"- Тогда послушай меня. Раз я говорю, что любовь — это не выдумка человечества, это осязаемая величина, это сила… Это должно что-то значить.
- Любовь имеет значение, да. Общественная польза, социальные связи, воспитание детей…
- Мы любим людей, которые умерли. Какая в этом общественная польза?
- Никакой.
- Может быть, любовь — это нечто большее, что мы не в силах — пока! — осознать. Может быть, это свидетельство чего-то, артефакт какого-то другого измерения, которое мы не в состоянии постичь. И меня тянет через всю вселенную к человеку, которого я не видела десять лет, и который, возможно, уже мёртв. Любовь — это единственное доступное нам чувство, способное выйти за пределы времени и пространства. Может, нам стоит довериться ей, даже если мы не понимаем её сути?" (с.) Интерстеллар.
Сегодняшняя публикация посвящается тем, кто был нам родными и любимыми - по крови, по сути, по принципу краткого и неотвратимого пересечения наших дорог.
Если и существует во вселенной какая-то высшая логика, какая-то закономерность, некая симметрия происходящего, то во всём этом действе есть и наша небольшая, но важная роль - не противоречить, не пытаться понять головой, а лишь следовать велению сердца и обрести на этом пути своё утешение, своё спасение, свою целостность.
Когда мне было лет десять, или около того, в нашей с мамой и бабушкой квартире на неопределённый срок поселился дядя Толя. Детали этого обятоятельства в силу возраста мне были неясны, но одно было совершенно ясно - это было невероятное событие! Как-то сразу это ощущалось. Дядя был художник, поэт, меломан, добрейший человек с печальными глазами. У него была своя мастерская, гитара, куча пластинок, краски, пастель, кисти всех калибров, блокноты, карандаши и ещё уйма всяких непонятных и вместе с тем чудесных штуковин. Бывало, мы ходили гулять и ради поддержания соревновательного духа собирали потерянные кем-то пуговицы - кто больше найдёт, а потом рассматривали и выясняли, чей улов лучше. Точно помню, была одна большая серебристая пуговица, похожая на глаз, прикрытый веком. Она была солидная, явно от какой-то шубы, эту пуговицу нашла я и очень ею гордилась. Мы ездили в мастерские к другим художникам в гости, и во всех этих местах царила атмосфера творческого безумия, натурального хаоса, понятного лишь тому, кто царил над ним в этом конкретном месте. Воздух там был пропитан тяжелым, но вместе с тем головокружительно-прекрасным запахом масляных красок и растворителей, дерева и холста, грунта и клея, акварельной воды и бумаги. Не обязательно быть художником, чтобы понимать ценность пребывания среди всего этого беспорядка, беспредела, буйства. Невозможно оставаться беспристрастным, ощущая на себе атмосферу чистого творчества, нельзя выйти на улицу, вдохнуть зимние сумерки и остаться прежним, обычным, домашним, предсказуемым. Может быть, именно тогда я и слетела с катушек, осознав, сколь безграничен и разнообразен наш мир.
Дома мы слушали винил и радужные зеркальные компакт-диски: Blackmore's night, Led Zeppelin, The Beatles, Элвиса, Армстронга, Машину времени, Высоцкого, Чижа и много ещё всякого, годного и интересного, а потом устраивали концерты под гитару, разыгрывали по ролям какие-то композиции, наряжались, кто во что горазд, выполняли какие-нибудь рисовальные задания и представляли свои работы на суд общественности, к тому времени уже изрядно уставшей от нашей, почти круглосуточной активности. Я помню очень мало, если честно. Но помню, что это был один из самых счастливых периодов моего детства.
У дяди была монета из Сингапура номиналом в двадцать центов, которую он носил на шее, на длинной почерневшей серебряной цепочке. На аверсе монеты красовалась пучеглазая рыба-меч в морских волнах, и уже одно это вызывало у меня восторг - было в ней что-то далёкое и загадочное, такую монету попробуй найди. Иногда он снимал её и оставлял дома, но никогда не приходил домой без неё, эта монета была своего рода талисманом, но к сожалению, тогда у меня не возникло вопросов о её легенде. А ведь наверняка легенда была, такие вещи просто так не носят. Время шло, дядя стал появляться в гостях всё реже, а потом совсем пропал.
Монета на цепочке хранилась в верхнем ящике тумбочки и я была уверенна, что когда-нибудь он за ней вернётся. Но он не вернулся, а ещё через пару лет я узнала, что дядя погиб. Был март. Мне тогда было уже пятнадцать, и я горько плакала, потому что дядя Толя был самым лучшим дядей на свете, настоящим человеком, с огромной светлой душой и печальными глазами. Он был талантливым и многому научил меня, не стараясь научить, а просто - потому что был когда-то рядом. Никто не пришёл забрать пластинки, и блокноты со стихами, и уже никто не вернулся за монетой. Поэтому я забрала её себе. Сняла с цепочки и носила с собой, как воспоминание, как частичку того счастливого времени, которое уже не вернуть, как отголосок неизвестной мне легенды.
А летом того же года я, как самый бестолковый хранитель, которого только можно себе представить, потеряла эту монету. Ну то есть, не совсем потеряла. Отдала её на один день мальчику, который боялся, что не сдаст экзамен и провалит сессию (потому что лодырь и разгильдяй, как я сейчас понимаю), но тогда мне хотелось его поддержать и я вручила ему эту ценную монету на удачу, с возвратом, как только цель будет достигнута. И что-то в этом моём плане пошло не так, потому что этот бездельник видимо всё же завалил свои экзамены, уехал в родной город и больше не вернулся. Как мне было стыдно тогда за свой поступок, словами не передать. Мне было бы даже не так горько, если бы я расколотила дражайший родительский сервиз из серванта, честное слово. Я не представляла, можно ли где-нибудь найти такую же монету, чтобы хоть как-то компенсировать потерю. Интернета не было, знакомых нумизматов, увы, тоже. Поплакала и стала жить дальше, с клеймом величайшего в мире проёбщика, иначе не скажешь.
Прошло семнадцать лет. Март. В нынешний понедельник на работе вдруг вспомнила опять про этот дядин талисман и решила дать делу ход. Прошурудила в инете несколько сайтов и нашла её! Заказала. Посмотрела на дату - 14 марта. В этот день дяде Толе исполнилось бы семьдесят. Вечером дома выудила из шкафа пластинки, включила проигрыватель, достала настольную лампу, краски, блокнот и села рисовать. Под хорошую музыку. С печальным, но светлым осознанием, что через столько лет я всё-таки вернула утраченное. Не ради акта ностальгии, не чтобы оправдаться, а потому что так было нужно. В пятницу утром почтальон принёс конверт. Да, рыба-меч, плещущаяся в морских волнах снова у меня. Точь-в-точь такая же, какой была в те далекие времена. Теперь-то я её сберегу. И эта рыба молчаливо будет хранить в себе две истории - дядину и мою.
