В любой большой войне важно не то, кто с кем воюет, ибо коалиции воюющих государств складываются порой совершенно случайным образом. Важно выделить ключевое, так называемое движущее противоречие, приведшее к кризису, и уже в этом контексте рассматривать любые события. Только тогда между ними можно будет уловить причинно-следственные связи.
Только при таком подходе объяснима совершенно иррациональная бойня Первой мировой. А дело в кризисе империализма. Расширяться стало некуда, колониальные державы разделили между собой мировые рынки. Поэтому война стала следствием желания убрать конкурента и расширить сферы влияния за счет трофеев. Но разрешало ли это ключевое противоречия? Нет, потому что устранение одного или нескольких крупных игроков лишь отодвигало развязку. Как только победители проглатывали добычу, расширяя свои сферы контроля, они сталкивались лбами уже друг с другом.
Поэтому мировая война 1914-1918 гг. и завершилась столь невразумительно, лишь обострив до предела кризис империализма. Разрешиться ключевое противоречие мог исключительно переход к следующей фазе развития – от империализма к глобализму, то есть возникновение единого мирового рынка и взаимопереплетение экономик, которые строятся уже не на национальной, а на транснациональной базе. Кризис был принципиально разрешен в ходе Второй мировой войны. Ключевое, то есть движущее противоречие заключалось в споре между империалистическим (колониальным) и глобалистским проектом. А вот конкретно между Германией и СССР не было никаких значимых противоречий.
В ходе Первой мировой войны оформился конфликт между колониальным и глобалистским проектом. Первый представляла Великобритания, второй – США. В ходе Второй мировой сформировалась новая ось конфликта между двумя версиями глобализма. Да, СССР тоже был носителем полноценного проекта глобального мироустройства. Уже в 50-х годах сложились две мировых системы – социалистический лагерь и так называемый свободный мир. Ключевое противоречие между ними, разрешенное в ходе Холодной войны, сводилось к формату индустриального уклада. В одном случае господствующее положение отводился государству и бюрократии, во втором – буржуазии и корпоратократии. Как следствие разности базисов, модель политической надстройки тоже отличалась – тоталитаризм противопоставлялся демократии.
Окончательно глобализация победила в 1991 г. с крахом соцлагеря. Однако всякая фаза развития порождает свое ключевое противоречие. Как только победитель, то есть глобалистская корпоратократия освоила трофеи, взятые у соцлагеря, она уперлась в тот же тупик, о который разбила голову империалистическая буржуазия – расширяться дальше стало некуда. Гипоптетически можно, конечно, осваивать космос, масштабируя существующий уклад на доступную вселенную. Но технический уровень развития цивилизации пока не позволяет выйти за пределы шарика.
Кстати, так называемая зеленая энергетическая революция – это попытка отодвинуть кризис. Суть энергоперехода вовсе не в безопасности и «чистоте» получаемой энергии, а в автономизации. Сегодня эффективными и экономически целесообразными являются только крупные энергосистемы с громоздкой транспортной инфраструктурой. Добывается нефть в Персидском заливе, перерабатывается в Южной Корее, а оттуда поставляется в Японию и Австралию. Сбой в этой сложной цепочке, например из-за войны на Ближнем востоке, ставит под угрозу экономическую и социальную стабильность в других частях мира. Сегодня рвут друг другу глотку хохлы с кацапками, а страдают от этого демократы в США, поскольку могут продуть выборы республиканцам из-за того, что избиратель недоволен ростом цен на бензин. Хотя, казалось бы, какая связь может быть между этим?
Перимущество зеленой энергетики в том, что энергия добывается рядом с потребителем, зачастую – самим же потребителем. Это дает возможность экономически осваивать территории, в которых ранее было нецелесообразно строить энергетическую инфраструктуру. АЭС имеет смысл рядом с большим промышленным городом (агломерацией), который будет стабильно потреблять стабильно вырабатываемую электроэнергию. Но никто не будет ставить атомную электростанцию для снабжения энергией миллиона жителей Якутии просто потому, что население размазано на огромной территории и строить тысячекилометровые ЛЭП совершенно нерентабельно. Тот же самый аргумент против строительства крупной ГЭС на Лене или Вилюе.
Якутия действительно потенциально богата хотя бы минеральными ресурсами. Но ключевое препятствие к их освоению – дефицит энергии и сложность переброски ее туда, где она необходима. Если же будут отточены альтернативные технологии получения энергии, например, с помощью ветряков, то что помешает добывать редкоземельные металлы с помощью шахтовых роботов где-нибудь на Индигирке? Проблема в том, что сегодня зеленая энергетика экономически целесообразна лишь в отдельных регионах планеты, а потому глобальный энергопереход в обозримом будущем невозможен. Но даже если бы он и состоялся, дав толчок освоению новых территорий, принципиально кризис, вызванный конечностью потенциала развития, не разрешался бы, а лишь отодвинулся во времени.
Кризис, а в данном случае стоит вести речь о кризисе исчерпания индустриальной фазы развития, которому соответствует капиталистическая общественно-политическая формация, может быть разрешен только в ходе фазового перехода. Если коротко, то суть перехода от индустриализма к постиндустриализму заключается не в отказе от промышленного производства как такового, а в принципиальном изменении его характера. Это так же верно, как и то, что переход от аграрного общества к индустриальному не привел к угасанию сельского хозяйства, а перевел его на индустриальный способ производства с помощью двух ключевых инструментов – агрохимии и механизации (а позже – автоматизации и роботизации). Объемы сельхозпроизводства лишь выросли на два порядка. А вот аграрная аристократия – господствующий класс в феодальную эпоху, исчез.
Сегодня господствующий класс – транснациональная глобалистская буржуазия. И он точно так же превратится в ничто, вымрет, аки мамонт, с утверждением постиндустриального формата производства. Если коротко, то идеологический стержень индустриализма – стандартизация. Именно благодаря стандартизации появилось поточное массовое (крупносерийное) производство, которое похоронило мануфактуру и архаичные ремесленные цеха, а так же извело под корень крестьянство, что и ознаменовало переход от традиционного общества к индустриальному. Чем более массовое производство – тем оно рентабельнее, что обусловило тенденцию к концентрации промышленного капитала, влекущему за собой сначала монополизм, который порождает империализм, а на максимальной точке своего генезиса приводит к глобализации. Следствием концентрации рабочей силы становится урбанизация и гиперурбанизация, приводящая к инфраструктурному коллапсу.
Кстати, что немаловажно, стандартизация, вначале давшая толчок научно-технической революции, теперь уже играет роль тормоза. Она исчерпала себя. Крупносерийное производство настолько сложно и финансово затратно наладить, что крупносерийный производитель становится заинтересован в том, чтобы производить продукт как можно дольше. Изобрели что-то новое? Он с удовольствием купит патент на какой-нибудь нано-угле-волоконный композит, чтобы он никому не достался, но продолжит делать автомобили из железа и пластика. Ибо в нефтехимию и металлургию вложено неимоверное количество бабла, и затраты хочется отбить, а внедренные в индустрию ноу-хау обнуляет твои инвестиции.
Что становится ответом на прогресс? Автомобилисты дружно взвыли… Да, массовый производитель ответили внедрением, причем тотальным, технологий запрограммированного устаревания. Проще говоря, автомобильный двигатель начнет сыпаться условно через 200 тыс. километров пробега, на которые распространяются гарантии производителя, а больше 700 тысяч на машине мало кто проедет, потому что корпус к тому времени развалится, а модель морально устареет. Однако же до 90-х годов серийно производились двигатели-миллионники, то есть рассчитанные на эксплуатацию в течении десятилетий. Но, как вы понимаете, если на одной машине потребитель будет ездить 20 лет, то наращивать производство будет невозможно. Нет, надо так все обставить, чтоб пользователь покупал новое авто через 3-5 лет, а обновления модельного ряда носили чисто декоративный характер – в дизайне салона или оформлении приборной доски. Но это так, к слову, данным примером я иллюстрирую свое утверждение об исчерпании потенциала индустриального производства.
Выход в отказе от принципа стандартизации в пользу индивидуализации. Об этом, наверное, стоит написать отдельный пост, сейчас я раскрою принцип на довольно утрированном примере. Представьте себе, что в каждом домохозяйстве есть набор 3D-принтеров, делающих из хитровыпендренных нанокомпозитов различные необходимые человеку изделия – от пуговицы и нижнего белья до зубной щетки. Заболев, вы уже не идете в аптеку за таблеткой, а обращаетесь за помощью к искусственному интеллекту, который, проанализировав текущее состояние вашего организма и архивную медкарту, формирует для молекулярного принтера индивидуальный проект чудо-таблетки. Всем хорошо, но в этом новом мире нет места фармакологическим гигантам, не нужна будет характерная для индустриальной эпохи громоздкая индустрия сбытовых сетей с гигантскими затратами на рекламу и администрирование, складами, транспортными мощностями, издержками, связанными с необходимостью утилизации препаратов, у которых вышел срок годности.
Конкурировать между собой уже будут не глобальные монополисты-производители типа Johnson & Johnson и Pfizer, руководство которых коррумпировано с головы до ног, а разработчики программного продукта для упомянутого молекулярного принтера, парфюм-дизайнеры и прочие цифровые кутюрье. А без них – никуда, ибо шмот (ага, с запрограммированным износом через полгода активной носки) будут делать не в Китае и Пакистане, а в каждом доме на цифровой вязальной машине, печатающей нановолоконный трикотаж.
Похоже на коммунизм, правда? Владельцем средств производства становится каждый индивид, само производство индивидуализируется, а новый господствующий слой в новом укладе – … Называйте его как хотите – информалиат, интеллектуальная меритократия, креативный класс (не в смысле московских хипстеров, а в смысле людей, реализующих свой творческий потенциал в биотехнологиях, программировании беспилотных транспортных средств, обучении ИИ, инженерном творчестве и т. д.). Главной ценностью в постиндустриальном обществе становится не капитал, а идея, воплощенная в программном коде. Перемещаться по миру будут не товары и энергия, а мегабайт в двоичном коде. Энергосистемы, как описано выше, будут так же локализованы и даже индивидуализированы. Если капитал утрачивает ведущую роль в общественном развитии, то и капитализму приходит трындец, а вместе с ним в небытие отправляются и сами капиталисты.
Упс! Вот тут-то собака и порылась, как говорил один нобелевский лауреат с метиной на плешивом темени. Земельная аристократия категорически не желала уходить со сцены. Будучи не в силах остановить наступление индустриализма, она отчаянно пыталась сохранить свое господство путем консервации политической надстройки или даже ее архаизации. Да, это оказалось недостижимым, противоречия между экономическим базисом, требующим переформатирования общественного устройства и закостенелой политической надстройкой (системой управления) будут нарастать и в конечном итоге приведут к системному кризису, выйти из котого позволит только фазовый переход. Но этот фазовый переход становится весьма бурным и ознаменуется войнами, в которых умирающий господствующий класс бодается с новым, идущим ему на смену.
Франция была разбита, в ней установлен режим реставрации, но роль тарана старого мира она благополучно сыграла. В 20-70- е годы XIX столетия Европу сотрясают восстания и революции. В той же Франции новый уклад отвоевывает жизненное пространство у старого в серии внутренних войн в формате социальных революций. Да, всякая революция приводила к откату, дважды республика вновь трансформировалась в монархию, но эти заминки не способны было обратить прогресс вспять. Если три шага сделано вперед, то шажок назад не перечеркивал достигнутых завоеваний. В результате французская аристократия сошла со сцены, уступив господствующее положение буржуазии. То же самое произошло и в Европе в целом за исключением периферийной России, которая катастрофически опоздала с индустриальным переходом и вынуждена была его совершать не в эволюционном, а в кризисно-мобилизационном режиме советского проекта.
Так вот, сегодня уже господствующий буржуазный класс находится под угрозой исчезновения, его историческое время уходит. Будучи передовым и революционным 250 лет назад, ныне он стал реакционным и архаичным, пытаясь законсервировать и общественный уклад, и фазу развития, в которой он играет ключевую роль. Причем глобальная элита не ждет расслабленно, когда новый мир настойчиво постучит в дверь, а пытается играть на опережение, что вполне логично.
Движущим противоречием, приведшим к Первой мировой войны была драка империалистических хищников за передел уже поделенного мира в котором им стало тесно; в ходе Второй мировой соперничали между собой колониальный и глобалистский проекты; а в течение Холодной войны спор шел между двумя проектами глобализации. Всякий раз субъекты противостояния разделялись по географическому, национальному, идеологическому принципу. Сегодня именно вследствие торжества глобализма невозможно ни блоковое противостояние, ни вывод на планетарный уровень каких-то распрей между нациями, пусть даже и большими. Враг господствующего класса мировой копоратократии – внутри. Враг этот – зародыш нового гегемона постиндустриального мира – так называемый средний класс.
Понимаю, что для многих понятие господства в рамках фазы развития общества носит довольно абстрактный характер, поэтому давайте разъясню суть ключевого конфликта эпохи образно и очень утрированно. Представьте себе деревню из 100 дворов, в которой 30 хозяйств принадлежат безземельным крестьянам, 40 хозяйств – бедняцкие, 29 середняцких и одно – кулацкое. Причем кулак, назовем его Пафнутий Лукич, постепенно прибирал к рукам то, что теряли бедняки, становясь безземельными батраками, отщипывал при возможности у середняков, и сам, умело инвестируя, приумножал свое богатство, заводя мельницы, торговлю, лесопилки, рыбные промыслы и т. п. В итоге семья Пафнутия Лукича, составляя 1% населения деревни, стала владеть примерно 60% всего совокупного богатства обчества. Глава семьи стал безраздельным гегемоном, который мог устанавливать в общине те порядки, какие считал выгодными себе.
Да, формально вопросы мироустройства решает сход, на котором Пафнутию Лукичу принадлежит лишь один голос, но если он, например, предлагает всем миром строить дорогу к мельнице (его мельнице!) во имя общего блага, то хрен кто осмелится возразить, все лишь послушно кивают. Ибо бедняки перед ним в долгах, как в шелках, и в случае неурожая вынуждены униженно просить реструктуризацию долга, рискуя в противном случае потеряют экономическую субъектность. Батраки ее уже потеряли, им тем более не с руки вступать в контры со своим единственным работодателем. Ну а середняки себе на уме, и с гегемоном заранее сговорились, что на дорогу они согласные, но и он, отец родной, уж пусть им даст скидочку на свои услуги и семенная ссуда к началу посевной тоже не помешает.
Вот оно – выражение господства, когда капитал дает тебе власть, а власть помогает преумножать капитал и укреплять тем самым доминирующее положение в обществе. Просто зашибись, когда никто не способен перечить твоей воле. Теперь давайте представим, что в течении некоторого времени пять середняков, взяв на вооружение технические новшества, существенно подняли урожайность на своих наделах и стали стремительно подниматься.
Пафнутий Лукич тоже продолжает богатеть, эксплуатируя труд деревенской голытьбы, но новые кулаки, заведшие себе всякие сеялки и паровые молотилки, начитавшиеся книжек по агрономии, распахавшие целину мотоплугами, работают все эффективнее и их состояния растут быстрее. Они не только теперь экономически независимы, но и конкурируют с главным кулаком, переманивая батраков, предлагая им более выгодные условия. Середняки теперь уже выбирают, у кого закупаться выгоднее, да кто деньгу ссужает добрее. В итоге хоть в натуральном выражении Пафнутий Лукич и стал богаче, но его доля в выросшей экономике деревни упала до 30%, а пятеро нуворишей, хоть каждый из них и владеет всего 8% совокупного богатства, суммарно контролируют 40% всех активов, то есть господству крупного кулака пришел конец. Ведь сговорившись, младокулачество может консолидированно выступить против гегемона и сход начнет плясать уже под их дудку.
Вот уж тут Пафнутий Лукич будет готов на все, лишь бы сохранить свой статус – он и скот соперникам потравит, и красного петуха пустит, и машины их дьявольские попортит. Задача – подорвать экономический потенциал тех, кто угрожает положению властелина, наглядно продемонстрировать голытьбе, кто здесь сила, с кем спорить – себе дороже. Пускай выскочки знают свое место, поперед пахана вперед не лезут и лишнего не вякают.
Согласитесь, что действия Пафнутия Лукича логичны и рациональны. Но именно той же логикой должен руководствоваться господствующий класс глобалистской буржуазии в отношении настолько разжиревшего среднего класса, что суммарные его активы значительно превысили богатство, которым владеют 1% мировых богатеев. Коллективный мировой Пафнутий Лукич в ужасе, что у него отберут господство эти выскочки-плебеи, раскрутившиеся на диджитал-стартапах и собравшие в своих ютьюбах аудиторию сопоставимую с числом зрителей крупнейших мировых телеканалов, заражающие массы своими вредоносными идейками.
Господствующий класс ради самосохранения будет вынужден будет подрывать экономический базис среднего класса, маргинализировать и дискредитировать их идеологов, наращивать культурную пропасть между верхами и низами. Но нельзя же просто так взять и раскулачить тех, кто «живет не по понятиям», да еще в общемировом масштабе. Для этого просто нет инструмента. Чтобы достигнуть желаемого, необходимо создать мировой кризис, точнее, серию кризисов, которые будут перетекать друг в друга, не давая людям времени отдышаться. И так будет продолжаться до тех пор, пока средний класс не будет деморализован, истрепан, разорен, лишен прав и вообще в идеале – помещен в концлагерь (это я фигурально выражаюсь, конечно).
И вот вам, как по заказу: сначала жахнул общемировой ковидный террор, серьезно подкосивший экономику. Но удивительное дело – мировой список миллиардеров в годину суровых испытаний нисколько не сократился, а даже расширился. Еще более впечатляюще выросли состояния первой тысячи мировых толстосумов. Пострадал сильнее всего средний класс. Ковидобесие без всякой паузы сменилось в медиаполе военным психозом. И вроде как масштаб военных действий в Украине по меркам прошлого – вообще ничтожный. Ну, потеряли 15 тысяч конкистадоров, как трубят западные медиа – так это же за пять месяцев. А верифицировано пока всего порядка 5 тысяч убитых.
Для сравнения: в ходе Сталинградской наступательной операции Красная армия теряла на этом локальном участке фронта более двух тысяч человек убитыми ежесуточно! Если считать санитарные потери, то ежедневно в топке войны сгорала полноценная дивизия. Каждый день – дивизия, и только на одном участке. А ведь одновременно велось еще более кровавое и более продолжительное по времени наступление подо Ржевом. Так что формат русско-украинской бойни – военный конфликт средней интенсивности, однако его последствия уже носят глобальный характер.
