Я уверен, что у каждого из вас, без исключения, в начальной школе был хотя бы один ребёнок, который отличался от остальных. Возможно, он был до невозможности раздражающим, может, это был тот, кто бесконечно грыз карандаши и издавал странные звуки, а может, тот самый нарушитель порядка, у которого дневник был исписан замечаниями учителей красной ручкой. Тот, о ком я хочу рассказать, не был обычным «странным» ребёнком. Дорр был другим.
Да, «Дорр» — так его звали. Это не прозвище; имя стояло в документах, в дневнике, на школьном удостоверении. Фамилию я толком не помню. Что-то до ужаса распространённое, вроде Смит или Джексон. Впрочем, неудивительно, что она вылетела у меня из головы: её почти не использовали — стоило кому-то крикнуть «Дорр!» и всем было понятно, о ком речь.
Он всегда был одет в клетчатую рубашку и брюки на ремне — всё на нём сидело великовато, и как бы он ни рос, одежда всё равно оставалась чересчур просторной. У него были маленькие и, что особенно странно, совершенно круглые глаза. Он походил на куклу из детского театра. Лицо у него постоянно было намазано каким-то кремом или увлажняющим средством: оно заметно блестело, а уши казались слишком ровными и плоскими. Он был низенький, куда ниже остальных детей в классе, а светлые волосы носил стрижкой «под горшок».
Мои друзья, Мартин и Люк, предполагали, что он швед или норвежец: уж больно имя у него звучало по-скандинавски. К тому же говорил он с каким-то странным акцентом.
Когда его вызывали отвечать или читать вслух, он произносил каждое слово очень медленно и отчётливо, до гротеска. При этом он как-то странно выдвигал вперёд нижнюю челюсть — помню это особенно ясно. От этого он выглядел, мягко говоря, умственно отсталым, но, кроме этой манеры речи, ничто на такое не указывало; скорее наоборот.
Он получал сплошные пятёрки, а где можно — пятёрки с плюсом. Сразу стал тем самым классным «ботаном», на которого сваливалась обязанность делать за других домашние задания. И он никогда не отказывал, если его просили о помощи. Мне казалось, он просто не умеет говорить «нет»: он попросту исполнял любые просьбы и распоряжения. Он действовал как компьютер, и даже когда, казалось, полкласса был ему должен за домашки, сделанные с нечеловеческой аккуратностью и пунктуальностью, он не подавал ни малейшего вида усталости.
Вспоминая о нём, я почти не могу припомнить, чтобы Дорр проявлял эмоции. Будто внутри он был пуст. Не знаю, как объяснить; это напоминало что-то вроде аутизма: он разговаривал с тобой только когда это было абсолютно необходимо. Даже когда мы делали вместе групповую работу, он произносил минимум слов — только по делу. Всё выполнял без эмоций, с дотошностью бывалого бухгалтера.
Он никогда не опаздывал и не болел. У меня было ощущение, что все хвори, даже ветрянка и прочие детские напасти, просто обходили его стороной. На физкультуре, несмотря на невзрачную, деревянную осанку, он исправно участвовал и каким-то образом всегда неплохо справлялся и с играми с мячом, и с другими дисциплинами. Ещё я не помню, чтобы он потел. Пока мы после урока запихивали в сумки мокрые футболки, он аккуратно складывал чистую, будто только что выстиранную форму в идеальный куб.
Казалось, при его манере держаться он неминуемо должен был привлечь внимание школьных задирал, которые не упустили бы случая поиздеваться над такой яркой, эксцентричной и очевидной целью. Но его инаковость была настолько тревожно «иной», что ничего такого так и не случилось. Лишь однажды, в пятом классе, какой-то новенький горячий паренёк постарше прицепился к нему в коридоре. К всеобщему удивлению, худенький мальчишка — огородное пугало со своей стрижкой и мешковатой одеждой — сказал здоровенному хулигану что-то такое, от чего тот отпрянул и, с явным смятением на лице, ретировался. Говорить об этом потом он не хотел и от дальнейших попыток трогать Дорра отказался.
— Может, он какой-нибудь робот? — пошутил Люк.
— С ума сошёл! — отрезал я. — Ну что за бред. Дорр — робот?
— Ты посмотри, как он ходит… — прошептал он мне в ухо, когда Дорр появился в коридоре. И правда, он двигался жёстко и неестественно. — Робот, сто процентов!
Однажды в шестом классе, под конец учебного года, когда все уже явно повеселели в предвкушении летних каникул, ко мне подошёл Дорр. Это удивило меня: он ни разу прежде не начинал разговор сам. Его круглые глаза смотрели на меня, как две камеры, пристально изучая, словно я был только что найденным видом какой-нибудь экзотической рептилии.
— Простите, — начал он, как обычно, медленно, отчётливо и с акцентом, — что спрашиваю, но завтра я не смогу быть в школе. Я поеду с родителями к бабушке с дедушкой. Не могли бы вы послезавтра принести мне вашу тетрадь по английскому? Она мне понадобится, чтобы переписать классную работу.
Я слегка опешил от такого внезапного разговора, но, поскольку Дорр никогда меня не донимал и даже пару раз делал за меня домашку, решил пойти ему навстречу и согласился принести тетрадь послезавтра.
— Хорошо. Спасибо. Простите, что так прошу, но мне нужно сделать домашнюю работу, — сказал он, по-прежнему глядя прямо на меня. — Вот мой адрес. — Он протянул мне записку и ушёл.
Когда он сказал, что ему «нужно сделать домашнюю работу», я уловил в его голосе что-то странное, будто произносил он это не по собственной воле. Казалось, передо мной кто-то, кто лишь притворяется, что ходит в школу.
По дороге домой я достал записку с адресом и снова на неё посмотрел. На ней самым необычным почерком, какой я только видел, совсем не похожим на тот, что у Дорра был в школе и в домашних заданиях, был написан адрес, о котором я никогда не слышал. Ниже — маленькая, от руки нарисованная карта. Благодаря ей я понял, где находится его дом. Я долго рассматривал эту карту, потому что, хоть её явно рисовал ребёнок, она выглядела очень упорядоченно, почти как топографический план.
Как он и сказал, на следующий день, в четверг, его в школе не было, что тут же отметили все учителя. Класс тоже загудел слухами, хотя я всех успокаивал: рано или поздно такое должно было случиться — даже такому зубриле как он хоть раз да пропустить занятие. Когда настала пятница, Дорра всё ещё не было, хотя он говорил, что пропустит только четверг. Я решил пойти по указанному адресу и, как обещал, отнести ему тетрадь.
Первые минуты я бродил вокруг и не понимал, как вообще можно жить в таком месте. Район был весь как на ладони пуст — ни домов, ни многоэтажек. Лишь тут-там фабрики, какие-то небольшие автосервисы и мастерские. Потом я оказался напротив чего-то, похожего на недостроенный дом: квадратный бетонный блок со странной трубой сбоку. Словно грубый детсадовский рисунок домика воплотили в реальности. Даже окна были большими и квадратными, а дверь — плоская, без таблички и номера, с круглой ручкой. Я неуверенно постучал, думая, что, может, его родители просто затеяли ремонт.
Через мгновение дверь открыл сам Дорр. Он выглядел иначе, и это выбило меня из колеи. Должно быть, я и вправду выглядел встревоженным, потому что мальчик посмотрел на меня как-то своеобразно.
— Рад, что вы пришли, — сказал он. — Сегодня я не мог быть в школе. Родители хотят, чтобы я оставался дома. Я болен.
Лицо у него было всё красное и покрыто прыщами. Губы — сухие и растрескавшиеся. С явной тревогой я заметил, что его ноги как-то странно согнуты, будто колени не работают как следует.
— У вас тетрадь? — холодно спросил он.
— Д-да, конечно! — неуверенно ответил я и протянул её.
— Спасибо. Я верну, когда… — он резко осёкся.
Когда он потянулся за тетрадью, из глубины дома донёсся звук — что-то между стуком и скрежетом. Ничего похожего я никогда прежде не слышал. Звук был тихим, и я, наверное, не обратил бы на него внимания, если бы не реакция Дорра. Он, словно испугавшись — а это впервые, когда я увидел в нём такую сильную эмоцию, — резко обернулся и уставился в глубь дома. Я чуть выглянул из-за его плеча и заметил, что весь дом заставлен какими-то странными предметами. Одни — маленькие, другие — большие. Одни формой напоминали стулья, другие — столы. Все они были гладкими, сделанными будто из какого-то пластика, и совершенно чёрными.
«Современный декор?» — подумал я. «Почему я не вижу его родителей?»
И тут я вспомнил о них. Мама, вернувшись как-то с родительского собрания, рассказывала мне о них — после того как отчитала за мои плохие отметки по математике.
Выглядели странно, говорили с забавным акцентом и одевались так, будто никогда не видели других людей.
В ту же секунду, словно откликнувшись на мои мысли, из-за двери появился его отец. Он был ужасно высокий — пожалуй, под два метра, — и посмотрел на меня как на незваного чужака. На его лице застыла такая напряжённая и злобная гримаса, что мне до сих пор трудно поверить: разве обычный человек способен на столь гротескное, преувеличенное выражение?
Заметив моё замешательство, он в одно мгновение принял приветливый вид, словно кто-то переключил режим. Двигался он механически, как робот. Я стоял, смущённо молчал, не зная, что сказать, а он произнёс:
— Вы друг Дорра по школе, да? — говорил он тем же странным тоном и с тем же акцентом, что и Дорр, но гораздо естественнее и менее скованно. — Очень приятно!
— Д-да… — пробормотал я, сбитый с толку.
Тот странный звук из глубины дома стал громче. Отец Дорра на миг метнул взгляд за спину, затем снова уставился на меня своими круглыми глазами.
— Дорр очень болен. Он должен лежать в постели. Мы бы пригласили вас внутрь, но вы можете заразиться.
То, как он произнёс «заразиться», было настолько ненормально, что я чуть в обморок не грохнулся от страха. Это трудно описать. Будто его голосовые связки сразу опустились на несколько тонов ниже и издали густой, низкий булькающий звук, едва похожий на человеческую речь.
Я только кивнул и поспешно попрощался. Не помню толком, что сказал: от стресса вся мысль свелась к одному — поскорее добраться домой. Вернувшись, я сказал маме, что был у Дорра и передал ему тетрадь.
— Видел его отца? — с любопытством спросила она.
— Здоровяк, да? — пошутила она.
— Брось! — отмахнулся я. — Он чокнутый.
— Почему? Ты же знаешь, по внешности людей судить нельзя?
— Дело не во внешности… — ответил я, всё ещё слегка потрясённый.
— Сынок, что-то случилось? Ты бледный!
— Ничего особенного! Просто… он говорит как-то странно. Немного меня напугал.
— Ох! У них у всех какой-то странный акцент, — сказала она. — Не накручивай себя! Ещё и не таких людей увидишь.
В тот вечер я долго ворочался. Всё это не шло из головы, а вид «больного» Дорра и его жутковатого отца навевал странные кошмары. Мне снилась внутренняя часть их дома — голая и забитая теми чёрными пластиковыми, угловатыми вещами. Я видел, как вхожу, прохожу через всю гостиную и подхожу к каким-то дверям. За ними — лестница вниз, в подвал, и на этом сон обрывался.
Дорр исчез вместе с моей тетрадью. Его не было даже на выпускном в конце года. Из разговоров родителей, учителей и детей я понял, что они внезапно съехали. Родители даже не связались с директором; словно испарились. Всё это тревожило меня, и хоть начинались каникулы, и я сдал все предметы, включая ненавистную математику, мне было как-то не по себе.
Прошли несколько лет, и я понемногу забыл о Дорре и его странной семье. Я окончил школу и собирался в университет, когда Мартин, старый школьный друг, с которым мы поддерживали связь, напомнил мне об этом чудаке.
— Помнишь того freak’а? — спросил он, когда мы встретились в городе.
— Боже! — рассмеялся я. — Конечно! Помнишь, я рассказывал, как выглядит его дом? С ума сойти!
— Ха-ха! Помню! Может, он и его родня правда какие-то пришельцы?
С одной стороны, я посмеялся, представив, как отец Дорра снимает человеческую «маску» и показывает истинный облик. Но через мгновение я вспомнил адрес их дома.
— Сгоняем туда? — предложил я. — Внутрь не пойдём, я просто хочу, чтобы ты увидел этот странный дом!
— Поехали! — согласился Мартин. — До пары у меня ещё полно времени.
Мы решительно направились на ту улицу, и, хотя её название я забыл, дорогу помнил отлично. Снова увидел знакомые фабрики и мастерские, а затем — тот самый нелепый дом. Он выглядел заброшенным и запущенным. Дверь была приоткрыта и лишь перетянута лентой, которую уже кто-то сорвал. Вокруг, где раньше росли кусты и молодые деревца, теперь была голая земля и россыпи мусора.
— Неудивительно, что он пустует, — сказал Мартин после паузы. — Кто захочет жить в таком сарае?
Мы медленно подошли к входу. Я поднял клочок сорванной ленты. Она была жёлтой и как-то странно гибкой; ни до, ни после я такой не встречал. Гостиная была полностью пустой и голой. Голые бетонные стены придавали месту зловещий вид. Мне стало казаться, что мы с Мартином и вправду оказались в опасном месте.
— Пошли отсюда! — прошептал я. — Нас кто-нибудь поймает!
— Кто нас поймает? — громко отозвался Мартин. — Успокойся! Это заброшенная развалина! Можно же немного исследовать, ага?
И тут, когда Мартин перевёл взгляд на дверь на противоположной стороне комнаты, сердце у меня ухнуло от ужаса.
— Там должен быть подвал… — простонал я.
— Что? — спросил Мартин. — Откуда ты знаешь?
— Не знаю. Но я не хочу туда идти.
Я соврал. Я не рассказал ему о сне. Не хотел, чтобы он решил, будто я рехнулся. Пока я стоял, приросший к месту от страха, он двинулся вперёд и толкнул дверь — она с чудовищным грохотом рухнула на пол.
— Чёрт! — выругался он. — Они даже не были прикручены!
— Говорю же, пойдём! — взмолился я.
— Спокойно! Хочу посмотреть, что там внизу! Тут сто лет никто не был! Ха-ха. Может, найдём какого-нибудь старого бомжа? — Он рассмеялся и начал спускаться во тьму.
— Видишь что-нибудь? — спросил я.
— Ничего! Найди выключатель!
Пошарив по стене, я наконец нащупал выключатель, и весь подвал залил бледный, холодный свет. Мартин закричал, а у меня словно померк рассудок.
Перед нами лежали на полу три обнажённые фигуры. Две большие и одна маленькая. Это были не человеческие тела, а невероятно реалистичные фигуры, словно из какого-то пластика. Я протирал глаза от изумления, а Мартин тяжело дышал, почти захлёбываясь.
— Что за хрень? — прохрипел он. — Манекены, или что?
— Это они, — выдавил я, не веря. — Это Дорр и его родители.
У них не было половых признаков — крупные, жёсткие, бесполые куклы. Их лица были густо измазаны красно-оранжевой краской. В углу подвала лежали три комплекта одежды, аккуратно сложенные в квадраты. Один комплект я узнал сразу: клетчатая рубашка и брюки на ремне. Рядом лежала моя тетрадь — двенадцать лет её никто не трогал, и она была покрыта толстым слоем пыли.
Мы выскочили наружу и бежали долго, пока не оказались на главной улице. Голова у меня кружилась. Я не понимал, что делать.
— Что это было? — спросил запыхавшийся Мартин.
— Понятия не имею, — ответил я, всё ещё оглушённый. — Это безумие. Нам никто не поверит!
— С чего бы им оставлять там манекены? Чокнутая семейка, мать их…
Прошло несколько дней, за которые мы пытались как-то всё это объяснить. Ну манекены и манекены. Может, отец Дорра был каким-нибудь художником, и это был его проект, что-то в этом роде? А тетрадь? Наверное, съезжали в спешке и забыли — вместе с этой дурацкой инсталляцией. Знаю, звучит по-идиотски, но нам легче было верить в глупости, чем снова сталкиваться с тем, что мы увидели в том подвале. Всё это казалось слишком зловещим, слишком чужим.
«Да, это были манекены и ничего больше», — решили мы.
Месяц спустя, ночью, когда я лежал в постели, меня вдруг охватило странное чувство, будто за мной наблюдают. Я медленно подошёл к окну и, раздвинув шторы, увидел Дорра. Он был теперь взрослым. Я узнал его по стрижке, по лицу и по своей тетради, которую он крепко сжимал в правой руке. Он смотрел на меня, а я — на него, словно в трансе. Он стоял перед моим домом и, казалось, пытался что-то сказать. На его лице застыла та же ненавистная гримаса, какая была у отца, когда тот внезапно показался из-за двери. Я снова услышал тот звук — что-то между стуком и скрежетом. Дорр сделал шаг к окну. Потом второй, третий — медленно приближался, а я стоял, не в силах двинуться, парализованный паникой.
Я проснулся в холодном поту. Это был всего лишь кошмар — тупой, чёртов кошмар. Я облегчённо выдохнул. Принял душ, позавтракал, сел за компьютер. Уже собирался написать ещё страницу своей бакалаврской, как вдруг заметил что-то за окном. Из почтового ящика торчало письмо. Я поднялся, вышел и достал его. Подумав, что наконец пришла книга, которую я заказал из-за границы, без колебаний вскрыл конверт. Внутри старого жёлтого конверта, без марок и адреса, была не книга. Это была моя тетрадь.
Прошло несколько месяцев, и я почти развалился эмоционально. К психиатру я не пошёл: боюсь, меня тут же упекут в психушку. Что я им скажу? Что меня преследует какой-то сверхъестественный псих? Пришелец, демон, чёрт-знает-кто? В таком ступоре я и болтался, пока однажды случайно не столкнулся с тем самым здоровяком, который тогда задирал Дорра в школе, а потом в ужасе ретировался после его слов. Теперь он был взрослым, и я узнал его по шраму на руке. Я решил, что должен поговорить с ним — хотя бы ради собственного спокойствия.
Он узнал меня, хотя друзьями мы в школе не были. Он понял, что я хочу спросить о том, что он услышал тогда от Дорра, от того демона. С явным страхом на лице он ответил:
— Он назвал моё полное имя, мой адрес, дату, когда мы переехали, имя моей мамы, отца, сестры… Он знал мой номер телефона, кличку собаки, пароль от почты. Всё. Он знал всё, и пока говорил со мной, его голос был таким… Не знаю, как объяснить. Будто он перестал быть ребёнком, будто вдруг изменился.
Я смотрел на него, весь сжавшись. Но Дорр не был человеком; мои худшие кошмары подтвердились. Это было нечто, лишь притворявшееся им; его родители — тоже. Они не были людьми.
— И ещё одно… — добавил он. — Когда он всё это выложил, он сказал, что «если я хоть пальцем его трону, он превратится в самое страшное, что я когда-либо увижу». И когда он это произнёс… поверь, я правду говорю… его глаза… — Тут он начал хватать ртом воздух, совсем охваченный паникой. — Его глаза… — продолжил он с трудом. — Они прошили меня насквозь.
Я знаю наверняка — настолько, насколько вообще можно в чём-то быть уверенным, — что Дорр где-то там.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
