Deadowitch

Вертолёт достиг заснеженной сопки, и Илья приготовился десантироваться. Ему нужно было попасть в лес на склоне горы и прямо сейчас — другого шанса могло уже не быть. Было страшно и холодно, прыгать не хотелось. Кроме Ильи и молчаливого пилота, на борту не было никого. Прыгать никто не заставлял. Однако такова была миссия. Внезапно перед дверью вертолёта появилось лицо великана. Он спокойно стоял среди горных льдов и широко улыбался: рыжий, одетый в сверкающие золотые доспехи без шлема с литерой «М» на груди. Вертолёт едва ли был больше глаза великана.

— Илюша, — сказал великан. — Ты можешь не прыгать.

— Если бы, — сказал Илья. — А откуда ты знаешь моё имя?

— Оттуда. А ты даже не знаешь, зачем тебе прыгать.

Илья открыл рот, чтобы возразить, но вдруг осознал, что действительно не знает, зачем ему прыгать. Секунду назад он был абсолютно убеждён, что прыжок необходим, но как только он попытался вспомнить, зачем, всякая логика исчезла. Что-то с ним раньше происходило, он это помнил: ограбление банка, лиса-змея, робот, ведущий кулинарное шоу… но о чём это всё?

Увидев растерянность Ильи, великан захохотал так, что вертолёт тряхнуло. В кабине загорелся красный сигнал и раздались ритмично повторяющиеся гудки: надо прыгать. Но зачем?

— Я действительно не помню, зачем, — сказал Илья. — Кто ты? Что происходит?

Закончив смеяться, великан сказал:

— Да то, дурачок, что ты спишь.

И тут Илья вспомнил, что он Илья, и что он сейчас спит в Санкт-Петербурге, в районе Лесной, в съёмной комнате, на полу. Его охватила эйфория. Только бы не проснуться, подумал он, спокойно, спокойно… Осознанное сновидение на халяву, без изнурительной подготовки и длительных практик — вот так повезло! Илья новыми глазами оглядел открывшего ему тайну великана, ослепительно-прекрасные горы, сосновые леса на склонах, и всё это было поразительно реалистично и красиво, и наслаждение от созерцания рекой лилось в глаза, наполняя всё тело блаженством.

— Нравится? — спросил великан.

— Ага, — кивнул Илья и снова обратил внимание на красный сигнал в кабине и гудки.

С большой лёгкостью он мысленным усилием заставил сигнал погаснуть, а гудки смолкнуть.

— Ух ты! — воскликнул Илья и обратился к ухмыляющемуся великану. — То есть я могу… всё?!

— Ну ясен-красен, — довольно ответил великан.

— Что за сраная прелесть, — сказал Илья.

— Чем займёмся?

Илья ненадолго задумался и ответил:

— Ну, давай поедим, выпьем.

— Тогда в таверну, — сказал великан, только он был уже не великан, а человек среднего роста, впрочем, по-прежнему одетый в золотые доспехи и сидящий напротив Ильи за столом на диване, обитом красной кожей.

Илья сидел на таком же. Они были в ресторане на крыше небоскрёба, окружённые звуками живой музыки и небольшими фонтанами, в которых вода, журча, стекала по выставленным друг на друга мраморным кубам. За соседними столиками говорили на разных языках и смеялись люди. За стальными перилами террасы простиралось укрытое ночной тьмой море, а над ним висела огромная луна.

— Ого, — сказал Илья, оглядевшись. — Это мы где? Дубай? Лос-Анджелес?

— Твой сон, — ответил рыжий, снимая золотые перчатки. — Так что это может быть что угодно. Хоть Дубай, хоть Лос-Анджелес, хоть слегка усовершенствованный Тамбов.

К столику подошла мисс Вселенная в высокой диадеме и сверкающем декольтированном платье, в руках она держала блокнот и ручку.

— Чего изволят джентльмены? — с улыбкой поинтересовалась она.

Рыжий чуть кивнул на Илью, давая ему возможность заказать первым.

— Ну… — растерялся тот. — Нам бы сначала меню.

— Не тупи, — молвил визави. — Зачем тебе меню? У них есть всё.

Мисс Вселенная беззастенчиво кивнула.

— Ладно, — сказал Илья. — Тогда принесите… пельменей. И водку. И ананасный сок.

— Слушаюсь. А что для вас?

Рыжий выпалил как по писанному:

— Фриттата с лобстером, рибай стейк Вагю, суп «Прыжок Будды через стену», шотландский эль и живой осьминог.

— Слушаюсь, — мисс Вселенная удалилась.

Рыжий откинулся на диване и покровительственно посмотрел на Илью.

— Ладно, — сказал Илья. — Как твоё имя?

— Зови меня Иисус-Люцифер.

— Иисус-Люцифер?

— Иисус-Люцифер.

— А почему ты в доспехах, Иисус-Люцифер?

— Тебе не нравится?

— Нравится. Но ты ведь мог надеть что угодно. Почему именно золотые доспехи?

— Потому что сегодня особая ночь.

— Особая ночь?

— Ночь нашей с тобой встречи.

У Ильи пробежали мурашки. Мисс Вселенная поставила на столик пинту эля и длинногорлый графин водки с двумя хрустальными рюмками. Иисус-Люцифер поднял бокал, Илья налил себе водки, они чокнулись и выпили. Водка пошла хорошо.

— Так и… зачем мы встретились? — спросил Илья.

— Чтобы веселиться, — ответил визави. — Ибо что ещё можно делать во сне?

Мисс Вселенная вернулась с едой. Илья получил пельмени в лакированном горшке, выкрашенном под хохлому, Иисус-Люцифер — суп в большой миске с восточным орнаментом и стейк на мраморной тарелке. В середине стола оказался круглый аквариум, где в чистой воде сидел осьминог величиной с две человеческих пятерни. Илья подцепил пельмень двузубой вилкой, отправил его в рот, прожевал, проглотил и сказал:

— Прямо как настоящий. Только вкуснее.

— А то ж, — довольно улыбнулся Иисус-Люцифер, ловя в миске ложкой кусок акульего плавника.

Наблюдая за этим, Илья задумался, а потом спросил:

— Так это всё плод моего воображения?

— Сон — не плод твоего воображения. Это великий поток, в который ты ныряешь, как, например, карась.

— Но ведь теперь, осознавшись, я могу управлять потоком, так?

— Нет, но ты можешь выбирать из всех вариантов те, которые тебе больше по душе. Поток один, и в нём есть всё, что можно вообразить. Но ты теперь — не карась, дрейфующий по течению, а акула, сама решающая, куда плыть.

— И куда мне плыть?

— Так решай! — засмеялся Иисус-Люцифер. — Ты же акула!

— А кто тогда ты?

— А я осьминог, — сказал рыжий, кивнув на аквариум с головоногим.

— Зачем же ты тогда себя заказал? — усмехнулся Илья.

Иисус-Люцифер перестал есть суп, положил ложку в тарелку. Поднялся с дивана, сунул руку в аквариум, схватил осьминога, вынул его из воды. Лязгая металлом доспехов, подошёл к перилам террасы, размахнулся и бросил осьминога в море.

— Вот так-то, — сказал он, поднимая вверх указательный палец. — Мы своих не бросаем.

— А зачем это? — спросил Илья. — Он же не настоящий.

— А ты и наяву такой зануда или только когда спишь?

— Полегче на поворотах, — пригрозил пельменем Илья.

— Твоя проблема в том, что ты не знаешь, чего хочешь, — сказал рыжий, возвращаясь за стол. — Ты сейчас можешь делать всё что угодно, то есть абсолютно всё. А сам сидишь, пельмени ешь.

— А что, плохо что ли? — сказал Илья, наливая себе водки. — Если бы я не знал, чего хочу, то и пельменей у меня бы не было.

Илья поднял рюмку, глядя в глаза рыжему, и опрокинул содержимое в себя.

— Справедливо, — сказал Иисус-Люцифер, подвигая к себе стейк. — Не так-то ты и прост, как мне сразу показалось. Вот только… сон-то конечен. Об этом ты подумал?

Илья дожевал пельмень с некоторой озабоченностью, проглотил его и сказал:

— Об этом думать как-то не хочется.

— То-то! — рыжий принялся резать розоватое мясо.

Илья довольно смутно осознавал, в каком мире он спит наяву, но просыпаться ему почему-то совсем не хотелось.

— Ты король ночи, парень, — сказал Иисус-Люцифер. — Бог сна. Понимаешь?

Мисс Вселенная снова подошла к столику и спросила:

— Господа желают что-нибудь ещё?

Илья посмотрел на неё, потом на собеседника. Словно прочитав его мысли, Иисус-Люцифер улыбнулся одними уголками рта и медленно наклонил голову вперёд. Илья посмотрел на мисс Вселенную и сказал:

— Да. Снимите, пожалуйста, всю одежду и лягте на стол.

Улыбка с трудом удержалась на губах мисс Вселенной, она чуть отпрянула назад со словами:

— Простите, я не…

— Давай, шлюха, — сказал Илья. — У тебя нет выбора, я бог сна.

Рыжий засмеялся, мисс Вселенная развернулась на шпильках, очевидно, намереваясь уйти. В тот же миг Илья разинул свой рот, где на месте языка извивалось длинное осьминожье щупальце. Оно стремительно выпрямилось, обвило убегающую мисс Вселенную за шею, с лёгкостью притянуло её и швырнуло на стол, разметав посуду и еду — рыжий только и успел спасти свой бокал эля. Девушка лежала на спине, хрипя и вырываясь. Илья перевернул её на живот, вырвал себе щупальце-язык, обвил его вокруг рук мисс Вселенной за её спиной, туго стянул их с её шеей. Щупальце срослось с собой, образовав тугой бионический бондаж. Илья довольно оглядел девушку, плачущую и трясущуюся от страха, и провёл вдоль её тела рукой, от чего её платье рассыпалась на блёстки и волокна. Белья на мисс Вселенной не оказалось. Музыка остановилась, посетители и персонал ресторана смотрели на Илью. Никто из них не говорил ни слова и не шевелился. Иисус-Люцифер выглядел довольным. Илья вырастил себе новый человеческий язык и, кивнув на мисс Вселенную, спросил рыжего:

— А чего она рыпается? Я же бог сна.

— Подозреваю, — ответил рыжий, — что тебя заводит, когда девушка сопротивляется.

— А. Ну, вообще-то да, — согласился Илья.

— Всё для вас!

Рыжий поднял бокал пива, глядя на Илью, и отпил. Илья встал из-за стола, притянул мисс Вселенную к себе за ноги и резко развёл их. Она закричала, насколько позволяло сдавленное горло, и стала сопротивляться с новой силой. Обведя взглядом бездвижную публику, Илья растворил свою одежду тем же способом, что платье девушки, развёл её ягодицы и с размаху до самого основания вбил свой бугристый, неестественно большой член в сухой узкий крепко сжатый анус мисс Вселенной. Она истошно захрипела и затряслась всем телом, из её глаз ручьями брызнули слёзы. Илья с нескрываемым наслаждением принялся насиловать мисс Вселенную, а Иисус-Люцифер пересел поближе к её лицу и стал внимательно смотреть в её распахнутые до предела, полные ужаса глаза, иногда отхлёбывая эль и приговаривая:

— Ну что, подруженька, тугенько? Ну ничего, зато мы оставим хорошие чаевые. Знаешь, с твоей красотой ты вряд ли долго будешь здесь официанткой. Бьюсь об заклад, уже скоро станешь барменом или даже менеджером…

Все остальные присутствующие в ресторане теперь дружно мастурбировали. Илья яростно насаживал мисс Вселенную на свой член изо всех нечеловеческих сил и уже готовился кончать, когда с неба вдруг раздалась оглушительная вибрация телефонного звонка, и Илья проснулся.

Звонили с незнакомого мобильного номера. Илья взял трубку.

— Да.

— Илья Антонович? — спросил неприятный монотонный напористый женский голос.

— Да.

— Это «Мамона-банк», отдел взыскания задолженностей. Илья Антонович, у вас семнадцатый день просрочки ежемесячного платежа по кредитной карте, сумма задолженности девять тысяч двести пятьдесят четыре рубля восемьдесят шесть копеек. Скажите, с чем связана задержка оплаты ежемесячного платежа, Илья Антонович?

«Мамона-банк» будил Илью звонком каждое утро неприлично рано уже семнадцатый день подряд. Илья знал сценарий разговора наизусть, и от каждой секунды этого диалога его выворачивало наизнанку, он ощущал горечь и резь в животе, ему хотелось выломать себе ногти и выдавить глаза, лишь бы отвлечься. В первое время Илья пытался объяснить звонящим, что у него не будет денег приблизительно до середины января (то есть ещё около месяца), потому что его бизнес имеет сезонный характер, и в этом году он сделал всё, что мог, а большинство заказчиков уже закрыли банковский год и потому не станут переводить ему деньги раньше, чем закончатся праздники. Пытался объяснить, что занять, как обычно советуют звонящие, ему не у кого, потому что друзей у него немного, и у всех них, а также у матери, он и так занял, ещё прежде, чем обратиться в «Мамона-банк». Пытался рассказать, что уже долго питается только рисом и водой, и что он будет встречать 2020-й год тоже с миской риса, и это в лучшем случае. Однако довольно быстро Илья понял, что специалисты «Мамона-банка» не слушают, что он им отвечает, а просто как машины продолжают твердить заученные реплики, чтобы вызвать у него резь в животе, чтобы он больше всего на свете желал, чтобы они просто никогда больше не звонили, и имел жёсткую мотивацию оплатить задолженность, чтобы он украл, убил за эти девять тысяч двести пятьдесят четыре рубля восемьдесят шесть копеек — что угодно сделал, им было всё равно. Не брать трубку Илья не мог, потому что в этом случае «Мамона-банк» имел право признать его отказ от выплаты, что было бы ещё хуже. На этот раз на вопрос «с чем связана задолженность?» Илья ответил:

— Видите ли, в чём дело. У меня здесь бассейн, наполненный деньгами. Ну, в моём особняке. И в этом бассейне, в деньгах в данный момент купаются шесть обнажённых топ-моделей. Им очень хорошо. А я на них смотрю, пока говорю с вами. И мне кажется, что если я выну из бассейна девять тысяч двести пятьдесят четыре рубля восемьдесят шесть копеек, то он обмелеет, и девушки расстроятся.

Без малейшего колебания собеседница ответила с прежней интонацией:

— Илья Антонович, когда вы намерены погасить свою задолженность?

— Я уже шестнадцать раз сказал: в январе.

— Это очень долго, Илья Антонович. Вы же понимаете, что банк — не благотворительная организация, Илья Антонович? Сегодня до конца дня поступят средства, Илья Антонович?

— Нет. В январе.

— Это очень долго, Илья Антонович. Вы же понимаете, что нам придётся звонить вашим родным и близким, если сегодня до конца дня средства не поступят, Илья Антонович? Вы же не хотите, чтобы ваши родные и близкие узнали о вашей задолженности, Илья Антонович? Вы же знаете, что банк вправе выставить счёт сразу на всю сумму задолженности, если вы не будете её гасить, Илья Антонович?

— Спасибо за звонок, — сказал Илья. — Мне нужно работать. Хорошего дня.

Он положил трубку, несмотря на бурное возражение собеседницы. Было 31 декабря. Лёжа на полу, Илья полистал ленту Инстаграм и убедился, что у его друзей всё хорошо. Они путешествовали, готовили друг другу подарки, покупали наряды, резали салаты.

Илья увидел пост своей бывшей, восхищавшейся утренним Васильевским островом, хотя сама она жила в Озерках — видно, ночевала не дома. Она бросила его недавно, накануне католического рождества. Какое-то время она поддерживала его, пыталась найти в себе силы полюбить его за талант и стойкость, поверить, что его трудности временны, но в конце концов сдалась. Природа взяла своё: мужчина без денег не может долго существовать даже для самой мудрой и чуткой женщины.

Илья должен был «Мамона-банку», но одно утешало: кое-кто был должен Илье не меньше. В соцсетях он видел посты заказчиков, которые несколько лет назад задолжали ему за работу шестизначные суммы, но тут такое дело, брат, инвестирование внезапно прекратили, и мы теперь на подсосе, еле выживаем, даже своим сотрудникам нечем платить, не то что партнёрам, а у сотрудников ипотеки, семьи, дети, да, дети, а платить им нечем, такой расклад. Люди, которые уже по несколько лет повторяли Илье эти слова, летали по всему миру, выступали на конференциях и форумах, пили шампанское в Милане, фотографировались со знаменитостями, но платить всё-таки было нечем, брат, а мы что, по-твоему, не люди, нам тоже надо жить, развивать бизнес, искать нового инвестора по всему земному шару и тогда, МОЖЕТ БЫТЬ, мы выплатим тебе твои деньги, после того, как заплатим своим сотрудникам, ты же помнишь, у них ипотеки, семьи, дети, да, дети, с Новым годом, Илюш.

Илья открыл сториз своего коллеги по стартапу. На фото было несколько пачек чая и подпись: «Кажется, мы тоже влюбились в этот чай!» Илья уже несколько недель ждал от коллеги обновления их сайта, чтобы запустить новогоднюю акцию. Но коллега всё никак не мог его сделать — очень много сил и времени занимала основная работа. У Ильи основной работы не было, он отдал всё своё время стартапу. А у коллеги была основная работа и была зарплата, так что он ел, пил, путешествовал со своей девушкой, а теперь вот они тоже полюбили какой-то чай. Так сильно полюбили этот чай, что коллега нашёл время поделиться этой любовью со своими подписчиками, хотя Илье, конечно, и хотелось, чтобы вместо этого он занялся обновлением сайта, и тогда, возможно, они запустили бы новогоднюю акцию, у них начались бы продажи, Илья погасил бы задолженность «Мамона-банку» и, может быть, купил бы себе к Новому году какую-то сладость. Однако Илья знал, что стоит ему попытаться поторопить коллегу, как тот выйдет из себя и скажет, что он, Илья, сам себя довёл до такого состояния, и вся его жизнь является следствием его личного выбора, и что Илья не расплатился с ним ещё за предыдущие работы, а ему, коллеге, нужно беречь нервы и отдыхать от основной работы, где он очень устаёт, но при этом всё равно уделяет время стартапу, по мере сил, не всё сразу, сначала чай, и подарки, и путешествия, а то как. Илье в этом случае останется только признать свою неправоту, извиниться, унизиться и в итоге тем самым не приблизить, а только отсрочить тот час, когда закончится весь этот кошмар, если он вообще когда-нибудь закончится.

На днях Илья расплатился за аренду жилья. Хозяйка комнаты, где он жил, раньше работала в Яндексе и с тех пор была против любых электронных платежей — только наличные, чтобы Большой брат не видел. Поэтому раз в месяц Илье приходилось отвозить ей наличные в другой конец города. Внутренне он каждый раз сокрушался об этом: потрачены полдня и около ста рублей, целых две булки хлеба. В последний раз, когда он передал хозяйке комнаты деньги, она жаловалась на проблемы с ногами. Сказала, что у неё на них очень большая нагрузка, потому что она перестала заниматься спортом, а покушать сильно любит. Муж готовит — как удержаться, приходишь домой, а там пахнет так вкусно котлетками, окорочками, холодечиком, рыбкой заливной, или ещё, бывает, суп с фрикадельками или буженину какую сделает, жаркое там, голубцы — вот и едим, едим, а на ноги очень большая нагрузка, очень, но что тут поделаешь, действительно ведь ничего, с Новым годом, Илюш.

Даже в армии Илье ни разу не хотелось убить себя так же сильно, как в ту пору. В армии он хотя бы знал, что ему завтра будет где спать и что есть, а теперь он просто месяцы напролёт захлёбывался в бушующем водовороте, в то время, как все его знакомые изящно кружили вокруг на прогулочных катерах и говорили между собой:

— Ну, он сам себя довёл до такого состояния, никто его не заставлял.

— Ну да, ну да.

— Если мы подплывём к воронке ближе, то и сами пойдём ко дну.

— Конечно, милая.

— Мы же ничего ему не должны, это он нам должен, ты же ему уже занимал.

— Разумеется.

— Такова жизнь. Не помогая ему, мы оказываем ему услугу. Он справится сам и от этого станет сильнее. Будет сильным, как мы. Потом спасибо скажет!

— Ты совершенно права.

— Всё начинается изнутри. Если человек страдает, значит, заслужил.

— Само собой.

Кроме себя, Илье некого было обвинить, и поговорить тоже было не с кем. Только какой-то голос всё время шептал Илье, что все в мире ему обязаны, поскольку он делает стартап, который должен сделать этот омерзительный мир немного лучше. Хотя вместо этого он, Илья, вполне мог бы устроиться за хорошие деньги, например, в рекламное агентство, и жить, не зная горя, но при этом не принося никакой пользы. Илья знал, что так думать о себе неправильно, но голос шептал и шептал. А одиночество, нищета, голод, нервное истощение и полное отсутствие положительных эмоций подтачивали его и создавали невыносимое давление. Илья чувствовал, как его спина ломается, а шея хрустит, словно он целыми днями таскает тяжести. Илья весь был чистой ненавистью. Он уже давно научился скрывать это от окружающих, чтобы не сделать ещё хуже, но он всё равно был чистой ненавистью. Он ненавидел себя и весь мир за то, что он, Илья, хотел сделать этот мир лучше, а мир совсем не приходил от этой идеи в восторг.

31 декабря Илья провёл в заботах о бизнесе, два раза поел риса, выпил воды и лёг спать. Засыпать было трудно, поскольку он знал, что проснётся от звонка «Мамона-банка», и всё его естество противилось этому, и резь в животе начиналась ещё с вечера, от одной мысли о звонке, задолго до самого звонка. Он вспоминал слова своей подруги:

— В блокаду наши предки, двенадцатилетние школьники, ночами дежурили на чердаках Ленинграда. Они хватали сброшенные фашистами зажигательные бомбы специальным клещами и гасили их в ящиках с песком и водой. А потом утром шли в школу, в сорокаградусный мороз. Вот это были люди — стальные! А мы что? Моллюски какие-то…

И правда, думал Илья, мы моллюски, но ведь и моллюски моллюскам рознь. Ведь в мире столько плохих, никчёмных людей, и они бесполезны, но почему-то счастливы и сыты, а я делаю мир лучше, но невыносимо, без передышки страдаю, встречаю лишь безразличие и презрение. А хочется — нет, даже не благодарности, не восторга, не уважения, а просто… солидарности какой-то что ли. И ведь раньше я нравился людям, хотя был совершенно пустым, но приятным в общении дурачком. А теперь я преисполнен высоких целей, но никому, ни единой душе не нужен…

С такими мыслями он уснул и оказался в магазине виниловых пластинок. Он был Алексом из «Заводного апельсина». Звучала ритмичная музыка, всё вокруг лучилось, крутилось… А вот и две кисы в мини-юбочках, с леденцами на палочках, трутся о прилавок, ну сейчас он их… Минуточку, а это кто?

За прилавком стоял рыжий в жёлтой рубашке и в тёмных очках в форме сердец. Он приветливо махал рукой.

— У вас есть Бетховен? — обратился к нему Алекс-Илья так, чтобы девушки услышали.

— Ты спишь, дурачина, — ответил рыжий.

Сон вывернулся наизнанку, Илья осознался и чуть не запрыгал от счастья — он снова был богом сна!

— Иисус-Люцифер, — сказал Илья, приобнимая девиц. — Клёвые очки.

— Спасибо, — кокетливо улыбнулся рыжий. — Чем займёмся сегодня? Оргия?

— Пожалуй, — сказал Илья, притянув девушек к себе, от чего они взвизгнули и засмеялись.

Девицы стали созвездиями Кассиопеи и Андромеды с чёрными дырами меж звёздных ног, Иисус-Люцифер — солнцем, а Илья — Великим аттрактором. Вселенская оргия длилась пять или шесть или даже семь вечностей, после чего Илья наконец кончил млечным путём и вернулся в человеческое обличье.

Голышом и в тиаре Папы Римского он лежал на шезлонге на берегу лазурного моря. Рядом в таком же шезлонге расположился Иисус-Люцифер, тоже голый и в фетровой шляпе. Между ними стояла ванная полная льда, а из неё торчали запотевшие зелёные бутылки светлого пива без этикеток.

— Неплохо, — сказал Илья, взяв бутылку и открыв её взглядом.

— Воистину, — поддержал Иисус-Люцифер.

Они выпили. Волны накатывали. Чайки покрикивали. Илья сказал:

— Знаешь, это единственное место, где я отдыхаю.

— Наяву не отдыхаешь?

— Нет. Там меня никто не ценит.

Они ещё выпили и помолчали.

— А хочешь, — сказал Иисус-Люцифер, — никогда больше не просыпаться?

Илья задумался. Заметив это, Иисус-Люцифер продолжил:

— Это не больно. Просто этот сон будет длиться вечно. И мы с тобой будем вместе навсегда. Хочешь?

— Это заманчиво, — произнёс наконец Илья. — Очень. Но за всё надо платить, не так ли?

— Брехня! — воскликнул Иисус-Люцифер. — Это наяву так придумали и теперь мучаются. Здесь ни за что не надо платить. Здесь ВСЁ ПРОСТО ТАК!

С этими словами Иисус-Люцифер щёлкнул пальцами, и на горизонте моря стал расти ядерный взрыв.

— Что это? — встревоженно спросил Илья.

— Это фейерверк!

— Это не фейерверк, чувак! Это ядерный гриб!

— Точно. Наяву такой стоит миллионы долларов и миллионы жизней. А здесь я могу просто подарить его тебе.

Илья исступлённо наблюдал за растущей над горизонтом ужасающей до глубины души, но необъяснимо привлекательной и неповторимой фигурой ядерного гриба. Ему хотелось кричать от восторга и ужаса. Он в жизни не испытывал ничего подобного — ни наяву, ни во сне. Это чувство было больше его, в то время, как сам он был больше всей вселенной. Этот кошмар доставлял необъяснимое наслаждение, Илье хотелось бежать ему навстречу по воде, хотелось сгореть в нём, и от этого становилось ещё страшнее. Взрыв наконец стал слышен, море заколыхалось, затрясся пляж, зазвенели бутылки в ванной, а потом всё стихло. Гриб перестал расти и начал терять форму, медленно расползаясь вдоль горизонта.

По щекам Ильи текли слёзы.

— Как красиво, — сказал он. — Наяву никто не дарил мне ничего подобного. Даже из тех, кого я не выдумал.

— Что ты сказал? — прищурился Иисус-Люцифер.

— Я сказал, что мне не делали таких подарков даже те, кого я не выдумал.

Иисус-Люцифер широко улыбнулся и сказал:

— Итак. Ты остаёшься? Надо решать скорее, пока ты не проснулся. Да или нет?

Что-то в его словах насторожило Илью.

— Если я останусь, что будет с Землёй? — спросил он.

Иисус-Люцифер усмехнулся.

— Ну и самомнение у тебя, создатель. Думаешь, без тебя земелюшка перестанет вертеться?

— Так значит, ты знаешь, как там всё работает?

— Я знаю всё, что знаешь ты. Слушай, — Иисус-Люцифер сел на шезлонге и наклонился к Илье. — Мы лучшие друзья, ты и я. Здесь я заставлю тебя рыдать от счастья вечно. А там ты никому не нужен. Зачем быть там, где тебя не ценят?

— Не знаю, — сказал Илья. — У меня какое-то чувство, что всё это слишком просто. Так просто не бывает.

— Наяву — не бывает! А здесь не бывает иначе!

— Ну не знаю.

— Ты акула. Выбирай, куда плыть. И знай, я приму любой твой выбор. Потому что я твой лучший друг.

— Любой, значит?

Рыжий промолчал. Илья поставил пиво в песок и сел на шезлонге. Снял тиару, бросил её в ванную. Встал на шезлонге. И начал превращать шезлонг в вертолёт с пилотом.

— Эй, — произнёс рыжий, отскочив от надвигающегося металла. — Ты что творишь, приятель?

— Я не выдумал тебя, — сказал Илья. — Ты ко мне пришёл.

— Полегче, полегче, — торопливо произнёс Иисус-Люцифер. — Я и не утверждал, что ты меня выдумал. Ты сам так решил.

— А теперь я решаю иначе.

Вертолёт до конца сформировался и начал подниматься над пляжем, вздымая тучи песка. На теле Ильи вырастали обмундирование и сложенный парашют. Шляпа слетела с головы Иисуса-Люцифера, улыбка его искривилась, а на теле появились золотые латы, и он начал расти ввысь. Вертолёт полетел в сторону от моря, туда, где высились горы. Рыжий великан, становясь всё больше, зашагал следом.

Вертолёт достиг заснеженной сопки, и Илья приготовился десантироваться. Ему нужно было попасть в лес на склоне горы и прямо сейчас — другого шанса могло уже не быть. Было страшно и холодно, прыгать не хотелось. Кроме Ильи и молчаливого пилота, на борту не было никого. Прыгать никто не заставлял. Однако такова была миссия. Внезапно перед дверью вертолёта появилось лицо великана. Он спокойно стоял среди горных льдов и широко улыбался: рыжий, одетый в сверкающие золотые доспехи без шлема с литерой «М» на груди. Вертолёт едва ли был больше глаза великана.

— Илюша, — сказал великан. — Ты можешь не прыгать.

— Сколько раз мы уже были здесь, Мамона? — спросил Илья. — Сколько раз ты переубеждал меня? Сто? Тысячу? Миллион?

— Ты даже не знаешь, зачем тебе прыгать, — парировал великан.

— Это правда, — сказал Илья. — Но есть только один способ узнать.

В кабине загорелся красный сигнал и раздались ритмично повторяющиеся гудки: надо прыгать. Илья занёс ногу над бездной.

— Стой! — крикнул Мамона. — Давай всё обсудим как взрослые люди. Если ты уничтожишь сон, то уничтожишь и реальный мир.

— Ну и что, — сказал Илья. — Я его ненавижу.

— Разумеется. Поэтому я и предлагаю тебе остаться во сне. Забудь тревоги. Пойдём к чирлидершам.

— Теперь я понял — сказал Илья. — Это ты сделал реальный мир таким мерзким в отношении меня. Тебе нужно получить моё согласие предать его, чтобы завладеть им.

— Занятно, правда? — сказал Мамона. — Достаточно соблазнить всего одну душу, чтобы прибрать к рукам целую вселенную. Вы, люди, такие двуличные. Когда вопрос касается избранности, каждый не сомневается, что именно он — тот самый, единственный. А как только нужно чем-то пожертвовать, то сразу: ой, я ничего не решаю, есть же ещё семь миллиардов, мне нужно отдохнуть. Поверь, если не соблазнишься ты, найдётся кто-то ещё.

— Не найдётся, — сказал Илья. — Сейчас я уничтожу сон, а с ним и тот мир, который ты заставил меня считать реальным. И тогда я наконец проснусь в реальном реальном мире. Как тебе такое?

Мамона изменился в лице.

— Да как ты смеешь! Мы лучшие друзья, чувак! Да я же тебя сделал королём ночи! Богом сна! Ну-ка стоять!..

Илья шагнул за борт вертолёта и полетел вниз. Как только это произошло, он всё вспомнил. Мамона вечно сулил ему блаженство в мире, где всё ничего не стоит, а он хотел жить наяву, где за всё надо платить, но Мамона снова и снова приходил к нему во снах и убеждал отказаться от мучительной яви, дарил осознанные сновидения, искушал фантазиями, новыми и новыми, повторяя этот круг, заставляя забыть о предыдущем витке, удерживая внутри петли, мешая прыгнуть с вертолёта на сопку. А на сопке лес, а в лесу поляна, а на поляне изба, а в избе подвал, а в подвале сервер, а на сервере программа сна и база кармических должников «Мамона-банка», прельстившихся искушением, завёрнутых в мёртвую петлю, не могущих вспомнить, что находится за её пределами, увязших в коме иллюзии, пойманных в тот мир, где всё ничего не стоит.

Отбросив уже ненужный парашют, огненной кометой, зажигательной бомбой пробил Илья крышу избы и пробил её пол и ворвался в подвал её и взорвал собой сервер «Мамона-банка», и сон рассыпался на блёстки и волокна, и, крича, расслоился на пиксели и артефакты чахнущий, рушащийся на лес рыжий великан, и вырвались на свободу души кармических должников, а Илья подскочил в холодном поту на полу в съёмной комнатушке.

Было 1 января. Но это не был другой мир. Это был всё тот же мир, со звонками из «Мамона-банка», должниками Ильи, пьющими шампанское, коллегой, полюбившим чай, бывшей, которая где-то шлялась, хозяйкой комнаты, чьи ноги едва выдерживали всё съеденное, друзьями, у которых всё было хорошо, людьми, которым было друг на друга наплевать, и Ильей, бесконечно полезным и никому не нужным. Со всех сторон надвигался кошмарный, ненавистный, несправедливый мир, воплощение ада, но Илье теперь это было неважно. А важно было лишь то, что здесь всё чего-нибудь стоило.

Всё чего-нибудь стоило.

Илья услышал за стеной плач младенца, и плач этот звучал слаще мёда.

***

Отрицательный спонсор публикации «Альфа-банк» — рекомендуй его своим врагам.

Я родился с усами. У родителей были свободные взгляды на стиль, так что они мне их не сбривали. Подстригали только, когда они совсем уж выходили из-под контроля (а росли они быстро).

В детском саду почти всем девочкам я нравился больше других мальчиков, а мальчики ещё не понимали, в чём тут дело, но уже напрягались. В игры свои меня не брали. Девочки усы мои любили теребить, но в свои игры тоже не брали, побаивались. Меня и воспитатели побаивались, все, кроме Натальи Андреевны. Наталье Андреевне я нравился, даже слишком. Когда мы оставались наедине, она гладила мои усы и приговаривала:

— Интересная тебя ждёт судьба, даже очень.

— Это почему? — спрашивал я.

— Потому что тебя Боженька в губы поцеловал. Ты Россию спасёшь. Спасёшь Россию?

— Спасу, — говорил я. — А от кого?

— Подрастёшь — узнаешь.

Однажды в тихий час я проснулся и увидел, что Наталья Андреевна сидит на моей кроватке.

— Что это вы? — спросил я.

А она говорит:

— Посмотри.

Я посмотрел. У всех детей, мирно спящих вокруг меня, у мальчиков и девочек, были нарисованные коричневым фломастером усы.

— Это вы их так? — спрашиваю.

А Наталья Андреевна молчит загадочно, улыбается и блузку на себе расстёгивает, а там груди небольшие, как яблочки наливные, а между ними мужчина на кресте висит. Она ко мне ближе подвигается.

— На, — говорит, — пошекочи усишками своими, пощекочи, что же ты, все спят, а мы с тобой пока Россию спасать будем, пощекочи усишками, давай, щекочи, ну, щекочи, кому говорю, щекочи, кому говорю, ЩЕКОЧИ, КОМУ ГОВОРЮ! ЩЕКОЧИ, КОМУ ГОВОРЮ! НУ! ЩЕКОЧИ, КОМУ ГОВОРЮ! ЩЕКОЧИ УСИШКАМИ! НУ! РОССИЮ СПАСЁМ! НА! ЩЕКОЧИ УСИШКАМИ! НУ! КОМУ ГОВОРЮ!..

Тут все дети попросыпались, поднялся крик, дверь открылась, зашла женщина с волосяным шаром на голове, она там всем заведовала.

— Опять, Наташ? — сказала она. — Ну всё.

Больше я Наталью Андреевну не видел. Другие дети говорили, что её теперь в подвале держат, но я им не верил, потому что знал, Наталью Андреевну расстреляли враги России, которых я узнаю, когда подрасту.

В школе было не лучше. Одноклассники сначала приняли меня за учителя ОБЖ, а когда разобрались, что к чему, то избили. Я лежал на кафельном полу школьного туалета, трогая пульсирующее лицо, восстанавливая утраченное дыхание и дыша зловонием. В туалет заходили мальчишки, им до меня не было дела, они испускали свои струи в чаши «Генуя», плевались и уходили, не вымыв рук. Потом зашёл учитель в подтяжках.

— Кто это сделал? — спросил он меня строго.

Я процедил:

— Враги России.

Учитель в подтяжках поднял меня и отвёл к директору, властной женщине за трещащим от любого прикосновения письменным столом. У неё было тёмное каре с тонкими струйками седины, а на лице — рот, которым она сказала:

— Ну и кто это сделал?

Я повторил:

— Враги России.

— А кто враги России? — серьёзно спросила она.

— Я пока не разобрался, — говорю. — Но я от них Россию спасу.

— Вот как, — ухмыльнулась директор, вставляя в рот мундштук с сигаретой. — Откуда такая уверенность?

— Меня Боженька в губы поцеловал.

Она замерла, посмотрела на меня несколько секунд, чиркнула зажигалкой, затянулась, бросила зажигалку на стол и сказала:

— Иди отсюда. Боженька.

Я пошёл.

Половое созревание не стало для меня сюрпризом. Чего-то подобного я и ожидал. Врагов России к старшим классам не убавилось, а стало только больше, а я по-прежнему был один в поле и в спасении родины всё ещё не преуспел. Но кроме того, теперь меня от спасения этого постоянно отвлекали мысли о том, чтобы трахнуть Ирку Морковьеву. Её тогда все хотели, даже учителя, но она никому не давалась. Окружила себя кольцом менее симпатичных подруг и ходила с ними везде. Я так понял, что чтобы трахнуть Ирку, нужно сначала трахнуть всех её подруг. Вот как внезапно усложнилась моя задача спасения России. Начать я решил с самой некрасивой, Маши Катастрофиной.

Мы с ней остались как-то дежурными по классу после уроков. Она доску стала мыть, а я должен был подметать. Вместо этого я разделся догола, подошёл к ней сзади и говорю:

— Ты, Маша, Россию любишь?

А она мне, не оборачиваясь:

— Очень сильно. Мне папа сказку читал про нашего президента, книга года издательства «Эксмо», уж до чего хороша! Там про то, как он прошёл весь путь от маленького мальчика до главы правительства. Сначала совсем немощный был, и дети в школе над ним издевались, потому что у него с самого детства бакенбарды росли, прямо как у Пушкина, а потом он как всех врагов России победил и…

Тут Маша повернулась.

— БЛЯДЬ! ЕБАНЫЙ В РОТ! ТЫ ПОЧЕМУ ГОЛЫЙ?! ПИЗДЕЦ НАХУЙ!..

Но я уже не слушал, я просто быстро оделся и ушёл. Теперь я точно знал, что должен делать.

На следующий день я вступил в молодёжное движение «Объединённые Воедино». Там почти все были с волосами на лице, некоторые девочки тоже. Половое созревание больше меня не беспокоило. «Объединённые Воедино» собирались в штабе, устроенном в бывшей библиотеке имени Ленина, разносили по домам листовки, устраивали концерты в зелёных театрах, славили президента, играли вместе в футбол, но я не питал иллюзий. Я знал, что среди всех из «Объединённых Воедино» я один должен пробиться в Молодёжный комитет при Государевой думе, а все, кто попытается встать у меня на пути, автоматически станут врагами России, а следовательно и моими.

Под Новый год в штаб «Объединённых Воедино» приехали люди из Государевой думы, один самый важный, похожий на огромный чёрный куб, другие — приспешники его, в ушах наушники прозрачные, на очах наочники тонированные, на руках перстни золотые. Все гладковыбритые, серьёзные. Костюмы у них очень жёсткие, почти не мнутся, как будто из чего-то пуленепробиваемого сделаны. Штабной наш велел нам построиться. Кубический босс сел за стол штабного, а штабной стал его людей между нашими рядами водить, и они ходили и ходили молча, вглядывались в наши лица. Подошли ко мне. Я боялся шевельнуться от трепета и ужаса. Один посмотрел на штабного и кивком указал ему на меня. Штабной меня тут же вывел и потащил вперёд, к боссу. Тот меня оглядел молча и отвернулся, устроился в складках своей шеи и снова стал неподвижен, как изваяние с острова Пасхи. Тут ещё одного парнишку из рядов вывели, потом ещё одного, а потом девочку одну.

Приспешники вернулись к боссу, один сказал:

— Всё.

Кубический босс встал, подошёл к нам четверым, окинул тяжёлым взором. Подошёл к первому парню, спросил:

— У тебя когда усы расти начали?

Он говорит:

— Полгода как.

— Свободен.

Босс подошёл ко второму, спрашивает:

— А у тебя?

— Когда мне двенадцать было.

— Стой тут.

Подошёл ко мне.

— А у тебя?

Ну, думаю, настал мой звёздный час. Говорю:

— Я родился с усами.

Босс повернулся ко второму парню и говорит ему:

— Свободен.

А мне:

— Стой тут.

И к девчонке подходит. У ней усы тёмные, густые, почти как у меня, глаза голубые-голубые, а волосы цвета спелой ржи. Хороша собой очень, атлетичная такая. Только вот усы всё портят.

— А что насчёт тебя? — говорит он ей.

А она:

— А у меня они тоже с рождения.

Тут у меня всё внутри рухнуло.

— А не врёшь? — говорит босс.

— Нет. От меня родители отказались из-за этого. В детском доме росла. Там все надо мной издевались. Я стала мускулы качать. Вылавливать обидчиков поодиночке и избивать их, пока они не соглашались вступить в мою банду. Когда нас в банде стало пятеро, мы посреди ночи…

— Достаточно, — перебил босс и повернулся ко мне.

Сердце моё бешено заколотилось.

— Свободен, — сказал он.

Я не шелохнулся. Я не мог предать свою миссию. Он спросил девушку:

— Как тебя зовут?

— Россия, — ответила она.

И тут я почувствовал в своих усах странный жар. Верхняя губа моя горела так, будто из неё росли не усы, а перцы халапеньо.

— Ты почему ещё здесь? — сказал мне босс. — Ну-ка брысь, щенок!

Я повиновался, но понял, что сейчас решается моя судьба. Они увели Россию, нас распустили, и я тотчас бросился за ними. Выбежав на крыльцо штаба я увидел, как Россию сажают в длинный чёрный автомобиль без номеров и с рогами на капоте. На крыше машины загорелась синяя мигалка, и она тронулась. Мимо меня проезжал на снегоходе какой-то малыш, я столкнул его, вскочил на снегоход и пустился в погоню. Чёрная машина ехала по заснеженному городу чинно, но везде проезжала на красный свет, так что мне пришлось нелегко. Но я ничего не боялся, я знал, что я прав. Усы мои трепетали на ветру и всё ещё жгли, уже привычно и даже немного приятно, и тем сильнее они жгли, чем ближе я подъезжал к чёрному автомобилю, к той, для чьего спасения был рождён усатым. Машина подъехала к зданию Государевой думы и миновала шлагбаум. Мне было не проскочить мимо охраны. Я завернул за угол, нашёл крышку канализационного люка, оставил снегоход, открыл люк и сиганул в канализацию. Около часа я бродил по тёмной, кишащей тараканами клоаке, пока не нашёл в ней то место, где усы мои горели жарче всего.

Я увидел над собой широкий дерьмоотвод Государевой думы. Это дерьмо пахло деньгами, влиянием, икрой. К стене была привинчена облитая этим дерьмом лестница, единственный путь наверх. Мне пришлось карабкаться по ней. Я хватался за ступени, покрытые слоем засохшего дерьма, в то время, как дерьмо свежайшее непрерывным потоком лилось откуда-то сверху, падало мне на руки и на голову, забивалось в рукава и за ворот. Я выбрался на уровень выше, но там дерьмоотвод разветвлялся на множество малых труб, куда мне было не пролезть. Пришлось снова спуститься вниз и идти дальше, по уши в дерьме народных избранников. В конце концов я вылез через один из люков во дворе Государевой думы. Мне в лицо сразу же направил меч роспалладин. Он сказал в рацию:

— Бодлер Селину, Бодлер Селину. У нас тут дерьмодемон, приём.

И как саданёт меня рукоятью по лбу, я и отключился, видел китов. Сознание вернулось ко мне в подземелье, в пыточной камере, где меня роспалладины уже приладили на суперсовременную дыбу с сенсорной панелью.

— Кто, — говорят, — тебя подослал?

Я отвечаю:

— Я из Яндекс.Еды. Искал третий подъезд.

— Ах ты сучёныш, вот тебе, вот тебе!

Растягивают меня силовики во все стороны, хрустят суставы мои преболезненно.

— Ну, на кого работаешь?

— Не серчайте, всё сейчас расскажу. У меня три брата, нас воспитала гигантская крыса мастер восточных единоБЛЯААА!!!..

— Освободите его! — раздался вдруг девичий голос.

— Слушаемся, ваша высокопоставленность!

Чувствую, снова пылают усы мои. Расслабляют на мне ремни, а я гляжу — передо мной стоит Россия, в костюме-тройке белоснежном, с галстуком шёлковым расцветки берёзовой, в волосах корона президентская с сапфирами, рубинами и бриллиантами, а усы её в косы заплетены и украшены элегантными бантами.

— Все вон, — велит она.

Повинуются силовики.

— Вот, что я скажу тебе, говнюк, — молвит Россия. — Тебе мой президентский трон не заполучить, как бы ни были длины твои усищи. В «Повести временных лет» было пророчество об усатой девственнице, что станет первой президенткой. И в сказаниях Ионна Предтечи, что нашли в III веке под Фэншуйском, тоже говорилось, что Русь-матушка возродится только мановением женской руки, уда не трогавшей. Пророчество уже приведено в исполнение постановлением комитета ГВНСБЧЕ и палаты ЕБСКНМ, духи жертвами ублажены. Электронное голосование всенародное на ВКонтакте провели, народ о моей победе по радио проинформировали, митрополит меня крестом животворящим осенил, тем самым завершив обряд инаугурации.

— Так ты девственница? — говорю я.

А она отвечает:

— Сейчас я тебя так отделаю, что тебя мама родная разлюбит.

И принимает боевую стойку чугунного журавля.

— Да не нужен мне твой трон, — говорю. — Я здесь, чтобы спасти тебя. Мне блаженная в детстве напророчила, что я Россию спасу, надо только всех врагов её одолеть. Я думал, что это про страну нашу, пока сегодня не увидел тебя с твоими усами.

— Нечего меня спасать! — заявляет Россия. — Я президентка сверхдержавы, уда срамного не лобызавшая и даже с языком ни разу не целовавшаяся, сама кого хочешь спасу!

И начинает левитировать, ветер в подземелье поднимается, бумажки какие-то летают, крысы, пальцы отрубленные, клавиатуры. Лампы мерцают, музыка из «Матрицы» откуда-то начинает звучать — просто амба. Превозмогая сопротивление, я стал идти к президентке, а у неё аж глаза закатились, из них молнии синие льются, извиваются причудливо, обвивают помещение кольцами. Ну ясно теперь, думаю, от кого же мне Россию спасать, как не от непроходимой дремучести. Подошёл я к ней, у меня аж волосы дыбом встопорщились от статического электричества, из недр её струящегося, усы мои добела раскалились, её усы, что интересно, тоже, я её за галстук берёзовый ухватил, к себе притянул, да и поцеловал в уста сахарные, как Бог меня перед рождеством. Тут всё вспыхнуло ослепительно, загудело оглушительно, а потом молнии погасли, и всё погасло, а её, Россию мою, начало трясти, что в припадке, упала она на колени, отхаркивается бедная, да светящейся неоновой жижей блюёт.

— Ты что, — говорит, — совсем имбецил, целоваться лезешь, весь в говне чиновничьем.

А я говорю:

— Так это ради эффекта неожиданности, чтобы культурный шок наступил. Иначе не сработало бы.

Поднимает она голову — а усов то и нет. Щуп-щуп ручками белыми — нет усов!

— Вот так, — говорю ей, — на порядок лучше. Будь, Россия, моей женой.

— В душ иди, — отвечает Россия устало, — вот если сможешь говна чиновничьи отмыть, тогда и поговорим.

— Ну уж с этим, — говорю, — как-нибудь справлюсь.

Строгая она у меня. Но люблю не могу. А уж как начну ей сосцы усами щекотать, так и млеет вся, ходом заходится, смехом заливается. Дружно живём, хоть и не без драки порой. Да только иначе ж как? Зато мириться потом ох как сладко, всё как в первый раз — аж молнии летят, дым отечества клубится и приходит NOVY GOD.

***

Отрицательный спонсор публикации «Альфа-банк» — рекомендуй его своим врагам.