Сотни людей входят в кукурузный лабиринт в моем городке. Выходят не все⁠⁠

Лабиринт появляется в одно и то то же время и на одном и том же месте каждый год…

…хотя никто из ныне живущих не мог бы сказать, кто его создает.

Когда туман рассеивается утром 23 сентября, он всегда там – проем в человеческий рост в сплошной стене отдаленного кукурузного поля Джошуа Брока.

Броки были здесь задолго до того, как первые белые люди пришли по реке со своими ружьями, оспой и виски. И думаю, они пробудут здесь еще долго, даже после того, как все остальные сгинут.

За все это время ферма Броков не увеличилась и не уменьшилась – да и как бы это могло случиться, ведь она окружена с трех сторон странной полосой деревьев, которую старожилы называют "Ведьмин лес".

Вот я и веду речь об этом самом поле, примыкающем к подкове леса. Там появляется лабиринт.

От рассвета до заката это обычный кукурузный лабиринт. Черт их дери, некоторые идиоты даже разрешают своим детям играть там. От заката до рассвета, однако... ну, это уже совсем другое дело. О лабиринте всегда ходили легенды.

О том, как все электрическое – от телефонов до дронов и фонариков – перестает работать в тот же момент, как приближается к стене кукурузы.

О жутких судьбах тех, кто пытается резать, сжигать или как-то еще вмешиваться в лабиринт.

И о единственном желании, которое исполнится у каждого, кто пройдет через лабиринт ночью.

Последний слух – причина бесконечной ярмарки, которая царит в нашем городе в это время года. Люди едут со всех концов света.

Знаменитости. Саудовские шейхи.

Официально одетые типы в длинных черных машинах.

Пьяные подростки из ближайших округов, пытающиеся выиграть пари или впечатлить девчонку.

Мы, местные жители, просто расставляем наши складные стулья перед лабиринтом, наслаждаемся запахом кукурузной шелухи и дыма, и слушаем, как шепчут на ветру увядающие листья Ведьминого леса.

Наша малышня ловит яблоки в кадушке или вырезает тыквы, пока мы наблюдаем за парадом приезжих чудаков. Иногда они приходят испуганные, словно за ними кто-то гонится, и они готовы на что угодно, чтобы от этого сбежать. Другие пропитаны тьмой, будто жаждут мести. Некоторые беззаботно идут в кукурузу, бросая вызов судьбе.

Но это не имеет значения. Все они заканчивают в одном и том же месте.

Большинство из тех, кто входит, больше не выходит.

Даже если они и возвращаются, желание исполняется не совсем так, как они хотели.

Я помню одного мужика, приехавшего аж из Калифорнии. Он прошел через лабиринт, только ради того, чтобы вырвать свою маленькую дочь из лап лейкемии. Когда он вернулся домой, все так и получилось. Лейкемия вырвалась из ребенка, ошметками разлетевшись по ковру их дома на берегу океана. Ходят слухи, что после этого он спрыгнул со скалы.

Еще была местная девушка, загадавшая глупое желание об идеальном парне, который любил бы её вечно. И это сбылось, вот только он оказался фарфоровой куклой в человеческий рост. Она говорила, что красивая кукла двигалась, когда её никто не видел, и делала ужасные вещи. Девчонка днями не спускала с неё глаз. Последний раз я видел того жуткого болванчика, когда она умоляла всех мужчин в городе сжечь куклу.

Может быть, меня уже догоняет маразм, но клянусь, что слышал, как кукла кричала в огне.

Я никогда не считал себя одним из тех идиотов, которые рискнули бы отправиться в кукурузный лабиринт.

Вот только у меня не осталось другого выбора.

Диагноз - "ранняя деменция". Мне повезло, что в нашем городке есть прямолинейный док, который объяснил без обиняков: "К концу ты даже себя не узнаешь".

Виски, которое обожгло мне горло, по приезду домой, на вкус было как пепел. Горький как моё будущее. Я надрывался всю свою жизнь, и ради чего?! Чтобы у меня отняли мои золотые годы? Я пил, пока губы не онемели, пока плохие идеи не начали казаться разумными. Полная луна стояла высоко над полями в ту ночь.

Медленное погружение в ад или прогулка по бесконечному лабиринту, какая разница?

По крайней мере, так я тогда думал.

Я был на полпути к ферме Броков, прежде чем осознал, что сижу за рулем.

Настолько накидался, представляешь.

Снова и снова тихий голосок в глубине моей головы – совесть, или как бы ты её не назвал – говорил мне свернуть с дороги, отоспаться и подумать на трезвую голову.

Снова и снова я игнорировал его.

Только когда я встал перед стеной кукурузы‘ у меня появились другие мысли.

Только тогда возникли сомнения.

Я даже не знал, какое загадаю желание, если пройду лабиринт.

Вот так я и стоял, пятидесятишестилетний мужик, уверовавший в исполнение желаний – хотя в этой атмосфере было легко поверить. В лунном свете кукуруза казалась еще выше и плотнее.

Когда я приблизился, лабиринт, казалось, задрожал от возбуждения, как голодная собака, жаждущая вцепиться в старую кость. Я глубоко вздохнул. Воздух пах мокрой землей и гнилыми листьями.

Этот докучливый голосок снова заверещал, твердя мне, что это последний шанс остаться в здравомыслящем и честном мире живых людей. Виски приказывал ему заткнуться, и, ну...

Виски победил.

***

Мама всегда говорила мне не ввязывался в то, из чего я не смог бы выбраться, но к тому времени, как я вспомнил её слова, лабиринт закрылся за мной.

Вот тогда-то и наступила реальность. Я не запаниковал, не пытался прорваться наружу сквозь стебли.

Я знал, что случается с теми, кто пытается это сделать.

Знал, как стебли обвивались вокруг них, душили, ломали сильных мужиков, как веточки. Как тянули их в сырую черную землю.

Я знал, потому что, ну, было бы ложью сказать, что все местные избегали кукурузного лабиринта Брока. Несколько безрассудных душ отправились туда, и еще меньше вернулось.

Они молчали о том, что видели. И о том, чего пожелали.

Мы так и не поняли, были ли таковы условия их побега, или то, что они пережили, оказалось слишком ужасным, чтобы говорить об этом.

Тем не менее, слухи просачивались в течение многих лет.

Предостережения о том, чего стоит избегать. Советы о том, как поступать.

В тени этих высоких стеблей, я пожалел, что пропускал сплетни мимо ушей.

По крайней мере, я помнил что нельзя паниковать и трогать растения, а холодный воздух быстро меня отрезвил. Ноги хлюпали по черной болотистой земле. Как только смог, я повернул направо – к сердцу лабиринта.

По слухам, нужно пройти через самую тёмную часть лабиринта, прежде чем сможешь выбраться с другой стороны. Если же долго ходить у края, расстояния заморочат тебе голову, и придется блуждать там вечно.

О чем ещё говорили легенды?

Было что-то о Даме под Вуалью и Разрисованном Человеке, и…

Стоило только подумать, как я его услышал.

Свистуна.

Черт, может быть, сама мысль и придала этой хреновине сил.

Я наступил на стебель кукурузы, и сухому мерзкому треску под ногой подпел тихий непринужденный свист где-то за моей спиной.

Он было далеко, но приближался с каждой минутой.

Я ускорил шаг. Свистун засвистел быстрее.

Какого чёрта, как же людям удавалось от него уйти? Ох, надо вспомнить. Я вернулся мыслями в детство, когда мы стайкой собирались на крыльце у Эбби ДеМилль. Она столкнулась со Свистуном, когда попытала счастья в лабиринте, еще в 85-м:

– Если услышите свист в кукурузном лабиринте, – она сказала нам, – сверните и пусть он пройдёт мимо. Не смотрите, не говорите. Просто подождите. И помните: “свистун замолк – беги со всех ног”.

Я замедлил шаг.

Свистун тоже сбавил скорость, но все равно догонял. Я увидел впереди поворот. Завернул за кукурузную стену, застыл как вкопанный и прислушался.

Озадаченный свист. Прозвучало так, оно было раздражено тем, что пропустило меня. Я начал слышать ещё что-то: низкое скрежетание, как будто когти или ржавый металл волочили по земле.

Эбби говорила не смотреть... но я ничего не смог с собой поделать.

Поднимаясь в звёздном небе над стеблями кукурузы, проплыла огромная коса. Свистун продолжил путь. Лезвие было покрыто тёмными пятнами и кусками мяса... я сразу раздумал заглядывать за угол. Я больше не хотел ничего видеть.

Кажется, я даже не дышал, пока он не ушёл... а потом продолжил путь.

В лабиринте время течет по-другому. Иногда люди, которые заходят между закатом и рассветом, выходят всего через несколько минут, исхудавшие и поседевшие, словно постаревшие на двадцать лет. А иногда получается как у Клейтона Халстеда, который вошёл в лабиринт в 1951 году и вышел в 2006. Он не постарел ни на день.

Прежде чем проглотить пулю в канун Рождества, Клейтон рассказал, что внутри лабиринта есть комнаты. Квадратные участки вырублены в кукурузе. Правда не захотел обсуждать, что может попасться внутри них. Только раз, крепко напившись в баре у Эла, Клейтон сделал единственное загадочное замечание:

– Знаете что, ребята? – он смачно рыгнул и заглянул в бутылку. – Иногда, когда я сижу на этом барном стуле с вами, сидушка становится жесткой, как сено, а пиво пахнет соломой. И у меня возникает самое ужасное чувство, что на самом деле я не здесь, а снова там, окруженный бесконечными стенами кукурузы. Это заставляет меня бояться, что вы все просто... исчезнете... и луна окажется высоко надо мной, и я пойму… – на этом моменте он всегда качал головой и заказывал ещё чего покрепче. И пил до тех пор, пока не сваливался со стула.

Я вспомнил Клейтона, потому что увидел одну из этих комнат справа от себя, чуть дальше по тропинке, где я прятался от Свистуна.

Она совсем не была похожа на то, что он описывал.

Вместо стогов сена, передо мной громоздилась на мокрой траве старомодная мебель: стол из полированного темного дерева, стулья с высокими спинками и тонкий фарфор, поблескивающий в лунном свете. Над серебряным чайником курился пар, как будто кто-то собирался устроить чаепитие…

Я убрался оттуда к чертовой матери и вернулся на дорожку. Или, по крайней мере, так мне показалось.

Это еще одна особенность лабиринта. Дорожки... меняются.

В комнату я пошел по прямой, но когда вернулся, обнаружил три тропы, все ведущие не туда, куда я хотел пойти. Если пути менялись, решил я, то не имеет смысла пытаться вспомнить, по какому я шел. Я выбрал один наугад и продолжил путь.

Ничего не было слышно, кроме шума кукурузы на ветру. Не было запахов, кроме гниющих стеблей. И ничего не было видно, кроме двух сплошных зеленых стен.

Это была еще одна фраза, которую любила повторять Эбби ДеМилль, когда дети, собирались у нее на крыльце: “Зелень доберется до тебя”. Теперь я понял, что она имела в виду.

Я почувствовал что-то под подошвой ботинка, что-то твёрдое и острое.

Кости.

Рёбра, сломанные бедра, целые позвоночники. Их было так много, что я не понимал, животным какого рода они принадлежали. В глубине души я знал, но...

Где были их головы?

Чёрные крылья захлопали вокруг моей головы.

Твёрдый клюв ударил меня по щеке, затем по лбу…

…тёплая кровь залила лицо. Оно пришло за моими глазами.

Я отмахнулся от массы черных перьев, и когда оно пошло на новый заход, понял, на что смотрю: на стервятника, а может, и на двух. Мне никогда не доводилось видеть этих отвратительных тварей так близко. Падальщиков, пожирателей трупов, с головами, похожими на полоски сырого мяса, и черными глазами-бусинками.

Я даже не знал, что они могут быть такими большими... и никогда не слышал, чтобы они нападали на живых...

Если только они не решили, что я уже мертв.

Нужно было двигаться дальше. Я размахивал курткой, как хлыстом, отбиваясь от ужасных клювов. Они набрасывались снова и снова, всегда целясь в глаза, пока я не оставил позади покрытую костями полосу грязи. Клекот стих, и я остался один со своим кровоточащим лицом и бьющимся сердцем.

Никто никогда ничего не говорил о стервятниках.

Или о костях.

Я подумал о людях, таких как Клейтон, которые вышли из лабиринта спустя многие годы. Сколько испытаний, подобных этому, он пережил... и сколько мне предстояло?

Когда жидкая храбрость завела меня в кукурузу, я думал, что тут и умру.

С моим диагнозом это меня ни капельки не напугало.

Другое дело остаться навеки блуждать в лабиринте…

Может быть, эти кости остались от тех, кому повезло умереть?

Я продолжил идти, всегда поворачивая к сердцу лабиринта...

Хотя, скажу честно, я больше не имел ни малейшего представления о том, где оно может быть.

Солнце уже должно было взойти... но это не произошло.

Без него не было способа определить, сколько времени я провёл внутри лабиринта.

Никакого способа, кроме моего собственного голода и жажды.

Если бы я не был так сосредоточен на жалости к себе, то заметил бы как кукуруза расступилась. К тому времени, как я осознал, что вошёл в одну из комнат, было уже поздно: за моей спиной выросла стена.

Остался один выход – пересечь комнату.

Бояться нечего, сказал я себе. Просто немного слишком идеальной травы, тыквы, несколько тюков сена…

И чучело с раскрашенным лицом.

Ретт Карлсон говорил о Разрисованном Человеке, пугале сошедшем со страниц книг о Волшебнике страны Оз, с лицом, словно нарисованным разъяренным ребёнком.

Когда Ретт вышел с другой стороны лабиринта, исполнилось его желание выиграть в лотерею. У него было всего несколько лет, чтобы наслаждаться выигрышем, прежде чем Марла – жена Ретта – убила его, чтобы получить деньги по страховке. У Ретта был один-единственный совет по поводу Нарисованного человека: “Что бы он ни делал – игнорируй”.

Но я уже остановился и уставился на это жуткое, огромное пугало. И тут же голова Разрисованного Человека повернулась ко мне. Он стоял на наполненных соломой ногах...

Несмотря на ужасный скрип конечностей, я его игнорировал. Перевел глаза на выход из комнаты и тяжело дышал, сосредоточившись на темном пятне среди зелени.

Даже тогда, когда услышал, как его набитые соломой руки поползли ко мне по траве.

Даже тогда, когда почувствовал, как его пальцы, зажатые в перчатки, скользят вверх по моим ногам.

Разрисованный Человек щупал меня и тыкал пальцами, как слепой, пытающийся что-то определить на ощупь. Если бы он добрался до моего лица – если бы он понял, что я человек – со мной было бы покончено, вот что я подумал.

Я чувствовал, хриплое дыхание на моей шее...

И тогда я засвистел.

"Фермер в лощине" – ту же мелодию из детской игры, что была у Свистуна. не совсем точно…

Но близко.

Я не мог видеть, что делал Разрисованный Человек у меня за спиной, но возникло ощущение, что он низко кланялся и медленно пятился назад.

Вот только возникли проблемы посерьезнее.

Где-то далеко в лабиринте Свистун услышал меня... и свистнул в ответ.

Теперь он мчался ко мне с безумной скоростью. Мне пришлось схватить самого себя за колени, чтобы не побежать… Я свернул за угол так быстро, как только смог.

Мой преследователь остановился и нервно присвистнул. Эта отвратительная коса покачивалась над кукурузой. Он стоял неподвижно, застыв в сомнениях – я мог сказать это по тону.

И он искал меня.

А вот этого не должно было случиться, почему он просто не пошел дальше? Или я нарушил правила, засвистев первым? Листья кукурузы щекотали мне спину, и я понял, что не могу отойти еще дальше, не рискуя быть поглощенным лабиринтом. Я крепко зажмурил глаза и услышал, как что-то прошло мимо.

Что-то, что звучало как металл, скребущий по грязи, и пахло смертью.

Прошло немало времени. Я решил пойти дальше… и чуть не упал. Голова кружилась от голода и жажды...

Но можно ли есть или пить что-либо в лабиринте?

Комната с Разрисованным Человеком осталась позади, уже что-то...

Пусть и грязные лужи вдоль тропы начали манить меня.

Впереди открылась другая комната: мебель из темного дерева, скатерть, чайник...

Нет. Не может быть, но каким-то образом… я оказался точно там, где начал.

Я упал на колени в грязь и зарыдал, как младенец.

Вряд ли у меня хватило бы сил найти другой путь. Вряд ли я бы даже смог встать.

Я полз по грязи, несчастный, каким только может быть человек, когда услышал звук, ужасно похожий на журчание чая…

Мои глаза резко раскрылись. Я поднял голову. В одном из кресел с высокой спинкой появилась фигура.

С ног до головы, она была закутана в огромную черную вуаль.

Женской рукой в черной перчатке она поставил одну чашку чая передо мной, а другую – перед собой.

Иди.

Её голос, женский голос, манил меня, резонируя внутри головы. Мир кружился, но я поднялся на ноги и зашаркал к стулу с высокой спинкой напротив нее. Между нами стояло блюдо с печеньем и пирожными, освещенное белым, как кость, сиянием луны.

Ешь. Пей. Идеальная ночь чтобы полюбоваться луной, не так ли?

Я ничего не ответил, но Дама под Вуалью, похоже, этого не заметила.

У меня заурчало в животе. Подув на дымящуюся чашку чая, я потянулся за маленьким пирожным в форме цветка. Случайно посмотрел направо…

И моя рука застыла над серебряной тарелкой.

На этом странном празднике были не только я и Дама под Вуалью.

Рядом со мной сидел мужчина с идеально прямой спиной, глядя вверх. Его глаза были круглыми как мраморные шарики, а кожа под старомодной фермерской одеждой высохла, как кукурузная шелуха. Он все еще дышал.

Будто его заживо забальзамировали.

Тринадцатилетняя чирлидерша сидела через несколько стульев от меня. Подросток-латинос – напротив неё. Солдат в форме времен Первой мировой войны обнаружился слева от меня. Все они выглядели так же, как первый мужчина. Живые гребаные скелеты, с широко открытыми глазами, затянутые в сухую кожу.

Перед ними на серебряных тарелках лежали недопитые чашки чая и крошки печенья.

Я убрал руку от тарелки с пирожными.

Дама под Вуалью казалась разочарованной.

Чего ты хочешь?

Снова голос раздался внутри моей головы.

– Я просто хочу вернуться домой, – честно ответил я.

Действительно?

В этом скрипучем, шепчущем голосе слышалось неподдельное удивление.

Уверен, что это ВСЁ, чего ты хочешь? Ты больше не сможешь передумать, знаешь ли...

Я не забыл ни о смертельном диагнозе, ни о том, что последует за ним, но я обнаружил, что есть вещи похуже смерти... может быть, даже страшнее потери рассудка…

И они бродят по тенистым тропам кукурузного лабиринта Брока.

Я кивнул Даме под Вуалью. Пожав плечами, она махнула рукой в черной перчатке. Шелестящие зеленые стебли позади нее раздвинулись. В туманном поле по ту сторону я едва различил очертания своего грузовика, пьяно брошенного по диагонали на грязной парковке перед лабиринтом.

Дама под Вуалью наблюдала, как я ухожу, но когда я в последний раз обернулся, позади не было ничего, кроме стены кукурузы.

***

Когда я рассказываю людям о лабиринте, они обычно считают меня сумасшедшим. Даже люди, которые прожили в городе много лет и знают о странном кукурузном поле Броков, на самом деле не верят, что я был внутри. В конце концов, если я был там, то какое моё желание?

Иногда ночами, сидя на своем крыльце и глядя на луну, я думаю, что в этом и был весь фокус: единственный способ безопасно покинуть кукурузный лабиринт – это пожелать именно это, и ничего больше.

Но в другие ночи, когда деревья странно шумят и большая старая луна кажется слишком яркой и серебристой, чтобы быть настоящей... Я думаю, что, может быть, я ошибся насчет лабиринта...

Интересно, вышел ли я из него на самом деле?

~

Оригинал

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.