Серия "Красавчики". Сатиры
Ярослав Гашек, Марк Твен, Илья Ильф, Евгений Петров, Джером Клапка Джером
Черная гелевая ручка, фотобумага, 2021
больше рисунков в инстаграме: instagram.com/kotiwta_malyuet
всем спасибо за поддержку)
Ярослав Гашек, Марк Твен, Илья Ильф, Евгений Петров, Джером Клапка Джером
Черная гелевая ручка, фотобумага, 2021
больше рисунков в инстаграме: instagram.com/kotiwta_malyuet
всем спасибо за поддержку)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Дорогие читатели! Спасибо, что дождались продолжения нашего рассказа про несправедливо забытого в России выдающегося чешского сатирика, коммунистического агитатора и просто хорошего человека Ярослава Гашека. Эту статью мы посвятили его приключениям во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России. В прошлой части мы увидели, как Гашек стал умелым мастером юмора и мистификации, в этой же проследим его становление красным комиссаром, который взмахами пера наводил страх на контрреволюцию и радость на трудовой народ. Говоря устами подпоручика Дуба: «Вы меня ещё не знаете, но вы меня узнаете!»
ГЛАВА 1. ВТОРЖЕНИЕ ЯРОСЛАВА ГАШЕКА В МИРОВУЮ ВОЙНУ.
Итак, 1915 год, Прага. Прошло полгода с тех пор, как в Сараеве «убили, значит, Фердинанда-то нашего». Первичная всеобщая мобилизация поставила под ружьё 1 млн. 800 тыс. австрийцев, венгров, чехов, словаков, поляков и других жителей империи. Можете себе представить боеспособность армии, состоявшей из представителей десятков народов, ненавидевших друг друга! Аппарат насилия был единственным, что связывало их в одно государство. Монархия и парламент развешивали по ушам подданных наваристую милитаристическую лапшу, осведомители тайной полиции сновали по пивным, провоцировали нетрезвых собеседников на крамольные речи и на основании сказанного пополняли тюремные камеры «политически неблагонадёжными» элементами. Деятельность полицейских провокаторов Гашек высмеял уже по другую сторону фронта в рассказе «Школа для сыщиков»:
«В начале войны произошла и здесь полная реорганизация. Агентов полиции необходимо было основательно посвятить в чешские политические вопросы, дабы они могли предложить населению вполне обработанный материал, то есть представить тому или иному гражданину на одобрение закруглённую резолюцию, подрывающую устои австрийской монархии, и вслед за тем с восторгом провозгласить, как это делал оберкомиссар Хум: «Попался, голубчик!»
Такова история возникновения полицейской школы в Праге. Это отнюдь не было каким либо высшим учебным заведением для изучения политических наук. Там только разрабатывали вопрос о том, как свалить Австрию, и тому подобные идеи, уже давно созревшие в сердцах чешских граждан».
Все до единой парламентские партии от национал-социалистов до социал-демократов, уже открыто наплевав на интересы народа, легли под правящую верхушку, голоса парламентариев слились в один общий призыв сплотиться вокруг Франца-Иосифа. Поведение карманных политиканов не удивляло Ярослава. Оглядываясь вокруг себя, он видел безысходность положения австро-венгерских подданных, которых отправляли умирать во имя непонятных им целей и убивать незнакомых им людей, прекрасно осознавал свою высокую ответственность, как выразителя боли загнанного в тиски войны народа. Беседы Гашека с коллегами по кабаре это подтверждают:
«Говорят, во время войны музы молчат. А по-моему, они онемели давно… Искусство — это вечное движение. Рабство и человеческая глупость владеют миром, и против этого надо бороться. Да, друзья, в искусстве должна быть борьба. Сегодня обязанность художника — изображение правды, борьба против тёмных сил, владеющих человечеством. Я думаю, что в скором времени искусство станет могучим фактором. И больше всего будут необходимы художники, которые, не оглядываясь, пойдут за правдой… Искусство — это жизнь в самом ярком движении, это живая правда. Я ненавижу гниль и стоячую воду. Теперь мы видим, насколько всё вокруг было мертвым, глупым и грязным. Горстка властителей мира натравливает людей друг на друга. Я не из гуманистов, отвергающих борьбу, но бороться в пользу капитала и не знать, за что идти на смерть — верх человеческой глупости. Если борьба — то настоящая борьба. Я хочу знать, за что убивать и за что мне всадят пулю в лоб».
Наш герой в 1914 году продолжал вести себя вызывающе, не только заселяясь в гостиницу под личиной русского, но и демонстративно нося на пражских улицах русскую косоворотку. Несмотря на витавшую в обществе тревогу, до самого отбытия на войну Ярда вёл образ жизни, свойственный Ярде. Литературное кабаре «У братьев Макавеев» курсировало по чешским городам, где пользовалось популярностью. Никуда не делись гулянки да пирушки, Ярослав по-прежнему смешил, шокировал и эпатировал. Ладислав Гаек считал, что такое поведение было своеобразной маской, которая вызывала у полиции пренебрежительное отношение к писателю и позволяла ему делать и говорить то, за что любого другого могли бы уже сто раз посадить.
В январе 1915 года Гашека призвали на службу на правах вольноопределяющегося. После комиссии он вернулся в дом к художнику Йозефу Ладе, у которого в то время жил и с которым работал в журнале «Карикатуры». На вопросы приятеля, как прошла комиссия, юморист ответил, что негоже ему, военному теперь человеку, тратить время на общение со всякими сопливыми штатскими. После чего заперся в кухне и фальшиво завыл солдатские песни.
1 февраля писатель со своим полком должен был отбыть в Чешские Будейовицы, но внезапно открывшееся носовое кровотечение отсрочило отъезд. С 31 января по 9 февраля Гашек пролежал в виноградской больнице. В день перед отъездом на фронт Ярду можно было увидеть за столом кабака «На насесте» в несвойственном ему состоянии. Во-первых, он был трезв и вместо пива заказывал содовую. Во-вторых, он был квёл и в основном молчал. Друзья сомневались, Ярда ли перед ними. Но день сменился вечером, и наш герой распалился, невпопад завыл пресловутые солдатские песни и угрожать присутствующим, что расстреляет их и отправится в Будейовицы пешком. Позже стало известно, что рядом с туалетом официант регулярно ставил пройдохе-писателю рюмку сливовицы.
На вокзале, прощаясь с друзьями, Ярослав сказал: «Если придёт сообщение, что меня нет в живых, знайте, что умер я неестественной смертью». Скорее всего шутя, он пытался скрыть внутреннюю тревогу за весёлой миной. Похождения бравого вольноопределяющегося Гашека начались с того же, с чего и похождения бравого солдата Швейка — с ревматизма. В Чешских Будейовицах его знакомый военный врач признал вольноопределяющегося больным, и до конца апреля Ярослав пролежал в госпитале. Подобно гражданскому Гашеку, он не пропускал ни одной рюмочной. После многочисленных нарушений дисциплины его исключили из школы вольноопределяющихся и посадили на гауптвахту. 23 мая рядовой Гашек подобно своему персонажу Мареку в арестантском вагоне прибыл в городок Мост-на-Литаве (Брук-на-Лейте), где его зачислили в 11-ю маршевую роту 3-го батальона 91-го Богемского полка. Медкомиссия признала рядового негодным к строевой службе. В личном деле напротив имени, фамилии стояла характеристика:
«Вольноопределяющийся Ярослав Гашек — мошенник и обманщик».
В городке Кираль-Хиду, что рядом с Мостом-на-Литаве, располагался полевой лагерь, где была расквартирована 11-я рота. Там наш герой встретил солдат и офицеров, которые легли в основу самых запоминающихся персонажей «Похождений бравого солдата Швейка». По словам прямого начальника Ярослава обер-лейтенанта Рудольфа Лукаша, назначенный полковым летописцем Гашек большую часть времени сочинял на ходу весёлые стишки, которыми исписал целую тетрадь. К сожалению, до нас тетрадь не дошла. Ярда легко и быстро нашёл общий язык с денщиком обер-лейтенанта Франтишеком Страшлипкой и с фельдфебелем Яном Ванеком, которому помогал вести дела в полковой канцелярии.
30 июня 1915 года 11-я маршевая рота была отправлена на галицийский фронт. Накануне отправки Гашек послал в подарок одному из приятелей экземпляр сборника «Моя торговля собаками» с посвящением: «Через несколько минут я уезжаю куда‑то далеко. Может, вернусь казачьим атаманом. Если же буду повешен, пошлю тебе на счастье кусок верёвки, которая стянет мое горло».
Рота прибыла в город Санок, а оттуда до фронтовой линии шла пешим маршем. На пухлые плечи нашего рядового, помимо должности летописца, легла честь пасти стадо имперско-королевских коров. Мычание скота и воздух карпатских лугов! Идиллия да и только! Наталкивает на размышления о жизни и мире, о смерти и войне, о вшах и дизентерии, о крови и грязи. Эмоциональное состояние Гашека менялось. Тоска застилала его глаза, юмор его стал более едким и пессимистичным. В солдате было не узнать пражского Ярду. Из-за того, что писатель неплохо владел русским языком и по своим странствиям 1901 года хорошо знал Галицию, его назначили ещё и квартирмейстером.
Когда 3-й батальон прибыл в район города Гологоры, Гашека ко всему прочему назначили связным взвода. Объединившись с батальоном, полк проследовал в направлении Сокаля, стратегически важного узла на берегу западного Буга. В период с мая по сентябрь 1915 года шло так называемое «Великое отступление русской армии». За каждый клочок земли шли кровопролитные бои, фронтовая линия плясала, словно в эпилептическом припадке. В мясорубке тех боёв оказался 91-й полк. За неделю сражений рота, в которой служил наш рядовой, потеряла более половины личного состава. Состояние обывателя, который из мирной жизни во мгновение ока оказался в эпицентре всеевропейской катастрофы, Гашек выразил в рассказе «Судьба пана Гурта»:
«Пан Гурт ничего не понимал. Раньше, поспорив с кем‑нибудь, он выругает, бывало, своего оппонента, и дело с концом. Нож он употреблял, чтоб резать хлеб и колбасу. А теперь он получил винтовку, штык и сто двадцать патронов вместе с надеждой, что где‑нибудь на полях Галиции его разорвёт пополам граната. В довершение всего перед отправкой эшелона в те гиблые места капитан произнес перед ними патриотическую речь, которую закончил многообещающими словами:
— Ведь не хотите же вы жить вечно?
Тут капитан так посмотрел на пана Гурта, что тот взял под козырёк и неожиданно ляпнул:
— Осмелюсь доложить, я не хочу жить вечно».
Между тюрьмами народов шёл интенсивный обмен пленными: русские с поднятыми руками бежали на запад, австро-венгры — на восток. Лицо войны отнюдь не улыбалось беззаботной улыбкой ни тем, ни другим — это был злой и кровожадный оскал. Всякие грёзы о боевой славе, отваге и благородных схватках равных по силам противников выветрились из солдатских голов со скоростью артиллерийских снарядов. Нежелание солдатской массы воевать усиливалось с каждым часом. Гашек был близок к тому, чтобы перебежать к русским. «Пойду служить в армию и перебегу к русским», говорил он своему приятелю Альберто Фричу еще до отправки в Будейовицы.
В боях под Сокалем Ярослав против своей воли смог отличиться. Вблизи линии фронта наш доблестный боец наткнулся на русского солдата, следом за которым шла толпа его товарищей — как потом оказалось, около трёхсот человек. Под впечатлением от соотношения сил рядовой Гашек понял: вот он — тот самый момент! Он бросил оружие и энергично поднял руки, но в ответ услышал: «Да что ты, братец, руки-то вверх тянешь? Нам самим война осточертела. Это мы тебе в плен сдаёмся, а не ты нам». Наш раздосадованный герой собрал их оружие и повёл пленных к штабу полка в Сокале. Ситуация — просто песня-частушка: по городу под контролем австрийской армии шагают стройные ряды русских солдат во главе с мелким чешским рядовым. Гашека за этот «подвиг» наградили большой серебряной медалью II степени.
14 августа Богемский полк был отведён в резерв, в район севернее города Жджары. Рядового Гашека повысили до ефрейтора, что не повлияло на его настрой дезертировать. Своим шансом он воспользовался 24 сентября недалеко от села Хорупаны (Хорупань). Ранним утром части русской армии пошли в наступление на позиции 91 полка и прорвали фронт. Лукаш отдал приказ отступать. Ефрейтор Гашек откликнулся неохотно: «Ну, надеюсь, большой беды не будет». Последнее, что видел под Хорупанами отступавший Лукаш — это двоих олухов Гашека и Страшлипку, неспешно покидаюших окопы и натягивающих сапоги. В тот день потери полка составили 135 убитыми, 285 ранеными, 509 пропавшими без вести, в числе которых был один гениальный сатирик. В личном деле нашего героя появилась запись: «Считать пропавшим без вести 24/9 1915 г. после сражения у Хорупан».
Среди чехов и словаков в период Первой мировой войны набрала популярность идея создания самостоятельного государства. Для этого, считали они, Австро-Венгрия должна проиграть войну. Этому способствовала и панславистская риторика Российской империи. Чехи и словаки, ожидая к себе особого отношения от братьев-славян по сравнению с немцами и венграми, обнаруживали себя в общих с ними лагерях для военнопленных.
В одном из таких лагерей в Дарнице под Киевом оказался и Ярослав Гашек под номером 294217. В ноябре его перевезли в лагерь в селе Тоцком, что в Самарской губернии. И там помимо сырости, холода, голода и антисанитарии его встретил тиф. Две трети пленных погибли от эпидемии, но Гашек выжил. Весной 1916 года ему наконец-то представился шанс выйти на свободу: в лагерь прибыли эмиссары Чешской дружины набирать добровольцев.
Дружина эта входила в состав русской армии, была организована приказом Военного министерства с подачи зажиточных представителей чешской и словацкой диаспор в России. Многие успешные чехи и словаки, живя в Российской империи, оставались подданными империи Габсбургов. 20 августа 1914 года они добились аудиенции у Николая II и выразили ему свою преданность. Желание сохранить своё имущество и не быть выдворенными из страны они таили за высокопарными речами о «чешском королевстве, на троне которого должен восседать Романов», о «последнем оплоте борьбы славян против германизации». Николай, хоть и был по происхождению скорее немец, чем русский, их идеи одобрил.
Командование русской армии видело в чехах потенциальных предателей, и наперво части дружины выполняли в основном разведывательные функции, а их офицеры были сплошь русскими. В конце 1914 года в дружину разрешили набирать добровольцев из военнопленных при условии ручательства за их политическую благонадёжность. Год спустя дружину реорганизовали в 1-й полк имени Яна Гуса, насчитывающий 3250 человек личного состава. В июне 1916 года ефрейтор Ярослав Гашек вступил в ряды полка в качестве добровольца.
На это решение повлияло не только желание поскорее выбраться из лагерного ада. На тот момент в голове Ярослава всё смешалось. Осознание несправедливости и реакционности австро-венгерских порядков и революционный настрой писателя ещё не давали полного понимания ситуации. Первую мировую войну Гашек не воспринимал, как грызню империалистических хищников. Он с младых ногтей сочувствовал страданиям братьев славян под гнётом немцев и видел в России спасителя. Потому Ярослав подхватил националистическую чепуху о чешском королевстве в составе единой империи славян.
При сравнении фотопортрета Гашека довоенных времён с его фотографиями из России поражает, насколько изменилось лицо сатирика. Перед нами словно два разных человека. Лицо первого — округлое, весёлое, взгляд расслабленный — что твой «сирота» из приюта «голубого воришки». Лицо второго — худое, серьёзное, взгляд сосредоточенный. В данном случае перемены в лице отражали и внутреннюю перемену Гашека. Та маска короля буффонады, которую он носил на родине, в России была сброшена. К своим обязанностям в Чешской дружине писатель отнёсся со всей серьёзностью.
Сперва он трудился писарем в штабе полка, а в июле 1916 года Союз чехословацких обществ в России назначил известного на родине сатирика редактором журнала «Чехослован» («Чешский славянин»). В редакцию помимо добровольцев входили киевские чехи. Гашек писал пропагандистские стихи, фельетоны, статьи, посещал лагеря военнопленных, где произносил речи и агитировал солдат на вооружённую борьбу против Габсбургов.
Ещё до прибытия Гашека в Киев Союз чехословацких обществ был неоднороден. Организация стояла на позиции помощи Антанте в разгроме Австро-Венгрии. Но её руководящая киевская группа была более консервативной, опиралась на Россию. Группа в Петрограде была более прогрессивной, опиралась на Париж. Эти группы отражали противоречия в самой Антанте. Правительство России рассчитывало на раздел Австро-Венгрии, а французское руководство стояло за сохранение её целостности, но под своим протекторатом. Ярослав ввиду больших симпатий к России видел будущее чешского государства осуществимым только при содействии русских чехов. Верность этой идее повышает его авторитет в «Чехословане».
За 1916–1917 годы, помимо не самых крепких националистических правых агиток, из-под пера Гашека вышла отличная критика австро-венгерского абсолютизма. Его больше не стесняла цензура, и всю желчь в отношении монархии сатирик свободно выплёскивал на бумагу. Отличные тому примеры — «Двадцать лет тому назад», «Судьба пана Гурта», «Школа сыщиков» и замечательная «Повесть о портрете императора Франца‑Иосифа I». О работе Гашека в России стало известно на родине. В Праге писателя считали погибшим на фронтах Галиции, и вот он воскрес в русском плену, да ещё и отметился язвительными текстами. За критику монархии писателя заочно обвинили в государственной измене и выпустили приказ о его аресте.
Что радует больше всего — спустя шесть лет Гашек вернулся к Швейку! 16 февраля 1917 года он зачитал начало своего фельетона «Бравый солдат Швейк в плену», позже в библиотеке «Чехослована» вышла одноимённая книга. Никому из своих героев прежде писатель не отводил так много времени, чернил и бумаги. К сожалению, логика поведения Швейка поставлена на службу панславистской пропаганде. Из добродушного идиота Швейк превратился в оболваненного австрийским монархизмом австрофила, из отстранённого от внешних обстоятельств маленького человека бравый солдат стал жертвой милитаризма. Он покорен и пассивен в обстоятельствах войны, его поведение хаотично, он не видит цели, как не видел её в тот момент и Гашек.
Не только Швейк напоминает нам о чешском прошлом писателя, на месте и любовь Ярды к «пенному», и дерзкие выходки, которые чуть не закончились трагедией. 20 января 1917 года в одном из киевских кафе Гашек, растроганный воспоминаниями о жене и сыне и порядком накидавшийся, создавал слишком много шума для нежных ушей русских офицеров. Его попросили покинуть кафе, но Ярда воспротивился, за что попал под арест. 24 февраля Гашек без разрешения русского прапорщика подсел к нему за стол, на что прапорщик мягко попросил его удалиться. Наш герой счёл это личным оскорблением и уйти отказался. Прапорщик обнажил саблю, Гашек разбил ему голову бутылкой из-под вина. Писатель сел в тюрьму в Борисполе, освободили его только благодаря вмешательству со стороны Союза. Но осадочек остался.
Благодарный за всемерное содействие киевских чехов сатирик гнёт линию киевской группы Союза и в фельетоне «Когда заметают следы» критикует деятельность лидера петроградской группы Богдана Павлу. Противоречия между группами нарастают, как и противоречия между Россией и Францией. 13 февраля в Париже по инициативе лидеров чехословацкого национально-освободительного движения был создан Чехословацкий национальный совет, который должен был стать правительством новой Чехословацкой республики. Русская монархия утратила инициативу в борьбе за европейское влияние, а позже и сама прекратила существование.
Начало весны 1917 года в России ознаменовалось грохотом Февральской революции. Министры нового правительства вместо мира народам настаивали на «войне до победного конца». Очень кстати под рукой оказалось десятитысячное чешское войско. По приглашению Временного правительства в Россию приезжает член национального совета профессор Томаш Масарик, будущий президент Чехословацкой республики. В России организовали филиал совета («Одбочку»), который возглавил Масарик. Русофильские круги уступают главенство «Одбочке». Мечты о чешском королевстве в составе России так и остались мечтами. Но взгляды Гашека постепенно изменились, он приветствовал революцию и искренне жаждал её наступления у себя на родине. Чешское войско в его представлении должно было стать главной революционной силой:
«Можно с уверенностью сказать, что движение, которое хочет отстоять интересы народа и добиться провозглашения республики, не может достичь этого одной лишь парламентской деятельностью. Тут необходимы иные методы, необходима революция. Как успешно осуществить её, нам показала в эти дни Россия, где насильственно свергнут старый строй и раздаются голоса в пользу республиканского правления».
Сатирик в тот момент настолько преисполнился в желании направить на Прагу сплочённое чешское войско, что совершенно не понимал большевиков, одним из основных лозунгов которых был «мир — народам». В тот момент Ярославу были чужды принципы пролетарского интернационализма. Пока что он не осознавал, что на империалистической войне могут нажиться только империалисты. Что Гашек осознавал — так это склонность лидеров национального совета к дипломатическим выкрутасам и закулисным договорённостям, их желание въехать в чехословацкий парламент на спинах оболваненных солдат. Непостоянной и нерешительной политике буржуинов Ярослав противопоставлял бескомпромиссное стихийное движение народных масс. В статье «Дело угнетённых» он писал:
«С течением времени наш парод продвинулся в духовном и материальном развитии, отвоевал некогда отнятые у него позиции, но это никогда не было следствием каких‑либо политических успехов в Вене, результатом удачных выборов и парламентской деятельности, всегда это было делом его собственных рук, следствием прирождённой силы нашего народа, который, несмотря на неблагоприятные условия, сумел извлечь для себя все необходимое из могучего духовного прогресса современной эпохи».
Руководство петроградской группы, которое недолюбливало Гашека за его прошлую критику, решило свести счёты и направило в редакцию «Чехослована» делегацию 3-го полка, которая освободила писателя от обязанностей и вернула обратно в полк имени Яна Гуса. Гашек пошёл ва-банк. В рядах полка он распространил копии журнала обрусевшей чешской интеллигенции «Революция», на которых был напечатан его памфлет «Клуб чешских Пикквиков». Без глубокой политической критики Гашек высмеял и киевских монархистов, и петроградских республиканцев. Он описал их, как заурядных честолюбивых дилетантов «старой патриотической закваски», любящих поболтать о политике за столом трактира, а на практике простых самозванцев, глухих к критике, неискренних и страдающих манией величия. Одним словом, филистеров. Столь дерзкий шаг был расценен, как раскольническое действие, Гашека посадили на гауптвахту, где он ждал суда чести.
Судили его те же, кого он критиковал, потому отношение к Гашеку было предвзято. Судьи сообщали: «Гашек —человек беспринципный, один из тех, для кого надо бы создать особый концентрационный лагерь». Обдумав своё патовое положение, Гашек вновь надел маску наивного дурака, как миллион раз делал при общении с пражской полицией, и составил письменные извинения перед «товарищами» в свойственной ему форме. Судьи, читая его «извинения», не смогли удержаться от хохота, но затем изгнали нашего героя из помещения, сами составили «правильный» текст и заставили подсудимого его подписать. Позже этот же текст опубликовали в «Славянском вестнике».
В июле 1917 года Ярослав пошёл на второй круг — вновь начал трудиться полковым писарем. Вместе с полком имени Яна Гуса он участвовал в июньском наступлении русской армии. Несмотря на выход из редакции «Чехослована», в газете печатались гашековские «записки с фронта». В бою под Зборовым части корпуса нанесли поражение трём полкам австро‑венгерской армии, два из которых в основном состояли из чехов. Было захвачено более 3 тыс. пленных и потеряно до 200 человек убитыми и до 1 тыс. ранеными.
Это был не очень значительный, но выдающийся на фоне общего провала наступления успех. Командование поверило в силу чехословацких войск и приняло решение продолжить наращивать их численность. Пропаганда Временного правительства раструбила на всю Европу об отважных чехах, бьющихся за свой дом, успехи корпуса повлияли на национальное самосознания чехов и словаков Австро-Венгрии.
За бой под Зборовым Гашека наградили Георгиевским крестом четвёртой степени. В августе его избрали секретарём полкового комитета. В чехословацких частях деятельность комитетов была строго ограничена узким кругом хозяйственных и культурно-просветительных вопросов, потому Гашек занимался организацией массовых мероприятий. В ноябре 1917 года 1-й полк делегирует Ярослава в бригадный комитет. Своей работой писатель вернул себе доверие национального совета, и его отозвали обратно в Киев. По возвращении Ярослав вновь стал редактором «Чехослована».
Тем временем в России свершилась Октябрьская революция. Большевики начали мирные переговоры с немцами в Брест-Литовске. Немцы в свою очередь, опираясь на местных сепаратистов, вторглись на Украину. К моменту Октябрьской революции в России части и подразделения Чехословацкого корпуса находились на территории Волынской и Полтавской губерний. Когда стало известно о победе большевиков и свержении Временного правительства, командование корпуса выступило за дальнейшее продолжение боевых действий. Солдатам также нужна была победа над Австро-Венгрией, чтобы наконец вернуться домой. В декабре Масарик объявил корпус частью французской армии. Несмотря на разногласия с большевиками, поначалу корпус придерживается нейтралитета с Советской властью. Первое время даже не была под запретом большевистская агитация. Русские офицеры покинули командные посты, их место заняли бывшие чешские прапорщики и поручики. Столь молниеносное повышение в звании вбило клин между солдатами и офицерами. Солдаты, в особенности недавние военнопленные, стремительно становились на позиции большевиков, и, чтобы предотвратить дальнейшее распространение красной агитации, командование начало чистки, в которых опиралось на офицеров и новых добровольцев.
Гашек не сразу осознал значение социалистической революции и мирных переговоров, даже называл большевиков «германскими агентами». В то же время его впечатляла самоорганизация солдат-большевиков. Всего год назад они представляли собой аморфную массу рабочих и крестьян в солдатских шинелях, а сегодня они уже бескомпромиссные бойцы революции. Наблюдая развитие их сознания, он максимально приблизился к пониманию, что только рабочие и крестьяне способны осуществить полный общественный переворот на его родине. Это подтверждается его статьёй «Черно‑жёлтое рождество чешского рабочего»:
«Неудивительно, что ныне чешский рабочий стал революционером, ведь он прошел горькую школу рабочего движения, и война, направленная против него, дала ему закалку. В беспощадном жизненном испытании, в котором ему грозили австрийские виселицы, простой чешский человек сохранил твердый, непоколебимый характер и не склонил перед Австрией голову».
На отношение Гашека к большевикам повлияло то, как 8 февраля 1918 года советские красногвардейские отряды вместе с восставшими рабочими освободили Киев от самопровозглашённой Рады и установили в городе Советскую власть. 18 февраля, когда немцы вошли на территорию Украины, Масарик отдал чехословацкому корпусу приказ покинуть фронт и отправляться во Францию через Сибирь. Многие солдаты, в том числе Гашек, назвали приказ предательским и обвинили командование в измене делу освобождения родины. Писатель ещё припомнит это предательство в фельетоне «Потерянный эшелон»:
«Вильямс Дарлинг: «Вы, доктор, упомянули о том, что вами разработан план отъезда во Францию. Нельзя ли рассказать об этом поподробнее?»
Д-р Гирса: «Правду говоря, я не один создавал этот план. Идея поездки во Францию пришла 50 лет назад профессору Максе, когда в его руки случайно попала книжечка Жюля Верна «Путешествие вокруг света за восемьдесят дней», купленная Американским союзом христианской молодежи для библиотеки корпуса. Подчеркну, что и прапорщик Гоуска с удовольствием читал книги о путешествиях, а д-р Кудела — романы Мая. И покойник Клецанда любил путешествовать и читать бедекеры. Но объявились большевики, немцы пришли на Украину, и мы со всем нашим нейтралитетом влезли в вагоны, взяли карандаши и стали считать, где будет последний эшелон, когда первый доберется до Владивостока…»
Большевики же в глазах Гашека набирали очки доверия. После установления в Киеве советской власти на фабриках организован рабочий контроль, дома, земля и имущество помещиков и капиталистов переданы в пользование нуждающимся и голодающим, банки — национализированы, сословия — упразднены, ранее апатичный и униженный народ начал принимать прямое участие в жизни нового государства. Последний гвоздь в крышку гроба антибольшевистских галлюцинаций забивает знакомство Гашека с революционной теорией марксизма — спасибо коллеге по «Чехословану» Бржетиславу Гуле. Рождается понимание, что мир с Германией не есть реализация интересов немецкого правительства, а наоборот, мобилизация не желающих гибнуть за интересы империалистов Антанты русских солдат на защиту революции от империалистических устремлений Германии. Более того, Гашек осознал, что революционные события в России откликнутся и революционным подъёмом масс в Чехии, а потому необходимо способствовать скорейшему укреплению советской власти, а для её защиты нужны все, кто может держать оружие. Войска чехословацкого корпуса должны остаться в России!
Надо было действовать немедленно. При содействии Гашека разворачивается агитационная кампания с целью убедить солдат чехословацкого корпуса защищать Украину от немцев совместно с красными частями. Безуспешно. Влияние левых сил в корпусе оказалось недостаточно сильным. В Киеве остались левые социал-демократы, чехи и словаки, вступившие в красные части. После безуспешных боёв против немецких полчищ в марте 1918 года писатель военным эшелоном отправился в Москву.
Продолжение в комментариях.
Хотим поделиться одной историей о том, как большевики гнобили попов «ни за что». Текст из книги «Встречи с Ярославом Гашеком» И. Ф. Риманова — товарища Гашека по военной комендатуре города Бугульмы, где красный чех служил помощником коменданта с октября по декабрь 1918 года.
ГЛАВА ИЗ КНИГИ И.Ф. РИМАНОВА «ВСТРЕЧИ С ЯРОСЛАВОМ ГАШЕКОМ»
Успехи Красной Армии вызывали у наших врагов бешеную злобу и ненависть к Советской власти. В ноябре 1918 года в Бугульме заметно оживилась подрывная деятельность контрреволюционных элементов. Вдохновителем ее являлось прежде всего православное духовенство, во всех заговорах и мятежах оно принимало самое непосредственное участие. С церковных амвонов в монастырях нередко раздавались проповеди о том, чтобы крестьяне и городское население не отдавали своих сыновей в Красную Армию, а тем, которые уже находились в армии, советовали из нее дезертировать; попы распространяли провокационные слухи о том, что скоро снова придут белые и что дни Советской власти сочтены. Духовенство православной церкви призывало всеми силами помогать христолюбивому воинству, белогвардейцам и так называемой «Народной армии» Самарского комитета Учредительного собрания.
Были и такие случаи, когда в некоторых волостях и селениях Бугульминского уезда церковнослужители встречали белочехов и белогвардейцев с колокольным звоном, иконами и устраивали молебны в честь «победоносной» белой армии. Храмы и монастыри нередко служили штабами заговоров, где святые отцы устраивали тайные сборища для сколачивания всех контрреволюционных сил, жаждущих свержения Советской власти.
В Бугульме таким местом заговорщики выбрали Николаевский собор.
Этот заговор нам помогли раскрыть красноармейцы-чуваши комендантской роты Иван Афанасьев, Василий Михайлов и Илья Спиридонов, которые, находясь на квартире у церковного сторожа Михеева во время ужина, совершенно случайно узнали от домохозяина, что в соборе происходят ночные богослужения с участием почти всех священников городских церквей. Красноармеец Илья Спиридонов, бывший волжский матрос из нашей местности, довольно развитой и сообразительный парень, был со мной в дружеских отношениях. Он и сообщил мне о намечаемых тайных богослужениях.
Я тотчас же направился в канцелярию комендатуры, где обо всем услышанном сообщил Широкову, Таранову и Гашеку.
— О, это интересно, — сказал комендант и обратился к Гашеку: — Поручаю вам вместе с товарищем Римановым проверить, что это за ночные богослужения устраиваются в соборе. Возьмите 5-6 красноармейцев в помощь себе. Будьте осмотрительны и вежливы. Всех задержанных немедленно доставьте в комендатуру! К вашему приходу я приглашу председателя уездной ЧК…
Выполняя задание коменданта, Гашек и я с шестью красноармейцами направились к собору. Дверь его оказалась запертой изнутри. Гашек несколько раз постучал, но никто не откликался. Я подошел к окну и резко забарабанил по стеклу. За окном промелькнула тень. Я твердо потребовал: «Немедленно откройте!» Через несколько минут дверь открыл церковный сторож Михеев.
В соборе оказалось несколько священников и какой-то молодой человек в гражданской форме — по выправке в нем легко угадывался офицер. Видно было, что наше неожиданное появление в двенадцатом часу ночи с вооруженными красноармейцами всех сильно встревожило: на лице у каждого читались растерянность и страх.
Гашек спросил:
— Чего это вы так усердно до глубокой ночи молитесь?
Святые отцы и их «гость» не проронили ни слова. Гашек поручил мне с двумя бойцами тщательно осмотреть все потаенные уголки, тумбочки, ящики, плащаницу и прочее.
В одной из тумбочек, где хранились восковые свечи, бойцы обнаружили целую стопу воззваний к населению о немедленной помощи православной церкви в борьбе с «антихристами-большевиками». В конце листовки содержались такие слова: «18 ноября — все на крестный ход для борьбы за освобождение православной церкви от христопродавцев-коммунистов! Да здравствует народная армия Самарского комитета Учредительного собрания — наша верная заступница от большевистской заразы! Смерть большевикам-антихристам!»
Другая группа красноармейцев нашла под плащаницей «Оперативный план выступления против Совдепа».
В нем подробно указывалось, на какой улице и в какое время церковники должны собрать население на «крестный ход». В этом же оперативном плане подчеркивалось, что к началу богослужения на Базарной площади в город прибудет белогвардейский эскадрон в составе 200 сабель с пятью пулеметами.
Когда обыск закончился, ко мне подошел высокий худощавый седовласый поп и спросил:
— Господин товарищ! Объясните нам, почему вы, большевики, преследуете православную церковь и ее служителей? Мы же по милости божьей назначены священнослужителями. Никакого вреда мы не причиняем Советской власти. Освободите нас, не передавайте в Чека!
— А с какой целью вы ночью тайно собрались сюда? Разве это не заговор против Советского государства? Разве не об этом говорит оперативный план выступления против Советской власти? — вместо ответа спросил я.
Гашек объявил, что все явившиеся на «тайное богослужение» должны следовать в военную комендатуру.
Их поместили в комнате для арестованных, поставив у двери часовых. Мы с Гашеком пошли доложить о выполнении задания. В канцелярии в это время находились комендант и председатель уездной Чрезвычайной Комиссии Певзнер. Когда Гашек положил на стол найденные в соборе антисоветские воззвания и «Оперативный план выступления против Совдепа», Широков и Певзнер были крайне удивлены размахом подрывной работы контрреволюционеров. Председатель ЧК сказал:
— Да, эти документы говорят о том, что контрреволюция не дремлет… Следствие мы начнем немедленно и покажем нашим врагам, что работники комендатуры и ЧК да и все честные советские люди тоже не спят. Они полны решимости уничтожить всю эту нечисть!..
Перед уходом Певзнер посоветовал нам бдительно следить за арестованными, в особенности ночью и во время сопровождения их в ЧК на допросы.
На следующую ночь, как обычно, по расписанию, я заступил на дежурство по комендатуре вместе с Ярославом Гашеком. На рассвете ко мне прибежал часовой, охранявший арестованных, и, едва переведя дыхание, доложил:
— Попы, наверное, распиливают железные решетки окна, что выходит во двор комендатуры. Мы слышали скрежет и дребезжание решеток!
Действительно выяснилось, что у одного окна вертикальные металлические крепления, служившие опорой железной решетки, распилены напильником.
Арестованных по очереди вызывали в канцелярию, расспрашивали о подготовке к побегу. Никто ни в чем не сознавался.
После допроса святых отцов водворили обратно в комнату для арестованных. Гашек решил поговорить с ними от имени комендатуры.
— Советская власть и большевики не преследуют церкви и церковнослужителей, — сказал он. — В Советской России церковь отделена от государства и школа от церкви. Вас арестовали за то, что вы устраиваете заговор против революции и народа. Вы помогаете белогвардейцам, белочехам и польским легионерам уничтожить Советскую власть. Но Советская власть и ее Красная Армия защищают, будут защищать и отстоят завоевания революции, интересы трудового народа…
Его прервал один из священнослужителей:
— Советская власть — не божья власть! Это власть от антихриста! Мы ее не признавали и не признаем!..
Я резко оборвал его:
— Арестованным не полагается проводить дискуссий!
Мы вышли.
Через несколько дней следствием Бугульминской Чрезвычайной Комиссии было установлено, что священники Воскресенский, Богородский, Солнцев и дьякон Кипарисов под руководством бывшего офицера белой армии прапорщика Евдокимова П. Ф., бывшего пристава Лифантьева И. В., члена следственной комиссии при уполномоченном Учредительного собрания правого эсера Скалона Н. В., диверсанта Тертова Е. В., шпиона Галимова С., крупных спекулянтов Беладзе И. Г. и Евдокимова Ф. Ф. систематически проводили в соборе секретные совещания под видом «тайных богослужений» с целью организации широкой антисоветской агитации, сбора денежных средств для контрреволюционной «учредиловской» армии и для подготовки вооруженного выступления в Бугульме против Советской власти.
На одном из допросов, когда речь шла о найденном пулемете системы «максим», священник Воскресенский сообщил следующее. После захвата Бугульмы легионерами чехословацкого корпуса в начале июля 1918 года белые офицеры в спешном порядке организовали из сыновей торговцев, попов, кулаков и других антисоветских элементов добровольческий отряд народной армии комитета Учредительного собрания. Отряд был вооружен пулеметами, ручными гранатами, винтовками разных систем и боеприпасами. В октябре во время спешного отступления белых под напором частей Красной Армии командир отряда Воскресенский (сын) спрятал пулемет в специальной яме под беседкой своего фруктового сада… (Этот же факт подтвердила и бывшая домработница священника.)
В антисоветском заговоре, помимо упомянутых лиц, активными участниками были еще двадцать контрреволюционеров. По постановлению Бугульминской Чрезвычайной Комиссии участники заговора были расстреляны как явные контрреволюционеры и враги народа.
За раскрытие контрреволюционного заговора комендант Широков объявил мне и красноармейцу Спиридонову Илье благодарность и премировал каждого комплектом красноармейского белья.
Его превосходительству кавалеру Билиньскому, министру финансов, Вена
Руководствуясь патриотическими убеждениями и испытывая к Вам чувство глубочайшего уважения, нижеподписавшийся осмеливается предложить на рассмотрение достославному министерству финансов проект законоположения об установлении налога на погребение и смерть. Необычайно быстрый расцвет похоронного дела открыл мне способ упрочения финансового положения отечества путем установления государственной монополии на смерть. Поскольку люди умирают постоянно, государству был бы обеспечен постоянный годовой доход, который в период эпидемий и войн отрадно повышался бы, насколько позволят обстоятельства.
Предлагаемый проект законоположения приводится ниже.
§ 1. Каждый подданный Австро‑Венгерский империи независимо от пола после кончины переходит в собственность министерства финансов и обязан выплатить налог в размере от двух до двадцати четырех крон в зависимости от обстоятельств своей смерти и погребения.
§ 2. Указанный налог взимается с вышеупомянутых усопших при их жизни с учетом обстоятельств, указанных в § 6. В случае неуплаты покойным при Жизни налога на погребение и смерть, вследствие непредвиденных обстоятельств, его родственникам предоставляется право ходатайствовать перед министерством финансов о снижении установленного размера налога. Упомянутое прошение надлежит сопроводить гербовой маркой в 2 кроны.
§ 3. Обложению налогом на смерть подлежат все подданные Австро‑Венгерской империи независимо от их пола и возраста, на которых не распространяются положения § 4 настоящего закона о налоге на погребение.
§ 4. Обложению налогом на погребение подлежат все подданные Австро‑Венгерской империи независимо от пола и возраста, погребенные надлежащим образом. В случае погребения заживо родственникам погребенного предоставляется право на льготы, указанные в § 2.
§ 5. Всем подданным Австро‑Венгерской империи предписывается уплатить налог на погребение прижизненно согласно § 9а‑ж. Освобождаются от уплаты налога лица несовершеннолетние, слабоумные и состоящие под опекой, однако за них налог должен быть внесен их ближайшими родственниками, а в случае отсутствия таковых – общиной.
§ 6. Взимание налога осуществляется:
а) с лиц здоровых,
б) с лиц больных,
в) с лиц, имеющих физические недостатки, в соответствии с определяющими размер налога обстоятельствами
по пункту а) с лиц здоровых – налоговой инспекцией,
по пункту б) с лиц больных – компетентными врачами, принесшими присягу в любом месте и в любое время,
по пункту в) с лиц, имеющих физические недостатки, – полицейскими участками.
§ 7. Подлежат разграничению налог на смерть и налог на погребение, так что в случае если упомянутый налогоплательщик погребен не был, труп его не обнаружен, а местонахождение неизвестно, и если при этом налог не был внесен в соответствии с законом при жизни, то налог на погребение с его родственников, равно как и с общины, не взыскивается.
§ 8. Взимание налога на смерть является обязательным и в случае объявления отсутствующего лица без вести пропавшим.
§ 9. Установление размера налогообложения на погребение и смерть производится в соответствии с нижеследующим:
а) здоровый новорожденный до 1 года – 2 кроны,
б) от 1 года до 5 лет – 4 кроны,
в) от 5 до 14 лет – 6 крон,
г) от 14 до 20 лет – 8 крон,
д) от 20 до 30 лет – 16 крон,
е) от 30 до 40 лет – 18 крон,
ж) свыше 40 лет – 24 кроны.
Для определения размера совокупного налога на погребение и смерть указанную сумму следует удвоить.
§ 10. Обложение налогом осуществляется на всех территориях Австро‑Венгерской монархии следующим образом: налог, определяемый в § 9, пункты а‑ж, должен вноситься постепенно, причем общая сумма не должна превышать 24 кроны налога на погребение и 24 кроны налога на смерть.
Первый взнос делается не позднее 8 дней после рождения ребенка. Сокрытие факта рождения карается штрафом в размере от 10 до 200 крон, в зависимости от обстоятельств, а в случае необходимости и тюремным заключением на срок до 3‑х недель.
§ 11. Лицо, сокрывшее факт своей смерти или погребения, подвергается штрафу в размере двухкратной суммы максимального налога, то есть 96 крон, а в случае необходимости и тюремному заключению на срок до 14 суток при четырех постных днях.
Тщу себя надеждой, что досточтимое министерство финансов благосклонно отнесется к моему верноподданнейшему предложению и тем приумножит финансовое благополучие своей империи.
С нижайшим почтением
Ярослав Гашек.
Первая публикация: «Карикатуры», 18.1.1910.
Ранним утром 24 сентября 1915 года в полку, где служил Ярослав Гашек - будущий автор «Похождений бравого солдата Швейка» сыграли тревогу - приближались русские войска. Это было контрнаступление Юго-Западного фронта под Дубно. Командир 11-й роты поручик Лукаш торопил своего ординарца Франтишека Страшлипку и его товарища Гашека - но они не спешили...
Дело в том, что оба приятеля уже давно хотели сдаться в плен, потому что войной были сыты по горло с самого того момента, как их угораздило на неё попасть.
Гашек старательно и неторопливо наматывал портянки, как будто от этого зависел исход всей компании, а Страшлипка всё возился с верёвкой на рюкзаке с продуктами поручика Лукаша, которая никак не хотела затягиваться. Наконец поручик плюнул и дал дёру на улицу, махнув рукой на откровенно валявшую дурака парочку. Он был последним, кто видел Ярослава Гашека в составе доблестной Австро-Венгерской армии.
Вообще-то Гашек не собирался там служить. Когда император Франц Иосиф I издал универсал об объявление войны, в голове писателя созрел гениальный план, как сделать так, чтобы он существовал отдельно от войны, а она — отдельно от него, и они друг другу в этом мирном сосуществовании не мешали.
Ярослав решил, постоянно переезжая из города в город, избегать призыва. С женой он давно не жил, сын подрастал не видя отца, какой-либо недвижимостью Гашек обременён не был, опыт скитания по обширной Австрийской империи у него был значительный, так что его план вполне мог удаться, если бы не нездоровая тяга к не всегда своевременным шуткам.
При заселении в очередную дешёвую гостиницу Ярославу ни с того ни с сего взбрело в голову в регистрационной книге подписаться русским именем «Иван Сергеевич Толстой из Москвы», а в графе «Цель приезда» указать: «Ревизия австрийского генерального штаба».
Уже через несколько часов незадачливый «косильщик» от армии давал показания в местном полицейском околотке. Его объяснение, что он просто желал проверить бдительность австрийской контрразведки может кого и повеселило, но меньше всего смеяться потом довелось ему самому. Его недельку помариновали в «кутузке», после чего под конвоем препроводили на ближайший призывной пункт.
В ответ на замечания, что ему некогда тратить своё драгоценное время на такое недоразумение, как призывная комиссия, конвоиры пару раз наподдали ему под рёбра — во всех странах мира конвоиры не отличаются особой склонностью к юмору.
Попытка выдать себя за клинического идиота провалилась, так что в конце концов в армию Гашеку отправиться всё-таки пришлось. Его отпустили только на один день домой, чтобы проститься с родными. Его он использовал, чтобы закатить знатную попойку с друзьями и поклонниками его литературных талантов в трактире «На насесте».
11-я маршевая рота 91-го полка формировалась в Чешских Будеёвицах — там Гашек и начал свою службу. Он явился на службу в мундире и раздобытом для смеху цилиндре — штатной фуражки на него сначала не хватило.
Чтобы подольше потянуть время своего нахождения вне пределов фронта Ярослав поступил в школу вольноопределяющихся, но его опять подвела тяга к шуткам по поводу и без. Его выгнали за сочинённую шуточно-похабную песенку «Боже, Англию низринь!».
Затем была неудачная попытка симулировать ревматизм, обвинение в попытке дезертировать с отбытием трёх лет тюрьмы по окончании войны и, наконец, отправка на фронт.
Как Гашек ни хотел избежать войны, он и она всё-таки встретились. Его к ней отвезли в арестантском вагоне.
Ярослав Гашек в австрийской армии.
Если вы читали «Швейка», то вам знакомы командир батальона капитан Сандлер, командир взвода кадет Биглер, старший писарь Ванек. Это всё реальные персонажи, талантливо срисованные Гашеком с окружавших его в армии персонажей. Только подпоручика Дуба не было — человека, который грозился солдатам: «Вы меня еще не знаете, но когда вы меня узнаете, то заплачете!». На самом деле он носил фамилию Мехалек.
Отличавшийся редкостным пацифизмом Ярослав решил искать первую же возможность, чтобы сдаться в плен. Особенно он укрепился в этом своём намерении после ожесточённых боёв, которые 91-й полк провёл под Сокалем, потеряв половину состава ранеными и убитыми.
В этих боях Гашек как-то встретил трёх русских солдат, и тут же с радостью предложил взять им его в плен. Беда в том, что эти бедолаги обратились к нему с точно таким же предложением, только в плен жаждали попасть они сами. В результате разгоревшейся дискуссии победило физическое большинство, и чеху пришлось вести пленных в свой штаб.
Позже в полку ходил анекдот, достоверность которого нынче установить невозможно, что, когда майор Венцель случайно выглянул из окна штаба и увидел, как из-за угла один за другим появляются солдаты противника, он, не мудрствуя лукаво, пустился наутёк, решив, что русские прорвали фронт. Если бы ему чуть хватило выдержки, он бы дождался появления из-за поворота конвоировавшего их Гашека.
За этот «подвиг» писателя произвели в ефрейторы и вручили серебряную медаль «За храбрость» с которой он буквально несколько месяцев спустя и отправился в плен вместе со своим верным товарищем Страшлипкой, многие черты характера которого позже «впитал» в себя незабвенный Швейк.
Дальше в украинской биографии прославленного писателя было несколько лагерей для военнопленных, в одном из которых — Бузулукском, среди 18 тысяч содержавшихся там военнопленных австро-венгерской армии разыгралась нешуточная эпидемия тифа, которая по некоторым оценкам унесла жизни двух третей военнопленных. Гашек тоже заболел, но, к счастью, выздоровел.
Вскоре в лагерь приехали чешские офицеры, набиравшие добровольцев в чешский легион — Чешскую дружину, воюющую на стороне России против Австро-Венгрии, и Гашек с готовностью в него записался — он был сыт по горло серой и тусклой лагерной жизнью. Весной 1916 года он очутился в киевском пригороде Дарница, где находился крупнейший в Российской империи лагерь для военнопленных славян.
Гашека сначала зачислили писарем в 1-й полк имени Яна Гуса. Его житьё-бытьё наладилось, как он того и желал, подальше от боевых действий. Он агитировал своих земляков воевать против Австро-Венгрии и спал на застеклённой веранде канцелярии своего батальона.
Вскоре Гашека привлекли к выпуску выходившей в Киеве чешской патриотической газеты «Чехослован». На страницах издания его имя начинает встречаться с 10 июля 1916 года.
Гашек высмеивал австро-венгерскую военщину, пропагандировал своих земляков взять в руки оружие, для того, чтобы, наконец, отвоевать для Чехии независимость.
Материал его был настолько талантлив, что редактор «Чехослована» — Венцеслав Швиговский включил бывшего военнопленного в редколлегию в качестве ведущего журналиста.
Остроумные фельетоны Гашека значительно подняли тираж киевской газеты, редакция которой располагалась по адресу ул. Владимирская, 36 в помещениях частного отеля «Прага», находившегося в собственности русского чеха Вацлава Вондрака.
Неприхотливый Гашек ночевал в приёмной редакции, часто используя вместо подушки подшивку газет и укрывшись шинелью. Вместе со скромным достатком вернулась и застарелая тяга к шумным компаниям, весёлым попойкам.
Дни проходили в казармах, в Дарницком лагере, в редакции, в любимом кафе «У чешской короны», которое находилось по современному адресу ул. Б. Хмельницкого, 19, возле оперного театра.
Гашек очень много пил, в основном пиво, но не забывал и более крепкие напитки, хотя предпочитал водке вино, даже если оно было сомнительного качества. Работал, как и когда-то дома, быстро и всегда начисто, чтобы не терять зря на редактирование и переписывание время, которое с гораздо большой пользой можно провести в пивной.
Попойки стали приводить к эксцессам.
20 января 1917 года в кафе для посетителей выше среднего достатка «Самадени» Гашек порядком набрался вместе со своим шурином Славой Мейером, офицером русской армии. Ярослав начал шуметь и попал в поле зрения какого-то генерала, который тут же приказал призвать распоясавшегося чеха к порядку. Гашек стал активно возражать, за что его тут же арестовали.
Второй инцидент произошёл месяц спустя 24 февраля 1917 года в кафе «У Золотых ворот» по адресу улица Ярославов вал, 1.
Любимое кафе Ярослава Гашека "У Золотых ворот".
Гашек заглянул сюда с бывшим сербским офицером Талавани. Не спросив разрешения у сидевшего за одним из столиков прапорщика, он плюхнулся перед ним на стул, нарушив всякую субординацию. Тот вполне миролюбиво поинтересовался, почему вольноопределяющийся позволяет себе такую непростительную фамильярность. Гашек повёл себя вызывающе, выйти отказался, нагло заявил: «А знает ли господин прапорщик, кто такой Ян Жижка из Троцнова?», а когда возмущённый прапорщик попытался обнажить саблю, разбил ему о голову бутылку.
Прапорщика из кафе повезли в госпиталь, а Гашека — в Борисполь в гарнизонную тюрьму.
Редакция «Чехослована» не могла обойтись без своего ведущего журналиста, и активно хлопотала о скорейшем его освобождении. Её усилиями Ярослав очутился на свободе через 11 дней.
Он явился в «Прагу» с пачкой мелко исписанной бумаги. Это была повесть «Бравый солдат Швейк в плену».
Спустя несколько дней она вышла в типографии «Чехослована», располагавшейся также в районе Ярославова вала, отдельной книжкой.
Ей было далеко до будущего романа, который писатель будет писать, да так и не допишет на родине, но это было первое появление литературного Швейка «на людях».
Литературного, потому что существовал настоящий человек по имени Йозеф Швейк. Он служил до войны в Праге дворником на Виноградах и вечерами частенько сиживал в трактире «У чаши» — по которому Гашек и знал его ещё в той довоенной жизни.
Этого настоящего Швейка он потом встретил в Дарнице, в лагере для военнопленных и сагитировал перейти на сторону русской армии. Швейк потом даже спас его во время Гражданской войны, когда Гашек воевал за красных, и попался белочехам. Швейку приказали конвоировать Гашека, а он помог тому бежать.
Но тот Швейк не был настоящим прообразом Швейка литературного — им был сам Гашек, который добавил к собственному портрету черты характера и какие-то штрихи своих обожаемых земляков, таких же сибаритов и ценителей жизни, как и он сам.
Комикс 1939 года. Комикс югославский, но его автор - русский эмигрант Иван Шеншин
После издания повести Гашек стал редактором «Чехослована». Прогремевшую вскоре Февральскую революцию и свержение монархии писатель приветствовал в статье «Тёмная сила», посвященной Григорию Распутину.
17 марта он выступал перед своими земляками, обсуждая с ними перспективы развития Чешского легиона, 8 апреля — на митинге перед киевскими рабочими, проводившемся на Бибиковском бульваре (современном бульваре Т. Шевченко).
В это время среди находившихся в России чехов наметился раскол.
В редакцию газеты ворвалась националистически настроенная группа чешских солдат во главе с капитаном Радолой Гайдой.
Радола Гайда
Гашека избили, ему пришлось на время распрощаться с издательской деятельностью. Он вновь встал рядовым 1-го полка имени Яна Гуса, принял участие в сражении под Зборовом, где плохо вооружённые чехи разгромили превышавшие их численно австро-немецкие войска. Гашек был награждён Георгиевским крестом, был избран солдатами в полковой и затем бригадный комитет.
15 ноября 1917 года писатель вернулся в «Чехослован». Он принял сторону большевиков и вступил в публичную полемику с будущим чехословацким лидером Томашем Масариком.
Вскоре Гашек осознал, что среди своих земляков оказался в меньшинстве.
В конце февраля 1918 года он покинул Киев и с головой погрузился в Гражданскую войну, в которой ему предстояло стать членом РКП(б), работником политотдела Реввоенсовета, помощником коменданта Бугульмы и даже… двоеженцем. Но как бы там ни было, именно в Киеве прославленный чешский писатель стал «отцом» легендарного Швейка, за что в первую очередь все мы его и любим.
Эпизодически в г. Канск Красноярского края проходит "Канский кинофестиваль"..... да, да.... есть такой.... что именно там происходит не вникал, но после каждого такого "феста" что то да появляется в городе... так вот и в прошлом году не обошлось без сюрпризов.
На железнодорожном вокзале Канска неизвестные поставили скульптуру чешскому писателю Ярославу Гашеку. Точнее, «посадили» ее в зале ожидания.
Почему Ярослава Гашека слепили из расплавленных бутылочных крышек и скотча, неизвестно. Собственно, о том, что это памятник автору «Похождений бравого солдата Швейка», говорит только автор фотографии. Кто является скульптором арт-объекта, также узнать не удалось.
А вы со своими "Аленками")))
У Ярослава Гашека был один рассказ - еще до публикации о бравом солдате Швейке - где парню ,поступившему на работу в магазин, хозяин доверил оформление предновогодней витрины своего магазина и дал для оформления витрины котят. Когда шеф вернулся , то прихуел, на витрине на елке болтались его пушистые друзья вместо игрушек.