Марфа Львовна налила мне молока и щедро положила на тарелку вчерашних блинов. Я ел быстро, буквально глотал, так что практически не чувствовал вкуса. Желудок наполнился, и потянуло в сон. Я зевнул, и Марфа Львовна указала мне на лавку, чтобы я отдохнул. А сама она ушла заниматься хозяйством.
- Куры и поросенок сами себя не накормят, - пояснила она.
От моей помощи Марфа Львовна категорически отказалась, добавив, что ей к физическим нагрузкам не привыкать. К тому же позднее, в самый солнцепек, она ещё успеет в избе бока отлежать и выспится.
Я не заметил, как погрузился в сон. Сморило мгновенно. А проснулся оттого, что сестра трясла меня за плечо, говоря:
- Пойдем, Ваня. Скоро дед приедет, - со странной уверенностью сказала она, добавив, что поесть к его приходу надо приготовить. А то он наверняка с дороги голодным будет… И криво, непривычно для нее улыбнулась.
- Таня, как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь? - вставая с лавки, спросил я.
Она покачала головой, поторапливая меня уйти, и по пути в дедову избу снова игнорировала мои вопросы. «Ладно, - подумал я. - Таня после случившегося с ней выглядит здоровой. И пусть она ничего не помнит – главное, что ей стало лучше. Значит, и беспокоиться не о чем, не так ли?»
Пока я колол на чурбане дрова, Таня, напевая себе под нос старинную песню, мыла в избе полы.
- Ветер под окошками, тихий, как мечтание,
А за огородами в сумерках полей
Крики перепёлок, дальних звёзд мерцание,
Ржание стреноженных молодых коней.
Получалось петь у сестры красиво, но очень грустно, и отчего-то, сам не пойму, но песня меня тревожила. Я ведь и не помню такого, чтобы она раньше любила петь. Правда, после окончания школы мы жили порознь, так что сестра легко могла завести себе новые увлечения.
Да, и готовить Таня прежде не любила, но, возможно, после замужества научилась, а теперь она быстро и умело тесто для пирога замесила, напевая:
- Пусть ромашки встречные от копыт сторонятся,
Вздрогнувшие ивы брызгают росой.
Для меня, как музыкой, снова мир наполнится
Радостью свидания с девушкой простой.
Невольно я вспомнил трагически погибшего мужа сестры и то, как она сильно его любила, что была не в силах смириться с горем – крепко запила.
Еще я заметил, что делала все Таня очень проворно и так быстро, словно кто-то ей помогал. А меня, к слову, сестра постоянно нагружала поручениями: то воды из колодца принести, то сходить купить яиц и молока у соседей.
В довесок Таня называла всех соседей по именам. Что было странно. Может, это дед ей во время их долгого разговора наедине о местных деревенских рассказал? Так, наверное, она и имена запомнила?
Близился вечер. Воздух на улице словно застыл и буквально кипел от зноя, но на небе не было ни единого облака.
Я успел, пока ходил за яйцами и курицей, заглянуть к Марфе Львовне и Игорю Петровичу, сказал, что с Таней все в порядке, чтобы не беспокоились.
Поздно вечером приехал Прохор Ильич. Невеселый, между переносицей залегли хмурые складки, губы поджаты.
- Как вы тут? Ничего не случилось? - обеспокоенно спросил он, оглядывая меня с Таней, задержав взгляд на сестре.
Она стояла в дверях избы и широко улыбалась деду: непривычно румяная, с легкой испариной, выступившей на щеках и лбу, а вот взгляд сестры был точно и не её, Таня смотрела на Прохора Ильича пристально и холодно, как на чужака.
Стоило деду войти в избу, он поежился, как от сквозняка, замер и весь разом насторожился. Затем Прохор Ильич осмотрелся: окна проверил, в печь заглянул и заметно побледнел. Пока сестра накрывала на стол, тихонько подошел ко мне и шепнул на ухо:
- С Таней неладно, а что не так – не пойму. И в избе защита снята. Подковы на дверях нет, царапины на оконной раме – и ощущение такое нехорошее, будто побывал в доме нечистый…
От его слов мне так жутко стало, что дыхание перехватило. Хотел все рассказать, признаться, а слов найти не мог, поэтому промолчал.
За окном совсем стемнело. Таня нас к столу позвала и по-прежнему улыбалась.
- Сейчас сядем, родная, мы только на минутку с Ваней во двор выйдем.
После слов деда улыбка сестры поблекла и стала будто приклеенная.
- Прости, дед, это я во всём виноват. Таню одну днём оставил, а сам к Марфе Львовне пошел и в суете и разговорах обещанное тебе забыл. А когда вернулся, то сестра пропала.
И, понурившись, я рассказал, как мы, вместе с Игорем Петровичем и Марфой Львовной, потом Таню искали.
- Так, - выслушав, сказал дед. - Не зря чувствовал я, что нельзя было вас двоих сейчас в деревне оставлять.
Я снова попросил прощения. Прохор Ильич рукой махнул и сказал:
- Обдумать мне надо, что делать дальше. Неспроста ведь Таня пропала. Ох, неспроста. Осторожней теперь надо с ней. Скажи, Ваня, вела ли себя после возвращения Таня непривычно, делала ли что-то странное, ей не присущее?
Я кивнул. Щеки горели со стыда.
- Значит, решено: сегодня лучше подстраховаться и стряпню Танину и питье не есть и не пить. А только видимость делать, чтобы она ничего не заподозрила. Еще следить за ней будем, мало ли что ночью случится.
Затем добавил, что когда он скажет нам выйти с сестрой во двор, то подольше задержать ее там, чтобы Прохор Ильич смог в избе восстановить защиту от злых сил.
- Хорошо дед, - покорно ответил я.
- Смотри, больше не подведи меня, Ванечка! - хлопнул меня по плечу Прохор Ильич, и мы вернулись в избу.
Таня за столом щебетала как птичка, умело шутила, вспоминала прошлое и всё старалась нам угодить, особенно деду добавки подкладывала. А он, как и я, лишь для видимости ложкой в еде ковырялся и разговор нарочно бодро поддерживал: подробно рассказывал, как съездил к больному и ему на ноге обширную язву с нагноением, благодаря травам целебным, вылечил.
Еще Прохор Ильич интересовался, чем мы в его отсутствие занимались и пила ли Таня травяной отвар, который он ей приготовил. Сестра на его слова кивала, а я вспомнил, что отвар она вылила, когда думала, что я не вижу. И я деду раньше об этом рассказал.
- Устал я что-то с дороги. Ведь не молод. Благодарю за ужин, внучка, накормила вкусно и сытно.
Дед встал, зевнул, делая вид, что не замечает негодования Тани при взгляде на его полную тарелку.
- А чаю выпить перед сном – на меду, с ромашкой? - всполошилась сестра. - И ты, брат, совсем плохо ел, - укорила Таня.
- Вот вы во дворе чая попейте, подышите, а я пока свои вещи по сундукам разложу и избу ко сну приготовлю, - загадочно оборонил дед.
И, когда сестра отвернулась, подмигнул мне, намекая, что собирается, как пояснял ранее, восстановить защиту дома от злых сил.
Я сразу поддержал его предложение и потащил поначалу сопротивлявшуюся сестру на улицу.
Свой чай я незаметно вылил на землю, лишь делая вид, что выпил. А Таня его вообще не пила, хмурилась и молчала.
Я заметил, что она часто напряжённо прислушивается к чему-то, но спросить не решился, понимал: сейчас надо дать деду время побыть в избе одному.
Вскоре Таня заметно занервничала. Она то вставала, то снова садилась на лавку, но больше меня не слушала, как я ни старался ее увлечь, и беседу не поддерживала. Отвлечь ее ничем не получалось. Сестра все чаще с озабоченным видом смотрела на избу. Я буквально чувствовал, что она вот-вот собирается вернуться. Хорошо, что вскоре дед вышел на крыльцо и сказал:
Стоило Тане переступить порог избы, как она, издав жуткий, похожий на карканье стон, упала без сознания на пол. На улице в то же мгновение яростно взъярился ветер, резко хлопнув дверью, и всё стихло.
- Помоги мне, живо! - приказал Прохор Ильич, точно знал, что так произойдет.
Мы уложили сестру на полати. Прохор Ильич протер ей лицо и все открытые участки тела теплой водой, пахнущей ароматными травами.
Я обеспокоенно смотрел на него, но дед меня успокоил.
- Сейчас с ней всё хорошо. То, что к Тане приклеилось, не смогло защиту дома переступить. Но не думай, Ванечка, что оно так легко твою сестру отпустит. Будем по очереди караулить. Главное не дать Тане выйти за порог.
Прохор Ильич заварил нам особый травяной сбор, с лимонником и женьшенем, и пошептал над ним. Сказал, что сила трав не даст уснуть, какие бы крепкие чары снаружи ни плелись. И еще раз повторил, что ни в коем случае нельзя Таню из избы отпустить, как бы отчаянно она ни просила, ни умоляла и как бы худо ей ни приходилось. А я спросил, сталкивался ли с подобным случаем дед прежде? И получил ответ, который мало меня утешил. Оказалось, что личного опыта Прохор Ильич не имел, а в своем “Цветнике”, в специальной настольной книге травника, переданной ему от предыдущей владелицы, дед читал о похожей истории одержимости. Там описывался случай, как вдовца покойная жена навещала. Только не она это была, а змей огненный. Он образ ее принимал и приходил к мужчине. Почти все соки жизненные из него вытянуть успел, еле спасти удалось.
К слову, деду в молодости эта книга досталась даром, в благодарность от заплутавшей на болоте старушки, которую он однажды спас. А потом ещё несколько месяцев выхаживал. Позднее она и силу ему свою перед смертью передала, и научила в травах разбираться. Это произошло с дедом ещё задолго до того, как он в Заболотье переехал.
Вот, как я понял, Прохор Ильич сейчас и ориентировался на прочитанное и мне сказал: главное, Ванюша, не страшиться и делать, что необходимо.
Скажу честно: вот до сих пор увиденное и пережитое просто в голове не укладывалось. И все никак не проходило чувство нереальности происходящего, будто я в страшный сон попал, а проснуться никак не выходит.
Дед дежурил первым до двух ночи. Он периодически тихонько ходил по избе, прислушивался, присматривался, а потом сидел рядом с Таней, которую мы перенесли с полатей на лавку. Она, как прежде, оставалась без сознания, но дышала ровно и выглядела спящей.
Я же ворочался с боку на бок, в голове вертелись разные мысли, и сон не шел. Только собирался встать и раньше обговоренного сменить деда, как скрипнуло деревянное крыльцо и несколько раз шевельнулась дверная ручка. Тут же загудело, завыло в печи и стихло. Легонько царапнуло по стеклу за окном.
Дед осторожно подошёл ко мне, приставив палец к губам. Со стоном заворочалась на лавке Таня и вдруг резко встала. Не замечая нас, она направлялась сначала к двери, потом к окнам, но, не доходя до них, замирала на месте. Постояв так некоторое время, она выставляла вперед руки и снова опускала их, словно собиралась открыть дверь, но что-то ей мешало это сделать. А затем она вдруг повернулась к нам, резко переменившись в лице. Глаза Тани закатились. Не своим голосом она попросила:
- Выпустите меня немедленно! Не то худо будет, - и раззявила рот, кривя губы в мерзкой ухмылке.
