У французов был опыт масштабных лещей от тяжелой пехоты на укрепленных позициях – во Фландрии. Но ко времени Кресси они, как им казалось, нашли противоядие. Генуэзцы, с павизами и арбалетами. Павиза – тяжелый щит, который можно воткнуть в земю и спрятаться за ним. Как вариант, можно было нести на спине (Так вот откуда дверь в окопах УС2 Михалкова. И вправду изучал источники, тока даты слегка перепутал), и позволяла просто отворачиваться и перезаряжать арбалет даже под огнем.

Генуэзцы показали себя хорошо, с помощью них уже были разбиты фландрийцы.

Вот кому-то пришла светлая идея, что пока все палатки ставят, генуэзцы могут и пострелять.

Параллельно, крупные французские феодалы организовались в отряды, и начали готовить атаку на англичан. К ним присоединялись другие всякие горячие головы. Филип не отдавал такие приказы, да и вообще похоже слабо влиял на поведение своих войск.

Даю выкопировку описания битвы – на данный момент это общепринятая картина той битвы. В скобках – мои комментарии.

«Флилипп, видя что сражение неизбежно, кое как перегруппировал войска и приказал генуэзским арбалетчикам выдвинуться вперед и атаковать передовые порядки англичан. (Генуэзцы были без павез, уставшие, голодные и мокрые. Павезы были в повозках тянущихся в конце обоза. Но их заставили выдвинутся к англичанам угрозами. То есть буквально погнали их под английские стрелы. Подгоняли остриями копий. Генуэзцы, напомню, без защиты.)

Арбалетчики устали от почти тридцатикилометрового марша по жаре, к тому же заходящее солнце светило им прямо в глаза. В это время разразился сильнейший ливень и из-за намокания тетивы дальнобойность арбалетов резко снизилась. В данных условиях дальность стрельбы луков, которыми были вооружены англичане достигала 250 м, в то время как арбалетов – только 150 м. (спорное утверждение, но это не так важно)

И поэтому, как только генуэзцы приблизились на расстояние досягаемости английских луков, англичане стали их осыпать градом стрел. Не имея защитных щитов и доспехов, генуэзцы растерялись и в их рядах возникла сумятица. Когда же выстрелили английские пушки – ими овладел ужас, и они обратились в бегство. Но они столкнулись с рыцарями, которые пошли в атаку, сминая генуэзцев. (Арбалетчики отступили похоже не в первый раз, толпой ломясь к королю, за справедливостью. Один из источников утверждает, что они пытались прорваться к шатру Филипа, крича “Мы хотим говорить с королем!”. Но кто их будет слушать, пехотную мразь? А ведь по нашим меркам, эти генуэзцы были довольно богатыми людьми.)

А английские лучники продолжали уже обстреливать тяжеловооруженных всадников. Сражение продолжалось непрерывными атаками французских всадников, которые бросались вверх по склону, где их ждали спешившееся английские рыцари.

Каждую атаку французов, англичане встречали градом стрел, который вносил замешательство в ряды нападающих. Многие рыцари теряли лошадей, и были вынуждены оступать, мешая передвижению вновь наступавшим. Неспособных подняться, в промежутках между атаками добивали валлийские копейщики. Те же кто достигал английских порядков – погибали от рук более свежих и многочисленных воинов. (Я уже упоминал этот момент – неоднородное войско атакует врага частями. Даже строй длинной в пару десятков метров не сталкивается одновременно по всему фронту. Кто-то отстал, а кто-то не стал. Дерутся из сотен людей, зачастую всего пара десятков психов, остальные ждут возможности сбежать. В феодальных армиях рыцари и были такими психами, поэтому и были непобедимы, а пехота не играла роли. Но англичане смогли создать условия, когда в битву вносит вклад каждый. Так, например, атакуя разрозненными отрядами, а не одновременно все вместе, французы попадали под обстрел сразу пары тысяч английских лучников. И делали это по очереди.)

Предполагается, что в сражении при Креси английские лучники выпустили примерно 500 тыс. стрел. На протяжении всей битвы англичане не пытались перейти в контрнаступление, оставаясь неподвижно на своей позиции. До темноты французы совершили 15 или 16 атак. Основной удар французов пришелся по правому флангу англичан, на помощь пришли солдаты графа Нортгемптона и французы были отброшены. Эдуарду даже не пришлось вводить в бой свой расположенный в центре резерв. Король Филипп VI также пытался участвовать в атаке, но два коня были убиты под ним стрелами и сам он ранен в лицо.

Картинки изображают битву, конечно, иначе. Ну это английская традиция. Тонкая коричневая линия, все дела.

Около полуночи французские рыцари окончательно прекратили уже бессмысленные атаки и покинули поле боя. Англичане не стали их преследовать и при свете костров и факелов стали праздновать победу. На следующий день, в воскресенье 27 августа, Эдуард III послал 500 всадников и 2000 лучников искать остатки армии французов. Эти поисковики натолкнулись на только что подошедшую городскую милицию Руана и Бове, еще не знающую о поражении предыдущего дня. Городские ополчения были легко разгромлены англичанами, устроившими преследование и резню по всей округе.

К полудню все боевые действия завершились и английский король послал герольдов пересчитывать убитых французов.

Среди англичан потери составил 40 латников. Точные потери лучников и копейщиков неизвестны, но судя по всему они были невелики.

Возле английских позиций были найдены тела 1542 французских латников и сквайров, из них 11 французских графов и герцогов – пленных англичане не брали.

Сколько погибло простых пехотинцев, неизвестно, но вероятно около 2000 человек. Французы свалили всю вину поражения на генуэзских арбалетчиков. Филипп VI после прибытия в Амьен отдал приказ устроить резню генуэзским “предателям”. Многие из них были убиты прежде чем гнев короля остыл.

Последствия.

Несмотря на то, что французы потеряли в этой битве всего около 10% состава своей тяжелой кавалерии, а это меньше потерь англичан за всю кампанию, тем не менее это оказался очень болезненный разгром.

Все эти выделенные отдельной строкой графы и прочие именитые личности не случайны. В современных реалиях, это как если бы в конфликте на Украине, в течении короткого времени было убито треть министров, половина олигархов и депутатов, и множество крупных чиновников вроде меров и генералов. А сам Порошенко ранен. (А вы про какой конфликт подумали? Статья писалась в 2010-х )

Политические последствия были очень серьезны. Если это и не бросило Францию на колени, то только потому что Эдуард III не смог удачно воспользоваться плодами победы.

Анализ битвы.

Можно заметить, что современные историки очень скромно оценивают роль лучников в сражении. Это конечно если вы читали очерки еще хотя бы десятилетней давности. На протяжении добрых сотни лет, практически всего 20-го века, длинный лук представал в образе этакого убер оружия, прошивающего рыцаря на вылет.

Вообще да. Лук это страшное оружие. В интернетах этих ваших полно видео от охотников с луками. Блочный лук — прошивает медведя насквозь.

Но лук был знаком и французам, да и всему остальному миру, хоть японцу, хоть полинезийцу, хоть негру из глубины Африки. Но другое дело, что он обычно играл в крупных войнах больше вспомогательную роль. Просто англичане его применили массово и умело.

Французы были тоже не дураки и подготовились к встрече. Их рецепт против английских луков – масса кавалерии и генуэзские арбалетчики. Генуэзские арбалетчики были профессионалами и их найм обошелся французской короне в разы дороже, чем лучники уэльса англичанам. Даже при том что Эдуард во многом еще и снарядил своих лучников за свой счет.

В быту были чемпионы по стрельбе из лука или арбалета. Телль во Франции (и Швейцарии), Гуд в Англии – но массовые армии лучников явление для которого нужны предпосылки.

Во-первых – сами люди. Для того чтобы овладеть луком нужны ежедневные тренировки и хорошее питание. Что предполагает наличие у лучника земли, слуг (арендаторов, крепостных) и свободного времени. Это автоматически делает лучника членом привилегированного сословия, а значит он скорее всего будет всадником, и соответственно упражняться будет с другим, более престижным, оружием.

Но англичане захватили Уэльс, где расслоение общества еще не зашло так далеко и поэтому был своеобразный средний класс, которым на коня и броню денег не хватало, но время на тренировки было. И были традиции стрельбы из лука.

Во-вторых – производство. В реалиях средневековья, все делается долго. Многие люди слышали о знаменитых составных японских луках, чей цикл производства составлял пять лет. Так вот, обычный тисовый английский лук делался порядка трех лет. Это не считая того, что тис из которого его делали, обычно привозился из Испании.

Примитивные технологии компенсировались тщательностью обработки, и хитрыми ухищрениями вроде осторожного высушивания, сложными последовательными, почти обрядовыми ступенями подготовки и заготовки. То есть, при всем желании, вы не можете «наклепать» новых юнитов. Да что там, даже распространеннейшая броня – что-то вроде стеганой душегрейки с покроем как у халата – и то оказалась неподъемной сложностью для английской короны. Эдуард и заказывал их крупными партиями, и скупал безотказно, и довольно дорого. Купил около четырех тысяч. Больше просто не смогли наделать. Хенд мейд, каждая телогрейка – дизайнерский товар. Любопытно, что она похоже, защищала лучше чем кожаный доспех.

Во время и после Столетней войны французские короли все же смогли создать себе корпус «Королевских Егерей» – среднюю и тяжелую пехоту, вооруженную сильными боевыми луками и в доспехах. Но так и не смогли её использовать с заметным результатом.

С другой стороны, кольчуга с поддоспешником всегда была хорошим аргументом против лука. Да еще и после Креси запустился виток «гонки вооружений» – очень быстро появились пластинчатые доспехи, забрала и прочие кунцкугели и бригантины, что сделало и без того достаточно трудное в использовании массовое метательное оружие, почти бесполезным.

Сам французский король, являясь по совместительству одной из наиболее хорошо вооруженных боевых единиц, три раза ходил в атаку на англичан. Два раза под ним ранили лошадь, и ему пришлось вернуться. В третий раз он подъехал достаточно близко, что бы ему сумели засандалить стрелой прямо в величественную рожицу. Это его успокоило, и он засобирался домой.

Характер ранений показывает, что наиболее уязвимое место рыцаря, помимо гигантского самомнения, это его лошадь.

Гнусные англичане не стеснялись стрелять по дорогущим лошадям, реагировали на команды, и потому могли сосредоточить тысячи стрелков на атакующих в разнобой группах рыцарей. Ну, и наконец, прямо по заветам Уильяма Уоллеса, не хотели как честные люди умирать под копытами коней, а трусливо прятались за волчьими ямами и часто вбитыми кольями.

Помимо проблем командования у французов, второй основной причиной английской победы современные историки считают превосходство лучников над арбалетчиками в полевом бою. Следует подчеркнуть, что ранее таких массовых дуэлей лучников и арбалетчиков не было, к тому же в столь благоприятных для лучников условиях (их положение на холме и спиной к солнцу; отсутствие у арбалетчиков щитов-павез; ливень, ослабивший тетивы арбалетов, которые было невозможно заменить в полевых условиях). Прежде имели место только скромные столкновения в периферийных регионах (Морле, Оберош), не привлекавшие к себе особого внимание на фоне более ярких последующих событий. Филипп VI не мог знать заранее, что арбалетчики окажутся столь бессильны, тем более этого не могли знать остальные рыцари и командиры, чей кругозор не выходил за пределы северной Франции. Филипп VI вербовал арбалетчиков в беспрецедентных прежде масштабах среди наиболее умелых профессионалов того времени, тратил на них большие деньги. Выдвижение их вперед в битве при Креси представлялось вполне разумным делом: именно такой обстрел вынудил вражескую пехоту перейти в наступление в битвах при Мон-ан-Певеле (1304 г.) и Касселе (1328 г.), покинув сильные оборонительные позиции и подставив свои фланги под удары тяжелой французской конницы. Однако при Креси этот номер не прошел: как пишет флорентийский хронист Виллани, пока арбалетчик один раз перезаряжал свой арбалет, английский лучник успевал выпустить три стрелы. Обычно пишут, что скорострельность арбалета – 4 выстр./мин против 10-12 для лука; следует иметь в виду, что темп 4 выстр./мин может развить только маломощный арбалет, перезаряжаемый при помощи крюка и стремени и уступающий по дальнобойности длинному луку, мощный арбалет с воротом имеет скорострельность не более 2 выстр./мин. К этому надо добавить в 2-3 раза большую плотность построения лучников за счет вертикального положения лука при стрельбе.

Приходится сделать вывод, что поражение французской армии при Креси было предопределено, несмотря на ее численное превосходство и высокий боевой дух. Разумнее всего для французов было бы не вступать в сражение 26 августа, а отсечь англичан от границы с Фландрией и брать их измором, одновременно посредством маневрирования принуждая к бою на открытой местности и во встречном бою, не давая им времени и возможности выстроиться оптимальным образом. Однако такая тактика требовала большой выдержки и твердой власти командующего, в конкретной психологической обстановке 26 августа она оказалась невозможной. Глубинные причины французского поражения следует искать в рыхлости и неуклюжести французской военной организации того времени: хотя отдельно взятые рыцарские отряды могли обладать высокой боеспособностью, сбор и развертывание всего ополчения занимали непозволительно много времени, что приводило к полной потере инициативы и позволяло противнику диктовать свои тактические условия.

Насколько же потеснило полупрофессиональное пешее английское войско рыцарскую конницу с полей сражений?

Ответ – незначительно.

Французы доказали это на примерах. Мне больше других нравится битва при Пате. Она произошла в 1429, через 83 года.

Вроде бы времени для оттачивания новой успешной тактики предостаточно.

Английская армия под командованиям столпа Английской военщины – Джона Тальбота (воевал к тому времени 12 лет, командующий всеми англичанами на материке, и вообще очень заслуженный человечище). Как полководец – без страха и упрека. Как человек – редкая сволочь, с проблесками странного.

Под его командованием не меньше 5000 человек, большая часть лучники.

Французская Армия – очередной сводный отряд, среди кучи знаменитых (читай знатных и богатых) людей присутствует Жанна Дарк, но влияния на командование не оказывает. Выполняет функции знамени и боевой пафосной музыки.

1500 кавалеристов.

Французы обнаружили англичан, и бросив в говнах пехоту и обозы, попытались напасть на англичан с ходу. Подкрались лесом и атаковали по полю, застав англичан на древней римской дороге. К тому времени англичане воевали десятки лет, и их выучка, похоже, не уступала выучке римских легионеров.

Несмотря на всю внезапность, англичане успели развернуть авангард с лучниками, и укрепить его кольями. Под его прикрытием Тальбот сбил английскую армию в огромный «шилторн», с тяжёлой пехотой, спешенными рыцарями на краях, и стрелками в центре.

Французы обошли авангард, ударили с разных сторон. Рассыпались на связанные вассальными обязательствами группы, и как стая волков растерзали англичан. Некоторые проносились вдоль строя, убивая отбившихся, другие с разгона таранили плотный строй пехоты. И все это под дождем из стрел. Бой был крайне напряженный.

Результат – французы потеряли сотню всадников и около пяти сотен лошадей.

Английская армия разгромлена. Около 2500 убитыми, раненными и пленными.

Что подтверждает суровую математику средневековых военных аналитиков. Против одного конного воина, на поле надо иметь не менее пяти пеших.

Столетняя война не только не принизила боевые достоинства рыцарской конницы, но напротив, заставила закостеневших в своем явном превосходстве рыцарей совершенствовать себя, выводить лучших коней, требовать новых решений в технологии доспеха и вооружения. 1400-е период стремительного расцвета и развития армии феодальной знати. Но одновременно с этим, на арене войны, пока довольно робко, появляются профессиональные пехотинцы. Пока они не могут победить в поле тренированного убийцу верхом на боевом коне. Исключения – только когда удалось навязать бой в крайне выгодных условиях. Да и то, если армировать их рыхлую массу все теми же, пусть и спешенными, рыцарями.

В начале первого тысячелетия Рим представлял собой ультимативную силу, которая могла покорить любое смежное государство. Или все же не любое?
Парфянское царство возникло около 250 года до н. э. и охватывало части современного Таджикистана, Афганистана, Ирана, Пакистана, Ирака и Туркмении. Первоначально они были частью монархии Селевкидов (осколок державы Александра Великого), но со временем превратились в сверхдержаву античности. Римляне не рассматривали их как серьезных противников до первого крупного конфликта - с него и начнем.
Парфянская экспедиция Красса, бесславно закончившаяся поражением в битве при Каррах в 53 г. до н.э. породила закономерный вопрос «а чем он вообще думал и на что рассчитывал?». Красс, как человек не обладавший машиной времени, мог анализировать только те события, которые предшествовали походу, а они вполне себе не предвещали ничего страшного. Александр Македонский прошел катком всю персидскую Империю (а она заметно превышала территорию парфян), имея под рукой всего около 35 тысяч человек. Позднее на осколках завоеванных территорий образовалось государство Селевкидов, успешно держащее в узде тех самых парфян. Правда до тех пор, пока сами же римляне не разгромили царя Селевкидов Антиоха при Магнезии в 190 г. до н.э. Другим опытом, на который мог опереться Красс, была относительно недавняя битва при Тигранакерте в 69 года до н. э., когда римляне разбили силы армянского царства. Несмотря на то, что армянское царство славилось катафрактами (тяжелая конница) битва закончилась для них довольно позорно:
«Взойдя на холм и встав на такое место, которое отовсюду было хорошо видно, он вскричал: «Победа наша, наша, соратники!» С этими словами он повел солдат на броненосную конницу, наказав при этом не пускать больше в ход дротиков, но подходить к врагу вплотную и разить мечом в бедра и голени — единственные части тела, которые не закрывала броня. Впрочем, во всем этом не оказалось надобности: броненосные всадники не дождались нападения римлян, но с воплями обратились в постыднейшее бегство, врезавшись со своими отягощенными броней конями в строй своей же пехоты, прежде чем та успела принять какое-либо участие в сражении. Так без пролития крови было наголову разбито столь огромное войско. Тиграновы воины бежали, или, вернее, пытались бежать, — из-за густоты и глубины своих рядов они сами же себе не давали дороги, — и началась страшная резня. Тигран в начале битвы пустился в бегство в сопровождении немногих спутников» (Плутарх, Лукулл, 28)

Луций Лициний Лукулл

Если верны слова, которые Плутарх вложил в уста Красса, когда последний наблюдал голову своего сына на парфянских копьях, то именно на эти победы он и ориентировался «Не без про-лития крови низвергнул Лукулл Тиграна и Сципион Антиоха» (Плутарх, Красс, 26). Примерно аналогичные настроения царили в войске до встречи непосредственно с парфянской армией, которые ожидали увидеть знакомого врага, вроде армян: «Раньше они [римляне] были уверены, что парфяне ничем не отличаются ни от армян, ни от каппадокийцев, которых Лукулл бил и грабил, сколько хотел, считали, что самое трудное в этой войне — предстоящий долгий путь и преследование беглецов» (Плутарх, Красс, 18).

Теперь немного слов о цифрах, современные исследования справедливо критикуют данные римских источников, так Дмитрий Шкрабо анализируя битву при Магнезии, провел подсчет численности римских контингентов, переброшенных на войну с Антиохом получил в сущности примерно равную армию в 70 000 человек, что и у Селевкидского царя. Античная традиция говорит примерно о 30 000 у римлян при Магнезии. Относительно битвы при Тигранакерте римские авторы тоже не скупились на оценки, считая что 100 000 – 250 000 армян вполне достойный противник для сорокатысячной армии Лукулла. Напрашивается контраргумент, что у римского полководца всяко поболее информации было о реальном положении вещей, чем у нас, но всегда есть но. У римских аристократов не существовало чего бы то ни было, хотя бы отдаленно напоминающего современные военные училища, зато в программу классического образования знати вполне себе входило чтение литературных произведений о подвигах предков. Не было некоей глобальной карты, по которой можно было спланировать весь поход – римляне ориентировались на данные географов Александра Великого (как вы понимаете не самые актуальные). Хотя Вегеций и советовал идти по вражеской территории на основе неких рисунков и схем, сложно сказать, насколько они были наглядны (и были ли вообще). Ориентирование же на месте, осуществлялось с помощью найденных тут же проводников, что в общем-то и сыграло свою роль в разгроме римлян при Каррах в 53 г. до н.э.

С собой Красс взял около 35-40 тысяч воинов, из которых без малого 4 тысячи составляла конница и столько же легковооружённых, иначе говоря его армия была сравнима как с силами Александра Великого (тот располагал 4500 всадников). И в общем-то, исходя из предыдущих событий, такой армии должно было хватить для парфян. Должно было, не окажись они противником, сильно отличавшимся от всего с чем сталкивались римляне прежде.

Основу армии парфян составляли преимущественно конные лучники гиппотоксы и тяжеловооруженные всадники катафракты, набираемые из знати.

Конные лучники парфян

Пехота представляла собой крестьянское ополчение и представляла собой суслика, номинально есть, по факту говно и мало кто его видел. Это в общем-то уже сильно отличало их от персидской армии Ахеменидов, которая делала ставку на взаимодействие легкой пехоты и конницы. Единого стандарта вооружения катафрактов не было – явно активно использовались пластинчатые и кольчужные доспехи, полностью закрывающие всадника и коня. Наступательным вооружением выступало двуручное копье контос длиной около 4 метров и лук.

Парфянский царь Гирод, узнав о вторжении римлян, разделил свою армию на две части. Один корпус отсек армянское царство, в этот раз выступавшее на стороне Рима, другая часть во главе с Суреной отправилась встречать Красса. Армия Сурены существенно уступала римлянам, всего она составляла 11 тысяч воинов, из которых 10 000 составляли конные лучники и 1000 катафрактов. Дополнительно части Сурены были усилены тысячей верблюдов с запасом стрел и двумястами телегами с наложницами. Ход битвы лучше всего описан у Плутарха и Диона Кассия, за вычетом явных преувеличений события выглядят следующим образом: Красс выстроил свое войско в каре, распределив по когортам конницу, это говорит о его понимании того факта, что правильное сражение лоб в лоб его не ожидает. Парфяне по-видимому сначала думали атаковать катафрактами, но увидев плотный строй тяжелой пехоты, отказались от этой идеи, окружили римлян и начали осыпать их стрелами.

Римляне в свою очередь, ожидали пока те истощат запас стрел и перейдут в рукопашную, однако, увидев верблюдов нагруженных стрелами, решили контрактовать, что было поручено сыну Красса Крассу. Прорыв должен был осуществляться корпусом из 1300 всадников и 8 когорт тяжелой пехоты, в сумме это около 4000, возможно 5000 человек (зависит от комплектности выбранных частей). Парфяне увлекли молодого Красса за собой, отсекли от основных сил и перешли к уже знакомому обстрелу. Попытка контратаки силами галльских всадников бывших по сути легковооруженными была отражена катафрактами. Оставшиеся силы молодого Красса отступили к холму, где были засыпаны стрелами и добиты ударом катафрактов, в плен попало около 500 человек, остальные погибли. Примерно схожим образом развивались события возле оставшихся сил Красса старшего, который несколько приуныл, увидев голову сына, насаженную на пику. Парфяне методично расстреливали плотный строй римлян, купируя контратаки союзной конницы своими катафрактами. Ночью парфяне отошли (они не любили воевать в темноте), что дало возможность римлянам вернуться в лагерь. Бросив тяжелораненых в количестве 4000 человек (позднее перебиты парфянами), римляне начали отступление, в ходе которого вероятно погибло еще около 20 000 человек, а сам Красс был хитростью заманен к парфянам и убит (Дион Кассий сообщает, что в голову трупа влили раскаленное золото). Десять тысяч человек было взято в плен, остальные убиты или без вести пропали – армия Красса перестала существовать.

Позднее в 40 г. до н.э. Вентидий Басс смог взять реванш, разбив армию парфян, численностью 20 000 при Гиндаре, но увы дальнейшие события развивались не столь радужно.

В 36 году до н. э. Марк Антоний решил вернуть орлов легионов Красса, а заодно и римское величие. Обычно это военное мероприятие удостаивается короткой характеристики «неудачный поход», что дает не самое ясное предположение о том, что произошло. А случилось следующее, против Парфии Антоний собрал армию, насчитывающую 60 000 римских пехотинцев, 10 000 испанской и кельтской конницы, плюс союзнические силы насчитывающие 30 000 человек (включающие корпус армянским всадников), что давало в сумме астрономические 100 000 человек. И хотя армянские силы откололись от Антония, свалив домой, он все еще обладал колоссальными силами. По итогу похода от стрел и болезней погибло 24000 человек (20000 пехотинцев и 4000 всадников). Потеря 30 % войска примерно соответствует тяжелому поражению в битве. Чуть ниже я объясню, почему так получилось. Как вы понимаете, Марк Антоний, обладая неимоверно большими ресурсами, нежели Красс, также ничего не смог сделать, хотя и знал уже своего врага.

Реального успеха римляне добились в дипломатических баталиях – переговорами Цезарь Август (сам он себя именовал Цезарь, но никак не Октавиан) добился возвращения знамен легионов Красса и подтверждение римского протектората над Арменией. В течение первого века нашей эры Армения стала ареной битвы за влияние, а в 113-114 годах Траян, судя по всему, решил закрыть вопрос наглухо. Суммарные экспедиционные силы составляли около 80-100 тысяч человек, чего должно было хватить с горкой для появление парфянской провинции под крылом Рима. И в целом все шло достаточно хорошо – римляне традиционно для начала войны сменили армянского царя на собственного ставленника и, беря один город за другим, дошли аж до столицы Парфии Ктесифона, захватив и его. Дальнейшее развитие событий было довольно закономерным – тылы встали на рога, вспыхнули восстания в Месопотамии, Иудее, Палестине и Сирии. Парфяне развернули партизанскую войну, с переменным успехом атакуя позиции римлян.

Хотя Траян видимо, и был полон решимости воевать с парфянами до конца, но умер от болезни в 117 году, передав власть Адриану. Нередко можно встретить удивление, что Адриан фактически отказался от завоеванного Траяном, отдав парфянам все отбитые земли, уйдя за Евфрат и убрав гарнизоны из Армении. Хотя ничего удивительного тут нет, если понимать, что завоеванными эти земли отнюдь не были, но об этом ниже.

Пожалуй, наибольших успехов в войне с парфянами добился Септимий Север в 195-199 гг., который хотя как и Траян безуспешно уперся в Хатру, так и не взяв ее, но все же сумел присоединить к Риму большие территория, включая северную Месопотамию.

Очередную «окончательную» победу в 214 году пошел одерживать Каракалла, правда заканчивал эту войну уже префект претория Макрин. По итогу мягко говоря не самой успешной для римлян битвы у Нисибиса 217 г. был заключен мирный договор по которому захваченные Империей города отходили обратно парфянам, а римляне выплачивали колоссальную контрибуцию.

Насладиться победой парфянская династия особенно не успела – Аршакидов сменили Сасаниды, которые впрочем, охотно включились в битву с Римом. Для понимания из 428 лет истории Сасанидского Ирана почти 140 лет они воевали с Римом, а итоговую точку в этом противостоянии поставили арабы.

А вот теперь давайте разбираться, думаю, многих интересует ряд вопросов. Во-первых, как вообще римляне, полагавшиеся преимущественно на тяжелую пехоту могли воевать с конными лучниками, во-вторых, как так вышло, что Александр Великий прошел навылет с меньшими силами через много большую Империю, а римляне обрушивая сотни тысяч на персов, так и не смогли добиться окончательной победы. Дело в том, что мы обычно изучаем историю битв, что создает ошибочное мнение, что задача армии вторгнувшись на чужую территорию найти там вражескую армию и разбить в решительном сражении. Сражение суть просто инструмент войны и политики, цель которой навязать свою волю неприятелю, для чего совсем не обязательно устраивать генеральное сражение.

Римский тяжеловооруженный пехотинец был достаточно ультимативной силой в ближнем бою, как метко заметил Майкл Бишоп лучшим способом противодействия римскому мечу было не попадать под его удар, что и делали парфяне предпочитая засыпать легионеров стрелами с безопасного расстояния.

С другой стороны, римская армия с большим количеством легковооруженных воинов и союзной конницы могла относительно свободно перемещаться по вражеской территории, отгоняя лучников. В стратегическом отношении ситуации патовой не была – римская армия шла по вражеским землям, беря (зачастую без боя) подконтрольные парфянам города, а вот это уже было их проблемой, которую избеганием сражения было не решить. Но почему же тогда Рим так и не смог уничтожить парфян? Здесь нам нужно опуститься на промежуточную ступень между стратегией и тактикой – это уровень оперативного мастерства, вот здесь у римлян были серьезные проблемы. Дело в том, что проход римской армии по какой-то территории не означал ее автоматического подчинения, стоило легионам скрыться из видимости, земли позади превращались в кучу мелких очагов сопротивления. С другой стороны, парфяне предпочитали направлять свой удар не на легионы (за исключением случаев, когда могли окружить и перестрелять их), а на их линии снабжения. Так добыча еды для Антония превратилась в настоящий ад, поскольку его фуражиры подвергались постоянным ударам летучих отрядов парфян. Адриан, получивший Империю в наследство от Траяна в придачу заимел отнюдь не завоеванные территории, а войну перешедшую в партизанскую стадию.
Тогда как черт возьми, смог это сделать Александр Македонский? Нередко на этот вопрос отвечают классическим гуманитарным отмазом «Персия была ослабленным колоссом на глиняных ногах». Парфия же видимо, была образцом стабильности, где очередной победитель римлян мог считать большим успехом, если его тут же не убьют очередные заговорщики, а гражданская война носила вообще хронический характер.
Я в принципе, понимаю сложности историков, для которых война представляет собой черный ящик, в котором решительно непонятно что происходит, но дать объяснение победе одной стороны нужно. Суть в том, что Александр вел в Персии две войны, одна из них нам хорошо знакома – это сражения при Гранике, Иссе и Гавгамелах, другая же и была причиной подчинения обширных территорий. Александр разбивал свою армию на автономные летучие боевые соединения, которые рассыпались по многочисленной территории, давя локальные очаги сопротивления, разгромив их, он передавал землю в подчинение своим офицерам, которые добивали остатки. Его отнюдь не встречали гостеприимным хрустом персидской лепёшки. Он имел абсолютно те же проблемы, что были у Траяна, Антония или любого другого римского Императора – стоило Александру выйти из Бактрии, как там вспыхнули восстания. С теми же самыми конными лучниками, что попортили кровь римлянам. К сожалению, для восставших такая «малая война» была родной стихией македонянина, который с невероятной скоростью (по 50 км в сутки) бросался на каждый очаг сопротивления, устраивая массовый террор в восставших регионах (Диодор пишет о 120 000 перебитых жителях, что является явным преувеличением, но дает представление о масштабах террора).
Для понимания, как выглядела один эпизод кампании Александра

Координированное наступление армии Александра Македонского на западном побережье Малой Азии в 334 г. до н.э., приводится по диссертации "ПОЛКОВОДЧЕСКОЕ ИСКУССТВО АЛЕКСАНДРА МАКЕДОНСКОГО: ИСПОЛЬЗОВАНИЕ АВТОНОМНЫХ БОЕВЫХ СОЕДИНЕНИЙ", Клейменов А.А., стр. 531

Ирония в том, что война с помощью автономных боевых соединений не была чужда и римлянам – легион по своей сути и был таким самодостаточным соединением и раздельные удары мобильных групп активно использовались в той галльской войне. Разница была в том, что македонская армия создавалась «от конницы», которая до Филиппа и была ударной силой. Армия Александра хотя и была относительно немногочисленной, но пехота и конница составляла в ней единое целое. В римских же войсках многочисленная конница была по большей части союзными частями, которые не были полностью инкорпорированы внутрь военной машины, оставаясь отдельными подразделениями со своими собственными командирами. Они вполне подходили для вспомогательных задач, но сложные спецоперации им уже доверить было нельзя. Как следствие, разделение войск на части было огромным риском, нередко заканчивающимся гибелью этого корпуса. А без разделения армии на части давить каждый очаг сопротивления было невозможно. Поэтому когда мы говорим про то, что Адриан сдал все достижения Траяна нужно понимать, что ему как раз для сохранения эти земель требовалось бы гасить очаги сопротивления, разделив армию. Со временем римляне, конечно, начали наращивать свои конные войска (а сасаниды, сменившие парфян наоборот пытались набирать пехоту), увы одновременно с этим шло и увядание римской Империи, которая даже находясь на пике могущества не смогла сломить персов.

Кавалерийская атака является одним из важнейших элементов в изучении вопроса об использовании лошадей на войне в Новое время. Однако зачастую мы имеем о ней искажённое представление и ассоциируем кавалерийскую атаку исключительно с бешеным галопом, которым всадники, подобно вихрю, мчатся по полю битвы. Этим заблуждением мы во многом обязаны блистательной эпохе Наполеоновских войн, когда, согласно уставам того времени, французской кавалерии действительно надлежало атаковать на галопе. А насколько такая практика была актуальной для XVI–XVIII веков?

Аллюр боевой лошади

Алгоритм кавалерийской атаки зависит от множества факторов: это и физические кондиции лошади, и вес защитного вооружения на всаднике, и ориентация на огнестрельное или холодное оружие в атаке, выучка и лошади, и всадника, и множество иных обстоятельств. Изучение темпа атаки — это нечто большее, чем просто оценка скорости лошадей. Это попытка понять, насколько различные факторы влияли на тактику кавалерии в то или иное время, а также почему и каким образом эволюционировала тактика конного боя, почему одни доктрины сменяли другие.

Традиционно принято делить аллюр лошади на три естественных темпа: шаг, рысь и галоп. Каждый из этих темпов может быть увеличен, плавно перетекая в другой, более быстрый. Однако ключевая проблема здесь состоит в том, что мы не можем точно высчитать скорость, с которой двигалась лошадь XVI века, нёсшая вооружённого всадника.

Караколирующие кирасиры

Более или менее точные цифры, соотносящиеся со скоростью движения французской конницы, стали появляться только в работах Жака Амабля д’Оверня, главного инструктора по верховой езде Королевской военной школы в Париже, занимавшего эту должность с 1756 по 1788 год. Приблизительная скорость движения эскадрона французской конницы во второй половине XVIII века равнялась 5,8–7,7 км/ч при шаге, 7,8–14 км/ч при рыси и 13,3–19 км/ч при галопе. Эти цифры могут показаться заниженными, однако нужно понимать, что необходимость слитного движения целого эскадрона (французский эскадрон в XVIII веке по регламенту должен был насчитывать 150–160 человек) с сохранением строя накладывала ограничения на скорость движения. Также определённую лепту вносил характер ландшафта. Поэтому даже эти данные, собранные д’Овернем путём экспериментов, можно считать условными. И всё же они очень близки к тем, которые французская кавалерия демонстрировала в середине XIX века — 18–21 км/ч для галопа.

Рейтары и караколь

Иоганн Якоби фон Вальхаузен в своём трактате о кавалерии, изданном в 1616 году (когда в реальности на полях сражений копейная конница практически исчезла), писал:

«Копейщик начинает медленно ускоряться, затем переходит на галоп и, наконец, на нужном расстоянии, которое составляет около 60 шагов, он пускает лошадь в карьер».

Такое последовательное наращивание темпа было обусловлено названными выше ограничениями, действовавшими и на лошадь, и на всадника. Кавалерия в пересчёте на деньги и трудозатраты, связанные с выучкой, стоила на несколько порядков больше, чем пехота, поэтому забота о здоровье лошади была важной задачей для всадника и его командира. Резкий переход на галоп также негативно сказывался на плотности порядков, в то время как согласованность и слитность действий кавалерийского эскадрона была краеугольным камнем его боевой эффективности.

Анн де Батарне, барон д’Арк, герцог де Жуайёз

Действенность этого правила наглядно продемонстрировало сражение при Кутра 20 октября 1587 года, в котором войска Генриха Наваррского разбили армию герцога де Жуайёза. Герцог легкомысленно проигнорировал возможные последствия и бросил свою конницу в атаку на бешеной скорости. Из-за этого к моменту сшибки с кавалерией Наваррского кони воинов де Жуайёза устали и нарушили порядки. Таким образом, кавалерия герцога не могла действовать эффективно и была разбита конницей Генриха.

С середины XVI века, в связи с ростом доли огнестрельного оружия на полях сражений (у конницы это были преимущественно пистолеты с колесцовым замком), появился новый вид тяжёлой кавалерии, существенно повлиявший на общепринятый темп атаки. В отличие от копейной конницы, вооружённые пистолетами рейтары и кирасиры больше не обязаны были вести бой на галопе, поскольку используемое ими оружие накладывало на них определённые ограничения. Огнестрельное оружие того времени не отличалось особой точностью, а произвести меткий выстрел на скаку было ещё сложнее.

Для того, чтобы максимально реализовать огневой потенциал подобной кавалерии, военачальники стали использовать тактику караколя. Она заключалась в том, что всадники, сменяя ряды, разряжали оба своих пистолета в сторону солдат противника, держась от него на расстоянии. В этих условиях снижался спрос к качеству и выучке лошадей. Да и в целом рейтар или кирасир в пересчёте на деньги и трудозатраты стоил существенно меньше, чем обученный конник с копьём. В результате рейтары и кирасиры ездили порой чуть ли не на водовозных клячах.

Использование пистолетов, более простых в обращении, нежели копья, и более низкая стоимость лошадей позволили существенно увеличивать численность рейтар по сравнению с копейной конницей прошлого. Естественным минусом при подобном подходе была неспособность эскадрона слитно идти на галопе: кони были очень разного качества, а выучка всадников порой оставляла желать много лучшего. Поэтому офицеры зачастую предпочитали вести эскадроны рысью, не переходя на галоп, даже если строй эскадрона окончательно не рассыпался.

Пистолеты с колесцовым замком

К началу Тридцатилетней войны (1618–1648) копейная конница практически исчезла из западноевропейских армий. Движение рысью, которое предпочитали рейтары, было самым распространённым темпом для кавалерии на полях сражений. Вероятно, к тому моменту, когда в конфликт вступила Швеция, возглавляемая решительным королём Густавом II Адольфом, это была доминирующая доктрина кавалерийской тактики.

Шведская кавалерийская атака

Шведская армия не сразу ступила на путь реформ. Например, в начале войны с Речью Посполитой (1620–1629) шведские кавалеристы, атаковавшие на своих низкорослых лошадках, всё ещё применяли тактику караколя. Однако столкновения со знаменитыми польскими «крылатыми» гусарами быстро показали королю предел эффективности данной тактики, заставив задуматься о необходимости сделать конницу более скоростной и мобильной. Густав решил отныне меньше полагаться на огнестрельное оружие, отдав приоритет рукопашной схватке. В свою очередь, это могло поспособствовать увеличению скорости атаки. Ускорение темпа движения на завершающей стадии атаки сокращало время пребывания кавалерии под огнём неприятеля. С другой стороны, такое ускорение увеличивало ударный эффект конницы, давая ей преимущество в рукопашном столкновении. Этому аспекту придавал особое значение шведский король Густав II Адольф. Наконец, выбор более быстрых темпов атаки стал также возможен благодаря сокращению числа рядов в эскадроне в ходе осуществлённой Густавом глобальной реорганизации шведской армии.

Тем не менее сложно утверждать, что шведская конница в годы Тридцатилетней войны атаковала исключительно на галопе. Например, король ввёл практику, согласно которой между эскадронами кавалерии чуть впереди могли располагаться отряды мушкетёров. Такой комбинированный строй должен был синхронно выдвигаться во фронт противнику, а это, естественно, кардинально ограничивало кавалерию в скорости движения — фактически ей приходилось подстраиваться под темп движения пехоты. Мушкетёры прикрывали конницу, являвшуюся в то время наиболее ценным родом войск. Затем, когда пехота оказывалась в диапазоне неприятельского огня, кавалерия резко взвинчивала темп и устремлялась на неприятеля. Шотландский наёмник в армии Густава II Адольфа генерал Роберт Монро, участник битвы при Брейтенфельде (1631 год), вспоминал, что шведским кавалеристам разрешалось атаковать, когда они оказывались от противника на расстоянии примерно в 50 м. Таким образом, мы можем задаться вопросом, атаковала ли вообще конница Густава на галопе, как это принято считать? Ведь на таком коротком расстоянии лошадь может просто не успеть набрать нужный темп.

Густав II Адольф

Начнём с того, что начав атаковать рысью с расстояния в 50 м, всадники теоретически могли перейти на галоп за считанные метры от неприятельских порядков. К тому же конница далеко не всегда действовала совместно с пехотой, и в этом случае отсутствие преграды и ограничителя в виде мушкетёров делало набор нужного темпа атаки более лёгким. Очевидно, тактика шведской конной атаки при совместном действии с мушкетёрами заключалась в следующем. Конница атаковала рысью из-под прикрытия пехоты, затем делала залп из пистолетов на скаку, после чего резко взвинчивала темп, переходя на что-то подобное слегка замедленному галопу на последних метрах перед неприятелем, сокрушая его, уже потрёпанного пистолетным огнём. Такой темп, безусловно, нельзя считать галопом в полном смысле этого слова, поскольку предельно ограниченное расстояние не позволяло развить нужную скорость.

В других европейских армиях

К концу Тридцатилетней войны увеличение темпа кавалерийских атак можно было наблюдать практически во всех сражающихся армиях. Однако сложно сказать, насколько оно приблизилось к шведской модели, подразумевавшей внезапный рывок. В битве при Рокруа 19 мая 1643 года сошлись бывшие союзники и противники шведов: эскадроны эльзасской кавалерии на испанской службе и французская конница маршала Гассиона, бывшего офицера Густава Адольфа. Современники оставили нам упоминание как минимум об одной атаке на галопе со стороны левого крыла французской армии. Граф Анри де ла Ферте-Сеннтерр решил проявить инициативу и повёл свои эскадроны в атаку, однако, как и Жуайёз почти столетием ранее, сделал это слишком поспешно. К моменту сшибки порыв французской кавалерии иссяк, лошади заметно устали. Вступившие с ними в схватку эскадроны из Эльзаса, напротив, проявили выдержку и успешно отразили атаку.

В сражении при Лансе в 1648 году, когда кавалерией на правом крыле командовал уже сам принц Конде, имел место такой эпизод. Французские эскадроны и сражавшиеся на испанской стороне лотарингские эскадроны Линивиля оказались друг напротив друга на расстоянии пистолетного выстрела. В итоге массы конницы сначала обменялись залпами, после чего уже последовала яростная рубка. Однако на таком расстоянии, безусловно, ни одна из сторон не могла атаковать на галопе.

Граф Жан де Гассион, маршал Франции, участник сражений при Рокруа и Лансе

Что касается Англии, где в это же время полыхала гражданская война, то там тоже прослеживалась определённая эволюция темпов кавалерийских атак. Доктрина, актуальная для английской кавалерии накануне гражданской войны, во многом походила на традиции армий континентальной Европы начала XVII века, в особенности на голландскую школу. Голландская тактика опиралась преимущественно на огнестрельное оружие и сравнительно медленный темп движения.

Одним из главных инициаторов перемен был, несомненно, принц Руперт, обладавший значительным военным опытом, полученным во время Тридцатилетней войны, где он сражался на стороне протестантов. В ходе первых же стычек с войсками Парламента принц отметил, что атаки его конницы, шедшей на большой скорости, деморализовали противника. Армии Парламента и, в первую очередь, войска Оливера Кромвеля довольно быстро переняли эту тактику кавалерийских атак.

Об этом свидетельствовал, например, кавалерийский офицер в парламентской армии Джон Вернон. В своём трактате «Молодой кавалерист», изданном в 1644 году, он рекомендовал атаковать врага на «полном карьере». Тем не менее Вернон всё же советовал всадникам сначала стрелять из пистолетов, а уже затем браться за палаши. Учитывая небольшой радиус огня пистолета, у всадника для ускорения в запасе была сравнительно маленькая дистанция.

Принц Руперт в бою

В целом пример Густава Адольфа показывал, что облегчение брони у всадников и ориентация на холодное оружие позволяли коннице наращивать темп атаки относительно тактики, принятой в армиях Западной Европы в начале Тридцатилетней войны. Тем не менее использование галопа в атаке оказалось сложным делом, поэтому эффективно действовать подобным образом могли только самые опытные и обученные подразделения.

Век галопа

В конце XVIII века с началом Революционных войн галоп являлся самым распространённым темпом атаки в кавалерийских полках по всей Западной Европе. Эта эволюция была сопряжена со значительными качественными переменами: в эскадронах увеличилось количество офицеров, была улучшена процедура выучки кавалеристов, которые действовали теперь с опорой на подробные тактические инструкции. Как же проходила данная эволюция?

На начало XVIII века галоп всё ещё использовался в европейских армиях очень вариативно. Например, из всей кавалерии Людовика XIV в ходе Войны за испанское наследство атаковать на галопе предпочитали только эскадроны Мэзон дю Руа (гвардии королевского дома) и жандармы — элитные конные части с первоклассными лошадьми. Для других подразделений, вероятно, наиболее актуальной была рекомендация маршала Виллара, который в 1701 году советовал кавалерии атаковать «рысью, чуть ускоряясь за тридцать шагов от неприятеля». Подобный подход, вероятно, являлся наиболее распространённым в Западной Европе. Герцог Мальборо, который в конной схватке призывал полагаться исключительно на холодное оружие, разрешал двигаться только быстрой рысью. Таким образом, скорость движения приносилась в жертву сплочённости строя и слитности действий внутри эскадронов.

Карл XII

Горячим приверженцем кавалерийских атак на галопе в начале XVIII века был шведский король Карл XII. Начав ускоряться с шага, шведские эскадроны спешно переходили на быструю рысь. Затем, когда до неприятеля оставалось примерно 150 шагов, они пускались в галоп. Возможность реализации такой атаки была обусловлена хорошей выучкой шведской кавалерии. Свою лепту вносила и личность короля, который был буквально одержим рыцарским духом прошедших столетий. Карл придавал большое значение моральному духу своей армии, и шведов перед каждым сражением напутствовали капелланы. Таким образом, атака слитной массы конницы, «колено к колену» (во французской традиции такое построение называлось «botte à botte» — сапог к сапогу) на галопе имела ещё и мощнейший психологический эффект — не только для неприятеля, но и для самих шведов, убеждённых в собственной неуязвимости.

После гибели шведского короля его дело продолжало жить. На протяжении XVIII века командующие европейских армий всё чаще стремились использовать галоп в действиях кавалерии. Нередко это были частные инициативы, которые не совпадали с общепризнанным мнением, но фактически они приводили к трансформации военной доктрины. Сторонником атак на галопе был французский фельдмаршал Мориц Саксонский, однако его взгляды не находили отклика у высшего командования. Кавалерийские инструкции, изданные во Франции в 1732 году, предусматривали только атаку рысью, в то время как галоп был отвергнут, чтобы не рисковать целостностью эскадронного построения. Таким образом, до Войны за австрийское наследство существенных изменений в тактике кавалерии не наблюдалось.

Прусский реформатор

Реформы пришли оттуда, откуда не ждали — из Пруссии. Фридрих II, пока ещё не Великий, унаследовал от своего отца конницу, более привычную к парадам, нежели к войне. Разгром его кавалерии при Мольвице в 1741 году (само сражение пруссаки всё же смогли выиграть) убедил короля в необходимости радикальных перемен. Фридрих, изучавший историю походов Карла XII, пришёл к выводу, что успеха можно будет достигнуть, только отказавшись от ставки на огнестрельное оружие в конном бою и перейдя на галоп.

Фридрих Великий

Естественно, залогом эффективной атаки на галопе была хорошая выучка и слаженность действий эскадронов — только так формация не рассыпалась бы при движении, и конница сохранила бы свои ударные качества. Поэтому Фридрих II был так озабочен обучением своих войск. Король считал, что атака рысью оказывает негативное влияние на мораль солдат, у которых появляется время подумать, представить себе все возможные последствия кавалерийской сшибки и подсознательно начать избегать её. Движение должно было быть молниеносным, чтобы солдаты не успевали задуматься о своей судьбе и, как следствие, упасть духом. Король впоследствии писал:

«Я водил свои эскадроны на быстром галопе, потому что в этом случае страх держит трусов с остальными — они знают, что если начнут колебаться во время атаки, то будут раздавлены остальной частью эскадрона».

Прогресс прусской кавалерии был очень быстрым. Вскоре она уже переходила на галоп на расстоянии в 30 шагов от врага. В июле 1744 года расстояние галопирующей атаки было увеличено до 200 шагов, и в завершающей стадии атаки прусские эскадроны должны были врезаться во вражеские порядки на полной скорости. В 1756 году это расстояние достигло астрономических 1,6 км, причём последние 500 м нужно было преодолевать на полной скорости.

Головокружительный успех прусской кавалерии не оставил равнодушными ни противников Фридриха, ни его союзников. Австрийцы, которым больше всего доставалось от прусского короля, в 1751 году издали специальный регламент, также предписывавший кавалерии атаковать на галопе. Однако на практике им потребовалось ещё несколько лет на апробацию и эффективное внедрение этой тактики. У французов дела обстояли ненамного лучше: накануне Семилетней войны (1756–1763) общепринятым темпом кавалерийской атаки была рысь. Только тяжёлые поражения на полях сражений в итоге подтолкнули правящие круги Франции к глобальному пересмотру военной доктрины. Результатом стал изданный в 1766 году ордонанс, который рекомендовал кавалерии переходить на галоп на расстоянии в сто шагов от неприятеля.

Галоп практически не использовался на протяжении XVII века и стал основным темпом атаки европейской кавалерии только во второй половине XVIII столетия. Человеком, оказавшим решающее влияние на возвращение этого темпа атаки на поля сражений, можно считать именно Фридриха II, хотя ощутимую лепту внёс и Карл XII. Безусловно, существовала тенденция к ускорению кавалерийских атак, и переход на галоп неизбежно рано или поздно произошёл бы. Фридрих резко форсировал этот процесс, путём регулярной муштры решив одну из главных проблем, возникавших перед любым военачальником, использовавшим эту тактику. Обученные сохранять строй даже на бешеной скорости, с тренированными выносливыми конями, прусские всадники стали моделью, на которую в последующие десятилетия ровнялись все европейские стратеги.

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК