Часть доказательств преступлений карателя до завершения суда будут недоступны для общественности. Этого требует закон. Но после вынесения приговора их обнародуют.

Расследование проходило в рамках большого дела о геноциде белорусского народа. Первый подобный процесс над карателем провели в марте этого года. Тогда судили одного из палачей Хатыни Владимира Катрюка.

Мир 24

Женщины всегда были более страшными палачами чему мужики. Становясь машинами для убийств «слабый пол» не испытывал никакого сострадания к старикам, детям и уж тем более к половозрелым «теткам».

8 января 1921 года в немецком местечке с русским именем Тетеров родилась нацистская преступница Герта Боте. Городок, основанный в VIII веке лютичами, был назван ими в честь Тетерева почитаемой славянами красивой и статной птицы.

В старших классах школы Герту воспитывали в ненависти к трем «неполноценным» народам славянам, евреям и цыганам. Отец девочки, занимавшийся деревообработкой, приучал дочь к тяжелому труду, поэтому нет ничего удивительно в том, что к 16 годам она выросла до «габаритов» настоящего «арийского» мужика. Сызмальства работая с топором, ножовкой и рубанком юная великанша могла побороть большинство парней из гитлерюгенда.

Подруги рассказывали, что однажды в подворотне к ней подвалили три подвыпивших бюргера, решившие полапать молоденькую фройляйн, а та мощными ударами отправила навязчивых кавалеров практически в классический нокаут.

В 18 лет девушка, как и тотальное большинство немцев с радостью восприняла новости о вторжении гитлеровских войск в Польшу. Обуреваемая порывом всеобъемлющей помощи родному фатерлянду Боте устроилась на работу в военный госпиталь.

Спасать людские жизни это одно, отнимать совершенно другое, но если за это хорошо платят, почему бы не попробовать себя в роли палача. К началу 1942 года Герта знала, зачем внутри концлагерей чадят черным дымом высокие красные трубы. Впрочем, Боте было не до сантиментов ее привлекал оклад в 105 рейхсмарок, ежемесячная премия в 35 марок за переработку, возможность поглумиться над заключенными и если повезет отобрать припрятанные ими ценности.

В женском лагере «Равенсбрюк» Герта прошла ускоренную подготовку в ходе которой ей объяснили, что отныне она будет новой арийской воительницей помогающей фатерлянду избавиться от критической массы «недочеловеков».

Нацистка влюбилась в работу, увидев как безжалостно, опытные надзирательницы обращаются с «биологическими существами» в женском обличье.

После войны узницы вспоминали, что Боте с первого дня прибытия в концлагерь по жестокости затмила самых матерых надзирательниц. Собственноручно убивая женщин, нацистка спокойно спала по ночам, имела хороший аппетит и ежедневно с удовольствием принимала на грудь шнапс, который в «Равенсбрюке» можно было пить на халяву литрами, при условии, что возлияния не сказывались на результативности «работы» надзирательницы.

В июле 1944 года садистку отправили в качестве наставницы в концлагерь Бромберг-Ост.

21 января 1945 года Боте лютовала на марше смерти, когда изможденных женщин, словно скот безжалостно перегоняли в лагерь Берген-Бользен.

15 апреля 1945 года наши бойцы захватили концлагерь, и пьяная Герта вместе с перепившимися подельницами сдалась в плен.

Садистку и безжалостную убийцу приговорили к десятилетнему сроку заключения. На свободу нацистская преступница вышла в предрождественскую неделю 1951 года.

Все последующую жизнь палачка тихо прокоптила небо, скрываясь под фамилией Ланге.

В 2004 году в фильме «Holokaust» немцы увидели фрагмент старого интервью надзирательницы данного ей под своей реальной фамилией. В нем избежавшая сурового наказания убийца Боте безапелляционно заявила: «Допустила ли я ошибку? Нет. Загвоздка была в том, что это был концентрационный лагерь, а я должна была в нём работать, иначе бы меня саму посадили в него. Вот это была моя ошибка».

79-летняя Герта Боте скончалась 16 марта 2000 года.

Сколько всего было жертв? С одной стороны — кто их считает. Нищие, калеки, пьянчуги, рвань и дрянь. Те, кого не вспомнит улица, о ком не станут грустить соседи, к кому на могилу не придёт родня. С другой стороны, власть не любит, когда в столице начинают резать население, а она к этому непричастна. У власти монополия на насилие, и делиться ей… Да, забавно.

Ещё одна соломинка. Про этого говорили, что его нашли в бочке со свиной кровью на заднем дворе мясника. Перерезанное горло щедро плескало, разбавляя главный ингредиент знаменитой на всю столицу колбасы. Говорят, мясник с той поры двинулся умом, завёл огородик и ест одну только зелень. Жуткая доля, никому не пожелаешь.

Крыса закончила умываться и потянула воздух своей усатой розовой сопелкой. Одновременно где-то в дальнем конце коридора заскрипел ржавый замок. Живой человек, выглядевший хуже мертвеца, одним ловким движением сцапал грызуна, свернул ему шею, а потом впился в тушку на удивление сохранившимися зубами. Да, конечно, не кровяная колбаса, но всяко лучше, чем месиво из плошки.

Тем более что и месива больше не дадут.

Дверь в камеру тоже скрежетнула запорным механизмом, зевнула чадливыми факелами. Человек, не глядя, вытянул в проём закованную в железо ногу, дождался, пока спадёт привычная тяжесть. Потом бросил остатки крысы в угол, подтянулся и встал, упираясь в потолок плечами. Факелы кивнули. Пора.

Вонь сменилась почти сладкими поцелуями утреннего ветерка, а холод — жарким покалыванием рассветного солнца. Пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы не потерять их, привыкшие смотреть во тьму. Интересно, привыкли они уже в камере — или ещё до? Самое время для философских вопросов.

Человек подсознательно ждал, что будет толпа, гвалт, свист, взрывы хохота, крики «Га-арячие пирожки!» Но площадь стояла пустой. Так, по стражнику с каждого угла невысокого деревянного помоста. Ещё четверо вели его. И на помосте подле невысокой колоды стоял последний участник постановки.

Хорошо одетый, явно успевший с утра вкусно позавтракать и освежиться тип носил красную бархатную маску. Какая банальщина. Маска была полной, с прорезями только для глаз. В руках типа поблескивал широкий меч без острия — орудие палача, но не убийцы. По лезвию вились узоры, складывавшиеся в надпись. Кто-то когда-то сказал, что там выбито: «Когда я беру меч в руки, то желаю грешнику вечной жизни». Ох уж эти святоши.

Человека, разглядывавшего декорации, легко похлопали по плечу, напомнив, зачем он тут. Согласно покривившись, он сделал шаг на ступеньки, коротко сбегавшие с помоста. Ещё шаг. Последний. Вот и колода. Вот и меч.

А потом тип в маске протянул своё орудие человеку. Опустился на колени, лёг головой на побуревший от времени толстый обрезок бревна. Посмотрел сквозь прорези, глаза прямо в глаза. И подмигнул.

Меч без острия, предназначенный, чтобы рубить, а не колоть. Двуручный хват, короткое тяжёлое лезвие, острейшие грани. Он не приносит боль, он приносит облегчение. Человек постоял возле колоды ровно мгновение, потом сделал полшага назад, поудобнее перехватил рукоять — и махнул со всех сил.

Голова покатилась по помосту. Маска слетела, и на человека обернулось лицо покойника. Его собственное лицо.

Тогда он увидел всё. Как его моют, бреют, расчёсывают и одевают. Как кормят изысканными, но лёгкими деликатесами. Как дают хорошие, умные и глубокие книги, как одаривают достойной и мудрой беседой. Как он, сидя на ветви раскидистого дуба, встречает рассвет и вдыхает его всей грудью, и не может надышаться от восторга. Как идёт по улице, слушая радостные искренние приветствия. Как сидит в церкви, слушая поистине божественные песнопения, и по щеке катится прозрачная, словно душа, слеза.

Тогда он увидел всё. Как его разделили пополам, взяли из сердца самое дурное и самое доброе, развели по углам и отправили одну часть в мерзлую вонючую камеру, а другую — в гостеприимный тёплый дом. Как дали настояться, окрепнуть, утвердиться в своём новом бытии. А потом снова свели на помосте.

Тогда он увидел всё. Увидел, как казнит сам себя. Как вся его тьма, некогда заливавшая улицы кровью невинных, смотрит в тускнеющие глаза всему его свету. Свету, которого и так было немного. Свету, которого больше не будет.

Сладкие поцелуи утреннего ветерка. Жаркие уколы рассветного солнца. Меч без острия.