Может ли любовь к музыке сделать нас неадекватными? Отвечают музыковед Лоренс Крамер и святой Августин
Лоренс Крамер – композитор и представитель движения «нового музыковедения». Новые музыковеды изучают музыку с помощью знаний из психологии, лингвистики и философии.
Для Крамера музыка – это нечто большее, чем набор звуков. При этом музыка из них состоит. Музыка превращает природный звуковой материал в искусство, но лишает звук своей изначальной функции.
Крамер считает, что по началу звуки служили указателями / предупреждающими сигналами / средством коммуникации. Например, звук «Бульк!» указывает, что рядом вода. Шуршание «Шрх-шрх-шрх!» предупреждает, что кто-то большой пробирается сквозь листву в нашу сторону. Тяжкое «Ох…» может говорить о том, что наш собеседник не готов нам дать укусить его шаурму.
Но музыка – это другое. Она – это звук, оформленный как источник удовольствия. По мнению Крамера, когда мы наслаждаемся музыкой, мы можем начать относиться к звукам, из которых она состоит, как к источникам не информации, но наслаждения. Полностью погружаясь в музыкальные наборы звуков, мы относимся к ним так, словно звуки были предназначены для музыки.
Представьте шипение гадюки – Пыш-ш-ш-ш! – да простят меня серпентологи. Умение распознавать этот звук – важно для выживания. Но давайте поступим с шипением иначе: запишем его на микрофон, превратим в музыкальный сэмпл и добавим энергичный бит. Должно получиться что-то вроде: «Пыш – Пыш – Пум – Пыш – Пыш – Пум…» – такое шипение уже не пугает. Звук превратился в музыку и потерял свою базовую функцию.
Лоренс Крамер считает, что такому переходу в восприятии звуков трудно сопротивляться. Музыковед приводит самый неожиданный пример – Святого Августина, священника и философа, жившего в IV веке. Святой Августин – человек, который всю жизнь положил на борьбу с плотскими удовольствиями. В том числе с удовольствием от музыки, но тут священник признаётся в своей греховности.
Говоря о священных песнях, Августин отмечал, что «песни эти требуют некоторого достойного места в моём сердце, но вряд ли я предоставляю им соответственное…».
Священник писал, что плохо спетые песни не так зажигают души, нежели те, что спеты хорошо. Вроде бы ничего страшного, но для богослова важен смысл слов, а Августин получал удовольствие от того, как эти слова исполнены: «И плотское удовольствие, которому нельзя позволить расслабить душу, меня часто обманывает: чувство не идёт смирно позади разума, но пытается забежать вперёд… Так незаметно грешу я».
Лоренс Крамер считал, что святому Августину так нравилась музыка, что священник вынужден был сопротивляться её воздействию. Музыкальный кайф привязывает человека к земной жизни во плоти и крови, а для Августина было важно стремиться к Богу.
Но не обязательно быть священником, чтобы понять, как любовь к музыке сказывается на нашем восприятии информации.
Представьте, что три человека произнесут одну и ту же фразу: «Дальше действовать будем мы!». Первый вяло прогундосит её. Второй робко пробурчит и запнётся. Третий твердо отчеканит каждый звук.
Одно и то же послание прозвучит по-разному. В третьем исполнении будет музыкальность, которая сделает фразу более эффектной.
Но стоит добавить к той же фразе гитарный бой и стук драм-машины, как её восприятие снова поменяется. Теперь это уже гимн, суть которого можно растерять за его музыкальностью. Услышав его, разум с радостью отступит перед телесным чувством. И вот уже нога притоптывает, голова покачивается – Йэх! – давай плясать!
Лоренс Крамер считает, что музыка может освободить нас от смысловой окраски. Именно об этом мы её и просим.