Имперский этикет
By:SQUAREPTUNE
By:SQUAREPTUNE
Рожденная на заре XX века Мария Дитрих довольно быстро поняла, что счастье в этом мире принадлежит бесстрашным. Эта хрупкая женщина наделенная волей подобной цементированной крупповской броне заслужила десятков фильмов, сотен книг, и тысяч статей посвященных ее жизни.
Дочь уланского лейтенанта Луиса Дитриха не сомневалась, что ее ждет великое будущее. От отца Мария переняла не только его «могущественную» фамилию, но и магическое обаяние способное завоевывать не только мужские, но и женские сердца.
Мать, опасаясь слишком заметного в дочери отцовского темперамента, отправила ее в строгий немецкий пансион, где девочка не только пристрастилась к чтению классической немецкой литературы, но и решила, объединив имена Мария + Магдалина, стать Марлен Дитрих.
Девушка выучила французский, английский, и благодаря увлечению Гете прекрасно владела классическим немецким языком. Она отлично музицировала на фортепиано, скрипке, лютне и пела грудным контральто с легкой хрипотцой.
В 1917 году на благотворительном концерте «Красного креста» Марлен вышла на импровизированную сцену военного госпиталя, и впервые выступила перед публикой, сыграв на скрипке кубинскую хабанеру «Голубка».
Промозглой осенью 1921 года Дитрих с треском провалила вступительные экзамены в берлинскую «Высшую музыкальную школу». Другая опустила бы руки, а Марлен мило прошептав отборное немецкое ругательство, устроилась тапершей в маленький кинематографический театр.
В свободное от выступлений время девушка училась сценической речи, театральному мастерству, чечетке, танго и экзотическому чарльстону.
7 декабря 1922 года Дитрих дебютировала на театральной сцене, сыграв небольшую роль в «Ящике Пандоры».
В 1923 году благодаря своему дяде Марлен получила первую роль в кино. С первого взгляда влюбившись в съемочную площадку, она поняла, что самым кротчайшим расстоянием между актрисой и волшебными словами режиссера «Свет, камера, мотор», является постель человека участвующего в кинопроцессе.
Сказано, сделано!
17 мая 1923 года актриса вышла замуж за исполнительного продюсера Рудольфа Зибера, и в начале зимы 1924 года родила дочь Марию. Всецело поглощенная появлением в ее жизни юной принцессы Дитрих лишила мужа сексуального общения, объяснив это заботой о ребенке. Узнав о вполне естественных любовных похождениях благоверного, она решила расстаться с Руди. Первый муж стал для нее самым верным, хоть и весьма затратным другом.
Продолжая сниматься в кино, она ждала свою главную роль и в 1929 году она к ней пришла. Американский режиссер Джозеф фон Штернберг предложил Дитрих роль певички Лолы-Лолы в драме «Голубой ангел». Изначально это был второстепенный персонаж, однако сраженный мощной сексуальной энергией выплескиваемой Дитрих в кадре фон Штернберг перекроил весь сценарий, сделав Лолу-Лолу главной героиней.
После феноменального успеха кинокартины Джозеф привез найденный им «берлинский бриллиант» прямиком в «Paramount Pictures».
В 1933 году пришедшие к власти нацисты запретили «Голубого ангела» как фильм растлевающий простой народ и вызывающий спазмы у немецких интеллектуалов. Марлен было глубоко плевать на этих вырожденцев со свастикой, ведь в Голливуде полностью раскрылся ее талант, да так, что в 1936 году колченогий Йозеф Геббельс стал заманивать ее в III Рейх, суля баснословные гонорары.
Конечно же, она отказалась, во-первых, потому что ей были омерзительны нацисты, а во-вторых, что таких бурных сексуальных приключений как в Голливуде у нее еще никогда не было. Подрастающая дочь Мария, испытывая запредельный дефицит материнской ласки и заботы, потихоньку начала ненавидеть родительницу, а повзрослев завидовать ее искрометной жизни.
Марлен помогала спившимся голливудским звездам, и немецким коллегам, бежавшим из III Рейха. Это касалось даже тех актеров, которые зная о ее трудностях в «Веймарской республике» не пошевелили и пальцем, чтобы ей помочь.
Разведясь с Рудольфом Зибером, актриса продолжала оплачивать не только его счета, но и расходы его новой пассии. Нет, Дитрих не была дуррой, или мазохистской, просто Руди оставался ее бесценным советчиком и жилеткой, в которую можно было выплакаться в любой час дня и ночи.
После ряда серьезных финансовых успехов фильмов с ее участием Марлен первая из голливудских звезд была объявлена «КАССОВОЙ ОТРАВОЙ». В 1938 году «Hollywood Reporter» выпустил статью «Проснитесь! Голливудские продюсеры» из которой читатели узнали, что киностудии, продюсеры и режиссеры обременяют себя актрисами уровня Марлен Дитрих. Получая сногсшибательные гонорары эти «звездуньи», ежегодно выводят из киноиндустрии миллионы долларов, и это при том, что часть фильмов с их участием проваливается в прокате.
Круче всех на это обвинение ответила самая скандальная американская звезда того времени Мэй Уэст. Она объяснила журналистам, что когда у сетевых кинотеатров дела идут хуже некуда они запускают ретроспективу фильмов с ее участием и выручка взлетает минимум на 50%.
Без тени улыбки актриса говорила, что по кассовым сборам картины с ее участием обходит только «Белоснежка и семь гномов», да и то если бы принцессу срисовали с нее, Дисней получил от проката не 400 млн., а 2 млрд. $
От впадения в депрессию Марлен спас бежавший в США из оккупированной Франции актер Жан Габен. Неистовый француз практически сразу же поставил крест, на своей американской карьере потребовав, чтобы его партнершей в запланированной картине была Марлен Дитрих. После того как продюсер отказался работать с «кассовой отравой» студия разорвала контракт с актером.
Плюнув на сволочную «Фабрику грез» и американский мир чистогана Габен ушел на флот и до конца II мировой войны сопровождал северные конвои доставлявшие «ленд-лиз» в СССР.
После вступления США во Вторую мировую войну Марлен решила дойти до Германии с американскими войсками. Актриса выступала перед подразделениями союзных сил в Африке, Италии, Франции.
По легенде она встретила Габена в Париже, когда он с частями Шарля де Голля въехал на танке в столицу Франции. Узнав, что в Америке она сделала от него аборт, Жан впал в ярость, два раза ему удалось поднять на Марлен руку, в третий она мощным хуком отправила этого емидесятикиллограмового мужчину в тяжелый нокдаун.
Пара рассталась. На прощанье мрачный Габен сказал ей, что, невзирая на нескончаемую череду его романов, и браков, только Марлен он всегда будет считать своей по-настоящему любимой женщиной.
За свой самоотверженный труд на фронте Дитрих была награждена американской «Медалью Свободы» и французским орденом «Почетного легиона».
Гобен был лучшим мужчиной в ее жизни, но после разрыва с ним ей приписывали романы с Фрэнком Синатрой, Орсоном Уллсом, Юлом Бриннером.
Дитрих выступала с концертами в десятках мировых столиц, не стала исключением и Москва.
В 1964 году ей рукоплескала советская столица. Однажды вечером после концерта Марлен познакомили с Константином Паустовским, 63-летняя актриса опустилась перед 71-летним писателем на колени и поцеловала ему правую руку.
Как оказалось в 1947 году Марлен принесли рассказ Паустовского «Телеграмма», в котором она в буквальном смысле омыла каждую строчку слезами. Словно предчувствуя предательство своей дочери, актриса сказала что, прочитав историю о смерти Кейт, она поняла насколько важно скрасить последние дни жизни своих родителей перед их уходом.
Не зная русского языка, она выразила свое восхищение, творчеством мастера припав к руке выдающегося советского писателя.
Пока мать беспрестанно пахала, гастролируя по миру, ее дочь, провалив карьеру актрисы, вышла замуж и родила четырех сыновей. Дитрих безжалостно эксплуатируя свое здоровье, умудрялась давать этой ораве все чего они только не пожелают.
Мария все принимала с недовольной гримасой, она ненавидела мать за ее талант, признание публики и как ей казалось легкий хлеб, который Дитрих зарабатывала благодаря съемочной площадке, эстраде, рекламе и мемуарам.
В конце 1975 года Марлен во время гастролей в Сиднее упала в оркестровую яму и сломала шейку бедра. Весной 1976 года она выписалась из больницы и через месяц с трудом пережила известие о смерти своего милого Руди.
Заперевшись в парижской квартире Марлен погрузилась в океан алкоголя и убойных доз транквилизаторов.
Даже находясь в добровольном заточении, она продолжала зарабатывать. В 1982 году актриса согласилась на съемки у австрийского режиссера и продюсера Максимилиана Шелла в посвященном ей документальном фильме. Картина была номинирована на «Оскар», но кинопремию получил другой режиссер.
Марлен Дитрих скончалась 6 мая 1992 года. Символично, что прощание с великой актрисой состоялось в церкви Святой Марии Магдалины (Мадлен) в 8-ом округе Парижа.
Перед смертью Дитрих узнала о предательстве дочери издавшей, о ней книгу мемуаров полную лжи.
Эту выдающуюся актрису любили такие титаны как Гобен, Ремарк, Хемингуэй, Джозефф Кеннеди, Сенатра. Она могла быть разной, но всегда интересной и желанной, не случайно ей посвятили 200 книг-исследований, в которых авторы так и не смогли понять, кем же была Марлен Дитрих.
В своих мемуарах дочь актрисы рассказала, что ее мать помимо мужчин страстно увлекалась женщинами, в числе любовниц актрисы Мария Рива назвала Айседору Дункан, Грету Гарбо и Эдит Пиаф.
Немецкая варианция:
А вот французская вариация:
@moderator, а этих то тварями , пидарасами и плохими словами называть можно ? А то не очень понятно с новыми правилами ......
Португальская варианция плаката, обратите внимание как там изображена Украина.
Пихт увидел Вайдемана на параде в честь победы над Францией. Вечером они договорились встретиться в «Карусели». В этом фешенебельном ресторане немецкие офицеры чувствовали себя довольно уютно. Чужих туда не пускали.
Скандалов не было. Вайдеман уже неделю жил Парижем, и в «Карусели» его знали все, и он знал всех.
И Вайдеман и Пихт обрадовались встрече. В последние месяцы (что не месяц, то новая война!) им было не до переписки. На письмо Пихта, полученное в Голландии, Вайдеман так и не собрался ответить.
— Что-то тогда стряслось, Пауль. Какая-то малоприятная история. — На лбу Вайдемана собрались рядами морщины.
Ширококостный, чуть косолапый, с толстой багровой шеей и опущенной головой, отчего создавалось впечатление, будто он собирается боднуть собеседника, Вайдеман походил на молодого быка, еще не достигшего зрелости. Пихт за годы, проведенные в Швеции и Испании, хорошо изучил его достоинства и недостатки, Он знал, что Альберт был лукав, но справедлив; силен, но мягок; вспыльчив, но отходчив, В свои двадцать шесть лет он довольно легко добился приличного чина.
Начальство знало его как энергичного офицера, подчиненные уважали за то, что Вайдеман мог кричать, бить кулаками по столу, сажать на гауптвахту, но стоило кому-либо из вышестоящих командиров высказать неудовольствие его подчиненными, как Альберт горой становился на их защиту. Об авиагруппе, которой он командовал после Польши и Голландии, прочно укрепилось мнение, как о самой отчаянной, готовой на все.
— Черт возьми, действительно я забыл, что тогда стряслось! — хлопнул себя по лбу Вайдеман.
— Да брось ты вспоминать! Не все ли равно?! Ну, закрутился с какой-нибудь прекрасной цветочницей. Выпьем, Альберт, за тюльпаны Голландии! За желтые тюльпаны Голландии! — Пихт уже был заметно навеселе.
— Нет, Пауль, подожди. Я вспомнил! Это были не тюльпаны. Красные маки. Целое поле красных маков. И оттуда стреляли.
— Война, — лаконично заметил Пихт.
— Нет, не война, Пауль. На войне стреляют люди. А стреляли не люди. Красные маки. Там больше никого не было. Мы прочесали все поле, Пауль. Стреляли красные маки!
— Выпьем за красные маки!
— Подожди, Пауль. Они ранили генерала Штудента. В голову. Он чудом остался жив. И я чудом остался жив. Я стоял от него на шаг сзади. Клемп стоял дальше, и его убили.
— Выпьем за Клемпа! Зря убили Клемпа! Дурак он был, твой Клемп. Ему бы жить и жить.
— Пауль, ты знаешь меня. Я не боюсь смерти. Я ее навидался. Но я не хочу такой смерти. Пуля неизвестно от кого. Чужая пуля. Не в меня посланная. Может, я просто устал, Пауль? Третья кампания за год. — Вайдеман слегка наклонился к Пихту, стараясь поймать выражение его светлых глаз, но тот смотрел на сцену, на кривляющегося перед микрофоном известного шансонье.
Подергивая тощими ногами, тот пел по-французски немецкую солдатскую песню:
— «Мир сед, мир дряхл, раскроим всем черепа. Шагай бодрей, Рахт, девчонки ждут тебя…»
— Слушай, Пауль. — Вайдеман понизил голос. — Зейц теперь служит у Мессершмитта?
— Именно. Но не у Мессершмитта. У Гиммлера. Он отвечает за секретность работ. А на черта тебе сдался Зейц?
— Не кажется ли тебе, что я прирожденный летчик-испытатель?
Пихт отвернулся от сцены, заинтересованно поглядел на Вайдемана:
— Ай, Альберт, какой позор! Тебе захотелось в тыл. Поздравляю!
— Да ты что, Пауль! — вспылил Вайдеман.
— Я пошутил, полигон тоже не сахар, и хорошие летчики там нужны… Но Зейц тебе не поможет. Мессершмитт его не очень жалует.
— Значит, пустое дело?
— С Зейцем пустое. Но почему бы тебе не попросить об этой маленькой услуге своего старого друга Пихта? Пихт не такая уж пешка в Берлине.
— Пауль!
— Заказывай шампанское и считай, что с фронтом покончено. Завтра я познакомлю тебя с Удетом, и пиши рапорт о переводе. Я сам отвезу тебя в Аугсбург. Только допьем сначала, старый дезертир!
Вайдемана передернуло:
— Если ты считаешь…
— Брось сердиться, Альберт. Я же сам стал тыловой крысой. И если тебя тянет в Германию, то меня порой тянет на фронт. Хочется дела, Альберт.
Настоящего дела! — Пихт встал, его заносило. — Выпьем за настоящее дело! За настоящую войну, черт возьми!
Когда Пихт сел, Вайдеман снова потянулся к нему:
— Пауль, а тогда, в последние дни Испании, ты знал, что Зейц работает на гестапо?
— И в мыслях не держал.
— Вот и я тоже.
— Только однажды, — пьяно ворочая языком, проговорил Пихт, — произошла одна штука. Но тебя, к счастью, она не коснулась. Ты был на другом аэродроме. Она коснулась Зейца, меня и Коссовски…
— А вот кстати и они, — сказал Вайдеман, пытаясь подняться навстречу Зейцу и Коссовски.
Высокий и худой Коссовеки был в форме офицера люфтваффе, Зейц — в штатском.
— Чудесный ресторанчик, — рассмеялся Зейц, наливая рюмки. — И прекрасно, что сюда не шляются французы.
— Хорошо бы нам остановиться на Франции, — задумчиво проговорил Коссовски, рассматривая на свет игристое вино. — Нас, немцев, всегда заводит хмель побед так же далеко, как это шампанское.
— Нет, фюрер не остановится на полпути! — ударил кулаком Зейц.
— Значит,
«Идем войной на Англию, скачем на Восток»,
— напомнил Коссовски нацистскую песенку и осушил бокал.
— Сила через радость — так думает фюрер, так думаем мы. — Зейц поднял бокал.
— Я вспомнил оду в честь Вестфальского мира, — не обращая внимания на Зейца, продолжал Коссовеки. — Пауль Гергардт написал о наших воинственных предках и господе боге вскоре после Тридцатилетней войны, кажется, так:
Он пощадил неправых,
От кары грешных спас:
Ведь хмель побед кровавых
Доныне бродит в нас…
Вдруг внимание Коссовски привлек невысокий молодой человек с иссиня-черными волосами. Высоко над головой он держал поднос и быстро шел через зал, направляясь к их столику. В этом углу за колоннами сидели только они — Коссовски, Пихт, Зейц и Вайдеман, но обслуживал их другой официант.
Гарсон, пританцовывая, пел себе под нос какую-то песенку. «Очень невесело в Дижоне», — кажется, эти слова различил Коссовски.
— Простите, господа, — изогнулся в поклоне официант. — Директор просит вас принять в подарок это вино. Из Дижона. Мы получили его в марте, а вы пришли в мае, и, кроме вас, никто не оценит его божественного букета.
Коссовски взял бутылку из старого толстого стекла. На пробке еще остались следы плесени — плесени 1910 года, года его первой любви. Прочитал этикетку.
— Да, это вино выдержано в Дижоне, — сказал он и передал бутылку Пихту.
Тот посмотрел бутылку на свет. Вино было темно-бордовым, почти черным.
— Тридцатилетней выдержки, господа!
— Передайте директору нашу благодарность, — проговорил Пихт и сердито начал разливать вино по рюмкам.
Утром в отеле «Тюдор» он поймал себя на том, что думает по-русски. В первую минуту это огорчило его. Никаких уступок памяти, — так можно провалиться на пустяке! Но чем меньше оставалось времени до назначенного часа, тем слабее он сопротивлялся волне нахлынувших воспоминаний, далеких тревог и забот.
Машинально он завязал галстук, одернул новенький пиджак.
«Как же скверно вчера сработал Виктор с этой дарственной бутылкой вина!.. Он мог бы найти менее рискованный путь предупредить меня… Или уже не мог? Он боялся, что я пойду на первую явку и провалюсь… «Очень невесело в Дижоне». «Очень невесело в Дижоне»… Хорош бы я был…»
Никогда еще нервы его не были так возбуждены, мысли так непокорны, движения безотчетны.
«Хорошеньким же птенцом я окажусь… Взять себя в руки! Взять! Я приказываю!»
Глядя на себя в зеркало, он пытался погасить в глазах тревогу.
— А штатское вам идет, — сказала, кокетливо улыбаясь, горничная.
«Врет, дура, врет».
Он механически коснулся ее круглого подбородка.
— Штатское мне не идет. А идут серебряные погоны. Откуда ты знаешь немецкий?
— Я немка и здесь исполняю свой долг.
Он отвернулся, снова уставился в зеркало, чтобы увериться в своем нынешнем облике, чтобы отвязаться от назойливой мысли, что вот сейчас он выйдет, бесповоротно выйдет из роли.
«Пятая колонна, проклятая пятая колонна…»
— Жених на родине?
— Убили его партизаны в Норвегии. Перед смертью он прислал открытку. Вот поглядите. — Горничная из-под фартука достала чуть смятую картонную карточку, изображавшую королевский дворец в Осло — приземистый замок из старого красного кирпича и посеребренные краской сосны.
Почему-то эта фотография помогла ему взять себя в руки.
— Не горюй, женихов на фронте много. Всех не убьют. Париж взяли, скоро войне конец.
— Не надо меня утешать. Я-то знаю, война только начинается. Скоро мы, немцы, пойдем на Восток!
— Ух, какая ты воинственная! — сказал он и направился к двери.
Он взял такси и попросил отвезти себя в Версаль. Но на полдороге вышел у ювелирного магазина, долго стоял у прилавка, любуясь камнями и колеблясь в выборе. Выбрал наконец камею на розоватом сердолике.
— Одобряю выбор, мосье. У вас хороший вкус. Невеста будет довольна, — затараторил чернявый бижутьер.
«Почему невеста? Почему не жена?» — удивился он галантной проницательности продавца.
Он сказал шоферу, что раздумал смотреть Версаль и хочет вернуться в Париж.
Через час он стоял перед домом на бульваре Мадлен. Здесь была вторая явка. Последняя. Он еще раз прошелся по бульвару, терпеливо оценивая прохожих, и вошел в подъезд.
Третий этаж. Бесшумно открывается дверь.
— Господин де Сьерра!
«Зяблов, это же Зяблов! Живой, всамделишный Зяблов!»
— Прошу вас. — Господин де Сьерра подвел гостя к двери в другую комнату и тихо, но ощутимо сжал его плечо…
— Ну, здравствуй, Март, рад видеть тебя живым, — проговорил де Сьерра, когда они вошли.
— Здравствуйте, Директор, — сказал он по-русски и подумал, что эта небольшая передышка, пожалуй, окажется экзаменом более строгим и жестоким, чем все перенесенные испытания. И вовсе не важно, что Зяблов — учитель по спецшколе и командир — зовется сейчас Директором, а он, Мартынов — Мартом. Он не слышал родного языка много лет, он не видел родного лица много лет и не получал из дома писем много лет. А это слишком тяжело…
— Вам известно, как Виктор предупредил меня в «Карусели»? — спросил Март.
— Да. Но другая явка провалена, и Виктору пришлось рисковать…
— Вы знаете, что война идет к нашим границам?
— Спокойно, Март, — проговорил Зяблов. — Слушай меня внимательно, времени у нас мало… Итак, будем считать, что первая часть задания выполнена тобой образцово. Крыша у тебя надежная. О твоем отчете по Испании в Центре знают. Твои сообщения о новых видах оружия нельзя недооценивать. Все, что тебе удастся узнать в этом плане, держи особо. Но никакого риска. Всякая мало-мальски рискованная операция сейчас, когда с Германией заключен пакт о ненападении, абсолютно исключается.
— Да ведь фашисты теперь бросятся на нас!
— Хочешь знать мое личное мнение — слушай. Да, война приближается к нашим границам. Близится решающая схватка. Кроме нас, шею Гитлеру никто не свернет. Это нам обоим ясно. И не только нам. А значит? Мы должны находиться в состоянии полной боевой готовности. И поэтому не имеем права рисковать ни одним человеком! Во время войны он будет во сто раз полезнее.
— Нас мало.
— Этого ты не знаешь. А может, и я не знаю. Но не забывай: за коммунистов голосовало пять миллионов немцев. Это враги нацизма. Это твои союзники, твоя опора. Когда наступит время, они придут тебе на помощь. Но пока работай в одном канале — люфтваффе. Новые самолеты, новые моторы, новое вооружение.
Сконцентрируйся на Аугсбурге, наиболее перспективном центре авиастроения. Мы подберем там тебе помощника. Когда начнется война, выйдешь на связь с Перро. Но только один раз. Ты встретишься с ним в Тиргартене на третий день войны, на пятой аллее слева от центрального входа в семь вечера. Имей при себе свежий номер «Франкфурте цайтунг».
В разговоре упомянешь дядюшку Клауса. Но сначала спросишь: «Можно разделить компанию?» Перро пожмет плечами и ответит: «Ну, если вас тяготит одиночество»… У Перро будет программа берлинского ипподрома.
Подчеркнута третья лошадь в четвертом заезде. В письме Директора, написанном тайнописью, найдешь инструкции. Получишь также пакет с кодом, частотами и расписанием сеансов. Остальное — по обстановке. Действуй самостоятельно. Перро — надежный человек. Он ненавидит фашистов, как и мы. Место, где будет спрятан передатчик, знает Перро. Ясно?
— Да.
— Хорошо, Март. — Зяблов встал. — Командирован ты, считай, до дня победы. Дату поставишь сам. Верю — увидимся. Самый никудышный разведчик — мертвый разведчик. Ты нам нужен живой.
— Вы считаете меня школьником…
— Обязан сказать. Ну, хватит. Вот тебе письмо от ребят. Спокойно! Мешать не буду, вернусь через час. И, не обижайся, сам ничего не сжигай, я уж за тебя покочегарю…
Когда Март снова появился на улице, солнце садилось. Весь вечер он бродил по городу. «Бош! Бош! Бош! Победитель в стране поверженных».
В темно-синем безоблачном небе по гирляндам опознавательных огней угадывалась Эйфелева башня. Париж бесстрастно отдавал победителям свои огни, свои запахи, свою неповторимость.
Под Триумфальной аркой, не затухая, плескался скорбный огонь на могиле Неизвестного солдата. И рядом на карауле, ноги врозь, под сверкающей каской — неживое лицо, стоял, сторожа его, пленного, коричнево-рыжий в рекламном зареве солдат фатерланда.
Площадь Звезды… Расходятся, разбегаются асфальтовые лучи… И один луч, пересекая Германию, пересекая всю Европу, тянется к России, к Москве, на Красную площадь.
Март пошел на восток по бульвару Гюисманса. Пошел навстречу своим, ожидая их, воюя рядом с ними. Так, навстречу своим, он будет идти всю войну…
Евгений Петрович Федоровский, «Штурмфогель без свастики», 1971г.
Автор: Алексей Котов.
Читайте ранее:
ИГ Фарбен. Часть I. Немецкая химияИГ Фарбен. Часть II. От кошмара Версаля до крупнейшей корпорации Европы
ИГ Фарбен. Часть III. Высокие технологии и высокая политика
ИГ Фарбен. Часть IV. Концерн и нацистские власти
Заправка «Лойна» в разрушенном немецком городе
Начало Второй мировой войны для концерна ИГ «Фарбен» не было неожиданным, руководство государства прямо намекало промышленникам, что боевые действия вот-вот начнутся. С одной стороны, начало войны означало резкое увеличение заказов на военную продукцию со стороны государства. С другой стороны, война означала значительные проблемы для ИГ «Фарбен»: закрытие заграничных рынков сбыта, в том числе и из-за блокады союзников, мобилизацию части рабочего персонала в армию, угроза потери предприятий, размещенных в нейтральных странах.
ИГ «Фарбен» еще до начала войны предпринял серьезную программу «маскировки» своих заграничных активов, с тем, чтобы избежать их возможной конфискации Великобританией и ее союзниками. Маскировка заключалась в продаже заграничных активов дружественным резидентам стран пребывания, причем зачастую концерн финансировал сделку из своих средств. Продажи проходили абсолютно легально и компании переходили «в руки наших надежных партнеров, которые будут употреблять их на расширение и развитие бизнеса на пользу отделения концерна». Какова была бы послевоенная стратегия ИГ «Фарбен» по возвращению своих активов нам неизвестна, но можно смело предположить, что, в случае победы Германии в войне, в Европе нашлось бы мало желающих «кинуть» немецкую компанию. Таким образом были «замаскированы» предприятия ИГ в Нидерландах и в США. Правда, с учетом того, что Нидерланды в 1940 году были оккупированы Германией, маскировка голландских активов оказалась излишней мерой.
Американские долговые обязательства ИГ «Фарбен». Подчеркнуто американские
Американские активы являлись наиболее дорогими и масштабными среди всей иностранной собственности ИГ «Фарбен». Хотя США подчеркивали свое стремление сохранить нейтралитет, концерн счел еще до войны необходимым перевести всю свою американскую собственность во владение компании ИГ «Хеми», совместное немецко-швейцарское предприятие, созданное на территории Швейцарии, под швейцарской юрисдикцией. В 1940 году после того, как США четко обозначили свою антинемецкую позицию, ИГ «Хеми» был переформатирован, таким образом, чтобы превратиться в швейцарскую компанию с минимальным участием немецкого капитала. Компания получила новое название: «Интерхендл». При этом, внутренние соглашения позволяли ИГ «Фарбен» использовать практически всю полученную от американских подразделений прибыль в своих интересах. Тем не менее, принятые меры не защитили американские активы «Фарбен» – в 1942 году они, несмотря на протесты швейцарской компании, были арестованы и переданы под управление Правительства США. «Вражеской» собственностью руководило Управление по хранению имущества иностранцев. Главным активом управления стало General Aniline and Film Corporation с объемом продаж 58 800 000 долларов в 1943 году и активами в размере 77 900 000 долларов на по состоянию 30 июня 1944 года. Отдельно хочется отметить то, что с законной точки зрения у США не было обоснованных претензий к швейцарской компании и арест её имущества обосновывался влиянием общественного мнения. Официально США заявляли о том, что владение швейцарцев является лишь прикрытием для немецкого управления. К слову говоря, после капитуляции Германии, американцы пытались найти доказательства этому в документах концерна, но безуспешно. На основании этого был сделан вывод, что такие документы, несомненно, есть, но они просто утрачены или оказались недоступны.
Предприятия ИГ «Фарбен» на американской территории сыграли значимую роль в военной промышленности США: так предприятие по производству фотоаппаратов Ангфа-Анско за годы войны выпустило более 2 млн. прицелов, а заводы по производству взрывчатки получили четыре персональные благодарности от Армии и Флота США за качественное производство продукции. В 1948 году швейцарская компания подала иск к правительству США с требованием вернуть захваченные активы. Судебный процесс зашел в тупик, поскольку суд требовал от швейцарцев предоставить документы, удостоверяющие выход немецких компаний из состава акционеров, однако эти документы не могли быть представлены в американский суд по швейцарским законам. Компания развивалась под контролем правительства США в течении 23-х лет. В 1965 году правительство США и швейцарская компания заключили между собой внесудебное мировое соглашение, согласно которому акции General Aniline and Film Corporation были проданы на открытом рынке, прибыль с продажи была разделена в отношении 60:40 между США и швейцарской компанией. Интересы Германии сделка не учитывала.
Дело «Интерхендел» изучается в американском праве как один из интересных случаев
Но, разумеется, захватнический характер войны со стороны Германии доложен был приносить не только проблемы, но и дивиденды немецким компаниям.
Политика руководства концерна ИГ «Фарбен» в ходе войны преследовала главную стратегическую цель: укрепление конкурентных позиций своей фирмы в послевоенном мире. Это четкое и долгосрочное видение будущего отделяло их от многих нацистских чиновников, для которых сиюминутные приоритеты были более важными.
Как бы это ни казалось удивительным, но к началу Второй мировой войны производство красителей все еще занимало значительную долю бизнеса «ИГ Фарбен» и было стратегически важным для концерна. Производства красителей были практически самортизированы, имели самую высокую рентабельность из всей линейки продукции концерна. К началу войны чуть более половины (54%) объема производства красителей приходилось на экспорт, обеспечивая 49% экспортной прибыли ИГ «Фарбен». Если рассматривать вопрос шире – экспортная выручка обеспечивала импорт жизненно важный не только для концерна, но и для Рейха в целом. При этом, производство красителей было сбалансированным бизнесом, который не испытывал вынужденного экстенсивного роста в военное время и обещало быть стабильной «дойной коровой» ИГ «Фарбен» в будущем. В ходе «расширения» Третьего рейха, интересы концерна на оккупированных или присоединенных территориях других государств лежали в первую очередь в «красительном» сегменте – фирма довольствовалась этими приобретениями отчасти потому, что подобная стратегия представляла наименьшие проблемы. Более амбициозные желания могли породить конфликты с государственными компаниями, такими как «Рейхсверке Герман Геринг», или с частными интересами крупных германских концернов, тогда как в области красителей у ИГ «Фарбен» не было немецких конкурентов.
Вторжение вермахта в Польшу означало для немецкой промышленности возможность использовать захваченные польские ресурсы и промышленные предприятия. Наибольший интерес для концерна ИГ «Фарбен» представляли четыре польских красительных предприятия, расположенные в Польше. Это были заводы в Боруте, Воле, Виннице и Пабьянице. Завод в Боруте был госпредприятием; Воля принадлежала еврейской семье Шпильфогелей, завод в Виннице находился в совместном владении ИГ «Фарбен» и французской корпорации, Пабьяница принадлежала швейцарской компании.
Теперь вспомним, что ИГ «Фарбен» является крупнейшим концерном Третьего Рейха, тесно интегрированным с властными структурами государства. Казалось бы, у подобной компании не могло возникнуть каких-либо проблем с реализацией своих замыслов. Но нет.
Член правления концерна Георг фон Шницлер в обращении к армейской администрации, назначенной управлять захваченными территориями на первом этапе, указал, что "Борута" и "Воля" полностью принадлежали польским интересам и были членами картеля "Красители". Он обратил внимание на значительные и ценные запасы предварительной, промежуточной и конечной продукции на заводах и заявил: "Хотя мы и не хотим занимать позицию по дальнейшей эксплуатации, мы считаем крайне важным, чтобы вышеупомянутые запасы использовались экспертами в интересах немецкого национальной экономики. Только ИГ «Фарбен» в состоянии предоставить экспертов, компетентных в области эксплуатации захваченного". 14 сентября 1939 года, фон Шницлер направил письмо в Министерство экономики в котором предлагалось назначить ИГ «Фарбен» доверенным лицом для управления "Борутой", "Волей" и "Винницей", чтобы продолжать их эксплуатацию или закрыть, чтобы использовать их оборудование, запасы и конечные продукты.
Отвечая на письмо фон Шницлера, имперское министерство экономики сообщило, что оно решило принять предложение «Фарбен» и передать Боруту, Волю и Винницу, расположенные на бывших польских территориях, ныне оккупированных немецкими войсками, под временное управление. Было получено согласие назначить рекомендованных «Фарбен» сотрудников временными управляющими, однако, в письме подчеркивалось, что все это не создает для концерна никаких приоритетных прав на покупку вышеуказанных предприятий. Впоследствии управляющие «Фарбен» добились демонтажа и переноса оборудования фабрики Воля в Боруту, но получить право собственности на польский завод концерн смог только 27 ноября 1941 года. К этому моменту ИГ «Фарбен» смог «уговорить» французских владельцев продать акции завода в Виннице. Швейцарский завод в Пабьянице был попросту закрыт, с него вывезли все ценное оборудование и запасы сырья на завод «Фарбен» в Боруте.
Однако настоящий «чад и угар кутежа» стартовал тогда, когда под немецкими ударами пала Франция. В этот момент немцы считали, что поймали жар-птицу за хвост, и уже начинали делить шкуру неубитого медведя. В июне 1940 года управление концерна ИГ «Фарбен» получило внезапное поручение от правительства Третьего рейха.
Новый порядок глазами ИГ «Фарбен»
Команде концерна поручили разработать документ, озаглавленный "Подготовка к изменению экономических отношений в послевоенной Европе" в части химической промышленности. Документ касался реорганизации экономики следующих стран: (a) Франция, (b) Бельгия и Люксембург, (c) Голландия, (d) Норвегия, (e) Дания, (f) Польша, (g) Протекторат, (h) Англия и Имперские владения. В качестве подопытного «котика» была выбрана Франция, как наиболее враждебная Германии страна, попавшая в оккупационную зависимость.
Надо сказать, что поставленная задача привела руководство концерна в легкое замешательство, поскольку у него не было достаточно вводных данных: не было понимания, каким будет «новый мировой порядок», на какие условия будут готовы пойти французы и каковы интересы во Франции других немецких конкурентов ИГ «Фарбен». На позицию «Фарбен» повлиял скандал, который разгорался между МИД, военной администрацией и Германом Герингом, по поводу одобрения рейхсмаршалом «оргии грабежей» в Нидерландах, где немецкие компании весьма агрессивно начали отжимать чужую собственность в свою пользу, разрушая налаженные промышленные цепочки и создавая напряженность, вредную для послевоенного урегулирования мирных соглашений.
В августе 1940 года Георг Фон Шницлер предоставил в министерство экономики первые две части предложений концерна: вводную и раздел по Франции. По мнению концерна, «Новый порядок» должен был обеспечивать экономическую независимость от Европы, и военно-экономические потребности Германии. В качестве рецепта решения этих проблем ИГ «Фарбен» предлагал закрытие мелких «национальных» химических производителей, ликвидацию предприятий, принадлежащих иностранным владельцам, и заключение с оставшимися крупными компаниями долгосрочных картельных соглашений, которые ограничивали бы возможности по экспорту товаров, произведенных во Франции, за рубеж и гарантировали ИГ «Фарбен» существенную долю внутреннего рынка. В отношении Франции ИГ «Фарбен» считал подобные меры оправданными ввиду того, что, по мнению концерна, французская химическая промышленность появилась в результате Версальских соглашений паразитируя на немецком фундаменте. Министерство экономики, в общих чертах одобрило проект, однако порекомендовало подождать с его реализацией до тех пор, пока не появится результаты воздушного нападения на Великобританию. В октябре 1940 года, после того как стало понятно, что Битва за Британию проиграна, статс-секретарь министерства экономики предупредил немецких предпринимателей, чтобы те «с уважением относились к интересам французских коллег». Однако это не было строгой установкой – например руководитель «химического» отдела министерства экономики Клаус Унгевиттер, считал, что в условиях войны, да и после нее все химические предприятия Европы должны управляться непосредственно немецкими владельцами. Его позиция, без сомнения, повлияла на аппетиты ИГ «Фарбен», потому что на непосредственных переговорах с представителями французских химических предприятий немецкие представители концерна вели себя значительно более агрессивно, чем это предполагалось по предложенному выше варианту.
Буквально сразу после капитуляции Франции ИГ «Фарбен» приобрела французские химические заводы в Эльзасе и Лотарингии, выплатив их владельцам рыночную стоимость предприятий. Поскольку вопрос присоединения этих территорий к Германии считался практически решенным, французские владельцы сами были заинтересованы в продаже своих активов, полагая, что в противном случае они могут быть конфискованы вообще без какой-либо компенсации.
В ноябре 1940 года состоялись первые переговоры с представителями французов. Немцы выкатили довольно серьезные условия. Французские химические предприятия по производству красителей должны были объединиться в один национальный холдинг, «Франколор». Холдинг мог осуществлять продажи красителей на территории Франции и Бельгии. Немцы требовали себе 51% акций холдинга, соглашаясь, однако, на то, что президентом компании будет француз. Французы были довольно сильно шокированы подобными предложениями, им не нравилось, что контроль над холдингом после войны будет принадлежать немцам, без возможности как-то повлиять на ситуацию с французской стороны. Первый раунд переговоров прошел безрезультатно, французы потребовали время для проведения консультаций. Дожимать их немцы стали только в марте 1941 года, использовав, помимо прочего угрозу того, что в случае, если контрагенты не подпишут соглашение, французские компании могут быть подвержены ариизации, так как имеют в управляющем составе евреев. Французы, в свою очередь, разработали устав нового общества, существенно расширив полномочия президента и ограничив возможности акционеров по его снятию с должности. Немцы пошли на эти условия. Французы были удовлетворены тем, что руководящем менеджменте нового концерна не было немцев, и тем, что соглашение закрепило объемы производства и продаж продукции на приемлемом для них уровне. В свою очередь, немцы получили свои 51% акций, контроль над французской красительной промышленностью, обеспечили себе доступ на ранее закрытый для них французский рынок и устранили серьезного конкурента в экспортной торговле. При этом ИГ «Фарбен» не заплатил ни пфенинга из своих средств – по соглашению с французами оплата за 51% немецкий пакет акций осуществлялась постепенно из дивидендов на акции нового концерна. Аналогичным образом был получен контроль над французской фармакологической промышленностью, немцы закрыли наиболее конкурентоспособные предприятия французов и объединили оставшиеся в крупный холдинг, под своим контролем.
Нью-Йорк Таймс сообщает о том, что ИГ «Фарбен» получает 51% акций «Франколор». Война войной, а экономические новости важнее
Надо отметить, что до 1942 года ИГ «Фарбен» старался загружать французские химические предприятия немецкими заказами, поддерживая их на плаву. Однако по мере ухудшения экономической ситуации, французские активы стали страдать. В первую очередь это касалось поставок сырья и использования рабочей силы. Немецкие предприятия, расположенные в Германии, начали испытывать серьезный недостаток квалифицированных специалистов, по причине мобилизации мужского населения в Вермахт. ИГ «Фарбен» изначально решал проблему, путем автоматизации производства, что позволяло помимо прочего широко использовать женский труд – женщины составляли до 30% работников концерна, в отличии от 10-12% в среднем по Германии. Однако и этот источник кадров быстро иссяк, что вынудило концерн прибегнуть к широкому использованию подневольного труда, а также к перетаскиванию квалифицированных кадров из промышленности оккупированных стран в Германию. К 1944 году французская химическая промышленность фактически остановилась из-за отсутствия рабочих рук и сырья. Взаимовыгодного сотрудничества с оккупантами не получилось.
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения.
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!