не навещать могилку любимой матери? Так даже лучше, не нужно будет тратить время на бессмысленные мучительные разговоры: пришел, помолился и свободен. Кай повеселел.

Дремавшая в кресле женщина пошевелилась, открыла глаза. Взгляд ее уперся в большой, богато украшенный нательный крест на груди сына – Кай в свой первый визит в монастырь купил в местной церковной лавке самый дорогой крест и всегда надевал его на свидания с матерью.

- Святой отец, - голос умирающей был слабым, еле слышным. – Святой отец, я хочу исповедаться.

Первым порывом Кая было объяснить матери ее ошибку, но благое намерение так и осталось намерением. Каю внезапно пришло в голову, что исповедь матери, служившей некогда при дворе покойного герцога Лимийского, может быть интересна и ему самому. Кто знает, в какие тайны была посвящена бывшая фрейлина жены герцога, графини Ротамбийской? Греховный соблазн был так велик, что Кай Ноланди не устоял.

-2-

Ей было шестнадцать лет, когда она стала младшей фрейлиной в свите герцогини. Хорошенькая, но без изюминки; бойкая на язык, но малообразованная, Лия Скайла была о себе чрезвычайно высокого мнения. И твердо намеревалась ухватить черта за рога.

Наскоро осмотревшись, она повела решительную, но бестолковую атаку не на кого-нибудь, а на самого Гумбо Упорного, герцога Лимии. Неопытная, наивная, она сама оказалась легкой добычей. В результате чего очень быстро лишилась невинности, получила в подарок дешевый перстенек, и на этом все дело кончилось. Герцогиня всегда снисходительно относилась к проделкам своего мужа; точно так же отнеслась и в этом случае. «Сорвать бутончик», это же так естественно для мужчин! Стоит ли придавать этому значение? Она даже не отослала обескураженную девушку домой, явно не видя в ней достойную соперницу.

Лия болезненно переживала свою неудачу. Разумеется, ей и в голову не приходило стать новой герцогиней Лимийской, настолько-то ее умишка хватало. Но – фавориткой? Любимой фавориткой, с собственным домом, собственным выездом… почему бы и нет? Ведь она так молода, так свежа! Что еще надо старику, чтобы потерять голову от страсти?

Оказалось, много чего! Лукавый взгляд из-под ресниц, капелька духов между грудей, изящный взмах веера… поднимаясь по лестнице, приподнять юбки так, чтобы мелькнула стройная щиколотка в шелковом чулке…

Младшие фрейлины жили в одной длинной унылой комнате, разделенной на закутки соломенными ширмами. Они откровенно и со знанием дела обсуждали между собой разные женские хитрости, способные привлечь мужчину, и притихшая Лия жадно впитывала новую науку. И ругательски ругала себя. Как же глупа она была, оказывается! Какой шанс упустила! Ну ничего, она свое наверстает!

Очень скоро, сначала в шутку, а потом всерьез, ее стали называть «наша недотрога». Она и вправду была образцом благопристойности, не позволяя себе ничего серьезнее легкого кокетства. Манеры и речь ее заметно улучшились. Она даже выучилась читать, хотя один Бог знает, чего ей это стоило! И все это принесло свои плоды: ее начали ставить в пример другим молоденьким фрейлинам. Бравые военные при встрече почтительно срывали шляпы, вместо того, чтобы ущипнуть за ягодицу. И даже герцогиня подарила ей свой старый молитвенник. Не поверила Лие только старшая фрейлина Урсула.

- Таких, как ты, я насквозь вижу, - заявила она как-то девушке один на один. – Вся из себя такая скромница, а сама спишь и видишь, как к нашему герцогу под бочок подкатить. Смотри, девушка, не обожгись опять. Во второй раз, оно покруче будет.

На слова старухи (а кто она в тридцать пять-то лет? конечно, старуха!) Лия не обратила никакого внимания. Она считала себя уже достаточно опытной и умелой, чтобы по всем правилам начать осаду крепости по имени Гумбо Упорный.

Ей было девятнадцать, когда она добилась своего – герцог заметил ее. Да не просто заметил, а увлекся по-настоящему: переселил ее из общей комнаты в отдельный павильон в глубине дворцового парка, подарил прекрасное кружевное белье и свои любимые духи. Герцогиня в это время снова была в тягости, пятая по счету беременность протекала тяжело, так что нет ничего удивительного, что всю свою нерастраченную мужскую силу герцог, холостяк поневоле, отдал своей новой фаворитке. Правда, любовник из герцога вышел совсем не такой, как представлялось Лие: жесткий, неласковый, думающий только о себе и о своих желаниях. Но Лия все равно была счастлива. Одно только огорчало девушку – Гумбо никогда не оставался у нее на ночь. Пришел, сделал свое дело и ушел. А Лия мечтала заснуть в объятиях своего избранника, а утром рука об руку явиться с ним на завтрак. Это мгновенно повысило бы ее статус.

Она шла на разные ухищрения, чтобы выполнить задуманное, благо в теории она была неплохо подкована. Пыталась напоить герцога до поросячьего визга. Изображала пожар страстей. Показательно страдала, когда он уходил. Но Гумбо только посмеивался над ее потугами.

- Ты славная девочка, - как-то сказал он. – Но ты не понимаешь одного – я делаю только то, что хочу. Или что считаю нужным. И еще – я люблю свою жену.

О, да! Это была истинная правда, в чем не раз с горечью убеждалась Лия. Герцог действительно любил жену: очень по-своему, с грубоватой прямолинейностью солдафона, но любил. Оставшись одна, Лия плакала злыми слезами. Ну что, что он в ней нашел? Старая, носатая, чопорная; лишний раз улыбнуться - боже упаси! А ходит, ходит-то как! Словно аршин проглотила! То ли дело она, Лия. И хорошенькая, и веселая, может пошутить, посмеяться. Герцог сам говорил, что ему с ней легко и просто. А что сердится иной раз и обзывает дурой… ну так что с того? Еще неизвестно, как он свою герцогиньку ругает, оставшись с ней наедине!

В конце зимы герцогиня разродилась мертвым мальчиком. Она и сама чуть богу душу не отдала, но как-то выкарабкалась, к огромному разочарованию Лии. Герцог был чернее тучи.

- Врачи сказали, что у герцогини никогда больше не будет детей. А я так хотел наследника… настоящего наследника!

Своего старшего и теперь – увы! – единственного сына, тихого застенчивого Этуана, герцог Лимийский недолюбливал. Какая-то девчонка в штанах! - не раз в сердцах говорил он. Ни храбрости в нем нет, ни упрямства, ни куража. Руки-крюки, меч толком держать не умеет. Дашь ему подзатыльник, для вразумления, а он в слезы. От пустяковой царапины ноет, в походах болеет. Когда казнили разбойников, и вовсе чувств лишился, как беременная баба. И как на такого Лимию оставлять?

В эту ночь герцог впервые остался у Лии. Он был необыкновенно нежен, он целовал ее в губы, он шептал ей разные ласковости. И девушка решилась.

- Я могу родить вам сына, мессир, - скромно потупившись, сказала она. – Одного, двух. Сколько скажете.

Сказала, и сама испугалась: нежный влюбленный Гумбо вдруг исчез, а его место занял герцог Лимийский, жестокий и беспощадный.

- Ты в тягости? – холодно спросил он.

- Нет, - пролепетала Лия. – Но вам стоит только приказать…

Герцог кивнул и глубоко задумался о чем-то. Хороший знак, подумала Лия, никогда не отличавшаяся ни умом, ни душевной чуткостью. И пошла в лобовую атаку.

Бедняжку герцогиню, конечно, жалко. Очень. И мертвого мальчика. Но что делать? Надо жить дальше. Разумеется, церковь позволит развод… должна позволить – бесплодие супруги достаточная причина. А в монастыре герцогине будет очень хорошо, лучше, чем дома. У нас есть очень хорошие, богатые монастыри, она там будет жить, как у Христа за пазухой. А когда мы с вами поженимся…

- Мы? - переспросил герцог. – Мы, значит, с вами? Вот как?

В голове у девушки словно петарда взорвалась, и она потеряла сознание. Когда она очнулась, Гумбо уже не было. Голова раскалывалась, правый глаз заплыл и дергал нарывом, под носом засохла кровь. Лия с трудом поднялась на ноги, подошла к зеркалу и разрыдалась – с таким лицом нечего было и думать, чтобы показаться на люди. Пока спадет опухоль, пока рассосется синяк… Недели две пройдет, не меньше.

Смочив платок холодной водой, девушка приложила его к пострадавшему глазу, забралась в постель и свернулась калачиком, горько переживая несправедливость мира. Ну что она сделала не так, за что заслужила гнев своего несносного возлюбленного? Она же все правильно сказала!

Гумбо нужна новая, молодая жена… ведь все, абсолютно все вокруг разводятся и снова женятся, ничего такого в этом нет. Даже короли, говорят, женились по второму, а то и по третьему разу! А чем Гумбо хуже? Он, конечно, уже старый и некрасивый, от него пахнет костром и лошадьми, но она готова это терпеть.

Ах, какую бы жизнь она вела, став герцогиней! Какие бы приемы устраивала, какие балы! Но дворец она бы переделала. Эти ужасные гобелены с оленями и охотниками… фу, какая гадость! Блестящий голубой атлас гораздо практичней. И смотрится красивше.

Убаюканная мечтами, девушка сама не заметила, как уснула.

Утром в павильон пришла старшая фрейлина.

- Пей, - сказала она, протягивая девушке кружку.

- Что это?

- Не бойся, не отрава, - усмехнулась Урсула. - Хотя ты ее и заслужила… Пей, полегчает.

Морщась, Лия выпила гадостное пойло.

- Как там герцог? - робко спросила она. – Сильно сердится?

Но Урсула ничего не ответила, забрала кружку и ушла.

К полудню у Лии поднялся жар. К тому же ломило поясницу и сильно крутило живот. Трясясь от озноба, девушка снова забралась под одеяло, плача от жалости к себе. Ну за что ей все эти несчастья? И Гумбо тоже хорош! Ладно, она виновата перед ним, наговорила всяких глупостей… но он же мог навестить ее? Хотя бы прислать кого-то? Ей же так плохо! А вдруг она умрет?

Лию тошнило, очень хотелось пить. Но сил, чтобы встать, не было. Лишь к вечеру она смогла выбраться из-под одеяла, чтобы напиться и кое-как умыться. Возвращаясь в кровать, девушка заметила на простыне пятна крови и вяло удивилась: месячные очищения она ждала недели через две. Почему же так рано? Наверное, это от болезни, решила она.

Уже совсем стемнело, когда вновь появилась Урсула. Ни слова не говоря, она подошла к кровати, без церемоний подняла одеяло и удовлетворенно кивнула.

- Ну, что, девушка, полегчала? – издевательски спросила она.

Только сейчас Лия поняла, что за отвар она выпила утром – знаменитая «скидуха», рецепт которой старшая фрейлина держала в строжайшей тайне.

- Но я же не была беременной, - пролепетала она.

Урсула только хмыкнула.

***

Следующие два дня Лия провела в тоске и одиночестве. Ее никто не навещал, только по утрам девушка находила на крыльце павильона корзину с едой – простой, сытной, но невкусной. На третий день дверь распахнулась.

- Вставай, - грубо сказал здоровенный гвардеец. – Одевайся. И морду заштукатурь, смотреть тошно.

Гумбо зовет ее! Гумбо ее простил! Всю тоску и отчаяние как рукой сняло! Лия птичкой порхала по комнате, наряжаясь и прихорашиваясь. К сожалению, никакие белила, никакие румяна не смогли скрыть следы побоев на лице, но если надеть зимний капор с полями длинными, как печная труба… Лицо скрывается за ними, словно на дне глубокого колодца.

- Я готова! – звонким голосом объявила она, выходя на крыльцо.

Гвардеец придирчиво оглядел ее с головы до ног, сплюнул под ноги.

- Сойдет, - хмуро сказал он. И, не оглядываясь, зашагал по песчаной дорожке. Размышляя, обидеться или простить грубияна, Лия поспешила за ним.

На широкой Северной аллее их ждала крытая повозка. Не обращая внимания на спутницу, гвардеец легко запрыгнул внутрь, разобрал вожжи. Лию вдруг охватило беспокойство.

- Что это такое? – дрожащим голосом спросила она. – Где герцог? Я никуда не поеду!

- Поедешь, - спокойно сказал гвардеец, вытягивая из-под сиденья тяжелый кнут.

Глотая слезы, девушка подчинилась.

Ехали долго. Зима уже кончилась, но весна еще не вступила в свои права, копыта лошади чавкали по жидкой грязи. Лия продрогла до костей, не спасал даже тяжелый меховой полог.

Гвардеец покосился на трясущуюся, посиневшую девушку, достал из-за пазухи бутылку, зубами вытащил пробку. Отхлебнул, довольно крякнул, протянул бутылку Лие:

- Глотни. Согреешься.

Крепкое вино огнем разлилось по жилам, хмелем ударило в голову, и Лия задремала, привалившись к своему спутнику.

- Эх, бедолага, - пробурчал тот, поплотнее укутывая девушку пологом.

Остановились уже в сумерках возле какой-то старой покосившейся церквушки на краю безлюдной деревеньки. Там их уже ждали: красномордый бугай в собачьей шубе и беспрестанно шмыгающий носом священник в заплатанной рясе. Морда бугая показалась Лие смутно знакомой: похоже, она пару раз видела его во дворце. Барон… барон Нул… Нол... Да черт с ним.

Грубя скотина, жрущая и пьющая, как не в себя, шумный бесцеремонный хам, воняющий потом и чесноком. И сынки у него такие же… бугаята… Неудивительно, что жена барона померла, тут любая помрет, при таком-то муже!

Барон вперевалочку подошел к возку, по-хозяйски сдернул с головы Лии капор и радостно оскалился, разглядев опухшее лицо девушки.

- Пустая? – требовательно спросил он.

Гвардеец сделал непонятный жест, барон захохотал и легко, как перышко, выдернул девушку из нагретого тепла. Ухватил за шкирку, поволок куда-то.

- Куда? – пискнула растерянная девушка. – Зачем?

- Туда, - объяснил барон, махнув рукой в сторону церквушки. – Затем. Венчаться будем. В жены тебя, стало быть, беру.

И гулко заржал: гы-гы-гы! Только сейчас до Лии дошел кошмарный смысл происходящего.

- Помогите! – пронзительно закричала она, изо всех сил колотя кулачками в жирный бок «жениха». – Спасите!

Но некому было прийти на помощь несчастной: гвардеец отвернулся, священник старательно сморкался, а жители деревни, если они даже были, сидели по домам, не желая мешать благородным господам.

- Не хочешь? – осклабился барон. – Брезгуешь? А, может, оно и ничего? Стерпится – слюбится? А то смотри - вон, болото недалече. Кто искать-то будет? Кому ты нужна?

Через десять минут несчастная жертва опрометчивой любви стала баронессой Ноланди.

- Ну, дельце сладилось. Причем добром, как и обещал, - объявил барон, протягивая ладонь-лопату гвардейцу. – Пожалуйте расплатиться, сударь. И расписочки, расписочки не забудьте.

С непроницаемым лицом гвардеец передал барону долговые расписки, присовокупил не слишком большой кошель с деньгами, хлестнул лошадь и уехал. Священник тоже куда-то делся, так что новобрачные остались вдвоем.

- И за сколько герцог продал меня вам? – кривя губы в презрительной гримасе, спросила новоиспеченная баронесса Ноланди. И сама не поняла, как очутилась в грязи, держась за подбитый глаз, теперь уже правый.

- Дерзкая, - объяснил барон. – Не люблю.

Всю дорогу до родового замка барона проделали молча.

***

Слава богу, требовать присутствия жены на «свадебном пиру» барон не стал, ему и собутыльников хватало. Лия заперлась в спальне, придвинула к двери тяжеленное кресло и села на краешек огромной кровати. В руках она сжимала иззубренный кинжал: кинжал торчал в дубовой двери, и Лия лишь с огромным трудом вытащила его. Сидела, со страхом слушая пьяное веселье внизу, а потом неожиданно уснула.

Барон ввалился к ней под утро, снеся по пути и дверь с засовом, и кресло. Рухнул на девушку всей своей огромной, залитой вином и жиром тушей и вдруг захрапел, источая отвратительную смесь перегара, чеснока и сроду не мытого тела. Еле живая, задыхаясь и с трудом сдерживая рвотные позывы, Лия с огромным трудом выбралась из-под барона. Первым порывом было – бежать, куда глаза глядят. Чем быстрее, тем лучше. Но неожиданно в девушке проснулся здравый смысл, которого ей так не хватало раньше.

Проснувшись в полдень, похмельный барон с удивлением разглядывал юную красавицу с синяками на лице, держащуюся с уверенностью хозяйки дома.

- Кто такая? – прохрипел он. – Вон пошла. И рассолу подай.

- Жена, - хладнокровно ответила Лия, хотя внутри у нее все тряслось от страха.

- Ы? – удивился барон.

- Герцог Лимийский, - напомнила Лия. – Долговые расписки. Деньги.

- А! – просветлел лицом барон и одобрительно рыгнул.

Вечером он с сыновьями отправился на охоту. Потом на войну. Потом праздновал победу. Потом…

Он не слишком докучал молодой жене, особенно, когда узнал, что та в тягости. И вообще, им оказалось не так уж сложно управлять. В ноябре Лия родила сына.

- А обещал, что пустую отдает, - искренне расстроился барон, разглядывая хлипкого, совершенно не похожего на него мальчишку. – Соврал, выходит, герцог-то? С прибылью женка оказалась. Надо с него того… неустойку стребовать.

- Я понесла в первую же нашу ночь, - оскорблено ответила Лия, еще слабая после родов, но уже готовая к новым битвам.

- Хорошенький, - невпопад умилилась повитуха, хлопоча над новорожденными. – Весь в вашу матушку, царствие ей небесное. Тоже худенькая была, черноволосая… и как только умудрилась такого богатыря родить?

Повитуха принимала и самого барона, и его сыновей, так что ее словам можно было верить.

Барон Ноланди долго шевелил губами, морща лоб и загибая пальцы, потом плюнул на арифметику, с которой всегда был не в ладах, и уехал на очередную охоту.

Мальчишки, похожие на женщин, его не интересовали. Даже если эти мальчишки – его сыновья.

Первый запуск машины времени был назначен на субботу, на десять часов утра. Хотя вряд ли будет правильным назвать этот запуск первым - до этого в будущем побывали различные предметы, а так же вечные мученики науки: крысы, кошки и обезьяны. Ни одно животное не претерпело каких-либо изменений, все они были живы и здоровы. Но рассказать о том, что видели в будущем, разумеется, не могли. От записывающей аппаратуры толку было мало – записи сопровождались такими помехами, что разобрать что-либо не было никакой возможности. Один только раз мелькнуло изображение чего-то, похожего на одуванчик, из чего ученые сделали оптимистичный вывод, что в будущем, вероятно, не так уж и плохо.

Итак, животные проложили дорогу, и теперь настала очередь человека. С самого утра в институте экспериментальной физики толпилась масса народу: репортеры, фотографы, политики, религиозные деятели и прочие почетные гости. Они с жадным интересом разглядывали капсулу машины времени, но приблизиться даже не пытались.

В половине десятого в конференц-зал, выбранный для официальной демонстрации машины времени, торжественно вошла группа ученых. Среди них, выделяясь ростом и шириной плеч, шествовал первый хрононавт. Заклацали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки, толпа почтительно расступилась, и отважный первопроходец занял свое место. Некоторое время вокруг него суетились ученые, что-то включая, подсоединяя и настраивая, а потом отступили и выстроились в красивый полукруг. Можно было начинать, и люди замерли в ожидании великого

события.

Но старт машины времени откладывался, и виной всему было отсутствие в зале Бенджамина Мартиросяна, изобретателя данного устройства. А, согласитесь, начинать без главного героя сегодняшнего дня было бы по меньшей мере невежливо.

Уником Бена Мартиросяна, не отвечал. Отправились на поиски, но в институте Бена не было. Более того, сегодня он вообще там не появлялся! Регистратор показал, что ночью с пятницы на

субботу Мартиросян поднялся в свою лабораторию, пробыл там не меньше трех часов и ушел.

То, что изобретатель работал ночью, никого не удивило – его частенько осеняли гениальные идеи, требующие немедленной проверки, так что руководство давно махнуло рукой на злостного нарушителя трудовой дисциплины. Главное, как можно скорее понять, где он сейчас находится и что вообще произошло. Казалось совершенно невероятным, что Бен Мартиросян забыл о назначенном на сегодня пуске своего детища, так что оставалось предположить, что с изобретателем что-то случилось.

Журналисты, наслаждаясь сенсацией, развили самую бурную деятельность, и очень скоро выяснили, что никто представления не имеет, где сейчас находится господин Мартиросян: ни родные, ни полиция, ни медики. Вспомнили о невесте Бена, связались с ней, и испытали потрясение.

Заплаканная Элен Гонсалес поведала совершенно невероятную историю. За завтраком, проверяя, как всегда, почту, она обнаружила письмо от Бена и очень удивилась – Бен терпеть не мог всякую переписку. Только личное общение, в крайнем случае, коммуникатор. А прочитав письмо, бедная девушка едва не лишилась чувств.

В письме Бен сообщал, что расторгает помолвку, просил не искать его и вообще забыть как можно скорее. Причину такого странного поступка он не назвал. Взволнованная Элен принялась названивать коварному возлюбленному, но результата не добилась.

Итак, никто в городе, а, может, и во всем в мире не знал, где сейчас находится Бенджамин Мартиросян. Никто, кроме меня. Покинув растревоженный улей, в который превратился институт, я незаметно выскользнул на улицу и отправился в один мало кому известный уютный бар, где всегда подавали свежайшее пиво. Неделю назад я показал этот бар Бену и не сомневался, что найду его там.

Он там и был – сидел и угрюмо напивался в одиночестве. Причем в одиночестве в прямом смысле этого слова, потому что никаких других посетителей в баре не было, а на входе светилась надпись «Закрыто».

- Этот парень оплатил мне весь день, - сообщил папаша Лопес, открывая мне дверь, и по его довольной физиономии я понял, что цену этот ловкач заломил немалую.

Впрочем, это меня не касалось. Как не касалось и оплаченное уединение Бена – после того, как я оказал папаше Лопесу одну маленькую услугу, я стал для него родным сыном. Заказав себе рюмку водки и соленый огурец, я сел напротив Бена.

- Ну, здорово, саботажник, - сказал я.

Как я и ожидал, Бен мне обрадовался. За месяц нашего знакомства я сделал все, чтобы стать ему лучшим другом. Это оказалось нетрудно, ведь я знал его, как облупленного.

- Что случилось-то? – спросил я. – Выкладывай.

- Я не должен жениться на Элен, - похоронным тоном сказал Бен. – Это ошибка… ужасная ошибка! – Он залпом допил остатки виски и знаком потребовал еще.

- С чего ты это взял? Элен чудесная девушка: умница, красавица, характер золотой… и, между прочим, любит тебя, идиота.

Бен вытаращился на меня слезящимися глазами.

- Любит? – вдруг завопил он. – Она – любит? Да она орала на меня самым мерзким образом! Ругалась, визжала! А потом… потом полезла на меня с кулаками! С палкой! А эти все… они смотрели и смеялись. Смеялись, Алекс, ты можешь себе представить? Господи, это был такой кошмар!

Бен схватил наполненный стакан с виски и жадно припал к нему. Папаша Лопес, задрав брови, сочувственно смотрел на бедолагу. Бутылку он держал наготове, прижав ее к обширному животу.

Я был поражен до глубины души.

- Элен ругалась? И дралась? Слушай, я не могу в это поверить. Ты прости меня, конечно, но… это точно было? Тебе не приснилось? Может, ты переборщил с… ну, с какими-нибудь лекарствами?

Последняя неделя у тебя выдалась нелегкой.

Действительно, поверить в такое было очень трудно. Элен, нежная, тонкая, ироничная Элен, и вдруг ведет себя как вульгарная провинциальная баба? Да мне проще было предположить, что Бен от перенапряжения съехал с катушек!

Бен горько усмехнулся и покачал головой.

- Нет, Алекс. Я видел это своими глазами: моя Элен, моя жена, унижала меня на глазах десятка людей! Между прочим, среди них были и дети. Слава богу, хоть они не смеялись, - мрачно добавил он. – А мальчик и вовсе заплакал.

- О каких людях ты говоришь, Бен?

- Понятия не имею. Я впервые их видел. Я и Элен-то с трудом узнал, такая она стала толстая и безобразная.

И он душераздирающе вздохнул. Стоящий рядом папаша Лопес поспешил вновь наполнить его стакан.

- Моя Хуанита тоже когда-то была стройная, как тростиночка. Но девять детей, это девять детей, даже если они любимые и желанные. Дети портят не только фигуру женщины, но и характер. Уж я-то знаю! Как-то раз она здорово огрела меня поварешкой. А все из-за чего? Из-за пустяка – всего-то забыл забрать наших младших из детского сада. – Папаша Лопес покачал головой, сурово посмотрел на бутылку и сделал хороший глоток. – Шум подняла такой, будто я…

- Погодите, - перебил я папашу Лопеса – до меня вдруг дошло, что слова Бена прозвучали как-то странно. – Ты говоришь, что видел своими глазами, как Элен тебя унижала. Что это значит - видел? Так может сказать свидетель конфликта, а не его участник! И потом, что значит «стала толстая»? Она что, растолстела за один день? Потому что вчера, когда я ее видел, она была в прекрасной форме. Нет, не пей! – Я схватил Бена за руку, заставил поставить стакан на стол. – Сперва объясни!

У меня практически не осталось сомнений, что Бен Мартиросян, гениальный изобретатель, сошел с ума. И это здорово осложняло мою задачу. Или все-таки его можно вылечить?

- Объясню, если дашь мне выпить, - твердо сказал Бен, и мне пришлось уступить.

Объяснение оказалось очень простым.

Поначалу машина времени, оправдывая свое название, перемещала лишь во времени. Что, согласитесь, не совсем удобно. Если вам, например, хотелось побывать в Париже четырнадцатого июня 1789 года или в Москве двадцать второго июня 1941, вам нужно было везти машину в Париж или в Москву. А машина времени это не только капсула для хрононавта, это, прежде всего, огромные генераторы хронополя, стабилизаторы, подавители инерции и еще масса всего, о чем обыватель даже представления не имеет. Блестящий мозг Бена Мартросяна решил эту задачу, и теперь в настройках машины времени можно было задать не только временные координаты, но и географические. И теперь можно было, не покидая здания института экспериментальной физики, попасть куда угодно и в когда угодно. То есть в любую конкретную пространственно-временную точку.

Но Бену и этого было мало. Он задумался над проблемой поиска человека. Любого конкретного человека, обладателя уникального набора ДНК. Вводишь данные и – хоп! Оказываешься рядом с нужным тебе человеком в прошлом или будущем. Очень удобно! Гораздо удобнее, чем разыскивать какого-нибудь Джона Смита на Бродвее или Вань Цзиня на празднике фонарей в Пекине.

Идея была настолько сырая, что Бен ни с кем ею не поделился. Но он упорно работал над этой проблемой, и вот, наконец, задача была решена. Дрожа от возбуждения, Бен помчался в институт, чтобы проверить теорию на практике, и было это в ночь с пятницы на субботу.

Он внес все необходимые изменения в конструкцию машины. Это оказалось нетрудно: как изобретатель, он отлично разбирался в устройстве своего детища, принимал самое активное участие в его постройке, а некоторые узлы и вовсе монтировал сам, лично.

Через пару часов все было готово. Осталось дождаться утра, когда первый в мире хрононавт совершит свое историческое путешествие в будущее. Бен решил переночевать в институте, как не раз уже это делал. За шкафом у него давно была припрятана раскладушка, подушкой и одеялом его обеспечивал ночной вахтер, так что Бен был уверен, что проведет ночь с комфортом.

Но он ошибся. Представляя себе завтрашний день, Бен весь извелся от нетерпения. В страшном возбуждении он вставал, ходил по лаборатории, курил, опять ложился и пытался заснуть. Но сна не было ни в одном глазу. А потом он подумал – а какого черта? Зачем ждать утра, если можно прямо сейчас провести испытания? Конечно, начальство будет недовольно непредусмотренным расходом энергии, разразится скандал… И плевать, решил Бен – ему не привыкать было к скандалам.

К тому же, он так хотел хоть одним глазком заглянуть в будущее!

Через полчаса все было к запуску, и Бен занял место в капсуле, сжимая пульт дистанционного управления. Точкой выхода он выбрал себя в свой семидесятый день рождения. Отличный возраст, когда уже можно подводить какие-то предварительные итоги и, в то же время, строить планы на будущее. К тому же ему просто было любопытно увидеть себя через сорок лет. И он решительно вдавил кнопку пуска.

Он не боялся врезаться во что-нибудь твердое, свалиться в дыру, оказаться в центре пожара или еще в каком-нибудь неприятном месте – встроенные масс-предохранители обеспечивали полную безопасность в точке выхода.

Все прошло безупречно. Седьмого сентября две тысячи сто двадцать восьмого года стояла чудесная погода. Бен очутился метрах в десяти от симпатичного двухэтажного домика, окруженного лесом. Во дворе дома было полно народу, и Бен поспешно спрятался в густых зарослях кустарника, чтобы остаться незамеченным. Напряженно вытянув шею, он искал самого себя и, наконец, нашел.

С некоторым смущением он разглядывал тощего высокого старика, одетого в какие-то разноцветные тряпки. Старик заламывал руки и лепетал что-то тонким плачущим голосом. А напротив старика, уперев руки в бока, стояла огромная толстая бабища в невообразимой фиолетовой хламиде, в которой Бен с ужасом узнал свою нежную хрупкую Элен. Бабища вдруг воздела могучие кулаки, потрясла ими и принялась орать на каком-то неизвестно Бену языке.

Лицо старика исказила страдальческая гримаса, он крикнул что-то с мукой в голосе, и толпа вдруг разразилась смехом. Только один мальчик лет трех-четырех испуганно жался к ногам молодой женщины, и лицо у него было несчастное.

Внезапно бабища взревела дурным голосом. В руке у нее, откуда ни возьмись, оказалась палка.

Скорчив свирепую физиономию, она замахнулась на мужа. Семидесятилетний Бенджамин Мартиросян завизжал от ужаса и принялся вприпрыжку улепетывать от разъяренной жены, а Элен топала за ним, как носорог, успевая охаживать несчастного палкой по спине. Зрители разразились аплодисментами и криками восторга, а маленький мальчик заплакал.

Этого Бен уже не мог вынести. Задыхаясь от унижения, он нажал кнопку возврата и вывалился в настоящее.

Дальнейшее он помнил плохо. Помнил, что брел по ночным улицам куда глаза глядят, что заходил в какие-то забегаловки и пил там. Помнил, что хотел позвонить Элен, но не помнил, позвонил или нет, и чем кончился этот разговор. А потом появился я. И Бен открыл душу перед единственным на свете другом.

Я ему сочувствовал. Нет, правда сочувствовал – это ужасно, узнать, что тебя ждет полный крах в личной жизни. Что вместо счастливой старости, согретой любовью родного человека, тебя ждут унижение и позор. Но я должен был сделать то, за чем явился в этот мир. Даже ценой личного счастья Бенджамина Мартиросяна.

Я накачивал его спиртным, пока Бен не отключился, а потом вызвал такси и привез храпящее тело в свой гостиничный номер.

Наутро Бен проснулся с диким похмельем.

- Воды, - простонал он, сжимая виски. – Пожалуйста, кто-нибудь, дайте мне воды!

Я налил тоник, добавил в него вытрезвитель, подал стакану Бену. Он жадно выпил, и мутный его взгляд слегка прояснился. Он огляделся.

- Где я? Что со мной? – Он посмотрел на меня: - А ты кто такой?

Я немного забеспокоился, не переборщил ли я с гипноизлучателем? Не хватало еще, чтобы Бен совсем лишился памяти. Но через десять минут осторожных расспросов успокоился – все было в полном порядке, Бен забыл ровно столько, сколько мне требовалось.

В частности, он ничего не помнил про свое путешествие в будущее. Заодно он забыл, что изобрел способ настройки машины времени по ДНК, но это было уже пустяком. Все равно он снова откроет его года через два.

Скандал с несостоявшимся запуском машины времени замяли – руководство института было счастливо, что Бенджамин Мартиросян нашелся живым и почти здоровым. Ему простили пьяный загул, а пуск перенесли на понедельник. И это оказалось даже к лучшему, потому что

Президент успел вернуться из своей деловой поездки на Денеб и почтил своим присутствием эпохальное событие. Он даже лично нажал кнопку пуска. О том, что Президент держал в руках муляж пульта, знали только несколько посвященных.

С Элен тоже все обошлось как нельзя лучше. Я поговорил с ней, и умница Элен согласилась забыть о дурацком письме и никогда не упоминать о нем. К тому же Бен, лишившись мучительного воспоминания, был влюблен в свою невесту по-прежнему.

Свадьбу сыграли через неделю, я лично присутствовал на церемонии и первым поцеловал молодую жену. В принципе, работа моя была выполнена, можно было сворачиваться. Но я дождался рождения первенца. Просто для подстраховки, чтобы точно быть уверенным, что все прошло так, как надо. И только после этого вернулся домой.

С большим, надо сказать, облегчением – пребывание в доконтактной эпохе, лишенной элементарных удобств, порядком меня вымотало.

В кабинет шефа я вошел через час после того, как его покинул. И не надо меня осуждать, я остро нуждался в ионном душе, выпивке и чистой одежде. Разве я не заслужил все это?

- Все в порядке, шеф, - доложил я.

- Знаю, - умиротворенно отозвался Давид Мартиросян. – Все данные говорят за то, что хроноконфликт устранен.

Он был очень доволен. Да и я, надо сказать, тоже: мне вовсе не хотелось, чтобы мой шеф вдруг исчез, а на его месте объявился совершенно незнакомый мне человек.

С тех самых пор, как люди начали путешествовать во времени, начали появляться хроноконфликты. Иначе говоря – временные парадоксы. Иногда безвредные или даже полезные: так, например, скандально известный журналист Спиро Популос отправился в последнее десятилетие доконтактной эпохи, скрыв, что болен. В результате чего биоблокаду изобрели на двенадцать лет раньше, чем записано в наших хрониках. Сотрудники венерианского филиала института биотехнологий были обижены на своих коллег из марсианского филиала, а их руководители насмерть поссорились из-за приоритета. Ситуация, что ни говори, комическая, хотя и малоприятная для ученых мужей. Но случались вещи и похуже, когда на кону стояли жизни людей или даже целых народов.

Взять, к примеру, моего шефа, Давида Мартиросяна. Он был прямым потомком Бенджамина Мартиросяна и Элен Гонсалес, их правнуком. И вдруг ребята из Комиссии по Контролю Времени обнаружили, что Бен никогда не был женат на Элен, и у них, соответственно, не было общих детей. Чем это грозило самому Давиду, его родителям и детям никто точно сказать не мог, но парадокс требовалось устранить как можно скорее.

Вообще, никто не знает, как и почему возникают подобные парадоксы. Даже высоколобые умники. У них, конечно, есть разные теории на этот счет, вроде теории о мультивселенной. Там говорится, что разные линии развития одного и того же события могут проникать друг в друга и даже обмениваться кластерами, совершая что-то вроде параллельного переноса. Но это все лишь теории, а точно никто не знает.

Я не знаю тоже, но мне на это наплевать. Потому что моя работа состоит в том, чтобы устранять эти парадоксы. Вот я и отправился в прошлое, чтобы спасти жизнь шефа и его потомков. И без ложной скромности могу утверждать, что справился превосходно.

- Так что там произошло в результате? – спросил шеф. – Удалось выяснить?

Я понимал его любопытство. И охотно поделился информацией. Все равно мне отчет составлять, так что рано или поздно он обо всем узнает. Так почему же не сейчас? И я рассказал все, как есть, не стараясь щадить чувства шефа.

- Элен Гонсалес била своего мужа? – с огромным изумлением воскликнул он. – Что за ерунда? Они были самой нежной, самой любящей парой! И вообще никогда не ссорились! И потом, моя прабабушка никогда не была толстой, это я точно знаю!

Вдруг он замолчал, хмуря брови.

- Очередной парадокс, - заметил я. – Не берите в голову, шеф. Главное, что с вами все в порядке, а с остальным пусть разбираются спецы.

- Била его палкой, говоришь? – медленно проговорил шеф, и глаза его блеснули. – Толстая тетка в фиолетовом платье гонялась за тощим стариком в разноцветном тряпье? А все смеялись и аплодировали.

- Точно так, - подтвердил я. – Только один маленький мальчик плакал.

Шеф удовлетворенно кивнул головой.

- Кажется, я знаю, о чем идет речь. Погоди, сейчас найду запись.

Через несколько минут я смотрел семейную хронику Мартиросянов. И своими глазами видел все то, о чем рассказывал мне Бен. Что ж, он ничуть не преувеличил, зрелище и в самом деле было неприятное. Даже мне, постороннему человеку стало не по себе. Что уж говорить о бедняге, увидевшем свое личное будущее?

- Это я, - шеф ткнул пальцем в плачущего мальчика. – Это моя мама… отец в тот день не смог прийти вовремя, рейс задержали. Тетя Изабель, дядя Дмитрий… вся семья, короче, собралась на день рождения моего прадеда. А теперь смотри, что будет дальше.

В сфере толстуха Элен, торжествуя, попирала ногой поверженного мужа, а зрители хохотали и аплодировали. И вдруг толстуха исчезла, а на ее месте возникла стройная, очень милая пожилая женщина в серебристом платье. Она, смеясь, наклонилась над Беном и протянула ему руку. Бен, на котором нелепое одеяние превратилось в элегантную белую пару, легко вскочил на ноги. Старики обнялись и поцеловались, а глаза их сияли от радости.

- Иллюзатор, - пробормотал я, покачав головой. – Вот бедолага! Принять какую-то инсценировку за реальную жизнь!

- Сцена из « Баловня судьбы», - подтвердил шеф. – Они специально приготовили ее на праздник.

Помню, я страшно испугался этой ужасной старухи с палкой.

Мне не было еще и года, когда мы повстречались с киттянами – разумной негуманоидной расой, свободно путешествующей по Галактике. Киттяне оказались отличными ребятами, и охотно делились с нами знаниями, которые накопили за миллионы или даже миллиарды лет своего развития. Не все мы поняли, не все смогли приспособить к своим нуждам, и я уверен, что некоторые их технологии мы использовали совсем не так, как они. Тот же иллюзатор, например.

Кое-кто из наших ученых умников утверждает, что мы пользуемся этим прибором как та обезьяна, которая колет орехи микроскопом. Мол, эта штука способна не только создавать иллюзии, но и воплощать их в реальность. Может быть, не знаю. У людей так не получается. Но вот в индустрии развлечений иллюзатор пришелся очень даже кстати. Правда, гримеры и костюмеры были очень недовольны тем, что остались без работы, зато актеры были в полном восторге. Еще бы, такой простор для творчества!

Кстати, обыватели тоже оценили иллюзатор, с ним так здорово удавались всякие приколы и розыгрыши. Потом, конечно, это увлечение пошло на спад, но было время, когда в каждой семье было по нескольку иллюзаторов. Даже у меня где-то валяется один такой.

- Ладно, шеф, пойду я. Очень рад, что для вас все так удачно закончилось.

Шеф сердечно пожал мне руку, и я отправился домой. Мне хотелось немного пройтись,

наслаждаясь возвращением в свою эпоху, так что нуль-т кабиной я пользоваться не стал, а взял на парковке гравиборд.

Я неторопливо скользил над крышами небоскребов, а из головы у меня никак не шел Бен Мартиросян. Подумать только, на каком тонком волоске висит будущее! И как нелепая случайность может до неузнаваемости изменить его.

Если бы Бен остался в своем будущем еще на несколько минут, если бы досмотрел действо до конца… Конечно, в свои тридцать лет он понятия не имел ни о каких иллюзаторах, они просто еще не появились, но догадаться, в чем тут дело, смог бы. И шутку бы точно оценил. Но он всего лишь заглянул в будущее одним глазком.

Зато хорошая премия мне точно обеспечена!