ZoyaKandik

Лед, подумал Гай. Целое ведро восхитительно холодного колотого льда. И засунуть в него пылающую голову.

- Не знаю, - утомленно ответил Гай, закрывая глаза. – Не думал об этом. Да и вообще, какая разница?

В груди шевельнулся червячок сомнения. А ведь Крейцер прав, черт возьми! Такая ситуация действительно невозможна. Для него, Гая Джорджеску, человека упрямого,  несгибаемого, «меднолобого», как называли его оппоненты – нет, невозможна! В принципе! Разумеется, он может изменить свое мнение, но – только после долгих, порой мучительных размышлений. И после того, как ему приведут весомые доводы, непробиваемые доказательства его неправоты.

Но вот так, за четыре дня, расслабленно нежась на белом песочке, под мягким ласковым солнцем Рузы…

Что со мной? – со страхом подумал Гай. Я болен? У меня амнезия? Что еще я забыл?

Тревога кольнула сердце, и оно дало сбой. Было физически невыносимо находиться рядом с этим наглым самоуверенным мастером-наладчиком. Хотелось сорваться с места и бежать, мчаться изо всех сил подальше от этого страшного человека. Желание было иррациональным, ни на чем не основанным, но таким сильным, что Гай вцепился в подлокотники кресла, чтобы остаться на месте.

Или дело не в Крейцере, а в андроиде, который стоит, уткнувшись лицом в шкаф? Может, это он вызывает такой безотчетный страх? Хотя, почему безотчетный? Полчаса назад этот монстр пытался убить меня. И убил бы, не появись так вовремя Крейцер со своим пультом!

И кстати, не слишком ли вовремя он появился? Прямо как в плохом фильме, где помощь приходит в самый последний момент! Подозрительно? Еще как!

А я ведь даже не спросил у него удостоверение личности! – холодея, подумал Гай. Он спас меня, обезвредив спятившего андроида, и я так обрадовался, что…

Шип в виске раскалился, ворочаясь в мозгу, как кочерга в камине. Боль нарастала, мысли путались. Гай застонал, обхватив голову. Крейцер молча наблюдал за ним. Потом встал, вышел из комнаты, но быстро вернулся со стаканом воды.

- Выпейте, - приказал он, силой всовывая стакан в руку Гая. – Вам сразу станет легче.

Со дна стакана, шипя, поднимались мелкие пузырики и лопались, распространяя приятный свежий запах, от которого щекотало в носу. Что он мне дал? – вяло подумал Гай. Обезболивающее? Отраву? А, плевать! Хуже, чем есть, все равно уже не будет! И он жадно выпил холодную, чуть кисловатую воду. Вытер губы, прислушиваясь к ощущениям.

Боль отступала. Огрызаясь и ворча, она сжалась в горошину, закатилась в глубину между полушариями и засела там, готовая в любой момент взорваться новым приступом. Но пока можно было жить, дышать и думать. Гай перевел дух.

- Спасибо, - сказал он Крейцеру.

Крейцер кивнул. Не спеша вновь занять кресло, он возвышался над Гаем и разглядывал его, заложив руки за спину и чуть покачиваясь с пятки на мысок.

- А хотите, я расскажу, что с вами случилось? – внезапно спросил он.

- Лучше скажите, что случилось с вашим андроидом, - огрызнулся Гай. Он понемногу приходил в себя.

- Обязательно, - кивнул Крейцер. – Но поскольку сбой, случившийся с ним, является прямым следствием ваших действий, то начну я именно с вас.

Он прошелся по комнате, взял с журнального столика пульт, внимательно осмотрел его и сунул в карман. Сжавшись в своем кресле, Гай настороженно наблюдал за Крейцером. А тот остановился, случайно или намеренно перекрыв выход из гостиной, и обвиняющим жестом ткнул пальцем в Гая.

- Вы – шпион, господин Джорджеску, - объявил он. – Диверсант!

У шпиона и диверсанта отвисла челюсть, и глаза вылезли из орбит. Он ожидал чего угодно, но только не этого!

- Вот только не надо изображать удивление! Вы отлично знаете, что я прав! Сколько вам заплатили? Вряд ли много – ваше бедственное финансовое положение хорошо всем известно. Вы были не в том положении, чтобы торговаться.

- Кто мне заплатил? – просипел Гай. – И за что, идиот?

Крейцер пропустил мимо ушей «идиота».

- Я вполне допускаю, что вас просто могли шантажировать, - продолжал он. – Но это никоим образом не снимает с вас ответственности. Вы вступили в преступный сговор с нашими конкурентами с целью дискредитировать нашу фирму. Доказать, что наша продукция ненадежна и опасна. И вам это почти удалось! Только ваши хозяева – дураки! Они сделали ставку не на ту фигуру! Кто в своем уме поверит, что такой рьяный противник андроидов, убежденный, идейный, вдруг воспылает к ним страстной любовью? Вот и я не поверил.

Крейцер улыбнулся. Улыбка его напоминала волчий оскал.

- Остальное, по сути, было делом техники. Я сделал несколько запросов и убедился, что в одном отеле с вами проживает некий Сташек Квасневский, хорошо известный адвокат наших конкурентов. Сложить два и два – что может быть проще? Я доложил руководству, мы решили ждать. И дождались! Из космопорта вы явились прямиком в наш офис, и срочно потребовали себе андроида!

- И где тут преступный сговор? В чем вы углядели диверсию? – Абсурдность ситуации зашкаливала, но Гай не сдавался, пытаясь нащупать спасительные островки логики в трясине гнусных обвинений.

- Не перебивайте, - строго сказал Крейцер и погрозил Гаю пальцем. – Дойдем и до этого. Как инициатор расследования, я вызвался лично вас курировать. Со стороны это выглядело как понижение в должности, но мне хотелось вести вас от и до. Когда мы снимали с вас псиграмму, я обратил внимание на некие… ну, скажем так, лакуны. Я сразу заподозрил, что это – бомба. Самая настоящая бомба; программа, заложенная в вас нашими конкурентами. Вас запрограммировали, Джорджеску! И на всякий случай стерли память об этой процедуре.

- Какой-то кошмар, - пробормотал несчастный Гай, вытирая вспотевший лоб дрожащей рукой. – Программы, бомбы… Господи, и зачем только я связался с вами? Жил бы себе спокойно.

Он сошел с ума, думал Гай. Спятил, как его андроид. А, может, он тоже андроид? Только вышедший из-под контроля? Сбежал от своего хозяина и сейчас разгуливает на свободе, представляя угрозу для всех честных граждан…

В груди вновь шевельнулся страх, грозя в любой момент перерасти в панику. Закрыв лицо руками, Гай смотрел через неплотно сжатые пальцы, прикидывая пути к бегству.

- Ваша затея с самого начала была обречена, - продолжал Крейцер, не скрывая презрения. – Повторяю еще раз: ваши хозяева – дураки. Безнадежные имбецилы. Окажись на вашем месте какой-нибудь безвестный обыватель, обыкновенный честный человек, никому и в голову бы не пришло заподозрить его.

- Заподозрить – в чем?

Страх нарастал, становилось трудно дышать. Потолок давил, как могильная плита. Очень хотелось на свежий воздух – вырваться из дома под высокое чистое небо, раскинуть руки, вдохнуть полной грудью… Но на пути к свободе стоял Абель Крейцер.

«Он все знает!»

Внезапная мысль окатила Гая горячей волной паники, схлынула, и Гай, изнемогая от страха, все-таки сумел удивиться, откуда она возникла, эта дурацкая мысль?

- Вы в самом деле не понимаете? Или хотите, чтобы я сам все озвучил? Извольте! Вы, пребывая на Рузе… а, скорее всего, еще раньше… вступили в сговор с нашими конкурентами, с фирмой «Досуг и отдых». Вы добровольно подверглись пси-трансформации. С вашего согласия вам внедрили пси-слепок чужой личности. По вашей просьбе или из соображений безопасности, вам стерли память об этой операции. Заодно внушив непреодолимое желание приобрести андроида. И вы, чемодан с двойным дном, прибыв на Землю, тут же осуществили это желание. Вы не могли поступить иначе. Андроид по имени Роб благополучно поселился в вашем доме, и теперь всем оставалось только ждать. И нашим конкурентам, и нам – я ведь уже говорил, что мы с самого начала подозревали вас.

Крейцер переступил с ноги на ногу. Его поза ничуть не изменилась, но почему-то стала угрожающей. Или так показалось Гаю, нервы которого уже были на пределе? Бежать, бились в голове злые молоточки, бежать со всех ног!

Гай до хруста сжал зубы, борясь с собой.

- И мы дождались! – В голосе Крейцера звучало торжество. – Ваша внедренная псевдо-личность, ваш диверсант начал действовать. Он вышел из тени, отодвинув ваше сознание на задний план. Вы, Гай Джорджеску, перестали существовать, ваше место занял чужак. На десять минут, на час – неважно. Другой человек – поведение, голос, привычки… ментальное излучение, в конце концов! Ни один андроид не потерпит этого! Он будет действовать как организм, в который попал вирус. Он начнет защищаться – так печень защищает организм от токсинов. Вы знаете, что в каждую нашу модель встроена функция телохранителя? Что любой наш андроид без колебаний пожертвует собой ради хозяина? Он спасал вас, Гай, спасал от чудовища, напавшего на вас. Как умел, как мог… А со стороны это выглядело агрессией. Понимаете? Взбесившийся андроид напал на своего хозяина! Вселенский скандал! Мировая сенсация! Журналисты сходят с ума, обыватели пылают праведным гневом… После такого на «Верном друге» можно ставить крест, не дожидаясь суда. «Досуг и отдых» гнусно хихикает, потирая ладошки, и подсчитывает грядущую прибыль. Вы получаете свой гонорар. И все счастливы. Кроме нас, разумеется. Ну, что, как вам картинка? Я прав?

- Какая чушь, - еле ворочая шершавым языком, сказал Гай. – Псевдоличность, диверсант… Сказочки для малолетних дебилов. Больная фантазия. Вы ничего не докажете.

Злые молоточки превратились в колокол, бухающий во всем теле. Едкий пот заливал глаза, мышцы сводило судорогой, но Гай держался, держался из последних сил. А где-то на краю сознания кто-то, перепуганный насмерть, бился в истерике.

- Вот! – Крейцер просиял так, словно Гай отвесил ему изысканный комплимент. – Вот в чем самая гнусность вашего подлого замысла! Нет доказательств! Потому что все доказательства в вашей голове, Гай! Конечно, любой пси-сканер в два счета разоблачит вас… но ведь вы этого не допустите, правда? Вам поставили блок-фобию, и вы не позволите копаться у себя в мозгах. А принудить вас к ментоскопированию никто не может, даже суд. Потому что вы не преступник в глазах общественности, будь она неладна, вы – пострадавший… Но знаете что? – Голос Крейцера стал угрожающим, он шагнул вперед и, набычившись, с ненавистью смотрел на Гая. – Мы – не суд. Нам плевать на законность! Я скручу вас в бараний рог, подлый вы жадный человечишко! А наш пси-сканер вскроет ваши тупые мозги как консервную банку!

Крейцер демонически расхохотался и, расставив руки, двинулся на Гая. Это оказалось последней каплей. В мозгу Гая что-то со звоном лопнуло, развернулась сжатая до предела пружина и швырнула его вперед, на человека, загораживающего ему путь к спасению. Мимоходом Гай отметил резкую боль, пронзившую щиколотку, но не обратил на нее внимания – перед ним был враг, и врага этого надо было уничтожить.

Он уже почти дотянулся до Крейцера, до его толстой шеи, осталась какая-то жалкая пара шагов, когда Крейцер вскинул руку в направлении атакующего Гая.

Пульт! – успел изумиться Гай. Пульт управления андроидом! Он что, с ума сошел? Ведь на людей это излучение не действует!

Или это я – андроид? Спятивший, вышедший из повиновения андроид? А бедняга Роб – моя жертва?

Это была последняя связная мысль Гая Джорджеску. А потом страшный удар обрушился ему на затылок и швырнул его в темноту.

Нет, конечно, если вы психопат, склонный к суициду, то всякое может быть. Но, во-первых, в наше время такого рода патологии легко выявляются и успешно лечатся. А, во-вторых, людям с неустойчивым типом психики запрещено иметь андроида-клона.

И получается одно из двух: либо я латентный самоубийца. Либо такой уж невезучий человек, что мне попался бракованный андроид.

Так или примерно так рассуждал Гай Джорджеску, скрючившись в неудобной позе на самом верху высокого книжного шкафа. Тело у него затекло, но Гай боялся пошевелиться. Он даже дышать старался через раз, потому что там, внизу, разгуливал по гостиной спятивший андроид с большим разделочным ножом в руке.

Невысокий, с узкими плечами и маленьким пузиком, сейчас андроид представлял собой устрашающее зрелище. Обычно подвижное, улыбчивое его лицо застыло маской обиженного удивления, что никак не вязалось с поведением хищника, рыщущего в поисках легкой добычи.

Плавным текучим движением андроид бесшумно переместился к шкафу, на котором обмирал от ужаса Гай. Остановился, осматриваясь; при этом его шея поворачивалась с птичьей легкостью, позволявшей ему смотреть практически себе за спину. На разбросанные по полу инфокристаллы, разбитые фарфоровые статуэтки, книги и прочее он не обращал никакого внимания, и это было хорошо. Потому что заинтересуйся андроид с какой такой стати вещи попадали с открытых полок на пол, подними он взгляд, обязательно бы обнаружил на шкафу свою жертву.

Гай так и не понял, как он, человек предельно далекий от спорта, ухитрился взлететь по этим полкам на высоченный шкаф, не свернув себе при этом шею.

Все так же бесшумно андроид покинул гостиную. Гай с тоской посмотрел на уником – аппарат валялся на кресле, стоявшим у окна, и был так же недоступен, как если бы находился на Луне. Нет, конечно, если орлом слететь со шкафа, одним прыжком пересечь гостиную, то можно опередить взбесившегося андроида, который сейчас, на четвертый день своей жизни, был еще достаточно неуклюжим. Схватить уником, вызвать помощь… убежать, в конце концов!

Какой-нибудь брутальный герой крутого боевика так бы и поступил. Да что там! Он, этот смелый и решительный герой, ни за что бы не оказался в такой ситуации! Он не стал бы спасаться бегством и прятаться на шкафу, а прямо там, в кухне, врезал бы андроиду с правой в челюсть. А потом скрутил бы негодяя и передал в руки специальных служб.

Содрогаясь, Гай вспомнил, как андроид, старательно разделывающий мясо, вдруг повернулся и ткнул своего хозяина ножом. Просто так, ни с того ни с сего! Добродушно улыбаясь! Гай едва успел отшатнуться, попятился, еще не понимая, что произошло, а андроид двинулся следом. Второй удар достиг своей цели, и Гай, ладонью зажимая неглубокий порез на предплечье, бросился вон, визжа от страха.

Вытянув шею, Гай прислушался. Несмотря на свою неуклюжесть, андроид передвигался очень тихо, и нельзя было по звуку определить, где он сейчас находится: то ли далеко, на другой стороне дома, то ли стоит на пороге гостиной и ждет, пока спрятавшийся хозяин не выдаст себя неосторожным движением.

Внезапно, резко и очень громко, зазвонил уником, и Гай чуть не свалился со шкафа. Уником звонил и звонил, звонил и звонил, терзая уши и нервы, а потом замолчал. Застенчивый, не слишком общительный Гай никогда не страдал от одиночества. Но сейчас он горько сожалел о такой черте своего характера. Эх, будь он душой компании, имей сотню-другую друзей, приятелей и знакомых девушек, кто-нибудь из них обязательно бы заглянул к нему. На рюмочку чая, так сказать, и чтобы поболтать с приятным человеком. А так кто к нему придет? Кому взбредет в голову навестить негостеприимного отшельника?

Нет, чисто теоретически, такая возможность существовала. Например, если кто-нибудь вдруг ошибется адресом – такое было один раз в прошлом году. Или в позапрошлом. Сосед Ральф Тиле мог прийти с извинениями – его собака, карликовая такса, имела дурную привычку раскапывать клумбы на участке Гая. Это случалось с удручающей регулярностью раз в две-три недели, что сильно расстраивало Гая. Но сейчас, сидя на шкафу, он страстно мечтал, чтобы эта мелкая шавка вот прям сейчас начала бесноваться на его участке. Потом Гай вспомнил, что Ральф вместе с семьей и собакой уехал в отпуск, и чуть не взвыл от отчаяния.

Сколько он сможет продержаться в ожидании хоть какой-нибудь помощи? День? Два? Вряд ли больше – у него уже сейчас ломило и болело все тело, привыкшее к комфорту. А что будет дальше страшно даже представить! Да и мочевой пузырь все настойчивей напоминал о себе.

Я просто свалюсь, с тоской подумал Гай. Засну и упаду вниз, как спелое яблочко, прямо в руки андроиду-убийце. Или еще проще – он рано или поздно найдет меня. Причем скорее рано, чем поздно, - эти твари, хоть и не имеют свободы воли, обладают способностью развиваться и самосовершенствоваться, причем довольно быстрыми темпами. Так, во всяком случае, утверждал менеджер фирмы «Верный друг», всучивший Гаю андроида. Ваша связь, говорил он с важным видом, ваша психоэмоциональная связь будет крепнуть с каждым днем, с каждым часом. И не успеете вы оглянуться, как ваш андроид станет идеальным слугой. Он будет предугадывать ваши желания и безупречно исполнять их. Он положит в ваш утренний кофе столько сахару, сколько положили бы вы сами; он включит визор на том канале, который выбрали бы вы. Квинтэссенция услужливости, исполнительности, но без раздражающей навязчивости. Мечта стариков, лентяев и деловых людей, ценящих свое время и комфорт.

Я повелся, угрюмо думал Гай. Повелся, как последний лох, на обаяние и убедительные речи беспринципного торговца! Я! Который принципиально не признавал андроидов и не стеснялся во всеуслышание заявлять об этом! И за каким чертом я это сделал?

… Он не будет меня искать. Зачем? Если эта скотина, этот менеджер, не соврал или соврал хотя бы наполовину, уже очень скоро связь между мной и андроидом окрепнет настолько, что он просто будет знать, где я скрываюсь. Потом возьмет в кладовке стремянку, доберется до меня и прикончит.

Сопротивляться? Как? Чем? Голыми руками, хватаясь за нож и истекая кровью? Конечно, можно шарахнуть андроида чем-нибудь тяжелым по башке… глядишь, получится проломить ему череп и повредить встроенный блок эмпатии…

Гай с надеждой осмотрелся. Увы, на шкафу, кроме пыли и дохлых мух, ничего не было, а все сколь ни будь тяжелое валялось сейчас на полу, разбитое вдребезги, или находилось вне пределов досягаемости.

Снова зазвонил уником. Проклятый андроид вновь объявился в гостиной, проскользнул к креслу и уставился на уником, не предпринимая никаких попыток ответить на звонок или сбросить вызов. Нож он продолжал сжимать в руке.

Неизвестный абонент оказался очень настойчивым, уником трезвонил, не переставая. У Гая затеплилась слабая надежда – он кому-то оказался очень нужен, прям позарез! И что, если этот кто-то, не дозвонившись, приедет к нему домой? Хотя… не с его везением рассчитывать на такое чудо.

Уником затих, а через несколько минут по крыльцу простучали быстрые женские каблучки, и стукнула, открываясь, входная дверь.

- Гай! Гай, ты где? Спишь, что ли?

Дафна! – с опозданием вспомнил Гай. Она обещала забежать после обеда, они собирались вместе навестить профессора Клаузевица, недавно вернувшегося из экспедиции.

Стой! – хотел крикнуть Гай. Не входи!

Но не успел – быстрая, как ртуть, Дафна уже стояла на пороге гостиной, щурясь после яркого солнечного света, заливавшего весь город уже который день. В принципе, еще не поздно было подать голос, предупредить девушку об опасности, но горло Гая словно железные пальцы сжали – проклятый андроид вновь начал ворочать своей башкой, покрытой жидкими белобрысыми волосенками.

Пошевелиться, издать звук неминуемо означало раскрыть свое ненадежное убежище, и Гай, умирая от стыда, молчал. Зачем андроиду Дафна? – убеждал он сам себя. Ничего плохого он ей не сделает. Ему нужен я и никто другой.

Девушка сделала шаг вперед.

- Привет, Роб, - небрежно кивнула она. – Где твой хозяин?

Андроидам давали имена кто во что горазд, стараясь перещеголять друг друга буйной фантазией. Но Гай не стал мудрствовать. Андроид – значит, робот; значит, Роб. Просто и без затей.

- Не знаю, - с легким недоумением ответил андроид Роб. – Не могу его найти.

И развел руками. Взгляд Дафны упал на нож. Несколько секунд она стояла, оцепенев, а потом издала звук, похожий на корабельный ревун, и пулей вылетела за дверь. Андроид не обратил на это никакого внимания и вновь принялся кружить по комнате, словно принюхиваясь.

Он чувствовал близкое присутствие хозяина, в этом не было никаких сомнений! Чуял, как преданный пес! С той только разницей, что преданные псы не имеют обыкновения нападать на любимых хозяев.

Слава Богу! – с облегчением подумал Гай, имея в виду Дафну. Ушла. Спаслась. Теперь дело за малым – чтобы девушка вызвала спасателей.

Гай не тешил себя надеждой, что помощь примчится немедленно. Во-первых, Дафна от сильных переживаний всегда становится несколько косноязычной, подолгу застревая на малозначимых деталях. А, во-вторых… ну кто, скажите на милость, поверит в то, что андроид может угрожать человеку? Разгуливает с ножом? Ну и что? Готовит, небось, что-то вкусненькое по приказу хозяина.

Конечно, думал Гай, напряженно наблюдая за передвижениями Роба, Дафне никто не поверит. Но проверить… Проверят обязательно! Хотя бы для того, чтобы выяснить, отчего девушка впала в такую истерику. Это же их работа! Интересно, сколько времени у них уйдет, чтобы из сумбурного потока слов вычленить главное и добраться до его дома? Полчаса? Час?

Вряд ли больше часа, решил Гай. Значит, мне надо продержаться час и ничем себя не выдать. А потом суровые стражи порядка скрутят сумасшедшего андроида, и все закончится.

А я вкачу иск, мечтательно подумал Гай. Ох, какой же иск я вкачу «Верному другу»! Я их разорю! Они у меня кровью умоются, на коленях передо мной будут ползать!

Неконфликтный от природы, Гай иногда позволял себе помечтать.

Роб вновь пропал из виду, и Гай рискнул переменить позу – левую ногу нещадно терзали колючие мурашки. Он оперся на локоть, медленно выпрямил затекшую конечность. Негромко, но отчетливо щелкнуло колено. Гай облился холодным потом и замер. Но было уже поздно – проклятый андроид стоял рядом со шкафом и, не мигая, снизу вверх смотрел на своего хозяина. Выражение обиды сошло с его физиономии, теперь она излучала искреннее удовольствие. Андроид поднял кулак с зажатым в нем ножом и улыбнулся.

Это был конец! Гай затравленно озирался в поисках хоть какого-нибудь оружия. Он готовился дорого продать свою жизнь.

Вновь хлопнула входная дверь. Дафна! Вернулась, чтобы разобраться в ситуации! Вместо того, чтобы вызвать помощь! Дура!

- Беги! – заорал Гай. – Спасайся!

Но это была не Дафна. На пороге гостиной возник высокий плотный мужчина в костюме, с сумкой через плечо. Постоял несколько секунд, оценивая ситуацию. А потом, оттянув левой рукой лацкан двубортного пиджака, сунул правую за пазуху. Точно таким жестом, которым киношные крутые парни достают свой верный многозарядный скорчер. Отвесив челюсть, Гай смотрел на нежданного спасителя.

- Прошу прощения, - приятным басом сказал тот, и Гай узнал его – это был мерзавец менеджер из фирмы «Верный друг».

В руке мерзавца что-то блеснуло – слишком маленькое для скорчера. Но менеджер, не колеблясь, нацелился на андроида. Гай ожидал какого-нибудь звука – оглушительного выстрела или, на худой конец, тихого хлопка. Чего-нибудь, что можно было бы принять за финальную точку – кошмар кончился и можно жить дальше. Но ничего такого не было: менеджер сжал кулак и андроид застыл, уронив руки вдоль тела.

- Вы забыли пульт, - сказал менеджер, словно ничего не случилось. – Вот, решил вам занести.

Он подошел к неподвижному андроиду, вынул из его руки нож, внимательно осмотрел, попробовал остроту лезвия ногтем большого пальца и хмыкнул. Потом положил нож и пульт на журнальный столик и с любопытством уставился на клиента.

- Помогите мне, - срывающимся голосом сказал Гай. Ледышка пережитого страха медленно подтаивала у него в животе. – Принесите стремянку из кладовки. Направо по коридору и до конца.

Менеджер повиновался не хуже андроида. С его помощью Гай кое-как слез со шкафа и на дрожащих ногах, спотыкаясь на каждом шагу, бросился в туалет. Когда он вернулся, менеджер возился возле домашнего бара Гия. Вытащил одну бутылку, другую, третью, удовлетворенно качнул головой и до половины наполнил стакан с толстым дном.

- Сядьте, - приказал он, и Гай плюхнулся в кресло – ноги все еще плохо держали его. – Выпейте! – В руку ему ткнулся стакан, и Гай послушно отхлебнул, даже не почувствовав вкуса. – И я тоже, с вашего позволения.

Не дожидаясь ответа, менеджер налил и себе порцию. Устроившись во втором кресле, он поднял свой стакан, приветственно кивнул и отпил глоток. Причмокнул, смакуя напиток.

- Превосходный джин, - сообщил он, рассматривая стакан на просвет. – «Черный корсар», если не ошибаюсь? У вас хороший вкус, господин Джорджеску.

- Что вы себе позволяете? – запоздало возмутился Гай. – Ворвались ко мне в дом, пьете мой джин… А ваш андроид, между прочим, чуть не убил меня!

- В самом деле? – вежливо удивился менеджер.

- Представьте себе! Гонялся за мной с ножом! Вот с этим самым! – Гай ткнул пальцем в нож, лежащий на журнальном столе.

- Гм. – Левая бровь менеджера изломалась домиком, обозначая скепсис. – И что, у вас есть доказательства нападения?

От возмущения Гай онемел и просто сунул под нос наглецу раненую руку. Менеджер внимательно осмотрел уже подсохший порез.

- Пустяки, - небрежно сказал он. – Простая царапина. Вы где угодно могли получить ее. В том числе и порезавшись ножом. Вот этим самым! – И он весьма похоже изобразил интонации. Гая.

Гай растерялся. Такого поворота он не ожидал.

- То есть как это – сам? – воскликнул он. – Но вы же все видели! Своими глазами!

Менеджер пожал могучими плечами, сделал еще глоток. С сожалением посмотрел на пустой стакан, отставил его в сторону.

- А что я видел? Ну, сидит клиент на шкафу… ну и что? Мало ли какие причуды бывают у людей? Я, знаете ли, и не такое видывал.

- Но ваш андроид…

- Стоял себе спокойно, ожидая приказа!

- С ножом в руке?!

- Почему нет? Наверное, вы решили научить его готовить. Из наших андроидов получаются замечательные кулинары.

От ярости у Гая помутилось в голове. Вот, значит, как? Хотите избежать ответственности? Свалить проблему с больной головы на здоровую? Ничего у вас не выйдет, милостивые государи! Не на того напали!

- Слушайте, вы… как вас там…

- Абдер Крейцер, к вашим услугам. Можно просто Эйб.

- К услугам? И вы называете это услугой? Подсунули мне бракованный товар, я чуть не погиб! Да я вас засужу! В порошок сотру! Простой компенсацией вы у меня не отделаетесь, это я вам обещаю!

Пережитый ужас все еще бродил в Гае, настойчиво требуя выхода. К нему присоединилась обида – меня считают за лоха! – и ощущение собственной ничтожности, от которой хотелось плакать. Гремучая смесь! И Гай не выдержал, взорвался.

Он орал и потрясал кулаками, брызгая слюной. Он бегал по гостиной, нависал над менеджером и страшно скалился ему в лицо. Он грозил фирме «Верный друг» и лично Абдеру Крейцеру карами земными и небесными, обещал дойти до Комиссии по правам человека, Президента и самого Господа Бога. Он был великолепен в своем гневе и наслаждался небывалой внутренней свободой. Вот как надо! Вот! Не мямлить, не просить, искательно заглядывая в глаза, а требовать! И кулаком, кулаком по столу, для вящей убедительности!

- Серьезные обвинения, - сказал менеджер, когда Гай выдохся и затих. – Очень серьезные. И требуют таких же серьезных доказательств. Подождите, не начинайте все снова, у меня от вашего крика голова разболелась. Давайте спокойно все обсудим, как серьезные взрослые люди. Итак, наш андроид напал на вас. Это невероятно, невозможно и все такое, но – пусть. Допустим, это правда. Скажите, господин Джорджеску, ваш дом оборудован системой видеонаблюдения?

- Нет, - просипел Гай сорванными связками. – С какой стати?

- Значит, записи… гм… инцидента у вас нет. Тогда что остается? Ваше слово? Поверьте, это несерьезно. Нашим адвокатам такие, как вы, на один зубок.

- Допросите андроида! Они не врут! Не умеют.

- Не врут, - согласился менеджер Крейцер. – А толку-то? Если их показания не принимаются в суде? И я снова вас спрашиваю – что у вас остается?

Гай напряженно размышлял. С такой стороны он проблему еще не рассматривал. Ему-то казалось, что все очевидно, что все будет легко и просто. А тут вон какие сложности! И вдруг Гая осенило.

- Пси-сканер! – с торжеством воскликнул он. – А? Что скажете?

- Да, - кивнул Крейцер. – Это серьезно. Это может сработать. Итак, вы наймете пси-сканера, чтобы он… гм… распотрошил вам мозги. Иными словами – вытащил истину на свет Божий. Редкая профессия, дорогая услуга… я бы сказал – весьма дорогая… У вас есть деньги, господин Джорджеску?

- Найду, - с вызовом сказал Гай. – Займу. Кредит возьму, в конце концов! Мои деньги это не ваша забота!

Он хорохорился, не испытывая и сотой доли уверенности, которую демонстрировал. Деньги! Все и всегда упирается в деньги! А где их взять? Богатеньких друзей у него нет и не предвидится, все его немногочисленные друзья, включая Дафну и профессора Клаузевица, бедны. И в самом деле, что ли, взять кредит? Но кто ему даст? Он и так в кредитах, как дворовый пес в репьях, еле-еле удается наскрести на ежемесячные проценты.

- Вам не дадут кредит, - словно подслушав его мысли, заявил Крейцер. – Как только банки узнают, в какую авантюру вы хотите ввязаться – а они узнают, уверяю вас! – то сразу же вам откажут. Под благовидными предлогами, разумеется. Никто в здравом уме не захочет выступить против нас. Пусть даже косвенно, всего лишь финансируя иск некоего Гая Джорджеску против фирмы «Верный друг».

Гай подавленно молчал. Возразить ему было нечего.

- Но даже если вы найдете деньги - предположим и такое развитие событий! – оплатите услуги пси-сканера, подадите на нас в суд… Вы думаете, суд пройдет незаметно? Шито-крыто? Нет, такого точно не будет! Журналисты зубами вцепятся в сенсацию, растрезвонят о ней всему миру! Хотите знать, почему? Все очень просто, Гай. «Верный друг» - фирма с именем, с репутацией. Скандал с ней – это же конфетка! Которую с удовольствием проглотит любой обыватель. Да и вы, Гай, человек известный… в определенных кругах. Поверьте опытному человеку – журналисты вам проходу не дадут! Вы язык сотрете, давая им интервью, ваше имя будет звучать во всех новостях. Вам перемоют все косточки, переворошат ваше белье… Это же настоящие гиены, беспринципные личности! Оно вам надо?

Гай поежился. Он и в самом деле был хорошо известен – «в определенных кругах», как изящно выразился Крейцер. Видный теоретик-евгенолог, он не боялся высказывать и отстаивать свое мнение. Охваченный полемическим задором, он схлестывался с многочисленной, враждебно настроенной аудиторией, язвительно высмеивая скептиков и разбивая в пух и прах железными доводами своих противников. Только вот беда – для этого Гаю Джорджеску требовалось, чтобы его и оппонентов разделял экран монитора. Вот тогда он был велик! Он вещал, он вдохновлял и вел за собой. Но стоило ему очутиться лицом к лицу с живым человеком, куда что девалось? Все умные мысли мигом вылетали у него из головы, остроты умирали, не родившись, и Гай становился косноязычен и суетлив. Жалкое зрелище, право слово!

Сегодняшняя вспышка яростного красноречия была случайностью. Выбросом адреналина, спровоцированным пережитым страхом смерти. В таком состоянии даже хилые старушки способны отправить вора-громилу в нокаут.

- Так а что же делать? – спросил он почти жалобно. – Я ведь действительно пострадал… чуть не погиб. Честное слово, я не вру!

- Я верю, - сказал Крейцер. Перегнувшись через стол, он успокаивающе похлопал Гая по здоровой руке. – Верю, что не врете – так сыграть испуг невозможно, если только вы не великий актер. Но и поверить в то, что вы правы, что наш андроид вознамерился причинить вред человеку… Не могу, хоть убейте! Они просто физически на это не способны! И дело тут не в какой-то особой многофакторной защите, хотя она тоже присутствует. Самое главное, что любой андроид является почти точной психоэмоциональной копией своего хозяина. Порезать человека  ножом для андроида все равно, что порезать самого себя – страшно, больно и вообще глупость несусветная. Конечно, если бы вы были склонны к аберрациям психики… но вы не склонны, уж поверьте нашим опытным специалистам.

- И что вы предлагаете? – хмуро спросил Гай. – Забыть об этом пустяке? Выпить еще по глоточку джина и разойтись?

- Разбираться! – Крейцер решительно рубанул воздух рукой. – Надо разобраться в ситуации самым тщательным образом. Но! – Он поднял палец, многозначительно помолчал. – Без всех этих судов, мозгокрутов и журналистов. Только вы и я. Я, Абнер Крейцер, как полномочный представитель компании «Верный друг. И вы, Гай Джорджеску, как частное лицо.

- Не хотите выносить сор из избы? – язвительно осведомился Гай. – Чистенькими хотите остаться?

Его язвительность пропала втуне – Крейцер не обратил на шпильку никакого внимания.

- Да, - серьезно кивнул он. – Хотим. Да и вам шумиха ни к чему, как мне кажется. И я вам обещаю – если в этом инциденте есть хоть капля нашей вины, вы получите такую компенсацию, о которой даже не мечтали. Кстати, ваше добровольное сотрудничество будет оплачено отдельно, и оплачено очень щедро. Ну что, согласны?

Черт его знает, то ли харизматичность представителя сыграла свою роль, то ли правота его слов, но Гай был склонен согласиться с этим предложением.

Да, вся эта шумиха вокруг скромного него, скандальная известность и нездоровая популярность, это неприятно. Очень неприятно. Но дело не только в этом! Главное, что при мирном исходе ему не понадобится пси-сканер. Вот странное дело – он же сам несколько минут назад хотел этого, он вцепился в эту идею зубами, в долги готов был влезть ради этого! А сейчас сама мысль о том, что кто-то будет копаться в его мозгах, вызывала у него легкую панику.

Гай недоумевал, удивляясь сам себе. Что на него нашло? У него никогда не было глупого обывательского предубеждения против пси-сканеров. Опытные – нет, опытнейшие профессионалы! Элита, можно сказать, каждый на вес золота. Они могли не только вытащить основательно забытые события на поверхность сознания, но и приглушить острые болезненные воспоминания, мучающие человека как больной зуб. При нужде Гай, без колебаний и сомнений, отдал бы свой драгоценный мозг в руки этих ребят. Но это было раньше. Сейчас же в Гая словно бы вселился другой человек, который до одури боялся такого вмешательства.

В другое время Гай охотно бы поразмышлял о причинах такой перемены, но сейчас на это не было времени – напротив него сидел полномочный представитель Абнер Крейцер и ждал ответа. Брови его хмурились с едва заметным неудовольствием, пальцы выбивали нетерпеливую дробь по полированной столешнице. В опасной близости от этих крепких пальцев находились пульт управления андроидом и разделочный нож, отнятый у Роба. Гай содрогнулся и отвел глаза.

- Согласен, - обреченно вздохнул он.

- Ну-ну-ну, - укоризненно сказал Крейцер. – Откуда такой пессимизм? Вы мне не доверяете, это понятно. Вы уверены, что я сделаю все, чтобы «отмазать» своих работодателей, что я буду предвзят и необъективен. Но дайте мне немного времени, и вы убедитесь, что я ваш друг. В противном случае вы вольны выгнать меня и… что там у вас по плану? Пси-сканер, суд?

Гай настороженно молчал. Представитель фирмы на его стороне? Наемный рабочий восстал против своих работодателей? А Крейцер достал из сумки регистратор, поставил его на стол и включил.

- Разговор будет записываться, - сообщил он. - Без вариантов.

Следом за регистратором он извлек служебный планшет с плоским двумерным экраном. Повозил пальцем, отыскивая нужный файл, подтолкнул планшет к Гаю.

- Прочитайте и распишитесь.

- Что это? – с подозрением спросил Гай.

- Доверенность. В которой указано, что я, Абнер Крейцер, мастер-наладчик фирмы «Верный друг»,  имею право расследовать случай нестандартного поведения андроида номер… э-э-э… - Крейцер заглянул в планшет: - номер QXP-17 дробь 21, серия «Домашний слуга». Пострадавший – Гай Джорджеску… идентификационный ген-код и адрес заполните сами… Да, вот здесь. Теперь дата, подпись… приложите ладонь вот сюда… Готово!

Крейцер убрал планшет обратно в сумку, откашлялся.

- Начинаем, - объявил он. – Итак, Гай Джорджеску, почему вы купили андроида, которому вы дали имя Роб?

Гай удивился. Он был уверен, что менеджер… то есть, мастер-наладчик… начнет расспрашивать его о поведении Роба. Мол, не было ли у того каких-то странностей, всегда ли он слушался с первого раза и все такое прочее. Но Крейцера это не интересовало. Точнее, интересовало, но – не в первую очередь.

- Не знаю, - сердито сказал Гай. – Вы посоветовали, я купил. Наверное, вы были очень убедительны.

- Я неправильно выразился. Я имею в виду – почему вы вообще решили приобрести андроида? Видите ли, когда я сказал, что вы человек известный, я нисколько не кривил душой. Вы никогда не скрывали своих взглядов, открыто выступали против применения андроидов в быту. «Меморандум неравнодушных» - это же ваша работа? И вдруг такая кардинальная перемена. С чего бы это?

- А какое ваше дело? – заносчиво спросил Гай. – Я – ученый! Для меня главное факты. И если я изменил свое прежнее мнение, значит, для этого были веские причины. И потом, я тоже человек. И мне свойственно ошибаться, как и вам…

За словесной, ничего не значащей словесной шелухой Гай скрывал свою оторопь. Пока Крейцер не озвучил сей факт, он и не подозревал, что убеждения его – выстраданные, обоснованные, не из пальца высосанные – разлетелись вдребезги, сменившись своей полной противоположностью. И Гай недоумевал, как такое могло случиться? Вот так, ни с того ни с сего…

И, самое главное, в памяти не осталось ничего от той логической цепочки, приведшей к такому изменению. Совсем ничего!

- Пусть так, - согласился Крейцер. – Но дело не в том, что вы изменили свою точку зрения – тут вы правы, это только ваше дело. Дело в другом – вы сделали это внезапно. И очень быстро. Вот смотрите. – Крейцер пододвинул планшет к себе, нашел нужный файл. – Одиннадцатого числа вы выступаете на онлайн-конференции. Где в пух и прах громите своих оппонентов, ратующих за расширение сферы применения андроидов.  Это означает, что по крайней мере одиннадцатого числа вы все еще были против андроидов. Так?

- Так, - вынужден был признать Гай.

В левый висок воткнулся острый шип и заворочался там. Нервы, подумал Гай. Такая встряска для организма даром не проходит. Морщась, он массировал висок. Голос Крейцера, слишком громкий, начинал раздражать.

- Пойдем дальше. В тот же день, вечером одиннадцатого числа, вы отправляетесь на Рузу. Там вы проводите четыре дня, валяясь на пляже, а потом возвращаетесь на Землю.

- Вы что, следили за мной? – изумился Гай. – Вы спятили? Вы знаете, чем вам это грозит? Вам лично и вашей паршивой конторе?

- Следили? – удивление Крейцера просто дышало естественностью. – Да ни Боже мой! С какой стати? Тем более, что все эти сведения получены мной из открытых источников. С вашей страницы, в том числе – вы разместили там запись вашего триумфального выступления на конференции. И были так любезны, что поделились со своими ближайшими планами на будущее – отдых на Рузе, Белый пляж, отель «Караманга»… Кстати, моя младшая сестренка ваша большая поклонница, у нее даже есть ваш автограф - висит в рамочке, над письменным столом… Надеюсь, она когда-нибудь повзрослеет. Ну да не о ней речь… Итак, в «Караманге» вы пробыли четыре дня, а шестнадцатого числа вернулись домой. И что же вы сделали первым делом?

- Что? – спросил Гай.

Директор замолчал, еще сильнее вжав голову в плечи. Повисла тишина. Пауза тянулась так долго, что стала уже неприличной.

- И что? – не выдержала Загогулина. – Мальчик придумал заклинания – а дальше?

Директор покачал головой.

- Я не говорил, что это мальчик, - медленно проговорил он. – Я не говорил, что это девочка. Я говорил о ребенке. Просто о ребенке. А что касается придуманных им заклинаний… что ж, они сработали. Причем наилучшим образом. Люди того мира стали магами, как мы. Они научились вызывать дождь, ходить по воде и становиться невидимыми. Они могли разделить кусок хлеба между сотней голодных, были неуязвимыми для оружия и владели языком зверей и птиц. Не все, далеко не все! Единицы, я бы сказал - те, которых тамошние обитатели назвали кудесниками. Они были… нет, не так – они стали самой могущественной силой того мира… доброй и справедливой силой, как понимал доброту и справедливость маленький ребенок…

- Не хотела бы я там жить, - пробормотала Загогулина, и тролль кивнул, соглашаясь.

- Да, так вот, у этого ребенка после оглашения придуманных им самим заклинаний оставались во рту отдельные звуки. Ну как у нас с вами остается шелуха от семечек. И он сплевывал эту шелуху, где попало. В том числе и в реальном мире. Безусловно, придуманные заклинания, а уж тем более их остатки, не несли никакой смысловой нагрузки и ни на что не влияли… да и не могли повлиять, если честно. Но некоторые звуки неожиданно вступали в резонанс с тонкими планами бытия и вызывали их искажения. Незначительные, быстро проходящие, но тем не менее. Так, например, один мальчик, когда хотел соврать, начинал лаять. У одной женщины (прекрасной кулинарки, кстати) все кастрюли варили перловую кашу. Одну только кашу и ничего более, вне зависимости от ингредиентов, которые она закладывала в эти кастрюли. Уважаемый ученый вдруг разучился читать и горько плакал, разглядывая незнакомые закорючки в книгах. Соломенное чучело ожило, слезло с шеста и отправилось в путешествие, намереваясь дойти до горизонта. И все это происходило само по себе, без заклинаний и направленной воли.

- Пробой, - взволнованно выпалила экзорцист Бригги. – Господин директор, это же пробой!

- Это похоже на пробой, - поправил ее директор. – Но это не пробой. Не было зафиксировано ни малейших признаков проникновения иной реальности в нашу. Никакого конфликта или смешения свойств разных Вселенных. Кроме того, как я уже говорил, все… гм… чудеса, которые я описал, заканчивались сами собой и безо всяких последствий. А кому, как не вам, знать, что в случае пробоя мы бы так легко не отделались. На зачистку бреши были бы брошены все силы: армия, МЧС, добровольцы… Да что я вам рассказываю, вы и без меня это всё прекрасно знаете.

- Ну, наверное, - неуверенно согласилась Бригги. – И все равно, было бы интересно поговорить с этим маль… то есть, с этим ребенком.

- Вряд ли вам это удастся. Этого ребенка давно уже нет. Он вырос.

Все это время Лерия сидела ни жива ни мертва. Она боялась даже взглянуть на тролля, чтобы не выдать себя. И опасалась, что именно этим себя и выдает.

Он все знает, в панике думала она. Или догадывается. Иначе зачем эта многозначительная притча о странном ребенке? Но как, откуда? Волси проболталась? Конечно, она, больше-то и некому! Господи, она такая маленькая, такая доверчивая и бесхитростная, этому гнусному старику ничего не стоило обвести малышку вокруг пальца, разговорить… Что она ему наболтала? Вряд ли слишком много, она и сама ничего толком не знает, не понимает. Для нее это просто чудесная сказка, в которой она – добрая фея, исполнительница желаний. Обычная фантазия маленькой девочки, ничего из ряда вон выходящего. Но вот если она рассказала об отце, о своем любимом папочке…

Больше всего на свете Лерии хотелось провалиться сквозь землю. Схватить Волси в охапку и рухнуть вниз, в ледяную безопасную темноту. Но она была уверена, что проклятый тролль предусмотрел и этот способ побега.

Господи, что же мне делать, с тоской подумала Лерия.

- Так а что же нам теперь делать? – эхом отозвалась Загогулина. – Я имею в виду – с девочкой, с Волси?

- Что нам делать с девочкой Волси? – пропел директор на известный мотивчик. – Эй, девочка Волси, что нам с тобой делать?

Виновница переполоха, надувшись, исподлобья смотрела на директора и молчала.

- Тебе мама говорила, что так делать нельзя?

- Ну, говорила.

- А ты ее, значит, не послушалась. Да?

- Я послушалась, - с негодованием возразила Волси. – Я всегда слушаюсь маму. Только я иногда забываю.

- Плохая девочка, - подвел итог директор. – Недисциплинированная. А недисциплинированным детям не место в школе. Вот что, коллеги, я предлагаю перевести Волси на домашнее обучение. На годик-другой, пока она не повзрослеет. Кто против? Никто? Вот и славно. Сейчас я издам приказ, и ты, Волси, будешь учиться только дома.

Тролль взмахнул волосатыми лапами, достал из воздуха пергамент, вечное перо и печать. А Волси не выдержала и разревелась.

- Я не хочу дома, - всхлипывала она, размазывая слезы по мордашке. – Я хочу в школе, с ребятами.

- Тогда веди себя хорошо и не позорь мать, - рявкнул директор. «Маленькая засранка» он вслух не произнес, только подумал. Но подумал так громко, что его услышали все, включая Волси. – А не то я вызову детского инквизитора…

- И он меня съест? – плаксиво спросила Волси. – Вместе с косточками?

Лишь чудовищным усилием воли директор сохранил грозное выражение лица. Пожалуй, оно даже стало свирепым, потому что тролль выпучил глаза и надул щеки. Все остальные присутствующие, включая Лерию, поспешно отвернулись и тряслись, издавая невнятные стонущие звуки.

- Нет, - наконец сдавленно произнес директор. – Он поставит тебя на учет.

Тролль вытащил из кармана огромный клетчатый платок, сунулся в него лицом и принялся сморкаться:

- Грр-га-га-га. Фрр-гы-гы-гы.

- У тебя носик заложило? – с сочувствием спросила Волси.

Директор взвыл.

- Да идите же, идите! – страдальчески закричал он из-под платка. – О, господи!

Лерию не надо было просить дважды. Схватив дочь в охапку, она пулей вылетела за расколдованную дверь, а вслед ей раздавался могучий, сотрясающий стены, громовой хохот тролля.

Каким чудом Лерия повторила свой маршрут по школьному двору, она и сама не поняла. Может быть, по воздуху перелетела? Говорят, в экстремальных ситуациях у человека включаются скрытые резервы, в том числе и способность к левитации. В себя она пришла только возле горгульи. Тяжело дыша, Лерия опустила Волси на землю и оглянулась.

Позади было тихо, никто их не преследовал, никто не показывал пальцами на них. Только маячила в окне первого этажа огромная физиономия. Некстати вспомнилось: всех детей до десяти лет тролли называют одним общим словом «ребенок». Никаких мальчиков и девочек, просто ребенок, и точка.

Так это он что, про себя историю рассказал? – подумала Лерия с внезапным сочувствием. Надо же, не знала, что у троллей такая богатая фантазия.

- Мам, я в школу пойду? – требовательно спросила Волси.

- Если будешь себя хорошо вести, - ответила Лерия, все еще думая о мальчике-тролле.

- Но я бы не пустила, - сказала горгулья. – Ни за что. – И добавила с горечью: - Что, девки, доигрались? А я говорила! Я предупреждала!

- Это вы нам? – с опаской спросила Лерия, отступая от каменного стража.

- Ну а кому еще?

Рядом с горгульей соткалась из воздуха женская фигура.

- Бабушка Нерги! – обрадовалась Волси и бросилась ей на шею. – А мне разрешили в школу ходить!

- Это мы еще посмотрим, - хмуро сказала Нерги, отстраняя внучку. – Говорила же я тебе,- обратилась она к Лерии, - рано девчонку на ту сторону пускать. Мала она еще.

- Ну, мам, - защищалась Лерия. – Петр так хотел увидеть дочку. Он так по ней скучал.

- Потерпел бы! Тоже мне, скучальщик нашелся. Я тебя к твоему отцу только в восемь лет отпустила.

- Так и Волси скоро восемь!

- Да? – озадачилась Нерги. – Ну, значит, ты поумнее ее была. Во всяком случае, меня к директору не вызывали. Рассказывай, что там было?

Рассказывать было долго и неохота, поэтому Лерия просто обнажила кусочек воспоминания, делая его доступным. Мать поворчала, что-де мал кусочек, надо бы побольше, с предысторией, но Лерия была непреклонна, и мать смирилась. Некоторое время она изучала воспоминания дочери, хмыкая и качая головой, брови ее то хмурились, то задирались на самый верх лба. Лерия терпеливо ждала, глядя вдаль и стараясь ни о чем не думать. Волси, обняв горгулью за шею, что-то шептала ей в ухо, а горгулья блаженно жмурилась и хрипло мурчала, как большая кошка. Начинал накрапывать дождик.

- Какой интересный мужчина, - сказала Нерги, и Лерия очнулась.

- Что? – удивилась она. – Кто? Зирин?

- Какой еще Зирин? При чем тут этот мальчишка? Я про вашего директора.

Глаза Нерги блестели, щеки разрумянились. Лерия с удивлением смотрела на мать. Она что, влюбилась? Да нет, быть такого не может!

- Мам, но он же страшный, - с осуждением сказала Лерия.

- Он же старый, - пискнула Волси.

- Много вы понимаете, соплячки, - отрезала Нерги.

Вынув из кармана гребешок, она провела им по волосам, сразу помолодев лет на десять. Подмигнув дочери и внучке, бабушка двинулась к школе; походка у нее сделалась молодая, упругая.

- У меня тут пара вопросов возникла, - сообщила она загадочно. – Надо бы лично переговорить с вашим директором.

- Тебя не пустят, - сказала Волси. – Потому что у тебя пропуска нет.

Она ошиблась – горгулья не только не остановила непрошеную гостью, но еще и лапой услужливо подтолкнула калитку: добро пожаловать, мол. Нерги улыбнулась и мимоходом потрепала школьного стража по шее. Морда у горгульи стала счастливой.

Ну надо же, думала Лерия, глядя вслед матери, вот ведь как бывает. Наверное, надо будет купить новое кресло в гостиную – попрочнее, помощнее, специально для троллей. Для одного тролля. А то где бедному директору сидеть, если он заглянет на чаек? Не на полу же, это будет невежливо. Хотя, о чем это я? Тролли прекрасно умеют уменьшаться в размерах, когда им это надо. Не любят, но умеют. Интересно, он женат? Если да, то мне очень жаль бедную мамочку – все тролли славятся верностью своим избранникам. И, кстати, как его зовут? Может, наша нарушительница дисциплины знает?

- Слушай, Волси… - Лерия обернулась к дочери, и все вопросы мигом вылетели у нее из головы.

Девочка превратилась в застывшую статую – белый мрамор щек, прозрачные бутылочные донца глаз. Собственно, самой девочки здесь не было, всей своей сутью она перенеслась на ту сторону. А в этом мире осталось лишь ее отражение – вполне себе материальное, вещественное, которое можно было потрогать. Такой своего рода маяк, якорь, благодаря которому Волси могла без проблем вернуться домой.

Опять? – обреченно подумала Лерия. Ну как не вовремя! И дождь, как назло, усиливается.

Однако ничего сделать было нельзя. Лерия растянула над собой и дочерью защиту и приготовилась терпеливо ждать.

- Иди сюда, - сказала она горгулье. – Ну? Здесь сухо. А я на тебя сяду, если ты не возражаешь.

Но горгулья, по-собачьи мотая башкой, в смятении попятилась, не отрывая взгляда от девочки. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Мы не гордые, мы и постоим.

Вот такие дела, думала Лерия, ежась от сырого ветра. Вот такая особенность нашего рода… очень древнего рода. Из всех разумных только тролли древнее нас. Еще, пожалуй, гномы, да и то не факт. Они, конечно, могут говорить все, что угодно, но в старинных преданиях четко написано – это Первая Мать, желая развлечь свою маленькую дочь, слепила из камня гнома.

А отцом этой дочери был человек с той стороны.

Так и повелось, из поколения в поколение – каждая девушка из рода Первой Матери начинала свою взрослую жизнь с того, что рожала дочь от мужчины из другого мира. Потом она могла выйти замуж и нарожать еще кучу детей, мальчишек и девчонок. Но первенцем у нее всегда была айрри - дочь со смешанной кровью.

Отношения матери и отца айрри складывались в дальнейшем по-разному, но всегда были обречены – мужчина с той стороны не мог попасть в мир своей женщины, а женщина, оставшись в мире своего мужчины, теряла все свои способности, память и даже разум. Поэтому встречи влюбленных были редкими, короткими и в конце концов прекращались вовсе.

Где находится та сторона, Лерия не знала. И никто не знал. Может быть, в иной Вселенной. Может быть, где-то рядом, на соседней планете. Расстояние не имело значение. Приходило время, и для айрри начинал властно звучать зов иного мира, и противиться ему было невозможно. Первый опыт перемещения был всегда болезненным, вроде потери девственности, и пугающим. Поэтому начиная с трех-четырех лет матери начинали брать айрри на ту сторону – чтобы в трудный момент быть рядом с дочерью, успокоить ее, объяснить, что происходит. А лет с восьми-девяти девочка, набравшись опыта под руководством взрослых, могла самостоятельно перемещаться между мирами.

Как правило для того, чтобы встретиться с отцом, подумала Лерия и вздохнула. Отцы были проводниками дочерей в незнакомом им мире, приглядывали за ними, учили и развлекали. А взамен получали любовь дочери и вместе с ней – удачу в делах, крепкое здоровье, долгую жизнь. Но мой отец слишком недолго побыл со мной, он умер, когда мне едва исполнилось десять лет. Точнее, погиб на войне, не создав семью, не оставив потомков в своем родном мире, и мама до сих пор ухаживает за его могилой.

Бедная мама! Она так и не простила себе, что не смогла помочь любимому, не вытащила его из огненного ада. Она так и не вышла замуж. Впрочем, улыбнулась Лерия, очень может быть, что скоро кое-что изменится. Интересно, каково это - называть «папой» тролля?

Лерия подумала о Зирине и покраснела. Мама давно уже заводит с ней разговоры о замужестве, намекает, что Волси нужен отец. Но что делать, если они с Петром до сих пор любят друг друга? И то, что он женился, ничего не меняет в их отношениях. Ну, если только совсем чуть-чуть. Не слишком-то весело встречаться украдкой.

Лерия вспомнила, как это началось. Она навещала могилу отца – огражденный кусочек земли с пирамидой, украшенной сверху красной пятилучевой звездой. Положила цветы, постояла молча, потом решила прогуляться по городу. И встретила его, Петра. Это было как гром среди ясного неба, они взглянули друг на друга и влюбились сразу, страстно и навсегда.

Он катал меня на машине, водил в кино, учил работать на компьютере. А я дарила ему свою любовь и удачу. Я хотела быть с ним рядом всю жизнь. Неделя пролетела, как один день, а потом меня разыскала мама и уговорила вернуться. Никому не будет хорошо, если ты превратишься в сумасшедшую идиотку, сказала она. И Петру в первую очередь. Такова судьба женщин нашего рода – жить в разлуке с любимыми, сказала она. И подумай о ребенке, в конце концов. О вашей с Петром дочери. Разве она не достойна того, чтобы родиться и жить?

Я послушалась ее тогда и ни о чем не жалею. Я продолжила наш род и теперь вольна в своих поступках. Могу навсегда вернуться к Петру. Только вот это «навсегда» будет очень коротким. Год, много – два, и чудесная маленькая фея, как называет меня Петр, исчезнет. А ее место займет чудовище.

Не хочу, подумала Лерия. И не буду. Потому что – глупость. У Петра своя жизнь, а у меня – своя. Моя жертва никому не будет нужна, и мне самой в первую очередь. А меня Волси, у меня мама и… и, может быть, Зирин. И Лерия снова покраснела.

Да, но с Волси надо быть построже, мама права. И директор прав, и даже Загогулина. И вообще все педагоги правы, когда рекомендуют отдавать айрри в специализированные школы, где опытные экзорцисты учат девочек контролировать свои способности. Которые, как всем известно, превосходят способности обычного человека. Ведь главное тут что? Главное, не навредить другим людям! А у Волси с самоконтролем дело обстоит неважно – вон, Зирин рук лишился и вообще. Но как отдать ее, такую маленькую, такую домашнюю, на пятидневку? Она же с ума сойдет! Не Волси, а она, Лерия. Волси-то как нравится в школе, ее тянет к другим детишкам, они отлично играют вместе. Но если в школе узнают, что она айрри… Лерия горестно покачала головой – обязательно донесут в инквизицию, поставят на учет, и придется бедной Волси отправляться в интернат! Впрочем, директор, кажется, уже знает. Или догадывается. Интересно, что он предпримет? Судя по всему, он с симпатией относится к девочке, но ведь безопасность других детей, это вам не кот чихнул! И если ему придется выбирать… если он решит, что Лерия плохая мать и не может призвать к порядку маленькое ходячее бедствие…

… Волси тихонечко вздохнула – раз, другой. На лицо девочки возвращались краски, ресницы задрожали. Глядя перед собой невидящими глазами, девочка машинально сминала в кулачке клочок серой дымки. Когда клочок превратился в тугой комочек, Волси сложила пальцы, словно намереваясь отщелкнуть комочек подальше от себя. Вот же засранка! – с чувством подумала Лерия. Опять двадцать пять! Ну сколько можно ей говорить, что мусорить нельзя? Что каждая эманация с той стороны может попасть в кого угодно с самыми непредсказуемыми последствиями! Когда же она это запомнит? Или, в самом деле, отшлепать ее хорошенько, вдруг поможет?

Словно подслушав мысли матери, Волси сунула смятый комочек остаточных эманаций в карман. Еще раз вздохнула, уже полной грудью, и окончательно очнулась.

- Привет, мам! – радостно сказала она.

- Привет, - строго сказала Лерия. – Ну, что на этот раз случилось?

- Меня папа позвал! – Волси прямо таки лучилась гордостью. – Он очень-очень сильно меня позвал! На помощь.

Ну вот что это такое? – с раздражением подумала Лерия. Взрослый же человек, мужчина! Должен сам свои проблемы решать, а не звать на помощь маленькую дочь. Даже если эта дочь – волшебница. Ну, погоди, Петр, я тебе устрою! Такой скандал закачу, не рад будешь, что на свет появился.

- И ты, конечно, помогла, - хмуро сказала Лерия.

- Ага, - Волси сияла. – Там папа с тетей Йулей, – девочка с трудом выговорила непривычное имя, - катались на лодке. А лодка перевернулась. И мальчик утонул. Он совсем маленький, даже меньше меня. Тогда папа стал кричать. Очень громко кричать. А я услышала. И спасла мальчика. Вот.

У Лерии подкосились ноги, и она без сил опустилась на холодную сырую траву. Гад, с ненавистью подумала она, сволочь. Ради какого-то мальчишки ты посмел подвергнуть смертельной опасности нашу с тобой дочь? Мою дочь! Не прощу! Никогда и ни за что!

- Волси, - с трудом проговорила Лерия непослушными губами. – Волси, девочка моя, ты не должна была этого делать.

- Должна, - немедленно возразила Волси. – Это же мой братик! Я вот сколько раз просила у тебя братика? А ты все – потом, потом… Зато папа…

- Ты же плохо плаваешь! – Лерию затрясло, она с трудом сдерживалась, чтобы не начать орать и визжать. – Ты могла утонуть… погибнуть! Господи, Волси…

Она разрыдалась. Волси подбежала к матери, горячо обняла.

- Мамочка, так я же в воду не лезла! Честное слово, правда-правда! Братик уже глубоко был, я бы его не достала. Я по-другому его спасла.

- Как? – всхлипнула Лерия, прижимая маленькое тельце к бешено стучащему сердцу.

- Ну, тетя Йуля сказала: зачем мы вообще приехали на это озеро. Тогда я сделала так, - Волси изобразила руками какое-то сложное движение. – И они не поехали. И братик остался жив. Только они теперь ничего не помнят, - грустно добавила Волси и шмыгнула носом. – Жалко. Теперь папа меня не похвалит.

Потрясенная услышанным, Лерия долго молчала, разглядывая дочь. Отменить случившееся, заставить историю пойти другим путем… Нет, это невозможно! Это противоречит всем законам Бытия! Но Волси не врет, это совершенно точно! И ничего не придумывает. Это было, на самом деле было!

- Я ему расскажу, - с трудом разлепив губы, пообещала Лерия. – Только, Волси, девочка моя родная, пообещай, что больше ты так делать не будешь. Потому что если с тобой что-нибудь случится… Я этого не переживу. И бабушка тоже не переживет.

- Ничего со мной не случится, - заявила Волси с детской уверенностью в собственном бессмертии. – Мне так тетя сказала.

- Какая тетя? Юля?

- Нет, другая. Взрослая. Взрослее даже бабушки. Она сказала, что я должна помогать и спасать. И вот чего мне дала.

На маленькой ладошке, испачканной чернилами, появился солнечный зайчик. От него веяло теплом и уверенной силой. Надежной защитой от него веяло тоже, и Лерия почувствовала, как уходит страх, как спадает чудовищное напряжение, навалившееся на нее после рассказа дочери. Теперь она точно знала – все будет хорошо.

Потому что когда Первая Мать берет человека под свое крыло, этому человеку больше нечего опасаться.

- Красивый какой, – сказала Лерия. – Ты его береги, ладно? И никому не показывай.

- Ладно, - согласилась Волси, сжала кулачок и сунула его в карман.

Лерия крепко поцеловала дочь и встала. Дождь припустил уже по-хорошему. Пора было отправляться домой. Лерия огляделась – на ближайшей стоянке дремали два ездовых дракона. Выбрав того, который выглядел помоложе, Лерия свистнула особым образом. Дракон открыл глаза, зевнул, выпустив клуб дыма, встряхнулся и резвой трусцой побежал к пассажирам.

- Ну, мам, - капризно протянула Волси. – Я не хочу на драконе, от них плохо пахнет.

- Потерпишь, - строго сказала Лерия.

- Давай лучше на самоходной повозке! Так интереснее!

- Какая еще повозка? – возмутилась Лерия. – Ты посмотри, какой дождь! Пока до дома доедем, ты вся промокнешь, заболеешь и уж тогда точно в школу не пойдешь.

Девочка надулась, но больше спорить не стала. По подставленной лапе они забрались на спину дракона, устроились в удобной ложбинке между рабочих крыльев. Гладкая драконья чешуя излучала приятное тепло, а малые крылья, прозрачные, как стрекозиные крылышки, сомкнувшись над головой пассажирок, обеспечили им защиту от дождя. Лерия вдохнула привычный запах разогретого металла и улыбнулась.

- Ну, хорошо же? – весело спросила она.

- Хорошо, - согласилась Волси.

Прижавшись к матери, девочка закрыла глаза и задремала. Лерия связалась с диспетчерской, продиктовала свой домашний адрес. Диспетчер перевел человеческие слова на драконий язык, и дракон, тяжело хлопая крыльями, поднялся в воздух.

Несмотря на заклинание неприступности, школьная ограда тут и там зияла прорехами, сквозь которые мог без труда протиснуться средних размеров тролль, не говоря уже о стройной спортивной женщине. Но Лерия дисциплинированно дождалась, пока перед ней распахнется калитка. Во-первых, ей не хотелось обижать горгулью – пусть у той сердце из камня, но оно тоже умеет страдать. Во-вторых, обиженный страж обязательно доложит о нарушении директору школы, а терять таким образом очки в предстоящем сложном разговоре было бы глупо.

С преувеличенной сердечностью распрощавшись с горгульей, Лерия шагнула на каменные плиты дорожки, ведущей к зданию школы. Тотчас перед ней зашлепали невидимые босые ноги, оставляя за собой влажные отпечатки ступней с перепонками между пальцами. И хотя дорожка была прямая, как стрела, невидимка шел каким-то замысловатым маршрутом: сворачивал на песчаные тропинки, петлял между карликовых пиний, розовых кустов и прочей флоры, иногда возвращался назад, но, тем не менее, шаг за шагом приближался к школьному крыльцу. Лерия беспрекословно следовала за проводником - не так уж и давно она сама была девчонкой с косичками и хорошо помнила, как вместе с друзьями устраивала «засады». Стараясь ступать след в след, она с любопытством разглядывала ловушки, на ходу пытаясь разгадать принцип их действия.

Вот «костяная нога» - старая добрая классика. Ступи на неприметную кучку рыхлой земли и до конца дня ног не будешь чувствовать.

Вот «сплюшка» - крупный пышный цветок, выделяющийся среди своих собратьев. Качается в полном безветрии, поблескивает капельками росы на упругих лепестках. Так и тянет его понюхать, но делать этого нельзя ни в коем случае, иначе заснешь сладким сном на пару часов. Как эти пчелы, которые в изобилии усеяли землю под розовым кустом.

«Собачий хвост», «балабол», «жручка» - все такое милое, родное, хотя и основательно подзабытое за ненадобностью. А вот это что-то новенькое, это мы не проходили! Похоже на «сиену жженную», но не «сиена», потому что «сиену» обходят с подветренной стороны, а мы аккуратненько наступаем ровно посредине кляксы.

Среди множества ловушек, изготовленных с ведома и под руководством учителей, скрывались самоделки, устроенные весьма хитроумно и с великой тщательностью. Лерия обязательно бы вляпалсь в одну такую или даже не в одну, но невидимка был на высоте, обходя абсолютно невинные и безопасные на первый взгляд участки сада.

Лерия так увлеклась, что не заметила, как дошла до здания школы. Невидимый проводник поднялся по крыльцу, отбил лихую чечетку возле массивной входной двери и исчез. А Лерия, улыбаясь, взялась за деревянную, отполированную миллионами касаний дверную ручку.

Уроки были в разгаре – широкий коридор был пуст, светел и тих, если не считать невнятного бормотания, доносившегося из-за плотно закрытых дверей. Невольно Лерия почувствовала себя школьницей, прогуливающей уроки, и ей тут же захотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы её не засекли. Желание было абсурдным, но очень сильным, и Лерии пришлось приложить усилие, чтобы избавиться от него. Ты не девочка, строго сказала она самой себе. Ты взрослая женщина, мать, тебе предстоит серьезный разговор, так что гони прочь это иррациональное чувство вины!

Внушение помогло, но лишь отчасти – Лерия вздернула подбородок и с независимым видом зашагала по коридору. Но двигаться при этом старалась как можно тише.

Откуда-то потянуло запахом паленой шерсти – наверняка старшеклассники, сбежавшие с урока, балуются в туалете «халявой». Лерия усмехнулась. Надо же, ничего не меняется! Сколько ни говори молодым дурачкам о вреде «халявы», сколько ни гоняй их, все равно будут украдкой творить заговор перед контрольными. Ну и попадет же им! Чуть поколебавшись, Лерия сделала пасс левой рукой и шепотом проговорила одорирующее заклинание. Запах исчез, и тут же из стены высунулась черноволосая мальчишеская голова и с любопытством огляделась. Увидев Лерию (она при этом сделала самое строгое лицо), мальчишка испуганно ойкнул и мгновенно втянулся обратно в стену.

Это маленькое происшествие развлекло Лерию и подняло ей настроение. Так что к кабинету директора она подошла спокойная, улыбающаяся и, подняв руку, уверенно постучала в дверь.

- Войдите, - раздался медлительный рокочущий бас.

Этот бас, конечно же, принадлежал директору – это Лерия определила сразу: здоровенный, даже по меркам его народа, тролль скалой возвышался посреди кабинета, едва ли не царапая потолок острой макушкой, и было совершенно непонятно, как он ухитряется входить и выходить через крошечные человеческие двери. Наверное, подумала оробевшая Лерия, при строительстве школы его сперва поместили внутрь, а потом уже возвели вокруг него стены. Иначе никак не получается.

- Госпожа Лерия? – пророкотал тролль. – Вы пунктуальны. Проходите, присаживайтесь.

Он, бедняга, изо всех сил старался умерить свой голос, но все равно от его слов дрожали стены и стекла, искажалось пространство и время, а люди чувствовали себя так, словно им внутрь запихнули вибросупрессор и включили его на полную мощность.

Основательно оглушенная Лерия, пошатываясь, пробралась к указанному месту и почти рухнула в удобное кресло. Директор отступил к стене и словно бы съежился, став меньше ростом. Сразу стало легче, и Лерия, переведя дух, сумела осмотреться.

В кабинете они были не одни, за спиной директора испуганно жались в углу трое учителей: две женщины и мужчина. Хотя, что значит - жались? Почему – испуганно? Чего или кого они могли здесь бояться? Не маленькую же девочку в школьном платьице! Которая смирно сидит на стуле, скромно сложив ладошки на коленках.

Встретившись глазами с матерью, девочка улыбнулась и помахала рукой:

- Привет, мам!

- Привет, Волси, - жалобно вздохнула Лерия. – Так это из-за тебя меня вызвали в школу? Что ты опять натворила?

Огромные серые глаза Волси сделались честными-пречестными. У Лерии упало сердце – дела явно обстояли хуже, чем она предполагала, получив вызов от директора.

- Я ничего не делала, мам. Ну, правда! Провалиться мне на этом месте!

Лерия открыла было рот, чтобы дать язвительную отповедь маленькой врушке, но все слова мигом вылетели у нее из головы, едва она заметила крошечную искорку, на краткий миг вспыхнувшую рядом с дочерью. Поспешно распахнув третий глаз, Лерия вгляделась и ахнула – руны! Руны Оков, оплетающие всю маленькую фигурку Волси!

От ярости у Лерии помутилось в голове. Она встала и выпрямилась, сжав кулаки. Волосы зашевелились у нее на голове, между извивающимися прядями с шипением проскакивали электрические разряды.

- Что это значит? – звенящим голосом спросила она. – Как вы посмели? Моя дочь что - преступница?

Вместо ответа директор махнул лопатообразной ладонью. Руны Оков осыпались с тихим звоном, но это нисколько не умалило материнский гнев.

- Я этого так не оставлю! Я буду жаловаться! Я до министерства дойду, ясно вам? На весь эфир вас ославлю, от вас мокрого места не останется! Надо же было додуматься – сковать ученицу, маленькую девочку! Увольнением вы у меня не отделаетесь, это я вам обещаю! Волси, дай мне руку, мы немедленно уходим отсюда!

Раздался тяжкий грохот, от которого вздрогнуло все здание школы. Взвизгнув, Лерия обернулась на звук и с изумлением увидела, что дверь, обитая мягким звуконепроницаемым материалом, вдруг превратилась в монолитную каменную плиту, вросшую в стены. Впрочем, изумление быстро сменилось злостью: тролли издавна славились своим умением возводить нерушимые крепости.

- Я буду жаловаться, - беспомощно оглядываясь, повторила Лерия. – Вы до смерти напугали ребенка.

До смерти напуганная Волси с восторгом глядела на директора, глаза ее сияли.

- Это ваше право, - согласился директор. – Жалуйтесь кому хотите и куда хотите. Хоть весь эфир на уши поставьте. Но сперва выслушайте. Кстати, за Оковы не извиняюсь, это было сделано для безопасности вашей дочери.

- Да неужели? – язвительно спросила Лерия. Она потихоньку приходила в себя, и даже рокочущий бас тролля больше не оглушал. Ну, громкий голос, даже слишком… ну и что? Мало ли у кого какие особенности?

- Представьте себе. Но об этом чуть позже… Прошу вас, госпожа Ямра.

Из угла неохотно выступила классная руководительница Волмы, причем у Лерии сложилось впечатление, что она сделала это не по доброй воле, что ее просто подтолкнули в спину. С ней Лерия общалась несколько раз: и лично, и по вид-зеркалу - и никак не могла запомнить ее имя. Волма называла учительницу Загогулиной, и это было удивительно меткое прозвище – худая, некрасивая, вся какая-то изогнутая, бедная Ямра действительно напоминала загогулину, нарисованную малышом.

- У вас есть претензии к моей дочери? – холодно спросила Лерия. – Она что, плохо учится?

Загогулина всплеснула руками, словно пытаясь взлететь.

- Ну что вы! – воскликнула она, косясь на ученицу, которая с интересом прислушивалась к разговору. – Волсичка очень умная… я бы сказала – талантливая девочка! Своеобразная, но талантливая, да. Конечно, она могла бы учиться и получше, если бы приложила чуточку больше усилий. Но у нее такой живой, такой непоседливый характер…

Загогулина замолчала, на ее лице было написано неподдельное страдание. Директор пришел на помощь учительнице.

- Госпожа Ямра хочет сказать, что у вашей дочери проблемы с дисциплиной, - пояснил он.

- Да? – Лерия изобразила удивление. – Вот бы никогда не подумала. Дома она ведет себя хорошо.

- Я с ней не справляюсь, - убито призналась Загогулина. – Нет, так-то она девочка как девочка, не хуже и не лучше остальных. Золотая середина, я бы сказала. Но иногда… иногда на нее находит. Вы меня понимаете?

- Нет, - соврала Лерия. – Вы вообще о чем? Она что, хулиганит? Шалит?

Загогулина вдруг просияла.

- Да! – воскликнула она, с благодарностью глядя на мать своей ученицы. – Вот именно – шалит! Прекрасное определение, лучше и не скажешь! Обычные детские шалости, да. И я бы, поверьте, не имела ничего против, все детки шалят, даже старшеклассники. Но, милая моя, всему же есть предел! Ладно еще, когда ломаются и портятся вещи; это неприятно, но терпимо. Но когда от детских шалостей страдают люди… Поговорите с Волси, - страстно попросила Загогулина, прижав руки к груди. – Пусть прекратит это. Раз она дома может держать себя в руках, может, и в школе сумеет?

- Пусть прекратит – что? – спросила Лерия, изо всех сил стараясь соблюдать спокойствие. Годы практики не прошли даром, никто ее волнения не заметил. – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

- Поясните на конкретных примерах, госпожа Ямра, - вновь вмешался директор. – И не смущайтесь. Вот как мне все рассказывали, так и госпоже Лерии расскажите.

Загогулина с тоской посмотрела на свою ученицу и покорно кивнула головой:

- На конкретных примерах? Что ж, пожалуйста… Вот представьте – идет урок, Волси внимательно слушает, активно участвует в обсуждении и вообще молодец, прям сердце радуется. И вдруг хлоп – и она замирает. Как статуя замирает, и глаза аж стеклянные становятся. Только губы шевелятся… ну, знаете, как все малыши заклинания проговаривают, когда учатся не вслух их произносить, а про себя… А после этого как раз всё и случается!

- Что – всё? – сквозь зубы спросила Лерия. – Мне надоели ваши намеки и беспочвенные обвинения. Если есть что сказать, так говорите. А нет, так мы пойдем.

Люди, в панике думала она, удерживая на лице холодно-презрительное выражение. Она сказала – люди страдают. Кто-то покалечился? Умер? Только не это! Боже, пожалуйста, только не это!

- И скажу! – запальчиво воскликнула Загогулина. Судя по всему, тон Лерии задел ее за живое. – Всё скажу, не постесняюсь! Вот у нас в классе: полетная метла сломалась – раз. Действующая модель, между прочим, родительский комитет деньги собирал. Просто сломалась, напополам. Ни с того, ни с сего. Кристаллы гаснут один за другим – два. А что такое погасший кристалл? Просто камень, пусть даже и драгоценный. Говорящий василиск разучился говорить – три! Да у меня в классе уже скоро ни одного наглядного пособия не останется… а кто оплачивать это все будет? Кто, я вас спрашиваю? Но это, конечно, ерунда, вычтут у бедного учителя из зарплаты и дело с концом. Зачем учителям деньги, в самом деле… Но вот под Златочкой стул сломался, девочка упала, ушиблась. Или случай с Бибулей – его портфель вдруг приобрел отрицательный вес и взмыл вверх. Между прочим, вместе с ребенком. Мальчик выглядел очень глупо, болтаясь под потолком. К тому же, он гном, у него акрофобия, так что мальчик получил сильнейшую психологическую травму. А если бы ребенок сорвался и упал? А если бы это случилось не в классе, а на улице? Он мог погибнуть!.. Почему вы смеетесь? Тут смеяться не над чем!

- Я не смеюсь, - сказала Лерия, изо всех сил борясь с истерикой. – Это нервное.

- Нервы у нее, вы только подумайте! Это не у вас нервы, милая моя, это у нас нервы! На пределе, между прочим! Особенно после сегодняшнего случая… Коллега Зинир, прошу вас, продемонстрируйте! – Загогулина вдруг спохватилась и посмотрела на директора: - Если вы, конечно, не против.

- Нет-нет, - сказал директор. – Отчего же? Это будет даже полезно.

И он ласково улыбнулся Лерии. Улыбка у него, как и у всех троллей, была пугающая.

Из угла вышел молодой крепкий мужчина в спортивной форме, мускулистые его руки были скрещены на груди. Обведя всех присутствующих отрешенным взглядом, он вытянул руки вперед.

- Вот, - сказал физкультурник.

«Что – вот?» - хотела спросить Лерия, но не успела: кисти рук физкультурника вдруг шмякнулись на пол и, резво перебирая крепкими пальцами, побежали через весь кабинет прямиком к Лерии. Завизжав, женщина запрыгнула в кресло и попыталась ногой отпихнуть страшные обрубки. Безуспешно – самостоятельные кисти шустро, как тараканы, забрались следом, подпрыгнули, повисли на женщине. Правая схватила руку Лерии и принялась трясти, как в рукопожатии. А левая, нахалка этакая, игриво ущипнула женщину за ягодицу.

Лерия визжала и отбивалась, Загогулина злорадно хохотала, а физкультурник хлопал глазами и был красен. В суматохе все как-то позабыли про Волси, но она сама напомнила о себе. Выступила вперед и, топнув ногой, крикнула:

- Не сметь обижать мою маму!

Шум мгновенно стих. Учителя снова забились в угол и оттуда с ужасом таращились на девочку; руки взволнованно топотали по полу, а их хозяин, шепотом чертыхаясь, пытался их поймать и прирастить.

Девчонка сейчас сорвется, отчетливо поняла Лерия, глядя на дочь. Господи ты боже мой, какая же я дура! Чем мне Оковы-то помешали? Нет, чтоб сделать вид, что ничего не заметила, так нет, принципиальность решила проявить, опытных педагогов захотелось на место поставить. Ну, и что теперь делать? Как дочь спасать? И всех остальных заодно?

- Гр-р-хм, - откашлялся директор, укоризненно глядя на Волси. Под взглядом тролля девчонка оробела и смирно уселась обратно на стул, паинька паинькой. Даже глазки потупила, юная негодяйка.

Вся дрожа, мокрая от пережитого кошмара, Лерия кое-как сползла с кресла и уселась прямо на пол.

- Вы за это ответите, - прошептала она.

- Вот вам и потерпевший, - сказал директор. – Первый самый настоящий потерпевший, который остался без рук. И вернуть все, как было… не уверен, что это возможно… и уж конечно это потребует колоссальных усилий.

- Ну не знаю, - неуверенно проговорил физкультурник Зинир. – Стоит ли так беспокоиться из-за меня? Я имею в виду, что не считаю себя пострадавшим. Руки меня слушаются, я их чувствую на любом расстоянии. А что иногда они своевольничают, так это мы исправим. Со временем.

- Вы за это ответите, - тупо повторила Лерия.

Руки Зинира робко, как нашкодившие щенки, приблизились к женщине, помогли ей встать, отряхнули, усадили в кресло, принесли стакан воды, которую Лерия жадно выпила. Ну и ничего особенного, подумала она, отдавая стакан, руки как руки. Сильные, теплые… мужские. И хозяин у них симпатичный. Вон, опять зарделся, как красная девица.

- Кыш, - сказала Лерия, сгоняя правую руку, устроившуюся у нее на коленке.

- Ну? - сказала Загогулина. – Теперь-то вы понимаете?

- Да, - сказала Лерия. – То есть, нет. Я не понимаю, при чем тут моя дочь? У вас в школе творится черт знает что, а виновата маленькая девочка? Вам самим-то не смешно?

Загогулина на мгновенье потеряла дар речи, а потом вскинула руки, оскалилась и затрясла головой. Воздух вокруг нее сгустился, отчетливо запахло серой.

- Да что вы такое несете? – позабыв о педагогике и вежливости, заорала она. – Ваша дочь – настоящее ходячее бедствие! Все дурацкие, нелепые, необъяснимые случаи происходят лишь в ее присутствии! И начались они именно тогда, когда ваша Волси поступила в нашу школу! Ничего подобного до нее не было! И, кстати, почему вы ушли из прежней школы, а? Причем с прекрасными характеристиками? Молчите? Так я вам скажу – от вас избавились! Откупившись ничего не значащими бумажками. И лично я с удовольствием сделала бы тоже самое, лишь бы защитить своих учеников от вашей… вашей… от вашего чудовища!

Жалко девочку, подумала Лерия. Она только-только начала привыкать, подружилась с ребятишками. Но школу опять придется менять, это ясно. Господи, как же надоело! Когда же это все кончится?

- Вы несете какую-то чушь, - холодно сказала она. – Мы сменили школу, потому что переехали к морю, так нам посоветовали врачи. И вы об этом прекрасно знаете. Но раз вы считаете, что моя дочь виновата… что ж, отлично! Докажите это! Это ведь несложно, правда? Остаточные эманации любых, даже самых слабых заклинаний держатся не менее двух-трех часов. Каждый из нас может уловить их и отследить по ним их генератора. Не можете? Не хватает квалификации? Пригласите опытного педагога со стороны, пусть устроит для вас мастер-класс. А иначе у нас разговора не будет. И вообще, я подумаю насчет пребывания Волси в вашей паршивой школе. Сдается мне, что мою малышку здесь просто травят.

От возмущения Загогулина потеряла дар речи, она побагровела, из горла у нее вырвался задушенный хрип, пальцы рук скрючились, как когти у хищной птицы. Казалось, она сейчас с клекотом бросится на Лерию. Но в это время из-за широкой спины физкультурника высунулась третья, всеми позабытая учительница, совсем еще юная, тоненькая, вчерашняя студентка.

- А можно я? – робко спросила она. – Можно мне? – И подняла руку, как поднимают руки примерные ученицы, желающие дать ответ.

Директор благосклонно взглянул на девушку и кивнул:

- Разумеется, коллега Бригги. Думаю, школьный экзорцист просто обязан высказать свое мнение. Дело ведь нешуточное, речь идет о судьбе ребенка.

Бригги - «нежность» по старо-шаронски, вспомнила Лерия. Это имя ей удивительно идет. Но что станется с милой застенчивой девушкой через десять, двадцать лет? Заматереет, забронзовеет, покроется непробиваемой шкурой толщиной в локоть, научится судить с ходу и рубить с плеча, как все экзорцисты. Трубку научится курить. Но пока одно удовольствие смотреть на нее, так трогательно краснеющую от ключиц до корней пушистых волос.

- Меня зовут Бригги, я школьный экзорцист, - волнуясь, представилась девушка, хотя в этом не было никакой нужды. – Конечно, у меня еще нет большого опыта, но я закончила университет с отличием, очень люблю свою работу и… и вообще очень стараюсь. Вот.

Лерия настороженно кивнула. По собственному опыту она знала, что именно такие – молодые, полные щенячьего энтузиазма и нерастраченных сил специалисты способны если не на все, то на многое. Она сама была такой когда-то.

- В основном я провожу коллективные сеансы, так предусмотрено школьным расписанием, - продолжала Бригги. – Но иногда, в особых случаях, я провожу с детьми индивидуальные занятия. И с Волси тоже. Видите ли, госпожа Лерия, она меня очень заинтересовала.

- Еще бы, - хмуро откликнулась Лерия. – После всех этих грязных слухов и сплетен, после беспочвенных обвинений…

В углу возмущенно каркнула Загогулина, но на нее не обратили внимания.

- Ну… в общем, да, - поколебавшись, призналась экзорцист. – Понимаете, это же уникальный случай! Нельзя было пройти мимо него, это было бы непрофессионально. Да и ребенок… Волси нуждалась в помощи, это было очевидно. Поэтому мой долг…

Очень осторожно, стараясь, чтобы никто не заметил, Лерия приоткрыла свое восприятие… совсем на чуть-чуть, на маленькую щелочку… и сквозь эту щель потянулась к окну, к его вещественной сути. Ну, конечно! Проклятый тролль заколдовал не только дверь, но и окно тоже: оставаясь внешне неизменным, прозрачным и хрупким, стекло, тем не менее, приобрело крепость стальной брони. Пожалуй, сейчас оно могло выдержать прямое попадание боевого дракона или даже артиллерийского снаряда! И Лерия обреченно подумала, что они с дочерью в ловушке, что побег невозможен.

Директор насмешливо улыбнулся краешком губ и еле заметным кивком подтвердил: да, невозможен. А что ты хотела, дорогуша?

Лерия вздохнула и стала слушать Бригги, а та разливалась соловьем. Если, конечно, можно представить себе соловья с горящими глазами и профессиональным нимбом экзорциста над головой.

- … очень довольна. В душе Волси я не нашла ни Зла, ни даже Тени его. Ни малейших следов, представляете? Безупречно чистая душа ярко выраженного младенческого типа!

- Еще бы, - надменно вскинула голову Лерия. – Я со всей ответственностью подхожу к своим родительским обязанностям. Моя дочь прекрасно воспитана.

- Э-э-э, да-да, конечно, - Бригги была явно сбита с толку словами Лерии. – Воспитание, это очень важно и... Но я, собственно, немножко о другом хотела сказать. Понимаете, сама девочка чиста и невинна, она никому не причинила зла, и это мое профессиональное мнение, на котором я настаиваю. Но есть один неприятный момент. Дело в том, что во внешнем слое ауры Волси я обнаружила следы коррозии.

- Что? – испуганно воскликнула Лерия, мгновенно позабыв и о запертой двери, и о запертом окне, и о побеге. – Коррозия? Что это значит? Моя дочь больна? На нее навели порчу?

- Нет, - отрезала Бригги, и столько уверенности было в этом ее коротеньком слове, что Лерия сразу ей поверила. – Никакой порчи, это я вам со всей ответственностью заявляю. Но вот сглаз… Понимаете, механизм воздействия уж очень похож: кто-то опосредованно, через вашу дочку, глазит других людей. И, разумеется, это оставляет следы в ее ауре. Скажите, вы когда-нибудь обращались к сглазнюку?

- Мы каждый год проходим диспансеризацию, - растерянно сказала Лерия. – И нам никто никогда…

Бригге досадливо отмахнулась.

- Я не про поликлинику. Случай с вашей дочкой, это совершенно не их уровень. Мне самой понадобилось несколько сеансов, чтобы я обнаружила у Волси следы коррозии. А что может увидеть участковый сглазнюк за жалкие десять-пятнадцать минут? Нет, вам нужен высококлассный специалист, поверьте. Который найдет сглазное слово, раскрутит всю цепочку и выведет нас на вредителя. Мой вам совет – обратитесь в Институт Сглаза и Порчи, там работают настоящие профессионалы. Дать вам контакты? И, пожалуйста, не затягивайте. Да, пока еще ничего по-настоящему серьезного не случилось, но тут важно не упустить время. Иначе сглазное слово прирастет к личности Волси, и удалить его будет крайне сложно… если вообще возможно… Вы понимаете, о чем я? Как это скажется на будущем девочки? Находиться рядом с ней уже сейчас небезопасно, а лет через десять… - Бригги покачала головой. – Интернат, - прошептала она, направляя свой голос прямо в ухо Лерии. – Специализированный интернат, со всеми вытекающими. Я проходила там практику, я знаю, о чем говорю. Лучше до этого не доводить.

Лерия позволила себе расплакаться. Это было не очень трудно, сказывалось и напряжение последних дней, и этот непростой разговор. Физкультурник, девочка-экзорцист и Загогулина, у которой, в общем-то, было доброе сердце, бросились ее утешать. Лерия всхлипывала, высокохудожественно размазывала тушь по щекам, сморкалась в предложенные платочки, пила воду из протянутых стаканов и благодарила. Волси, получив ментальный щелчок по лбу, осталась на своем стуле, растерянно хлопала глазами и тоже готовилась зареветь.

Паршивая девчонка, думала Лерия, скрываясь за всей этой суетой, как опытный воин скрывается за дымовой завесой. И ведь сколько раз тебе говорили: сделала дело - собери остаточные эманации в кулачок и незаметно выброси. Ты же не разбрасываешь, где попало, фантики от конфет? Нет, ты несешь их в мусорку, как хорошая девочка. Почему же с этим ты поступаешь по-другому? Видишь, к чему это все привело? И что нам теперь делать? Опять школу менять? Или по попе тебе надавать, для вразумления? Когда же ты уже повзрослеешь, Волси?

Я больше не буду, мамочка, каялась испуганная Волси. Не надо по попе. И в другую школу не надо, мне здесь очень нравится.

- Да-да, спасибо, - всхлипывая, говорила Лерия. – Вы уж простите меня… Ну, конечно, я замечала, недавно начала замечать. Но все думала, что девочка повзрослеет, перерастет… Да, согласна, страусиная политика… Да, безответственно… Но ведь еще не поздно? Правда же не поздно все исправить? Бригги, милая, может, вы попробуете? Позанимаетесь с моей дочуркой? Конечно, я все оплачу… О, спасибо, огромное спасибо! Вы такая добрая! Мне кажется, мы сможем обойтись своими силами.

Ни в какой Институт Сглаза мы, конечно, не пойдем, угрюмо думала Лерия. Там настоящие матерые профи, они быстро поймут, что сглаз тут ни при чем. А школьный экзорцист дело другое. Молодая, неопытная девочка, ей нетрудно будет заморочить голову. Но за Волси пора браться всерьез, слишком уж мы ее распустили. Немного дисциплины ей точно не помешает.

- Простите меня, простите, - со слезами на глазах твердила Загогулина. – Я была так несправедлива к Волсичке. Я думала, что она капризная избалованная девчонка… и даже предположить не могла, что все дело в болезни!

Руки физрука хлопотливо порхали вокруг Лерии – вытирали слезы, гладили по голове, нежно похлопывали по спине… иногда чересчур нежно. Сам физрук пялился в потолок и делал вид, что он тут ни при чем. Как его там – Зинир? Красивое имя. И сам он весьма неплох… приятно будет как-нибудь прогуляться с ним по берегу моря, хотя она, Лерия, предпочитает мужчин постарше…

- Гр-р-хм, - сказал тролль, и все замолчали, повернулись и посмотрели на директора, про которого, честно говоря, в суматохе как-то позабыли.

- Пойдём, - сказал он.

Мы прошли в его кабинет, битком набитый книгами, журналами и рукописями, и не все они были религиозного содержания. На столе лежал толстенький ежегодник «Физического вестника» - точно такой же выписывал для школы учитель Белкин. Рядом в живописном беспорядке громоздились книги по химии, истории, естествознанию. Я даже разглядел новый скандальный роман графа Бурлаева – чтиво, на мой взгляд, менее всего подходящее для священника.

- Ничего себе! – вырвалось у меня. – Это же сколько времени надо, чтобы всё это прочитать!

- Я стараюсь, - откликнулся батюшка. – Нужно быть в курсе современных научных воззрений… хотя многие почему-то считают, что особе духовного звания светские знания ни к чему, что с нас достаточно религиозной литературы… Но времени действительно не хватает, в этом ты прав. Поэтому моё образование, скажем так, несколько поверхностное.

Батюшка Питирим плотно закрыл дверь, задернул занавеску на окне (я с удивлением наблюдал за ним), потом встал на стул и распахнул дверцы самой верхней полки из тех, которые были навешаны по всей стене. Достал оттуда что-то, закрыл дверцы и слез со стула.

- Вот, - несколько смущённо сказал он, протягивая мне тощую брошюрку в серо-синей обложке; на обложке злодей в чёрной маске занёс нож над перепуганной красавицей.

- Карманка! – воскликнул я, поражённый до глубины души.

Ну, ладно, я понимаю – химия там, физика. Ладно, допускаю, - граф Бурлаев, прогрессивный, как говорят, автор, пишущий всякую заумь. Но бульварные романы, печатающиеся на отвратительной дешёвой бумаге, продающиеся за грош на каждом углу! Это уже, извините, ни в какие ворота не лезет! То-то наш батюшка прячет эти книжонки, помещающиеся в карман, на самой дальней полке, куда случайно не заглянешь!

Учитель Белкин называет эти книжки низкопробным чтивом, отрыжкой литературы и призывает нас не читать их, чтобы не засорять мозги. Но мы, конечно, читаем. Я, например, очень люблю серию про мальчика-обезьяну: как он, совсем маленький, потерялся в джунглях, а его подобрали и воспитали полуразумные обезьяны, потомки атлантов. Ерундистика, конечно, но читать про его приключения очень увлекательно – он там то и дело кого-то спасает. А мама, например, обожает книжки про цыганку Зару – в неё постоянно влюбляются всякие там принцы, шейхи и цари, но она каждый раз предпочитает какого-нибудь скромного невзрачного работягу. Судя по всему, работяг этих она безжалостно бросает, потому что в начале каждой новой книги она оказывается свободной и готовой к новым любовным приключениям.

Но это мы, обычные люди. Но вот чтобы такой умный, такой достойный человек, как батюшка Питирим, читал нечто подобное! Нет, этого я даже в бреду представить не могу!

- Да-да, - со странной усмешкой сказал батюшка Питирим. – Вот тебе прекрасная иллюстрация на тему, что ничто человеческое нам не чуждо.

Он уселся за письменный стол, безо всякого почтения сдвинул научные труды в сторону и на освободившееся место положил дешёвую книжку, бережно огладил её ладонями.

- «Тайна воскресного садовника» - прочитал я и добавил разочарованно: - А, детектив. Фу.

Читал я детективы – сплошной мордобой и погони. Ну еще похищенные красавицы, наследники и фамильные драгоценности. Мне такое не нравится.

- Не «фу», - строго сказал батюшка Питирим. – Ничего общего с «фу», юноша. Это настоящее добротное чтиво, заставляющее думать, рассуждать логически, тренировать наблюдательность и внимание к мелочам… Елизар Огнев… Это, конечно, псевдоним. Я знаю этого человека, когда-то мы были с ним добрыми приятелями. Всю жизнь он проработал в полиции, в уголовном розыске, да и потом, на пенсии продолжал консультировать своих коллег. Всё, что здесь описано, - батюшка Питирим постучал пальцем по книжке, - всё правда, от первого до последнего слова! Конечно, изменены имена участников и некоторые обстоятельства… Вот, например, что ты подумаешь, если садовник тебе скажет, что у него пропали рабочие перчатки?

Я пожал плечами.

- Ничего не подумаю. Небось, потерял где-то, растяпа. Или выбросил, если они рваные.

Батюшка Питирим кивнул с такой энергией, что у него хрустнуло в шее.

- Вот именно! – воскликнул он. – Так все и подумали – потерял. И отмахнулись от этого малозначительного факта. А сыщик не отмахнулся. Он стал расследовать факт пропажи, и это вывело его на убийцу старого купца. Хотя все вокруг считали, что тот умер от старости… Возьми, - сказал батюшка и протянул мне карманку. – Почитай на досуге. А на обложку не обращай внимания. Причуда издателя, он считает, что так книги лучше продаются.

«Тайну воскресного садовника» я прочитал в ту же ночь. И пришёл в восторг. Хотя нет, сначала я жутко расстроился, потому что не смог угадать, кто же убийца. А потом понял, что угадывать бесполезно, надо, как и говорил батюшка Питирим, обращать внимание на мелочи. Которые в результате и приведут тебя к истине. Перечитал «Тайну…» ещё раз – внимательно, вдумчиво, и тогда уже пришёл в восторг.

А еще я понял, как батюшке Питириму удалось вычислить настоящего бесноватого. Если он читает такие книжки, то для него это раз плюнуть!

***

Осталось рассказать совсем немного.

Когда улеглась шумиха вокруг этого дела, когда меня оправдали, и я со спокойной душой вернулся жить в свой родной дом, мне опять приснилась матушка Вельма. Только в этот раз она была одета, вид имела скромный и богобоязненный, и ничего в ней не осталось от той обнажённой валькирии, что выла от горя над бездонной могилой. Матушка Вельма стояла в своей чистой светлой горнице и строго смотрела на меня.

- Ты ведь никому не расскажешь? – скорее приказала, чем спросила она, и я как-то сразу понял, о чём идет речь.

- Не расскажу, - согласился я. – Честное слово.

Матушка Вельма удовлетворённо кивнула, и я проснулся.

Слово, данное даже во сне, надо держать. Тем более, данное такому человеку, как ведьма – тебе же самому так будет спокойнее. Но ведь думать-то мне никто не запрещал, правда? И вот до чего я додумался в результате.

Спасая меня, матушка Вельма совершила некий обряд, которому я стал невольным свидетелем. Забрасывая землёй разверстую могилу, она боролась за меня с бесом – и проиграла. Потому проиграла, что одержимым оказался не я, а Колька. Наверное, она не имела права совершать этот обряд. Или не должна была – без особого разрешения Конвента, получить которое у неё просто не было времени. И теперь матушка Вельма опасалась, что я начну болтать о своём сне направо и налево, как базарная бабка… пойдут слухи, дойдут до её начальства…

Какое наказание положено ведьмам за нарушение их закона? Не знаю и знать не хочу, у меня и без того голова пухнет от всего, что влезло в неё за последний месяц. Так что будь спокойна, матушка Вельма, я – мужчина и я дал слово!

… Зимой Колькина семья продала дом и уехала – к родным, в тёплые края, как они сказали. А через несколько дней после их отъезда я нашёл в лавке запечатанный конверт без марок и почтовых штемпелей, адресованное лично мне. Заинтригованный, я разорвав конверт, достал письмо: на половинке дешёвой желтоватой бумаги Колькиным почерком было выведено только одно слово.

«Прости»

Больше я о Кольке Комарове ничего не слышал.

И ведь убедил! Иначе бы не видать нам ловчего оборотня. Который безошибочно установил, что я, Василий Лукин, никакой не бесноватый. Нет, конечно, это бы выяснилось и безо всякого оборотня, только поздно. Для меня поздно, я имею в виду. Лежал бы я, мёртвый, на дне пропасти, и вопросы справедливости меня бы уже не волновали.

Так я и сказал батюшке Питириму, когда заявился к нему домой с благодарностью в сердце и с корзинкой в руках. Корзинка соблазнительно благоухала и побулькивала – вишнёвая наливка, которую мастерски готовила моя матушка, была единственной слабостью этого достойного человека.

- Ну что ты, - смущённо запротестовал батюшка Питирим. – Это был мой долг. Как человека и как христианина. Я знал, что ты невиновен и не мог допустить твоего самоубийства – ведь это бы погубило твою душу навеки.

- Знали? – поразился я. – Но как? Если я и сам был уверен, что я – бесяк?

- Догадывался, - поправился батюшка Питирим и отчего-то смутился ещё больше. – Видишь ли, были некоторые обстоятельства, на которые я обратил внимание… Плюс кое-какие умозаключения… Одним словом, я сделал вывод… и очень рад, что не ошибся…

Я тоже был рад. Но с ужасом почувствовал, что чувство глубокой благодарности… нет, оно никуда не исчезло, оно по-прежнему переполняло мою душу. Но поперёк благодарности нагло пёрло недостойное вульгарное любопытство.

Что это за обстоятельства, заслужившие пристальное внимание батюшки Питирима? Которые, между прочим, ускользнули от судьи Птицина, урядника Подкопаева и моего адвоката? И какие умозаключения он сделал из этих обстоятельств? Очень, очень интересно!

Я посмотрел на батюшку Питирима; он посмотрел на меня.

- Не хочешь ли выпить чаю? – неуверенно спросил он. – Если ты, конечно, никуда не торопишься.

Я тут же согласился, и батюшка просиял. Уверен, что ему хотелось поделиться своей историей не меньше, чем мне - выслушать её.

Я ни разу не был в доме батюшки Питирима, но хорошо знал обстановку – прихожанки, убирающиеся по очереди в доме вдового священника, самым подробным образом описывали её. Сени, они же летняя кухня; горница с небольшой печуркой, круглым столом и буфетом. Крашеная дверь слева вела в крошечную спаленку, а дверь справа – в кабинет с массивным письменным столом и огромным количеством книг. И везде – в каждом углу, на подоконниках, на специальных столиках - образа с лампадками; везде, кроме темноватой кухни, куда вёл узенький коридорчик.

Одним словом, бедненько, но чистенько. Аскетично, как бы сказал учитель Белкин.

Мы пили чай. То есть, это я пил чай вприкуску с постным сахаром. А батюшка Питирим пил вишнёвую наливку. Ну как – пил? Подносил рюмочку к носу, вдыхая аромат, жмурился от удовольствия и время от времени делал крошечные глоточки. Молчание затягивалось – ни он, ни я не знали, как приступить к главному. Наконец, я решился.

- А вы всегда подозревали Комара? - выпалил я.

Батюшка Питирим вздрогнул, пролил на белую скатерть несколько рубиновых капель, но, кажется, обрадовался началу разговора.

- Нет, - сказал он чуточку виновато. – Видишь ли, Василий, у меня не было причин сомневаться в твоей виновности. Меня просто коробила та скорость, с которой вершилось… гм… правосудие. Тяп-ляп, вопрос-ответ… а где доказательства? Факты где? Одни голословные утверждения так называемых свидетелей.

Я с недоумением уставился на него.

- То есть как это – голословные утверждения? Они же правду рассказывали! Ничего не наврали! Кому знать, как не мне?

- Кое кто и наврал, - заметил батюшка Питирим. - Но не о них речь, тем более, что судья Птицын – прекрасный человек! – вывел ложносвидетельствующих на чистую воду. Я объясню, что я имею в виду. Возьмём первый зафиксированный случай одержимости.

- Это тот, с Буздачихой? – уточнил я.

- Совершенно верно. Несчастная, озлобленная на жизнь женщина, она готова обвинить в своих неудачах кого угодно… она приходит ко мне на исповедь, так что я знаю, о чём говорю… В тот раз она обвинила тебя, но - на каком основании? Ты ведь был не один, вокруг вас было множество народа. Кто угодно мог быть виновником злосчастного эпизода с корзиной. Верно?

- Ну, в общем, да, - неуверенно согласился я. – Только какое это имеет значение, если были и другие случаи?

- Хорошо, обратимся к ним. Случай с падением школьной доски – вас там было восемь мальчиков. Плюс сторож, плюс учитель Белкин… Кстати, именно он первым заявил о том, что под подозрением находятся все. А не только Василий Лукин. Понимаешь?

- Нет, - сказал я. – При чём тут это? Никого же из них Буздачиха не обвиняла! Да их в тот, в первый раз, никого и не было, только я!

- Вот как? – прищурился батюшка Питирим. – А Коля Комаров? А Егор Самойлов? Помнишь, как я требовал, чтобы ты самым подробным образом перечислил всех, кто был с тобой во время приступов одержимости?

Я помнил. И помнил, что злился на батюшку Питирима, считая, что он занимается ерундой. А оно вон как, оказывается!

- Твои записи мне очень помогли. Я убедился, что приступы одержимости, в которых тебя обвиняли, происходили только тогда, когда рядом с тобой оказывались твои приятели. Но окончательную точку поставил оборотень, который рычал на вас – на тебя и на Колю Комарова. Понимаешь? В одном из вас он почуял бесноватого. То есть, если говорить полицейским языком, он сузил круг подозреваемых до двух человек.

- И тогда вы стали подозревать Кольку?

- Не совсем так. На тот момент вы были для меня кем-то вроде сиамских близнецов, и мне нужно было вас разделить. Кто из вас настоящий одержимый? Ты или Коля? Коля или ты? Вот на какой вопрос я должен был ответить!

Проще всего это было сделать с помощью оборотня, с которым вы с Колей столкнулись. У наших мохнатых братьев по разум поразительное чутьё на бесов, и он, этот оборотень, точно знал, кто из вас одержимый. К сожалению, сам я обратиться напрямую к ним не мог. Мне нужен был посредник.

- Понимаю, - солидно кивнул я. – Вы же священнослужитель, а оборотни, что ни говори, нечистая сила.

Батюшка Питирим взглянул на меня с жалостью, смешанной с раздражением, и тяжело вздохнул.

- Историю надо учить, отрок, - с упрёком сказал он. – Иначе так и останешься необразованным дурачком.

- Я учил, - обиделся я.

- В самом деле? Тогда ты наверняка вспомнишь, что произошло в пятьдесят шестом году Эры Квадрата Опоры?

- Н-ну, - промямлил я, морща лоб и изо всех сил изображая усиленную работу мысли. – Э-э-э… было там вроде что-то такое…

- Было, - согласился батюшка Питирим, не скрывая иронии. – Очень важное событие произошло в тот год, которое аукается нам до сих пор. А именно – шах Кейрин издал фирман о причислении оборотней к иблисовому племени. И призвал очистить священную землю пророка Мухаммеда от дьявольского отродья. Огнём и мечом, между прочим. Другими словами, он объявил оборотням войну. Муфтии его активно поддержали, я бы сказал – с восторгом. – Батюшка помолчал. – Оборотни сражались отчаянно, но их было слишком мало. К тому же они не признавали огнестрельного оружия, поэтому шансов у них не было никаких. Ещё при жизни шаха Кейрина на Аравийском полуострове не осталось ни одного оборотня – единицам удалось спастись, убежать в Европу и Африку, но большинство оказались перебиты самым жестоким образом. Выжившие донесли эту страшную весть своим собратьям в других странах… и только чудо Господне уберегло нас от кровавой каши, которая грозила завариться по всему континенту. Как мыслишь, отрок, им есть за что ненавидеть людей? Особенно священнослужителей, которых они считают главными виновниками всех бед?

- Так это, - сказал я. – Мы-то тут при чём? Мы же православные. Мы им зла никакого не сделали. Наоборот даже! Места под поселения выделяем и вообще дружим.

- Дружим и не ссоримся – разные вещи, - наставительно заметил батюшка Питирим. - А насчёт православных… Так оборотням всё равно, кто ты: христианин, магометанин, иудей или вовсе буддист. Они в наши тонкости не вникают и вникать не собираются. Я священник? Значит, враг. И помощи мне от них ждать не приходится… Вот поэтому я и обратился к Алексею Петровичу, твоему учителю. Он человек высоких душевных качеств, образованный и, к тому же, душой болеет за тебя, обалдуя. Я подумал, что он сумеет поговорить с оборотнями, чтобы выяснить истину.

- И он согласился? – с восторгом спросил я. – Не испугался?

Потому что одно дело повстречаться с оборотнем в городе, а совсем другое – явиться к ним в поселение. Где, прямо скажем, они никому не рады. Никому из людей, я имею в виду.

- Согласился, - кивнул батюшка Питирим. – И с большой охотой. Правда, ничего из этого не вышло – оборотни, хоть и снизошли до разговора с учителем, но в суд явиться отказались наотрез. Сказали, что не вмешиваются в дела людей… Правда, свой клок шерсти мы с них всё таки получили, но об этом чуть позже.

Батюшка Питирим хитро улыбнулся, допил остатки наливки из своей рюмочки, поколебался немного и налил ещё. А мне подлил основательно уже остывшего чаю. Чай перестоялся и горчил, но мне было наплевать. Не чаёвничать же я сюда явился, в самом деле!

- Ну так вот, пока Алексей Петрович налаживал контакт с оборотнями, я тоже не сидел, сложа руки, - продолжал батюшка Питирим. – Я, например, выяснил, что наш бес оказался одноразовым.

- Какой там одноразовый? – не согласился я. – Вон сколько он меня мучил! Ну, не меня, а Кольку, но это всё равно.

- Одноразовый бес в данном случае означает, что он совершает по одному злому поступку в день, - объяснил батюшка Питирим. – На большее у него сил не хватает. И, с одной стороны, это очень хорошо, меньше пострадавших. А с другой – плохо. Для тебя прежде всего. Ведь соверши бес второе, третье злодеяние в день, истина открылась бы очень быстро. Понимаешь? Не мог Коля Комаров находиться рядом с тобой безотлучно круглые сутки, а, значит, эти дополнительные приступы бесноватости случились бы без тебя. И всем всё стало бы ясно. А так… Коле всего и надо было оказаться рядом с тобой во время приступа, а потом всё, свободен, и целые сутки живи спокойно. До следующего приступа.

- Ну надо же, - покачал я головой. – И как он так ухитрялся подгадать? Или что, бес проявляет себя в одно и то же время? Как по расписанию?

- Можно и так сказать, - согласился батюшка. – Но самое главное тут, что одержимый чувствует своего беса, ощущает растущее напряжение и может довольно точно предсказать сам момент катарсиса. Некоторые из тех, кто силён духом, могут даже оттянуть приступ. Отложить его на какое-то время. Но ужас весь в том, что катарсис неизбежен.

Я вспомнил, как Комар буквально навязывал мне своё общество, когда все вокруг считали меня бесноватым. Я-то, дурак, думал, что он – мой единственный, самый верный друг, а он просто всё уже знал про себя. Знал и пытался свалить на меня свою вину.

Ладно, не хочу я об этом думать. Тем более что я давно его простил.

- Ещё один момент очень меня смущал, - продолжал меж тем батюшка Питирим. – Ты уже сидел в беситории, надёжно ограждённый каменными стенами… а несчастные случаи вокруг тебя продолжали происходить!

- Колька, - вздохнул я. – Я понял.

Батюшка Питирим погрозил мне пальцем.

- Ты очень долго выгораживал своего друга, - с упрёком сказал он. – Но когда ты рассказал, что Коля Комаров приходит ночами под стены беситории, для меня всё стало ясно. Я уже знал, кто из вас бесноватый. Но знать и доказать – это разные вещи. Мы говорили об этом с судьёй Птициным – весьма достойный человек, который очень близко к сердцу принял твою судьбу. Он предложил увезти тебя в другой город, чтобы увеличить расстояние между тобой и твоим другом. В этом случае Коля либо последовал бы за тобой, чтобы и дальше морочить всем головы, либо остался в Красногорске - один на один со своим бесом. Это было хорошее решение, только перевозку одержимых осуществляет исключительно Квизорский Департамент. А ты, сын мой, наотрез отказывался обращаться к квизорам и даже адвокату своему запретил это делать.

- Я не знал, - уныло сказал я. – Я боялся.

И зря, как оказалось! Эти квизоры, они подоспели в последний момент – Колька мог вспыхнуть с минуты на минуту. А они погрузили его в особое состояние, сковали его своими специальными квизорскими верёвками, чтобы бес не вырвался, и увезли. Твёрдо пообещав спасти Кольке жизнь.

- Итак, мне нужны были твёрдые доказательства твоей невиновности. Мне, видишь ли, не хотелось, чтобы оправданием тебе послужила твоя смерть. Да, после твоего самоубийства вина Коли Комарова стала бы очевидна… только вот тебя уже было бы не вернуть. На оборотней надежда была слабая, хотя учитель Белкин не оставлял своих попыток уговорить их на сотрудничество. Что мне оставалось? Следить за процессом, перечитывать протоколы и – думать. Сопоставлять факты и делать выводы. Я был уверен – раз ты невиновен, доказательства этому обязательно найдутся! Главное, не сдаваться. И я оказался прав!

Батюшка Питирим раскраснелся, у него блестели глаза, и он был ужасно горд собой. Имел на это все основания, между прочим – если бы не он, не топтал бы я сейчас эту грешную землю.

- Случай с кузнецом. Помнишь?

Ещё бы я не помнил! Да меня до сих пор в дрожь кидает, ведь я был уверен тогда, что убил человека!

- Я исходил из того, что ты не одержимый. Но ребёнок-то ведь пострадал, это факт! Что же произошло на самом деле? Я рассматривал два варианта. Первый – это был банальный несчастный случай, не имеющий никакого отношения к одержимости. И второй – что бесноватый, настоящий бесноватый, прятался где-то неподалёку. Но кузнец уверенно заявил, что вас было трое – он сам, его маленький сын и ты. Правда, я не слишком доверял словам отца, у которого едва не погиб ребёнок, но это было исключительно моё личное, ничем не подтверждённое мнение. Судья Птицын пообещал, что вытрясет из кузнеца все подробности, и ему это удалось! Вдруг оказалось, что неподалёку оказался ещё один юноша. Который пообещал позвать врача, но так и не позвал. И пусть кузнец не смог описать его внешность, я был уверен, что это Коля Комаров.

- А вдруг это был не Колька? – спросил я. – Вдруг это был просто прохожий?

- Ни в коем случае! – уверенно объявил батюшка Питирим. – Ну вот представь – идешь ты себе, и вдруг тебе навстречу бежит человек, несёт на руках окровавленного ребёнка и кричит, что срочно нужен врач. Что ты сделаешь?

- Побегу за врачом, конечно,- сказал я, пожимая плечами. – Любой бы побежал.

- Вот именно! – вскричал батюшка. – Вот именно! И побежал бы, и вызвал, да ещё и назад с врачом поехал бы, чтобы дорогу указать! Ну или хотя бы узнать, чем дело кончилось. А что сделал наш «прохожий»? Он удрал – об этом мы можем судить по тому, что ни врач, ни матушка Вельма ничего не знали о ранении сына кузнеца. А я говорю, что он скрылся с места преступления! – Батюшка Питирим до того разошёлся, что стукнул кулаком по столу. – Он понимал, что его обязательно спросят, что он делал рядом с кузницей, причём в тот самый трагический момент. Опасался, что его начнут подозревать. И скрылся, надеясь на то, что кузнец его не запомнит. Так и случилось! Так что вывод отсюда может быть только один – этот «прохожий» был лицом заинтересованным. Иными словами – бесноватым, желающим до последней возможности скрывать факт своей одержимости. А кого я уже подозревал? Напомни.

- Да, - грустно сказал я. – Вы правы. Это был Колька.

- Как только я это понял, я отправился к кузнице и хорошенько обшарил там все вокруг.

- Зачем? - поразился я.

- Что значит – зачем? Я искал улики, какие-нибудь следы… всё, что может указать на личность преступника.

- Ого! – воскликнул я, с восхищением глядя на старого священника. – Да вы прям настоящий сыщик, батюшка! И как, нашли что-нибудь?

- Нашел, - с напускной скромностью подтвердил он. – В зарослях лопуха возле угольного сарая… Погоди, сам увидишь.

Батюшка Питирим встал и прошёл в свой кабинет. Дверь он за собой не закрыл, и я видел, как он выдвигает и обшаривает ящики своего письменного стола. Вдруг он издал радостный возглас и быстро вернулся ко мне, держа в руках нечто, завёрнутое в клетчатый носовой платок. Положив платок на обеденный стол, он аккуратно развернул его, и перед моим взором предстал кусок деревяшки. Совершенно обычной, ничем не примечательной деревяшки размером с ладонь, с одной стороны сохраняющей еще остатки гладкой, зеленовато-серой коры.

- Что это? – после долгого молчания спросил я.

- Осина, - охотно просветил меня батюшка Питирим. – Род тополевых, семейство ивовых.

- Гм, - сказал я. – Ну и что сие означает?

- Осина широко используется в строительстве, для изготовления мебели и… - старый священник хитро прищурился и уставился на меня.

- И?..

- И в качестве сдерживающего фактора для бесов! – с торжеством воскликнул он. – Вероятно, из-за её горького вкуса.

- Да ну? – воскликнул я. – Правда, что ли?

- Не знаю. Не думаю. Скорее всего, обычное суеверие, как с чесноком. Да это и не важно. Важно то, что Коля так думал!

- С чего это вы взяли?

- Сам посмотри. Видишь – следы зубов…

Я посмотрел. Какие-то еле заметные вмятины на деревяшке и в самом деле были, но я бы ни за что не признал в них отпечатки зубов. Так я батюшке Питириму и сказал. И добавил, что даже если это и так, то как понять, кому они принадлежат? Может, собаке?

- Верно мыслишь, - похвалил меня батюшка. – Я тоже так подумал, поэтому взял свою находку и отправился к Вельяминову, нашему стоматологу. Он держит кабинет возле вокзала, знаешь? Хотя откуда тебе знать, у тебя зубы молодые, здоровые. Попросил дать профессиональное заключение. И вот что он мне сказал… точнее, дал… Погоди минуточку.

Он снова скрылся в своём кабинете, но через несколько секунд вернулся и подал мне сложенный листок бумаги. Я развернул и увидел карандашный рисунок – два ряда сомкнутых зубов, верхний и нижний. В верхнем ряду не хватало одного зуба – правого резца.

То-то батюшка Питирим интересовался, когда Колька потерял зуб!

Мне всё было ясно. Бедный Колька! Он изо всех сил старался сдерживать своего беса, но – не получалось. Или, наоборот, всё у него получилось? Поэтому-то Антоха, сын кузнеца, оказался всего лишь ранен. А не убит, как могло случиться, ударь Колькин бес в полную силу.

- Это была улика, и улика весомая! С нею я отправился к судье Птицину. Увы, мне не повезло – накануне ночью у Аркадия Ивановича случился приступ желчнокаменной болезни, и его увезли в Светлогорск, в госпиталь. Конечно, нам прислали другого судью, некоего Гвоздикова, но тот ни во что вникать не стал. Для него всё было ясно… да и твоё признание кое-что значило. Этот Гвоздиков даже попенял Аркадию Ивановичу, что тот так сильно затянул дело.

- У меня был другой судья? – удивился я. – Надо же, не знал.

- Моя вина, - батюшка Питирим покаянно склонил голову. – Конечно, адвокат должен был поставить тебя в известность… я понадеялся на него, и напрасно. Я слишком увлёкся расследованием и слишком мало уделял тебе внимания, как твой духовник. Прости меня, сын мой.

- Да что вы! – я вскочил и взмахнул руками, чуть не сбив со стола чашку. – Да если бы не вы, батюшка! Я вам по гроб жизни… всё, что хотите! Вот ей-Богу!

Батюшка Питирим погрозил мне пальцем.

- Не стоит разбрасываться такими обещаниями, Василёк. А вдруг я попрошу тебя поступить в духовную семинарию? Шучу, шучу! – поспешно воскликнул он, видя, как вытягивается моё лицо. – Живи, как знаешь, Бог с тобой, лишь бы хорошим человеком вырос… Но вернёмся к нашим баранам.

- Реверну а но мутон, - пробормотал я.

Ну, батюшка Питирим! Так и заикой сделаться недолго! Я – священник? Да мне в страшном сне такое не привидится! Хорошо еще, что у нашего батюшки чувство юмора есть – редкое, говорят, явление среди священнослужителей.

- Мне долго не давал покоя один вопрос: почему во время твоего добровольного самозаточения с твоими родными ничего не происходило? Ведь Николай, как ты рассказывал, приходил к тебе каждый день и проводил с тобой много времени. Как бы ни был слаб бес, долго сдерживать его Коля не мог. Не в человеческих силах это. Так что какие-то неприятности должны были случаться. Но их не было!

- И правда! – удивился я. – А почему?

Батюшка Питирим мягко улыбнулся.

- У тебя очень хорошие родители, сын мой. Люби их и почитай. Как только я узнал, что маленькую Стешу отправили погостить к Михаилу, вашему брату, всё встало на свои места.

- Они скрывали! – ахнул я, потрясённый до глубины души. – Я причинял им зло… ну, тогда мы все думали, что это я… а они скрывали это!

- Совершенно верно, - кивнул священник. – Конечно, они поступили неправильно, не по закону. Но я не могу осуждать их за это – они бились за тебя, как могли, как умели. Любовь, Василёк, это могучая сила, она способна менять даже судьбы миров, а не только простых людей. Ты поймёшь это, когда придет твое время.

- Неужели они не боялись? – пробормотал я, качая головой. – Я бы так не смог, наверное.

- Боялись, конечно. Но любовь к тебе оказалась сильнее страха. Сын, которого они считали бесноватым, был обречён, он умирал. И они хотели быть с тобой до конца.

Мама, папа… Как часто я обижался на вас! Считал ваши упрёки несправедливыми, наставления – нудными, а самих вас – брюзгливыми стариками, безнадёжно отставшими от жизни. Наверное, в чём-то вы и в самом деле бывали не правы, но все эти мелочи меркнут перед вашей самоотверженной любовью ко мне! Чем я смогу отплатить вам за готовность пожертвовать собой?

Да, но батюшка-то наш каков! Своим молчанием он фактически покрывал пособников одержимого… а это, как ни крути, тоже преступление.

- Вы ведь не на исповеди об этом узнали, правда? – сказал я. – И никому ничего не сказали!

- Ну, видишь ли, это всего лишь мои догадки, - уклончиво сказал батюшка Питирим. – Мало ли что может взбрести старику в голову? И что? С каждой ерундой бежать к властям? Отрывать занятых людей от важных дел? И потом, существует вероятность, что бедный Коля сбрасывал бесовские эманации на стороне, и лишь после этого, уже обезвреженный, приходил к тебе. – Он усмехнулся. - Я могу назвать с десяток причин, почему в твоём доме не происходило ничего плохого, и все они будут должным образом аргументированы и – недоказуемы!

- Я понял, - смиренно сказал я.

Конечно, батюшка Питирим преступил закон, покрывая моих родителей. Но если он был уверен, что я не виновен, и оказался прав, то какое это имеет значение? Кто его осудит? Уж точно не я!

- Я пытался добиться пересмотра дела у Гвоздикова, - продолжал священник. - Бесполезно, он уже для себя всё решил. А ты, мой мальчик, только подливал масла в огонь. Если бы ты покорно дожидался своего естественного конца, у меня было бы время обратиться в нужные инстанции. Но ты решил навсегда покончить с бесом посредством самоубийства, и это загоняло меня в жёсткий цейтнот. Мне надо было спешить.

Батюшка Питирим замолчал, выпрямившись и вскинув голову. Он смотрел сквозь меня, в прошлое – брови сведены к переносице, губы плотно сжаты, вокруг рта залегли жесткие складки. И глаза… не бывает таких глаз у мирного верослужителя! Не должно быть! Я впервые видел его таким, и мне стало как-то неуютно. Страшновато даже, словно не батюшка Питирим сидел рядом, а самозванец, подменыш, бесовскими чарами принявший облик старого священника.

- Я думал, у меня нет выбора, - глухо проговорил батюшка, и я душой, кожей, печёнкой почувствовал, что не ко мне он обращается, а к кому-то, кто незримо присутствовал здесь и сейчас. Может, к Богу? – Разве мог я допустить, чтобы чистая душа навеки погубила себя? Разве мог смотреть, как торжествует бес, и не делать ничего? Взять грех на душу, и без того уже отягощённую, - не в этом ли был мой долг? Моё предназначение?

Лицо батюшки Питирима исказилось, словно от внезапной боли, побелевшие пальцы вцепились в край стола, на лбу выступили крупные капли пота. А потом он шумно выдохнул, медленно перекрестился и посмотрел на меня.

- Уберег меня Господь, - сказал он и улыбнулся. С облегчением, как мне показалось. – Не дал свершиться задуманному. Глуп человек и жалок, Божий промысел ему не доступен. Оттого и суетимся мы сверх всякой меры, не доверяя Отцу своему Небесному. Слышал такое выражение, Василёк – хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах? Так это про меня.

Очень мне хотелось узнать, что же такое батюшка Питирим задумал для моего спасения? Но, глядя на него, я отчётливо понимал – не скажет. Ни за что! Хоть на кусочки его режь, хоть огнём пали. Ну и ладно, у каждого из нас есть свои тайны, нечего человеку в душу лезть.

- Забыл я, что Господь наша опора среди бури, наша надежда и спасение. Возгордился, сам захотел судьбами человеков распоряжаться…

- Так что случилось-то, батюшка Питирим? – перебил я, сбивая священника с высокого слога.

Не люблю я проповеди. Терплю, куда деваться, но – не люблю. Батюшка вздрогнул и словно бы очнулся.

- Да, - сказал он, виновато моргая. – Конечно. Тебя же интересует история твоего спасения. Что ж, изволь. Это было заключительное заседание суда, когда должен быть оглашён приговор одному честному, но глупому юноше.

- Чего это сразу - глупому? – обиделся я.

- В силу возраста, сын мой. Молодости свойственны честность и глупость… но это, увы, пройдёт. Мы все умнеем со временем… Так вот, когда судья ударил молотком и приговор вступил в законную силу, я был в полном отчаянии. Я уже был готов… впрочем, тебе не надо знать, что я собирался сделать… И в это время ко мне подошёл твой учитель, Белкин. Он был очень расстроен. Дело в том, что он не оставлял попыток уговорить оборотней явиться в суд. Точнее – одного оборотня, который, как казалось Алексею Петровичу, был похож на портрет, составленный с твоих слов. Оборотень упирался, Белкин наседал. В конце концов оборотень пришёл в бешенство и крикнул, что он не джэймо и с людьми не якшается.

- Джэймо? – переспросил я. – Это кто ещё такой?

- Оборотень-предатель, оборотень-изгой, - объяснил батюшка Питирим. – Тот, который оставил своё племя и живёт среди людей. И даже, негодяй этакий, сотрудничает с Квизорским Департаментом! Ну? – с торжеством воскликнул батюшка Питирим. – Понимаешь, о чём речь?

- Нет, - честно сказал я, и старик посмотрел на меня с жалостью.

- Ну как же, Василёк? Оборотень, который сотрудничает с квизорами! Иными словами – служивый оборотень, оборотень-квизор! Я, как услышал это, сразу понял, что это мой шанс. Наш с тобой шанс! И очень неплохой.

- Да? – глупо спросил я. Я по-прежнему ничего не понимал.

- Разумеется! Я был уверен… точнее, надеялся… что оборотень, даже став квизором, не теряет своей природы. И способен учуять бесноватого.

- Ага! – воскликнул я, начиная прозревать.

- Именно! В общем, я украл коня у нашего урядника и помчался в Светлогорск. У меня оставалось меньше суток, ведь утром ты должен был умереть. А еще надо было уговорить квизоров помочь нам, потом вернуться назад… Бедное животное! Я бы погубил Грома, но его спасли квизорские конюхи, тоже оборотни, кстати, - выходили, вылечили… Мне повезло – бюрократия квизорам чужда. Все эти многочисленные бумажки, инстанции. Нет! Первый же офицер, к которому я обратился, проникся серьёзностью момента и с ходу развил бурную деятельность… Ну а дальше ты всё знаешь, - закончил батюшка Питирим. – Мы успели вовремя, хотя и в последний момент. И спасли одного славного юношу от неминуемой гибели. Точнее, двух юношей.

- Значит, с Колькой всё будет в порядке? – робко спросил я. – Квизоры ему помогут?

- Всё в руках Божьих, сын мой, - вздохнул священник и перекрестился. – Будем надеяться.

окончание следует

- Рухлядь – это корзина? Я правильно понимаю?

- Да какая там корзина? Говорю же – рухлядь. Уж она латала её, латала. Я её как-то в растопку кинула, так она крик подняла. Мол, по миру её пустим…

- Крик подняла потерпевшая? Буздаева Марфа Игоревна?

- А то кто же ещё?

- То есть вы утверждаете, что корзина, принадлежавшая вашей свекрови, была настолько ветхая, что не выдержала тяжести груза и развалилась естественным образом?

- Чего?

- Корзинка сама развалилась? Или от бесов?

- Да какие там бесы? Говорю же – рухлядь. Сама развалилась, сама. Жадная у меня свекровка, это вам кто хошь скажет. Да вы, господин хороший, сами посмотрите, в каком рванье мы с дочкой ходим! Это же стыдобища! Мне на Рождество сеструха платочек подарила, голубенький, так она отняла и спрятала. Внучке на свадьбу, говорит. А сама, небось, уже продала.

- Кто у вас платочек отнял? Ваша свекровь? Буздаева Марфа Игоревна?

- Она самая. Скряга! Сколько лет с ней мучаюсь.

- Достаточно, свидетельница.

- Вы бы усовестили её, господин хороший. Я-то ладно…

- Свидетельница, достаточно!

- … а вот дочку жалко. Кто её замуж возьмёт, оборвыша?

- Свидетельница, займите своё место!

***

- Свидетель, ваше имя и должность?

- Белкин Алексей Петрович. Преподаватель математики в мужской школе номер два.

- Третьего июня в вашем классе произошёл инцидент – со стены упала грифельная доска. Что вы можете сказать по этому поводу?

- Только одно – школа давно уже требует ремонта. Не буду вдаваться в ненужные подробности, но я неоднократно подавал докладные записки нашему уважаемому директору. Можете проверить, за последний год их немало накопилось.

(Директор красен от смущения. Он пытается оправдаться, бубнит о смете, о недостаточном финансировании, но судья пресекает реплики с места)

- То есть, господин Белкин, вы уверены, что падение грифельной доски произошло исключительно вследствие изношенности здания?

- Н-ну, прям вот так категорично я бы не стал этого утверждать. Просто это первое, что пришло мне в голову при сложившихся обстоятельствах. Хотя, конечно…

- Продолжайте.

- Если вы позволите мне высказать моё личное мнение…

- Для этого вы здесь, господин Белкин.

- Тогда вот что я хочу сказать. Да, полностью отрицать воздействие одержимости в известном мне эпизоде я не могу. Но и обвинить кого-то конкретного… Почему именно Василий Лукин? На моём факультативе присутствовало восемь мальчиков. Плюс я сам. Плюс вахтер… он, конечно, находился вне класса в данный момент, но он мог проходить мимо. Понимаете, о чём я? Эманации одержимости могли исходить от любого из нас. Стены в нашей школе не такие основательные, как в беситории.

- Скажите, свидетель. Этот факультатив, во время которого произошёл инцидент, он был последним?

- Нет, разумеется. Мне выделили другое помещение, и я продолжил занятия.

- Занятия проходили в том же составе?

- Нет.

- Кто-то отсутствовал? Или, наоборот, учеников у вас прибавилось?

- Отсутствовал Василий Лукин, мой выпускник.

- На этих занятиях, без предполагаемого обвиняемого, происходило что-нибудь такое, о чём вы хотели бы рассказать суду?

- Нет. Занятия проходили обычно, без эксцессов.

- Благодарю вас, свидетель. Можете занять своё место.

- Господин судья, позвольте одно соображение!

- Мы вас слушаем. Только будьте кратки.

- Да, конечно, я не отниму много времени. Я понимаю, все обстоятельства складываются против Василия Лукина. Но я навещал мальчика в период его добровольного затворничества, разговаривал с его родителями. И они утверждают, что ни с ними, ни с соседями, не происходило ничего такого, что можно было бы приписать воздействию беса.

- Господин Белкин, а вам известно, почему суд не привлекает родственников предполагаемого одержимого в качестве свидетелей? Хотя, о чём это я? Конечно, известно, вы человек образованный. Но я напомню всем остальным – родственники могут быть необъективными. Иными словами, мать и отец запросто могут соврать, чтобы выгородить своего сына. И, тем не менее, суд благодарит вас за ценную информацию.

***

- Представьтесь, потерпевший.

- Кузнец я. Трофим Лукич.

- Фамилия?

- Безугловы мы. Меня все знают. И батю моего, тоже кузнецом был, покуда спину не сорвал.

- Расскажите, что произошло в тот день, когда обвиняемый Василий Лукин пришёл к вам за оборотными ножами.

- Да уж произошло! Чуть мальца моего, Тошку, на тот свет не отправил, бесяк! Я его в кузню-то не пустил, ножи на порог положил. Забирай, говорю. И сам – подальше, подальше от него. Ну, он подошёл, ножики взял, а сам глазом своим бесовским – зырк. Да прямо в кузню! Мимо меня, значит, - у меня-то в руке арматурина была, побоялся со мной связываться. Так на мальца моего глаз положил, чёртово семя! Слышу, пацан у меня за спиной как вскрикнет! Тоненько так, как заяц. Повернулся, смотрю, а Тошка на полу, кровью обливается. Что его спасло? Чудо Господнее, не иначе – не успел я косу наточить, по шкурке чиркнула. А бесяк, как увидел, что натворил, ноги в руки и бежать. Да так припустил, что и на поезде не догонишь, во как!

- Скажите, потерпевший, во дворе кузницы у вас растёт трава?

- Чёй-то не пойму я, куда вы клоните, господин хороший.

- Отвечайте на вопрос!

- Не, не растёт. У меня же кузня, понимать надо. Одна искра, и полыхнуть может, ежели сухостой. Так что да, обкашиваю я все.

- А дальше, за двором?

- А дальше не моё дело.

- Отвечайте на вопрос.

- Ну, растёт. Кусты да бурьян. А что? Мне не мешает.

- Мог ли в тот день кто-нибудь спрятаться в этих зарослях?

- Да кому ж там прятаться?

- Отвечайте на вопрос!

- А я знаю? Только мне и делов, как по бурьяну лазить. Ну, забредёт иной раз скотина какая-нибудь. Или парень девку затащит, пообжиматься. У меня там, когда акация цветёт, очень приятственно становится. А запах – медовый прям! Я и сам душой мягчаю.

- А в тот день вы кого-нибудь видели в зарослях?

- Не, никого.

- Точно никого? И поклясться можете? Учтите, потерпевший, вы обязаны будете расписаться в протоколе. А протокол в Квизорский Департамент уйдёт.

- Точно никого. Вроде как. Да и не до того мне было, господин хороший! У меня сынок кровью исходит, Богу душу отдаёт. Я ему рану-то кое-как тряпицей закрыл, самого на руки и бегом в город. А какой из меня бегун? Хорошо, мальчонка какой-то случился неподалёку. Я ему кричу, значит: беги, милый, беги к дохтуру, пусть сюда как ветер летит.

- Получается, всё же был кто-то?

- Получается, был.

- И как он выглядел? Описать сможете? Рост, возраст? Хотя бы примерно?

- Так не запомнил я. Да и не приглядывался. Пацан и пацан себе. Светленький, вроде. А может и нет. Постарше моего Тошки, повыше и в плечах пошире.

- Хорошо. И что было дальше?

- Ну, что… Пацан в город побёг, я за ним. А сынок мне и говорит: папань, поставь меня, я сам пойду. Ну, поставил я его, тряпицу снял. А там царапина, навроде как кошка когтём подрала. И кровь уже остановилась.

- Но вы же сами говорили, что сын истекал кровью. Значит, рана была серьёзная?

- Так это мне со страху почудилось, господин хороший. Испугался я очень, сынок всё-таки.

- Дальше.

- А дальше дал я Тошке тумака на радостях и пошли мы обратно в кузню.

- А что доктор сказал?

- Какой дохтур?

- За которым вы незнакомого мальчика послали!

- Так не было дохтура-то. Да и на кой он нам нужен, если без него обошлись?

- То есть, я правильно вас понял, что доктор к вам не приходил? Ни в кузницу, ни домой?

- Не, не приходил.

- А наша ведьма, матушка Вельма? Может, она заходила, интересовалась здоровьем Антона?

- Так я ж за ней не посылал. Она же травница. Ну, повитуха ещё. А когда шея располосована, чем она поможет? Тут именно что дохтур нужен, чтобы всё на место пришил.

- То есть ведьма тоже не приходила?

- Не.

- А мальчика этого вы больше не видели?

- Который за помощью побёг? Не, не видал.

- Скажите, потерпевший, а сын ваш, Антон, он как, способный к кузнечному делу? Ловко ли он с инструментом обращается?

- Да ничего, подходяще. Но тут рано чего говорить. Вот в силу войдёт, тогда посмотрим.

- Достаточно, свидетель. Займите своё место.

***

- Кузовицын Алексей Дмитриевич, земской доктор. После университета был направлен в ваш прекрасный город, тут и осел.

- Свидетель, вы слышали показания кузнеца Безуглова?

- До последнего слова!

- Что вы можете сказать по существу вопроса?

- Только одно – четырнадцатого июня вызовов у меня не было. Не только срочных, вообще никаких. Я специально сверился с журналом регистрации. На амбулаторном приёме у меня было четверо пациентов… вот, пожалуйста, список, диагнозы…

- Вы предусмотрительны.

- А как же! Я же доктор! И, обратите внимание, Антона Безуглова в этом списке нет. Я вообще узнал об этом происшествии, только когда мне вручили повестку.

- То есть Антона Безуглова вы не видели?

- Отчего же? Видел, конечно. Он был моим пациентом в прошлом году, когда подхватил свинку. И месяц назад – я зашил ему порез на ноге. Но в тот день, о котором идет речь, - нет, мы с ним не встречались. И потом тоже. Безугловы ко мне не обращались.

- Не могли бы вы сейчас осмотреть ребёнка и сказать, насколько серьёзной была рана?

(Антону Безуглову десять лет, но из-за крепкого телосложения он выглядит старше. Парень покорно расстегивает ворот чистой рубахи, подставляет шею для обследования. Его отец тревожно хмурится. Доктор Кузовицин внимательно осматривает тонкий, почти незаметный шрам, мнёт его пальцами, хмыкает и разворачивает Антона так, чтобы судье была видна его шея)

- Вы сказали «рана»? Это не рана, господин судья, это банальная царапина. Конечно, если бы лезвие пошло так или так, и вошло глубже… К счастью, мальчику несказанно повезло, ни о каких сколь ни будь серьезных последствиях и речи не идёт.

***

- Представьтесь, свидетельница.

- Матушка Вельма, дипломированная ведьма. Мирское имя я, как вы понимаете, произносить не могу. Но вы можете сделать запрос в Конвент.

- В этом нет нужды. Скажите, свидетельница, к вам обращался Безуглов Трофим Лукич, кузнец? По поводу ранения своего малолетнего сына?

- Нет, господин судья, не обращался. Меня вообще в тот день в городе не было.

- Ещё один вопрос - вы хорошо знаете обвиняемого Василия Лукина?

- Я лечила его, как и многих других детей нашего города. Последний раз это было зимой.

- Недавно вы посещали его в беситории. По какой причине?

- Мальчик заболел, меня вызвал урядник Подкопаев.

- Какой диагноз вы поставили обвиняемому?

- Обычная простуда, ничего серьёзного. Отвар бузины с мёдом быстро поставил его на ноги.

- Скажите, матушка Вельма, вы заметили разницу между Василием сегодняшним и тем, кого вы лечили зимой? Другими словами, можете ли вы подтвердить или опровергнуть его бесноватость? Ведьмы, кажется, на это способны?

- Увы, господин судья, я не могу этого сделать. Для этого надо окончить дополнительные курсы при Квизорской Академии. Я подавала заявление, но не прошла собеседование. Очевидно, меня сочли недостаточно способной.

- Очень жаль.

- И мне тоже, господин судья. Могу я задать один вопрос?

- Пожалуй. Только не факт, что вы получите ответ.

- Скажите, вы посылали за квизором? Не в обиду вам будет сказано, но в одержимости любой квизор разбирается получше всех нас, вместе взятых.

- Это компетенция адвоката. Его и спросим.

***

- Господин адвокат, сейчас я опрошу вас, как свидетеля. У вас есть возражения?

- Никаких, ваша честь.

- В таком случае, представьтесь.

- Полоскаев Мирон Аркадьевич, дипломированный адвокат третьего ранга.

- Вы беседовали с вашим подзащитным. Он вам рассказывал о встрече с оборотнем, который едва не напал на него?

- Н-ну… так, в общих чертах.

- Вы отыскали этого оборотня?

- Нет. А зачем? Для дела этот эпизод не имеет никакого значения, а реакция оборотня вполне определенно говорит о бесноватости моего подзащитного.

- Но рядом с Василием Лукиным, насколько я знаю, находился ещё один юноша, одноклассник подозреваемого. Как вы можете быть уверены, на кого из них среагировал оборотень?

- Для меня это очевидно. К тому же, вы не хуже меня знаете, что это за публика, наши оборотни. В суд их никаким калачом не заманишь, они вообще не интересуются нашими, человеческими делами.

- Так вы что же, совсем не собираетесь защищать своего клиента?

- Перекладывая его вину на постороннего, ни в чём не повинного человека? Поймите, ваша честь, все улики указывают на моего подзащитного. Увы, но это так. Взять хотя бы случай с сыном кузнеца – в эпизоде участвовали трое, двое из них потерпевшие. Вы сами допрашивали кузнеца, он уверенно заявил, что никаких других посторонних, кроме Василия Лукина, в тот момент не было. Дело, по-моему, яснее ясного. И всё, что я могу сделать для подзащитного, это обеспечить беспристрастное правосудие.

- Предположим. Но запрос в Квизорский Департамент вы сделали?

- Э-э-э… собственно, нет.

- Почему? Это входит в ваши прямые обязанности.

- Мне запретил сам подсудимый. Причём, в самой категоричной форме.

- Обвиняемый Василий Лукин – несовершеннолетний. Он может не отдавать себе отчёт в серьезности своего положения. А вы, как адвокат, имеете полное право представлять его интересы в полном объёме.

- В принципе, да. Но в данном случае… Видите ли, ваша честь, я достаточно подробно изучил вопрос одержимости. И знаю, что агрессия беса может внезапно и довольно существенно возрасти в случае оказания ему сопротивления. Я глубоко убеждён, что устами моего подзащитного говорил бес. И если бес не хочет, чтобы я обращался к квизорам, то я не буду обращаться к квизорам. Во избежание.

- Другими словами, вы струсили, господин Полоскаев?

- Я вас умоляю, ваша честь! Какая трусость? Я просто проявляю разумную осторожность. И, между прочим, делаю это в интересах моего подзащитного. Чем ему поможет мёртвый адвокат?

***

Я и в самом деле запретил адвокату слать запрос в Квизорский Департамент. Мне было страшно, я не хотел становиться объектом квизорских экспериментов – наверняка болезненных и мучительных. Правда, я надеялся, что Полоскаев меня переубедит, скажет, что мои страхи яйца выеденного не стоят. Но он только обрадовался. Больше мы к этому вопросу не возвращались.

Что же касается судебных заседаний – урядник Подкопаев добросовестно приносил мне все протоколы, которые я обязан был прочитать и подписать. Я буквально тонул в этой груде бумаг, у меня болели глаза от бесконечного чтения. А уж сколько керосина я сжёг, занимаясь никому не нужным делом!

Да, протоколов было много, но запомнились мне именно эти. Наверно, потому, что батюшка Питрим изучал их с особым вниманием. Он каждый день приходил ко мне, усаживался за стол и погружался в чтение. Он хмурился, кусал губы, что-то записывал себе в блокнот, а потом приставал ко мне с вопросами, смысла которых я не понимал. Да и не старался понять, если честно – я давно уже про себя всё понял. И смирился. Даже не смирился, а – отупел. Я так устал от всего этого, я так измучился в ожидании конца, что мне уже было всё равно. Только поэтому я и предал своего верного друга.

- Этот Коля Комаров, - как-то спросил батюшка Питирим, не отрываясь от бумаг, словно между делом. – Он часто приходит к тебе?

- Да, - сказал я. – Приходит. Почти каждую ночь.

Глупо отрицать то, что и так все знают, правда же? Батюшка кивнул и продолжил шуршать бумагами. Уходя, и вовсе про ерунду спросил – давно ли Колька стал щербатым. Я сказал, что недавно, зимой неудачно с горки скатился, зуб сломал. Только какое это имеет значение? Батюшка Питирим ничего не ответил, но выглядел очень довольным.

Урядник Подкопаев тоже приходил и ругался на меня. Уговаривал сдаться квизорам, и от его грохочущего голоса вибрировали стены моей темницы.

- Ты мужик или кисейная барышня? Гимназистка? Чего боишься? Пыток? Так это враки, ты уж мне поверь! Квизоры, это не тупые мордовороты, среди них много людей образованных, учёных. Ну, ставят они опыты, так что с того? Они так знания получают, понимаешь? И если вдруг они смогут помочь тебе, обалдую, то глупо отказываться от такого шанса.

Я слушал и кивал. Я не собирался с ним спорить, потому что всё уже для себя решил. Мой бес никому больше не причинит вреда! И ни в кого не вселится! И если для этого требуется, чтобы я покончил жизнь самоубийством… что ж, я готов. И решение своё не изменю, даже если весь сонм ангелов спустится с небес, чтобы отговорить меня, грешного. Хотя нет, если ангелы… но рассчитывать на это было бы глупо и самонадеянно. Кто я такой, чтобы ко мне ангелы являлись? Святой? Мудрец? Нет, я червь, прах земной, из праха вышел, в прах и уйду. Ну, чуток раньше, чем хотелось… но это же ничего, если после смерти меня ждёт жизнь вечная?

Так я уряднику и объяснил. И протянул ему бумагу с моей последней волей, честь по чести заверенную адвокатом. Где я признавал себя одержимым бесом и объявлял о своём твёрдом намерении покончить жизнь самоубийством путём падения со скалы, именуемой Чёртовом Пальцем.

- Глупо, - сказал урядник Подкопаев. – Ах, как глупо!

Но бумагу взял. А куда ему было деваться?

… Говорят, приговорённым к смерти в их последнюю ночь снится всё самое лучшее, что было в их жизни. Не знаю, так ли это. Лично мне приснилась матушка Вельма – голая, как наша праматерь Ева на картине «Изгнание из Рая», она руками закапывала чью-то разверстую могилу. Пальцы и ладони её были стёрты в кровь, но она продолжала упрямо кидать в яму землю – горсть за горстью. Только вот могила при этом становилась всё глубже и глубже. А потом чей-то голос сказал: «Время!», и могила вдруг сделалась бездонной. Мне даже показалось, что она пронзила всю Землю насквозь; мне даже звезды почудились – там, в её чёрной глубине. Матушка Вельма страшно завыла, вцепившись себе в волосы и раскачиваясь из стороны в сторону.

А я проснулся.

Наступило последнее утро моей жизни.

-9-

Вот и всё.

Я стою на самом краю пропасти, и шагать мне больше некуда, только в воздух. Эх, птиц нету, больших красивых птиц. Жалко, я так хотел полетать с ними. Ну, нет, так нет, я и сам себе птица. Одинокая, обречённая. Сейчас раскину руки и…

- Стоять!

Окрик прозвучал как удар грома – оглушил и пошёл перекатываться между скал: ять… ять… ять… От неожиданности я потерял равновесие и чуть не свалился с обрыва, но чудом извернулся и упал на живот, судорожно вцепившись пальцами в камни; ноги мои, повисшие в пустоте, безуспешно искали опору. Урядник одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние, крепкой рукой схватил меня за ворот рубахи и буквально швырнул меня подальше от пропасти.

Приведение приговора в исполнение откладывалось. Интересно, почему? Я поднял голову и посмотрел.

К нам (ко мне?) шли трое. Двое квизоров в серо-стальных мундирах, и, сильно отстав от них, - батюшка Питирим. Путаясь в полах длинноватой рясы, он спешил изо всех сил, то и дело оступаясь на скользких камнях. Он даже два раза упал, и мне стало его жалко – такого старенького, щуплого. Но жалость мгновенно улетучилась, едва я разглядел его лицо – такой бешеной радостью, таким торжеством пылало оно!

Такие лица я видел на картине «Взятие неприступной крепости Хесуил» - трое выживших израненных солдат стоят на башне, опираясь на длинные ружья с примкнутыми штыками, а вокруг них окровавленные трупы врагов и друзей. Так что в моём понимании, подобное выражение лица меньше всего приличествовало скромному верослужителю.

Не дойдя до меня шагов десять, квизоры остановились.

- Лукин Василий Данилович? – спросил тот, кто стоял впереди.

Голос его был скучным, серым, под стать мундиру. И глаза такие же, как оловянные пуговицы.

- Ага, - сказал я, садясь на задницу и вытирая о штаны ободранные руки.

Наверное, к квизору надо обращаться как-то по-другому. Только я не знал, как. Да и не до того мне было, если честно. Моя судьба совершила крутой поворот, и мне оставалось только гадать – к добру ли, к худу?

- Встань, - приказал квизор.

Я подчинился. Квизор смерил меня пустым холодным взглядом: от макушки до пяток и от пяток до макушки. Очевидно, виденное его удовлетворило, потому что квизор кивнул.

- Бардо! – сказал он. – Приступай!

Квизор со странным именем Бардо выступил из-за спины своего начальника, и я обомлел. Оборотень! Самый настоящий оборотень, чтоб мне пусто было! Морда, заросшая пегой густой шерстью, мохнатые острые уши не помещаются под форменной фуражкой, страшные когти отливают окалиной… Да что я вам рассказываю! Можно подумать, вы оборотня никогда не видели? Хотя, нет – не видели. Такого уж точно – одетого в квизорский мундир, беспрекословно подчиняющегося приказам человека. Я тоже не видел. Раньше.

Теперь вот вижу. Имею такое удовольствие.

Квизор-оборотень приоткрыл пасть (или всё же рот?), шумно втянул воздух. Из его глотки вырвалось глухое ворчание. Повисла тишина, пока оборотень, закрыв глаза, словно прислушивался к чему-то.

- Нет, - наконец сказал он. – Не наш клиент.

И улыбнулся мне. Больше всего его улыбка напоминала оскал.

Квизор-начальник обернулся к подоспевшему батюшке Питириму:

- Вы были правы. Василий Лукин не одержимый, и я своей властью отменяю решение суда. Но у вас, кажется, есть подозреваемый?

- Есть, - задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал батюшка. – А как же!

Он полез за пазуху и достал маленький кувшинчик из глазурованной керамики; горлышко кувшинчика было плотно запечатано воском.

- Вот, - сказал батюшка Питирим, передавая кувшинчик квизору.

Квизор сломал восковую печать, длинными холеными пальцами достал из кувшинчика какой-то лоскут и помахал им в воздухе.

- Что скажешь, Бардо?

Оборотень оскалился и зарычал. По-настоящему оскалился и по-настоящему зарычал. Мне даже почудился багровый огонь, вспыхнувший в его глубоко посаженных глазах.

- Да, - отрывисто пролаял он. – Надо действовать быстро. Кризис близко.

Тело его напряглось; оборотень был готов рвануть с места, как пущенная стрела, что бьёт точно в цель.

- Кто? – спросил квизор.

Батюшка Питирим явно ждал этого вопроса.

- Я сам, - быстро сказал он. – Я всё сделаю сам. Не надо пугать бедного мальчика, он ни в чём не виноват.

- Кризис близко, - повторил квизор слова оборотня и отрицательно покачал головой. – Мне очень жаль, батюшка, но вы не справитесь. Ваша жертва будет напрасна.

- Но вы обещаете?..

- Да, - нетерпеливо сказал квизор. – Разумеется. Мы сделаем всё, чтобы сохранить несчастному ребёнку жизнь. Итак – имя?

Знаете, а я нисколько не удивился, услышав ответ батюшки Питирима. В тот миг мне показалось, что я сам давно уже его подозревал.

- Николай Комаров, - с тяжёлым вздохом сказал батюшка. И добавил, перекрестившись: - Храни Господь его душу.

-10-

Кольку-Комара нашли в беситории – он явился туда сам, добровольно. Он, может, трусливый негодяй, но не дурак. Сообразил, что с моей смертью исчезнет его прикрытие. Сопротивляться бесу невозможно; он, чтобы творить свои злые дела, толкает одержимого поближе к людям. И надо быть великомучеником Валерианом, чтобы суметь в таком состоянии уйти в глухой скит и там погибнуть в одиночестве.

Колька понимал, что горожане быстро разберутся, что к чему, и на него обрушится не только народный гнев – палки и плети тоже. Которыми его загонят в беситорию. И вот, чтобы избежать унижения и побоев, Колька спрятался в моей бывшей темнице.

Таково было общественное мнение, скорое на хулу и похвалу. Я же считал по-другому.

Вы там себе как хотите, а только Комар, заперев беса в каменном мешке, совершил подвиг, сравнимый с подвигом великомученика Валериана. А то, что сделал это не сразу, что позволил подозревать меня и даже фактически обрек меня на смерть… Что ж, Бог ему судья, как сказал батюшка Питирим, и я с ним согласился. Потому что не знал, как бы я сам поступил на его месте.

Это Валериан был старик, изрядно поживший на этом свете. Это Валериан, став монахом, готовился встретить смерть не как ужасную старуху с косой, а как невесту, чтобы рука об руку с ней перейти в жизнь вечную. А Комару было всего четырнадцать. И в таком возрасте узнать, что жить тебе осталось совсем ничего… Страшно это, так страшно, что никакими словами не передать. Я знаю, я сам всё это пережил. Тут не о других будешь думать – о себе. Каждый лишний прожитый день – подарок судьбы, и ты сделаешь всё, чтобы этих дней было как можно больше. А бес… ну что – бес? Не убил же он никого, не покалечил. А мелкие неприятности, они и безо всякого беса случаются.

Мне позволили увидеться с ним в последний раз, когда квизорский экипаж уже был готов тронуться в обратный путь, в Светлогорск. Колька лежал в клетке, и связывающие его тело веревки сплетались в какой-то хитрый узор. Он уже не мог говорить, и только глаза жили на его мертвенно-бледном лице. Беспокойные глаза, полные мучительной тревоги, и они смотрели на меня.

- Я не сержусь, - сказал я. – Честно-честно. Вот провалиться мне на этом месте!

Колькины глаза закрылись, он сделал последний вздох и замер, вытянувшись. Квизор набросил на клетку кожаный полог.

- Трогай, - приказал он.

Квизор-оборотень чмокнул губами, тряхнул вожжами, и двое мулов послушно повлекли повозку по пыльной дороге. А квизорский начальник повернулся ко мне.

- Я знаю, что ты отказался обращаться в наш Департамент, - сухо проговорил он. – Решил героически самоубиться, чтобы обезвредить беса. Похвально. Но глупо. Надеюсь, рано или поздно ты изменишь своё отношение к нам. Уверен, тебе ещё представится такая возможность.

Я промолчал. Да квизор и не ждал ответа. В несколько шагов он догнал повозку, легко вспрыгнул в неё и занял место рядом с оборотнем.

Я провожал их взглядом, пока мерно покачивающийся экипаж не скрылся за поворотом.

Окончание завтра