MidnightPenguin

Ваша команда Пингвина Полуночника ❤️

Увидимся в новом посте в пятницу, всем бууу =)

С самоубийцами труднее. Я сталкиваюсь с ними как минимум три или четыре раза в год. И люди, которые убивают себя со злости, действительно выкладываются на все сто. Чем больше сложностей они смогут доставить банку, тем лучше. Но люди предполагают, что банк выставляет их дом на продажу сразу же после изъятия, хотя это не так. Дом может простоять забытым на протяжении многих лет, пока меня не отправят его осмотреть. Одинокие тела качаются в пустых гостиных, плоть тает, как свечной воск от времени. Я нахожу это чрезвычайно печальным. Эти люди выставляют себя напоказ, как наполненные яростью диорамы, но никто их не видит. Они перерезают себе горло, сжимая в руках извещение о выселении, но к моменту моего появления, кровь высыхает, а чернила выцветают. Самые отчаянные из них вредят не только себе, но и своим близким. Массовые самоубийства чаще всего происходят среди пожилых людей, но далеко не всегда. Иногда уходят целые семьи. Редко, но это случается. Выжженные солнцем дома с задернутыми шторами, трупы, столько времени проведшие в сухой осенней жаре, что их кожа становится тонкой, как бумага.  Сморщенные губы. Черные беззубые десны, растянутые в жутком оскале.

Чертовски страшно видеть такое в колыбели.

Каждый дом – отдельная история апокалипсиса. Развалины города, открытые только для меня. Виски в бачке унитаза. Фентанил под кроватью. Просроченные счета. И над разрухой трудятся не только те, кого мы выселяем. Эти места пустуют так долго, что в них часто обосновываются бродяги. Обычно они безобидны. Но не всегда. Некоторые по-настоящему опасны. Жилистые мужчины и женщины с суровыми глазами и отсутствующими зубами, выскакивающие из заплесневелых старых одеял и палаток, дико размахивая канцелярскими ножами. На моих руках можно играть в крестики-нолики, на сетке шрамов после таких стычек.

Даже в домах оставленных бродягами все еще небезопасно. Пары из самодельных лабораторий норовят сгноить легкие, иглы, измазанные ВИЧ-положительной кровью и спрятанные между диванных подушек, готовы впиться в любопытные пальцы. А те, кто готовит наркотики, вообще абсолютные параноики. Они буквально набивают свои норы ловушками. Творят из того, что находится под рукой. Осколки стекла на подпружиненых ручках метел. Гнилые половицы поверх припрятанных коробок с лезвиями. Вымазанные дерьмом ножи под фальш-подоконниками…

Иногда я нахожу ловушки, которые уже сработали. Например бейсбольную биту, подвешенную над порогом задней двери. Волосы и кожа запутались меж изогнутых гвоздей, орошая кровью пол. Кровавый след вел к ближайшему лесу, и никаких признаков бедолаги, который эту ловушку устроил. Скорее всего, он сам и попался. Наркоманы проводят дни без сна, а потом, очухавшись, ползут к своим схронам, даже не вспоминая, что успели натворить.

Однажды я нашел парня, лежащего всего в нескольких метрах от своей же ловушки. Он хранил деньги в старом жестяном ланчбоксе в задней части шкафа и сделал так, чтобы любой, кто попытался бы достать их, получил настоящий сюрприз. Лезвие вошло в его локоть и вышло чуть ниже большого пальца. Ему было не спастись. Парень умер, истекая кровью, на холодном линолеуме в доме своей покойной бабушки. Ужасная смерть. А его ланчбокс? Он валялся на полу. Пустой. Полиция полагала, что парень был не один, когда все произошло. Его спутник испугался и решил забрать деньги, оставив несчастного умирать. Прошел целый месяц, прежде чем я его обнаружил, и за это время никто не объявил его пропавшим. Можно было подумать, что на лице парня застыла злоба, но нет. Он просто выглядел чертовски напуганным. Девятнадцати лет, он медленно умирал, корчась от ломки. Свернувшись калачиком, как младенец, одной рукой сжимая свое распоротое запястье. Океан нельзя зажать в кулаке. Он просочится сквозь пальцы. Этот парень знал, что его ждет. Я видел это в его глазах. Ужас. Безумный ужас.

Мет – это чертовски сильный наркотик. Эти бедолаги поджаривают себе мозги, уходя в никуда. Я даже не могу представить, что, по их мнению, они там видят. Кто или что приходит к ним в темноте. Однажды я нашел трейлер, набитый почти сотней ловушек. Не особо сложные, но многочисленные, они были жестокими и отчаянными. Они окружали одинокий дом на колесах посреди ничего, как армия вторжения, состоящая из ножей, медвежьих капканов, украденного оружия и даже нескольких наспех изготовленных самодельных взрывных устройств. Мне и саперной группе потребовалась неделя, чтобы добраться до передней двери, и к тому времени, как мы её открыли, мы были вполне уверены в одном – это место было так защищено не от воров. Тот, кто устанавливал ловушки, боялся выпустить что-то наружу. Вероятно, это был лишь плод паранойи, подпитываемой наркотиками, но идея, что что-то ждало нас внутри, все равно проникла под кожу. Во время операции офицеры то и дело кричали, что кто-то двигается в прицепе, и вся эта атмосфера накалялась добела. Вооруженные мужчины и женщины лежали на животах, наставив оружие на переднюю дверь, руки тряслись. Мы, наверное, постоянно задавали себе один и тот же вопрос: что там, внутри, напугало хозяина так, что он напичкал каждый сантиметр ловушками?

Когда мы наконец вошли, первое, что обнаружилось внутри – нарколаборатория, что довольно типично. Менее типичным было то, что мы обнаружили там труп, разорванный на куски. Он уже почти превратился в прах, много дней проведя на жаре, но останки человека были разбросаны по всему дому. Стенам. Полу. Потолку. Не могу утверждать, что умер он своей смертью, а над телом постарались падальщики. Возможно, если только койоты научились вскрывать замки. То, что осталось от головы и туловища, выглядело так, будто умирал он медленно и мучительно. Отсутствующие пальцы. Вырванные зубы. Один глаз вырван. Пытки – вот о чем я сразу подумал. Но еще более странным, чем все это, было то, что обнаружилось на кухонном столе рядом с разбитыми мензурками и грязным химическим оборудованием. Кукла. Не детская. Фарфоровая коллекционная кукла, пережившая лучшие дни. Напугала меня до усрачки, учитывая обстоятельства. Я не мог избавиться от ощущения, что тот, кто установил ловушки, сделал это из-за нее. Напрашивался вопрос: кем был тот бедный парень, застрявший в трейлере? И что же с ним случилось?

Копы сразу списали дело со счетов. Мет – это чертовски сильный наркотик. Мы все это знали. Но я не был так уверен. Я видел много странных вещей. Кто знает, что посетило этого бедолагу там, в глуши, вдали от цивилизации. Большая часть жизни проходит там, на просторах полей, в лесах или среди холмов, скрытая от любопытных глаз. При моей работе, понимаешь такие вещи. Огромное количество нерассказанных историй. Несбывшиеся мечты, великие триумфы. Заброшенные холсты. Изрядно потрепанные гитары. Радостные моменты, приходящие и ускользающие. Или не приходящие вовсе. Большинство историй идут по типичному сценарию. Большинство. Но некоторые, как с этой куклой, поднимают глубокие вопросы. Другие на самом деле и не истории вовсе, скорее кошмары, поджидающие следующую жертву.

Этот мир полон спрятанных иголок, ждущих любопытных пальцев.

***

Бывают редкие случаи, когда я советую банку не продавать недвижимость. Такие места становятся частью своего рода запретных зон, которые правительство создает по всей стране. Я вижу только фрагменты этого механизма в действии. Мне не платят столько, чтобы копать глубже. Но есть специальные люди, управляющие худшими из худших случаев. Я не говорю о призраках. Ни один из описанных случаев не стал преградой для продажи. Звучит хреново, я знаю. Вытрите кровь. Отскребите мозги. Выньте дробинки из штукатурки. Если следующей семье, которая переедет сюда, придется уживаться с призраками нескольких наркоманов или недовольных бывших владельцев, что ж, пусть будет так. Нет, чтобы место было объявлено непригодным, оно должно быть не подлежащим восстановлению и опасным для жизни. Я говорю о заводах с бездонными дырами, из которых поднимается столько радиации, что правительству приходится строить поверх хранилища ядерных отходов просто для убедительного прикрытия.

Хотя это довольно экстремальный пример. Большую часть времени мы просто объявляем недвижимость непригодной, ссылаясь на пары радона или мета, и обрекаем на запустение. Как тот дом. Точнее ферму, где семья из пятерых человек жила почти шестьдесят лет. К моменту моего прихода дети выросли, а родители уже давно умерли. Дети пытались сохранить семейный дом, пытались вносить платежи... Но у них были свои долги, и в конечном итоге банк получил свое. На первый взгляд дом выглядел не так уж плохо. Немного запущенный, конечно, но у меня невысокие стандарты. Чертовски низкие, вообще-то. Окна были целы. Граффити не видно. Крыша не разобрана. Даже спутниковая тарелка все еще на месте. Глотая теплую воду, всю дорогу проболтавшуюся под пассажирским сидением, я видел из окна машины дом, относительно нетронутый ничем, кроме природы и времени.

И это заставляло задуматься. Жаль, что я сразу не послушал шестое чувство, которое кричало, что это странно: брошенный дом оставался целым так долго. Я взял ключи, которые дал мне шериф, и пошел внутрь, надеясь на легкую работу. Три часа спустя я вывалился из кухонного окна, которое сам же и разбил, с рубашкой и кожей на спине порезанными на ремни. Еле доплелся до машины, надеясь, что сердце, бешено колотящееся в груди, не разорвется, и обернулся на пустую раму, ставшую моим путем к спасению. На одинокую фигуру, едва видимую из-за яркого солнца, но всё же слишком реальную, чтобы быть всего лишь призраком. Мои раны были свидетельством этого.

Когда врач подлатал меня, я присел в приемной и попытался дозвониться бывшим владельцам. Братьям или сестрам. Пробовал номера один за другим. Нужно было понять, что напало на меня и знал ли кто-нибудь об этом. Если это так, кто-то заплатит за всё. Первым ответил старший сын. Я не стал вываливать на него все и сразу. Задавал наводящие вопросы, не спеша, пока не дошел до подвала. Парень рассмеялся, когда я заговорил об этом. Сказал, что он ненавидел спускаться туда, когда был ребенком, потому что слышал странные звуки, будто стоны. Все они думали, что в темном подвале живет призрак, и чтобы они не лезли куда не следует и не навредили себе, их отец приукрасил этого призрака. Дал ему имя. Мэриан.

Мэриан жила в подвале, прячась среди ящиков с фотографиями и одеждой. Она скрывалась за наполовину разобранной газонокосилкой, мелькала где-то на грани видимости. У Мэриан были длинные ногти и поношенное платье из старого мешка. У неё были черные губы, острый нос и бородавка размером с большой палец. “Мэриан ест детей,” – воодушевленно рассказывал детям отец: “И если бы Мэриан узнала, что над ней живут трое детишек, она бы выбралась из подвала, поползла бы вверх по лестнице, подтягиваясь на длинных, волочащихся по полу руках, проскользнула бы в их спальни, скрываясь в тенях и пооткусывала бы кусочки от торчащих из под одеял сочных пяточек!”

– А что насчет морозильника? Вы его когда-нибудь использовали?

– О боже, нет. Даже сейчас этот подвал меня пугает, а тот морозильник был местом, где жила Мэриан, или по крайней мере мы так думали в детстве, поэтому мы держались подальше от него. Он всегда стоял там, у дальней стены, старый и забытый. Мне кажется, папа раньше охотился, когда мы были маленькими, и хранил в нем мясо, но к моим пяти годам он это забросил.

Он показался мне искренним, поэтому я не рассказал о том, что я нашел в доме в конце осмотра.

Он так и не узнал, что за морозильником скрывается ложная стена, а за этой стеной – второй подвал. Самодельный. Бог знает, как отцу удалось сделать это так, чтобы никто ничего не заметил, но он выкопал и обустроил звукоизолированное помещение. Вырыл комнату примерно размером с типовую тюремную камеру. Мебели было не густо. Единственный матрас прислоненный к одной из стен. Железные кандалы вкрученные прямо в фундамент.

И стоматологическое кресло с модифицированными ремнями.

А еще пятно. Расплывчатое пятно Роршаха коричневых, почти зеленых оттенков, растекшееся в углу. С текстурой. Я знал, что это. Видел такое раньше. Останки, навсегда впечатавшиеся в пол, даже после того, как профессионалы отскоблили тело от поверхности. Сначала я подумал, что кто-то переместил источник пятна. Даже увидел следы ног. Но что-то с ними было не так. Что-то вызывало у меня тошноту. Тот, кто оставил их не наступил в пятно и не разнес его по полу. Сами следы были этим самым пятном. Кто-то или что-то, покрытое разложившимся дерьмом бродило здесь внизу.

До этого момента осмотр был обыденным и скучным, но не каждый день натыкаешься на скрытую темницу. Передо мной внезапно предстала страшная семейная тайна, и события не сходились. Кто-то переместил тело и вымазался в гнили, а потом ходил, оставляя следы? Почему черт возьми он делал это босиком? И почему он не убрал за собой? И как ему удалось быть такими неуклюжим и аккуратным одновременно? Не было даже следов волочения...

Я еще раз вгляделся в следы, и что-то внутри меня сжалось. Маленькие стопы. Женские. Мы все знаем эту историю. Не заставляйте меня повторять её. Подвал в глуши. Ремни и кандалы. Семьянин, которого никто не подозревает. Хорошо же он охотился. Больной ублюдок. Так кто же умер в этом подвале? И кто оставил эти следы?

Они были не только на полу. Трясущейся рукой я посветил на стену, найдя еще несколько поднимающихся вертикально вверх, прямо к потолку. И внезапно по спине побежали мурашки, и мощное ощущение сверхъестественного окатило меня, как ледяная вода. Где-то наверху дул ветер, и стонали деревья. Звуки из другого мира. Я видел это так четко: вот моя машина, стоит в тени, ожидая меня… Так близко и так бесконечно далеко, будто в другом мире. Мне отчаянно хотелось вернуться в него, оставив эту грязную нору позади. Все, что мне нужно было сделать, это выбраться из подвала и направиться к машине. Только я не был уверен, что вообще хочу шевелиться. Казалось, от неверного движение треснет хрупкая идея в моей голове, что преследующее меня беспокойство – воображаемое. Продукт избыточной фантазии, ничего более. И все же у меня было такое чувство, что если я попытаюсь убежать, кошмар выплеснется в реальный мир и бросится в погоню. Я даже попробовал убедить себя, что я не знаю, что произошло в той комнате. Не могу быть уверен. Может они так играли с женой...

А потом я посмотрел на кресло. Снова. На треснутую и облезшую кожу древних ремней.

На которых четко отпечатались следы зубов.

Я глубоко вдохнул и взял себя в руки. Пока я не увижу что-то живое там внизу, мне нужно верить, что я действительно один в этом подвале, поэтому я повернулся и пошел вперед. Смотря строго перед собой. Разумом отрицая мириады тихих стонов и скрипов, которые, казалось, следовали за мной, переходя от тени к тени. Я не мог удержаться от того, чтобы не заполнить пробелы в истории этого подвала, даже когда говорил себе остановиться.

Может быть, она умерла первой. Может быть, он. Может быть, он устал и оставил ее умирать с голоду, или, может быть, его почти поймали и он решил завязать. Может быть, она украла что-то острое и убила себя. Но она умерла, это точно, и она оставалась мертвой долгое время. По крайней мере пару месяцев для такого разжижения тканей. Она растеклась по полу. Кожа. Мышцы. Кровь, как шапка из плесени на забытом кофе. Я буквально видел это. Таймлапс разложения. Буйство красок. Только каким-то образом естественный цикл нарушился. Она не ушла полностью. И никто не пришел, чтобы забрать ее. Это были ее следы на полу, стенах и потолке, ведь так?

Она легла.

Она умерла.

А потом, каким-то образом, она встала.

К моменту, когда я поднялся на верхнюю ступеньку подвальной лестницы, я так сильно перепугался, что весь промок от пота. До сих пор единственными вещами, которые я видел на своем пути, были просто старые коробки, ящики и древний хлам, триммеры и газонокосилки, покрытые паутиной, с выцветшими логотипами. Но это не значит, что я был один. С этим местом было что-то не так. Я чувствовал это. Пульсирующий жар. Осязаемая аура ненависти, даже в отсутствие чего-либо кажущегося реальным. Было настолько жутко, что, когда я открыл дверь, на меня нахлынуло чисто детское облегчение, которые каждый из нас испытывал,ныряя под одеяло, после похода в туалет ночью. Чувство безопасности, защищенности от преследовавшего по пятам монстра.

Я засмеялся.

И тут что-то холодное и твердое схватило мою лодыжку. Рука протянулась между щелями ступеней, как будто прямо из мира фантазии в реальный. Я глядел вниз, с сердцем, грохочущим в ушах, и начал постепенно понимать, что вижу. Первой была рука. Скрюченная. Черная. Как плохо нарисованная тень, видимая только потому, что на нее попал свет, проникающий через открытую дверь. А затем под ней, в тени, лицо, похожее на череп, обтянутый мусорным пакетом, пластик лежит так плотно, что можно различить контур пустых глаз и раскрытого в поиске воздуха рта. Я ожидал чего-то более влажного, чего-то прямиком из плохого фильма ужасов. На самом деле, что бы ни находилось в этом подвале, оно претерпело странную трансформацию. Я видел чудище только частями, поэтому я не могу сказать наверняка, каким оно было. Но оно, черт возьми, не выглядело как призрак или труп или что-то еще, что я когда-либо видел или думал, что видел в жизни или фильмах.

Оно выглядело как монстр, настоящий монстр, и я отреагировал, как ребенок, увидевший страшилище. Я издал какой-то странный, наполовину заглушенный стон страха и с такой быстротой вырвал ногу из хватки, что даже сам удивился. Но что бы ни пряталось под этими ступенями, оно тоже было быстрым. Прежде чем я успел сделать спасительный шаг, оно вышло из своего укрытия, поднялось по лестнице и свалило меня на пол. Последнее, что я увидел перед тем, как впечатался подбородком в кухонный пол, – это то, что Мэриан действительно носила платье из мешковины. Тогда эта странная деталь прошла незамеченной. Но, оглядываясь назад, тот факт, что сын позже рассказывал об этом конкретном предмете одежды, убедил меня, что тайный подвал – дело рук его отца. Он не достался семье вместе с домом. И вдобавок ко всему, отец, должно быть, был настоящим куском дерьма, раз вставил такие отвратительные подробности в историю, которую рассказал своим детям. Вероятно, он сделал это, чтобы если его пленнице удалось убежать и дети увидели это, они бы выдали ее криком.

Конечно, тогда я этого не знал. У меня были только смутные представления о том, что напало на меня. Что-то горящее ненавистью, без сомнения. Что-то, что умерло в той ужасной комнате и вернулось к жизни. Боже, она была так чертовски зла. Она навалилась мне на спину и завыла, как банши, сбитая товарняком. Я обоссался от этого звука, от ощущения беспомощности. От понимания, что это ночной кошмар, от которого я не могу проснуться.

Она впилась мне в спину пальцами, которых я не мог видеть, но чувствовал, как раскаленную добела боль от иглы для татуировки. Это продолжалось всего несколько секунд. Агония была достаточной, чтобы я начал судорожно биться и сбросил ее. Мне нужен был лишь этот шанс, крошечный момент свободы. Я поднялся на ноги и выпрыгнул головой вперед из ближайшего окна. Мне было глубоко наплевать на порезы. Если бы вы почувствовали то, что я почувствовал, они бы тоже вас не волновали. На моей спине остались не просто царапины. Врачи сравнили мои раны с ранами, оставленными медузой, из-за которых мышцы под ними увядают после того, как миллион игл превратили плоть в пористую губку. Мне пришлось сделать пересадку кожи. Мне пришлось избавиться от машины, потому что невозможно было отскрести то, что осталось от моей спины, с кожаных сидений. Даже сейчас моя спина выглядит так, словно по ней проехала газонокосилка. До сих пор болит, когда я надеваю футболку каждое утро.

Забавно, но это не самые страшные мои раны. Просто самые большие. Самые заметные. По крайней мере, из-за шрамов было легко убедить банк не продавать дом. Обычно на это требуется немало усилий, но они лишь взглянули на медицинские отчеты и согласились передать землю тому странному правительственному ведомству, которое занимается подобными вещами. Дом оставили гнить. Никакой документ, ни договор, ни ипотечный платеж не отнимут его у Мэриан. Мы можем только изолировать дом. Землю огородили забором, и на каждом окне налепили так много знаков о токсичном газе, что остается только надеяться, что больше никто не будет настолько глуп, чтобы сунуться туда.

Оглядываясь назад скажу: мне стоило прислушаться к инстинктам.

Бродяги не игнорируют дома без уважительной причины.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

От рассвета до заката это обычный кукурузный лабиринт. Черт их дери, некоторые идиоты даже разрешают своим детям играть там. От заката до рассвета, однако... ну, это уже совсем другое дело. О лабиринте всегда ходили легенды.

О том, как все электрическое – от телефонов до дронов и фонариков – перестает работать в тот же момент, как приближается к стене кукурузы.

О жутких судьбах тех, кто пытается резать, сжигать или как-то еще вмешиваться в лабиринт.

И о единственном желании, которое исполнится у каждого, кто пройдет через лабиринт ночью.

Последний слух – причина бесконечной ярмарки, которая царит в нашем городе в это время года. Люди едут со всех концов света.

Знаменитости. Саудовские шейхи.

Официально одетые типы в длинных черных машинах.

Пьяные подростки из ближайших округов, пытающиеся выиграть пари или впечатлить девчонку.

Мы, местные жители, просто расставляем наши складные стулья перед лабиринтом, наслаждаемся запахом кукурузной шелухи и дыма, и слушаем, как шепчут на ветру увядающие листья Ведьминого леса.

Наша малышня ловит яблоки в кадушке или вырезает тыквы, пока мы наблюдаем за парадом приезжих чудаков. Иногда они приходят испуганные, словно за ними кто-то гонится, и они готовы на что угодно, чтобы от этого сбежать. Другие пропитаны тьмой, будто жаждут мести. Некоторые беззаботно идут в кукурузу, бросая вызов судьбе.

Но это не имеет значения. Все они заканчивают в одном и том же месте.

Большинство из тех, кто входит, больше не выходит.

Даже если они и возвращаются, желание исполняется не совсем так, как они хотели.

Я помню одного мужика, приехавшего аж из Калифорнии. Он прошел через лабиринт, только ради того, чтобы вырвать свою маленькую дочь из лап лейкемии. Когда он вернулся домой, все так и получилось. Лейкемия вырвалась из ребенка, ошметками разлетевшись по ковру их дома на берегу океана. Ходят слухи, что после этого он спрыгнул со скалы.

Еще была местная девушка, загадавшая глупое желание об идеальном парне, который любил бы её вечно. И это сбылось, вот только он оказался фарфоровой куклой в человеческий рост. Она говорила, что красивая кукла двигалась, когда её никто не видел, и делала ужасные вещи. Девчонка днями не спускала с неё глаз. Последний раз я видел того жуткого болванчика, когда она умоляла всех мужчин в городе сжечь куклу.

Может быть, меня уже догоняет маразм, но клянусь, что слышал, как кукла кричала в огне.

Я никогда не считал себя одним из тех идиотов, которые рискнули бы отправиться в кукурузный лабиринт.

Вот только у меня не осталось другого выбора.

Диагноз - "ранняя деменция". Мне повезло, что в нашем городке есть прямолинейный док, который объяснил без обиняков: "К концу ты даже себя не узнаешь".

Виски, которое обожгло мне горло, по приезду домой, на вкус было как пепел. Горький как моё будущее. Я надрывался всю свою жизнь, и ради чего?! Чтобы у меня отняли мои золотые годы? Я пил, пока губы не онемели, пока плохие идеи не начали казаться разумными. Полная луна стояла высоко над полями в ту ночь.

Медленное погружение в ад или прогулка по бесконечному лабиринту, какая разница?

По крайней мере, так я тогда думал.

Я был на полпути к ферме Броков, прежде чем осознал, что сижу за рулем.

Настолько накидался, представляешь.

Снова и снова тихий голосок в глубине моей головы – совесть, или как бы ты её не назвал – говорил мне свернуть с дороги, отоспаться и подумать на трезвую голову.

Снова и снова я игнорировал его.

Только когда я встал перед стеной кукурузы‘ у меня появились другие мысли.

Только тогда возникли сомнения.

Я даже не знал, какое загадаю желание, если пройду лабиринт.

Вот так я и стоял, пятидесятишестилетний мужик, уверовавший в исполнение желаний – хотя в этой атмосфере было легко поверить. В лунном свете кукуруза казалась еще выше и плотнее.

Когда я приблизился, лабиринт, казалось, задрожал от возбуждения, как голодная собака, жаждущая вцепиться в старую кость. Я глубоко вздохнул. Воздух пах мокрой землей и гнилыми листьями.

Этот докучливый голосок снова заверещал, твердя мне, что это последний шанс остаться в здравомыслящем и честном мире живых людей. Виски приказывал ему заткнуться, и, ну...

Виски победил.

***

Мама всегда говорила мне не ввязывался в то, из чего я не смог бы выбраться, но к тому времени, как я вспомнил её слова, лабиринт закрылся за мной.

Вот тогда-то и наступила реальность. Я не запаниковал, не пытался прорваться наружу сквозь стебли.

Я знал, что случается с теми, кто пытается это сделать.

Знал, как стебли обвивались вокруг них, душили, ломали сильных мужиков, как веточки. Как тянули их в сырую черную землю.

Я знал, потому что, ну, было бы ложью сказать, что все местные избегали кукурузного лабиринта Брока. Несколько безрассудных душ отправились туда, и еще меньше вернулось.

Они молчали о том, что видели. И о том, чего пожелали.

Мы так и не поняли, были ли таковы условия их побега, или то, что они пережили, оказалось слишком ужасным, чтобы говорить об этом.

Тем не менее, слухи просачивались в течение многих лет.

Предостережения о том, чего стоит избегать. Советы о том, как поступать.

В тени этих высоких стеблей, я пожалел, что пропускал сплетни мимо ушей.

По крайней мере, я помнил что нельзя паниковать и трогать растения, а холодный воздух быстро меня отрезвил. Ноги хлюпали по черной болотистой земле. Как только смог, я повернул направо – к сердцу лабиринта.

По слухам, нужно пройти через самую тёмную часть лабиринта, прежде чем сможешь выбраться с другой стороны. Если же долго ходить у края, расстояния заморочат тебе голову, и придется блуждать там вечно.

О чем ещё говорили легенды?

Было что-то о Даме под Вуалью и Разрисованном Человеке, и…

Стоило только подумать, как я его услышал.

Свистуна.

Черт, может быть, сама мысль и придала этой хреновине сил.

Я наступил на стебель кукурузы, и сухому мерзкому треску под ногой подпел тихий непринужденный свист где-то за моей спиной.

Он было далеко, но приближался с каждой минутой.

Я ускорил шаг. Свистун засвистел быстрее.

Какого чёрта, как же людям удавалось от него уйти? Ох, надо вспомнить. Я вернулся мыслями в детство, когда мы стайкой собирались на крыльце у Эбби ДеМилль. Она столкнулась со Свистуном, когда попытала счастья в лабиринте, еще в 85-м:

– Если услышите свист в кукурузном лабиринте, – она сказала нам, – сверните и пусть он пройдёт мимо. Не смотрите, не говорите. Просто подождите. И помните: “свистун замолк – беги со всех ног”.

Я замедлил шаг.

Свистун тоже сбавил скорость, но все равно догонял. Я увидел впереди поворот. Завернул за кукурузную стену, застыл как вкопанный и прислушался.

Озадаченный свист. Прозвучало так, оно было раздражено тем, что пропустило меня. Я начал слышать ещё что-то: низкое скрежетание, как будто когти или ржавый металл волочили по земле.

Эбби говорила не смотреть... но я ничего не смог с собой поделать.

Поднимаясь в звёздном небе над стеблями кукурузы, проплыла огромная коса. Свистун продолжил путь. Лезвие было покрыто тёмными пятнами и кусками мяса... я сразу раздумал заглядывать за угол. Я больше не хотел ничего видеть.

Кажется, я даже не дышал, пока он не ушёл... а потом продолжил путь.

В лабиринте время течет по-другому. Иногда люди, которые заходят между закатом и рассветом, выходят всего через несколько минут, исхудавшие и поседевшие, словно постаревшие на двадцать лет. А иногда получается как у Клейтона Халстеда, который вошёл в лабиринт в 1951 году и вышел в 2006. Он не постарел ни на день.

Прежде чем проглотить пулю в канун Рождества, Клейтон рассказал, что внутри лабиринта есть комнаты. Квадратные участки вырублены в кукурузе. Правда не захотел обсуждать, что может попасться внутри них. Только раз, крепко напившись в баре у Эла, Клейтон сделал единственное загадочное замечание:

– Знаете что, ребята? – он смачно рыгнул и заглянул в бутылку. – Иногда, когда я сижу на этом барном стуле с вами, сидушка становится жесткой, как сено, а пиво пахнет соломой. И у меня возникает самое ужасное чувство, что на самом деле я не здесь, а снова там, окруженный бесконечными стенами кукурузы. Это заставляет меня бояться, что вы все просто... исчезнете... и луна окажется высоко надо мной, и я пойму… – на этом моменте он всегда качал головой и заказывал ещё чего покрепче. И пил до тех пор, пока не сваливался со стула.

Я вспомнил Клейтона, потому что увидел одну из этих комнат справа от себя, чуть дальше по тропинке, где я прятался от Свистуна.

Она совсем не была похожа на то, что он описывал.

Вместо стогов сена, передо мной громоздилась на мокрой траве старомодная мебель: стол из полированного темного дерева, стулья с высокими спинками и тонкий фарфор, поблескивающий в лунном свете. Над серебряным чайником курился пар, как будто кто-то собирался устроить чаепитие…

Я убрался оттуда к чертовой матери и вернулся на дорожку. Или, по крайней мере, так мне показалось.

Это еще одна особенность лабиринта. Дорожки... меняются.

В комнату я пошел по прямой, но когда вернулся, обнаружил три тропы, все ведущие не туда, куда я хотел пойти. Если пути менялись, решил я, то не имеет смысла пытаться вспомнить, по какому я шел. Я выбрал один наугад и продолжил путь.

Ничего не было слышно, кроме шума кукурузы на ветру. Не было запахов, кроме гниющих стеблей. И ничего не было видно, кроме двух сплошных зеленых стен.

Это была еще одна фраза, которую любила повторять Эбби ДеМилль, когда дети, собирались у нее на крыльце: “Зелень доберется до тебя”. Теперь я понял, что она имела в виду.

Я почувствовал что-то под подошвой ботинка, что-то твёрдое и острое.

Кости.

Рёбра, сломанные бедра, целые позвоночники. Их было так много, что я не понимал, животным какого рода они принадлежали. В глубине души я знал, но...

Где были их головы?

Чёрные крылья захлопали вокруг моей головы.

Твёрдый клюв ударил меня по щеке, затем по лбу…

…тёплая кровь залила лицо. Оно пришло за моими глазами.

Я отмахнулся от массы черных перьев, и когда оно пошло на новый заход, понял, на что смотрю: на стервятника, а может, и на двух. Мне никогда не доводилось видеть этих отвратительных тварей так близко. Падальщиков, пожирателей трупов, с головами, похожими на полоски сырого мяса, и черными глазами-бусинками.

Я даже не знал, что они могут быть такими большими... и никогда не слышал, чтобы они нападали на живых...

Если только они не решили, что я уже мертв.

Нужно было двигаться дальше. Я размахивал курткой, как хлыстом, отбиваясь от ужасных клювов. Они набрасывались снова и снова, всегда целясь в глаза, пока я не оставил позади покрытую костями полосу грязи. Клекот стих, и я остался один со своим кровоточащим лицом и бьющимся сердцем.

Никто никогда ничего не говорил о стервятниках.

Или о костях.

Я подумал о людях, таких как Клейтон, которые вышли из лабиринта спустя многие годы. Сколько испытаний, подобных этому, он пережил... и сколько мне предстояло?

Когда жидкая храбрость завела меня в кукурузу, я думал, что тут и умру.

С моим диагнозом это меня ни капельки не напугало.

Другое дело остаться навеки блуждать в лабиринте…

Может быть, эти кости остались от тех, кому повезло умереть?

Я продолжил идти, всегда поворачивая к сердцу лабиринта...

Хотя, скажу честно, я больше не имел ни малейшего представления о том, где оно может быть.

Солнце уже должно было взойти... но это не произошло.

Без него не было способа определить, сколько времени я провёл внутри лабиринта.

Никакого способа, кроме моего собственного голода и жажды.

Если бы я не был так сосредоточен на жалости к себе, то заметил бы как кукуруза расступилась. К тому времени, как я осознал, что вошёл в одну из комнат, было уже поздно: за моей спиной выросла стена.

Остался один выход – пересечь комнату.

Бояться нечего, сказал я себе. Просто немного слишком идеальной травы, тыквы, несколько тюков сена…

И чучело с раскрашенным лицом.

Ретт Карлсон говорил о Разрисованном Человеке, пугале сошедшем со страниц книг о Волшебнике страны Оз, с лицом, словно нарисованным разъяренным ребёнком.

Когда Ретт вышел с другой стороны лабиринта, исполнилось его желание выиграть в лотерею. У него было всего несколько лет, чтобы наслаждаться выигрышем, прежде чем Марла – жена Ретта – убила его, чтобы получить деньги по страховке. У Ретта был один-единственный совет по поводу Нарисованного человека: “Что бы он ни делал – игнорируй”.

Но я уже остановился и уставился на это жуткое, огромное пугало. И тут же голова Разрисованного Человека повернулась ко мне. Он стоял на наполненных соломой ногах...

Несмотря на ужасный скрип конечностей, я его игнорировал. Перевел глаза на выход из комнаты и тяжело дышал, сосредоточившись на темном пятне среди зелени.

Даже тогда, когда услышал, как его набитые соломой руки поползли ко мне по траве.

Даже тогда, когда почувствовал, как его пальцы, зажатые в перчатки, скользят вверх по моим ногам.

Разрисованный Человек щупал меня и тыкал пальцами, как слепой, пытающийся что-то определить на ощупь. Если бы он добрался до моего лица – если бы он понял, что я человек – со мной было бы покончено, вот что я подумал.

Я чувствовал, хриплое дыхание на моей шее...

И тогда я засвистел.

"Фермер в лощине" – ту же мелодию из детской игры, что была у Свистуна. не совсем точно…

Но близко.

Я не мог видеть, что делал Разрисованный Человек у меня за спиной, но возникло ощущение, что он низко кланялся и медленно пятился назад.

Вот только возникли проблемы посерьезнее.

Где-то далеко в лабиринте Свистун услышал меня... и свистнул в ответ.

Теперь он мчался ко мне с безумной скоростью. Мне пришлось схватить самого себя за колени, чтобы не побежать… Я свернул за угол так быстро, как только смог.

Мой преследователь остановился и нервно присвистнул. Эта отвратительная коса покачивалась над кукурузой. Он стоял неподвижно, застыв в сомнениях – я мог сказать это по тону.

И он искал меня.

А вот этого не должно было случиться, почему он просто не пошел дальше? Или я нарушил правила, засвистев первым? Листья кукурузы щекотали мне спину, и я понял, что не могу отойти еще дальше, не рискуя быть поглощенным лабиринтом. Я крепко зажмурил глаза и услышал, как что-то прошло мимо.

Что-то, что звучало как металл, скребущий по грязи, и пахло смертью.

Прошло немало времени. Я решил пойти дальше… и чуть не упал. Голова кружилась от голода и жажды...

Но можно ли есть или пить что-либо в лабиринте?

Комната с Разрисованным Человеком осталась позади, уже что-то...

Пусть и грязные лужи вдоль тропы начали манить меня.

Впереди открылась другая комната: мебель из темного дерева, скатерть, чайник...

Нет. Не может быть, но каким-то образом… я оказался точно там, где начал.

Я упал на колени в грязь и зарыдал, как младенец.

Вряд ли у меня хватило бы сил найти другой путь. Вряд ли я бы даже смог встать.

Я полз по грязи, несчастный, каким только может быть человек, когда услышал звук, ужасно похожий на журчание чая…

Мои глаза резко раскрылись. Я поднял голову. В одном из кресел с высокой спинкой появилась фигура.

С ног до головы, она была закутана в огромную черную вуаль.

Женской рукой в черной перчатке она поставил одну чашку чая передо мной, а другую – перед собой.

Иди.

Её голос, женский голос, манил меня, резонируя внутри головы. Мир кружился, но я поднялся на ноги и зашаркал к стулу с высокой спинкой напротив нее. Между нами стояло блюдо с печеньем и пирожными, освещенное белым, как кость, сиянием луны.

Ешь. Пей. Идеальная ночь чтобы полюбоваться луной, не так ли?

Я ничего не ответил, но Дама под Вуалью, похоже, этого не заметила.

У меня заурчало в животе. Подув на дымящуюся чашку чая, я потянулся за маленьким пирожным в форме цветка. Случайно посмотрел направо…

И моя рука застыла над серебряной тарелкой.

На этом странном празднике были не только я и Дама под Вуалью.

Рядом со мной сидел мужчина с идеально прямой спиной, глядя вверх. Его глаза были круглыми как мраморные шарики, а кожа под старомодной фермерской одеждой высохла, как кукурузная шелуха. Он все еще дышал.

Будто его заживо забальзамировали.

Тринадцатилетняя чирлидерша сидела через несколько стульев от меня. Подросток-латинос – напротив неё. Солдат в форме времен Первой мировой войны обнаружился слева от меня. Все они выглядели так же, как первый мужчина. Живые гребаные скелеты, с широко открытыми глазами, затянутые в сухую кожу.

Перед ними на серебряных тарелках лежали недопитые чашки чая и крошки печенья.

Я убрал руку от тарелки с пирожными.

Дама под Вуалью казалась разочарованной.

Чего ты хочешь?

Снова голос раздался внутри моей головы.

– Я просто хочу вернуться домой, – честно ответил я.

Действительно?

В этом скрипучем, шепчущем голосе слышалось неподдельное удивление.

Уверен, что это ВСЁ, чего ты хочешь? Ты больше не сможешь передумать, знаешь ли...

Я не забыл ни о смертельном диагнозе, ни о том, что последует за ним, но я обнаружил, что есть вещи похуже смерти... может быть, даже страшнее потери рассудка…

И они бродят по тенистым тропам кукурузного лабиринта Брока.

Я кивнул Даме под Вуалью. Пожав плечами, она махнула рукой в черной перчатке. Шелестящие зеленые стебли позади нее раздвинулись. В туманном поле по ту сторону я едва различил очертания своего грузовика, пьяно брошенного по диагонали на грязной парковке перед лабиринтом.

Дама под Вуалью наблюдала, как я ухожу, но когда я в последний раз обернулся, позади не было ничего, кроме стены кукурузы.

***

Когда я рассказываю людям о лабиринте, они обычно считают меня сумасшедшим. Даже люди, которые прожили в городе много лет и знают о странном кукурузном поле Броков, на самом деле не верят, что я был внутри. В конце концов, если я был там, то какое моё желание?

Иногда ночами, сидя на своем крыльце и глядя на луну, я думаю, что в этом и был весь фокус: единственный способ безопасно покинуть кукурузный лабиринт – это пожелать именно это, и ничего больше.

Но в другие ночи, когда деревья странно шумят и большая старая луна кажется слишком яркой и серебристой, чтобы быть настоящей... Я думаю, что, может быть, я ошибся насчет лабиринта...

Интересно, вышел ли я из него на самом деле?

~

Оригинал

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

– Кошелек или жизнь!

Пятеро детей стояли на пороге. Несколько принцесс, Бэтмен и дьявол. Бесцеремонно набрав полную горсть конфет, я побросала их в протянутые наволочки. Один из них пробормотал "спасибо", остальные предпочли остаться неблагодарными сопляками.

– Можно мне еще?

Я подняла глаза.

Дьявол смотрел на меня, протягивая сумку. Светлые волосы блестели в свете фонаря, глаза были пронзительно-голубыми, как лед.

В нем было что-то странно знакомое, но я не могла понять, что именно.

– Э-э, конечно. – Я бросила еще несколько конфет в его наволочку.

Он не поблагодарил меня. Просто молча повернулся и сошел с крыльца, вслед за другими детьми.

Я закрыла дверь и вернулась к своему месту у окна.

Четверо детей ушли с моей лужайки, присоединившись к женщине у конца подъездной дорожки. И исчезли в сумерках.

Буквально через две минуты зазвонил звонок.

Динь-дон.

Снова подхватив пакет со сладостями, я потопала к гостям навстречу. Поправила блузку, изобразила на лице улыбку и распахнула дверь.

– Кошелек или жизнь!

Снова группа детей. Две Эльзы, Маршалл из "Щенячьего патруля", и ниндзя.

– Ууу, какие вы все страшные! - сказала я.

Дети хихикали и столпились вокруг в ожидании конфет. Все, за исключением ниндзя.

Он стоял в стороне от остальных, молча наблюдая. Его лицо было полностью закрыто черной тканью... за исключением жутких, леденящих душу голубых глаз.

– Спасибо! – кричали дети, спрыгивая с крыльца.

Когда они ушли, ниндзя шагнул ближе. Его глаза блестели в свете фонаря, и хотя рот его был закрыт тканью, я поняла, что он не улыбается.

– Можно мне еще?

У меня кровь застыла в жилах.

Тот же голос.

Я стоял там, в дверном проеме, застыв на месте. Пакет "Милки Вэй" безвольно повис у меня в руках. Он не смог бы так быстро поменять костюм. Как... как это может быть он? Это, должно быть, какая-то шутка.

– Можно мне еще? – спросил он снова.

Я вынырнула из водоворота мыслей.

– Конечно, конечно, – торопливо сказала я и бросила большую горсть конфет в его пластиковое ведерко в виде тыквы.

До сих пор пустое ведерко.

Если он весь вечер собирал конфеты, как оно могло быть пустым?

– Эй! – сказала я. – У тебя все хорошо?

Но он уже отвернулся и побежал обратно через мою лужайку. А через несколько секунд растворился в тенях, смешавшись с другими детьми.

Я снова опустилась в кресло и уставилась на пол. Я больше не хотела смотреть на толпы детей. Просто хотела остаться в одиночестве.

Те голубые глаза... Я знаю, что видела их раньше.

И не при хороших обстоятельствах.

Я видела их и тогда произошло что-то пугающее… И теперь меня снова охватила тревога.

Задумчиво, я провела пальцами по волосам. Он приходил в прошлом году? Но это невозможно: в прошлом году я отмечала Хэллоуин у бывшего парня, Дрю. Мы жутко поссорились тогда, и я уехала поздно вечером.

Не раздала ни одной конфеты.

Тук.

Моя голова резко поднялась.

Тук-тук.

Сквозь отражение собственного бледного лица в оконном стекле, в темных сумерках, я что-то увидела.

Пару голубых глаз.

Я вскочила с испуганным воплем. А потом схватила шнур и потянула. Жалюзи с грохотом опустились. Топ-топ-топ… шаги пронеслись по влажной траве, исчезая в ночи.

Кто он такой, черт возьми?

У меня не было времени об этом подумать.

Динь.

Я не пошевелилась. Не хотела открывать дверь и видеть того мальчика снова.

Динь. Динь.

Но и слушать, как мне беспрестанно трезвонят в дверь тоже не могла. Я поднялась со стула, выдавила из себя улыбку и открыла.

– Кошелек или жизнь!

Глаза скользнули по стайке детей на крыльце. Фея с кучерявыми волосами, мальчик из "Суперсемейки" с карими глазами, маленькая девочка в балетной пачке. Его среди них не было.

Я вздохнула с облегчением.

– Держите, детки! – Я так обрадовалась, что дала каждому по десять конфет. Завизжав от восторга, они побежали к родителям. Я медленно закрыла дверь. Она заскрипела на петлях, а затем с грохотом захлопнулась.

Я вернулась к своему месту. Взглянула на телефон: 20:19. Детский гомон снаружи, наконец, утихал. Через щель в жалюзи я видела, как поток маленьких фигурок в костюмах течет к главной дороге.

Через двадцать минут шум сменился тишиной. Я открыла книгу, проверила сообщения и устроилась поудобнее.

Динь.

Черт, конфет почти не осталось. На дне болталось всего четыре маленьких батончика. Надеюсь, их там не больше четырех.

Ребенок был один.

В черном костюме оборотня, с клочками меха, беспорядочно приклеенными к водолазке, и с ужасной маской на голове. Пластиковая морда исказилась в оскале, обнажив желтые зубы. Фальшивая кровь капала из пасти, пачкая мех на плечах.

– Хочешь конфет? – Мой голос почему-то дрожал. Дорога была абсолютно пуста, все дети исчезли.

Ужасное беспокойство овладело моим сердцем. Руки задрожали.

– Можно мне еще?

Я захлопнула дверь перед его лицом. Закрыла все замки. Побежала к задней двери и заперла ее. Закрыла окна.

А затем бросилась в кресло и расплакалась.

Этот костюм был мне знаком. Ужасно знаком. Желтые, безжизненные глаза... острые, пластиковые зубы... знакомые и чужие, одновременно. Обхватив колени, я неподвижно сидела в тишине пустого дома.

Тук.

Я вскочила.

Тук.

Сердце выпрыгивало из груди. Я резко обернулась, на шум.

– Кто здесь?

Тук.

Звук доносился из гостиной. В полумраке все формы сливались в черную массу. Вот силуэт торшера около окна. Вот громоздкий контур дивана…

Между ними что-то стояло.

Что-то маленькой, с ужасно искаженной головой.

– Можно мне еще? – тихо прозвучал голос из тьмы.

– Как… как ты сюда попал? – я отступила в прихожую. Золотистый свет окутал меня, и стало не так страшно.

Он просто потерялся. Я позвоню в полицию. Они найдут его родителей. Это все большое недоразумение...

– Мы найдем твоих родителей, хорошо? – Я старалась подавить страх. – Дай мне только позвонить. Мы вернем тебя домой в целости и сохранности, хорошо, приятель?

Он не ответил.

Вместо этого он медленно шагнул вперед. В тусклом свете, стало ясно: в нем было что-то ужасно странное. Голова неуклюже свесилась на бок. Левая рука была вывернута и изуродована. Он двигался неестественно, заваливаясь вперед на каждом шагу.

– Ты в порядке?

Тишина.

Поддельная кровь, которая капала с морды оборотня, теперь промочила его насквозь. Бледные маленькие ручки все были покрыты красной блестящей жидкостью. Черный костюм влажно поблескивал. Шерсть спуталась и свалялась.

– Можно мне еще?

Я попятилась. Попыталась нащупать телефон, но его не было. Я хваталась за все, что могла найти, наконец, вцепилась в почти пустой пакет из-под конфет.

– Это? Ты этого хочешь?

Ребенок не ответил. И шагнул ко мне.

– Вот, забирай! – в панике я запустила в него пакетом. Он отскочил от груди мальчика и упал к его ногам.

Оборотень не притронулся к конфетам.

– Можно мне еще?

– Я отдала тебе все!

Он уставился на меня этими ужасно знакомыми желтыми глазами.

А потом остановился всего в нескольких метрах от меня. Окровавленные руки неподвижно свисали по бокам. Я сделал шаг назад и ударилась о стену.

Меня загнали в угол.

– Кто ты такой? – завопила я. План оставаться спокойной и вызвать полицию давно канул в небытие. меня захлестнула паника. – Почему ты не оставишь меня в покое?

Крошечные черные зрачки устремились на меня, и он заговорил. Первый раз сказал что-то кроме “еще”.

– Ты помнишь меня?

– О чем ты говоришь?

– Ты помнишь, что сделала со мной? – Его высокий шепелявый голос глухо звучал сквозь маску. – Ты помнишь, что сделала год назад?

Год назад...

Год назад, в Хэллоуин.

Как я могла забыть?

Я вылетела из дома Дрю, кипя от ярости. Клялась, что больше никогда с ним не заговорю. Хлоп! Автомобильная дверь захлопнулась за мной с треском, разрезав ночь. Двигатель зарычал. Фары мигнули во тьме.

Я была вне себя. Продолжала ссору в голове.

Я даже не оглянулась, прежде чем выехать задним ходом с подъездной дорожки.

Тук.

Я не видела его. В черном костюме оборотня он слился с ночной тьмой.

Все было кончено прежде, чем я успела понять, что произошло.

Выбежав из машины и увидев изломанное, искалеченное тело мальчика в костюме оборотня... и сорвав маску, чтобы взглянуть в его безжизненные глаза, смотрящие на меня... я не вызвала полицию. Я не позвала на помощь.

Я запаниковала. Вернулась в машину, проехала по газону и уехала из района, прежде чем кто-нибудь увидел, что я сделала.

– Ты помнишь, Элайза? – Ребенок еще больше наклонил голову, уставившись на меня сквозь маску. – Ты помнишь теперь?

– Да, – пробормотала я сквозь слезы. – Прости. Я не хотела... Я была расстроена, я не внимательно...

– Можно мне еще?

Я подняла глаза.

Он снял маску.

Левая сторона его головы была раздроблена. Кровь стекала по лицу, окрашивая бледную кожу, запекаясь на светлых волосах. Один льдисто-голубой глаз был вдавлен глубоко в орбиту, другой цел. А шея согнута под жутким неестественным углом.

– Можно мне еще? – Его губы раскрылись, показав выбитые зубы и покрытый шрамами язык.

– Что ты имеешь в виду?

– Можно мне еще… пожить?

– Я бы хотела... Я бы хотела дать тебе это. – У меня перехватило горло. – Я бы хотела дать тебе жизнь, если бы могла.

– Ты можешь. – Его голос вдруг стал более хриплым, более темным. – Просто отдай мне свою.

Я не могла оторвать от него глаз. Онемевшая. Слабая. Сердце болело за бедного, несчастного, искалеченного ребенка, стоявшего передо мной. Это была моя вина. Я сбила его. Я сделала это с ним.

– Я не могу отдать тебе свою жизнь…  – Я снова отступила назад, но он быстро приблизился ко мне легким, стремительным шагом.

– У тебя нет выбора.

– Почему ты так говоришь?

Разбитый рот оскалился в кривой усмешке.

– Кошелек или жизнь!

Я бросилась к двери. Я рывком распахнула ее, выбежала во двор, крича в ночь. А потом бежала не останавливаясь, пока один из соседей не нашел меня, посреди дороги, абсолютно невменяемую.

Это было год назад.

Скоро снова наступит Хэллоуин.

Я уже видела его. Маленькую фигурку на той стороне дороги, одетую в черное. Наблюдающего за мной. Ждущего.

В уродливой маске оборотня.

~

Оригинал

Телеграм-канал, группа ВК чтобы не пропустить новые посты

Хотите получать эксклюзивы? Тогда вам сюда =)

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.