Что за чёрт?
По декоративной стене из натурального текстурированного известняка стекала серая пенящаяся вонючая жижа. Капало с потолка-соты прямо на мраморный пол. Дед с тряпкой пытался скрыть следы преступления, но делал только хуже. Размазывал дурнопахнущую бражку по свеженькому ремонту за пару десятков лямов.
Вдох-выдох.
– Дедушка, зачем тебе бражка? Тут полный бар алкоголя.
– Я всё уберу, Петя. Ну что деньги на алкоголь тратить? Своя-то наливочка вкуснее и без всяких там этих. Без ГМО всяких, говорю. И копеечку сэкономит. Ты видел, сколько это пойло стоит? Я вона ягод разных с деревни привёз. Сделаем на черноплодке, на вишне, малинка ещё. Взорвалось три токо, пять вон бутылей целёхоньки стоят, я ужо и тару подготовил.
У раковины на полотенчике (и где старый откопал-то только?) стояли намытые бутылки горлышком вниз. Подарочный шотландский виски, карибский ром, японский джин омывали трубопровод.
– Дед! Господи, ты знаешь хоть, сколько я за них отдал?
– Так и что, начатые уже были. Мы сейчас лучше сделаем, жалко тебе говна этого, что ли?
Петра взорвало.
За четыре дня, которые дед гостил в Москве, в апартаментах случилось страшное. Пал смертью храбрых робот-пылесос, внутренности которого напоследок были вымыты Пемолюксом и замочены в тазике («сифилис всякий собирается»). Устроила пенную вечеринку посудомоечная машина, куда старик щедро залил Фейри («чтоб поднос из-под курочки лучше отмыла»). Стальной блестящий фартук покрылся царапинами от жёсткой губки («я сам лучше любого клининга всё сделаю»). Пострадал и экран на батарее. Порча антипригарной сковороды и гриля за серьёзный урон не считаются. А тут опять, ну сколько можно? Издевается он, что ли?
Спокойствие.
– Так, извини, никаких настоек, никаких уборок. Приехал подождать, пока водопровод новый проведут, так сиди, отдыхай, пожалуйста. Хочешь Москву посмотреть – давай гида на машине найду, он всё покажет. Нет, хоть телевизор смотри, но не надо мне помогать. Не надо готовить.
Пётр взял пару бутылей и вылил в раковину. Ну и вонища! Когда дед успел брагу навести? Вчера с утра, наверное. Вчера молодой мужчина пришёл с работы в час ночи и в кухню не заглядывал.
– Петенька, ты чего? Ты зачем вылил-то? В тягость я тебе старый, так и скажи. Я же ради тебя стараюсь, вон, картошки привёз, кабачков, тыквы, яблочек. Тебе на зиму хватит. Ну подумаешь, запачкало…
– Дед! Мне некогда готовить, ты каждый год мне овощи передаёшь. Я плачу курьеру, чтобы он их доставил. Нет, моя машина для мешков картошки не предназначена, не смотри так! Потом всё гниёт и летит в мусорку. Ну не ем я дома почти никогда. Не нужно мне. Сам только спину срываешь со своим огородом и мне головной боли добавляешь.
Фух. Высказался. Возраст, конечно, надо уважать. Семьдесят три года деду как-никак. Но блин! А его, Петра, уважать не надо? Работает как проклятый. И чтобы что? Чтобы всё портили?
Старик не сдавался:
– Я хоть с пользой какой, а ты в фитнес свой ходишь. Тьфу. Приехал бы грядки прополол да навоз разгрузил, вот те и фитнес весь. Здоровее будешь. Мне вот уже осьмой десяток пошёл, а я сам всё делаю, тьфу-тьфу. Ещё и тебе помогаю.
Как об стенку горох.
– Угу, ты помогаешь, – Пётр обвёл кухню-гостиную рукой, – хватит, деда. Успокойся.
– Успокойся! Так ты со мной теперь разговариваешь. Я тебе жопу в корыте мыл! – контрольный аргумент. – Знаешь что, Петя? Поеду я домой. Всё у тебя ненастоящее. Машина, которую грузить нельзя. Кухня огромная для красоты, вот камни все эти, глыбы. Лучше б ты работу попроще нашёл и не выкаблучивался! Глядишь, и бабу бы привёл в тридцать восемь лет-то. А нормальная подойти боится: вдруг испортит что. Одни бляди, поди, заходят. Только на деньги смотришь, копишь как этот, куркуль какой-то. Всё. Спасибо вашему дому, пойду к другому. Не нравится мне тут. Всё. Будут ещё яйца курицу учить. Я жизнь прожил, получше…
Бу-бу-бу. Бу-бу-бу.
Предсказуемо.
Демонстративно пошёл одеваться. Ничего, сейчас остынет, вернётся. Старик всегда был вспыльчив, но отходчив. Сколько раз в детстве бил его, Петю, ремнём по мягкому месту, а потом задабривал, рябиной сладкой подкармливал. Специально её зимой в снегу замораживал, затем как-то в погребе хранил. Холодильников тогда в селе не было.
Кряхтит, обувается. Надо сыграть в хорошего мальчика, хоть и хочется, чтоб гость побыстрее уехал.
– Ну всё, дед. Куда ты пойдёшь, воды нет ещё. Давай, не чуди. Подожди, хотя бы такси тебе вызову.
Молча хлопнул дверью.
Может, вернуть? Да пусть едет, на работе нервы, теперь дома ещё терпеть. Вот уговаривал же рядом квартиру снять! Нет, вместе жить надо, это же деньги какие! Правильно говорят, что лучше родственников держать на расстоянии. По телефону поздравить, денег скинуть, продуктов с доставкой заказать. Благо, удобства сейчас есть. Пётр подсуетился.
Две недели дед дулся. На телефон не отвечал, в ватсап фотки засолок и открытки не слал. Потом отошёл, успокоился. Общение продолжилось, правда, уже без картошки.
***
Три года пролетели незаметно. Иногда Пётр заезжал к деду в деревню. Ведь, по сути, больше у него никого и не было. Отца своего мужчина никогда не видел, а мать старик выгнал, когда та запила: чтоб ребёнка за собой не утянула. Пётр не пытался её искать. А зачем? У него о маме даже тёплых воспоминаний никаких не было: помнил только, как валялась пьяная на полу кухни да как дед подставлял ей эмалированный таз и умолял завязать.
А после того, как снова сбежала из запертой комнаты через окно и пошла по деревне предлагать себя за бутылку самогона, дед запер ворота. Тогда Петру было пять. Пожилой мужчина обнимал внука и ревел навзрыд, пока дочь сыпала проклятиями за забором. Выстоял.
Потом наступила тишина.
Дед почти всё время молчал, но к спиртному, как обычно делают сельские мужики в стрессе, не приближался. Первый раз алкоголь появился в доме на проводы Петра. В Москву, в МФТИ. Тогда же появились первые карманные деньги, костюм и модные джинсы.
Старик вообще не баловал. Одежда часто доставалась от соседских мальчишек, еда под носом. Огород, куры, свиньи, грибы да травы с леса.
Единственное, на что дед тратил деньги, было образование. Отыскал среди знакомых профессора-инженера и отправлял внука каждую пятницу в Москву на последней электричке. Четыре часа в одну сторону. Одного с двенадцати лет. Субботу и первую половину воскресенья Петя корпел над задачками по математике и физике, учился делать и читать чертежи. Ночевал там же. Позже жена профессора начала преподавать ему английский. Естественно, не за бесплатно. Раз в пару месяцев дед ездил вместе с внуком, тащил продукты мешками. В девяностые профессорам несладко приходилось.
Зачем? За что? Больше хотелось гонять на велике и попробовать Колу. Но возмущаться было небезопасно. Пока деревенские работали да гуляли, Петя решал задачки и зубрил неправильные глаголы.
Осознал, что ему подарили путёвку в жизнь, сильно позже. Точные науки помогли поступить, английский – получить очень хорошую работу в нефтегазовой компании. На место молодого человека с удовольствием взяли бы «своего», да только язык тогда мало кто знал.
Пётр всё это понимал умом, был благодарен, но особой любви к деду не испытывал. Да ни к кому и ни к чему не испытывал, если честно.
Вчера Петру Александровичу исполнился сорок один год. Был выходной. Он сидел на балконе и смотрел на ночную Москву. Пил шотландский напиток и размышлял о никчёмности жизни.
Бутылка виски опустела, Пётр встал за добавкой. От боли между рёбер потемнело в глазах, прошиб пот, стало тяжело дышать. Мужчина успел включить телефон…
Очнулся в палате.
– Михалыч, Михалыч, Петька твой!
Какой-то мужик. В общей палате он, что ли? Что вообще происходит?
– Петенька, ты уж прости старого, задремал я тут. Меня ж и так к тебе три дня не пускали. Слава богу, что перевели с энтой самой, да неважно. Ты как позвонил, я сразу понял, случилось что. Мудаки эти ещё дверь вскрывать не хотели, мол, дождёмся, пока вы с ключом доедете, пришлось старому знакомому звонить, он полковник уже на пенсии, дослужился, пока я хозяйством занимался.
– Де-ед, ч-что б-было? – язык плохо слушался.
– Инфаркт, Петенька. Но успели мы, успели вовремя, поправишься. Я тебя домой отвезу. Домой, хватит. Всех денег не заработаешь. А если ещё и ты меня оставишь… Нет, Петенька, поедем. Я уж и рябинки заморозил. Полную морозилку, ты ж любишь рябинку. Петя, Петя, ну ты что плачешь, всё хорошо будет, я тебя на ноги поставлю. И бабёнку тебе хорошую найдём, может, детишек нарожаете. Есть у меня на примете одна, настоящая, кровь с молоком! Ну хватит, хватит.
Все в палате делали вид, что не замечают, как ревут два взрослых мужика.
За окном была осень. Обшарпанная палата резко контрастировала с привычной роскошной обстановкой видовой квартиры топа нефтегазовой компании. А Петра впервые переполняло чувство, о существовании которого он читал только в книгах.
