А вот буквально 15 минут назад, я пошла в магазин, открыла дверь подъезда и почти сделав шаг вперед, увидела чьи-то глубокие следы на свеженьком бетоне. И девочку на лавочке, лет 6-ти, у подъезда, вся в слезах и по щиколотку в том самом бетоне, рядом стоят босоножки в аналогичном виде. Рядом ее мама и сосед (я его по доброму прозвала "здравствуйте" т.е. более воспитанного мужчину не видела никогда)

Т.е. этот придурок, который председатель, решил сделать бетонную стяжку при входе в подъезд, но ни слова никому не сказал (ну может быть в ватсапе чета написал, но в нем состоят единицы "угодных" ему и точно не дети), никаких объявлений, ничего!!! И "благодаря" его "заботе" о жильцах дома, морально пострадал ребенок и свеженькая стяжка, которую придется переделывать за счет жильцов. Здорово, правда?

Классная бухгалтерия, сэкономить на предупреждающих элементах, о производимых работах и в дальнейшем восстанавливать полотно стяжки, за счет жильцов.

Браво, блядь!

Придурок.....

Выяснилось, что последние три года бухгалтерский учёт не вёлся. Отчёты сдавались, но это были цифры, взятые из пустоты, то есть из головы Кошкоедовой. Кроме того, обслуживающему персоналу, в первую очередь Кате, ежемесячно выплачивались премии. Так, в январе этого года она получила сто тысяч в качестве новогоднего подарка.

Но главное было не это. Всплыла афера с беспроцентным кредитом, который ТСЖ получило от Иноземцева (одного из жильцов дома) для ремонта стилобата. В договоре чёрным по белому было напечатано, что кредит беспроцентный, но по устной договорённости между Кошкоедовой и данным жильцом ТСЖ должно было выплачивать ему семь процентов годовых. Однако вместо выплат процентов Катя согласилась не брать с Иноземцева квартплату, и поэтому он с начала действия договора свою жилплощадь не оплачивал.

Узнав об этом, Кац запаниковал и назначил внеочередное собрание собственников дома. Там предполагалось заслушать доклады нового бухгалтера и председателя ТСЖ, обсудить вопрос о закрытии салона красоты, принадлежащего Жанне, и произвести перевыборы одного из членов правления.

На собрание пришло примерно столько же человек, сколько присутствовало и при моём свержении в конце марта. Да и люди были почти всё те же. Битый час в красках, с заламыванием рук и трагическими взвизгиваниями, Кац говорил о коварной Кошкоедовой и о том, как она подставила ТСЖ. В итоге получалось, будто это именно он её уволил.

– Так а что с договором? – поинтересовался кто-то из присутствующих. – Что в результате решили?

Самуил Иванович набрал в лёгкие побольше воздуха и в течение получаса живописно рассказывал, как он вначале не хотел, но потом всё-таки созвонился с Иноземцевым и выдвинул ему ультиматум, что тот начинает платить за квартиру, а о процентах по кредиту забывает.

– Выходит, вы кинули человека? – спросил жилец, задавший вопрос о договоре.

– Выходит, что кинули, – устало кивнул Кац. – Иноземцев расстроился, но в итоге согласился с моими требованиями.

– Ну как тут не расстраиваться? – подал я голос со своего места. – Хотел на налогах сэкономить, а тут обломали по полной.

– Я вам права говорить не давал! – закричал Самуил Иванович. – Кстати, следующий вопрос – это выведение из членов правления Фёдорова и выборы другого человека вместо него.

– Так это меня из правления выводят? – изумился я и добавил: – Товарищи, ну это уже перебор. Буквально два месяца назад меня из председателей убрали, а теперь и из правления. Побойтесь Бога! Ну нельзя же так часто человека свергать. Это негуманно.

Народ загалдел. Почему-то многие думали, что Кац хотел сам уйти из председателей, а тут оказалось, что никуда уходить он и не собирался.

– Вы пропускаете заседания правления! Вы прогульщик! – закричал он мне.

– Я болел вирусной инфекцией и тоской по Родине, – огрызнулся я.

– Вы же и так на Родине, – удивилась сидевшая рядом со мной блондинка.

– Поэтому и тоскую, – пояснил я.

– А второй раз почему вы на заседание не пришли? – возмущался Самуил Иванович. – Один раз болели, а второй раз чего?

– Я был на Большой Лубянке, дом двадцать, – ответил я. – У меня там была встреча.

– Мне этот адрес ни о чём не говорит, – Кац стукнул кулаком по столу. – Перестаньте нас дурачить!

– Это адрес Федеральной Службы Безопасности, – негромко сказал всё тот же жилец.

– Здравствуйте, коллега, – помахал я ему рукой. Он мило улыбнулся мне в ответ.

Все как-то вдруг успокоились и решили мой вывод из членов правления даже не рассматривать, а перешли к вопросу о салоне Жанны.

– Клиентки проникают в него со стороны двора, – начал рассказывать уже заметно уставший Самуил Иванович. – И некоторые жильцы недовольны тем, что эти женщины вместо посещения салона красоты ходят по двору, курят и разговаривают по телефону.

– Кто именно недоволен? – перебила его Жанна. – Фамилии у этих недовольных есть?

– Есть, но мы вам их не дадим. Эти собственники квартир нашего дома пожелали остаться неизвестными, – внезапно оживился Кац. – Предлагаю закрыть проход клиенток салона через двор.

– Тогда я вместо него открою винный магазин или рюмочную! – рассвирепела Жанна. – От этих ресничек и ногтей всё равно прибыли мало, а вот от алкоголя, говорят, очень хорошие доходы можно иметь.

Народ опять зашумел. Одни поддерживали Жанну, другие – Самуила Ивановича. Я дождался, когда шум немного стих, поднялся со своего места и крикнул:

– Правильное решение, товарищ Кац! Совершенно с вами согласен!

Голоса смолкли. Кац, склонив голову набок, смотрел с недоверием в мою сторону. Жанна, открыв рот от изумления, тоже уставилась на меня. Я продолжал:

– Надо закрыть проход через двор этим очень симпатичным женщинам. Нечего им тут шастать. Закрыть и не пускать! А когда закроем, Жанна подаст на ТСЖ в суд, и мы вместо платы за воду и тепло будем выплачивать ей неустойку. ТСЖ наше обанкротится, и кто-то наконец наведёт здесь порядок.

Самуил Иванович сплюнул и негромко выругался. Жанна и ещё несколько человек захлопали. Я поклонился и уселся на своё место. После недолгих дебатов, больше похожих на перебранку, данный вопрос решили не рассматривать и на голосование не ставить.

Пришла очередь выступать нашему новому главному бухгалтеру. Елена Сергеевна встала и, немного волнуясь, поведала нам то, о чём я говорил ещё в марте: всё плохо, фонд заработной платы завышен, деньги тратятся бесконтрольно. В конце своей речи она добавила:

– Кроме этого, в нарушение закона, работникам ТСЖ выплачивались премии. Так, Кошкоедова каждый год получала по сто тысяч рублей, а за организацию общего собрания – двадцать тысяч.

– Фантастика, – прошептал я. – Мало того что она народ взбаламутила, чтобы меня с должности председателя сняли, так она ещё за это и деньги получила.

Кто-то из присутствующих спросил Суровкину, не много ли квартплаты мы платим.

– Я бы не сказала, что много, – задумчиво произнесла Елена Сергеевна. – Вы тратите не много, а безумно много. Я такие цифры в первый раз за свою практику вижу.

– На этом наше собрание считаю закрытым, – перебил её Кац. – Всем большое спасибо, что собрались!

Народ загалдел и потянулся к выходу. Во дворе я попрощался с Жанной и другими знакомыми жильцами. Уже будучи у подъезда, я услышал, что меня окликнул Самуил Иванович. Подойдя ко мне, он сказал:

– Нам надо поговорить. По душам.

– Я сейчас не могу. Мне надо выпить, и желательно водки, – ответил я.

– А я вот не могу выпить. У меня печень больная, – погрустнел Кац. – Только боржоми.

– Везёт вам, вы не пьёте. Да вам это уже и не надо, – вздохнул я. – А мне приходится пить, чтобы не сойти с ума в этом бардаке.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Самуил Иванович.

– Ну как же, – подмигнул я ему, – помните, у Цоя? «Мама, мы все тяжело больны. Мама, мы все сошли с ума».

– Да при чём тут какой-то Цой? – поморщился Кац. – Надо поговорить. Давайте завтра, после обеда.

– Хорошо, – ответил я и пошёл домой пить чешскую грушовицу.

На следующий день, как и договаривались, мы встретились с Самуилом Ивановичем в диспетчерской. Он строго посмотрел на сотрудницу, которая сидела у телефона, после чего та понимающе кивнула и вышла. «Будет серьёзный разговор», – подумал я.

Но в следующие полчаса говорил один лишь Кац. Он рассказал о строительстве и истории дома, о всех бывших председателях правления, о более или менее значимых проведённых здесь ремонтах. Прервать этот словесный понос удалось только тогда, когда он захотел пить и, налив из кулера прохладной воды, на секунду замолчал. Я посмотрел на часы и задумчиво произнёс:

– Мне детей кормить надо.

– Чем? – оторвался от стаканчика Самуил Иванович.

– Грудью, – пошутил я. – Большое спасибо за подробную информацию о нашем доме, хотя она мне и не нужна. Вы меня зачем звали-то?

– Да я вас позвал вот зачем, – он вытер мокрые губы рукавом пиджака и отставил стакан в сторону. – В общем, вы своими фельетонами обидели всё правление. Нам-то с Брызгловым всё равно, мы мужчины, а вот Наденька Дурова очень переживает по этому поводу.

– Сила писательского искусства и заключается в том, чтобы люди переживали, – глубокомысленно сказал я. – Однако то, что написано пером, не вырубишь топором.

– Не в этом дело, я не про топор сейчас, – скривился Кац. – Следующее заседание у нас будет в августе. Я думаю, что вам стоит извиниться перед членами правления. Я в этот момент могу выйти в коридор, чтобы вас не смущать. Вы извинитесь, а я за дверью подожду и потом войду.

Он замолчал, ожидая моего ответа. Молчал и я, глядя на него. У этого 76-летнего мужчины было некрасивое одутловатое лицо, на котором отпечаталась вся его жизнь, мясистые губы и нос с торчащими из обеих ноздрей волосами. Вскоре он спросил:

– Ну, что скажете?

– А вы не хотите передо мной извиниться? – в свою очередь поинтересовался я.

– А мне-то за что извиняться? – совершенно искренне удивился собеседник.

– Да вы в домовом чате как только меня не оскорбляли, какими только эпитетами не награждали! – усмехнулся я.

– Вы всё выдумываете, – ответил Самуил Иванович. – Ничего я не писал. И члены правления тоже.

– Ага, – кивнул я. – А не эти ли милые члены правления с подачи Кошкоедовой устроили мне травлю? Вы на предыдущем собрании обещали мне лицо набить, а та же Дурова обвинила меня в желании развала ТСЖ.

– Не было этого, – упрямо повторил Кац.

На мгновенье мне показалось, что передо мной стоит не старик, а трёхлетний избалованный мальчик. Я сказал:

– Я хотел бы получить кассовый отчёт и выписки из банка за январь этого года, ну и тот самый беспроцентный договор с Иноземцевым.

– Нет, ничего я вам не дам, – тут же сообщил Самуил Иванович.

– Почему? Вы же сами мне написали официальный ответ, что я могу ознакомиться с документацией по ТСЖ в любое удобное время, – напомнил я.

– Потому что там конфиденциальная информация, там данные людей, – ответил Кац.

– Очень интересно... – протянул я. – Тогда я завтра официально сделаю запрос Елене Сергеевне о том, что хотел бы получить интересующую меня информацию и готов подписать документ о неразглашении.

– Пишите на имя главного бухгалтера Коротколапова Ивана Самуиловича, – глядя куда-то в сторону, сказал Кац. – Но я предупреждаю: по закону, мы ваше заявление будем рассматривать тридцать дней.

– А кто такой Коротколапов? – удивился я.

– Это племянник Елены Сергеевны. Он у нас оформлен главбухом, – пояснил собеседник.

– А почему она сама не оформлена надлежащим образом? – поинтересовался я, испытывая странное чувство дежавю.

– Она на пенсии, – снисходительно сообщил Самуил Иванович. – Чтобы ей пенсию не уменьшили, вместо неё числится племянник.

– То есть Суровкина, по сути, посторонний человек в ТСЖ, имеет бесконтрольный доступ к конфиденциальной информации, а я, член правления, не имею? – потрясённо произнёс я.

– Я вам ничего не дам, и не просите, – поджав свои мясистые губы, прошипел Кац. – Вы лучше подумайте о том, чтобы извиниться перед членами правления. Вам с ними жить в одном доме.

– Мама, мы все тяжело больны. Мама, мы все сошли с ума, – фальшиво пропел я и пошёл домой.

Там я спросил у любимой жены:

– У нас грушовица ещё осталась?

– Нет, ты вчера всё выпил, – ответила Леночка и добавила: – Ты ещё хотел за водкой сходить, но уснул.

– Устал, вот и уснул, – я достал из кухонного шкафа кружку и налил в неё заварку. – Обойдусь безалкогольными напитками.

Мы сели на кухне и принялись чаёвничать. Дети в гостиной смотрели мультики.

– Как прошёл разговор с нынешним председателем? – поинтересовалась жена.

– В тёплой и дружественной обстановке, – доложил я. – По результатам разговора я понял несколько важных вещей.

– Каких? – спросила Леночка.

– Самое главное, я понял, почему в России так много пьют, – сообщил я. – Потому что на трезвую голову весь этот сюр принять очень сложно.

Я рассказал жене о нашем разговоре с Кацем.

– Коротколапов? – переспросила она.

– Коротколапов, – подтвердил я.

– Интересно, а какая будет фамилия у следующего главбуха? – задумчиво произнесла Леночка. – Но ничего, скоро узнаем.

– А с чего ты взяла, что следующий главбух будет скоро? – уточнил я. – Вон Кошкоедова восемь лет продержалась.

– Я тебя знаю, – рассмеялась жена. – Я тебя очень хорошо знаю.

И тут в нашей семье случился грипп. Эту заразу принёс из детского садика Сашка. Затем от него заразилась Аля, а потом вирусы достигли и меня, зацепив заодно приходившую навестить больных внучат тёщу.

Мы с Сашкой как настоящие мужчины лежали на диване и стонали, всем своим видом выражая, что в любой момент можем умереть от коварного гриппа. Женская половина семьи нас успокаивала и поила тёплым чаем с алтайским мёдом.

Когда мёд вместе с антибиотиками начал оказывать своё лечебное действие, я перебрался с дивана в свой кабинет, поближе к компьютеру. Почитав «Пикабу» и новости о грядущем общемировом кризисе, я решил прибраться и разложить валявшиеся где только можно бумаги и документы.

В середине своей уборки я нашёл папку с названием «ТСЖ». Полистал её. Из папки выпали небольшие прямоугольные листочки. Это были приходные ордера за этот и за прошлый годы, оплата за консьержа.

Я сгрёб в кучу разлетевшиеся листки и хотел засунуть их обратно в папку, но вдруг остановился. Я точно помнил, что в нашем ТСЖ таких должностей не было и что в фонде заработной платы ничего подобного не значилось.

Я позвонил Дуровой и поинтересовался насчёт консьержей.

– Так они наличными за свою работу получают, – ответила та. – Мы скидываемся всем подъездом. Катя деньги от нас принимает и потом передаёт их бабушкам. Эти суммы через ТСЖ не проходят.

– Точно не проходят? – спросил я, разглядывая лежащие передо мной корешки к расходным ордерам с синеющей на них печатью ТСЖ.

– Точно, – подтвердила Надя. – Консьержам платят сами жильцы, через Катю.

Я её поблагодарил и тут же позвонил своей любимой тёще:

– Муся, вот когда ты с нами жила, пока у тебя ремонт в квартире был, ты сдружилась с одной бабушкой, что в подъезде сидела. Можешь у неё кое-что спросить?

– Конечно, – ответила тёща. – Для тебя – всё что угодно.

– Выясни, сколько она получала за работу консьержа в нашем подъезде, – попросил я.

Муся исполнила мою просьбу и вечером того же дня дала мне ответ, что консьержи в нашем доме получали тысячу рублей за смену.

Я сделал ещё один звонок – Александру, живущему в последнем подъезде, где было не десять квартир, как у нас, а двадцать. Так вот он в месяц платил по три тысячи рублей, а я платил четыре.

Дальше была простая арифметика. С трёх подъездов Катя имела ежемесячно по сто двадцать тысяч рублей и с двух крайних – ещё сто двадцать. Итого двести сорок тысяч рублей. Пять консьержей за месяц в качестве зарплаты получали от неё сто пятьдесят тысяч рублей. Причём получали наличными – без вычетов налогов, без росписей в ведомости и прочего. Через руки Кошкоедовой только по консьержам проходило почти три миллиона рублей в год.

Единственными документами, подтверждающими эту аферу, были квитанции с печатью ТСЖ. Я посмотрел на лежащий передо мной листок с цифрами и прошептал:

– Она дура, сказочная дура.

Я отложил листок в сторону, пододвинул клавиатуру и быстренько нащёлкал заявление на имя главбуха нашего ТСЖ с просьбой вернуть мне сорок тысяч рублей, уплаченных ранее в качестве платы за консьержа. Отпечатал его в двух экземплярах и спустился вниз, в диспетчерскую.

Там, развалясь в кресле, сидел Кац собственной персоной. Став председателем правления, он приходил в диспетчерскую к девяти утра и до самого вечера пил чай, рассказывая Кате, управляющему и диспетчерам истории из своей жизни, поучая всех уму-разуму. Досталось и мне от него.

– Вот вы за то, чтобы везде была законность и порядок, – обращаясь ко мне, начал Кац, похлёбывая из стакана круто заваренный чай. – А ведь в России никогда так не жили и жить не будут. Всегда кто-то мог нарушать, а кто-то не смел.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал я и протянул заявления Катерине. – Зарегистрируйте. И поставьте входящий номер на моём экземпляре тоже. Я его заберу.

Между тем Самуил Иванович продолжал:

– Я когда был молодой, ещё моложе вас, со мной один случай произошёл. Еду я в субботу (а дело было за Рублёвкой), вдруг меня обгоняет «мерседес» и по встречке шпарит дальше. Я подумал, что так можно, и тоже по встречке, вслед за ним. А за поворотом меня гаишник останавливает и штрафует. Я ему говорю, что вот передо мной же «мерс» по встречке ехал, и никто его не остановил. А он мне отвечает, что этот «мерседес» может по встречке ездить, номера у него какие-то особенные.

– Вы это мне зачем рассказываете? – перебил я словоохотливого Каца.

– Затем, чтобы вы поняли, что в России есть закон и есть люди, которые над законом, – нравоучительно ответил мне Самуил Иванович.

– Из вашего рассказа я понял только то, что вы на пустом месте получили штраф, – усмехнулся я.

В это время Катя зарегистрировала во входящих моё заявление и, успев его прочитать, хотела было что-то сказать:

– Так это...

– Мне некогда, – я выхватил из её рук свой экземпляр. – Дадите мне ответ. А я болею, нехорошо мне.

– Чем болеете? – участливо спросил Кац.

– Подозрение на коронавирус, – буркнул я, направляясь к выходу.

Самуил Иванович закашлялся и пролил на себя из кружки горячий чай. Затем он вскочил и, стаскивая с себя пиджак, закричал:

– Вы серьёзно?!

– Да пошутил я, пошутил, – ответил я, стоя в дверях. – Результаты на ковид отрицательные. Это всего лишь приступ туберкулёза, который я получил на урановых рудниках в Чехии.

Не успел я подняться к себе в квартиру, как зазвонил телефон. Из трубки мне сказали:

– Здравствуйте, это вас из диспетчерской беспокоят. Вы не могли бы к нам подойти?

– Я был у вас несколько минут назад, – произнёс я. – Что-то срочное? Пожар? Наводнение? Эпидемия ящура?

– Нет, – ответила трубка, – с вами хочет побеседовать Самуил Иванович.

– О, у него появился личный секретарь? Растёт наш старикан, растёт, – рассмеялся я. – К сожалению, я не могу сейчас подойти. Если надо, пусть позвонит. Мой номер у него есть.

Я повесил трубку. Из кухни выглянула жена Леночка и подозрительно спросила:

– Что происходит? Чего у тебя такая счастливая и загадочная физиономия?

– Сегодня самый лучший день, пусть реет знамя над полками. Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками, – фальшиво пропел я.

– И кто у нас сегодня дураки? – поинтересовалась она.

– Наше ТСЖ, – отрапортовал я.

– Ты же говорил, что ТСЖ тебя не интересует и чтобы они сами разбирались со всем, – укоризненно сказала жена.

– А чего они дразнятся? – протянул я. – В общедомовом чате уже который день мои косточки моют. А я натура ранимая. Меня хвалить надо, а не ругать.

И, будто в подтверждение моих слов, пришло сообщение от Дуровой со скриншотом страницы чата, где Кац демонстрировал моё заявление и поливал меня на чём свет стоит.

Ответ на своё заявление я получил на следующий день. Бумажку мне принесла диспетчер.

– Вам хоть доплачивают за подработку письмоносцами? – спросил я, подписывая второй экземпляр ответа.

– Нет, – коротко произнесла женщина.

– А чай-то председатель с собой приносит или ваш хлебает? – продолжал интересоваться я.

– Мы его своим угощаем, нам чая не жалко для начальства, – ответила диспетчер.

– И это правильно, – похвалил я её. – Вы ему покрепче заваривайте. Пусть привыкает к чифирчику.

– Вадим Николаевич, а правда, что вы туберкулёзом болеете? – уточнила женщина.

– Неправда, – сказал я. – От туберкулёза меня вылечили в Марокко, но при лечении в свою очередь заразили тропической лихорадкой. Точнее, её разновидностью. Болезнь очень редкая, названа по имени открывшего её доктора – шараповка. Был такой хирург – Владимир Иванович Шарапов. Может, слышали? Страшная болезнь. Как увижу, что кто-то ворует или обманывает людей, так меня сразу шарашить и колотить начинает, пятнами покрываюсь и потею страшно. Но что примечательно, температура остаётся тридцать шесть и шесть.

Диспетчер посмотрела на меня дикими глазами и бочком выскользнула за дверь. А я надел очки и прочитал то, что мне прислала Кошкоедова. В ответе она сообщала мне, что, согласно должностным инструкциям, не обязана обеспечивать функционирование службы консьержей и отвечать за оказанные ими услуги.

– Ну вот, – рассмеялся я, – деньги берёт, а отвечать за услуги не хочет.

Тут же, не отходя от компьютера, я написал претензию всё с той же просьбой вернуть мне деньги, приплюсовав к ранее заявленной сумме ещё десять тысяч за моральные страдания.

Претензию я отнёс в диспетчерскую через пару дней. За это время я дополнил её ссылками на законы, подзаконные акты и подобные случаи из судебной практики. Так что вся претензия теперь занимала целых шесть страниц. Кошкоедова поставила на моём экземпляре входящий номер и вернула его мне. Я подмигнул ей и поднялся в свою квартиру. Ждать ответа нужно было десять дней, как и положено по закону.

Но через два дня у нас состоялось запланированное ранее заседание правления ТСЖ, о котором я как-то позабыл. Снять с должности председателя меня сняли, но в правлении я всё-таки остался. Так что пришлось идти совещаться со своими коллегами по управлению нашим многоквартирным домом.

На собрании присутствовали все пять членов правления, ревизор и управляющий. Кошкоедовой почему-то не было. Управляющий рассказал нам о текущих делах. Мы порассуждали об особенностях ремонта стилобата в российских условиях и о необходимости срочно отреставрировать обветшавшие элементы декора на крыше здания, которые могут упасть на головы доверчивых жильцов.

– Ну вот и всё, повестка дня исчерпана, – подвёл итоги собрания Кац.

– Позвольте, а как же раздел «Разное»? – подал я голос из продавленного и провонявшего табаком кресла Катерины.

– У вас есть что сказать? – скривился, как от зубной боли, Самуил Иванович. – Говорите.

– Я хотел бы поговорить о нашем главном бухгалтере Екатерине Кошкоедовой, – негромко и размеренно начал я. – Точнее, о том, что она подворовывает у ТСЖ деньги.

– Ничего она не ворует! – перебил меня Кац. – Мы уже всё проверили. Всё нормально.

– Попрошу меня не перебивать, – сказал я. – Это же не майдан на Крещатике, в конце концов.

– Дайте человеку сказать, – поддержала меня Жанна, недавно вернувшаяся из отпуска. – Что за манера –навязывать всем свою волю?

И я, благодарно кивнув Жанне, продолжил:

– В общем, в прошлом году Катерина, и так имевшая дополнительно полставки делопроизводителя, в нарушение действующего законодательства оформляла себе подработку диспетчером. Как при этом она умудрялась сутки работать диспетчером, бухгалтером и делопроизводителем, одному богу известно. И в месяц она имела дополнительно около тридцатки за диспетчеров. В новом, двадцать третьем, году с диспетчерами было покончено, и Кошкоедова взялась подменять дворников, примерно на такую же сумму. При этом ни дворником, ни диспетчером Катя фактически не работала.

– Она передавала деньги людям, которые за неё работали, – подала голос Дурова. – Я сама проверяла.

– Я бы всё-таки попросил меня не перебивать, – продолжил я всё так же размеренно. – Кроме этого, я обнаружил, что на протяжении нескольких лет при оплате услуг консьержей Катерина выдавала квитанции к приходным ордерам с печатью ТСЖ. Причём эти деньги в кассе не учитывались, так как консьержей в ТСЖ нет и никогда, по бумагам, не было.

– И в чём тут криминал? – завёлся Кац. – Что вы нам голову морочите? Претензии тут пишете, в суд грозитесь подать. Вы же знаете, что консьержам жильцы платят напрямую. Просто Катя это всё курировала на общественных началах. В чём криминал?

– В чём? – удивился я. – Криминал в том, что главный бухгалтер выдавала финансовые документы со своей подписью и печатью ТСЖ на услуги, которые ТСЖ не производились. Криминал в том, что шестнадцать бабушек-консьержек не платили налоги с доходов за свою работу. Криминал в том, что своими действиями Кошкоедова подставляла ТСЖ.

– Это не уголовное дело, – буркнул ревизор. – Это мелкое финансовое нарушение.

– Да ерунда всё это! – поддержал его Кац. – Люди просили бумажки с подтверждением об оплате. Она людям их давала. Ничего страшного. У вас всё?

– А этого мало? – вопросом на вопрос ответил я.

– У меня ещё есть факты, – сказала Жанна. – Так что это не всё. Это только начало.

– А нельзя побыстрее? – попросил молчавший до этого Брызглов. – Мне на дачу надо. У меня там баня стынет.

– Я коротенько, я быстро, – брюнетка сделала паузу и продолжила: – В прошлый раз, когда бывший председатель попросил Катю  расписать бюджет нашей ТСЖ, я обратила внимание, что на канцелярские товары тратится двадцать тысяч в месяц. Двадцать!

– А это разве много? – уточнил ревизор.

– Это безумно много, – ответила Жанна. – На двадцать тысяч бумагой и скрепками можно снабдить десять таких ТСЖ, как наше. Но не это главное. Вся канцелярка покупается в одной и той же фирме.

– И что? – подал голос Кац. – Это преступление?

– Не перебивайте меня, – голос бизнес-леди затвердел, в нём почувствовался металл. – В общем, я позвонила в эту фирму, тем более что в ней работают мои знакомые, и сказала, что канцелярию теперь буду закупать я вместо Кошкоедовой. Я попросила уточнить условия закупок, и мне без проблем ответили. Значит, я делаю закупки на сумму не менее двадцати тысяч рублей в месяц и получаю на свой личный счёт откат в десять процентов.

– Вы тут из-за каких-то двухсот рублей тратите наше время? Вы серьёзно? Из-за двухсот рублей? –удивлённо воскликнула Дурова.

– Не двести, а две тысячи, – поправил я её. – Хорошие деньги. Тут пара тысяч, там пара тысяч. Зато теперь понятно, почему у нас весь подвал берёзовыми вениками забит.

– Да что вы привязались к этим веникам?! – закричал Кац. – Никуда они не денутся, эти веники.

– Веники, веники... – застонал Иван Иванович. – У меня баня стынет, а вы тут про веники.

– Давайте отпустим товарища в баню, – предложил я. – Чего он мается?

– Мы бы давно уже все ушли, но вы вот вечно с какими-то глупостями встреваете! – опять закричал Самуил Иванович. – Чего вы пристали к нашему главному бухгалтеру?!

– Она деньги ворует у ТСЖ, – устало ответил я. – А я не люблю, когда у меня кто-то что-то ворует. Я лучше сам эти деньги на какое-нибудь благое дело пожертвую.

– Ну, взяла она двести рублей, делов-то! – перебила меня Дурова. – Ничего страшного, не обеднеем. Что вы бедную девушку терроризируете?

– А вы чего к ней так прикипели? – задал я встречный вопрос. – Этих Кошкоедовых пруд пруди. Свистни –и за гораздо меньшие деньги будут бухгалтерией заниматься, а не чёрт-те чем.

– Да Катя у нас уже девять лет, – вставил Брызглов. – Она всегда тут. Мы с ней чай пили не один раз. Она очень хороший человек.

– Хороший человек откаты не получает, – заметила Жанна. – Нет такой профессии – «хороший человек». Есть профессия «бухгалтер». А у Катерины вашей косяк на косяке с точки зрения бухгалтерии.

– Вадим Николаевич, а чего вы-то к Кате привязались? – спросила меня Надя. – У вас что-то личное? Чего вы добиваетесь? Заняться, что ли, нечем?

– Ничего личного, – ответил я. – А добиваюсь одного: чтобы Кошкоедова была уволена. Как только она покинет стены нашего гостеприимного дома, я отстану от вас.

– Вы нас шантажируете? – ахнул Самуил Иванович.

– Это деловое предложение, – улыбнувшись, ответил я. – К тому же у меня на вашу Катерину есть куча бумаг. Покрывая её шалости, вы становитесь соучастниками её преступлений.

– Вы понимаете, что, если вы начнёте какие-то действия против Кати, вы станете изгоем? – Наденька от волнения даже встала со стула.

– Изгоем? А в чём будет заключатся моё изгойство? – поинтересовался я.

– С вами никто из людей, живущих в нашем доме, разговаривать и здороваться не будет, – высокопарно ответила Дурова и плюхнулась обратно на стул. Тот жалобно скрипнул.

– Да я как-то переживу, что кто-то со мной здороваться не будет, – рассмеялся я. – У меня кроме вас есть люди, с которыми я общаюсь и которые мне рады. Вы скажите, моё предложение принимается или нет?

– Нет! – ответил Кац и хлопнул кулаком по столу. – А будете продолжать, мы тоже вас шантажировать начнём!

– Чем? – развеселился я.

Настроение круто повышалось.

– Найдём чем, – пообещал Самуил Иванович. – На этом заседание нашего правления считаю закрытым.

– Ну наконец-то, – Брызглов вскочил со своего места и, чуть не сбив попавшуюся на его пути Наденьку, ринулся на выход.

– С лёгким паром! – крикнул я ему вслед.

– Идите к чёрту! – послышалось в ответ.

– До свидания, товарищи, – сказал я остальным. – Приятно было с вами пообщаться. Как говорится, до новых встреч!

И я пошёл домой есть пельмени.

– Как прошло? – спросила меня жена.

– Ожидаемо, – сообщил я. – Всем на всё плевать, но все жалуются, что живём плохо. А живём плохо, потому что всем на всё плевать.

– Но ты-то уже всё, не будешь больше в их дела встревать? – осторожно уточнила Леночка, пододвигая ко мне сметану. – У тебя и так дел полно, а тут эта Кошкоедова и компания. Только время на них тратить.

– Не знаю, не знаю, – ответил я. – Я же злопамятный, а тут о меня просто ноги вытерли. С одной стороны, гори оно всё синим пламенем. А с другой стороны, за державу обидно. В общем, я подумаю: зарывать топор войны или ещё повоевать с дураками.

И я, ловко подцепив пельмень вилкой, отправил его в рот.