А в 1992-м году я прочитал "Ледокол" Резуна, где он сознательно врал, утверждая, что если бы Сталин приказал построить до Войны 1000 или хотя бы 200 бомбардировщиков Пе-8, то Гитлер ни за что не решился бы напасть на СССР. Описывая несомненные достоинства этого чудо-самолёта, он привёл пример, что в 1942-м году Нарком Иностранных Дел СССР В. М. Молотов летал на нём над оккупированной Европой и Германией на переговоры в Великобританию. Паззл сложился.

Если бы Сталин и компания в 41-м, когда немцы под Москвой стояли, собрались бы на политбюро и сказали: А давайте, ребята, капитулируем? Ну чё, пацаны, может быть сдаться?, то его бы сами же чекисты на месте, пардон, расхуярили. И дело даже не в идеологии. А в том, что у Гитлера на всех высших руководителей СССР был один план - виселица. Они это прекрасно понимали. Так что вариант капитуляции был равносилен выбору: как вам удобнее, товарищи, быть повешенным у себя в Кремле или в гестапо на Любянке? Выбор, блять, так себе.

Шутки шутками, но это был не выбор правительства. Это был выбор каждого. Каждого солдата под Сталинградом, который знал, что за Волгой для него земли нет. Каждой работницы на уральском заводе, стоявшей у станка по 20 часов и падавшей в голодный обморок. Они не капитулировали, потому что отступать было некуда. Позади их дети, их будущее, сама возможность того, что ты сейчас можешь задать этот вопрос в интернете.

Нет. Ни на каком уровне, ни военным командованием, ни политическим руководством, ни, тем более, народом, такая возможность не рассматривалась. Потому что это была не война за территории. Это была битва на уничтожение. И наш народ, заплатив за это невероятную, чудовищную цену, ту битву выиграл. Выиграл ценой такого горя, что сама мысль о капитуляции кажется кощунственной.

Это память. И ответ - нет.

Несмотря на подобные соображения, а также на перспективы отдать Восточную Европу в руки Сталина, Рузвельт разморозил 39 миллионов российской собственности и предоставил ещё на 6,5 миллионов военную помощь. Конечно, этому далеко было до 1,75 миллиардов, которые запросил Советский Союз. Его эмиссар на словах обещал помочь на всю катушку, но пока лишь на словах. На деле же в первые месяцы войны Союзу перепало всего 600 истребителей, несколько бомбардировщиков и 20 тысяч тонн каучука. Деспот обвинял Британию в пассивной помощи агрессору, хотя сам несколькими месяцами ранее снабжал его всевозможным сырьём. Он требовал высадки британского экспедиционного корпуса во Франции или на Балканах или отправки тридцати британских дивизий на помощь СССР –больше, чем вся британская армия на тот момент. В ответ на это Черчилль дал отповедь советскому послу в том духе, что Советы сами загнали себя в эту ситуацию, и потому не имеют права упрекать Британию.

И всё же страх, что Сталин сможет снова договориться с Гитлером, сделал его более покладистым. 28 сентября в Москву прибыла англо-американская делегация. Вождь встретил их сердечно и запросил полтысячи танков в месяц и прочее в том же духе. На следующий день его настроение ухудшилось, и он начал упрекать их, что они хотят его поражения.  И ещё через день он выразил удовлетворение тем оборудованием, которое предлагали Бивербрук и Гарриман. На банкете 1 октября Бивербрук задал вопрос в Сталину лоб насчёт пакта о ненападении с Германией. Его собеседник, не моргнув глазом, указал на Чемберлена и его политику умиротворения. Советская пресса назвала конференцию триумфом. Вдобавок к материальной помощи, Сталин хотел, чтобы Британия объявила войну Финляндии, которой она совсем недавно собиралась помогать. Ему пошли навстречу, объявив 5 декабря войну сателлитам Германии: Финляндии, Венгрии и Румынии.

Ещё более спорным шагом было советско-британское вторжение в Иран. Шаха подозревали в симпатиях к нацистам. Существовала опасность «иракизации». Так что 16 августа СССР и Великобритания потребовали изгнания всех немцев из страны, а 25 августа начали бомбить иранские города. Три советские армии наступали с Кавказа, а две британские дивизии вошли в страну из Ирака. Несмотря на мобилизацию девяти дивизий, иранцы понимали тщетность сопротивления и сдались без боя. Всё было закончено за четыре дня. Иран разделили на две зоны оккупации.

Степень доверия между странами была не очень велика. Черчилль хоть называл Советы союзниками, в отличие от многих других. СССР тоже демонстрировал подозрительность, недодавая информацию с фронтов. И всё же Британия передала Союзу ряд ключевых технологий оборонного характера, а также разведданные, которые получали с помощью взлома Энигмы. Со стороны Советов тоже были попытки продемонстрировать солидарность. Британскому послу аплодировал весь зал, узнав его в числе зрителей на концерте.

На фронте дела шли неважно. 7 октября, после того, как под Вязьмой и Брянском в окружение попали восемь советских армий, Сталин проинструктировал Берию искать контакты с немцами по поводу возможности заключения мира. Но те шли всё дальше на Москву. Ещё неделей спустя была объявлена эвакуация госорганов в Куйбышев. В столице разразилась паника. Было введено военное положение. Москвичей отправили рыть противотанковые рвы. 26 ноября немцы подошли на расстояние в 21 милю до Москвы. Однако распутица и советские контратаки остановили их. А потом ударил 35-градусный мороз, и 5 декабря Красная армия пошла вперёд, освободив Клин и Калинин. Вспомнив судьбу Наполеона, Гитлер приказал своим войскам стоять насмерть. Этим он предотвратил превращение отступления в бегство. Но Москва была спасена.

Сегодня можно сказать, что контрнаступление под Москвой стало поворотным моментом всей войны, несмотря на события 1942 года. Тогда же уверенности в том, что Советы выстоят, американские и британские эксперты не демонстрировали. Они ждали нового наступления непобедимого вермахта.

О как. Распутица, а только потом «контратаки». В ответ на извечные оправдания успехов советского и российского оружия можно сказать: все воевали в равных условиях, и Гитлер с Наполеоном знали, куда шли. Неверие же в успех Красной армии отразилось и в действиях союзников: они не спешили помогать в первые месяцы и годы своего союзничества.

Автор, конечно, указал на то, что иракская операция британских войск являлась «спорной», но на деле сомнений в том, что это было вторжение в Ирак, быть не должно. В отношении же действий Советского Союза он использует однозначные жёсткие эпитеты и оценки. Предвзятость в сторону своих, конечно, не удивляет, но мы хорошо знаем: никто в этой войне не был белым и пушистым, и наказаны за свои действия оказались основном лишь проигравшие.