0 просмотренных постов скрыто
Ответ на пост «Росомаха»1
Случай на границе
Довелось мне служить в пограничных войсках в самом конце 80-х. Служил я на заставе, на границе Карелии и Финляндии. Шел восьмой месяц службы, а стало быть, был я уже «слоном». Служил со мной на полгода старше призывом (уже «черпаком») мой земляк, сержант Андрей Илиев по кличке Болгарин. В силу землячества взял он надо мной шефство, так что приходилось мне постоянно слушать нудные рассказы о его похождениях в нашем родном городе Саранске. Как ловко он там кадрил девок, пьянствовал и наваливал люлей местным «металлюгам» и «нефарам».
Единственный вид службы и работы, особенно у молодняка — «слонов» — и «духов», как мы, был наряд — обход государственной границы, он же дозор, на вверенном нашей заставе участке около 15 километров. Деды тоже ходили в дозор, но редко, в основном замыкающим. При этом остальные деды мирно существовали в казарме, смотрели телек, резались в «штуку», готовили дембельские кителя и альбомы, мечтательно рассказывали друг другу, кто чем займется на гражданке.
Дозор состоял из трех человек: кинолога с собакой, связиста и замыкающего, он же старший дозора, обычно сержант или дед. Я служил кинологом, и была у меня прикрепленная служебная собака — овчарка по кличке Дик.
И вот в один из обходов границы произошел такой случай. Идем мы по тропе, по своему маршруту. Неожиданно Дик начал лаять, мелкими рывками пытаясь увлечь меня за собой. Я не поддался, резко одернул поводок и дал команду псу умолкнуть. Мы остановились. Болгарин достал бинокль и принялся рыскать глазами по ближайшей местности. А местность, надо отдать должное, просто на загляденье: сосны, березы, осины, ручьи и небольшие речушки с чистой водой…
Через какое то время его взгляд остановился, он снял бинокль с шеи и с довольной ухмылкой школьника-хулигана подозвал жестом меня. Я подошел. Болгарин передал бинокль и показал в ту сторону, куда еще несколько минут назад лаял Дик. Я взял оптику и направил на небольшую опушку в пролеске, куда он показывал, и опешил. На полянке занимались эээ... размножением два диковинных зверя, что-то среднее между медведем и барсуком.
Нужно сознаться, что я никогда не был силен в биологии видов и не понял, что за звери передо мной. Посмотрел на Андрея, а он говорит: «Гляди, слоняра, росомахи сношаются!» Сказал он это, конечно, в более грубой, но оттого не менее понятной форме.
После чего скинул легким движением руки с плеча автомат, передернул затвор, прицелился и пустил одиночный выстрел в сторону зверей, охваченных страстью.
Стрелок он, надо сказать, был отменный, и с единственного патрона попал самцу прямо в шею. Тварь мучилась недолго. Когда мы подошли, а до «мишени» расстояние было не более 100 метров, он уже издавал предсмертные звуки. Дик снова стал лаять, но я его к зверю не подпустил — слишком велика вероятность подхватить чумку, бешенство или еще какую болезнь, которыми лесные твари сами не болеют, но часто являются их носителями.
Самка довольно оперативно смылась в кусты, да и, судя по всему, у Болгарина тратить второй патрон, за который придется потом отчитываться, желания не было. Он достал «зачулкованный» им на стрельбах патрон и вставил его в магазин.
Потом он довольно осмотрел жертву, но трогать ее не стал. А на недоуменный вопрос, который я хотел задать, но не посмел, словно прочитав мои мысли, ответил: «Потому что не фиг устраивать тут всякие безобразия!» На него, впечатлительного, мол, это плохо влияет.
И мы спешно зашагали вперед. Вероятность того, что выстрел слышал кто-то на заставе, равнялась нулю, но в казарме нас уже ждал горячий ужин и вечерний телевизор.
По пути я, конечно, обдумывал все произошедшее, но упрекнуть Болгарина в аморальном поступке не решился. Жалко было зверя, но что поделать, если солдату грустно...
Шли дни, неделя сменяла другую. После злополучного убийства минуло уже десять месяцев. Болгарин стал дедом, реже ходил в наряд. С садистским удовольствием он каждое утро пробивал «лося» свежеприбывшим духам и спрашивал у них, сколько ему осталось до дембеля.
70, 45, 30, 20 дней... Время тянулось медленно, но Болгарин уже предвкушал будущее: скорую дорогу домой, море алкоголя, любимый мотоцикл и грудастых податливых девок из окрестных колхозов, приехавших в Саранск осваивать профессию швеи-мотористки. А также радостное будущее без ранних подъемов в 6:00 утра, без чертовой сечки и бикуса, без пьяного замполита, страдавшего от «афганского синдрома», который постоянно мучил нас по ночам, объявляя построения, и изнурял физическими нагрузками — прокачиванием.
И вот за три дня до дембеля, по старой погранцовской традиции (а традиции и неуставные обряды советской армии тогда еще свято соблюдались, с попустительства замполитов и командиров), наш дембель Болгарин пошел в свой последний дозор.
Было раннее майское утро, казалось, все живое молчит в обычно шумном лесу. И только ветер чуть сильнее обычного заставлял шелестеть листву.
Мы прошли уже почти половину маршрута, миновав пролесок, на котором когда-то тлели останки несостоявшегося отца — самца росомахи, пока их окончательно не обглодали и не растащили местные хищники и падальщики, оставив лишь череп да несколько костей.
Болгарин вопреки уставу шел не последним, а вторым, напялив по дембельской традиции кепку на самый затылок и куря сигарету марки «Опал». В это утро, как, впрочем, и в большинстве случаев, мы нарушили устав и шли не на необходимом расстоянии в 30-50 метров, а всего в 5-7 метрах, чтобы слышать друг друга при разговоре. Сзади, примерно в 20 метрах от нас, шел связист, моего призыва.
Мы обсуждали уже не помню что, какую-то ерунду, как вдруг я услышал звук падения. Обернулся. Передо мной лежало тело Болгарина, но без головы. Голова валялась рядом, в метре от него, а чуть правее стояла росомаха и смотрела прямо мне в глаза…
Это продолжалось всего мгновение. Зверь повернулся в сторону кустов и дал деру. Мне же еще понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя. На удивление, Дик не только не залаял, но не издал звука вообще, спрятался за меня, прижав уши.
Я бросил поводок, скинул автомат и выпустил весь рожок в сторону убежавшего зверя. Как потом выяснило следствие, ни одна пуля его даже не задела. Подбежал ошалевший связист и начал орать, что он все видел...
Видел, как нечто бросилось с дерева, под которым проходил сержант, и одним движением лапы, как капустный кочан от кочерыжки, отделило голову Болгарина от шеи, после чего он еще по инерции сделал один шаг и рухнул.
Я нагнулся к голове Болгарина. Глаза его были открыты и выражали они нечеловеческий ужас. Я запомнил их на всю жизнь.
Тело сержанта сначала увезли в комендатуру, а потом, через четыре дня, в запечатанном цинковом гробу отправили из части домой в сопровождении вечно пьяного старшины и двух «слонов».
Командиры и военные следователи, конечно, сначала не поверили в нашу историю. Нас заставили сдать анализы мочи на наркотики. Меня и связиста долго допрашивали.
Следствие привлекало местных егерей и охотников. Из их рассказов следовало, что росомаха — зверь очень умный и осторожный. Не каждому охотнику доводилось его видеть. А еще у нее уникальный нюх, по нему она и могла запомнить своего обидчика, а потом выследить.
Опять же как показало следствие, судя по когтям, шерсти и помету на дереве, росомаха много раз приходила на это место в ожидании своей жертвы.
Дело закрыли через три месяца. Официальная версия — несчастный случай, сержанту оторвал голову медведь. Остаток службы я провел в подразделении, ходя в наряд то по столовой, то занимаясь с собаками.
С тех пор минуло уже 18 лет. В лес я иногда хожу по грибы и часто озираюсь по сторонам. Мне все еще кажется, что эта чертова росомаха прячется где-то поблизости.
Евгений Белослудцев, ДМБ-1989.
Показать полностью
Крапива против целлюлита, или борьба за красоту, которая довела до скорой помощи (трагикомедия)
Баня — это хорошее изобретение человека. Отличное, я бы даже сказал. Да чего там — передовое вселенское достижение, ни много ни мало. Ведь, кроме того, что пользу здоровью приносит, так еще и является источником бесконечных историй из серии «как в баню на вызов скорая помощь приезжала». Многие из них можно смело вносить в анналы (не путать с аналами). Вот «одна из тех историй, о которых люди спорят»:
Вызов. «Сад «Ветеран-2», участок 176. Женщина, 42 года, ожог крапивой, задыхается», — лаконично значилось в вызовном «квитке».
Задыхается — значит, отёк Квинке, судя по всему. Вряд ли от обиды задыхается человек, что крапивой обожглась. Надо поторапливаться. Правда, особо там не поторопишься — дорога на подъезде к саду скальная, разбитая.
Но ничего, доехали достаточно быстро. Пока прыгали «по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам», я строил в голове предположения — как же случилась у «вызыванки» встреча с «зелёной стражей природного порядка». Просто прошла по дорожке и крапиву ногой задела? Ужель от такого небольшого ужаливания целый «Квинке»?
Но реальность превзошла все ожидания.Нас встретил мужчина в растянутой майке и озадаченным лицом. Не паникует, значит, «пациент скорее жив, чем мёртв», — уже хорошо.
— Туда... — он махнул рукой в сторону дома, приглашая нас за собой.
В доме на диване лежала искомая «виновница торжества» 42-летнего возраста и дородной рубенсовской наружности-окружности. Лицо красное («Выхожу из бани — рожа красная...» — сразу вспоминается), глаза слезятся, сама тяжело дышит. Открытые ноги были похожи на два переваренных сардельки, тоже красные и в волдырях. В волдырях были руки, живот, спина... В общем, предварительный диагноз — «волдырь всея пациентки».
— Чем это вы так... — задаю я риторический вопрос, не с тем, чтобы выяснить известный факт, а чтоб посмотреть, как пациент реагирует-разговаривает.
— Крапивой, чем же ещё! — простонала она.Оказалось, всему виной — извечная борьба женщин с лишним весом.
Дело было так:
Муж растопил баню. Наша дама, окромя «помойки», решила заодно провести небольшой сеанс «похудательной терапии». Нарвала за огородом пышный букет ядрёной крапивы и, ничтоже сумняшеся, связала из него банный веник, дабы воздействовать им на бренное тело своё, «измученное целлюлитом».
— Ну вы хоть в кипятке-то его обварили? — с надеждой вопрошаю я.
— Конечно... — вздыхает та. — ...нет.
— Нет??
Оказалось, женщина не хотела, чтоб «целебные» крапивные иголки изничтожились в горячей воде, поэтому решила оставить всё как есть, для максимального лечебного эффекта. Ведь чем больнее будет, тем лучше жир «разгонится», подумала она. (Так думают, кстати, многие борцы (борячки?) с лишним весом). Вот что интернет неживотворящий с людями делает...
В общем, скрепя сердце и скрипя зубами, забралась наша "покорительница вершин" на самую вершину — верхнюю полку, где пожарче. Запела наверняка песню Юрия Антонова «А я люблю-у-у-у свои места родные-е-е! Свои родные милые места!». И от души отхлестала веником все свои родные выпуклые места, уделив особое внимание «филейным» частям.
«Ничего», — размышляла она, «потом смою это всё с себя родниковою водою, и легче станет. Ведь это всё природа, а природа — целебна по умолчанию».
В конце «процедуры» облилась горячей водой... Но стало только хуже. Тело зажгло совсем невыносимо, и пришлось ретироваться домой. Дома присоединилась одышка. Муж, пытаясь облегчить страдания дражайшей, намазал её... подсолнечным маслом (ну, ожоги ж). Что крайне недопустимо, — перекрывается кислород к кожным покровам, нет газообмена, процесс усугубляется.Дело, конечно, было плохо. Но и не совсем "ужас-ужас". Стандарты лечения нам известны. Набрали дексаметазона побольше, супрастина. Дали кислород через маску.
Пока напарник вводил лекарство, беспокойный муж кружил рядом и беспокоился:
— Что, Наташ, сильно жжёт?
— Как будто... милльон... муравьёв... — еле отвечала та..
— Ну ничего, ничего, сейчас врачи помогут...
Через 20 минут волдыри действительно стали опадать, кожа порозовела, а дыхание облегчилось. Кризис миновал. Уря!
Перед отъездом дали несколько советов: Смыть с себя масло, снова вернувшись в баню (если что, не поддаваться соблазну вновь воспользоваться крапивным веником!!!). Помазать кожу какой-нибудь противоаллергической мазью (не майонезом/сметаной/мёдом). В следующий раз использовать обычный берёзовый (дубовый, пихтовый) веник. Ну её нафиг крапиву эту, от греха подальше.
На прощание, возле калитки, муж вновь отличился:
— Ну хоть целлюлит-то у неё ушёл хоть немного? — тихонько поинтересовался он у меня, пока супруга не слышала (кто о чём, а «вшивый» о бане).
Я в ответ лишь пожал плечами. Измерений до/после не проводил — не знаю.
Но хочется верить, что хоть немного, но таки да. Ведь столько страданий бедная женщина пережила "ради красоты". Неужели не заслужила? 😅
ВСЕМ ЗДОРОВЬЯ! 💖
P.S. Хейтеры вновь скажут «нейросеть писала!», но я ж не для хейтеров пишу, а для своего читателя. А мой читатель, который давно знает меня в телеграм-канале Истории Чумового доктора и Дзене Истории Чумового доктора, прекрасно знает, что всё рассказанное здесь — не придумки, взято из рабочей практики, и написано единолично мною без всяких «сетей». А все остальные — утоните в своей желчи! 😊
Показать полностью
Из тайги в город
- Как я стал городским жителем? О, это интересная история, - рассмеялся дед Шемякин...
Багряным золотом отгорала первая послевоенная осень. Хлеб нам выдавали по карточкам. Над эвенкийской тайгой кружили «юнкерсы». Тяжело гудя, они плавно садились на временный аэродром между Маловском и Малым Амалатом. Вместе со всеми я бежал к складам, закрытым зелёным военным брезентом. Склады стояли прямо на поле. Вокруг обитало много куликов, и люди называли аэродром – Куликово поле.
Весёлые русские парни на трофейных «юнкерсах» доставляли нам, жителям северных районов, муку. Оживлённо переговариваясь, мы разгружали тяжёлые белые мешки и долго потом ходили белыми привидениями.
Мне шёл шестнадцатый год. Война закончилась. Отца арестовали зимой 1937 года, с тех пор мы ничего не слышали и не знали о нём. Демобилизовался из армии мой старший брат. Было решено, что всем нам пора возвращаться в город. Брат уехал первым, искать жильё и работу. Мы вот-вот должны были выехать за ним. А сердце мое щемило!
В последний раз я ушел на промысел в тайгу и выходил оттуда на три дня раньше. Кончились охотничьи припасы. Лайка моя убежала далеко вперёд, потом, радостно подвзвизгивая, вернулась ко мне. Значит, мама знает, что я уже где-то близко.
Вместе с клубами морозного пара я вошел в избу и остановился изумлённый. При тусклом свете керосиновой лампы на меня с любопытством смотрели незнакомые ребятишки. Мой младший брат Гошка стоял рядом с ними и тоже глазел на меня.
Мама радостно кинулась ко мне и, помогая снять со спину понягу, шёпотом сказала:
- У них мать померла от желтухи, сегодня похоронили. А маленьких я решила забрать к себе. Я уже перекупала их, одежонку нашу на них подогнала… Отец у них ещё из армии не пришёл. Из Багдаринского военкомата передавали, что он жив…
- Они Шайдулы Гарифулина дети? – спросил я тоже шёпотом, поворачиваясь к маме.
Вихрастые, маленькие Миша и Зина Гарифулины уже вовсю играли с нашим неугомонным Гошкой.
Наутро я отправился в заготконтору Багдарина. Сдал пушнину, часть отоварил ситцем. Надо было приодеть Мишу и Зину.
А над тайгой продолжали кружить «юнкерсы», на Куликово поле спешили к складам люди. Новости гуляли прямо ужасающие.
В Багдарине заготовитель, ездивший по дальним деревням и заимкам, рассказал мне страшную историю. В низовьях Амалата бандиты убили трёх охотников – двух братьев и их отца. Подъезжая к зимовью, заготовитель заметил, что после выпавшего снега, зимовье никто не навещал. Дверь была крепко подпёрта колом. Удивившись, заготовитель заглянул в маленькое оконце и тут же в ужасе отпрянул назад. Озверевшие собаки догрызали в зимовье трупы людей! Бандиты закрыли промысловых собак вместе с убитыми… Трясясь от страха, заготовитель запрыгнул в кошевку и помчался в район.
- Господи, что творится! – ахнули мама и, перекрестившись, добавила: - Ты шастаешь днями и ночами по тайге.
- Волков бояться – в лес не ходить! – бодро ответил я…
Брат нам писал, что после Нового года, как только будет жильё, он приедет за нами, да и машины тогда пойдут зимниками.
Детей Гарифулиных директор увёз в Багдаринский интернат. Жизнь была голодная и суровая. Женщины ходили в юбках из мешковины. Семьи, оставшиеся без кормильцев, голодали. Директор совхоза уговаривал людей потерпеть немного до лучшей поры. А где эта пора?
А «юнкерсы» гудели над тайгой всё реже и реже.
Однажды, ещё до рассвета, мама ушла на ферму. Я починял свои охотничьи принадлежности. Сумерки только начинали рассеиваться. Вдруг в избу быстро вбежала взволнованная мама.
- Колька, бери ружьё, дуй на ферму. Там в силосную яму попал какой-то зверь…
На ферме у силосной ямы, вооруженные вилами и лопатами, галдели и топтались скотник и доярки. В яме, прижавшись к бревенчатой стене, тряслась от страха дикая коза.
- Люди! – рассмеялся я, - вы сейчас похожи на первобытных дикарей, которых рисуют в книгах.
Пятнадцатилетний, я был полон уверенности, силы и правоты.
- Ты нам сказки не рассказывай! – закричали женщины. – Давай, стреляй, хоть мяса досыта наедимся. Что же ты стоишь? Шастаешь по тайге, стреляешь, а тут медлишь!
- В тайге я со зверем на равных, - медленно заговорил я, вдруг потеряв всю свою уверенность, - там кто кого перехитрит, а здесь животина в беде. От волка, поди, бедолага убегала, а попала к людям. Мы же сейчас для неё страшнее любого волка! У неё в брюхе не меньше двух инжиганчиков-козлят…
Я вздохнул и отвернулся. Стало тихо. Вдруг зазвенели вилы и лопаты. Женщины побросали своё оружие. Подобревшие, мы спустили в яму трап, который валялся тут же. Бедная коза недоумённо уставилась на появившуюся перед ней дорогу.
- Отойдите все! – крикнул я, и коза стремительно вылетев из ямы, высокими прыжками помчалась в сумеречный лес. Белые пятна на миг мелькнули и исчезли за деревьями.
Весело переговариваясь, женщины двинулись на ферму, а я – на Куликово поле, разгружать и загружать «юнкерсы»…
Декабрь заканчивался, мы готовились в дорогу. Перед самым отъездом к нам неожиданно ввалился солдат, в ушанке, валенках, полушубке. Настоящий часовой на забайкальском морозе! «Гарифулин, отец Миши и Зины» - радостно мелькнуло у меня в голове.
- Шайдула? – недоверчиво спросила мама.
- Спасибо тебе, Васса, за ребятишек! – вместо ответа, волнуясь и с акцентом, сказал солдат. Мама радостно рассмеялась: - Шайдула!
Пришлось нам вместе с ним ехать в Багдарин. Гарифулин переживал, что дети не узнают его… Узнали…
А через несколько дней за нами приехала машина. Мы погрузили вещи, а я всё искал свою лайку. Она будто почувствовала, что мы уезжаем и куда-то исчезла… Машина взревела, сильнейший мороз вдруг заклубился дымом и паром, мы тронулись в путь. В город! Лайки не были… Деревня исчезла за деревьями и сугробами….
Через месяц я получил письмо из Багдарина. Сестра писала, что моя лайка после нашего отъезда заскучала, перестала есть, а потом и вовсе пропала. Сердце моё сжалось от тоски и боли! Вокруг меня был город…
Совсем ошалевший, я толкался среди незнакомых людей. Побывал на барахолке. Такого скопища народа я никогда не видел! Люди собирались, как рыбы в ямах таёжных рек на зимовку. Барахолка кипела, иногда взрывалась возмущенными криками и воплями.
- Держи его, держи!
- Укра-а-али!
«На то и щука в омуте, чтобы карась не дремал!» - думал я, прислушиваясь к шуму. Безногий фронтовик играл на гармошке, старуха просила подяние…
Я купил новую телогрейку и решил сходить в кинотеатр «Пионер». В беличьей шапке, эвенкийских расшитых камусах, я вошел в ослепительное фойе и замер… Народу было много, но на меня смотрел мой земляк, охотник, таёжный житель. Тоже в беличьей шапке и эвенкийских камусах. Откуда? Как сюда попал? Значит, не я один из тайги прибыл. Улыбаясь, я стал подходить к нему. Он тоже двинулся навстречу мне и тоже улыбался. Вдруг я больно ударился носом в зеркальную колонну!
- Что, Витим-тайга!? На себя любуешься!? – весело и подбадривающе спросил пожилой мужчина, рассматривая меня с головы до ног…
Так я знакомился с городом. Побывал во всех кинотеатрах. Однажды воры украли у меня часы «Павел Буре», но они же и продали мне их обратно за три билета на вечерний сеанс кино…
Всё здесь для меня было чужим. В тайге свои законы, а здесь – свои! Там мы даже замков не знали, а тут…
Пришло время, и я стал искать работу. Объявления пестрели повсюду. «Требуются… требуются… требуются…» Наконец я выбрал одно: «Требуются рабочие всех специальностей и ученики электриков, одинокие обеспечиваются общежитием, есть вечерняя школа». Я пришёл по объявлению прямо на территорию завода. Здесь меня всё устраивало.
Это был Читинский машиностроительный завод.
Я приехал из тайги в город и устраивался на работу всего один раз. Оттуда же и ушёл на пенсию.
Показать полностью
Росомаха1
- А росомаху встречали? - спросил я деда Шемякина. И он рассказал.
Таёжные жители и охотники не любят росомаху, считают, что она пакостит. Но всякий зверь добывают себе пропитание на свой манер. Хотя я тоже пострадал от проделок росомахи, но считаю, что этот хитрый зверь, величиной с охотничью собаку, достоин всяческого уважения.
Невидимая и неуловимая росомаха живёт в тайге и вытворяет такие выкрутасы, которые приводят охотников и жителей в ярость. Но увидеть и поймать её очень и очень трудно…
Дважды росомаха набредала на мои угодья, и я не мог её застрелить. Она кружила около моего зимовья, ходила за мной и уносила попавших в петлю и капканы зайцев и других зверьков. Я пытался выслеживать её, ставить всякие приспособления и капканы, но всё было бесполезно.
Старые охотники посмеивались и говорили, что мой убыток ещё небольшой. А вот раньше, когда добывали и заготавливали много дичи, охотники делали сайбы – хранилища мяса на деревьях для того, чтобы сохранить и вывезти добычу по снегу.
Росомаха всегда была для охотников сущим бедствием. Если она выслеживала или вынюхивала такую сайбу, то уже не уходила с этого места. Она грызла дерево день и ночь, пока сайба вся не доставалась ей. Потом она растаскивала мясо по тайге и прятала по своим укромным местам.
У росомахи сильные и острые когти, крупные зубы, иногда она может взять и большого зверя. И не всякая собака может одолеть росомаху. Когда этого неуловимого зверя преследуют собаки или другие враги, она выпускает клубы густого зловония, после чего преследователи отступают…
Много раз я видел следы росомахи, похожие на следы маленького медведя. Поначалу я их даже путал, но дело было всегда зимой, а зимой медведь, как известно, спит. Тогда кто? Ясно – росомаха.
Была у меня в тайге надёжная землянка. Решив поохотиться, я завёз туда продукты, боеприпасы и снаряжение. Целый день проохотившись в тайге, я возвращался поздно вечером. И вот однажды я застал полный погром!
Дверь была нахально распахнута настежь, мешочки разорваны, крупы и макароны рассыпаны. Росомаха пакостила с размахом: банки рыбных консервов, тушенки, сгущенки – всё было изжевано, искорежено, капканы и ловушки раскиданы. Попробовала росомаха и пачку патронов, но, видимо, они ей не понравились. Смятые патроны валялись повсюду.
Молча я разглядывал эту неразбериху и мысленно представлял, как тут хозяйничала неуловимая и хитрая росомаха. А как её поймаешь и выследишь?
Показать полностью
В пади Лапочкина
- А вот ещё один интересный случай, - начал дед Шемякин.
В пади Лапочкина, что совсем рядом с Читой, растут высокие сосны, упоительно пахнет смолой и хвоей. Слышен звон подойников, весёлые голоса доярок. Солнце стоит высоко и знойно золотится. В долине пасутся коровы, а тайга плывёт в синем мареве…
Вечером молодой пастух пригнал стадо.
- Куда девался пёстрый бычок? – сетовал он, пересчитывая коров и молодняк. Он кликнул доярок и мужиков, но сумерки прожорливо накрывали падь, и поиски решили отложили до утра.
Коровы мычали и вели себя беспокойно. Я чувствовал, что здесь что-то неладно, и утром отправился вместе с пастухами. Бывалый охотник, я зорко оглядывал местность и шёл не спеша. Неожиданно на закрайке леса я увидел бугрившуюся пёструю тушу, рядом с ней крутился жирный зверёк. Я побежал к туше наперерез, отсекая зверька от спасительного леса.
Заметив меня, зверёк бросился в сторону, но бежал он медленно, видимо, обожрался мяса. Настиг я его быстро. Был он не очень большим, но резвым и ловким. Ружьё я оставил дома, в руках даже палки не было. А взять зверька голыми руками – на дурака рассказ. Дело было безнадёжное. Зверёк резко разворачивался и, оскалившись, бесстрашно набрасывался на меня. Я отступил, и он, похрюкивая, скрылся в лесу.
Разочарованный, я вернулся к туше и остановился поражённый! Бычок был весь изодран и изъеден, потрохов не было. Даже не верилось, что такой маленький зверёк может съесть так много. Наверное, бычка задрали волки, а зверёк набрёл на тушу потом… Подошли пастухи.
- Барсук съел быка! – уверенно сказал самый старый из них. – Он на него лежачего напал, ночью, тащился вместе с ним до тех пор, пока не изодрал. Барсук – это такой паскудник!
Пастух, видимо, имел какой-то давний счёт на барсука. Ночью он взял ружьё и ушёл к туше, а утром пришёл с застреленным барсуком. Так я впервые увидел барсука, который обитает в степном и лесостепном Забайкалье. На севере он не живёт, потому я не встречал его в детстве…
Однажды я охотился на уток вдоль реки Монгой за Яблоневым хребтом. Ездил на мотоцикле и затаборился в лиственничном колке у самой реки. Вечером подъехали на машине два охотника-туриста, остановились недалеко от меня, поставили красивую палатку. Культурно отдыхали. На вечернюю зорьку мы пошли вместе. Настреляли довольно много уток.
Рано утром я завтракал у костра и любовался природой. Неожиданно ко мне подошли мои соседи. Один из них недовольно сказал:
- Кто-то из-под нашей машины уток утащил. Не видели?
Ничего себе! Я насторожился. Кто бы это мог быть? Но никакого шума я ночью не слышал. Мужики отправились на утреннюю зорьку, а я остался и, решив выследить вора, стал изучать окрестность.
Недалеко от машины, в густых кустарниках, я обнаружил разноцветные перья и недоеденную голову утки. Присмотревшись, увидел следы барсука.
Вернулись мои соседи, я повёл их в кустарники.
- Вот проказник! – изумлялись они и виновато отводили от меня глаза.
Что делать? Я привязал к ногам битых уток по пустой консервной банке и оставил под машиной. Соседи мои повеселели. А ночью они услышали звон банок и выстрел. Так я застрелил воришку-барсука…
Была ещё одна встреча. Как-то охотился на реке Конда в Бурятии Стрелял уток, ловил рыбу. Однажды пришёл с охоты и начал готовить завтрак. Вдруг послышались людские голоса и визг собак. Вскоре из леса выехали два охотника на лошадях, а вслед за ними выбежали два крупных охотничьих пса. Хвосты у них были опущены, как будто после большой собачьей драки. В одном из охотников я узнал старого знакомого – Козулина.
- Коля, ты посмотри на собак! Какая теперь охота? Только рёв начался, а собаки уже никуда не годные! – взволнованно начал рассказывать Козулин, спешиваясь около костра.
Морды собак были расцарапаны и в крови. Они поскуливали и виновато смотрели на хозяев.
- На барсука напали! – тоже огорчённо сказал второй, совсем молодой, охотник, привязывая лошадь к стволу дерева.
Оказывается, неопытный пёс, которого в первый раз взяли на изюбриный рёв, нашёл большую нору и вытащил оттуда полусонного барсука. Но барсук быстро очнулся и стал храбро защищаться. Он злобно кусал собак, переворачивался на спину и разрывал собачьи морды острыми когтями.
- Ты бы видел, Коля, что творилось! – уже смеясь, рассказывал Козулин. – Собаки-то не могли взять барсука, мы спрыгнули с коней и давай охаживать паскудника палкой, конечно, и собаке досталось… Какая теперь охота, пропал сезон, надо собак лечить. Хорошо, что глаза у них ещё целые, а ведь барсук мог бы и глаза им повырывать.
Умные собаки стояли в стороне и зализывали друг другу раны.
Тем временем молодой охотник отвязал от своего седла торок и, вытащив оттуда барсука, бросил на землю. Это был жирный и крупный самец. Две красивые полосы тянулись по обе стороны головы, нос был длинный и хищный. Я внимательно рассматривал его крепкие зубы и мощные когти на всех четырёх лапах.
- Да, такого просто так не возьмешь, - сказал я и пригласил огорчённых охотников чаевать.
Показать полностью
Арабка
- Расскажу тебе о том, как я коней начинал учить. Подростком ещё был, - разговорился однажды дед Шемякин. - Время было военное, трудное.
Разномастный табун кормился в долине, окружённой таёжными хребтами. Недалеко была стоянка табунщика Бадмы. Смуглый и мускулистый, он ловко икрючил диких коней. Мы с Баиркой, сыном табунщика, бежали по высоким травам и, раскрыв рты, восхищённо смотрели, как бьётся в петле заикрюченная лошадь.
На западе шла война, коней готовили для фронта и тыловых работ. Сильные мужики кричали хриплыми голосами, набрасывали на шею коня верёвку, подтягивали ближе к себе и, навалившись скопом, надевали на него узду с железными удилами.
- Баирка! – весело звал Бадма сына.
Проворный Баирка быстро запрыгивал на вздрагивающего от гнева коня, мужики отпускали верёвки, и конь, дико заржав, взмывал свечкой и бешено уносился вдаль, пытаясь сбросить седока. Баирку мотало во все стороны, конь закусывал удила и мчался вперёд, то останавливался как вкопанный, то высоко подпрыгивал, то падал на землю, пена хлопьями летела с его морды. Набегавшись и набрыкавшись до мыльного пота, конь начинал повиноваться маленькому Баирке.
Потом на спину опечаленного и измученного коня взваливали раздвоенный мешок с песком и долго водили на поводу. На этом заканчивалось посвящение коня в рабство. Усмиренного, его отдавали в воинскую часть, в колхозы и совхозы.
Однажды на стоянку табунщика пригнали необычный косяк: там были кони разных пород и всяких мастей. Можно было увидеть рослого дончака, тяжеловоза-битюга, густошёрстую якутскую лошадь и выносливую монголку. Бадма важно объезжал на своём гнедом косяк, мужики рассматривали коней. Вдруг один из них показал на грациозную вороную лошадь с тонкими белыми до колен ногами и восторженно воскликнул:
- Арабка!
Проснулась ли в какой-нибудь кобылице дремавшая кровь арабских лошадей, или жеребец был из знойных пустынь, только выделялась пригнанная Арабка из всего табуна ещё невиданной нами лошадиной красотой. Всё было правильно и грациозно в Арабке – и выгнутая мускулистая шея с мягкой гривой, и тонко очерченный стан, и круто выгнутый круп, и мощная грудь, атласно отсвечивающая на солнце. Маленькая яркая звёздочка белела на лбу Арабки. Она вольно расхаживала в табуне и никого не подпускала к себе.
Тщетно Бадма пытался заикрючить Арабку. Мы с Баиркой издали рассматривали её и вздыхали. Мы мечтали, что будем лучшими объездчиками и лихими наездниками. Теперь Арабка тоже стала нашей мечтой!
- Только настоящий джыгыт может её объездить! – доверительно сообщил мне Баирка, подтягивая рваные портки и шмыгая носом. Я печально сознавал, что мы с Баиркой, два подростка голодного посёлка, далеко не «джыгыты».
Ночами нам снилась Арабка, несущаяся по зелёной долине, ветер развевал её хвост и гриву! Однажды прошёл слух, что Бадма всё-таки заикрючил Арабку, но она сразу сбросила лучшего объездчика совхоза Цыремпила. Потом говорили, что табунщики много раз пытались объездить Арабку, но всё было напрасно…
- Сегодня снова будут икрючить Арабку! – взволнованно сообщил Баирка, и я поспешил на стоянку табунщика.
Пойманная Арабка хрипела и страшно билась в петле. Мужики накинули на её атласную шею крепкую волосяную верёвку и подтягивали к себе. В бешеных глазах Арабки полыхал огонь, взмыленная, она яростно сражалась с разъярёнными мужиками. Клубы пыли и комья земли взлетали из-под копыт лошади.
Мы с Баиркой суетились вокруг мужиков и бившейся Арабки.
- Узду! – крикнул рассвирепевший и мощный Цыремпил.
Звякнула узда. Грациозная голова Арабки были почти прижата к земле. Мужики мёртво вцепились в Арабку и одели узду.
- Ну, кто? – спросил с коня Бадма. – Лёгкий нужен.
Баирка толкнул меня:
- Попробуй, Колька, ты же джыгыт!
Я решительно подтянул портки и шагнул вперёд.
Мужики помогли мне запрыгнуть на вздрагивающую спину Арабки, дали мне поводья и… разом опустили верёвки! Синева неба и зелёное марево разом обрушились на меня: Арабка свечкой взмыла вверх и, ополоумевшая вихрем понеслась в долину.
Мёртво вцепившись пальцами в гриву, я крепко сжимал ногами бока обезумевшей от ужаса Арабки. Ветер засвистел в ушах, вихрем замелькали стога сена, лиственничные колки, рощицы берёз и осин. Арабка закусила удила и мчалась, круто выгнув шею к мелькавшей траве.
Вдруг она резко остановилась, я удержался, но Арабка тут же стала метаться из стороны в сторону, козлить и взбрыкивать задними ногами, высоко поднимая круп. Потом чёрным вихрем закружилась на одном месте. Она была вся в мыле и пене, теперь в ней бушевала ярость. Но во всех её выкрутасах была еще непонятная мне игра.
Рубашка на мне взмокла, нечесаные волосы прилипали ко лбу, перед глазами мерцали радужные круги и пятна. Но сердце моё ликовало – я удержался, удержался!
Вдруг Арабка резко опустила удила, я изо всех сил натянул поводья и сумел развернуть её в обратную сторону. От боли Арабка взмыла вверх, но я сидел крепко. Потом она помчалась в сторону загона, несколько раз я чуть не слетел на землю, но теперь уже крепко держал поводья, и чувствовал, что управляю лошадью.
Загон становился всё ближе и ближе, замелькали изгороди, бегающие силуэты людей. Они размахивали руками и что-то кричали. Крепко сжав зубы, я стал натягивать всем телом поводья, каждая жилка кричала во мне – останови Арабку! Сердце моё продолжало ликовать и петь…
И вот Арабка снова взмыла свечкой вверх и, внезапно остановившись у загона, вдруг резко повалилась набок. Я бросил поводья и инстинктивно отпрыгнул в сторону, кубарем перевернулся по навозной земле и вскочил на ноги. Арабка резво, почти одновременно с моим подъёмом, тоже вскочила и стремительно лягнула. И хотя я успел отпрянуть, жгучая молния полыхнула у меня перед глазами, и я провалился во мглу…
Очнулся я от боли, меня пытались поднять мужики. В голове пылал адский огонь, я повёл в сторону мутными глазами: далеко-далеко уносилась в долину вольная Арабка. Она поиграла и освободилась от меня!
- Жив, он жив? – взволнованно спрашивал Бадма.
- Жив! Чуток достала. Повезло мальчишке! – радостно крикнул Цыремпил, поддерживая меня под мышки.
Но я сам встал на ноги, подошёл к Баирке и, выплюнув на ладонь несколько зубов с густой кровью, прошамкал, постанывая от мучительной боли:
- Арабку может объездить только настоящий джигит…
- Ты настоящий джыгыт, Колька! – крикнул Баирка, восторженно смотря на моё распухшее и окровавленное лицо.
Показать полностью
Утка-княгиня
Пришло время, и я стал добывать на пропитание уток. На севере охота – не отдых и не развлечение. Там охотник всегда – добытчик и кормилец… Уток же на севере много. Баунтовский край Бурятии весь в озёрах и реках!
Мои старшие братья воевали на фронтах. Охотничьих припасов было мало, и я берёг их. Заряжать патроны научил меня весёлый и словоохотливый дед Егор. Он был деревенским бондарем, делал бочки, колеса. В молодые годы дед Егор прославился как удачливый охотник и теперь, сидя на завалинке избы, подолгу рассказывал мне об утках. Он знал великое множество пород и названий.
- А весной какие они красавцы! – мечтательно восклицал он, и в глазах его загорался огонёк. – Особенно селезни… Утку, Колька, надо уметь бить влёт. Эх, где мои годы, а то варил бы я сейчас жирную крякву!
Шёл сорок третий год. Время было голодное. Бить летящую утку я не умел, стрелял только сидящих на воде.
А весеннее половодье наполнялось гомоном птиц. Всюду – синь и взлетающие утки, трепыхание крыльев, пресные запахи тающего снега и воды. И вот однажды за утреннюю зарю я отстрелял восемнадцать уток!
Радостный и усталый, нагруженный битой птицей, я притащился в посёлок и встретил на улице деда Егора. Было воскресенье, и он шёл к нам.
- Вот это добыча! – ахнул дед Егор и стал раскладывать во дворе моих уток и перечислять их по названиям.
На шум выбежал маленький Гошка, за ним вышла мама. Началась суета. Перья уток отливали белыми, синими и рыжими красками и блестели под лучами солнца. Самыми красивыми оказались селезни кряквы и касатки.
- Они весной все красивые! - Говорил дед Егор Гошке, который рассматривал уток и подтягивал портки, обнажая босые ноги в цыпках.
Я выбрал самую жирную утку и протянул деду:
- Тебе, вари на здоровье! Первым встретился.
- А ты, Колька, по солдаткам пробегись, утками их одари и припасы себе посмотри, - загорелся дед, взвешивая на руках свою утку.
Мама уже перечисляла знакомых, у которых мужья были охотниками…
Солдатки всполошились: «Колька будет уток таскать!» Они рылись в сундуках и кладовках, совали мне патроны, гильзы, пыжи, порох, дробь. Радостный, я носился по посёлку и раздавал уток.
- Колька, зайди! – махала мне рукой с крыльца какая-нибудь солдатка. Избу охотника я узнавал сразу: на стене висели изюбриные рога, в рамки с фотографиями иногда были воткнуты кудри селезней. Но оружия у солдаток не было. НКВД конфисковали все стволы, боясь, что ими воспользуются дезертиры…
Однажды в стае крякв я увидел совершенно белую утку. Важная, она горделиво рассекала озёрную гладь и даже не обернулась в мою сторону. Стрелять я не стал. Дед Егор выслушал эту историю и уважительно посмотрел на меня, всё еще державшего свою фартовую одностволку.
- Повезло тебе, ты видел князь-утку! – обрадованно воскликнул он и начал рассказывать про белую утку целые легенды. Но я остановил его и сказал:
- Дед, это была княгиня, сам видел. Она с кряковым селезнем миловалась. Они сходились на середине озера, а остальные утки окружали их и хлопали крыльями. Будто бы радовались, как в кино.
- Тогда, значит, ты встретил княгиню. А это, Колька, очень редкий случай! – сказал дед и похлопал меня по плечу.
Через много лет, будучи уже взрослым человеком и горожанином, я снова увидел княгиню.
Было это на речке Борзя. Скрадывая, я заметил, что среди стаи крякв плавает несколько белых уток. Подкравшись, я подстрелил одну княгиню. Достал её из воды и стал рассматривать. Подъехал на лошади чабан, пожилой и смуглый мужик, пасший невдалеке отару овец.
- Ангатуй, - небрежно сказал он, увидев мою княгиню. – Некоторые охотники называют её королевской уткой. Ангатуй высиживает яйца в норах. Она самая нахальная утка…
- Почему? – удивился я.
- Иногда она выгоняет из норы корсака или лису. Зачем ты убил такую смелую и красивую птицу? Грех!
Я смотрел на белую княгиню, вспоминал голодное детство и не находил слов для ответа.
Показать полностью