Началось всё с одной короткой реплики миссис Бёртон — нашей «бабушки» по соседству. Мои родители копались в огороде во дворе, когда она пришла с морковным пирогом.
— Здравствуйте, миссис Бёртон, — сказала я.
Она кивнула, улыбнулась и подошла к родителям. Пока я выдёргивала сорняки, я подслушала, как они обсуждают пропавшего сына Макфилдов, уродливый новый газон у Гроверов, портящий вид всей улицы, и совершенно новую машину Кормака Станнера с такими тёмными стёклами, что внутрь ничего не видно.
— Вам правда стоит подумать о книжном клубе «Рукопись». Он мне очень помог. После того как Бен умер, было так тяжело, а теперь мне намного лучше. Появился кто-то, с кем можно поговорить. У жизни снова появился смысл, — сказала она своим приятным, материнским голосом.
— Спасибо, миссис Бёртон, мы подумаем, — ответила мама, забирая пирог.
Миссис Бёртон была самой обычной милой старушкой. Она жила с мужем Беном, но он умер в прошлом году. Бедная миссис Бёртон целый год была в полной тоске, а потом вдруг появилась перед нами бодрая и оживлённая. Я решила, что она оправилась и нашла новый смысл жизни в одиночестве.
Завибрировал телефон. Это была моя лучшая подруга Зои. Я вышла на крыльцо, чтобы ответить. Родители не хотели, чтобы я с ней общалась. «Дворовая шваль. Ужасное влияние на девчонку», — любил повторять отец. Мы учились в одном классе со школы и до колледжа, она — сирота и регулярно попадала в неприятности: как-то взломала машину учителя и покаталась вокруг школы, как-то подложила пукающую подушку на учительский стул, устраивала «битвы едой», и так далее. Но Зои всегда была дружелюбной и защищала меня. Мы подружились, когда она отстояла меня от школьной хулиганки с помощью водяных шариков.
«Скукота смертная. Ты что делаешь?» — написала она.
«Да ничего. В огороде с родителями».
Я переписывалась и смотрела на миссис Бёртон, которая вернулась к себе, вынесла на лужайку стул и села. Лицом — в сторону дома Гроверов. Наверное, думала о том, какой у них теперь уродливый газон.
Мы жили в тупике. Вокруг — двенадцать семей, включая нас. Такой район, где у большинства — хороший достаток, ухоженный газон и двое детей; всё ровно и скучно. У нашей семьи тоже всё шло неплохо. По крайней мере, до того дня.
Мы ехали в поездку на машине. Остановились «по нужде». Мама ушла в густые кусты, отец — за большой валун. Я сидела на переднем сиденье, что-то печатала в телефоне. Джейсон, мой младший брат, сидел сзади и смотрел в окно.
— Мэган, смотри, лиса со странным ухом. Смотри, оно зелёное.
Я его проигнорировала. Пятилетним везде мерещится всякое. Не стоило. Я подняла глаза как раз в тот миг, когда он распахнул дверцу и выскочил наружу.
Это случилось за одно мгновение. По дороге проехал грузовик. Он не успел затормозить. Я услышала только резкое шипение стирающихся колодок, визг шин… а потом громкий удар — и тишина. Вот так, в одно мгновение, моего младшего брата не стало.
После аварии мы были раздавлены. Родители меня не винили, а я — да. Я должна была разговаривать с ним, присматривать за ним. А вместо этого уткнулась в телефон, обсуждая с Зои новый трек какой-то инди-группы, — и мой брат умер.
Неделями мы почти не выходили из дома. Я иногда заходила в комнату Джейсона, сидела там, смотрела на его настенные рисунки и плакала одна. Соседи относились с пониманием, приносили подарки, торты и соболезнования — но мы бы обменяли всё это на Джейсона, не раздумывая ни секунды.
Не мы одни горевали. В каждой семье на нашей улице кто-то умер. У миссис Бёртон умер муж. У Гроверов — погибла дочь. Кормак Станнер жил один, но его собака заболела и умерла. Каждый потерял кого-то близкого, и потому Макфилды были, разумеется, в ужасе из-за пропавшего сына. Они расклеивали объявления, просили помощи на местном радио, организовывали волонтёров, прочёсывавших леса вокруг.
Потом я стала замечать странности. Сначала только миссис Бёртон выносила стул на лужайку, лицом к дому Гроверов. Потом так же сделали Макфилды. Потом Кормак Станнер поставил на крыльце целое кресло-реклайнер — тоже в ту же сторону. За ними последовали Смитты, Уитакеры повесили качели на веранде. Каждый день, ближе к полудню, они выходили на одно и то же место и по часу смотрели на дом Гроверов. В итоге только наша семья не участвовала в этом странном наблюдении.
Скоро стало ещё чуднее. Ночью я начала слышать голоса. Я знала, что это не сон: доносилось со стороны Гроверов. Звучало так, будто несколько человек скандируют в унисон. В конце концов я решила, что это какая-то новая песня, которую они разучивают к Рождеству, надела беруши и снова уснула.
Потом начались визиты. Сначала приходила только миссис Бёртон. То приносила морковный пирог, то партию шоколадного печенья, то свежие яблоки с дерева во дворе. Она говорила, как нам тяжело приходится из-за смерти Джейсона. Потом пришли Смитты с рыбой с их выходной рыбалки, Гроверы — с оленьим мясом после охоты. Даже Кормак Станнер заглянул с вином, в своём кричащем радужном свитере. Все говорили, как им жаль Джейсона, и советовали нам вступить в уличный книжный клуб «Рукопись». Даже родители понимали, что всё это выглядит странно. Сначала вежливо отнекивались.
«Твои чудаковатые соседи навевают жуть. Никогда не пойму богатых», — написала мне Зои, когда я ей об этом рассказала.
Когда шок от смерти Джейсона начал сходить, в нашей семье будто что-то сломалось. За ужином повисало неловкое молчание — словно чего-то не хватало. Родители начали спорить, потом ссориться, и после этого уже не извинялись. Я боялась оказаться между ними и стала ужинать у себя в комнате.
Так я и заметила, что весь наш квартал, кроме нас, к восьми вечера собирается у Гроверов. Я ни разу не видела, как они уходят. Но наутро все как обычно были бодры и заняты делами.
Потом я стала видеть, как соседи делают странное упражнение: становились на колени на траве, складывали руки, будто подставляя ладони под книгу, затем тянули руки вперёд и склоняли головы почти к земле. Повторяли это три раза, вставали и продолжали свой день.
Хуже всего было то, что визиты соседей стали действовать на маму. Она несколько раз говорила отцу о том, чтобы присоединиться к клубу.
— По мне так это просто кучка чудиков, — сказал однажды вечером отец. — Чем нам помогут книги, чтобы пережить Джейсона? В городе и так уже полно безумных историй: то кто-то ударится головой, то начинают болтать про тени-убийцы. Нам лучше держаться в стороне.
Каждый раз, когда миссис Бёртон заходила, а отца не было дома, мама расспрашивала её о клубе. Спросила, есть ли вступительный взнос или какие-то особые требования. Оказалось, клуб как клуб, только читают там одну-единственную книгу — «Рукопись».
Всё было плохо, но терпимо. Пока мама не пошла наперекор отцу и не сходила на чтение клуба — и всё не обернулось кошмаром. В то утро отец сказал, что поедет по делам в город и вернётся только вечером. Миссис Бёртон пришла и снова заговорила о клубе.
— Вам правда стоит подумать, милочка. У нас сегодня чтение. Не хотите зайти? Всего минут на пятнадцать.
Мама помялась и кивнула. Пятнадцать минут превратились в два часа, и когда отец вернулся пораньше, она всё ещё была у Гроверов — участвовала в их маленьком книжном клубе. Он звонил ей — она не брала трубку. Он носился по району как сумасшедший, и я за ним. И когда мы увидели её сквозь стеклянные панели у Гроверов, кажется, у него что-то оборвалось. Он практически выволок её из дома, а отец вообще-то человек мягкий. Сказал, что не позволит жене участвовать в каком-то безумном клубе, что это всё смахивает на религиозную секту.
— По крайней мере, они меня слушают, ты, контролирующий абьюзивный урод. Когда ты в последний раз делал это? — крикнула она ему в лицо.
Я не знала, на чью сторону встать; правы были оба. Меня разрывало, и я чувствовала себя ужасно, поэтому убежала к себе и позвонила Зои.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось через это пройти. Вот почему я иногда рада, что сирота. Никаких семейных драм, — сказала она.
Дальше всё покатилось вниз. Родители больше не ели в одной комнате. Мама игнорировала отца и всё чаще ходила в клуб. Возвращалась всё позже. Иногда я её вообще не видела вечерами. Отец всё больше времени проводил в офисе и иногда не приходил домой. Я чувствовала себя никому не нужной и одинокой как никогда. Будто я — лишь препятствие, мешающее им развестись и прекратить эту мучительную агонию их брака. Я почти всё время сидела взаперти в комнате. И впервые обрадовалась, что скоро новый семестр: уеду в город — подальше от всего этого.
Тем временем странности на нашей улице нарастали. Миссис Бёртон раньше была мягкой и заботливой старушкой, но каждый раз, проходя мимо меня, смотрела, будто я какая-то уличная девка. Не она одна. Гроверы тоже странно на меня косились, когда я проходила мимо их дома. На Кормаке Станнере вообще в какой-то момент было написано, что он готов выйти на меня с охотой. И это касалось не только меня — на отца смотрели так же. Мы словно превратились в врагов всей улицы.
В ту ночь я собрала вещи и решила уехать в колледж пораньше. Пару дней проведу в общежитии за книгами — лишь бы сбежать из этого ада. Попросила Зои приехать ко мне. Хотела, чтобы она переночевала у нас, а утром мы вместе отправились в колледж. Родителям уже было всё равно. Отец ничего не сказал, а мама сразу после ужина ушла к Гроверам. Мы с Зои сидели у меня и болтали до позднего вечера. Маму я не видела до десяти. Из окна на втором этаже я заметила, что у неё нервное лицо, но не придала значения. Внизу, казалось, родители начали мириться: я слышала музыку и слабый мамин голос — она предлагала отцу выпить. Я выдохнула и легла спать.
Ночью меня разбудила Зои. Она приложила палец к губам и указала на окно. Я посмотрела на часы: три ночи. По двору шли люди в тёмных мантиях, выстраиваясь в линию перед входом в наш дом. Я услышала, как открыли парадную дверь. Потом — скрип шагов по старому дереву. Мне стало по-настоящему страшно. Я решила, что это грабители, и потянулась к телефону, чтобы набрать 911. Зои приложила ухо к двери и через мгновение широко распахнула глаза. Она метнулась обратно к кровати и прошептала, чтобы я притворилась спящей. Я зажмурилась изо всех сил и старалась не шевелиться, хотя сердце колотилось, как сумасшедшее.
— Она спит, — услышала я мужской голос; похоже, это был Генри Гровер.
— Вернёмся за ней, — ответил женский голос, очень похожий на Кэти Макфилд.
И они вышли из нашей комнаты. Мы ждали целую вечность, пока Зои не встала и не выглянула в окно.
— Смотри, они кого-то уносят, — сказала она и кивнула наружу.
У меня кровь застыла в жилах, когда я увидела, кого они несут. Это был отец. Он был без сознания; его держали за руки и ноги.
— Да что с этими богачами не так, — прошептала Зои.
— Мы должны за ними, — сказала я, надела худи и по привычке взяла кошелёк и телефон.
Мы спускались по лестнице медленно и мелкими шагами, чтобы не скрипнуть. В маминой постели никого не было. Мы выскользнули на улицу как раз в тот момент, когда один из людей в мантии закрывал дверь дома Гроверов. Мы огляделись, затем пригнулись и поползли к окну их подвала. Вспомнила, что у Гроверов есть подвальные окна. Мы с Зои подобрались к ближайшему, оставаясь вне поля зрения, и только выглянули внутрь.
Посреди подвала стоял круг людей. Все были лицом к алтарю, на котором лежала закрытая тетрадь в коричневом кожаном переплёте. Двое мужчин внесли отца в центр круга.
— Мы дети Рукописи, и Рукопись — наша жизненная кровь, — произнесли люди в мантиях трижды, в унисон.
У меня задрожали руки, пальцы вспотели. Потом вперёд выступила маленькая знакомая фигура, сняла капюшон, и я зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Это была мама.
— Мы приносим этого дитя Рукописи, чтобы его глаза открылись, — сказала она и достала нож.
— Господи, она собирается убить твоего отца. Звони копам, немедленно! — прошипела Зои.
Я вытащила телефон. Но руки были слишком мокрыми, сенсор не распознавал ни палец, ни лицо в темноте. А я не могла оторвать взгляд от окна. Двое мужчин держали отца, мама приближалась с ножом. Я хотела закричать, чтобы остановить их, но что-то меня удержало. Она подняла нож, глаза у меня жгло от того, что я не моргала. Потом она взяла отцовскую руку и сделала маленький надрез на его указательном пальце.
— Мы приносим этого дитя Рукописи, чтобы его глаза открылись. Его кровь станет платой за посвящение, — сказала она, открыла книгу на алтаре и поднесла к ней его руку. Капли крови упали на страницы и… исчезли. Потом голова отца резко дёрнулась, глаза распахнулись. Из книги в его глаза ударила зелёная струя света. Затем он обмяк. Я уже почти впала в истерику. Зои положила мне руку на рот и покачала головой. Она указала в угол комнаты. У меня сердце ухнуло вниз. Там стояло ружьё, а рядом — клетка с лисой: у неё было подрезанное ухо, окрашенное в ярко-зелёный цвет.
В этот момент я почувствовала что-то в воздухе — будто за спиной кто-то смотрит. И услышала шаги.
— А что это у нас тут? Подглядываете? — раздался голос.
Я вздрогнула. Люди в подвале тоже услышали: все разом подняли глаза туда, где мы стояли. Я обернулась. Перед нами был Кормак Станнер.
— Мы припасли это как подарок тебе, Мэган. Но, кажется, ты и сама к нам пришла. Готова принять благословение Рукописи? — спросил он, и его лицо скривилось в странной улыбке, а глаза широко распахнулись.
Я рванула, но он схватил меня. Я брыкалась и вырывалась без толку. Тогда Зои вернулась, стала поднимать с земли камни и швырять ему в лицо: глухие удары следовали один за другим.
— Нам нужна Мэган, а ты можешь убираться, — сказал он, отмахиваясь от её атак, словно это пустяки.
В отчаянии я ударила его кулаком по лицу. И тут поняла: его улыбка не исчезает, а глаза не моргают. У меня внутри всё похолодело. Зои прыгнула перед ним и со всего размаху врезала ногой по самому больному. Кормак рухнул на землю, схватившись за промежность, но всё ещё улыбаясь, и глаза его так и не моргнули.
Тут щёлкнул замок. Открылась входная дверь Гроверов, хлынул свет. На крыльцо высыпало больше дюжины людей, они скинули мантии. Генри и Марта Гроверы, Кэти и Абель Макфилды, Гэвин и Хлоя Смит, Александр и Лидия Уитакер, многие другие, даже миссис Бёртон — и, наконец, мои мама с папой. Они на нас посмотрели. Потом их лица исказила слишком широкая улыбка, глаза распахнулись и не моргали. На миг воцарилась тишина, воздух пах мокрой травой и гнилью.
— Я увидела истину в Рукописи, милая. Она помогла мне отпустить. Она поможет и тебе, — сказала мама, и рот у неё снова расползся в улыбке.
— Верно, милая. Я был слеп, а теперь прозрел. Рукопись сделает то же и для тебя, — сказал отец.
Мы с Зои пятимся, а цепь людей неумолимо надвигается. Медленно их руки складываются впереди, будто держат книгу. Мы сорвались и побежали. Они — за нами, бегут, но руки всё так же делают движение «чтения», и улыбки не сходят с лиц. Зои показала на машину Кормака Станнера, и мы рванули к ней. Она достала отвёртку и принялась за дверь. Звук ударяющихся о бетон подошв уже был совсем рядом. Я во всё горло орала, чтобы она быстрее. Дверца поддалась, мы влетели внутрь в тот момент, когда чьи-то руки почти ухватили меня за ноги. Мы вдвоём удерживали дверь, пока люди обступали машину. Зои нырнула под руль и вытащила какие-то провода.
— Я заведу её напрямую. Ты водить умеешь? — спросила она.
— Э-э… вроде, — промямлила я, и мозг словно пустел.
Толпа уже окружила машину.
Зои смогла запустить двигатель, мы поменялись местами, и я увидела через лобовое, что родители стоят прямо перед машиной.
— Бежать бессмысленно, милая, — сказали они, глядя на меня неморгающими глазами, будто прожигая дыру в душе. Зои посмотрела на меня, наши руки нашли друг друга.
— Чёрт. Кажется, выхода нет, — сказала она.
— Что нам делать? — спросила я.
— Эй, Мэган, одолжишь худи? Я всегда хотела её надеть. Подумала, раз уж нас поймают, надену хотя бы раз.
Просьба была странной, но я послушалась. Сняла худи и протянула ей. Она надела, посмотрела на меня — глаза в слезах.
— Люблю тебя больше всего. Вернись и спаси меня, ладно? Лучшие подруги навсегда! — сказала она, натянула капюшон на лицо и выскочила из машины, рванув сквозь строй людей.
Они побежали за ней. Я хотела распахнуть дверцу, но что-то внутри завопило: «Не смей». Я бросила ей полный слёз прощальный взгляд и вдавила педаль газа. Машина выстрелила прочь от нашего района, прочь от моего детства, от распадающегося брака родителей, от Рукописи — и от Зои.
Это было три недели назад. С тех пор я бегу. Новый город, новый угол каждые пару дней, никогда не задерживаюсь. Ночую в приютах, ем их еду. Поменяла сим-карту. Думала, я в безопасности.
А сегодня менеджер в последнем приюте выступил с речью:
— Мы запускаем новый книжный клуб, чтобы помочь тем, кто страдает душевно. Будем читать «Рукопись», — сказал он, и его улыбка была слишком широкой.
У меня волосы встали дыбом.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
