Цой не дает нам дремать.
35 лет со дня смерти музыканта
Протоиерей Дмитрий Климов, исполнитель русского рока и композитор, рассказывает о том, почему песни «Кино» можно назвать христианскими и смог бы Цой появиться сегодня.
— Почему священник поет Цоя, с чем это связано? Что для вас Цой?
— Все началось с того, что я познакомился с интересными молодыми ребятами-рокерами, пришел к ним на репетицию, мы сыграли вместе, а потом и выступили. Наше совместное участие в группе — это, с одной стороны, мой шаг к ним для того, чтобы они меня получше узнали, попроще начали относиться к священникам и Церкви, а с другой стороны, это важно лично для меня, я сам решил встряхнуться, вспомнить былое, свою молодость. Они-то молодые, а мне уже 40, и я в свое время всем этим глубоко интересовался, 20-25 лет назад.
Однажды на службу зашли молодые ребята такой экзотической наружности — один в кольчуге, другой тоже с какой-то средневековой амуницией. После службы я сам к ним подошел, познакомился: «Кто вы?» Они гордо отвечают: «Мы толкиенисты». Мы начали с ними разговор, в том числе о Толкиене, о котором они не так уж много знали. Потом один из них присмотрелся ко мне: «Батюшка, у вас тоже серьга была». Я говорю: «Была, причем в то время, когда за эту серьгу можно было крепко схлопотать». Смотрю, зауважали.
Постепенно мы с этими ребятами сначала стали петь песни Цоя, потом мои песни. Теперь в Калаче люди в шутку говорят, что батюшка у нас разносторонний.
Большая проблема нашего времени состоит в том, что слова уже не доходят до людей, люди длинного связного текста воспринять не могут, им нужно, чтобы все было коротко, ясно, сжато.
Поэтому двадцатиминутную проповедь иногда вполне можно заменить двухминутной песней, и результат будет не хуже. Все зависит от аудитории.
Нельзя сказать, что я и в молодости был, и сейчас являюсь фанатом только Цоя, но мне очень близка русская рок-культура. Моя мама филолог, я всегда много читал, поэтому, возможно, обращал больше внимания не на зарубежный рок, текстов которого я не понимал, а на русский. Мне очень нравилось и музыку слушать, и стихи. Специфика Цоя как человека в том, что он настоящий. Несмотря на то, что прошло 25 лет со дня его гибели, именно поэтому его до сих пор слушает и любит молодежь. Сейчас много всяких суррогатов, много подделок. Люди транслируют свои эмоции, которые на самом деле или очень пустые, или не пережиты ими в действительности. А у Цоя все было по-настоящему, и поэтому его творчество до сих пор востребовано.
— То есть в юности увлечение Цоем было у вас наряду с другими исполнителями русского рока?
— В юношеские времена все-таки на первом месте для меня был Гребенщиков, а на втором — Цой. Потом уже шли все остальные: Шевчук, Бутусов, Кинчев, Ревякин и так далее. Я вообще не могу понять фанатов какого-то одного человека, певца или артиста, потому что, на мой взгляд, для того, чтобы человек мог эстетически сформироваться, ему нужно комплексное влияние. Также я не могу сказать, что люблю и слушаю только рок-музыку — я люблю и классику, и джаз, и блюз, и фольклор. Просто рок и бардовская песня более доступны для меня в смысле исполнения.
— Цой не был христианином, а творчество его можно назвать христианским?
— Христианство говорит о главном, и песни Цоя тоже о главном. Христианство в них явно не манифестируется, не демонстрируется, но поиск смысла жизни, а значит и поиск Бога, там точно присутствует.
Когда молодой человек формируется, для него очень важен поиск смысла, поиск каких-то целей для жизни, а я жил в окружении сверстников, которые не особо углублялись в поиск смысла: зачем мы живем, для чего, почему.
В какой-то момент я даже начал чувствовать себя каким-то неполноценным человеком: все живут нормально, спокойно и не задаются какими-то высокими вопросами, а мне даже для того, чтобы решить какую-то мелкую задачу, надо ставить перед собой глобальные цели и понимать, для чего я живу. И вот когда я услышал песни Цоя, они оказались созвучны этому поиску.
— А какие его песни можно считать наиболее христианскими по смыслу?
— Например, «Перемен!» — это вообще одна из самых моих любимых его песен, и, на мой взгляд, ее можно назвать христианской по смыслу. Многие трактуют ее только с политической точки зрения, дескать, Цой говорил о переменах, которые начали происходить в политической жизни страны. Но на самом деле эта песня не политическая:
Сигареты в руках, чай на столе —
Так замыкается круг.
И вдруг нам становится страшно что-то менять.
С одной стороны, страшно что-то менять, а с другой стороны, нормальный человек понимает, что замыкаться в этом круге нельзя, нужно что-то менять, к чему-то выходить, размыкать круг. Цой призывал не менять что-то вокруг, а прежде всего поменять себя. И вот перемена себя — это, конечно, христианский мотив, христианский посыл. Покаяние — это перемена себя, обращение к Богу — это тоже перемена.
Мне не очень нравится творчество некоторых современных православных бардов именно потому, что их песни очень прямолинейны по содержанию и примитивны по форме. Христианство у Цоя провозглашается не явно, но тем не менее влияние его песен гораздо сильнее и к христианству гораздо ближе, на мой взгляд. В песнях Булата Окуджавы, Гребенщикова также вроде бы напрямую никто о Боге и вере не говорит, но много людей нашего поколения через них и через рок-культуру, через рок-музыку пришли к Церкви.
Я общаюсь в интернете со многими батюшками, которые в свое время, как и я, слушали и исполняли рок-музыку. Как и где еще в 80-е годы можно было что-то узнать о Боге и о вере?
Меня иногда приглашают на открытые уроки по литературе, например, по роману «Мастер и Маргарита», и я говорю подросткам, что сейчас даже нет такой проблемы, чтобы было невозможно что-то узнать о Боге, о вере, прочитать Евангелие. А в 80-е годы как раз по таким произведениям, как «Мастер и Маргарита», впервые узнавали евангельские сюжеты. Русский рок также открывал христианство. Тот же Гребенщиков, когда говорил: «Я ушел от закона, но так и не дошел до любви», только что не брал в соавторы апостола Павла. Да и в других песнях он целыми строчками цитирует Новый Завет.
Так, через такие доступные для всех произведения и песни очень многие люди пришли к Богу. В 80-е годы священники практически не могли проповедовать, за ними был постоянный контроль, постоянное наблюдение. А сейчас, мне кажется, молодежь именно потому так окунулась в политическую демагогию и пропаганду, что не помнит всего того, что происходило в 70-е и 80-е годы, не нюхала этого затхлого, вонючего пороха агитпропа. Рок-музыка в то время была как свежий воздух, вдохновляла, оставляла хоть какой-то просвет.
Очень важна еще была сама эстетика. Сегодня просто очень мало красоты. Вроде бы все доступно, а у людей почти нет вкуса, ни музыкального, ни художественного, ни литературного. Когда мы росли, мы хоть что-то читали, и само по себе чтение придавало статус в обществе. А теперь, так как я служу с конца 90-х годов, я чувствую отрицательную динамику — в домах нет книжных шкафов. Я прихожу освящать квартиру: в каждой комнате по телевизору, а книг совсем нет, никто особо книги не читает.
По этой причине сейчас не так просто объяснить людям, что есть истинная поэзия, а что ее суррогат. «Ботинки-полуботинки. Любовь-морковь», в лучшем случае «Счастье-ненастье», здорово рифмуются глагольные инфинитивы, а если случайно получится зарифмовать существительное с глаголом — ты уже ас. Поэтическая эстетика формируется чтением, а его нет.
Конечно, главное влияние в воспитании всегда имела классическая литература и классическое искусство, но немаловажную роль может сыграть и рок-культура. В этих песнях есть и красота, и смысл, и поэтика, и музыкальность. Конечно, на многих наших исполнителей оказал влияние западный рок и это влияние бывает очень заметно, а Цой в этом плане уникален, никаких зарубежных аналогов его творчества я не припомню.
— Значит, христианство в песнях Цоя надо видеть между строк?
— Христианство всегда надо видеть между строк. Если мы будем считать, что христианство замкнуто только в церковных рамках и о нем надо вспоминать только в церкви — оно никогда не станет частью нашей жизни.
Христианство везде, и любая красота, любой красивый пейзаж, красивый поступок, красивая мысль, красивое человеческое дело — это икона Бога, божественное творчество.
Недаром добротолюбие, любовь к доброте — это любовь к добру в библейском смысле. Когда Бог творил мир, Он видел, что это «добро зело есть», то есть очень хорошо, очень красиво. И это добротолюбие — описание душевной красоты человека. Мне кажется, что эту красоту надо видеть не только в церковных проповедях — гомилетике и гимнографии, но и в таких вот красивых, осмысленных, настоящих песнях, как песни Цоя.
— Можно ли сказать, что тогда песня становится проповедью, то есть ее можно использовать, чтобы открывать той же молодежи иную реальность, иной мир?
— Можно, но нужно помнить, что молодежь в первую очередь смотрит на человека, смотрит на того, кто говорит, а потом уже начинает прислушиваться к словам. Конечно, у Цоя много раз брали интервью, клещами пытались вытянуть, что он хотел сказать своими песнями: «Витя, расскажи, что ты имел в виду, что ты в песне хотел сказать». А Витя сидит, вздыхает, курит и не понимает, почему к нему пристали. Все дело в том, что то, что он хотел сказать, он уже сказал. Мне кажется, также многое рождалось от вдохновения. Для него самого потом было загадкой, что он, действительно, хотел сказать какими-то конкретными словами.
Поэтому я не думаю, что его песни можно назвать проповедью, я считаю, что это просто нормальный человек, с нормальным вкусом, конечно, очень талантливый. Он писал песни лучше, чем другие люди, и это было очевидно с самого начала, хотя, конечно, раннее его творчество отличается от зрелого, позднего. Всего за 10 лет он успел сделать и передать очень многое, вполне достаточное для целой жизненной программы.
После 14 лет молодые люди часто в церковь ходить перестают, они получают самостоятельность, свободу и просто отрываются от церковной жизни, возвращаясь в храм иногда лет в 25. Объяснение этому есть.
Раньше, в те же 80-е и 90-е в Церкви, на фоне общей серости, было очень много и экзотики, и романтики — чего-то особенного, такого, чего не было в других сферах жизни. И это привлекало людей.
А сейчас получается наоборот: вокруг много всего заманчивого, интересного, все ресурсы открыты, все удовольствия и радости жизни (и в кавычках, и без кавычек) выставлены на обозрение, а Церковь, наоборот, приобрела статус какого-то серого, пропагандистского министерства. Я этого меньше всего ожидал, но тем не менее это произошло.
Из-за этого такого мощного притока в Церковь по-настоящему ищущих молодых ребят, как в 90-е годы, уже не наблюдается. Я думаю, что если ребята будут видеть, что священники поют песни, что священники — близкие им люди, это в какой-то степени может открыть для них и Церковь, и веру.
Или потом, когда что-то в их жизни начнет переворачиваться, переосмысливаться, может, они вспомнят, что священники — это не какие-то инопланетяне, которые где-то там совсем в других сферах живут, а доступные, близкие им люди, к которым всегда можно прийти, пообщаться. Хотя честно могу сказать, что для меня исполнение песен Цоя и других песен с этими ребятами не было миссионерским ходом, просто мне самому это было очень интересно. Я не знаю, кому больше это было надо — им или мне. Наверное, даже мне.
— А вы в юности бывали на концертах Цоя?
— Да, в 1989 году, когда мне самому было 14 лет. Он приезжал в Волгоград, играл концерт во Дворце спорта. Уже сейчас, глядя на хронику тех дней, хронику Цоя, я вижу, что такие концерты были, конечно, просто чёсом, необходимостью. Они очень выдыхались от этих туров, и, конечно, концертные выступления, особенно в таких, нестоличного размаха городах, по качеству уступали студийным записям. Они выступали уставшие, полупьяненькие, но все равно увидеть живого Цоя на сцене — это было завораживающе. У меня даже был его автограф, который добыла для меня одна знакомая, работавшая в институтской малотиражке, она брала у него интервью. Я этот автограф потом благополучно потерял, но, может, еще и найду.
Вообще, часто мне интересно творчество человека, и совсем неинтересна его биография. Например, начнешь биографию Тарковского читать — скукотища какая-то, и люди какие-то истеричные, нервные, полусумасшедшие. Я не люблю лезть глубоко в душу к этим творцам, обхожусь их творениями, мне этого достаточно. И в случае с Цоем так же — его песен мне вполне достаточно, и не так интересно, верующим или неверующим человеком он был.
— Вроде бы точно неизвестно, был ли он крещен, расходятся мнения. Как за него можно молиться?
— Вполне возможно, что он и не был крещен. Говорят, что Окуджаву крестила на смертном одре его супруга. До этого он был некрещеным, но это не помешало ему глубоко понимать какие-то религиозные, духовные моменты, и через песни их проповедовать. Думаю, так же и с Цоем.
Почему же не помолиться за него? Очень даже можно и нужно. Ведь как еще проявить благодарность к тому человеку, который много для тебя сделал.
А ведь, как ни крути, Цой много сделал для людей, его песни многим помогали, многих вдохновляли, являлись опорой в трудную минуту. Как еще, если не через молитву о человеке, выразить ему свою благодарность. Если есть сомнения, что он некрещеный, то можно помолиться дома или про себя в храме.
— А как вы думаете, с кем бы сейчас был Цой — с Гребенщиковым и Макаревичем или с «Ва-банком»? Вообще, как бы он отнесся к тому, что сейчас творится в мире?
— Самое главное, что рок-культура всегда отличалась не только нонконформизмом, несоглашательством со светской властью, но и независимостью суждений. Сейчас наша власть подчиняет все сферы, в том числе и культуру, и рок-культуру, все пытается под себя подмять. Например, последний фестиваль «Нашествие» — просто какой-то гибрид милитаризма и рока. На этот компромисс, конечно, пошла рок-культура в лице не лучших своих представителей. Я совершенно убежден, что настоящий рок — это там, где Гребенщиков, Бутусов, Шевчук, Макаревич. Думаю, Цой был бы с ними, потому что рок-культура всегда была культурой пацифистской.
Цой наверняка бы не поддержал милитаризацию общества. Настоящий рок — за мир, за любовь. Вспомните реакцию западных рокеров на войну во Вьетнаме, как сильно тогда этот протест повлиял на власть. Да просто здравый смысл должен говорить о том, что если есть возможность невоенным путем решить какие-то противоречия, то эту возможность надо использовать до конца. Но большинство людей в нашей стране сейчас уверены, что самым эффективным инструментом решения проблем является армия. А я убежден — культура и вера. Сейчас через обращение внимания на внешних врагов пытаются отвлечь людей от настоящих проблем. Цой, наоборот, обострял истинные онтологические проблемы, он давал человеку ясные понятия о совести, о чести, об ответственности.
Главная война — не между Россией и всем белым светом, а «между землей и небом», а поле битвы — сами знаете где.
У меня есть интересный личный момент, который меня связывает с Цоем. Как известно, в православной вере есть такое понятие, как почитание святых. И часто мы молимся святым в тех нуждах, которые они сами испытывали. Иногда доходит даже до такого мини-язычества, когда люди обращаются к святым, как древние греки к своим языческим богам: вот этот заведует этой сферой, этот — той. К Иоанну Крестителю можно обратиться для того, чтобы избавиться от боли в голове, к великомученику Артемию — от боли в животе, и так далее. Я думаю, что если бы люди узнали, почему Иоанну Крестителю молятся от головной боли, или что великомученик Артемий был после пыток убит огромным камнем, который на него бросили и раздавили ему живот, они бы перестали или совершенно по-другому молились святым в своих нуждах.
Когда 10 лет назад меня перевели из Волгограда служить в другой город, мне пришлось срочно получать права, чтобы ездить туда из дома на машине. А многие водители знают, что одна из самых больших проблем за рулем — опасность заснуть. И вот у меня с тех пор совершенно испортился сон, я настолько боялся заснуть за рулем, что когда даже просто ложился спать, вздрагивал и просыпался, думая, что я веду машину. Что я только ни перепробовал, чтобы не заснуть в дороге. Кто-то говорил, что надо песни петь вслух, кто-то говорил, что надо семечки грызть или жвачку жевать, но ничего по-серьезному не помогало.
И вот единственное, что мне по-настоящему помогает до сих пор, когда меня уже действительно начинает клонить ко сну — это Цой. Я включаю его песни, причем самые такие энергичные — «Перемены», «Звезда по имени Солнце», и сон уходит, как рукой снимает.
И только потом до меня дошло, что Цой сам погиб именно от того, что рано утром заснул за рулем и врезался в автобус.
Вот так и получается, что человек сам пострадал, а теперь своими песнями оказывает мне психологическую (а может, и молитвенную) помощь. Это я, конечно, в полушутку говорю, и дело тут не столько в мистике, сколько в энергетике, ритмике этих песен, но все же и под Гребенщикова, и под Бутусова я могу задремать, а вот под Цоя никак не получается.
Наверное, в этом главный его посыл — он не дает нам дремать, не дает спать. И в буквальном смысле, и в переносном смысле не дает спать нашей душе. А это сейчас очень важно, потому что такое ощущение, что люди засыпают душой. Кругом агрессия, развращенность, пьянство, мат — все признаки деградации человека. Снизился уровень образованности, я уж не говорю о духовности.
— То есть неизвестно, мог бы сейчас, в наше время, появиться такой Цой?
— Гении и таланты никуда не денутся, они всегда появляются, но вот востребованность их бывает разная. Если в то время востребованность была, то сейчас она очень слабая. Блаженны те народы, которые нуждаются в талантах, и обречены на вымирание те, которым и без них хорошо.
Его творчество способно подарить много чистого, светлого, четкого, мужественного. Потому что и мужественности как таковой сейчас нет. Мужественность всегда тождественна свободе. А сейчас все прячутся за кого-то, все хотят свою свободу перепоручить — лидеру, партии, власти. А Цой говорил, что человек не может никому отдать свою свободу и отвечать за свои поступки он будет сам перед своей совестью и перед людьми. В песнях Цоя есть четкий, спокойный посыл — человек должен быть смел, честен, совестлив, тверд на своем пути.
А если вспомнить ранние его песни — «Мама, я бездельник» или «Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти», то, думаю, они тоже являются примером того, насколько честно человек относился к себе. Ему было лет 18-19, когда он эти песни сочинял, он еще не знает, куда ему пойти, с чем связать свою жизнь. Ведь как это нормально для молодого человека!
Этой настоящей честности молодежи не хватает, молодежь уже с 14 лет живет, все планируя и зная. «Тот, у кого есть хороший жизненный план, вряд ли будет думать о чем-то другом». А думать-то надо. Если бы я в свое время не думал «о чем-то другом», вряд ли бы решил стать священником. А сейчас все ребята знают, кем будут — кто юристом, кто экономистом, теперь еще третий магистральный путь образовался — военные. Уже нет никакого поиска, никакой бесшабашности, осознания того, что я еще не знаю, кто я, зачем я сюда пришел и кем я буду. А у Цоя все органично — если он в 18 лет бездельник, дурачок, который пьет и сигареты стреляет, то в 28 он достойно завершает свой жизненный путь, дай Бог каждому так созреть и достичь такого уровня осознания бытия.
Впервые интервью было опубликовано в июне 2017 года.
Беседовала Мария Строганова
