нас селили в "корпуса" - неотапливаемые деревянные бараки на четыре общих спальни, две мальчиковые и две девочковые. в каждой спальне стояло по двенадцать панцирных кроватей с тумбочкой и важно было изначально забить козырное место у окна.

Кроме спален в корпусе было две игровых веранды, чемоданная и комнаты вожатых и воспитателя.

туалеты типа сортир на три очка располагались в некотором удалении от корпусов. и где то посередине между были воткнуты руко/ногомойники. Горячей воды пионерам не полагалось. умывались, чистили зубы и мыли ноги водой холодной. банные дни были в субботу - там нас группами запускали в баню для мытья целиком.

И блин это никого не парило.

С безопасностью были проблемы. Забор вокруг лагеря был. Охраны не было. Вообще. Ни одного дядьки со строгим лицом и дубинкой. На воротах стояли посты. Да. Дежурный отряд выставлял пионеров на входы. это были скучные дни. сидишь как дурак в беседке у какого-нибудь входа и строго отшиваешь всех. прикольный пост был в пионерской комнате. в нашем лагере пионерская комната была отдельным домиком. тихо. никого нет. можно книжечку почитать.

в свободные от несения дежурства дни пиoнер был предоставлен самому себе. ну если не участвовал в каких-то многочисленных движухах. футбол, волейбол, кружки, подготовка к смотру, отработка строевого шага. В общем каждый выживал как мог.

С родителями переписывались. К компьютерам нас не допускали да и не уверен, что еэска стояла в нашем лагере, так что писали письма. от руки. на бумаге. клали в конверты, подписывали адрес и слали. где-то у папы они хранятся, но я боюсь их читать. иногда можно было позвонить по телефону. это если дежурство было у директора. там телефон стоял.

кормили четыре раза в день. завтрак, обед, полдник и ужин. если дежурство было по столовой, то можно было лопнуть.

по выходным в клубе были танцы или кино. или кино и танцы.

в общем страшные были времена.

а вот еще, зарницы же были!

Для участия в них привлекали военных из ближайшей вч. Так что были и реальные выстрелы из АК и взрывы взрывпакетов и дымовые шашки.

для тех кто читает жопой.
Я счастлив что провел эти несколько лет в пионерлагере. и мои дети пусть намного дороже и не так долго, и в уже более современных условиях тоже. и они тоже с радостью вспоминают о своих нулевых и десятых. другой вопрос, что это стало далеко не каждому родителю доступно.

Вместе с тем, вокруг нее по-прежнему ощущалась какая-то манящая и загадочная аура, которая никак не могла происходить сугубо от внешней привлекательностью женской натуры. Так, я никогда не видел, чтобы девушка отличалось столь невероятной силой. Однажды раскритиковав наши слабенькие волейбольные шлепки, она ударила рукой по мячу так, что он, шмякнувшись за сеткой об утоптанное волейбольное поле, полностью разошелся по швам. Тут я вспомнил про подзатыльники Гиббону и подумал, что она, наверное, при этом еще очень контролировала себя, чтобы не нанести ему серьезные увечья. В лагерном бассейне она играючи обставляла нашего физрука Анатольевича, который всегда гордился своим КМСовским званием по плаванью. При этот также возникало ощущение, что она сдерживает себя, чтобы полностью не опозорить своего оппонента. В коллективе пионервожатых лагеря Лариса держалась скорее особняком несмотря на то, что другие тянулись к ней и повсюду звали, она скорее избегала общения с коллегами, а в свободное время занималась долгими пробежками по территории лагеря, или может даже вне его. Узнать об её маршруте не представлялось возможным, ибо, следуя ей, никто не смог бы выдержать заданного ей темпа.

Так или иначе первая лагерная смена стала подходить к концу, чтобы отвлечься от разных навязчивых мыслей я погружался в спорт и чехарду повседневных дел, вечерами же на меня порою накатывала странная тоска. Порою мне казалась, что это тоска по каждому дню лагерного детства, уходящему навсегда вместе с вечерним закатом, а иногда думалось, что я странным образом тосковал по тем страшным и ужасным дням в начале смены, что как водоворот встряхнули и закрутили меня. Дни радости, гнева и боли, а также волнительного сердцебиения под луной. Спокойное течение размеренной и скучной рутины стало тяготить меня. Кроме того, меня не оставляло ощущение, что я стал героем какой-то истории, начавшейся со мной в начале смены, и подспудно возникало опасения, что история так и закончится, не придя к логическому завершению. А что может быть хуже незаконченных сюжетов?

С моими старыми друзьями, Родиком и Лёнькой, я не виделся уже много дней, вернее в последний раз они проигнорировали наше место встречи, а затем я вполне допускал, что они также погрязли в повседневных делах своего лагеря, завязали новые знакомства, а, возможно, им просто уже надоело постоянно выслушивать меня с моими вечными проблемами и нытьём. К тому же близилось одно из центральных событий, завершающих смену – встреча футбольных и волейбольных сборных лагерей, а затем совместный пионерский костер. К этому готовились все, у всех были планы на этот день, и даже возможно на ночь.

***

Волейбольный матч сборных «Березки» и «Ромашки» стал моим звёздным часов. Наша команда играла слажено, в особенности, вошедшие в неё три хоккеиста самоотверженно и отчаянно оборонялись, подстраховывали, доставали уже, казалось бы, потерянные мячи.  Я же стал остриём атаки, взлетая у сетки, с удовольствием гасил по мячу короткими и длинными хлесткими ударами, ставил непреодолимые блоки и сделал несколько результативных подач. Тренировки дали отличный результат – из угловатого неуклюжего подростка я превратился в расчётливого и опасного хищника, ноги, словно мощные пружины подбрасывали меня высоко вверх, а руки, нанося, очередной удар едва ли не свистели, рассекая воздух. Не без внутреннего самолюбования я заметил, что команда противника уже скорее прячется от моего неистового мяча, нежели защищает свое поле. После особенно удачных действий, я косился глазом на Ларису, сидящую на боковой скамье вместе с нашей группой поддержки.  Однако, к моему огорчению, её глаза были вовсе не прикованы ко мне, да и вообще она казалась человеком, которого меньше всего волнует происходящее на поле. После финального свистка ко мне подошёл Антон Звягинцев, капитан команды «Ромашки», который на самом деле был одним из наших старших авиамоторных пацанов, хорошо знакомых мне по прошлым сменам.  

– Ну ты просто монстр, Костян! Не оставил от нас и камня на камне! Да и внешне ты забурел, я тебе едва ли узнал! Одно радует, что своему проиграл, своему авиамоторному пацану, а не каким-то пришлым спортсменам, – он крепко сжал мою руку и похлопал меня по плечу.

– Спасибо, Антон. Но в целом это заслуга нашей команды и, прежде всего, одного очень хорошего тренера, – я снова посмотрел в сторону Ларисы и с большим разочарованием обнаружил, что её теперь и вовсе нет на месте.

Со стороны футбольного поля еще раздавались возбуждённые крики.

– Ладно, – сказал я, – Пойду гляну на футбол, видать, они там еще не закончили. Ты, кстати, Антон, не видал Леонида и Радиона, из моего прошлогоднего отряда. Я с ними только вот пару недель назад как-то пересекался.

– Стоп! – Антон как-то странно посмотрел на меня, – Что ты такое говоришь? Не мог ты их видеть!

– Да знаю я, что из «Ромашки» тоже без разрешения не выпускают. Мы виделись только мельком и на нейтральной территории.

– Ты что? Не был в прошлом году в третью смену?

– Не, только первые две.

– В августе, в самом конце смены Родион и Леонид из третьего отряда утонули в Монашьем пруду. Как только они пропали, сначала весь лес прочесали у лагеря, потом три дня их водолазы искали. Потом нашли…  Раздувшихся, распухших от воды, посиневших утопленников. Сову чуть в тюрьму не посадили. Но, как выяснилось, они ночью после отбоя за каким-то чёртом самовольно к пруду купаться пошли… Так что не мог ты их видеть, Костян, ну по крайней мере те, кого ты видел, точно были не они.

Окружающий мир на какое-то время застыл, потерял звук и цвет, как телевизор с барахлящим сигналом. Мне захотелось стукнуть по нему, по крышке этого мира, залезть куда-то наверх и потрясти антенну, выдернуть его из розетки и включить снова. Должен ведь быть какой-то метод, чтобы вернуть всё обратно. Взгляд оторвался от земли и устремился в синее летнее небо, где высокие ветра гнали рваные клочья полупрозрачных облаков. Два голубя, барахтаясь крыльями в воздушных потоках, упорно и медленно, летели против небесного течения к лесной кромке у горизонта.

«Может быть они умерли для всех других, – подумал я про себя, – а для меня они живы!»  

***

Протяжный свист и торжествующий рёв голосов возвестил о триумфальном окончании футбольного матча. Словно из-под земли появился сияющий как начищенный самовар Гиббон и торжественно возвестил о победе века, и том, что он выиграл одно очень важное пари.

– Какое? – рассеянно поинтересовался я.

– Что нагнём их с разницей в минимум семь голов!

– Ну и?

–Восемь – один. Последний гол я на последней минуте вколотил!

– Поздравляю!

– Чё поздравляю?! Думаешь, меня так от этого прёт, что мы каких-то салобонов в футбик накрячили? Ящик чешского пиваса они мне проспорили. Сегодня к костру подгонят. Это вот дело!

– Это да! – вежливо согласился я, по-прежнему пребывая в своих мыслях.

– А у нас кстати есть бутылка «столичной»! – вмешались в разговор хоккеисты, –Мы хотели её на троих раздавить, но в честь общих побед готовы поделиться. Да и пиво без водки, как известно, деньги на вечер!

Перед большим пионерским костром, закрывающим первую смену, весь лагерь находился в несколько возбужденном и приподнятом настроении. В этот вечер старшим отрядам разрешалось не уходить на отбой чуть ли не до полуночи, печь на углях картошку, смотреть на улетающие в небо искры костра. Пелись под гитару песни, влюбленные парочки пользовались случаем, чтобы уединиться в ночной темноте. В эту ночь пропадали даже вожатые, ибо у них, конечно же были свои неотложные вожатские дела….

Едва дождавшись окончания официальной части и под стихающие крики уходящий на отбой мелюзги, братва из нашей палаты уединилась в укромном уголке поляны и для затравки решила принять по глотку водки. За кустом был припрятан заветный ящик с иностранными пивными бутылками с красивой золотистой фольгой на горлышке. Едва отпив противной горькой жидкости, я рассказал ребятам, о том, что сегодня меня настигла печальная новость о прошлогодней гибели двух товарищей и попросил их с пониманием отнестись к тому, что я в этот вечер хочу уединиться со своими невесёлыми мыслями. Растроганный Гиббон приобнял меня за плечи и, расщедрившись, вытащил из ящика и всучил мне целых две пивные бутылки.

– Я еще вернусь, – пообещал я, взял только одну и поспешно скрылся. Радостное возбуждение новых друзей резко контрастировало с моим настроением, а суматоха мыслей в голове никак не давал мне покоя. Возвещая завершение самого длинного летнего дня, над макушками сосен загорелся необычно яркий, рубиновый закат. Я решительно зашагал навстречу ему, в полной уверенности, что грядущая ночь либо должна дать ответы на мучающие меня вопросы, либо, возможно, она не закончится для меня никогда.

Внутренности вертолета МИ-2, который наш техникум модернизировал до санитарно-разведывательной версии, а затем подарил лагерю, не отличались уютом. Обивка с сиденья пилота была содрана, обнажив холодные железные обручи, а изнутри машины достаточно сильно воняло человеческими экскрементами. Гараж, в котором физрук хранил спортивный инвентарь, неожиданно оказался запертым на замок. Больше вариантов не оставалось – для утепления я надел поверх олимпийки ветровку, накинул капюшон и прилег в беседке у ворот. В голове созрел единственно возможный план – буду вот так лежать, пока не посветлеет рассветное небо, потом зайду в полусонную палату, быстренько кину свои вещи в сумку, и пока все не проснулись и опомнились, убегу за территорию лагеря и буду ждать у трассы первую попутку в город.

Неожиданно на мое плечо легла чья-то рука.

– Так вот где ты! Два часа после отбоя прошло!

– Лариса! – я вздрогнул и по привычке начал искать слова оправдания.

– Тссс! – она поднесла к губам палец, – смотри ночь-то сегодня какая!

Мне показались, что её зеленые глаза наподобие кошачьих слегка светятся в темноте, отражая свет дальнего фонаря. Она подсела ко мне в беседку и неожиданно спросила:

– Сигареты есть?

– Есть! – обрадовался я и протянул ей пачку «Родопи», затем смутился, вспомнив о происхождение этих сигарет. Лариса, увидев пачку, лишь чуть заметно улыбнулась:

– Наверное, это те, которые физрук в начале смены посеял. Сама то я вообще-то не курю. Всю жизнь в спорте.

– Я тоже не курю, - сказал я, глубоко затягиваясь подсыревшей сигаретой, – Просто люблю смотреть на звёзды и дымить, так намного интересней, чем просто смотреть…

– А ты романтик. Может, и в самом деле перевести тебя в «Ромашку»?

– Нет, я решил поставить точку в своей лагерной жизни. На рассвете возьму сумку и сбегу в город.

– Вот уж спасибо за доверие, – Лариса затушила сигарету и смешливо посмотрела на меня, – Взял и поделился с вожатой планами о нелегальном побеге. Мне то знаешь, какой нагоняй за это будет? А если с тобой что-то по дороге случится?

– Об этом не подумал… Извини…

– Ладно, давай не будем пороть горячку. Переночуешь у меня, а завтра решение возможно придет само собой.

Еще не совсем поверив в сказанное, я встал и зашагал вслед за ней. Знакомый пейзаж лагеря в ночном антураже неожиданно показался мне сказочным лесом – освещая нам путь, кромки травы вспыхнули желтовато-зелеными гирляндами светлячков, а ивы и березы слегка кланялись своими ветвями, расступаясь перед нами.

К своему большему удивлению, войдя в вожатскую спальню, я обнаружил всего одну кровать.

– Ну чего застыл? Давай скидывай портки, куртку, прыгай в кровать и ложись носом к стенке. В ширину много места ты, слава Богу, пока не занимаешь.

По-прежнему не веря своему счастью и робея, я залез в мягкую девичью постель, от белья пахло свежестью и еще чем-то очень заманчиво пряным.

Затем я почувствовал, как её спина прислонилась к моей.

– В общем правила такие: лежишь у стенки на боку, полный контроль за руками, никаких глупостей. Считай, что ночуешь у тренера, что на самом деле так и есть. Спокойной ночи!

Лариса дышала ровно и практически беззвучно, гораздо громче, как мне казалось, билось мое сердце. Она в скором времени заснула, я же лежал, наверное, с битый час, боясь пошелохнуться.  В какой-то момент заспанная Лариса повернулась ко мне и положила на меня руку, через минуту этой же рукой она сгребла меня в объятья и прижала к себе так, как прижимают котенка, собачку, либо любимого плюшевого мишку. Меня охватила волна нежного тепла, от которой мое сознание уже перестало служить, и я провалился в какую-то глубокую и сладкую негу.

На следующее утро меня кто-то несильно, но решительно потрепал по плечу. Я крепко спал, развалившись на всю кровать, а она, судя по всему, после утренней пробежки нависла надо мной в белом костюме с эмблемой хищной прыгающей кошки.

– Пятнадцать минут до общего подъема, бегом к умывальнику, а затем со всеми на зарядку. Своим в отряде скажешь, что в каптёрке спал. Лишнего не болтай, сплетни нам ни к чему.

У умывальника на улице я разделся по пояс и стал обливаться холодной водой. Ранние солнечные лучи неожиданно померкли – ко мне приближалось облако по имени Сулейман Абдулхамид.

– Доброе утро, Костя! – сказал он, и в приветствии развел мощные руки, медленно и достойно, как добрый магрибский колдун.

– Привет, Сулейман, – осторожно поздоровался я. Контакт с инопланетянами казался мне до этого намного реальней того, что молчаливый узбек заговорит со мной.

– Костя, – он нахмурил черные густые брови, – мне стыдно за то, что случилось в нашей палате. Ребятам тоже за это стыдно. Гиббон теперь тоже. В общем он тоже стыдно.

– Что ему стыдно, это трудно поверить! – засомневался я.

– Я вчера вести с ним беседа. Теперь он очень стыдно, – Сулейман чуть заметно подмигнул мне, слегка хрустнув костяшками пальцев.

– Спасибо за то, что вступился, Сулейман!

– Да что ты! – он махнул медвежьей ладонью, – Раньше надо было! Рыжий Ларис всё правильно сказала. Возвращайся к нам, Костя, ребята тебя уважать и никто не трогать, твоя кровать в углу – свежий постель. Гиббон теперь на твоей старый кровать.

***

Своего главного мучителя я увидел только после завтрака. Гиббон подошел ко мне и протянул мне висящую на вешалке, накрахмаленную и отглаженную белую рубашку.

– Звиняй, Костян. Чё-то я в натуре берега попутал.

– Да ладно, Олег, замяли.

Мы пожали друг другу руки. И впервые я увидел не злобную гиббоновскую ухмылку, а нормальную открытую улыбку обычного пацана, словно какой-то волшебник снял с него старое заклятье. Заметно оттопыренное левое ухо горело ярким рубиновым цветом. Мне подумалось, что проклятье, лежавшее до этого на этом парне, было такое сильное, что даже потребовалась работа двух волшебников – златовласой феи лесов и полей Ларисы и великого мага Востока Сулеймана ибн Абдулхамида.