С высшими судебными инстанциями следователи в нашей стране, как правило, непосредственно никогда не сталкиваются. Нет, конечно же, все следователи знают, что где-то в Москве имеется Верховный суд Российской Федерации, Пленум которого периодически выпускает нужные и важные постановления по различным вопросам правоприменительной деятельности (но при этом в разных регионах по-прежнему складывается своя, особая судебная практика). Но немногие следователи могут похвастаться, что его уголовные дела проходили через Верховный суд, а тем паче через Президиум Верховного суда. У меня такой опыт был, и о нем будет очередная история из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры.
Само происшествие имело место во второй половине 90-х годов, когда я работал старшим следователем отдела по расследованию особо важных дел прокуратуры области, а точнее, всего несколько месяцев как был назначен на эту должность. Начальник отдела вручил мне уголовное дело, которое где-то за неделю до этого было возбуждено прокуратурой одного из районов нашей области. Дело было не совсем обычное даже по тем временам: сельский участковый по пьянке застрелили гражданского парня из табельного оружия. Поначалу расследование осуществлял следователь районной прокуратуры, но потом родственники потерпевшего обратились в прокуратуру области с многочисленными жалобами о том, что они не доверяют местной прокуратуре, и поэтому данное дело досталось мне. Я выехал в командировку в этот сельский район, и приступил к расследованию.
Изучение уголовного дела показало, что родственники потерпевшего в целом зря жаловались на местного следователя. Всё, что мог, он сделал, во всяком случае, все основные действующие лица были основательно допрошены, все вещественные доказательства изъяты, необходимые экспертизы назначены. Мне оставалось только провести ряд уточняющих допросов и очных ставок, а также назначить еще несколько оказавшихся нужными экспертиз. Перед изложением получившейся картины следует сделать небольшое лирическое отступление.
Один из самых неприятных моментов в работе следователя – это допросы участников так называемых батальных сцен, то есть массовых кипишей. Представьте себе штук десять-двенадцать тел в разной степени алкогольного опьянения, которые по ходу пьесы бессистемно перемещаются на поле битвы туда-сюда, наносят кому-то какие-то удары, кого-то наоборот – оттаскивают, не давая наносить удары, и при этом половина друг друга видят вообще впервые. Представили? А теперь вам нужно на следующий день всех их допросить, и не просто допросить, а постараться получить хоть какую-нибудь целостную картину произошедших событий. Весьма трудная задача, я вам скажу. И дело даже не в том, что кто-то из них врет (это неизбежно). Дело в том, что многие участники сражения нюансов кипиша толком и не помнят, а если что-то и помнят, то зачастую затрудняются дать внятные пояснения по мотивам своих поступков и так далее. Вот поэтому дальнейшее изложение я постараюсь, конечно, максимально ужать и привести в удобоваримую форму, но избежать всех подробностей вряд ли удастся. Итак:
Участковому (назовем его Москвин) было около тридцати лет, и он уже пять лет служил в милиции на этой должности, причем постоянно на одном и том же административном участке – в селе Долговка, где непосредственно и проживал он сам с семьей. По его пояснениям выходило, что в один из дней начала мая, около девяти часов вечера, он решил проверить, как осуществляется сторожевая охрана на местно телегоремонтном заводе. С этой целью он облачился в форменную одежду, взял табельное оружие – пистолет ПМ, сел на служебный автомобиль «Нива», и выдвинулся в сторону этого завода. По дороге он заехал к своему родственнику – некоему Мамину, который тоже вызвался съездить на завод. Приехав туда, в сторожке участковый Москвин и Мамин обнаружили там двух человек – сторожа Андреева и ранее незнакомого им парня (пусть будет Сидоров), распивавших красное вино. Они стали предлагать выпить с ними, участковый Москвин сначала отказывался, но потом все-таки выпил пару стопок вина, что-то около 100 грамм. Потом Москвин сказал, что сторожу Андрееву нельзя оставаться на работе в пьяном виде, и предложил отвезти его домой, в соседнюю деревню Коротковка. Андреев согласился, но предложил еще завести его приятеля Сидорова вообще в другую деревню – Николаевка. Москвин был не против, все сели в «Ниву» и погнали в Николаевку. По дороге Андреев и Мамин стали говорить Сидорову, что за доставку на машине с него «пузырь». Сидоров не отказывался, и когда они приехали в Николаевку и встали на дороге на окраине села, то попросил его немного подождать и исчез в глубинах сельского поселения.
Ждали минут десять, когда к «Ниве», в которой сидели участковый Москвин, Мамин и Андреев, подошли, по словам Москвина, четверо или пятеро ранее незнакомых молодых парней, и с ними одна девушка. Парни обступили машину, стали оскорблять участкового. Он попытался уехать, но при развороте сполз задними колесами в глубокий кювет сбоку от дороги, и не смог оттуда выехать. Парни же продолжали наседать, оторвали правое зеркало заднего вида, вытащили из замка зажигания ключи. Москвин вышел из машины, начал уговаривать парней прекратить, но они стали наносить ему удары, оторвали правый погон с куртки. Моквин удалось выхватить у одного из парней ключи от машины, но парни продолжали его избивать, при этом кричали, что сейчас они сожгут машину, а Москвина убьют. Участковый достал из кабуры пистолет и сделал два предупредительных выстрела в воздух, но в это время кто-то из парней ударил его палкой в правый локоть, рука Москвина, в которой он держал пистолет, онемела и опустилась вниз. Увидев, что парни нова наступают на него, Москвин произвел три выстрела в землю у своих ног. В этот момент кто-то ударил участкового чем-то тяжелым по голове сзади, он упал на живот и прикрыл собой пистолет. Один из парней упал на Москвина сверху и стал выворачивать ему руку, выдергивая пистолет стволом по направлению к себе. В этот время произошел выстрел, парень, который прижимал Москвина к земле, отвалил в сторону, и Москвин услышал женский крик: «Убили!». Опасаясь за свою жизнь, Москвин убежал в проулок, а потом в лес, где дождался приезда следственно-оперативной группы.
Вот так произошедшее выглядело в версии участкового Москвина. А вот так излагали другие участники событий:
Потерпевшая Бабкина показала, что в тот день вечером она с мужем и пятилетним сыном пошли в гости к своим знакомым Дедкиным, которые жили там же, в Николаевке. Там уже сидели супруги Кошкины, а также общий знакомый Мышкин. Бабкин, Дедкин, Кошкин и Мышкин выпили бутылку водки, после чего Мышкин пригласил всех к себе домой. Всей толпой двинули к нему, по дороге встретили идущего навстречу Сидорова, который присоединился к ним. Далее они увидели «Ниву», которая стояла на обочине правыми колесами в кювете. За рулем сидел мужчина в милицейской форме, в машине было еще двое в гражданском. Парни стали предлагать вытолкать машину, все шутили, смеялись. Милиционер вышел из машины и отозвал Сидорова в сторону, о чем-то с ним несколько минут разговаривал. Потом внезапно милиционер выхватил пистолет и закричал: «Разбегайтесь, сейчас стрелять буду!», потом выстрелил вверх и снова закричал: «Подходите, кто первый!». Сидоров стал говорить милиционеру: «Ты что делаешь, давай поговорим нормально, зачем стрелять?». Тут же к милиционеру подошел Мышкин, который начал уговаривать милиционера не стрелять. В ответ тот крикнул: «Значит, ты первый?», Мышкин испугался и отбежал в сторону. После этого милиционер несколько раз выстрелил под ноги всей их компании, от асфальта полетели искры, сын Бабкиной заплакал, а Дедкина закричала: «Ты что делаешь, тут же ребенок!». В это время Бабкин схватил руку милиционера, в которой был пистолет, и повалил его на землю, к ним подбежал Кошкин. Потом раздался выстрел, кто-то закричал: «Бабкина убили», она подошла и увидела, что её муж лежит, закатив глаза, и судорожно дышит. Потом она повезла мужа в больницу и дальнейших событий не видела.
Все остальные участники событий с этой стороны дали аналогичные показания. Мышкин дополнил, что после того, как выстрелили в Бабкина, из «Нивы» выскочил мужик в гражданском, и побежал из села. Мышкин догнал его, повалил на землю и держал до приезда милиции.
Кошкин пояснил, что когда Бабкин и милиционер упали за землю, он подбежал к ним и попытался отобрать у милиционера пистолет. Он прижал своей левой рукой руку милиционера с пистолетом к земле, а правой взялся за ствол. В каком именно положена в тот момент был ствол, он не видел, и тут раздался выстрел, а затем он услышал еще два щелчка бойка. Кошкин подумал, что в пистолете кончились патроны, но милиционер может его перезарядить, и резко выдернул пистолет у него из руки. После этого милиционер куда-то убежал.
Дедкина показала, что когда милиционер разговаривал в стороне с Сидоровым, она стояла ближе всех и услышала, как он спрашивает Сидорова: «Они что, надо мной смеются?», и после этого достал пистолет. После выстрела в Бабкина милиционер забежал свою машину «Нива», посидел там немного, вышел и спросил: «А кто стрелял?».
Дедкин же пояснил, что после того, как милиционер второй раз вышел из «Нивы» после стрельбы, то стал спрашивать: «Застрелил его, что ли?».
Сидоров, тот самый, который пил вино в сторожке телегоремонтного завода, показал, что когда они приехали в Николаевку, он пошел со встретившийся ему компанией Бабкиных, Дедкиных, Кошкиных и т.д. в надежде стрелнуть у них бутылку водки. Когда они проходили мимо «Нивы», то он подошел к машине, из неё вышел участковый, они отошли в сторонку и Сидоров сказал, что нужно подождать еще немного, сейчас он найдет водку. В это время все остальные стояли около «Нивы», шутили между собой, смеялись. Участковый спросил? «Они не надо мной смеются?», и после этого всё завертелось.
Да, оба свидетели со стороны участкового Москвина – его родственник Мамин и сторож Андреев – в целом подтверждали его версию. Но их показания были несколько противоречивы.
К примеру, Мамин настаивал, что парни оборвали Москвину погон с левой стороны, хотя он сам говорил (и это подтвердил осмотр вещдока), что с правой.
Также Мамин утверждал, что парни сломали зеркало заднего вида на «Ниве» с левой стороны, а по словам Москвина – с правой. Хотя в ходе осмотра «Нивы» оказалось, что вообще оба зеркала были абсолютно целыми.
И Мамин, и Андреев пояснили, что у парней при нападении на Москвина ничего в руках не было, а сам Москвин утверждал, что его сначала ударили по руке палкой, а потом чем-то тяжелым сзади по голове.
Кроме того, Андреев показал, что парни ничего про убийство и поджог машины не говорили, а Мамин настаивал, что парни говорили только про то, что сожгут машину.
Ну и по мнению Андреева, весь конфликт произошел из-за того, что Сидоров не принес бутылку водки. По его словам выходило, что эту бутылку у Сидорова по дороге требовали Москвин и его родственник Мамин. Стрелять же Москвину, по мнению Андреева, не было никакой необходимости, потому что события стали разворачиваться только после того, как участковый Москвин отошел в сторону с Сидоровым, и поговорил с ним о чем-то. Машина на момент начала конфликта стояла на твердой земле, ни в какой кювет не съезжала, и на ней можно было бы уехать.
Был проведен следственный эксперимент с участием судебно-медицинского эксперта, в ходе которого Москвин указал, что в момент выстрела он находился лежа на животе, правая рука с пистолетом согнута в локте и заведена назад, пистолет находился н уровне поясницы. Однако судмедэксперт который показал, что для того, чтобы причинить Бабкину огнестрельное ранение, обнаруженное на трупе, в положении, которое указал для себя Москвин, он (Бабкин) должен был сидеть, согнув колени, над поясницей Москвина, левым боком по направлению к его голове. Проще говоря, показания Москвина реальным обстоятельствам не соответствовали, и в момент выстрела он находился к Бабкину лицом к лицу.
Баллистическая экспертиза выяснила, что в пистолете Москвина в патроннике осталась гильза, на которой имеется да следа удара бойком по капсюлю. Вероятнее всего, гильза осталась в патроннике из-за того, что какая-то преграда не дала затвору отойти в крайнее заднее положение.
Это подтверждало показания Кошкина о том, что Москвин нажимал на спусковой крючок несколько раз после выстрела в Бабкина, а Кошкин в этот момент держал пистолет за ствол, и полностью опровергало показания Москвина о том, что выстрел в Бабкина был непроизвольным.
Согласно заключения судебно-медицинской экспертизы, у Москвина обнаружены телесные повреждения в виде кровоподтека век левого глаза, правого локтевого сустава, ссадин шеи слева, кончика носа, правой ушной раковины, правого локтевого сустава. Никаких телесных повреждений на задней части головы не имелось. Однако что у него имелось, так это состояние алкогольного опьянения.
Оценив все собранные доказательства, я предложил квалификацию действий Москвина по статье 105 часть 2 пп. «б», «д», «е» УК РФ – убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, в связи с выполнением им своего общественного долга, совершенное с особой жестокостью, общеопасным способом. Особая жестокость в обвинении появилась потому, что убийство Бабкина было совершено в присутствии его близких родственников – жены и сына, что позволяло говорить о причинении им особых мучений и страданий. Да, еще я вменял Москвину ст. 286 ч.3 пп. «а», «б» УК РФ – совершение должностным лицом действий, явно выходящих за пределы его полномочий и повлекших существенное нарушение прав и законных интересов граждан и охраняемых законом интересов государства, с угрозой применения насилия, а также применением оружия. Москвин был заключен под стражу, и дело ушло в областной суд.
Особых проблем по этому делу не ожидалось, но, тем не менее, рассмотрение данного дела в областном суде внезапно закончилось вынесением оправдательного приговора. Суд посчитал, что Москвин действовал в состоянии необходимой обороны, и пределы этой самой необходимой обороны в указанной ситуации не превысил.
Данное решение областного суда прокуратурой области было опротестовано в кассационном порядке (тогда это так называлось) в судебную коллегию по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации. Однако в кассационной инстанции Верховный Суд оставил оправдательный приговор в силе.
Обычно на этом этапе прохождение уголовных дел по судам и заканчивается. Но данное дело почему-то очень заинтересовало Генеральную прокуратуру, и она сама, по своей инициативе составила за подписью Генерального прокурора надзорный протест в Президиум Верховного Суда.
Так что данное дело рассматривалось в надзорном порядке Президиумом Верховного Суда, но даже это не помогло: оправдательный приговор отменен не был.
По существовавшему в то время порядку, за такие грубые нарушения законности, как незаконное привлечение к уголовной ответственности и незаконный арест (а после оправдания Москвина получилось, что всё это я делал незаконно), меня рассматривали на «совете стаи», то есть на заседании коллегии прокуратуры области. Точнее, рассматривали, конечно же, не меня, а вопрос о том, насколько сурово меня нужно покарать. Однако заслушав доклад начальника отдела по надзору за расследованием особо важных дел, прокурор области спросил, действительно ли надзорный протест в Президиум Верховного Суда вносился по инициативе Генеральной прокуратуры. Когда ему ответили утвердительно, он спросил: «А за что мы тогда будем наказывать следователя, если получается, что подписав надзорный протест, с его позицией согласился лично Генеральный прокурор?». Все как-то призадумались, и не нашлись, что ответить. Так что от привлечения к дисциплинарной ответственности за этот оправдательный приговор я отскочил.
Через несколько лет я совершенно случайно оказался в одной компании с тем самым судьей областного суда, который выносил оправдательный приговор по делу Москвина. Где-то после пятой или шестой рюмки коньяка все вышли покурить, он подошел ко мне и сказал, что хорошо помнит меня и то самое дело. По его словам, дело было расследовано просто замечательно, всё, что было необходимо для принятия решения, было установлено в ходе следствия. Когда я огрызнулся в том духе, что почему тогда вышел оправдательный приговор, судья ответил: «Я просто по-другому оценил полученные доказательства».
