Осень. День догорал. Олеся, поджав под себя ноги, сидела на широком подоконнике в гостиной и вглядывалась в остатки солнечного света. Свет мерцал, отражаясь в ее расширенных зрачках. Красные и желтые листья мельтешили за окном. Олеся ощущала это, едва видела траекторию их падения.

На днях ей исполнилось шестнадцать. Мама принесла торт, Олеся задула свечи. Мама как обычно тихо плакала в сторонке, думая, что дочь не замечает — не хотела расстраивать.

***

— Ты утратила Господа, дочка, — говорил отец, потупив взгляд. — Теперь ты расплачиваешься зрением. Зрение уходит, тут ничего не поделать. И Господь покидает твое грешное существование. Ты сама виновата, сама!

Она улыбалась и качала головой.
Отец был разбит. Он сидел у постели начавшей уже слепнуть дочери, гладил ее волосы, ее колени, и говорил... Говорил и говорил. Олеся молчала, смирившись. Ей было пятнадцать. Голос отца был виноватым и раздражал.
— Ну не молчи, дочь, скажи, что ты чувствуешь?
— Мне не больно...
— Как твои глаза? Какие ощущения?
— Пустота, пап. Я устала. Я буду спать.

Через несколько дней отец вышел на балкон покурить. Покурил, а потом вышел в открытое окно. Ничего, казалось, не предвещало. Что-то терзало его, но никто не знал. Мама не понимала. Правоохранительные органы зашли в тупик, дело было закрыто. Олеся продолжала слепнуть.

***
Пошли дни и бессонные ночи. Когда человек мало видит — дни и ночи теряют свою отличительность, свои функции. Свои прелести. Становится все равно. Олесе рассказывала приходившая женщина доктор, что со временем у нее обострится обоняние, осязание, слух... Какая прелесть! Олеся была далеко не глупой девочкой, она прекрасно понимала — тетя доктор вынесла ей вердикт. Медицина откланивалась, погружая девочку в беспощадную темень. Олеся разучилась плакать.

Мама пережила смерть отца. Уж как-то, почти неведомо для дочери. Как-то за кадром. Она не теряла надежду, подбадривала дочку словом, всякими вкусняшками. Иногда пела ей. А потом плакала в другой комнате. Приходили всякие нетрадиционные врачеватели, экстрасенсы, шаманы. Бедная мама шла ва-банк, не жалела ни сил, ни средств. Все впустую. Олеся продолжала терять свет.

— Малышка, у нас гость! — как гром среди ясного неба однажды. Дело было к Рождеству. — Знакомься, это Ратимир!

Мама подошла к креслу, где почти уже совсем ослепшая дочь сидела лицом к окну, ловя последние блики света. Она взяла руку дочери, вложила в горячую чужую ладонь. Легкий разряд электричества пробежал по телу девочки от руки к глазам. На пару секунд она увидела лицо молодого человека. Но темень тут же возвратилась.

— Ратимир целитель из Сербии, он сказал, что поможет тебе. Олесенька, поздоровайся же, милая!

Олеся мелко дрожала. Произнесла что-то и опустила веки. Ратимир, продолжая держать ее ладонь, попросил мать оставить их наедине.

Потом он стал приходить пару раз в неделю. Оставаясь наедине, он давал Олесе увидеть на секунду-две, иногда больше, а потом говорил. Его голос завораживал, он был то мягким, то строгим. То переходил в шепот, то звучал, как будто какой-то звон — до легкой боли в ушах. Иногда он тихо смеялся, иногда наклонялся к самому уху девочки, приводил ее в трепет. Она боялась его, но всегда жалела, что он уходил. Она ждала. Она улыбалась, думая о нем. Она помнила его запах, вспоминала его — тут же покрывалась мурашками. От волнения бросало в жар. А потом он снова приходил.

С какого-то момента, он, не прекращая уже привычный неразборчивый шепот, аккуратно отодвигал ворот ее пижамы, водил пальцем по груди. Раз из раза движения монотонно повторялись. Олеся стала различать. Круг. Круг, а в нем... звезда. Пятиконечная звезда неразрывной линией. Круг и звезда в ней. Перевернутая...
Она ничего не сказала маме. Она была заворожена его присутствием. Однажды, оборвав шепот, он четко произнес:

— Милая, ты готова?
— К чему готова?
— Ты готова узреть?
— Что узреть?
— Результаты нашего труда...
— Да!

Он легким движением прикрыл ей веки, нежно погладил, а затем — резко, до боли надавил на закрытые глаза большими пальцами. Олеся вскрикнула.

— Тсссс... Не торопись, девочка... Медленно открой глаза, очень медленно. — Он взял ее за плечи и развернул лицом против дневного света. Лицом к себе.
Олеся открыла глаза, и тут же рот от восхищения. Она разглядывала знакомые очертания комнаты, его лицо. Все было очень четко, лучше, чем когда-либо вообще. Может ей казалось, но все краски и цвета были ярче. А он был необычайно красив. Он был ее Богом.

— На сегодня все, — едва уловимым движением он провел ладонью по ее глазам, свет померк. Тьма вернулась. — Всего понемногу. Все еще будет...
— Но, Ратимир...
— Теперь спи.

После этого он пропал дней на десять. Не появлялся, не звонил. Олеся ничего маме не рассказывала, просто говорила, что надеется. Что все хорошо, не зря. Что-то внутри головы теперь ей подсказывало, как себя вести. Что и кому говорить.
Сеансы возобновились. Теперь он уже ничего не говорил, просто поглаживал. Его голос был внутри головы. Она его слышала всем своим существом, ощущала вибрации. Приятный холодок шел по телу, когда он рисовал пентаграмму на ее груди. Все чаще он позволял ей видеть, но то и дело отнимал снова и уходил. Однажды голос внутри нее заговорил иначе — значительно строже, с металлом в голосе.

— Ты готова, — сказал он. Она ответила так же внутри себя:
— Я не знаю...
— Ты хочешь видеть?
— Очень — больше всего на свете!
— Ты станешь сосудом для Него?
— Да...

Она почувствовала резкость в прикосновениях Ратимира, какую-то даже жестокость. Он поставил ее на ноги, потом вертел, словно какую-то ветошь швырнул на кровать. Вспыхнуло зрение. Олеся ахнула, почувствовала грубую хватку на своих коленях. Он развел ноги в стороны. Его руки дрожали, поднимались все выше и он проник пальцами в нее... Олеся вскрикнула. Неожиданно Ратимир отпрянул он нее, повалился на пол и захрипел:

— Ты не сосуд... Ты не можешь быть сосудом, грешница!
— Мама, — испуганно закричала Олеся, — мамаааа!
Вбежала мать. Ратимир, извиваясь корчился на полу, скомкав под собой палас. Глаза его безумно вращались. Тело принимало нелепые позы, голова то и дело зычно стукалась о пол.
— Что с ним? — вскрикнула мама.

Ратимир вдруг сел, язык его неестественно вывалился изо рта. Он издал крякающий какой-то звук, щелкнул зубами — язык исчез. Изо рта по подбородку обильно потекла кровь. Парня трясло. Постепенно он приходил в себя.
— Где я? — промямлил он.
— Боже, что это было? — мать была в шоке.
— Мама, я вижу тебя!

Олеся улыбалась.

mormoro2500

http://graduss.com/index.php?todo=show_creo&cid=17003

Обследование вообще ничего не показало, (не считая слегка содранной кожи на руке, которая болела пару дней), и внятного ответа на вопрос "Что это было" так и не было получено.

Кстати, если знаете ответ, то пожалуйста, подскажите, что это могло быть?