Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Регистрируясь, я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр Возглавьте армию своей страны в войне с коварным врагом. Управляйте ресурсами, принимайте ключевые решения и ведите Граднар через суровый конфликт. Ваши действия определяют будущее, приводя страну к победе или поражению.

Симулятор войны: 1985

Мидкорные, Стратегии, Симуляторы

Играть

Топ прошлой недели

  • Animalrescueed Animalrescueed 43 поста
  • XCVmind XCVmind 7 постов
  • tablepedia tablepedia 43 поста
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая «Подписаться», я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Пятерочка Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Промокоды Яндекс Еда Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
41
Baiki.sReddita
Baiki.sReddita
CreepyStory

В школе все называли её «Ужасно-уродливая Брук», и двадцать лет спустя за это пришлось заплатить⁠⁠

2 дня назад

Это перевод истории с Reddit

Она не была тихой или бесхребетной — в этом-то и была проблема. Слишком заметная: социально неуклюжая, с резким голосом, бесконечно тараторила про свои научные интересы. Злобные дети уничтожают всё, что отличается. Всё, что подчёркивает скуку их штампованного существования.

Может, природа хочет, чтобы аномалии вытравляли.

Может, «нормальные» неизбежно жестоки к «странным».

Может, я просто пытаюсь облегчить совесть.

Началось всё с Шарлин и Дэниела. Безупречная чирлидерша с симметричным лицом, светлыми волосами и стройной фигурой. Футболист шести футов четырёх дюймов, вылепленный из мышц.

Главные Злыдни.

Чтобы выжить рядом с этой парой, большинство из нас старалось стать незаметными.

Навык, которым Брук так и не овладела.

В её первый год старшей школы её прикрывал старший брат, Рик. Но когда он выпустился, Шарлин и Дэниел взялись за дело.

Сначала они высмеивали странности поведения Брук, но её это мало задевало — пока не начали оскорблять её внешность. Секущиеся каштановые волосы, кривые зубы, требовавшие брекетов, широко посаженные глаза, валик детского жирка на животе.

В конце концов бедная девочка заработала себе прозвище:

Ужасно-уродливая Брук.

Некоторые называли её «переднежопая Брук» — из-за небольшого живота, — но закрепилось именно «Ужасно-уродливая Брук». Это имя использовали все, лишь бы не стать следующими жертвами Главных Злыдней.

Так в это мерзкое уравнение попала и я.

Мы ждали у кабинета химии, когда Дэниел швырнул Брук на пол. Когда она попыталась подняться, Шарлин прижала к её спине изящной кедой.

«Нет-нет, Свинка. Ты ходишь на четвереньках, ясно?»

Рыдающая Брук сделала, как велела Жестокая Шарлин, а я стояла у неё на пути — застыв посреди коридора, пока всё это происходило. Мне потребовалась лишняя секунда, чтобы оттащить деревянные ноги в сторону, и Злыдни отметили это радостными улыбками. Они обожали слабость в других.

«Чего такая медленная, Линдси?» — спросил Дэниел.

Я заикнулась: «Я… я просто…»

«Я… я просто…» — передразнила Шарлин, и парочка её подружек хихикнула. — «Линдси, становись на четвереньки и играй со Свинкой». Нет, молила я про себя. — «А потом…»

«Я не хочу играть с Ужасно-уродливой Брук!» — выпалила я, потом повернулась к ползущей девочке. — «Так что… тащи свой передний зад по полу и марш на урок, Свинка».

Я никогда не говорила никому ничего настолько мерзкого, но, прошу, не судите меня. Вы не знаете, какой страх могла вселить Шарлин одним взглядом: комок ужаса слипается в груди, грозя остановить сердце. Необузданный страх.

Я опять оправдываюсь.

Было ли трусостью вернуть внимание травителей к Брук?

Да.

Делает ли это меня плохим человеком?

Я всё ещё не знаю.

Тогда я назвала это инстинктом самосохранения. Теперь — крысиной хитростью. Как бы там ни было, Главные Злыдни взвыли от смеха, и я спасла себя.

В общем, это худшее из того, что я делала.

И сегодня вечером, двадцатью годами позже, это едва не стоило мне жизни.

«Линдси, да?» — спросил мужчина через ряд в супермаркете.

Я сразу узнала его — старшего брата Брук, Рика. В памяти всплыли отвратительные картинки; не зря я редко возвращаюсь в родной город.

Минуту поболтав, Рик пригласил меня на ужин, и я по глупости согласилась. Всю трапезу я сомневалась, нравится ли он мне вообще. Возможно, я согласилась лишь из-за вины за то, как поступала с его сестрой. И, возможно, поэтому же согласилась поехать к нему.

В дом его родителей.

«Ты это унаследовал?» — спросила я.

Он покачал головой: «Нет. Я навещаю Брук, помнишь?»

За ужином я была полуприсутствующей, но мозг догонял.

Навещаю Брук.

Чёрт.

«Мне пора…» — сказала я.

Слишком поздно: сверху раздался голос.

«Кто там, Рик?»

Говорила она мягче, чем прежде, но это была она.

Брук.

«Прости, — крикнул Рик. — Я встретил её в супермаркете и…»

«„Её“? Ты привёл „её“ в мой родительский дом? Невероятно. Я только уложила детей, а ты притащил…» — Брук увидела меня. — «…её».

Она узнала меня, а я её — нет.

Стройная; волосы послушно шелковистые; зубы ровные; глаза заметно ближе друг к другу — похоже, была пластика.

Теперь — Красивая Брук.

Я возненавидела себя за эту мысль.

Рик кивнул в мою сторону: «Это…»

«Я знаю, кто это», — сказала она.

Мне нужно было уйти. «Рик, прости, но я уезжаю. А ты, Брук, прости за… то, что я сделала».

Рик стоял как болван, пока я, пятясь, выходила в прихожую. Я ожидала, что кто-то из них меня остановит, но они начали ругаться — о том, что Брук «сорвала» свидание брата.

Я стала ждать такси на лужайке перед домом — лучше, чем торчать в коридоре рядом с ней. Лучше, чем смотреть в лицо содеянному.

Трусиха.

Дверь за спиной открылась, но я продолжала смотреть на дорогу.

«Линдси?» — позвала Брук, проходя по траве. — «Мы не так начали».

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть мгновенную вспышку керамической вазы — и потерять сознание.

А когда очнулась — не знаю, сколько прошло, — голова и лодыжки пульсировали болью. С огромным трудом я села и поняла, что нахожусь на чердаке, в темноте, которую размывал лишь оранжевый круг лампочки под потолком. Я сидела за пределами этого круга, не видя собственного тела; но боль никуда не делась, и лодыжки не позволяли встать.

Паника взяла верх.

Мне перебили лодыжки.

Я тихо застонала от ужаса, протянув руки вперёд: лодыжки распухшие и влажные на ощупь.

Под тусклой лампочкой Брук сидела за деревянным столом, заваленным металлическими инструментами — из-за расстояния их невозможно было разглядеть, но даже самая скромная фантазия без труда догадывалась об их назначении.

Шорох, с которым я перешла в сидячее положение, её насторожил.

Она повернулась ко мне на скрипучем стуле: «Проснулась».

«Рик…» — прохрипела я, тщетно взывая о помощи.

«Не надейся, — посоветовала Брук. — Он вырублен. К тому времени, как очнётся, мы уже управимся».

Настоящий ужас накрыл меня.

Я беспомощно дёргала вялыми ногами, будто желая, чтобы кости в лодыжках чудом срослись, — и лишь добилась новых всплесков боли. Потом разрыдалась от страха и приготовилась к смерти.

Смерти? — усмехнулась я про себя. Если бы она собиралась тебя убить, ты бы сейчас не была в сознании.

Я прочистила горло: «Брук…»

«Ты хотела сказать “Ужасно-уродливая Брук”? А как насчёт “Болтливой Брук”? Это единственное, которое мне нравилось. Единственное с фантазией. Я ведь была громкой».

Мне хотелось заорать, что я уже извинилась. Что наказание несправедливо; преступлению не соответствует. Но я послушала свой проверенный инстинкт самосохранения.

Её надо было умилостивить.

«Мы квиты, Брук. Я причинила тебе боль. Ты причинила мне. На этом всё. Я не пойду в полицию».

«Нет, не пойдёшь».

Она поднялась и, велев мне сидеть, стала пятиться в тёмный угол чердака. Это её рассмешило, потому что идти мне всё равно было некуда. Не на таких лодыжках.

Тогда я ещё не знала, что такое настоящий ужас.

Узнаю.

Из темноты донеслось бормотание и глухой шорох по половицам.

«Давай…» — проворчала Брук, возвращаясь в свет с собачьим поводком.

Она вела кого-то мимо стола.

Кого-то.

На четвереньках ползла женщина с раздувшимся телом, весившая, возможно, фунтов шестьсот. Клочья её светлых волос исчезли — скорее всего, из-за болезней, не сводившихся только к ожирению: кожу пятнили синяки и непонятные следы. У неё не было зубов, а лицо было хирургически изменено. Но в отличие от Брук, этой ползущей твари глаза раздвинули шире.

Я бы её не узнала, если бы не лохмотья старой формы чирлидерши, облепившие иначе почти голое тело.

Шарлин.

Дрожа беззубыми губами и с трудом говоря, женщина взмолилась:

«У-у… уу-бей… меня…»

Брук ударила пленницу по распухшему лицу тыльной стороной ладони.

«Животные не разговаривают, Уродина».

Обезображенная женщина хрюкнула сквозь всхлипы.

«Хорошо, — сказала Брук. — И даже не думай вставать… Нет-нет, Свинка. Ты ходишь на четвереньках, ясно?»

Странное чувство — сочувствовать такому чудовищу. Хотя больше всего я чувствовала ужас, потому что…

«Теперь нам надо поговорить, что будет с тобой, Линдси», — сказала Брук, а Шарлин отползла назад в тень, похрюкивая, словно исполняя заученный номер.

«Безумие. Каковы шансы, что мы с тобой снова встретимся? — сказала Брук. — Вот это удача. Для нас обеих, кстати. У тебя шанс на искупление, Линдси. Я сломала тебе лодыжки, потому что ты — червь. Так что ты поползёшь, Линдси. За свою жизнь».

Брук открыла люк чердака, и в подкровельное пространство хлынул свет снизу, обнажив ещё один кошмар. На грязном матрасе напротив меня, ровно дыша, лежал безногий и безрукий — возможно, и безъязыкий, судя по немоте — торс мужчины. Стало бы менее страшно, будь он мёртв, поняла я.

Опознавательных примет почти не было, но я знала.

Это был Дэниел.

«Не обращай внимания на моего мужа, — сказала Брук, потом приподняла бровь. — Я показала тебе выход, Линдси. Не поползёшь ли ты… прежде чем я заведу себе нового питомца?»

Ужаснувшись перспективе закончить как Шарлин, я вцепилась пальцами в доски и поползла к люку. Таща сломанные лодыжки по полу, я выла от боли, но сумела свесить их в проём.

И прежде чем я успела подумать, что делать дальше…

«В люк», — сказала Брук.

Она сильно толкнула меня в спину, и я, завизжав, провалилась в проём.

Чудо, что я не сломала ещё чего-нибудь, соскальзывая вниз на копчике по приставной лестнице, но когда лодыжки ударились о площадку второго этажа, боль стала невыносимой.

«ПОМОГИТЕ!» — всхлипнула я, скомканной грудой на ковре.

«Дом звукоизолирован, Линдси, — сказала Брук, ступая на первую перекладину. — Ползи, червь. Ползи».

Все мышцы дёргались от ужаса и адреналина; я сползла вниз по лестнице на животе, потом, извиваясь, как червь, проползла через прихожую. Брук шла следом.

«Вот так, Линдси, — сказала она, когда я карабкалась на колени. — Я знала, что ты сможешь».

Я дёрнула незапертую входную дверь на себя, в дом ворвался порыв ветра, который я приняла за последний в жизни глоток свежего воздуха: я слышала, как Брук быстро пересекает прихожую. Я всхлипнула, решив, что всё это было зря. Что я всё равно стану как Шарлин.

«Быстрее, маленький червь», — прошептали у меня за спиной.

Я швырнула себя через порог.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Я выбралась.

Оттуда я, ползя, перебралась по дорожке и выскреблась на тротуар, одновременно вызывая полицию. Они потом сказали, что, когда приехали, Брук уже сбежала с Шарлин и Дэниелом. Рик лежал без сознания в гостевой.

Сейчас я лежу в больнице, и полицейский всё повторяет, что я в безопасности.

Нет.

Не с этими изувеченными лодыжками.

Не пока она где-то там.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
[моё] Ужасы Reddit Перевод Перевел сам Nosleep Страшные истории Рассказ Мистика Триллер Фантастический рассказ Страшно Длиннопост CreepyStory
2
86
UnseenWorlds
UnseenWorlds
CreepyStory

Дежурство в проклятом морге⁠⁠

2 дня назад

Говорят, мол, милиция ничего не боится. Врут! Страх — это часть нашей работы, как у патологоанатома мрачный морг или у шахтера — опасная шахта. Ты привыкаешь к нему, перестаешь замечать, но он никуда не девается. Он всегда где-то рядом. Убийства, суициды… Через пару лет службы ты смотришь на изуродованное тело на асфальте и думаешь только о том, как правильно составить протокол. Труп — это объект, «жмур», единица в статистике. Но это до тех пор, пока эта статистика не наполняется мистикой.

Дежурство в проклятом морге

Меня зовут Артём, на тот момент — младший лейтенант. История эта случилась в конце девяностых, в пору моей молодости и глупости. Я завалил одно дело, не по злому умыслу, а по неопытности, и начальство решило меня проучить. Наказание было из тех, что считались у нас чем-то вроде ссылки в застенки гестапо: ночное дежурство в городском морге на Промышленной.

Это место было проклято и не из-за какой-то там мистики, а из-за своей репутации. Старое, еще дореволюционное здание из красного кирпича, туда свозили «висяки», неопознанные тела, бомжей и самоубийц. Дежурство там выпадало на долю Ковалева, нашего ветерана предпенсионного возраста, но в тот раз он, как по заказу, слёг с «острейшим радикулитом». Когда майор, отчитав меня за косяк, рявкнул: «Артём, сегодня в ночь на Промышленную, вместо Ковалёва!», я смог только выдавить: «Есть, товарищ майор». Весь отдел сочувственно промолчал. Никто не хотел туда ехать.

Около одиннадцати вечера я стоял у кованых ворот морга. Здание казалось мёртвым, как и большинство находящихся внутри него. Единственный жёлтый фонарь над входом выхватывал из темноты облупившуюся табличку «Городской морг №3».

Я вошёл внутрь. Приёмная — это сплошное казённое убожество. Потрескавшийся столь и два стула. В углу — длинный, уходящий во мрак коридор. За столом сидел сторож, представившийся Степанычем. Сухонький старик лет под семьдесят. Он выглядел так, будто сам был одним из экспонатов этого заведения, которому позволили ненадолго ожить, выйти и посидеть за столом.

— А, сменщик, — проскрипел он, не отрываясь от кроссворда. — Прибыл. Хорошо. А то я уже задремал.

Он не улыбался, но уголки его губ как-то сами собой расползались, обнажая желтые пеньки зубов.

— Что делать-то надо? — спросил я, стараясь говорить бодро.

Степаныч лениво ткнул ручкой в толстый журнал.

— Сиди. Если «груз» привезут, запишешь в журнал, сопроводишь. Если из угрозыска за кем приедут — пропустишь. А так — просто сиди до утра.

— Сопроводить куда? — кивнул я на тёмный коридор.

— В холодильник. В конец коридора, — он указал в темноту. — Там «товар» хранят.

Слово «товар» резануло слух. Я молча кивнул.

— Я в каморке своей прилягу, — кряхтя поднялся Степаныч. — Ночью тут тихо, как в могиле. Хе-хе. Он уже собрался уходить, но остановился в дверях. — Да, лейтенант. Трубы тут старые, прогнили совсем. С потолка бывает капает. Крысы бегают. Так что если услышишь чего — шаги там, или ещё что — не обращай внимания. И главное, из-за стола без надобности не вставай. Понял? Просто сиди.

Последняя фраза прозвучало не как совет, а как приказ. Не дожидаясь ответа, он скрылся в своей коморке за приёмной.

Я остался один. Часы на стене показывали половину первого. Тишина тут, я вам скажу, не такая, как в лесу или в поле. Она была давящая. Ватная тишина, в которой тонул даже гул трансформатора с улицы. Только два звука: методичное тиканье настенных часов и низкое гудение компрессора, доносившееся из глубины тёмного коридора. Казалось, что это дышит само здание.

Чтобы отвлечься, я открыл журнал. «Неизвестный мужчина, 40-45 лет, обморожение». «Неизвестная женщина, 25-30 лет, падение с высоты». Каждая строчка — чья-то оборвавшаяся жизнь. Стало не по себе.

Около двух часов ночи гудение компрессора прекратилось. Видимо, нагнал нужную температуру. Осталось только тиканье часов. Тик-так. Тик-так. Ритм гипнотизировал. Глаза начали слипаться.

И тут, сквозь это тиканье, я услышал новый звук.

Скрип. Как будто в дальнем конце коридора кто-то осторожно приоткрыл тяжелую дверь. Я замер, вцепившись в подлокотники стула. Всмотрелся в темноту. Ничего. «Крыса», — сказал я себе. Степаныч же предупреждал.

Я попытался снова сосредоточиться на журнале. Но звук повторился. Теперь он слышался отчётливее. Это была не крыса. Это были шаги. Шлепающие, мокрые. Кто-то босиком шёл по кафельному полу коридора. В мою сторону.

Рука сама потянулась к кобуре, но там было пусто — табельное я сдал ещё в дежурке. В горле пересохло.

— Кто там? — голос получился сиплым, неуверенным.

Шаги замерли на границе света и тени, прямо у входа в приёмную. Я видел только черноту коридора. И из этой черноты послышался новый звук. Кап… кап… кап… Будто с мокрой одежды на пол стекала вода.

— Кто здесь? — повторил я, стараясь придать голосу строгости. — Отвечайте!

Молчание. Только мерзкие капли бьющиеся об пол.

Я выхватил из кармана тяжёлый фонарь. Глубоко вздохнув, нажал на кнопку. Мощный луч белого света прорезал мрак.

Коридор был пуст. Старые стены с облупившейся краской, мокрые разводы на потолке. Никого.

«Совсем с ума тут сойдёшь», — пробормотал я. Я уже опускал фонарь, когда луч света скользнул по полу. Муражки тут же побежали по всему телу.

Там, где заканчивался мрак, на границе света, на кафеле были два мокрых отпечатка босых ног. И это была не просто вода. Жидкость была чуть гуще, с маслянистым блеском, как будто смешанная с формалином. Следы вели из темноты и останавливались в паре метров от моего стола. Они были обращены ко мне.

— Степаныч! — заорал я. — Это ты, старый хрен?! Хватит шутить!

Дверь каморки заскрипела, и из неё, щурясь, вышел сторож.

— Чего орёшь, лейтенант? Приехал кто?

— Это ты там шастал? — я направил луч фонаря на следы. — Это что такое?!

Степаныч посмотрел на пол. На его лице не отразилось ни удивления, ни страха. Одна усталость.

— Говорил же, трубы текут, — ровным голосом произнёс он. — Конденсат. Садись давай. Чаю хочешь?

— Это не конденсат! Это следы!

Не успел я договорить, как снаружи послышался звук подъезжающей машины, и синий проблесковый маячок скользнул по окнам.

— А вот и «товар», — прервал меня Степаныч, направляясь к журналу. — Работать надо, лейтенант.

Ввалились два санитара, вкатывая каталку с телом под белой простынёй.

— ДТП. Документы утром будут, — бросил один из них. — Примите пока.

Степаныч что-то черканул в журнале.

— Подпись ваша нужна, начальник, — он посмотрел на меня.

Я, всё ещё не в силах отойти от шока, механически расписался.

— Пошли, — скомандовал Степаныч санитарам. — За мной.

Я не хотел идти в этот проклятый коридор. Но служба есть служба. Я крепче сжал фонарь и пошёл за ними.

В коридоре вонь формалина стала почти невыносимой. Так, что резало глаза. В конце — тяжёлая стальная дверь с надписью «ХОЛОДИЛЬНАЯ КАМЕРА». Степаныч с усилием потянул рычаг. С шипением дверь открылась, и в лицо ударил поток ледяного воздуха.

Внутри — большое помещение, стены которого были уставлены рядами стальных ячеек, как в гигантском банковском хранилище. На каждой — номер. Санитары переложили тело с каталки на центральный стол.

— Ячейка сто тринадцать, — пробормотал Степаныч, вытягивая из стены нужный лоток. Раздался скрежет металла по металлу. — Давай, лейтенант, подсоби.

Мой взгляд блуждал по номерам. 110, 111, 112… Ячейка 112. Её ручка была чуть выдвинута, словно её закрыли не до конца. Карточка на ней была старая, пожелтевшая. «Дело № 112. Личность: не установлена. Пол: жен. Дата поступления…» — дата была размыта, будто по ней провели мокрой рукой.

— Начальник, распишись! — рявкнул Степаныч.

Я вздрогнул и поставил подпись на карточке нового тела. Санитары задвинули труп в ячейку 113 и с грохотом захлопнули лоток. Они выскочили из камеры так быстро, будто за ними гнались черти.

Мы со Степанычем остались одни.

— Пошли, — сказал он и начал закрывать стальную дверь.

Я шагнул в коридор. И как только дверь начала закрываться, я услышал его.

Тихий, но отчётливый звук. Скрежет. Как будто с той стороны, изнутри, по стали провели ногтями. Я точно знал, скреблись из ячейки номер 112.

— Степаныч… — прошептал я, застыв на месте. — Слышал?

— Холодно тут. Дверь закрывать надо, — буркнул он, не глядя на меня, и с грохотом захлопнул дверь, опустив массивный засов.

— Ты не слышал?! — я схватил его за плечо. — Там, в сто двенадцатой! Скреблись!

Степаныч медленно повернул ко мне своё морщинистое лицо. Бесцветные глаза смотрели сквозь меня.

— Лейтенант, это морг. Металл ночью остывает, сжимается. В трупах газы, они выходят. Тут всякие звуки бывают. Иди чай пей.

Его безразличие пугало больше, чем тот жуткий скрежет. Он не хотел ничего слушать. Он вёл себя так, будто всё это — в порядке вещей.

Я почти бегом вернулся в приёмную. На часах было три ночи. Час дьявола. Мокрые следы на полу уже высохли. Или мне просто не хотелось их замечать.

Я сел за стол, меня колотило. Степаныч ушёл в свою каморку. Я снова был один. И теперь тишина стала моим врагом. Я теперь слышал всё: тиканье часов, редкие капли с потолка, гудение компрессора, снова включившегося за стальной дверью. Но теперь эти звуки казались осмысленными. Они будто между собой переговаривались.

Я готов был зажать уши. Голова раскалывалась.

И в этот момент телефон на столе зашёлся оглушительным, дребезжащим звоном.

Я подскочил на стуле, сердце ухнуло в пятки. Три часа ночи! Кто, чёрт возьми, может звонить в морг?!

Из каморки выглянул Степаныч. Он не двигался, просто смотрел на разрывающийся телефон.

— Возьми трубку! — крикнул я ему. — Выключи его!

Он не шелохнулся. Словно знал, что будет, если он ответит.

В ярости, или скорее от страха, я сам схватил тяжёлую эбонитовую трубку.

— Алло!

На линии был треск и какой-то белый шум, как от сильного ветра.

— Алло! Кто это?!

Я уже собирался бросить трубку, когда сквозь треск пробился голос. Тихий, влажный голос. Словно человек пытался говорить нырнув под воду, или с горлом из которого хлещет кровь. Это был женский голос. И он повторял одну и ту же фразу:

— Хо-о-олодно… Здесь так хо-о-олодно… Открой… Артём…

Она назвала моё имя.

Трубка чуть не выпала из моих рук. Тело пронзил ледяной озноб. И в этот момент линия оборвалась.

Я застыл с трубкой в руке.

— Кто это был, начальник? — раздался за спиной голос Степаныча.

Я обернулся.

— Не знаю… Какая-то женщина… Говорила, что ей холодно…

Я дрожащей рукой положил трубку на рычаг. И тут мой взгляд упал на телефонный провод. Чёрный витой шнур спускался со стола… и заканчивался на полу. Медный коннектор был выдран из розетки и лежал в пыли.

Телефон. Был. Отключён!

Мои глаза расширились от ужаса. Я медленно поднял взгляд на Степаныча.

Он улыбался. Своей жуткой, неживой улыбкой.

— Чай стынет, начальник.

И в это мгновение единственная жёлтая лампочка в приёмной несколько раз мигнула и погасла. Наступила абсолютная темнота.

В темноте, прямо у моего уха, кто-то выдохнул облачко ледяного пара и прошептал:

— Мне холодно… Выпусти меня…

От нахлынувшего страха я не мог пошевелиться, не мог дышать.

Внезапно я снова услышал тиканье часов. Этот звук вернул меня в реальность. Фонарь! Где фонарь?!

Мои пальцы, холодные и непослушные, нащупали на поясе рифлёный корпус. Как только я нажал на кнопку, луч света разорвал мрак.

Прямо передо мной, там, где его не было секунду назад, стоял Степаныч. Но он не улыбался. Его глаза… они были абсолютно белыми, как варёные яйца без желтков. С потрескавшихся губ стекала тёмная, похожая на жеваный табак, жижа. Он стоял неподвижно, как манекен.

— Степаныч… — выдавил я. — Это ты… ты шептал? Свет…

Он очень медленно качнул головой.

— Она… новеньких любит, начальник, — прохрипел он.

— Кто?! О чём ты говоришь?!

— Сто двенадцатая… — просипел он. — Ей очень холодно. Ты трубку поднял. Вот она и пришла поговорить.

— Ты с ума сошёл! Какая сто двенадцатая?! Кто пришёл?!

Я хотел бежать. Я метнул луч фонаря на входную дверь. Шагов десять.

— Открой! Открой, старый урод! — я бросился к двери, дёргая ручку. Заперто. — Ключ где?!

Я обернулся. Степаныча на месте не было.

— Степаныч! — мой крик эхом отразился от стен.

Тишина. Тиканье часов прекратилось. И снова этот звук. Кап… кап…

Я направил луч на телефон. Трубка, которую я положил на рычаг, теперь висела на проводе. И с неё на пол капала густая, чёрная жидкость. На полу уже образовалась небольшая лужица.

Меня замутило. Я начал колотить в стальную дверь кулаками.

— Помогите! Откройте!

И тут из тёмного коридора, со стороны холодильника, раздался звук. Протяжный, скрежещущий. Звук открываемой изнутри металлической ячейки.

Я прекратил биться в дверь. Сердце, казалось, тоже.

Затем — глухой, мокрый шлепок. Как будто на кафель уронили что-то тяжёлое и сырое. А через секунду — шаги. Те самые, шлёпающие, мокрые шаги. Но на этот раз они были не одни. К ним примешивался другой звук. Будто кто-то тащил по полу мешок с битым стеклом.

Звуки вышли из коридора и снова замерли.

Мой дрожащий луч выхватил из темноты ногу. Опухшую, синюшную, женскую ногу. С неё стекала та самая маслянистая жидкость. Затем появилась вторая нога. И то, что она тащила за собой.

Это был Степаныч. Он лежал на спине. Его белые глаза были широко открыты и смотрели в потолок. Рот был открыт в беззвучном крике, почерневший язык вывалился на щеку. То, что он назвал «сто двенадцатой», тащило его за лодыжки.

Она отпустила ноги сторожа. Тело глухо стукнулось о пол. И теперь луч моего фонаря осветил её.

Сгнившее тело женщины, завёрнутое в мокрую, рваную сорочку. Спутанные чёрные волосы, как мокрая пакля, облепили лицо и плечи. Она не смотрела на меня. Свернув шею на бок, она смотрела на труп Степаныча.

Я хотел бежать, кричать, но ноги словно вросли в пол. Фонарь выпал из моей трясущейся руки и с треском ударился о кафель.

Этот звук привлёк её внимание.

Очень медленно она подняла голову.

Я увидел её лицо. Одутловатое, сине-зелёное, раздутое влагой. Её белёсые глаза с ненавистью смотрели прямо на меня.

Из моего горла вырвался сдавленный хрип:

— Нет…

Она открыла рот. Раздался хруст, будто ломались челюстные суставы. И тот самый захлёбывающийся голос заполнил пространство всей комнаты:

— Я… говорила… мне… хо-о-олодно… Зачем… ты… бросил… трубку?

Она сделала шаг ко мне.

Я заорал, развернулся и со всей силы впечатался плечом в дверь.

— Помогите! Откройте! Спасите!

Я колотил в дверь, плакал, умолял. Температура в комнате резко упала. Так, что изо рта пошёл пар.

Всё стихло. Тиканье часов, капанье с телефона, гул компрессора. Абсолютная, мёртвая тишина.

Я перестал биться о дверь. Я чувствовал, что она была уже прямо за моей спиной.

Я не смел пошевелиться, прижавшись лбом к холодному металлу. Я чувствовал её холод на своём затылке. Её ледяное дыхание.

А потом холодная, мокрая, опухшая рука легла мне на правое плечо.

Словно сотни ледяных игл одновременно вонзились мне в плоть.

И последний удовлетворённый шёпот прямо в моё ухо:

— Теперь… и ты замёрзнешь.

Я потерял сознание.

***

— Артём! Артём, твою мать! Ты что, нажрался на дежурстве?!

Я открыл глаза. Утро. Яркий солнечный свет бил из распахнутой входной двери. Надо мной склонился Ковалев.

— Вставай, алкаш чёртов! Майор увидит — шкуру спустит!

Я сел, ошалело озираясь по сторонам. Я был жив!

— Вода… женщина… сторож Степаныч… — бормотал я.

— Какой Степаныч? Какая женщина? Ты спятил, что ли? — Ковалев смотрел на меня как на идиота. — Нет тут никаких Степанычей уже лет десять. С тех пор, как тот случай произошёл. После него и должность ночного сторожа убрали.

— Какой случай?

— Да лет десять назад, — неохотно начал Ковалев. — Привезли сюда одну «неизвестную», утонула. В сто двенадцатую ячейку положили. А наутро в холодильнике нашли двоих санитаров и сторожа. Замёрзли насмерть. А мент, который на приёмной сидел… его нашли за столом. С трубкой у уха. Тоже мёртвый. Сердечный приступ.

Я не дослушал его. Вскочил и бросился в коридор. Даже при дневном свете он был тёмным. Я добежал до холодильной камеры. Засов был на месте. Я заставил Ковалева открыть.

Внутри было тихо и холодно. Тело, привезённое ночью, лежало в ячейке 113. Дрожащими руками я подошёл к ячейке 112. Старая карточка. Я потянул за ручку.

Лоток был наглухо заварен. Поперёк него шёл грубый, ржавый сварной шов.

После той ночи я надолго слёг на больничном. Потом взял отпуск. Почти на месяц уехал в деревню к матери. Все думали, что я умом тронулся. Ни с кем об этом случае не разговаривал.

Только две вещи не давали мне покоя.

Первая. Врачи диагностировали у меня сильное переохлаждение, гипотермию. Но как это могло случиться в тёплую майскую ночь, в помещении, а не в холодильнике?

И вторая. На моём правом плече, там, где она меня коснулась, на всю жизнь остались три глубоких синих пятна, похожих на следы от пальцев. Врачи назвали это «локальным обморожением».

Но я считаю, никакое это не обморожение. Это её клеймо. «Сто двенадцатой».

Показать полностью 1
[моё] Страшные истории Сверхъестественное Городское фэнтези Рассказ Мистика Длиннопост
11
58
Baiki.sReddita
Baiki.sReddita
CreepyStory

Мой полностью удалённый коллега годами держал камеру выключенной. Лучше бы он так её и не включал⁠⁠

2 дня назад

Это перевод истории с Reddit

Мы с Джеймсом одновременно устроились в Keystone Data Analytics в 2019-м, прямо перед пандемией. Мы неплохо дружили: по пятницам ходили выпить с несколькими другими разработчиками. Но, как и большинство техкомпаний, в 2020-м Keystone полностью перешла на удалёнку, и мы с Джеймсом потеряли связь.

На встречах Джеймс всегда держал камеру выключенной. Четыре года я не видел его лицо. А потом однажды утром он по ошибке включил камеру. То, что я увидел, было настолько ужасно, что я этого никогда не забуду.

«У кого-нибудь есть блокеры?» — спросила Айша на утреннем стендапе.

«Графики временных рядов выглядят странно, — сказал Джеймс. — Кажется, что-то не так с метками времени в логах».

Подсистему логирования писал я, так что сказал Джеймсу, что посмотрю.

Keystone делала аналитические платформы для госорганизаций. Недавно мы подписали миллиардный контракт на новую платформу для исследовательского проекта ЦРУ. Проект был крайне засекречен. Нас всех заставили получать допуск. Один лишь Джеймс был исключением: у него были полномочия, которых не было у остальных. Когда нас вернули в офис, он один остался полностью на удалёнке. На мой вопрос он ответил, что его дядя работает в ЦРУ, и раньше он уже участвовал в нескольких связанных с ним проектах, где требовался высокий уровень допуска. В Keystone ценили его экспертизу и хотели, чтобы он был доволен.

Покопавшись в коде, я решил, что нашёл проблему. Исправил и написал Джеймсу в Teams, попросил ещё раз посмотреть графики временных рядов. Он ответил, что всё равно выглядит не так.

«Можно я тебе позвоню?» — спросил я.

«Конечно».

Я начал видеозвонок, ожидая, как обычно, что Джеймс зайдёт с выключенной камерой. Но его лицо заполнило мой экран. Он выглядел истощённым. Глаза были полностью белые. Но ещё страннее — на его плечах сидел крошечный, уродливый человечек с крючковатым носом и бусинами чёрных глаз и дёргал его за волосы.

Экран Джеймса почернел.

«Спасибо, что посмотрел, Кэмерон, — сказал он, будто ничего не случилось. — Графики временных рядов всё ещё скачут. Я смотрю на данные, и даты всё равно не сходятся».

Я едва слышал, что он говорит. Я был в шоке. Я оцепенел.

«Ты в порядке?» — спросил он.

«Прости. Можешь повторить?»

«Даты в данных не совпадают с датами на графике».

Я снова пробежался по коду, но едва мог сосредоточиться. В голове крутилась только что увиденная сцена.

«Мне нужно вернуться к тебе позже», — сказал я и завершил звонок.

Мне не хотелось верить, что это было реально. Я убеждал себя, что мне показалось, но знал, что нет.

Я подошёл к рабочему месту нашего тимлида, Айши. Она отпила чай и посмотрела на меня.

«Что случилось, Кэмерон?»

«Я только что говорил с Джеймсом. Он выглядел плохо».

«Ты его правда видел?»

«Знаю, прозвучит странно, но в комнате с ним был ещё кто-то».

«И?»

«Он сидел у него на плечах и дёргал за волосы. Джеймс выглядел так, будто не ел неделями».

«Ты думаешь, его кто-то избивает?»

«Понятия не имею, что происходит, но я не могу перестать об этом думать».

«Может, после работы сходим к нему и проверим?»

«Отличная идея».

Мы с Айшей договорились после работы поехать к дому Джеймса. Приехали около шести. Я набрал номер его квартиры на домофоне.

«Кто это?» — спросил он.

«Айша и Кэмерон с работы», — сказал я.

«Что вы здесь делаете?»

«Были поблизости. Подумали, может, хочешь с нами выпить».

«Я занят».

«Я видел тебя сегодня по камере. Видел того другого тоже. Мы с Айшей просто хотим убедиться, что с тобой всё в порядке».

«Извини. Это был мой племянник. Он просто баловался. Я присматриваю за ним, пока сестра в отъезде».

«Если бы ты на минутку спустился и поговорил с нами, — сказала Айша, — нам бы обоим стало куда спокойнее».

Он помедлил, но согласился.

Вживую он выглядел ещё хуже, чем на камере: бледный и исхудавший, шея вся в синяках.

«Что у тебя с шеей?» — спросила Айша.

«Племянник любит запрыгивать мне на плечи. Ему это кажется ужасно смешным».

«Но тот, кого я видел в Teams, совсем не походил на ребёнка», — сказал я.

«Можно я на секунду возьму твой телефон?» — спросил он.

«Конечно».

Я разблокировал телефон и протянул ему. Он тихо повторял «не думай», пока быстро печатал короткое сообщение, а потом вернул телефон.

«Мне нужно обратно наверх», — сказал он.

Он пошёл к лифту. Когда я обернулся ему вслед, заметил: задняя часть шеи у него кровоточит.

«Что он написал?» — спросила меня Айша.

«Позвони моему дяде. Химера-3 на свободе».

Нам обоим было не по себе, но мы решили разойтись по домам, договорившись на следующий день на работе попытаться найти номер его дяди.

К тому времени, как я добрался до квартиры, было поздно — около девяти вечера. Я не ужинал и умирал с голоду, так что быстро съел лапшу быстрого приготовления и сразу лёг спать. Но уснуть не смог: лежал, уставившись в потолок, думал о Джеймсе и гадал, что происходит.

Ровно в полночь ноутбук взорвался сотнями уведомлений из Teams и Slack.

«Наверное, наша платформа легла, — подумал я. — ЦРУ жалуется, и Keystone собирает всех».

Я кинулся к ноутбуку и вошёл в систему, но увидел, что все сообщения — от Джеймса.

«Мне нужно с тобой поговорить», — написал он снова и снова.

Я ему позвонил. На экране появился его бледный, иссохший лик, глаза полностью белые. На плечах у него восседал тот странный человечек, как верхом на лошади.

«Ты меня пугаешь», — сказал я.

«Тебе стоит заниматься своими делами, — сначала беззвучно прошевелили губы человечка, а затем те же слова произнёс Джеймс. — Если ещё раз нам помешаешь, пожалеешь».

Он сбросил.

Утром на работе я рассказал Айше, что случилось.

«Сказать HR?» — спросила она.

«Давай сначала попробуем связаться с его дядей».

«Кажется, он указывал дядю как рекомендателя в анкете при приёме. Номер должен где-то быть».

Айша нашла номер и дала мне.

Пока мы говорили, Джеймс прислал ей письмо, что пропустит утренний стендап: подхватил грипп и не может встать с кровати.

«Надеюсь, его дядя поможет», — сказала она.

Я позвонил дяде Джеймса сразу, как вернулся к своему рабочему месту. Он не ответил, я оставил голосовое сообщение:

«Меня зовут Кэмерон. Я работаю с вашим племянником, Джеймсом. Он в последнее время ведёт себя очень странно. Боюсь, он в беде. Он просил мне вам позвонить. Сказал, Химера-3 на свободе».

Я оставил свой номер и попытался вернуться к работе.

В пять я вышел из офиса и поехал домой на метро. На ступенях моего дома стоял крепкий мужчина средних лет с короткой стрижкой-«ёжиком».

«Кэмерон?» — спросил он.

«Вы дядя Джеймса?»

«Роджер». Он пожал мне руку. «Пойдём поговорим где-нибудь потише».

Мы дошли до парка через дорогу и сели на скамейку подальше от детской площадки.

«Расскажите мне всё, что видели», — сказал он.

«Это было всего несколько секунд в Teams».

Я описал человечка на плечах Джеймса и то, как выглядел сам Джеймс.

«Давно ли он странно себя ведёт?» — спросил он.

«Я заметил, что что-то не так, только вчера».

«Мне нужно, чтобы вы вернулись со мной к его квартире. Постарайтесь снова выманить его наружу».

Роджер припарковался неподалёку. Мы сели в машину, и он довёз нас до дома Джеймса.

Я снова набрал домофон.

«Кто это?» — спросил Джеймс.

«Это Кэмерон».

«Чего ты хочешь?»

«Ты сегодня взял больничный. Я хотел убедиться, что с тобой всё в порядке».

«Я в порядке».

Одна из соседок вошла в подъезд, и мы с Роджером прошли за ней. Поднялись на лифте к квартире Джеймса.

«Я подожду тут, — сказал Роджер. — Постарайся вывести его из квартиры».

Я подошёл и постучал.

«Что?» — спросил он изнутри.

«Это Кэмерон. Хочу поговорить минутку».

«Оставь меня в покое».

«Почему ты просто не скажешь, что происходит?»

Внезапно дверь распахнулась. Джеймс схватил меня за руку и втянул внутрь.

На мгновение бусины чёрных глаз того крошечного уродца уткнулись прямо в мои.

Потом уши разорвало мерзким звоном. Давление внутри черепа росло, будто мозг сейчас взорвётся.

Крошечный человек метнулся в спальню, сиганул в окно и понёсся вниз по пожарной лестнице.

«Вернись, Кевин!» — закричал Роджер.

Он подбежал к окну спальни, но преследовать не решился.

Роджер вернулся к Джеймсу. «Как он?»

«Выглядит плохо», — сказал я.

Он опустился на колени и проверил пульс.

Лицо его побелело.

«Он мёртв».

Я уставился на тело.

Никогда раньше я не видел мёртвых. Было странно смотреть на него. Я не знал, как реагировать. Просто сказал Роджеру, что мне жаль.

Приехала полиция. Роджер рассказал, что произошло. Потом предложил подбросить меня домой.

По дороге он объяснил всё, что мог.

«Кевин — оружие, которое от нас сбежало. Он паразит-эмпат. Умеет присасываться к людям, читать их мысли и влиять на поведение. Кто знает, сколько он сидел на Джеймсе. Чтобы так выжечь мозг, он должен был держаться за него годами». Он покачал головой. «В ближайшие дни вам нужно быть очень осторожным. Кевин будет искать нового носителя. Если у него была возможность просканировать ваш мозг в квартире Джеймса…» Он не договорил.

Я поднялся домой, зашторил окна и погасил свет. Лёг в кровать и попытался хоть немного вздремнуть, но так и не уснул.

Наутро на работе я подошёл к рабочему месту Айши, но её там не было. Прямо перед стендапом директор проекта разослал письмо, что Айша заболела и стендап отменяется.

Я написал Айше в Teams: «Надеюсь, тебе не слишком плохо. Есть минутка поговорить?»

Она ответила сразу: «Меня всё ещё тошнит. Если станет лучше, позвоню».

Я попытался поработать. Из-за того, что случилось с Джеймсом, я сильно отстал.

Работал до семи. Потом вышел, вернулся домой, поужинал и сел перед телевизором смотреть матч НБА.

К концу первой четверти мне стало как-то странно: лёгкая дурнота и одновременно давление в голове.

Я пошёл в ванную, проглотил две таблетки «Адвила» и решил просто лечь спать.

На следующее утро Айша вернулась, чтобы провести стендап, но была на удалёнке и держала камеру выключенной всю встречу.

После встречи я написал ей в Teams: «Есть минутка поговорить?»

«Прости, завал по работе. Нужно нагнать кое-что».

Расскажу ей про Джеймса позже. Я всё равно не знал, как сказать ей, что он умер.

День тянулся бесконечно, пока, наконец, не пришло время идти домой.

Я сварил лапшу быстрого приготовления, слил воду и переложил её в большую стеклянную миску. Насыпал пакетик со вкусом и посмотрел, как порошок растворяется в бульоне.

Затем зрение раздвоилось. Что-то внутри черепа давило на глаза изнутри.

Я моргнул — и очутился на диване, миска наполовину пуста.

Я встал, дезориентированный, и посмотрел на время. С тех пор, как я был на кухне, прошло тридцать минут.

Голова пульсировала. Я пошёл в ванную и проглотил две таблетки «Адвила», как прошлой ночью.

Шёпот прозвучал у уха: «Выйди на улицу, Кэмерон».

«Что?»

Я обернулся по комнате, ища, кто это сказал, но никого не было.

Голос повторился — уже дальше.

Я подошёл к окну гостиной и посмотрел вниз, на парк. В свете фонаря стояла Айша. На её плечах сидел Кевин и махал мне.

Я захлопнул жалюзи, бросился в спальню и спрятался в шкафу. Затем достал телефон и позвонил Роджеру. Он не ответил. Я оставил сообщение:

«Кевин здесь! Он у моего дома».

Я держал телефон в трясущихся руках и пытался мысленно крикнуть Роджеру:

Позвони мне, позвони.

Наконец экран вспыхнул — пришла его СМС:

«Буду через две минуты. Держись».

Я попытался ответить, но в этот момент моё поле зрения расширилось.

Ковёр словно потянулся вверх в мои глаза.

Глаза залило белой рябью.

Когда рябь рассеялась, я стоял в парке, рядом с пустой площадкой. Надо мной сияли звёзды.

«Красивый вечер, правда, Кэмерон?» — сказала Айша/Кевин. — «Так спокойно. Так мирно».

Айша шагнула ко мне, её глаза были полностью белыми. Кевин держал одной рукой её косички, а пальцы другой вонзил ей в позвоночник. Я бросился бежать, но ноги окаменели.

«Можешь попытаться, — сказала Айша/Кевин. — Но от меня ты не убежишь».

Я не мог позволить, чтобы со мной стало то же самое.

Я заставил себя бежать. Но как во сне: ноги двигались, а вперёд я не продвигался.

Я оглянулся — Айша/Кевин неторопливо шли ко мне.

«Встань на колени, — сказали они. — Мне нужно сесть».

Я больше не контролировал тело. Я опустился на колени.

Кевин выдернул пальцы из шеи Айши и спрыгнул с её плеч. Она рухнула на землю без сознания.

«А теперь давай познакомимся поближе», — сказал Кевин.

Он обошёл меня и схватил пучок моих волос. Но едва начал карабкаться мне на плечи, как воздух разрезал чудовищный визг.

Кевин повалился, завизжал от боли.

«Сделайте это тише! Прекратите!»

К нам шёл Роджер, держа какой-то акустический прибор. «Ты был очень плохим, Кевин, — сказал он. — Ты причинил многим людям боль».

«Я не хочу обратно!»

Вокруг появились вооружённые солдаты в камуфляже и чёрных масках. Пока Кевин корчился на земле, они заломили ему руки, надели наручники и затащили его в фургон, припаркованный у тротуара.

Роджер положил мне руку на плечо. «Ты в порядке?»

«Ты пришёл как раз вовремя».

«Я держался рядом. Ты во многом похож на Джеймса. У меня было чувство, что Химера-3 ты понравишься». Он кивнул на Айшу. «Долго твоя подруга была подключена?»

«Дня два, кажется».

«С ней всё должно быть нормально. Но нам лучше отвезти вас обоих в больницу».

Нас с Айшей привезли на военную базу, где врачи провели серию обследований мозга.

Врачи сказали, что со мной всё вроде бы в порядке, хотя уверенности у них не было. Уверяли, что Айша тоже скоро придёт в норму. Хотели подержать её в больнице чуть дольше. Но, опять же, были не до конца уверены.

«Мне очень жаль, что это с вами произошло, — сказал Роджер. — Джеймс помогал разрабатывать софт для сдерживания, поэтому контактировал с Химерами. Химера-3, в частности, к нему привязалась, но мы думали, что наши протоколы безопасности надёжны». Он опустил голову. «Они не были».

На работе у коллег было много вопросов про Джеймса и Айшу. ЦРУ организовало прикрытие. История для Keystone была такая: Джеймс уехал на новую работу во Флориду, а Айша взяла больничный. Я подыграл. Сказал, что ничего не знаю сверх того, что известно Keystone.

После выписки из больницы у меня ещё несколько дней болела глава, но потом стало легче. Единственная проблема — время от времени у меня снова пропадают куски времени. Я теряю от тридцати минут до часа. За эти провалы я успеваю сделать что-то, чего не помню.

Это страшно, но я надеюсь, что провалы уйдут тоже. Если нет — не знаю, что буду делать. Но хотя бы я не один. Хотя бы могу поговорить об этом с Айшей.

Мы в этом вместе.

Сегодня она позвонила и сказала, что её наконец выписали. Возьмёт немного отпуска перед тем, как вернуться к работе, но тоже чувствует себя гораздо лучше. Завтра должны встретиться на кофе.

Я только надеюсь, что это действительно была она, а не голос у меня в голове.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
[моё] Ужасы Reddit Перевод Перевел сам Nosleep Страшные истории Рассказ Мистика Триллер Фантастический рассказ Страшно Длиннопост CreepyStory
0
10
Baiki.sReddita
Baiki.sReddita
CreepyStory

Я нашла детскую книжку, которая сделает тебя счастливым навсегда⁠⁠

2 дня назад

Это перевод истории с Reddit

Это просто детская книжка: название, выложенное радужными кубиками, толстые страницы. Вообще-то почти книжка для малышей. Рекомендованный возраст — 3–5. Мы с Зоей нашли её в пыльной коробке в кладовке в школе «Колвин Преп».

Миссис Лемон, владелица, пытается подбодрить нас, называя нас «воспитателями продлёнки», но мы — няньки. Максимум нашего «преподавания» — напоминать детям не ковыряться в носу во время перекуса. Наша реальная работа — в том, чтобы дети были в безопасности и хоть как-то заняты, пока их родители — врачи и юристы — зарабатывают деньги на оплату обучения. Работа непрестижная и неинтересная, но для подработки платят неплохо. Частная школа всё-таки.

Сегодня детей было всего несколько. Миссис Лемон сказала, что на этой неделе многие уехали в отпуск. Желая выжать максимум из уже оплаченных часов, миссис Лемон отправила меня и Зою разбирать кладовку, а сама осталась присматривать за детьми. Мы не расстроились.

Разбирать кладовку было проще, чем удерживать детей от бед. Самое тяжёлое — не захлебнуться пылью. Даже в тёмной кладовке мы видели толстые серые одеяла пыли на захламлённых полках.

— Можешь включить свет, Хупер? — спросила Зоя.

Я щёлкнул выключателем. Ничего не произошло.

— Хупер?

— Прости. Я включил, — сказал я, подняв глаза и увидев пустой патрон.

— Чёрт.

Я нервно посмотрел на Зою.

— Не говори так. Миссис Лемон может услышать. Зоя — лучшее, что есть в этой работе. Я не хочу, чтобы её уволили.

— Твою ж... Точно. Не хотелось бы потерять шанс всей жизни.

Я постарался скрыть дурацкую улыбку.

— Давай начнём.

Я разорвал коробку. Картон размяк от времени. Папки-скоросшиватели с чем-то вроде старых кадровых документов.

— Коробка с барахлом.

Я оглянулся — Зоя играла на телефоне. Я кашлянул, подталкивая её к работе.

— А ты?

Она вздохнула и начала распечатывать ближайшую к ней коробку. Она была небольшая, по форме напоминала коробку от пиццы. Косо лежала сверху большой коробки, словно её швырнули в кладовку в спешке.

— Ну-ка посмотрим. — Она бросила картонную полоску в тень и вытащила книгу. В свете люминесцентной лампы в коридоре за нашими спинами я лишь различал обложку.

На ней было солнце из папье-маше за спиной платиновой блондинки в розовом платье с улыбкой. Вернее, это должна была быть девочка.

Подойдя к Зое поближе, чтобы рассмотреть книгу, я понял, что это взрослая женщина. Девочкой она казалась из-за резких круглых пятен румян на щеках и туго стянутых косичек на плечах. Её зубастая улыбка выглядела болезненно.

— Что за чёрт? — спросил я.

Зоя, похоже, не замечала, насколько книга странная. Она смеялась над ней, как над безвкусной безделушкой.

— О боже! Как думаешь, сколько она тут пролежала? Наверное, старше самой миссис Лемон.

— П-положи её. Давай вернёмся к работе…

— Подожди, подожди. Мы обязаны её прочитать. — Она села на коробку и показала мне жестом сесть перед ней.

Я сел. Я никогда не умел говорить девушкам «нет».

— Ладно. Быстро.

Зоя начала читать так, будто снова была в классе и пыталась успокоить толпу детишек. Театрально повернула ко мне обложку. Я отвернулся. Улыбка женщины была слишком яркой.

«Национальная телевизионная сеть представляет „Солнечную Сэнди“.»

Тогда-то я и должен был вырвать книгу у неё из рук.

«Познакомьтесь с Солнечной Сэнди.

Солнечная Сэнди живёт на Солнечной Площади,

где солнце никогда не перестаёт светить.

Солнечная Сэнди — хорошая девочка.

Она всегда солнечная.

Она никогда не грустит.

И не злится.

И не устаёт.

И не голодна.

И не боится.

Это было бы плохо.

Солнечная Сэнди — хорошая девочка.

Она всегда солнечная.

Всегда.»

К тому моменту, когда Зоя прочитала «Всегда», волосы у меня на шее встали дыбом. Я с облегчением выдохнул, когда она закрыла книгу. Я ожидал увидеть у неё на лице страх, похожий на мой. Или, зная Зою, хотя бы закатывание глаз. Я не ожидал её улыбки.

— Как мило! — пропела она. — Разве это не мило? — Её глаза были как жёсткие солнечные лучи, палящие на меня. Я поднялся, чтобы уйти из-под этого жара.

— Не особо. Давай вернёмся к работе. — Я потянулся, чтобы забрать у неё книгу. Она вцепилась.

— Не глупи, Хупер. Мы прочитаем её ещё раз. — Она взяла меня за руку и попыталась усадить обратно на пол перед собой. Сталь её улыбки совпадала со сталью её хватки.

— Какого чёрта! — я вырвал книгу у неё. Когда она попыталась удержать её, опрокинулась назад через коробку, на которой сидела. В тесной кладовке между её головой и деревянной полкой не хватило места. По пути вниз её затылок ударился о поперечину. Я выронил книгу и кинулся к ней.

Она лежала, съехав, между коробкой и полкой. Руки и ноги торчали вверх, будто у перевёрнутого насекомого. Из рассечённого затылка хлестала кровь. Саму рану я не видел, но по красной луже было ясно, что она глубокая. И при всём этом она продолжала улыбаться.

— Держись! — крикнул я. Я поднял её на руки. — Надо в больницу.

Её голос был совершенно спокойным:

— Спасибо, Хупер. Это очень мило с твоей стороны.

Я отвёл её к миссис Лемон, и та отвезла её в больницу. С момента удара о деревянную перекладину и до того, как я уложил её на пассажирское сиденье пикапа миссис Лемон, Зоя не переставала сиять.

Я присматривал за детьми, пока за ними не пришли родители. Играл с ними в понарошку, чтобы не позволить себе воображать, что может происходить с Зоей. В конце дня мне не хотелось идти домой. Я всё ещё не получил никаких известий и не был готов остаться наедине с мыслями. Тянув время, я вернулся в кладовку. Стоя в полосе света из коридора, я увидел, как женщина со страницы улыбается мне снизу.

Я вспомнил, что сказала Зоя: «Мы прочитаем её ещё раз». Эта книга сломала мою подругу. Но как? Это же просто детская книжка.

Я открыл её. Первые страницы были скучны, как любые детские книжки из девяностых. Картинки, где женщина идёт через мультяшную городскую площадь, потом по кирпичной Главной улице. А потом всё пошло наперекосяк.

На странице со словами «Она никогда не грустит» женщина стояла над полосатым котом с ошейником «Мистер Тайгер». Кот был мёртв.

На другой картинке она сидела на церковной скамье в сельской церкви рядом с женщиной в чёрном.

На следующей — в шкафу, меньше этой кладовки. Казалось, она не мылась и не выходила на улицу несколько дней.

На последней странице — там, где были слова «Она всегда солнечная. Всегда.» — женщина лежала в гробу. Её волосы всё ещё были заплетены в косички. И она всё ещё улыбалась — той самой улыбкой, которую я видел на залитом кровью лице Зои.

Мне кажется, Солнечная Сэнди теперь внутри меня. Она смотрит, хорошо ли я себя веду. Не уверен, сколько она позволит мне писать свободно, так что я хотел выложить это сюда, где люди точно увидят. Хотелось бы уметь сдержать слёзы. Или крик. Но если бы вы сейчас смотрели на меня, вы бы решили, что я читаю любовное письмо от Зои. Я выгляжу спокойным. Мне страшно. Очень стра—

Счастливый Хупер — хороший мальчик.

Он всегда счастлив.

Всегда.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
[моё] Ужасы Reddit Перевод Перевел сам Nosleep Страшные истории Рассказ Мистика Триллер Фантастический рассказ Страшно Длиннопост CreepyStory
0
1
zobach
zobach

Как отец из семьи уходил⁠⁠

2 дня назад
1965 г. В Летнем саду

1965 г. В Летнем саду

В этот день я задержался в школе после уроков, потому что в три часа надо было на секцию по легкой атлетике, которую вел наш учитель физкультуры Виталий Павлович. И домой пришел в шестом часу. Родители были уже дома.

Отец в комнате складывал вещи в большой чемодан. Этот чемодан я помню еще с малых лет. Иногда мы с сестрой туда забирались, играя в прятки. Из Норильска, набитый посудой, с полотенцами, шторами и другими тряпками, он приехал в поселок в контейнере со многими вещами, телевизором «Заря» в металлическом корпусе, радиоприемником «Звезда 54» и другими, с которыми родители не хотели расставаться

— Опять генеральная уборка перед праздниками?

— Нет! Ухожу, все, достала меня твоя мать. Не дает спокойно после работы полежать!

Я уселся на диван. Достал из портфеля какой-то учебник, открыл его и может даже он был передо мной вверх ногами, я ничего не понимал. Конечно среди моих одноклассников и друзей были неполные семьи, и что такое развод, я знал. Но я не видел, чтобы мои родители ругались, как некоторые семьи, живущие в нашем доме или соседних домах. И если бы кто-нибудь в этот момент со мной заговорил бы, слезы, наверное, покатились бы по щекам. На душе скребли кошки. Из головы вылетело, что завтра будет торжественная линейка посвященная очередной годовщине Октябрьской революции. И надо было бы маме сказать, что нужно приготовить мне белую рубашку и шелковый пионерский галстук. Из кухни в это время мама крикнула отцу, что полотенца в шкафу внизу. И через минуту сама вошла в комнату, глаза были заплаканные, посмотрела в чемодан. Качнула головой, мол, забирай.

— Ты посуду возьми, хоть какую на первое время.

Собрав чемодан, отец накинул плащ. Он немного помялся около выхода, видимо думая, как он будет один без нас. Затем быстро прихватил в подмышку коврик — соломку, свернутый в трубочку и стоящий в углу, и вышел.

Я тоже оделся и пошел на улицу. Нет, я не побежал за ним, просто дома сидеть было тяжело. Как назло, на улице никого из друзей не было. Я сделал два круга вокруг наших трех домов. Дождь продолжал моросить. В голове у меня было тоже пасмурно. Почему разошлись? И как теперь будем жить?…

Посидев некоторое время под детской горкой, направился к дому. Войдя в подъезд, заглянул в каморку к дяде Коле дворнику. Домой идти не хотелось. Приоткрыв дверь увидел, что он спит. Развернулся и поднялся на второй этаж к себе.

К моему большому удивлению родители ужинали. Мама за столом, а отец, как обычно, с тарелкой в руках перед телевизором. Пока я раздевался и усаживался за стол, из разговоров родителей понял, что отец просто относил вещи погорельцам. На днях на соседней улице полностью сгорел деревянный дом барачного типа.

На душе отлегло. Но как говорят некоторые: неприятный осадок от шутки остался.

Уважаемые читатели, спасибо, что зашли на мой канал. Читайте посты, смотрите видео. Лучшей Вашей благодарностью будет репост в соцсетях!

Как Поддубный ходил с пудовиком "Заметки Зобача" https://zgg.su/kak-poddubnyj-hodil-s-pudovikom/

Показать полностью 1
[моё] Соседи Пожар Рассказ Заметки Длиннопост
0
6
russiandino
russiandino
Авторские истории

Святая потаскуха | Алексей Жаворонков⁠⁠

2 дня назад
Иллюстрация Екатерины Ковалевской. Другая художественная литература: <a href="https://pikabu.ru/story/svyataya_potaskukha__aleksey_zhavoronkov_13406450?u=https%3A%2F%2Fchtivo.spb.ru%2F&t=chtivo.spb.ru&h=2896317e82b8b8adc54953d9d80f6cdf299361d6" title="https://chtivo.spb.ru/" target="_blank" rel="nofollow noopener">chtivo.spb.ru</a>

Иллюстрация Екатерины Ковалевской. Другая художественная литература: chtivo.spb.ru

Что и говорить, издалека Анжела выглядела по-царски. Золотистые локоны, багряное платье, белый топ. Но было в этом великолепии столько нарочитого кокетства, что меня безудержно воротило от одного её вида. В который раз я отвернулся, стараясь смотреть на что-то другое: яркую синь неба, тёмную зелень лип, приглушённые цвета фасадов зданий, порхающих над асфальтом голубей и снующих по мостовой серых прохожих. Прохожих одноцветных, невзрачных как голуби и уж точно не таких одиозных, как Анжела. Но раз за разом я, не желая того, взглядом соскальзывал на её вызывающе нарядную фигуру и кричащую косметику. В народе это, кажется, называется «боевой раскрас». Испокон веков Евины дщери самыми яркими цветами расписывают себя, когда выходят на тропу любви. И это не просто ритуальный грим, нет. Именно для Анжелы он жизненно необходим, ибо Анжела была внушительно не молода. А если совсем честно, Анж — старая вешалка.

Я, честно говоря, даже и не знаю, сколько ей в действительности лет. Но то, что она практически ровесница Древнего Рима, не вызывает сомнений. Гляньте! Вот и солнце играет на её фарфоровых скулах неестественно-розового цвета, похожих на бока чайного сервиза. А какой слой тонального крема или пудры (не знаю точно, чем бабы драпируют свои лица в стремлении удержать возраст) наложен поверх её пергаментной кожи в тонкой паутине морщин, что, кажется, проведи ей по роже пальцем — останется борозда. Умелая бюджетная пластика тоже надёжно загримирована алой губной помадой, такой сочной, что с мостовой, откуда я за ней наблюдаю, рот кажется живущим отдельно от лица существом. Откормленной раздувшейся бабочкой. Гладенький подбородок блестит не хуже щёк, но индюшачья кожа шеи выдаёт почтенный возраст. У женщин главный враг — шея и кисти рук. Они, как дата в паспорте, предают свою хозяйку. Хотя кисти у неё красивые, врать не буду. Пальцы точёные, тонкие, суставчатые, все унизаны кольцами такого размера, что цыганка не прошла бы мимо, не цыкнув языком. Это её отличительный признак — дорогая и внушительная бижутерия. Перстни, кольца, цепочки, серьги и крестики. Рыжие крестики на шее, в ушах — везде. Всё из золота, всё блестит и слепит! В довесок к декорирующей косметике. Казалось, что первого достаточно, но возраст не любит простоты и маскируется всеми доступными средствами.

Оп! Глянула на меня. Интересно: узнала, нет? Так машет своими ресницами-трамплинами, что способна разогнать лёгкие перистые облака на весеннем небе. Нет, не узнала. Равнодушно скользнула и отвернула размалёванное лицо. Да и как меня сейчас узнать: борода отросла гуще и длиннее, шапка скрывает волосы, безразмерная куртка, обмотки. Не тот писаный красавец, что остался в её памяти, хотя память у неё короткая. А я-то её знаю, и знаю давно, не понаслышке. Да и кто тут не знает Анжелу? Странный вопрос. Даже те, кто не пользовался её услугами, — и те в курсе, чем живёт моя красавица. Анжела занимается благотворительностью. Нет, правда, а как ещё назвать её деятельность, кроме как почти что безвозмездной помощью простым смертным? Пусть злые языки утверждают: мол, Анжела торгует собой. Что никто так навязчиво и так нахально не предлагал себя публике, как она. Что Анжела не кто иная, как обычная проститутка. И не Анжела она вовсе, а Мария Петровна. Только фамилию я подзабыл: не то Давыдова, не то Давидова.

Да и бог с ней, с фамилией, я с определением не согласен! Нет, не обычная она путана, к чему такая пошлая дефиниция? Анжела хоть и выглядит довольно кринжово и смешно в своих ярких панельных шмотках, но баба при деньгах. Разве не помогала она детским приютам конфетами, разве не состоит в общественных благотворительных организациях куратором меценатов, разве не входит в семейные советы в качестве консультанта по вопросам морали и этики? Да и это не главное. Главное — широкая душа. Или что там у неё. Душа, конечно! Как есть душа. Нет того, кому бы она отказала. Не встречал я таких. Разве что другим путанам. И то подойдёт, подмигнёт, ласковое слово скажет. Утешит и предложит тепла и любви. Вот какая! А самое интересное — что в широте души своей совершенно не разбирает, кто перед ней. И не делает больших исключений. Что студент ей накопленную стипендию сулит, что офисный сисадмин с премией к ней закатится, что чиновник в сауну зовёт — ко всем едет, никем не брезгует. Всем поровну отсыпает. Не хочешь, а купишь её ласку да заботу. Мало кто так торгует собой, как Анжела, — важно, но настойчиво, зная себе цену. Везде, где это возможно: в кафе и театрах, на бульварах и в переулках, в вузах и тюрьмах, больницах и на коммерческих форумах. На последних особенно. Везде и всегда она в форме, улыбчива и принимаема. И, следуя трендам, пробралась-таки в интернет и завела себе страничку. В общем, атаку ведёт Анж по всем направлениям, ничего не стесняется.

Чёрт, ногу отлежал — затекла. Вчера был ливень, и в парке, где я обычно сижу, мокро, стоят лужи. Хождением по воде в этот век никого не вдохновишь, только простуду подхватишь. Приходится на мостовой на сухом граните пристроиться в уголке. Да чёрт с ним, с комфортом, хоть на Анжелку полюбуюсь. Я и сам бывал её клиентом. Да! По молодости как-то забрёл я в один шалман. Грустно было. Что в таком возрасте у человека? Одни крайности. Либо друзья, либо враги, либо чёрное, либо белое. Максимализм и пустая рефлексия над миром и собой. Бабы, опять же… если красавица — или замужем, или не приступишься, или такая курва, прости Господи, что и близко подпускать не захочешь. Познакомился я тогда с Анжелой. И познал её. А она молодец: приласкала, утешила. По макушке долго гладила, слова правильные шептала. Я сдуру чуть не влюбился! Женюсь, думаю, до чего баба хороша, не такая, как все. Хорошо хоть забухал с корешами из палестинской миссии, — пронесло. Без брачных уз и терзаний обошлось. Теперь-то я понимаю, что она ко всем такая, всех заключает в объятия и душит блаженством. И не виню её в том: природа это её, характер. И деньги нужны, чего греха таить. Вот и торгует собой, но с душой и рвением. Бабка её, кажется, была еврейка… но не факт.

Ох ты, божечки! Спасибо тебе, добрая женщина, спасибо за сотку и хот-дог! Да хранит тебя Господь! Но я бы тебе не советовал увлекаться фастфудом. Во-первых, видела бы ты, кто их делает, а во-вторых… не моё дело, но корма у тебя, что можно лет сорок жить в пустыне без припасов. Вон и муж твой, с плешью и в полосатом поло, застиранный какой-то весь, пыльный, и то взглядом по Анжеле полоснул. А ты заметила, одёрнула его глазами и остановилась, щёки надула, готовясь что-то сказать. Думаю, даже сложила у себя в голове праведно-гневное возмущение: гляньте, граждане, что у нас делается, шлюхи ноги свои, что твои кегли, по панели переставляют средь бела дня как хотят! И это в то время, когда наша страна, не щадя сил, бьётся за семейные ценности с мировыми содомитами. Развращают мужчин и наносят урон традициям и браку. Взять её!

Но ты закрыла рот, фыркнула демонстративно громко и пошла себе дальше со своим плешивцем. Ничего не стала говорить. И правильно поступила, сама того не ведая. Ибо кто, как не Анжела и её коллеги, стоит на страже семьи и брака? Кто ещё предохраняет ваших мужей от назойливого желания завести себе любовницу и делегировать ей часть супружеского долга и семейного бюджета на постоянной основе? Кто купирует саму возможность его ухода из постылой семьи, куда он вляпался по молодости, а теперь повязан с тобой детьми и ипотекой? Ну сходит он к Анжеле раз в полгода, ну выплеснет свои мужские активы по базовому лимиту, отдохнёт, расчешет самолюбие, обновится. А может, так случится, что сам испугается содеянного и прибежит к тебе обратно под юбку признаваться в любви и верности. А ты будешь гадать, чего это он так расшаркивается? Выпил, что ли…

Не бойся ты путан, глупая! Сама купи билет бедолаге на это колесо обозрения — пусть прокатится раз в год, поглазеет, подышит ветром и обратно на надёжную землю, где не качает и можно уверенно стоять на ногах. Только пусть пристёгивается — мало ли. Бойся не камелий, гурий и прочих гетер сферы услужливой и тарифицированной любви — это специи твоего постного брака. Бойся дружеских застолий, корпоративов и соседей. Я никогда не боялся первых. А вот вторые… но всё, молчу, не о том хотел сказать.

Вы, блюстители чистоты и морали, хоть обфыркайтесь, негодуя над вызывающим поведением нашей Анжелы, — никуда она с панели не денется. И не потому, что спрос на её дряблые прелести огромен, скорее наоборот. Спрос-то есть, хоть невелик, но стабилен. Клиент в основном постоянный, и денежки у Анж водятся. А чего бы им не водиться? Деятельность её не контролируется сборщиками податей. И конечно же, Анжела пользуется известным покровительством. А как ещё? Иначе позволили бы ей мозолить глаза честным людям и вешаться на шею каждому встречному-поперечному? То-то!

Гуль-гуль-гуль! Идите, бестии крылатые, поклюйте крошек хлеба моего. Не смотрите на котов, они на солнце щурятся, ждут, когда я им кину рыбных обрезков, что мне в магазине отсыпали, — всем достанется, не торопитесь. Всех накормлю, особенно тех, кто не просит.

Так, о чём я? Ах, Анжела… вон уже с кем-то весело болтает, глазами постреливает, фигурой играет. Но нет — это не клиент. Клерк какой-то банковский. Может, Анж у него кредитуется, чёрт её знает. Но разговор деловой, несмотря на все её профессиональные ужимки. Увы, иное поведение ей неведомо: стаж.

Помните, я говорил про то, что не стоять тут Анжеле, не будь у неё надёжной крыши? Сидела бы себе на третьесортном сайте, и ходили бы к ней только местные маргиналы по воскресеньям. Так кто же эта крыша? Да всем она известна, и вот вам крест — никого не удивляет. О! Видите? Вон из-за магазина как раз она и вынырнула с рёвом на чёрном «мерине». Сам начальник УУП, старший участковый Владимир Михайлович Спасский. С дружественным визитом на подшефную территорию завалился. Без официальной проверки, так, по-семейному. Очень представительный и влиятельный мужчина. В звании вроде бы подполковник, но в форме ни разу его не видел. Ходит хоть и в гражданском, словно опер, и ведёт себя важно, как и положено городовому. Вон, вылез наконец-то из машины, оглядывается. Он, в отличие от Анжелы, косметикой, конечно же, не пользуется и ботокс себе колоть не даст — не принято в его кругах харю себе омолаживать. Но всё равно рожа на солнце отливает достатком и витаминами, как медная табличка на двери — «Без стука не входить!». Только глазки маленькие, шустрые и красноватые, как у хомячка, говорят, что покой ему даже сниться перестал. Вылез, хлопнул дверью, ревниво оглядел зевак, осмотрелся и, решив, что приличия соблюдены, вразвалочку пошёл в сторону Анжелы. Меня всегда поражает в начальниках эта их полуматросская-полубандитская походка, будто они в семейных трусах вышагивают по собственной квартире, а не по местам присутствия. Демонстрация довольно сомнительной доминантности. Опля! Он уже замечен бизнес-планктоном, и вот из окошек магазинов и кофеен влюблённо глядят услужливые лица хозяев на грозную поступь альфа-участкового.

Анжела при виде опекуна разлепила губы в приветственной улыбке так, что меня резанул по глазам блеск вставной керамики. Они встретились на деловой дистанции и принялись ворковать не хуже голубей, только без ритуальных танцев обольщения: вроде бы старые друзья, но социальной пропасти между ними хоть и не видно, да её никто не отменял.

Благодаря Владимиру Михайловичу Анжелу опекают, дают спокойно вести свой бизнесок, много за место под красным фонарём не берут. И даже вступились как-то за поруганную честь Анж, когда какому-то хаму-материалисту вздумалось на благотворительном вечере назвать вещи своими именами. То есть собрание меценатов — борделем, а Анжелу соответственно — шлюхой. Был страшный скандал! Все присутствующие, помнится, жутко оскорбились не на жизнь, а на смерть. На правдоруба тогда напустились, написали донос, завели административное дело, присудили штраф, обязали извиниться публично за оскорбление и пригрозили уголовным при рецидиве. И вроде бы даже побили тайком. Анжела, правда, потом пеклась о судьбе страдальца, но только после того, как штраф был уплачен.

Участковый пригласил Анжелу в кафе напротив, и там, за витриной, они сели за стойку с видом на улицу. Прямо напротив меня. Мне хорошо были видны их фигуры — тучная, словно мешок картошки, участкового и кукольно-блестящая Анжелы. Она непринуждённо щебетала, размахивая в такт словам своими позолоченными пальцами, а он редко кивал, вставляя порой слова, чтобы беседа не съехала в монолог. Хотя, мне кажется, Анжеле всё равно, с кем тереть. Её непрекращающаяся елейная речь журчит ручьём, и абсолютно не важно, слушают её или нет: она одинаково самозабвенно ездит по ушам любому собеседнику.

Вот они отпили кофе, съели по какой-то то ли пышке, то ли круассану (мне отсюда плохо видно, чем кормят друг друга власть и бизнес) и, видимо, вдоволь насладившись беседой, разошлись. Анжела вернулась на исходную позицию на брусчатке, а шеф всея участковых двинулся дальше, пытливо оглядывая новшества знакомых заведений и, видимо, прикидывая, пожелать владельцам процветания прямо сейчас или свериться для начала с налоговой.

Анжела расцвела, как пион поутру. Она принялась грациозно вышагивать, словно болотная цапля, и набрасываться на прохожих с ещё большим энтузиазмом, как на зазевавшихся лягушек. Мне-то была понятна причина её приподнятого настроения. Тебя, Анжела, начальство потрепало по фарфоровой щёчке, угостило густым кофейком и пообещало и дальнейшее сотрудничество. И я понимаю её заблуждение. Она считает, что практически уселась в машину с мигалками. Что её пригласили за семейный стол, подали тарелку и разрешили выражать свои несложные мысли и мудрёные прихоти наравне со всеми. Посмотрите, как в её жестах, до того суетливых и порывистых, появилась пластичная небрежность, величие собравшейся в полёт дворовой птицы. Она, милая, искренне считает, что её оберегает дружеская рука? Столько лет в бизнесе, и такая младенческая наивность!

Но это, увы, не дружба, моя бедная Анжела. И действительная твоя функция, функция всамделишная, такая же древняя, как и профессия, которой ты посвятила всю себя без остатка. И ты это знаешь, только считаешь прикладным основное, глупенькая моя овечка. Дело в том, что Анжела, осваиваясь на своём поприще, производит культурно-материальный обмен. Проще говоря, всё, что было произнесено в сумраке её алькова — стыдные тайны, признания, откровения и россказни, — абсолютно всё попадает на стол к Спасскому В. М., а тот уже… дальше я и думать не хочу, какими маршрутами движутся судьбы Анжелиных говорунов. Стынет мысль.

Порой, видимо, в благодарность за полученную информацию, она награждает кого-нибудь из доверчивых клиентов бактериями срамной, но пустяковой болезни. И вот они, горемычные, плетутся в местную клинику по лечению и профилактике «модных» болезней, ниспосланных проказницей Венерой. Вот, кстати, тут неподалёку голубенькое зданьице. Я там не был, Бог как-то миловал, но слышал от заслуживающих доверие бродяг, что главным врачом там трудится в поте лица некая Спасская Эльвира. Ох, чую я, что не однофамилица она городовому, а жена! Невероятное совпадение интересов! Я немало дивлюсь сообразительности старой кокетки Анж, она извлекает прибыль даже из побочных результатов своего труда: поставлять одной рукой мужу информацию, а жене — пациентов. И в этом полном любви и возможностей треугольнике счастливы все, кроме тех бедолаг, кто, поверив Анжеле, попал или на карандаш к мужу, или в регистратуру к жене.

А я ведь помню её, когда она была гораздо моложе. Когда только появилась на нашей улице. Анж была тогда немного робка, но ласкова, говорила много. Клиента искала, потупив свой девичий взор. Что это было за время! Одевалась она куда как скромнее, но дружить с околотком начала уже тогда. Благо я ей ничего не выбалтывал по юности. Да и что мне было рассказать? А один чёрт — живу на мостовой. Ну всё, пора вставать и тащиться потихоньку в парк Несмелых Героев занимать лавочку: ночевать где-то надо.

Наконец-то! Время, пока я сидел и вспоминал знакомство с Анжелой, не прошло даром. К обочине мягко подрулила белая иномарка, и оттуда вышел блистающий, как конферансье, мужчина с тонкими усиками. Он перебежал дорогу и долго увивался вокруг моей старой знакомой. Он кружил пируэты, сверкал туфлями и касался пальцами её талии, указывал рукой то на небеса, то на часы. Мне был ясен этот манёвр: Анжела не терпела предложений в лоб. Всё должно было быть завуалировано, приглашение следовало делать полунамёками и вести себя учтиво. Только тогда она таяла быстрее восковой свечи. О деньгах в открытую никто не говорил, но тарифы знали все. Наконец ритуал ухаживаний подошёл к концу. Кавалер (он мне напоминал какого-то телеведущего) взял Анжелу под локоть, та томно закатила глаза, и они, перейдя улицу, подошли к машине нового клиента. Он услужливо открыл даме дверь, уселся и обратился к Анжеле хорошо поставленным голосом:

— Согрешим, милая?

— Греши, плати и кайся. Поехали.

— Но хочу, чтобы ты знала: я не люблю предохраняться. А ты?

— От истинной любви не уберечься, — ответила Анжела таким приторным голосом, что мне захотелось пить.

Водитель завёл авто и включил радио. Из открытых окон донеслись шум помех и музыкальная какофония. Кавалер с лицом и руками престидижитатора покрутил настройки, и радиола выдала обрывок чьей-то речи:

«…и спасибо за чудесную лекцию по истории Русской православной церкви, уважаемый Николай Алексеевич. Дорогие радиослушатели, мы будем рады продолжить после небольшого рекламного блока».

Почувствовав неловкость, кавалер крутанул ручку поиска ещё раз — раздались пульсирующие басы танцевального трека, и машина, взревев, сорвалась с места, окутав меня сизым вонючим облаком.

Я откашлялся и проводил их взглядом. Помнится мне, зависал я как-то на Лисьей горе в Битцевском парке с двумя бродягами. И был у нас спор: существует ли вечная любовь, истинная, абсолютная. Один, мрачный такой тип, начал говорить, что, мол, не могут электрические импульсы бомбить без устали гормонами мозг человеческий и у всего есть ресурс. Что не верит он в эту чушь и придумали её поэты, чтоб было о чём писать. Какое-то страшное занудство, ей-богу. А второй сказал, что это тавтология, и всякая любовь истинная, это её основное качество. И конечно же, она вечна, просто в тепло луча её света попадают разные предметы. Что-то надолго, что-то мимолётно, и их выбор не зависит от того, кто держит в руках этот источник света. Объект и субъект изменчивы, говорил тот бродяга, любовь же — нет. И потому не надо париться по этому поводу вообще ни разу. Мне так понравились его слова, что я ему сказал тогда: «Верно базарю, братан, сегодня же будешь рядом со мной на одном флэту у моего бати на Пречистенке. Есть там одна баба… проверишь, в общем, свою теорию вечного света».

И что бы вы думали? Познакомились они, поначалу не сдружились, но после увидели друг в друге что-то яркое, своё. Засветились, полюбили, притёрлись. Мечты, планы опять же. Взаимоуважение и жертвенность. И тихое незаметное счастье. До меня доносится, что не устали они друг от друга до сих пор. Я, конечно, не бог весть какой знаток рода человеческого, но эту пару я бы встроил в палату мер и весов истинной любви.

Но смотрю я печальными слезящимися глазами вслед удаляющемуся экипажу с вором и шлюхой, вспоминаю их слова и постигаю, что куплена сия палата громогласными анжелами, и взвешивают там и измеряют всех именно они. Пока не пришло время взвешивать и измерять их. В горле аж запершило от их смрада и заявлений. Темнеет. Надо идти искать пятно света, чтоб согреться.

Редактор: Александра Яковлева

Корректор: Вера Вересиянова

Все избранные рассказы в Могучем Русском Динозавре — обретай печатное издание на сайте Чтива.

1/6
Показать полностью 7
Писательство Авторский рассказ Рассказ Проза Яндекс Дзен (ссылка) Длиннопост
0
1
exthreemiron

Из сборника "Исповедь осколков"⁠⁠

2 дня назад
Из сборника &quot;Исповедь осколков&quot;

2. Кукольник.

Деревня Подгорье стыла у подножия хребта, на который веками не ступала нога человека. А выше, в самих скалах, начинался Чёрный лес. Не тот, где растут сосны и ели, а тот, что был похож на спутанные колья гигантского частокола, брошенные против неба. Воздух в Подгорье был густым и неподвижным, как вода в заболоченном пруду. Здесь никогда не смеялись. Смех здесь считали грехом опаснее богохульства, ибо он мог долететь до леса и потревожить то, что живёт на его опушке.

Там, где тень от леса ложилась на землю гуще всего, стояла избушка. Краска с неё осыпалась, обнажив древесину, почерневшую от времени и сырости. Ставни висели на одной последней надежде, поскрипывая на ветру, что всегда дул со стороны леса. В этой избушке жил старый Скоморох.

Когда-то, в незапамятные времена, он носил яркий колпак с бубенцами и разъезжал по ярмаркам, заставляя людей хохотать до слёз и боли в животах. Его звали тогда весельчаком. Но однажды он ушёл в Чёрный лес за редкими кореньями для своих красок и вернулся… другим. Бубенцы на его колпаке проржавели и онемели. Сам он высох и сгорбился, став похожим на старую корягу, выброшенную на берег. Теперь его единственным собеседником была тоска — не чувство, а вполне осязаемая сущность, которая каждый вечер садилась с ним у потухающего очага, положив свою тёмную, бесформенную голову ему на колени, и шептала одним ему слышным голосом: «Сыграй для меня. Сыграй последний спектакль. Мне так одиноко».

И вот однажды, когда тишина в избушке стала звонкой и невыносимой, словно предсмертный звон в ушах, Скоморох поддался её уговорам. Он отодвинул половицу и достал из потаённого угля старый, окованный железом сундук. Открыв его, он выдохнул облако пыли, пахнущей забвением и сухими травами. На дне лежала одна-единственная кукла.

Она была грубой работы, вырезанной из тёмного, почти чёрного дерева. Лицо её не имело ни возраста, ни пола — лишь грубые черты, намекавшие на застывшую маску страдания. Но самое жуткое — это были её глаза. Две глубокие, пустые выемки, в одной из которых застыла единственная, крупная, идеально круглая слеза, будто выточенная из чёрной, прозрачной смолы. К шее куклы была привязана не прочная льняная нить, а длинный, тонкий, смолянисто-чёрный человеческий волос.

— Что ж, — проскрипел Скоморох, и его голос прозвучал как скрип несмазанных колёс похоронной дроги. — Сыграем. Для Ворона за окном, для мыши под полом. И для тебя, Тоска.

Он надел куклу на свою костлявую, трясущуюся руку, зашёл за ветхую, когда-то яркую, а ныне выцветшую ширму и зажёг сальную свечу. Прыгающий, неровный свет рождал на стене гигантские, уродливые тени, которые плясали свой немой, безумный танец. Скоморох начал свой монолог тем же сиплым, надтреснутым голосом:
—Жил-был один молодец… шёл он лесом тёмным, тёмным… а навстречу ему…

Но слова застряли у него в горле, превратившись в беззвучный пузырь. Его пальцы, привыкшие к тонкой работе, вдруг онемели и одеревенели. И в этот миг кукла на его руке… дёрнулась. Сама.

Она медленно, с противным, сухим скрипом повернула свою деревянную голову и уставилась на него пустыми глазницами. Скрип шёл не от старого дерева, а из её суставов, будто внутри неё что-то ломалось и вставало на место.

«Не я… это не я двигаю…» — попытался закричать Скоморох, но из его пересохшего горла вырвался лишь хрип, похожий на предсмертный лепет.

Тонкий чёрный волос-струна натянулся, зазвенел, как струна лютни, и лопнул с тихим, зловещим щелчком. Кукла неестественно, судорожно дёргаясь, словно марионетка с перерезанными нитями, упала с его руки на грязный пол и, перебирая деревянными конечностями, поползла. Не как человек, а как огромный, неуклюжий паук, в самый тёмный угол горницы, туда, где сходились все тени и откуда не возвращался даже свет.

А из этих теней поднялось Нечто.

Оно было бесформенным и чёрным, как сажа, как сама ночь без звёзд. Но по мере того, как оно вытягивалось во весь рост, оно начало обретать форму. Одежду Скомороха. Его глубокие морщины. Его согбенную, уставшую спину. Оно стало его точной, но ужасающей копией. Новый Скоморох улыбнулся — улыбкой широкой, неестественной, растянувшей его лицо в жутковатой маске. В этой улыбке не было ни капли тепла или радости, лишь холодная, всепоглощающая пустота.

А настоящий Скоморох, старый и немощный, почувствовал, как мир вокруг него сжимается. Пол уходил из-под ног, потолок нависал всё ниже. Его кости сплющивались, со скрипом меняя форму. Кожа грубела, покрывалась невидимой резьбой и деревенела. Его последний, отчаянный крик так и не смог вырваться наружу, застряв внутри и превратившись в едва слышный, шипящий шепот, который мог различить лишь тот, кто приложил ухо к дереву. Он стал маленькой, беззащитной деревянной куклой с одной-единственной чёрной слезой на щеке.

Новый Скоморох нагнулся, движения его были плавными и точными, лишёнными старческой дрожи. Он подобрал куклу с пола, подержал в руке, разглядывая, и сунул её в свой тряпичный мешок, откуда пахло пылью, старыми грехами и горькой ложью. Потом он расправил плечи, стряхнул с себя вековую усталость и вышел на улицу. Впервые за долгие годы.

На следующее утро деревня Подгорье проснулась от звука, которого не слышала десятилетиями. От громкого, раскатистого, весёлого смеха. По главной, единственной улице шёл Скоморох! Настоящий! Молодой и полный сил! Его когда-то померкшие глаза сияли, а рот был растянут в беззубой, но озорной ухмылке. На его колпаке, будто по волшебству, вновь звенели бубенцы. Он пел залихватские частушки, отплясывал замысловатые коленца и показывал фокусы, от которых у зрителей захватывало дух.

Сперва люди в ужасе жались к стенам своих домов, крестились и шептали заговоры. Но смех — штука заразительная, а страх перед новым и необъяснимым постепенно вытеснялся любопытством, а затем и восторгом. По одному, робко, они стали выходить на улицу. А потом и дети, забыв все страхи и запреты, с визгом и смехом побежали за ним, требуя новых чудес.

Он и показывал чудо. Он доставал из своего бездонного мешка маленькую деревянную куколку. Ту самую, с чёрной слезой. И он заставлял её плясать. Без всяких ниток. Одним лишь движением руки, взмахом пальца. Кукла отплясывала на его ладони лихой, неистовый танец, её деревянные члены изгибались в невозможных позах. Дети визжали от восторга, а взрослые улыбались растерянно и счастливо.

Они не слышали едва уловимого шёпота, что доносился из глубины деревянного тельца, из самого его сердца: «Бегите… Не слушайте его… Ради всего святого, бегите… Он ведёт вас не к свету…»

Но этот тихий голос отчаяния тонул в громком, навязчивом, гипнотическом хохоте нового Кукольника. Он, как Крысолов, вёл за собой весёлый, неугомонный хоровод — детей, женщин, мужчин — к самой опушке Чёрного Леса. За собой. За своей невидимой, но невероятно прочной ниточкой, что тянулась от его пальцев к сердцу каждого.

А в кармане его рваного, но теперь казавшегося таким нарядным кафтана, маленькая деревянная кукла плакала своей единственной, вечной чёрной слезой. И в кромешной тьме своего нового мира, в тесной тюрьме собственного тела, она ждала. Ждала, когда в избушку на опушке войдёт новый одинокий старик с тоской в сердце и желанием сыграть последний спектакль. Чтобы найти себе замену. Чтобы передать проклятие. Чтобы хоть кто-то ещё узнал, какой ценой платит Кукольник из Чёрного Леса за весёлый смех и нескончаемый праздник, что он дарит другим.

Автор: Коньков Александр Александрович.

Показать полностью 1
[моё] Мистика Писательство Писатели Темное фэнтези Авторский рассказ Рассказ Кукла Длиннопост
0
12
hof259
hof259
Таверна "На краю вселенной"
Серия ДАИК

ДАИК⁠⁠

2 дня назад

Прошлая глава:ДАИК

ГЛАВА III. ШЁПОТЫ В ТИШИНЕ

Архив ДАИК. Палата №7. Дополнение: Вход в Зону.

Пассажир шагал по Тропе Молчания, и каждый шаг отдавался в его голове как приглушенный удар барабана — не в ушах, а где-то глубже, в той части мозга, которая давно привыкла к эху чужих волн. Тропа была узкой, извилистой, усыпанной опавшими листьями, которые не шуршали под ногами, а просто впитывали звук, словно жадная губка. Вокруг стоял лес — не тот, что помнил он из детства, с пением птиц и шелестом ветра, а искаженный, где стволы деревьев изгибались под невидимым давлением, а кроны смыкались наверху, образуя туннель из серо-зеленой мглы. Воздук был тяжелым, пропитанным запахом озона и чего-то металлического, как после грозы, которая никогда не кончается.

Он не спешил. Зов Тишины, тот идеальный аккорд, который сломал его экран в Палате №7, теперь звучал не как принуждение, а как фоновая мелодия — знакомая, почти успокаивающая. Пассажир знал: это иллюзия. Зона не приглашала; она поглощала. Но в отличие от других, он мог различать ноты в этом хаосе. "Шёпот Статики" — легкое покалывание в висках, вызывающее вспышки паники у новичков. "Волновой Захват" — краткие моменты, когда мир слегка сдвигался, как кадр в старом проекторе. Он игнорировал их, фокусируясь на цели: метеостанция впереди, первый маяк на пути к точке "Призрак".

Прошло около часа, когда тропа начала менять характер. Листья под ногами стали реже, обнажая землю, покрытую странными узорами — словно кто-то провел по ней пальцем, рисуя спирали и петли. Пассажир остановился, прислушиваясь. Зов усилился, но к нему примешалось что-то новое: низкий гул, похожий на дыхание спящего гиганта. Он достал дозиметр "Эхо" — прибор пискнул, показывая повышенный фон, но ничего критического. Маркер в кармане вибрировал слабо, реагируя на близость аномалии.

Впереди, у поворота тропы, лежало то, что он искал — или, по крайней мере, то, что Зона решила ему показать. Это был рюкзак, потрепанный, с логотипом ДАИК на боку. Брошенный Призраком? Пассажир подошел ближе, опустился на корточки. Внутри — пустые патроны, обрывки карты, и... артефакт. Небольшой, размером с кулак, кристалл с переливающимися гранями, излучающий слабый свет. "Эхо-Кристалл", как называли их в отчетах: осколок аномалии, способный усиливать ментальные волны. Призрак, судя по записям, нашел подобный и упоминал его в последней передаче. "Это как зеркало для Зова," — подумал Пассажир. Он протянул руку, но замер. Кристалл пульсировал в такт его сердцебиению, и в голове вспыхнул образ: Призрак, сжимающий его, бормочущий что-то о "завершении аккорда".

Момент прервался шорохом. Не листьев — шагов. Пассажир резко обернулся, нож в руке. Из тумана, сгустившегося между деревьями, вышли они. Монстры, которых Зона рождала из своих недр, — но эти были хуже обычных. Внешне они походили на людей: фигуры в рваной одежде, с лицами, искаженными гримасами боли или экстаза. Бывшие сталкеры? Жертвы Зова? Их кожа была бледной, покрытой сеткой вен, пульсирующих в ритме невидимого сигнала. Глаза — пустые, как у Куклы-маркера, но в них мелькало что-то осмысленное, словно они помнили, кем были. "Шептуны", — мысленно окрестил их Пассажир. Они не нападали сразу; вместо этого они шептали — синхронно, низким, вибрирующим голосом, повторяя фрагменты Зова Тишины. "Приди... заверши... стань частью..."

Один из них, высокий, с остатками военной формы, шагнул вперед. Его рот открывался и закрывался, но звуки шли не из горла — из воздуха вокруг, как эхо из Палаты №7. Пассажир почувствовал первую трещину в своем экране: шепот проникал, вызывая видения — воспоминания о коме, о первом эксперименте в институте. Он воткнул нож, но Шептун не дрогнул; вместо этого он протянул руку, имитируя дружеский жест, но пальцы его заканчивались не ногтями, а острыми отростками, похожими на антенны.

За ними, в глубине леса, зашевелилось что-то иное — странные чудовища, не похожие на людей. "Колебатели", как он их назвал в тот миг. Они напоминали пауков, но с телами из переплетенных корней и металлических обломков, слитых воедино аномалией. Их лапы вибрировали, создавая низкочастотные волны, от которых земля под ногами дрожала. Одно из них, размером с собаку, выскользнуло на тропу: тело пульсировало, испуская вспышки света, синхронизированные с шепотом Шептунов. Эти твари не кусали — они "захватывали" волнами, заставляя жертву застыть в дезориентации, пока Шептуны подходили ближе.

Пассажир не стал ждать. Он знал: это первое проявление ментальной аномалии, с которой ему предстояло бороться. Зов Тишины здесь обрел форму — не абстрактный гул, а живые существа, воплощающие его суть. Он метнул нож в ближайшего Шептуна, целя в шею. Лезвие вонзилось, но вместо крови хлынул статический шум — вспышка помех, как от сломанного радиоприемника. Существо пошатнулось, но не упало; вместо этого оно усилило шепот, и Пассажир почувствовал "Волновой Захват" — мир накренился, воспоминания о Стержне и Палате №7 смешались с видениями Зоны.

Он отступил, хватая артефакт. Кристалл в руке вспыхнул, усиливая его собственный "экран". Шепот стал тише, далеким, как шум города в прошлом. Пассажир рванулся вперед, ударом ноги сбив Колебателя — тварь разлетелась на осколки, испуская волну, которая оглушила ближайшего Шептуна. Битва была короткой, хаотичной: он дрался не с телами, а с эхом. Наконец, оставшиеся отступили в туман, оставив после себя только тишину — настоящую, мертвую.

Пассажир стоял, тяжело дыша, сжимая артефакт. Он не взял его с собой — бросил на тропу, как Куклу у проволоки. "Это не метка Призрака, — подумал он. — Это приманка Зоны." Метеостанция виднелась впереди, силуэт башни в тумане. Зов Тишины звал его дальше, обещая ответы. Но теперь Пассажир знал: на пути ждут не только шумы, но и те, кто их воплощает.

Запись в Дневнике Пассажира (мысленная, не зафиксированная): "Они похожи на нас, потому что были нами. Зона не создает монстров — она перестраивает. И я... я следующий?"

Метеостанция ждала. Ржавые двери, разбитые окна. Внутри — возможно, следы Призрака. Или новая аномалия. Пассажир шагнул вперед, чувствуя, как трещина в его экране расширяется. Но бежать было некуда. Директива Стержня эхом отдавалась в голове: "Бросайте всё и бегите." Невыполнимо. Он уже был частью аккорда. Прежде чем двинуться дальше, Пассажир вернулся к месту схватки. Останки поверженного Шептуна лежали на земле — не труп, а разлагающаяся масса из плоти, металла и чего-то эфемерного, что испарялось в воздух, как статический разряд. Он опустился на колени, осторожно коснувшись ножом венозной сети на "коже". Материал был теплым, пульсирующим, словно еще живым. Дозиметр "Эхо" взвыл, фиксируя всплеск ментальных волн — остаточный "Шёпот Статики", слабеющий с каждой секундой.

Пассажир разрезал оболочку, и изнутри вывалилось нечто неожиданное: маленький, искрящийся модуль, похожий на имплант или чип, но искаженный аномалией. Он взял его в руки — и воздух вокруг задрожал. Модуль активировался, проецируя голограмму: полупрозрачный прототип монстра, парящий в воздухе как призрак. Это была исходная форма Шептуна — не искаженный человек, а чистая конструкция Зоны: сеть волновых узлов, соединенных в гуманоидный силуэт, с антеннами вместо конечностей и ядром, излучающим "Зов". Голограмма вращалась, демонстрируя эволюцию: от абстрактной волны к псевдо-человеческой оболочке, поглощающей жертву и перестраивающей её под себя.

"Прототип... — прошептал Пассажир. — Зона не рождает, она копирует. Использует нас как шаблон." Голограмма мигнула, показывая финальный этап: слияние с носителем, где "Зов Тишины" становится вечным. Он понял: эти монстры — не случайные мутации, а инструменты для распространения. Если не уничтожить ядро, они возродятся.

Пассажир раздавил модуль под каблуком. Голограмма угасла с шипением, оставив после себя только тишину. Но в его голове эхо прототипа осталось — напоминание, что Зона уже начала перестраивать и его.

Показать полностью
[моё] Еще пишется Фантастический рассказ Фантастика Рассказ Авторский рассказ Текст Длиннопост
1
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Пятерочка Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Промокоды Яндекс Еда Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии