Когда ты накосячил
Видео взято из сети.
Видео взято из сети.
Дело происходило в феврале 20 года.
Я шел на остановку чтобы доехать до своего учебного заведения и стоя на перекрестке увидел как двое мужчин лет 30 и 45 о чем то разговаривают, я особо не придал этому значения как всегда встал в то место где я и обычно жду автобус. Вдруг мужчина что помоложе подходит ко мне и говорит заикаясь
"Извините у вас не найдется немного мелочи"
Я сразу ответил что все средства на карте, он вновь спросил "тогда не могли бы вы купить мне булку хлеба" Не чего не говоря я подумал секунд 10 и ответил "у меня только на проезд"
И он ушел. Стоя там и говоря с ним я думал что он мошенник, но когда он ушел спустя секунды мне стало невероятно грустно и мерзко от самого себя ведь человек и вправду нуждался а я не протянул руку помощи за что мне сейчас чрезвычайно стыдно и противно от самого себя.
Побывав в такой ситуации я бы посоветовал бы вам быть добрее ведь каждый человек достоин чистого воздуха чистой воды еды одежды и образования не повторите мою ошибку.
Во дворе стало темно и прохладно, и жёны забрали ребятишек в дом. На вечернем небе холодным светом загорались звёзды. Мы со свояком Виктором сидели перед мангалом, наблюдая за остывающими углями. Он взял щипцы и достал бледно-розовую головешку, подкурив ей незаметно оказавшуюся во рту сигарету.
– Ты же бросил! – удивился я.
Виктор сделал глубокую затяжку и пожал плечами, выдыхая едкое облако сладковатого дыма.
– Иногда можно.
Сегодня пятый день рождения его единственной дочери – Василисы. Очаровательная светловолосая девочка с голубыми глазами, очень добрая и отзывчивая, она родилась с синдромом Дауна. У жены Виктора и в мыслях не было отказаться от ребёнка, а вот ему самому решение далось непросто, он даже собирался уйти из семьи. Мне это известно со слов моей жены, потому что со свояком мы никогда это не обсуждали. Да и вообще виделись нечасто.
Чтобы согреться, мы разожгли костёр и уселись перед ним на складных стульях. Открыли по бутылке ледяного пива.
– За Василису! – сказал я.
Легонько звякнули две бутылки.
– Василиса – красивое имя. Выбрали его потому, что оно благозвучное, или с ним что-то связано?
Свояк сделал глоток и призадумался.
– Это первое имя, которое Кристине пришло в голову. Оно ей очень понравилось. А я смирился.
– Почему?
Виктор палкой поворошил в костре поленья и ответил:
– Оно не только благозвучное, с ним действительно кое-что связано. Кристина не знает – ей и не нужно. Могу рассказать тебе, но не уверен, что ты хотел бы такое услышать.
– Ерунда. Мне кажется, тебе хочется этим поделиться.
– Ты не будешь первым, кому я её рассказал, но да, ты прав. Хочется поделиться. Но история долгая.
Как раз из приоткрытого кухонного окна донёсся смех наших жён. После застолий они частенько пораньше укладывали детей и уединялись на кухне, попивая вино и болтая о чём-то своём, сестринском.
– А мы не спешим, – возразил я, кивнув головой в сторону источника звука.
Виктор усмехнулся и закурил вторую сигарету.
– Сам напросился.
– Да ладно тебе. К тому же ты прекрасный рассказчик. Я и письменно так мысли не могу изложить, как ты устно.
«Солнечное утро обещало необыкновенно жаркий день. Мы, двенадцатилетки, сидели на свежесколоченной, ещё не выкрашенной скамье. Она пахла смолой и древесиной. С помощью лупы мы выжигали на её некогда девственно-чистой поверхности самые похабные слова, какие только знали. Мишка, например, писал гадости про сестру, которые услышал от старших ребят. Скоро вандализм надоел, и мы стали усиленно соображать, чем занять долгий, едва начавшийся день.
К нашей удаче, показалась огромная женская фигура – излюбленного объекта травли и необъяснимой ненависти местных мальчишек. Никто точно не знал, сколько ей лет: одни говорили, что пятнадцать, другие уверяли, что все сорок. Но ни на пятнадцать, ни на сорок она не выглядела, даже в среднее значение между этими двумя верилось с трудом, как в любое другое. Говорили, что она умственно отсталая, больная. Ни взрослых, ни, тем более, нас, детей, это нисколько не интересовало, и её запросто окрестили «идиоткой».
Она жила с матерью и сестрой в частном доме, что располагался выше нашего двора, через дорогу. Она нечасто выбиралась из дома, но путь в город и обратно лежал через наш двор, и каждый раз ей приходилось проходить мимо улюлюкающей и дразнящейся детворы. Про мать и сестру мы мало что знали. Мать её была старухой и очень редко показывалась на улице; мы боялись её до ужаса и считали по меньшей мере ведьмой. Ходили слухи, что она зарубила мужа топором. По другой версии, она его живьём скормила свиньям, которых для такого случая три дня морила голодом. Сестру я видел лишь один раз: длинная и худая, какая-то вся истончённая, она напоминала скорее привидение, чем человека.
В общем, звали её Василисой. Внешняя противоположность сестре – низкая и очень толстая. Она ходила в одном и том же, но всегда чистом и отглаженном лёгком сарафане бледно-голубого цвета с синими цветочками. Короткую мальчишескую стрижку прикрывала панамка, из-под которой выглядывали бледно-голубые, под цвет платья, глаза. На плоском, румяном и пухлом, как у младенца, лице, бугорком возвышался маленький вздёрнутый нос.
Мы насобирали мелких камешков, что валялись под ногами, и с нетерпением ждали, когда она подойдёт ближе. В таких случаях Василиса старалась казаться больше. Расставляла руги и ноги шире, набирала в лёгкие воздух. И без того полные щёки раздувались. Точно рыба-фугу.
– Эй, ненормальная! – первым крикнул Денис.
Василиса не обратила внимание и продолжила идти, пытаясь выглядеть устрашающе.
– Эй, идиотка! Чего молчишь? – вступил я.
Ко всему прочему, у неё имелся дефект речи, и слова давались ей с трудом. Мы всего пару раз слышали, как она говорила. Егор первым бросил в Василису камешек, мы последовали его примеру и обрушили на неё всю мощь артиллерии, швыряя с двух рук и даже горстями. Несчастная спрятала голову за авоськой и, насколько могла, прибавила шаг. Мы же закончили и, довольные собой, от души хохотали. Когда она подошла вплотную к лавочке, мы разбежались, продолжая смеяться. Она замахнулась на Мишку сумкой, но, как обычно, не ударила. Никогда не била, хотя могла.
Мы шли за ней то обгоняя, то нарочно отставая; кидали камни ей под ноги, насмотревшись боевиков и вестернов, где персонажи метко обстреливали землю перед противниками, заставляя «танцевать». Перед дорогой, сразу за которой стоял её дом, она остановилась и обернулась, уперев пухлые руки в бока и грозно на нас воззрившись. Мы, в свою очередь, тоже остановились, немного растерявшись. Но не растерялся Денис: он поднял с земли пустую бутылку из-под лимонада и метров с тридцати запустил в Василису. Снаряд угодил в рядом стоящее дерево и разлетелся на мелкие осколки. Один из них попал Василисе в лоб и рассёк кожу; по лицу потекла тонкая струйка крови. В ответ Василиса лишь с укором посмотрела на нас, покачала головой и, приложив указательный и средний палец левой руки на те же пальцы правой, поднесла к лицу, показывая решётку – мол, вам тюрьма светит. Мы колебались, не зная, как правильно реагировать – стыдиться и каяться, или радоваться находчивости Дениса и смеяться нелепому жесту Васьки. Мы выбрали второе.
– Ещё пива? – спросил Виктор, заметив, что я допил свою бутылку.
– Не откажусь.
Свояк сходил в дом и вернулся, протянув мне ледяное пиво. Он подбросил ещё дров в костёр, и пламя разгорелось с новой силой, обдав меня волной приятного тепла. Виктор продолжил рассказывать, как будто читая давно написанный текст.
Весь тот день и несколько следующих мы думали, что Васька наверняка нажаловалась и ждали, что вот-вот за нами приедут на милицейском УАЗике и заберут в отделение. Или, того хуже, её старуха-мать порубит нас топором на мелкие кусочки и скормит своим жадным до человечины боровам. Однако ничего не произошло, и мы, утвердившись в безнаказанности, стали размышлять, как бы ещё поиздеваться над Василисой.
Как-то вечером мы сидели перед костром в лесу неподалёку от дома и не собирались расходиться, несмотря на то, что уже почти стемнело. После того, как мой отец нас бросил, мать устроилась на вторую работу – вечернюю, так что я мог хоть до утра гулять. Родители Дениса пили круглые сутки и вообще нечасто вспоминали, что у них есть сын. Мишка жил с бабушкой – она тянула на себе его и сестру – и всегда гулял, сколько хотел. Кем были родители Егора я не припомню.
Мишка рассказывал, что сегодня одноклассник сестры, который по ней давно «сохнет», пытался подарить ей огромного плюшевого медведя, но та обругала его последними словами и велела отнести игрушку на помойку. У несчастного романтика вряд ли были шансы, ведь девушка в свои пятнадцать выглядела не по годам зрелой и часто проводила время в кампании взрослых мужиков.
– И что, медведь ещё на помойке? – спросил я, задумавшись.
– Не знаю, сходи проверь, – ответил Мишка, не понимая, почему меня заинтересовала какая-то плюшевая игрушка.
– Вы слышали, что сегодня у Васьки день рождения? – продолжал я.
Я предложил найти этого медведя, извалять в грязи или ещё в чём и притащить его к дому Василисы как «подарок» на день рождения. Даже если родилась она не сегодня, какая разница? Проверить всё равно нельзя. Не ахти какой план, но ребята согласились – других занятий не предвиделось.
Вот уже мы брезгливо тащили найденного на помойке медведя. Он дождался нас, перепачканный какой-то дрянью, так что валять в грязи его не пришлось. Едва мы вышли к дороге, как увидели мать и сестру Василисы – они заперли калитку и направились в противоположную от нас сторону. Обрадованные такой удачей, мы условились забраться в огород и подкинуть медведя под окно дома, может даже забросить внутрь. Мы обошли участок сзади и перелезли через забор.
Стоит сказать, что дом Василисы был предметом моей зависти. Не знаю, нравился ли он Мишке, Егору и Денису, но мне – очень. Всегда ярко выкрашенный, с цветастой резьбой и узорами, рисунками на ставнях и фундаменте, он выглядел словно теремок со страниц народной сказки. Тогда мне тоже хотелось в таком жить.
Мы немного подкрепились малиной и чёрной смородиной, что росли в огороде. А затем стали звонить и тарабанить в дверь, рассудив, что если мать и сестра ушли без Васьки, то ей находиться больше негде, кроме как дома. Неподалёку от крыльца стояла собачья будка, но либо собаки в ней не было, либо ей было всё равно, кто шляется у неё под носом. Денис говорил, что слышал из будки какое-то ворчание, но проверять мы поостереглись.
Скоро за дверью раздались шаркающие звуки, и мы услышали голос Василисы. С трудом выговаривая слова, она сообщила, что вызвала милицию, и они скоро приедут. Мы переглянулись и улыбки сошли с наших лиц. А что, если не врёт? От отделения ехать минут пять от силы. Не помню, кто именно сказал роковое «поджигай», но вскоре зачиркали спичечные головки, запахло серой, и плюшевый медведь загорелся. Мы помчались на заднюю часть двора вместе с горящей игрушкой, я на бегу подобрал камень и что было сил бросил в одно из окон дома. Стекло со звоном и грохотом разлетелось, и тут же Егор зашвырнул пылающего медведя в комнату, прокричав:
– С днём рождения, идиотка!
Мы прыснули со смеха, и, довольные собой, рванули прочь со всех ног, не останавливаясь и не оглядываясь до тех пор, пока не добежали до любимой лавочки с выжженными под лупой посланиями. Вскоре ночную тишину прервал вой сирен, а по дороге промчались две пожарные машины. Почуяв неладное, мы договорились, что ни в какую не сознаемся, что были во дворе Василисы. И вообще мы ничего не знаем. На том и разошлись по домам.
Следующим утром весь город говорил о сгоревшем доме и погибшей в огне Василисе – она просто не смогла выбраться. Телефона, кстати, в доме не имелось – выходит, выдумала, чтобы нас прогнать. По слухам, в милиции также рассматривали версию поджога, но свидетелей не нашлось, как и доказательств, что это был именно поджог. А, может, не очень-то и искали. В общем, никто ничего не узнал.
– Охренеть, – только и мог сказать я.
Виктор понимающе кивнул.
– Я пытался предупредить. Мне продолжать?
– Давай, – произнёс я, сглотнув.
После ночного происшествия мы перестали общаться, сторонясь и избегая друг друга. Былая дружба сошла на нет. Через пару месяцев мы с матерью переехали на другой конец города, Денис примерно в то же время вроде как попал в детский дом, потому что алкоголиков-родителей лишили прав.
С тех пор я стал налегать на учёбу и окончил школу с золотой медалью. Переехал в большой город, получил высшее образование. Устроился на хорошую работу, женился. Связи с земляками не терял, и до меня доходили сведения о Мишке, Денисе и Егоре. Кончили все одинаково плохо. Первый, имея погашенную судимость и низшую категорию годности по здоровью, отправился служить то ли в Стройбат, то ли в Желдорбат, где был до смерти забит дедами, не дотянув месяц до посвящения в черпаки. О Денисе говорят, что сразу после детдома сел в тюрьму, вышел и снова сел. Во время второй ходки умер от туберкулёза. Егор, незадолго до смерти, пытался связаться со мной, но я его проигнорировал. А потом его зарезали в пьяной драке.
Наслаждаясь комфортной, счастливой жизнью, я задавал себе один вопрос: когда настанет моя очередь отвечать за содеянное? Когда Кристина забеременела, и врачи, после пренатального обследования сказали о том, что ребёнок, скорее всего, родится с синдромом Дауна, я решил, что это и есть моё наказание. Кристина твёрдо решила, что каким бы не родился наш ребёнок, она его не бросит. Я её поддержал.
И вот я смотрел в голубые глаза своей дочери, на плоское лицо и маленький вздёрнутый носик, – и видел в ней воплощение той Василисы, в смерти которой виновен наравне с Денисом, Егором и Мишкой. Вот только их уже нет. А я продолжал жить и сходил с ума. Каждый звук, что издавала дочь, каждое её движение, каждый жест – всё напоминало мне о ней. Тяжелее всего было выдержать долгий взгляд ребёнка, который она часто останавливала на мне. В её голубых глазах мне читалось что-то вроде: ну вот, Витька, набедокурил, а теперь время отвечать.
Наконец, я принял спонтанное, трусливое решение сбежать подальше от собственной дочери и жены. В тот день Василиса впервые заговорила, к неописуемой радости своей матери и моему абсолютному ужасу, который и сподвиг меня устраниться, на ходу выдумав повод. Я был уверен, что моя маленькая дочь говорит голосом погибшей много лет назад женщины. Всё произошло очень быстро, и я даже не удосужился как следует собраться: бежать, скорее бежать. Сделал вид, что читаю сообщение от директора с просьбой срочно позвонить, затем ухожу в другую комнату, где якобы разговариваю с ним, получаю приказ немедленно собираться и выезжать в командировку. Срочно. Тебя ждут. Прямо сейчас. Не показалось ли Кристине, что я разыгрываю театральную постановку? По долгу службы мне нередко приходилось разъезжать по всей стране, так что она хоть и удивилась столь внезапному вызову, но отнеслась с пониманием. Я же считал, что домой больше не вернусь.
Железнодорожный вокзал, на который я примчался с полупустой дорожной сумкой, кишел людьми и жил своей суетливой жизнью. До меня ему никакого дела. И с чего бы? Всего лишь один из многих тысяч, считающий себя центром мироздания, а свои проблемы и невзгоды – исключительными хитросплетениями неповторимой и тяжёлой судьбы. Я смешался с толпой и чуточку отлегло.
Я отстоял бесконечную очередь к кассе дальнего следования, купил плацкартный билет куда подальше, и отправился на платформу – искать свой поезд. Посадка началась, на перроне у вагонов суетились пассажиры, проводники проверяли билеты, туда-сюда сновали тележки носильщиков. Какая-то старуха проехала по моей ноге колесом чемодана. Боль была такая, будто в чемодане этом сосредоточилась вся тяжесть земли.
Наконец пассажиры расположились на своих местах, и состав пополз прочь из вокзала. Я представил, как однажды вот так же в поезд сел мой отец, чтобы навсегда уехать прочь. В тот день мама надолго заперлась в комнате, а, когда вышла готовить ужин, прямо сказала, что отец нас бросил и вряд ли вернётся. Тогда я дал себе слово, что никогда не оставлю свою будущую жену и ребёнка – слово, которое сейчас нарушаю. Какая чёрная ирония!
Я получил постельное бельё и почти сразу лёг спать, мгновенно заснув. Проснулся ночью, когда поезд стоял на остановке, и почувствовал необъяснимую тревогу. Я прошёлся по вагону и никого не увидел; матрацы, скатанные в рулеты, лежали на верхних полках.
Тогда я вышел на пустой перрон, освещённый болезненным светом мигающих фонарей. Я немного постоял и уже собирался вернуться в вагон и перейти в следующий, чтобы найти хоть кого-нибудь и убедиться в том, что всё в порядке, как заметил неподалёку шарообразную женскую фигуру, одетую не по погоде: бледно-голубое платье, панамка… Что ж, я знал, что рано или поздно её увижу. Она просто стояла и смотрела на меня, уперев пухлые руки в бока.
Затем она махнула рукой, как бы говоря «следуй за мной», развернулась и пошла к зарослям густого кустарника, до которых почти не доходил свет от ближайшего фонаря. Не думая, я отправился за ней. Мне казалось, что она шла очень медленно, но я, даже переходя на бег, не мог её догнать. Мы шли путанной извилистой тропинкой, по лицу хлестали тонкие гибкие ветки и остроконечные листья. Я споткнулся об корень дерева, выступающий из земли, и упал. Тут же меня ослепила мощная вспышка света, и глаза наполнились белым маревом…
Когда глаза стали различать что-то кроме блестяще-белого полотна, я понял, что свет исходил от необыкновенно яркого солнца. Оно застыло на лазурном небе и пекло что было сил. Передо мной стояла та самая свежесколоченная лавочка, пахнущая древесиной и смолой. На ней лежал голый старик, в котором я узнал своего отца. Егор, Мишка и Денис лупами выжигали на его теле похабные слова. Старик бубнил что-что вроде:
– Если бы я мог исправить, то никогда бы не бросил семью… Если бы я мог исправить, то никогда бы не бросил семью… Если бы я мог исправить, то никогда бы не бросил семью…
Массивная фигура заслонила солнце – передо мной возникла Василиса. Она шевелила губами и, с трудом выдавливая слова, говорила:
– Она не я… Она не я… Я уме – рла… Давно уме – рла…
Она вытянула руку в сторону и указала на свою могилу. На отпечатанном цветном снимке, заключённом в каменном надгробии, Василиса весело улыбалась. Улыбка, которой я никогда не видел. По щекам потекли слёзы, и я вспомнил свою дочь. Дочь, которую поклялся никогда не бросать. Огромная фигура Василисы растворилась в воздухе, и в глаза снова ударил столп света.
Когда я смог открыть глаза, увидел склонившегося надо мной человека – он пытался привести меня в чувство.
– Как вы? – спросил он.
– Где я?
– На станции.
Я поднялся и уже сам вспомнил, где нахожусь и как сюда попал.
– Вы упали и на пару минут отключились.
– На пару минут?
– Ну да. Я обходчик, решил тут на лавочке отдохнуть. Смотрю, кто-то бежит. Фонарь включил, вы тут же и упали. Вы из поезда?
– Ага.
– Тогда поспешите, скоро отходит.
Я поблагодарил неравнодушного человека и рванул к составу. Удалился от поезда я совсем недалеко – метров на двести. Проводница ходила вперёд-назад у вагона и посматривала на часы, явно нервничая. Завидев меня, она закричала:
– Вы где шляетесь? Поезд отправляется! Только вас ждём!
– Извините, я дальше не поеду. Только вещи заберу!
– Бегом!
Я вскочил в вагон, забрал сумку и выбежал на перрон. Проводница сразу закрыла за мной дверь, осыпая всевозможными ругательствами, и вскоре поезд тронулся. Спустя сутки я уже был дома и с порога вручил дочке Василисе мягкую игрушку-жирафа, которой она очень обрадовалась.
С тех пор, когда я смотрю на своего ребёнка, вижу девочку Василису – активного, любознательного, и очень доброго человечка. Да, перед другой Василисой я виноват, и мне хотелось бы верить, что она меня простила, и именно она подтолкнула меня изменить решение и вернуться. Всё, что я могу сделать, и что я должен сделать – подарить всю любовь и заботу, на какую только способен, своему ребёнку».
– Ну вот и вся история, – подытожил Виктор.
Последние полешки догорали в костре, пиво закончилось. Его рассказ произвёл на меня сильное впечатление, и я не знал, что и сказать. Благо и не пришлось. Открылась дверь и на улицу вышла Кристина.
– Ну вы долго собрались тут сидеть?
– Идём, – ответил Виктор.
– Спать хочется, – сказал я, зевая.
– Да, пора, – согласился свояк.
Ночью я проснулся от жажды и направился на кухню выпить воды. Сердце начинало ныть, едва я вспоминал о том, что случилось с несчастной безобидной женщиной. Сложно представить, как Виктор живёт с этим всю жизнь, но мне казалось, что он искупил свою вину. Проходя мимо приоткрытой двери в комнату, где спала Василиса, я на миг остановился и посмотрел на ребёнка: она мирно спала, сжимая в объятиях игрушечного жирафа. Моих губ коснулась лёгкая улыбка, и я вернулся в спальню, обняв мягкую, тёплую жену.
Нашел интересный комментарий к видео Зеланда. Скопировать его не смог, выложу скрины, а ссылка в конце. Может кому пригодится, мне по крайней мере, это надо, такой период.
В последнее время часто натыкаюсь на тренинги и статьи о прощении. Иногда о тотальном прощении, радикальном прощении, всеобщем, и все такое. Я понимаю, что модно, отзывается, привлекает, но именно поэтому имеет смысл разобраться, а о чем речь-то.
Для начала определимся с антонимом. В каком состоянии находится человек, который не простил? В обвиняющем, обиженном. Более того, если обвинение не имело место, то и простить не получится.
Я уже писал в «Психологии темной стороны силы», в главе «Обида», что она – регулятор общественных отношений, вызывающий поведение, демонстрирующее обидчику, что он неправ, и что не мешало бы что-то в его поступках скорректировать. Аналогично с обвинением («Обвинение и оправдание вины»). При этом совершенно несущественно, согласен ли предмет обиды с формулировкой обвинения. Паче того: он может даже не знать и не подозревать, что кем-то на него возложена вина.
Это означает, что и обвинение, и оправдание (об этом позже) и обида, и прощение не являются функциями отношений, а находятся в одной-единственной голове обиженного обвинителя.
Оно конечно, вина может быть и формальной очевидной, упомянутой в законодательстве, но веди и законы в истории менялись неоднократно, и то, что раньше считалось тяжким преступлением, сегодня стало частью быта. Равно как и наоборот, некоторые безобидные в древности (или даже в средневековье) действия сейчас караются по закону. Еще разнообразнее вариации морали, социальных стандартов, специфичных для конкретной культуры. Причем даже не в масштабах стран и наций, а в пределах социальных слоев и групп.
Кратко выражу формулировку из упомянутой главы: вы обижаетесь и обвиняете, когда кто-то поступил по отношению к вам (или даже по отношению к вашим представлениям о правильном поведении) не столь удобно и комфортно для вас, как вы планировали. И вывод: планируйте правильнее.
Повторюсь: обусловленное природой поведение не доходит до таких философских стоических премудростей, а запускает демонстрацию, манипулятивное поведение, призывающее кого-то вести себя в соответствии с вашими планами. Пусть даже ваши планы – не только лично ваши, но и всей вашей социальной группы. А поведение на этом уровне запускается именно эмоциями. Подробности – в книге.
Теперь собственно о теме статьи. Помимо прощения было упомянуто оправдание, которое отличается от прощения тем, что вина снимается, в то время как прощение применяется к человеку, который все же виноват, и несмотря на вину. Оба акта характеризуются отказом от враждебности, которая, по идее адептов прощения, вызывает дискомфорт и неудобство в восприятии мира. Оправдание обычно связано с признанием весомых причин, по которым виновный поступил именно так, а не иначе, то есть с объективными факторами. Прощение, напротив, связано с признанием виновного все-таки хорошим человеком, по отношению к которому враждебность неуместна, несмотря на то, что он все же иногда поступает дурно. Это самое важное и основное.
Насильственные попытки простить, когда обиженный к этому еще не готов, частенько основываются на механизмах психологической защиты, не исключающих протестное отношение. Используются обесценивание (в форме презрения или жалости), рационализация, вытеснение, замещение, и другие. Некоторые катарсические ощущения, возникающие при этом, могут дать иллюзию решения вопроса, но, по большому счету, им не являются, так как враждебность, пусть и замаскированная психологической защитой, остается. Однако именно этими ощущениями и торгует психологический планктон (см.), за счет чего и популярность темы. Плюс, конечно, христианские аллюзии, превратное понимание некоторых положений некоторых восточных фислософий...
Важно понимать, что прощение не является психотерапевтическим инструментом, не является условием "развития", не имеет собственной ценности, а всего лишь механизм формирования отношений внутри группы. Поэтизировать, романтизировать и сакрализовать его бесполезно. Да, переживание обиды может быть мучительным, и на этом фоне стремление как-нибудь простить, дабы избавиться от дисфории, понятно, но не результативно.
Поэтому разнообразные тренинги, занятия, ретриты и семинары на эту тему я считаю профанацией.
Что я могу еще сказать... В общем, примерно все то же самое, что я уже писал в статье «Понять и простить» и в уже упомянутой книге. Цитировать не стану. Если для вас вопрос важен, то вы можете прочесть хотя бы соответствующую главу. А если у вас нет такого желания, то, наверное, и цитировать незачем. Целью моей было прояснить вопрос популярности прощения, как темы.
Источник
P.S. Встречал на пикабу обвинения, что в каких-то моих статьях слишком много ссылок на мой же сайт. Уж извините, статьи я пишу в первую очередь для сайта, а здесь сохраняю ссылки лишь для того, чтобы читателям пикабу было хотя бы отчасти так же удобно, как читателям сайта. По той же причине ссылка на источник: там вариант статьи с последними правками.
Очень много прочла историй и наконец-то решилась написать свою.
Мне 31 год, почти 2 месяца назад ушла моя любимая мамочка и я осталась очень виновата перед ней. У мамы был рак прямой кишки. Началось все зимой 2014 года, в июне 2014 поставили диагноз - аденокарценома прямой кишки 2 стадии. Прошли курс лучевой терапии и сделали операцию. Тогда я была рядом с мамой практически все время, после операции ухаживала за ней. Мама очень быстро пошла на поправку и мы вернулись к обычной жизни. Мама занималась всеми делами, как и прежде. Было полтора года ремиссии. А потом, как гром с ясного неба - рецидив, 4 стадия, метастазы в легкие (май 2016 года).
А дальше все как в тумане. Сначала было отчаяние, непонимание, как жить дальше. Я ходила с мамой на химию, общалась с врачом. Но, потом я забеременела (очень хотела это сделать быстрее, потому что мама очень хотела быть бабушкой). Мама сказала, что в больнице больше мне нечего делать, ездила туда одна. Потом, когда ребенку было 4 месяца, маме сказали, что перепробовали все протоколы, и что помочь ей уже нельзя (конец 2017 года), уговорила маму пойти к другому врачу, лечились еще год (до конца 2018 года). Потом маму отпустили. Я не могла в это поверить, потому что мне казалось, что с рождением внучки мама ожила. В это время я сделала роковую ошибку - отношения в семье не ладились, дома были постоянные скандалы, ребенок был очень беспокойным. Скандалы были и с мамой. И вот, вместо того, чтобы остаться дома с ребенком и мамой, я вышла на работу, еще и взяла себе дополнительную работу. Очень боялась остаться одна с ребенком и мамой на руках без копейки за душой.
Но самое страшное, что я оставила ребенка с мамой. Повесила своего маленького беспокойного ребенка на больную мать, покусившись на перспективное предложение о работе. То, что происходило дальше, я просто отказывалась видеть. Мама уставала с ребенком, у нас были ссоры, но мы продолжали жить, как будто бы болезни нет. Мама слабела с каждым днем, но до последнего продолжала заниматься внучкой.
В июне она стала совсем слабая, но я не ушла с работы, сьездила в отпуск, побыла с мамой неделю, и попросила знакомую сидеть с малышкой. Мы пошли еще раз в больницу, врач сказал, что можно попробовать еще один протокол, мы попробовали, но от этой химии маме стало еще хуже. Сильно упал гемоглобин. Она начала злиться на меня, злиться из-за того, что не может больше сидеть с внучкой, что у нее что-то не получается, дома было еще больше конфликтов. Мама лежала в больнице, ей капали кровь, а потом всю ее слабость мы списывали на гемоглобин. В один из таких конликтов ушел муж, и я сорвалась на маму, очень сильно поссорились, таких ссор у нас не было никогда в жизни. Потом мы 2 недели, то мирились, то ссорились, а после нашего примирения, мама попала в больницу. Она сгорела за месяц. Я пыталась быть с ней, но не могла поверить, что это конец. Метастазы пошли в мозг, были поражены почти все легкие, мне говорили, что это конец прямым текстом, а я до последнего бегала на консультации к нейрохирургам, в надежде, что нас возьмут на операцию. Мама умерла у меня на руках, но я даже в последнюю ее ночь умудрилась сорваться на ней. Я не понимала, что она уходит. Все закончилось в субботу днем 16 ноября. В тот день, как никогда мне было трудно встать и заняться обычным делом. Я покормила ребенка, поменяла маме одежду, поменяла постель, покормила маму, напоила чаем (мама лежала 20 дней, уже не могла сама есть и пить) и села пить кофе, в это время все началось. Это случилось на моих глазах меньше, чем за 10 минут. Я сидела в отуплении возле мамы и все, что могла, сказать: мамочка, я с тобой.
Теперь мне кажется, что я лечу в бездну. Мама была моим лучшим другом, всю жизнь была рядом, помогала мне во всем, гордилась мной, даже когда, я оставив ее одну с внучкой, ушла на работу. Виню себя за то, что недостаточно внимания уделяла маме, что повесила на нее ребенка, что отказывалась верить в то, что мама уйдет, что ссорилась с мамой из-за проблем с мужем. Муж не хотел жить с мамой, говорил, что семья должна жить отдельно, обижался, что я после работы сижу с малой и с мамой, но я упорно не хотела оставлять маму одну. Иногда думаю, что может и вправду, маме было бы легче, если бы мы жили отдельно, она бы не была вовлечена во все ссоры, больше отдыхала бы, не нервничала бы из-за нас. Можно было бы не выходить на работу, остаться с ней дома, но мама поддержала меня в этом...
Не знаю, как жить дальше из-за этого чувства вины.
Итак, мой пост набрал аж 18 минусов. Круть, премного благодарен тем , кто их поставил. И это даже не сарказм. Прочитав комментарии под постом я решил сделать анализ , но он затянулся , аж до 2020. Так что обращаюсь :
1) к школотронам кто пишет посты , либо пишите правду , либо сидите и молчите , вчитываясь в умные вещи , которые регулярно здесь (на Пикабу) появляются.
2) к бывалым Пикабутянам : что значит "чукча не писатель" и "котолампа".
Надеюсь я смогу влится в коллектив Пикабу.
Извините за ошибки , пишу с телефона и тут либо не туда попал либо т9.
Вот такие дела.
P.S. ссылки на мой тупейший пост нету , т.к. не разобрался как вставлять.
P.S.S. вот фото моей кошки , как некоторые советовали заводить новый акк и постить котиков . Первая практика.
P.S.S.S. пост не ради плюсов , так что подавать говном на тему "всё ради плюсов " и т.д. и т.п. не надо
P.S.S.S.S. извините за сумбур
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Здравствуйте, никогда не думала что поводом для первого поста на Пикабу станет такой неприятный для меня повод. Я девушка, и, надо признать, несколько тупенькая, что успешно скрывалось до вчерашнего дня, а точнее ночи. Произошла банальная ситуация: я оставила на включенной газовой плите кастрюлю с варящимся в ней мясом. Немаловажно, что действо происходило в общежитии коридорного типа. Моя комната находится аккурат напротив кухни, что способствует свободной миграции тараканов и потакает очень вредной привычке, присущей всем жителям общежитий в той или иной степени - уход в комнату по время приготовления пищи. Как я уже упомянула выше, дело происходило ночью, хотелось приготовить что-нибудь на следующий день, в виду катастрофической нехватки времени. Поставив кастрюлю на огонь я благополучно ушла в свою комнату, где продолжила свои дела, то бишь чтение. А дальше все как по нотам: мозг очнулся только тогда, когда немного потянуло гарью, "сердце похолодело и я бросилась на кухню" (читать саркастическим тоном). Там меня встретил хмурый и на удивление спокойный охранник, который немного понаблюдал за сменой эмоций на моем лице, а затем сурово сказал что я чуть не устроила пожар и чтобы я несла сюда свой студенческий, ибо без выговора мне теперь не обойтись. Спасибо огромное человеческое всей службе охраны, которая, видимо, что-то увидела на камерах и предотвратила более серьезные последствия, и спасла меня от выселения или отчисления. Сразу скажу что никаких следов моей халатности не осталось, охрана была быстра и четка. Даже сама кастрюля не покрылась неоотираемым слоем гари. Но произошедшее заставило меня задуматься в очередной раз о правилах противопожарной безопасности, которые такие обыватели как я редко когда вспоминают. В нашем общежитии я ведь не одна такая рассеянная, в следующий раз охрана может и не заметить, и тогда все, не миновать беды. "Все так делают, значит от моего поведения ничего не изменится" - такие мысли ставят под угрозу не только физическую безопасность, но и вообще все, сам строй общества. Такого рода логика сознательно или бессознательно присутствует у тех, кто нарочно не соблюдает ПДД, у тех, кто бросает мусор вне мусорки, у тех, кто проходит мимо лежащего на улице человека. Да, в большинстве случаев все обойдется, не случится ничего непоправимого. Но в тех случаях, когда ничего не обойдется, масштаб трагедии может быть очень высок. Если каждый будет думать, что своими действиями он предотвращает подобную ситуацию со своими близкими, возможно что-то изменится.
Пы. Сы. Урок усвоен, выговор получен.