В главной лекционной аудитории областной Школы Волшебства сегодня было непривычно тихо. Скамьи, предназначенные для студентов, блестели в лучах заходящего солнца отполированными досками. Голоса троих людей, занявших место на кафедре, звучали глухо и даже эхо – привычное явление для этого места, будто спряталось в дальнем углу, не желая повторять страшные слова, произносимые присутствующими.
– Ни одной! Повторяю, ни одной сданной практической работы за весь семестр! – продолжая начатый ранее разговор, сказал Джонатан Клейн – заведующий кафедрой зельеварения. – Абсолютное равнодушие к предмету, вызывающее поведение, патологическая неуспеваемость... Разве этого мало? Я считаю, что таким студентам не место в нашем учебном заведении!
Перед кафедрой стоял молодой человек лет семнадцати. Его голова была опущена, взгляд направлен на ботинки, пальцами правой руки он теребил большой палец левой, будто пытаясь оторвать его от кисти за ненадобностью. Каждое слово Клейна острой иголкой вонзалось под кожу парня, но хуже всего было то, каждая из этих иголок была правдой.
– Что вы скажете, госпожа Волошина? – нахмурив кустистые седые брови, строго спросил ректор Школы, Максимус Кацарос, у заведующей кафедры заклятий.
Полная женщина с копной кудрявых рыжих волос, сидящая по левую руку от ректора, шумно вздохнула и печально покачала головой. Несколько секунд она молчала, пытливым взглядом рассматривая поникшего студента, затем, приняв какое-то решение, заговорила:
– Я могу лишь присоединиться к словам господина Клейна. Этот студент действительно крайне неуважительно относится к предметам, изучение которых является основой нашей профессии. Истинный волшебник должен уметь варить зелья, складывать заклятья и многое-многое другое. На прошлой неделе он нахамил преподавателю волшебной эстетики, сказав, что колпаки уже никто не носит, а в традиционном одеянии волшебника можно сходить лишь на маскарад в детский сад.
– Да-да! – подтвердил Клейн. – А еще на практических занятиях по созданию волшебных палочек он заявил, что в наше время они нужны лишь для... – он на секунду замялся, бросив быстрый взгляд на ректора, – вы уж меня простите, но это его слова, не мои. Он заявил, что палочки пригодны лишь для ковыряния в ухе.
Максимус Кацарос помрачнел и, откинувшись на спинку стула, задумчиво погладил свою длинную бороду, спускавшуюся по груди на колени.
– Хорошо, что я этого не слышала, – снова покачала головой Волошина, – это просто запредельная наглость...
– Это хуже! – добавил Клейн. – Это неуважение к традициям, а также полнейшее их непонимание! Наша древняя наука, одна из самых древнейших, основывается на знаниях, которые достались нам от предков, от первопроходцев и, не побоюсь этого слова, апостолов волшебства. Интересно, что бы сказали Витиус Рогатый, Иван Чернокнижник и Джон Двенадцать Пальцев, услышав такие речи от этого... этого наглеца?
– Думаю, что они испепелили бы его на месте, – хмыкнула Волошина, – это сейчас мы носимся с этими неучами, как с младенцами, а в то время разговор был короткий, и волшебники не терпели неуважения к своему труду и науке.
Ректор Кацарос поднял вверх открытую ладонь, давая понять, что выслушал достаточно аргументов. Когда заведующие кафедрами замолчали, он медленно опустил руку на стол и в аудитории воцарилась тишина. Парень, стоявший перед преподавателями, кажется, стал еще меньше, опустив плечи и вжав острый подбородок в собственную грудь.
– Господин Клейн, госпожа Волошина, я выслушал ваши мнения. Этой информации вполне достаточно для принятия окончательного решения, – он отбил пальцами по столу какой-то зловещий ритм, – вы можете быть свободны, а вас, молодой человек, я попрошу задержаться на несколько минут.
Заведующие поднялись со своих мест и, не переставая буравить взглядом студента, направились к выходу из аудитории.
– Таким здесь не место, – у самой двери бросил ему Клейн, – мы до последнего пытались образумить вас, уважаемый студент, но вы не хотели слушать. Что же, сейчас ректор Кацарос объяснит вам всё более доступным языком.
Когда дверь закрылась, молодой человек приподнял голову, бросил на ректора взгляд исподлобья и тут же пожалел об этом. На него смотрели два обжигающе холодных глаза, которые похоронили все его остатки надежды на милосердие.
– Повторите свое имя, – медленно, по словам произнес Кацарос.
– Лешка... то есть, Алексей Филатов.
– Алексей Филатов, – повторил ректор и, поднявшись из-за стола, закинул руки за спину, сцепив их в замок, – всё, что говорили мои коллеги – это правда?
Студент кивнул и еще сильнее сжал палец левой руки. Кацарос спустился с кафедры и предстал перед Лёшкой во всем своем грозном великолепии. На голове ректора возвышался традиционный колпак волшебника с широкими полями, с плеч до самых пяток спускался плащ, расшитый золотыми нитями, а за поясом из красного бархата виднелась волшебная палочка, инкрустированная драгоценными камнями.
– То есть, вы, господин Филатов, считаете традиционные одеяния волшебников устаревшими?
Лёшка еще сильнее сжался в комок. Казалось, тронь его сейчас пальцем и он упадет на пол в той же позе, будто памятник из мрамора. Кацарос тем временем, вытащил из-за пояса палочку и махнул ею перед лицом студента.
– А наш рабочий инструмент вы считаете не более чем ковырялкой для уха, я правильно понял? Отвечать! – вдруг повысил голос Кацарос, но Лёшка уже превратился в камень. Даже если бы он и захотел, он физически не смог бы ответить. Слова застряли в его горле, а от страха, кажется, даже кровь остановилась в венах. Казалось, еще немного и он коллапсирует и превратится в маленькую черную дыру, о которых он слышал на лекциях по астрономии.
Кацарос сделал круг вокруг студента, разглядывая его со всех сторон, как хищник перед броском. Несколько минут прошли в тишине.
– Скажите, господин Филатов, в чём, по-вашему, заключается сила волшебства? – процедил сквозь зубы ректор, сложив руки на груди.
По своей природе страх отвратителен, но всегда конечен. Он не может владеть душой живого человека бесконечно, всегда наступает момент, когда он, насладившись своей работой, на мгновение отступает и именно в этот момент человек, окутанный им с головы до ног, дрожащий от ужаса, вдруг понимает, что больше не боится, что эта болезнь ослабла и потеряла свою хватку. Так случилось и с Лёшкой. Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза ректора.
– Сила волшебства в добре.
– Вот как? – удивленно вскинул брови Кацарос.
– Ни в зельях, ни в заклятьях, ни в колпаках и палочках. Если ты делаешь мир добрее, то ты настоящий волшебник, а все остальное – чушь собачья, хоть сто колпаков на себя натяни и обмажься зельем до самой макушки.
Глаза ректора сузились, а щеки покраснели, но Лёшку уже было не остановить.
– Мы годами учим эти формулы зелий, чтобы потом меряться ими на волшебных конференциях со старыми дедами, которые могут только брезгливо морщиться и ныть о том, что при Витиусе Рогатом было лучше. Для городских олимпиад мы выдумываем заклятия, чтобы жюри, в котором сидят преподаватели из таких же школ, поставили нам галочку в ведомости. А какие это заклятия? Лучшее перемещение объекта, лучшее исчезновение объекта, лучшее растворение объекта. Одни объекты и никакой пользы для обычных людей! Да плевать я хотел на такое волшебство! Что делают наши выпускники после Школы? Одни устраиваются на обычные работы и развлекают себя тем, что лежа на диване заставляют прилететь из кухни стакан с пивом, другие идут в аспирантуру и затем превращаются в тех самых дедов-буквоедов, которые просиживают штаны в жюри волшебных конкурсов. Вот и все ваше волшебство! Какая от него польза? Отчисляйте, мне все это надоело.
Лёшка замолчал и смело посмотрел в глаза ректора. Губы Кацароса были сжаты, глаза буравили студента, а пальцы на руках будто жили своей жизнью, сжимаясь в кулаки и вновь разжимаясь. Выждав несколько мгновений, он молча развернулся и быстро зашагал к кафедре. Усевшись за стол, он принялся что-то писать на листе бумаги.
– Студент Филатов, – закончив писанину, произнёс он, – с этого момента вы отчислены из Школы Волшебства. Возьмите мой приказ.
Лёшка шмыгнул носом, незаметным движением смахнул с глаза выступившую от обиды слезинку, выхватил из рук ректора лист и, сложив его вчетверо, небрежно сунул в карман брюк, а затем направился к выходу. У самой двери он обернулся. Ему хотелось напоследок сказать что-нибудь обидное этому деду, но он так и замер с открытым ртом.
Ректор Кацарос все так же сидел за столом, держа в правой руке волшебную палочку, конец которой он засунул в ухо и с нескрываемым наслаждением ковырялся в нем.
– У вас еще остались вопросы? – улыбнулся ректор.
– Так же нельзя... – только и выдавил из себя Лёшка.
– Нельзя, – кивнул Кацарос, – но очень удобно. К сожалению, в Высшей Академии Магии, куда вы переведены моим приказом, волшебные палочки уже давно отменили, поэтому там вы будете лишены этого удовольствия.
– В Высшую Академию Магии? – прошептал Лёшка и, достав приказ из кармана, развернул его дрожащими пальцами и принялся читать.
– Факультет выберете сами. Советую присмотреться к медицинскому, спасательному или педагогическому. Волшебники в этих сферах сейчас особенно востребованы.
– А как же... а как же вы? – растерянно пробормотал Лёшка.
– А я продолжу носить спортивный костюм под плащом, ковырять в ухе палочкой когда никто не видит, выслушивать жалобы преподавателей и выискивать среди студентов Школы тех, кто действительно понимает, в чем заключается истинная сила волшебства. Удачи, будущий волшебник Филатов!
Автор - ЧеширКо
