— Эх, — мечтательно произнёс Петя, — а я бы посмотрел, что с ним, когда он подсадку растворит.
— Я вам посмотрю. — Вмешался в разговор третий голос.
Говорившего я не видел, он стоял за моей спиной. Но сочный и властный баритон я узнал. С обладателем голоса мы уже разговаривали, по телефону. Пахан – так называл его Кай. Или шеф, по словам Ники. Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на него.
— Объект, сидите, — недовольно воскликнул Петя, всплёскивая руками, — все настройки собьёте, а у нас и так времени мало.
— Сидите, молодой человек, сидите, — на моё плечо легла рука, — раз уж вам так не терпится меня увидеть, я предстану пред ваши ясные очи.
Обладатель баритона обошёл кресло. Высокий и статный. Карие глаза под покатым лбом, но не влажно-томные, как бывает у обладателей тёмных глаз, а жёсткие, словно режущая кромка охотничьего ножа. Прямой нос, неожиданно пухлые губы над квадратным, с ямочкой, подбородком. Причёска – волосок к волоску. На вид лет пятьдесят, вон виски, словно снегом припорошённые. Но лицо гладкое, только глубокие складки, идущие от носа к подбородку, да морщинка между густых бровей. Тёмно-серый костюм стоимостью пару тысяч баксов. Туфли, небось, тоже недешёвые.
— Меня зовут Аркадий Петрович.
Аркадий Петрович поднял руку:
— Филипп Торов, я всё о вас знаю.
— Если можно, просто Фил.
— Можно, — Аркадий Петрович улыбнулся.
— У нас всё готово, — почтительно обратился к нему то ли Вася, то ли Петя, — можем начинать.
— Начинайте. — Вот вроде обычное слово, произнесённое спокойным тоном, а становится ясно, кто тут хозяин, а кто только указы исполняет.
Аркадий Петрович отступил в сторону.
То ли Вася, то ли Петя закричал:
— Никки, дорогуша, давай в соседнее креслице, голубушка. — Тон масляный, так и хочется засандалить ему в глаз, а лучше в оба.
— Она зачем? — Я напрягся, увидев, как Ника, усаживается в стоявшее напротив меня кресло. — Подсадка у меня.
Вокруг неё тут же засуетился Петя, или Вася, прилаживая к голове датчики.
Объяснил Аркадий Петрович.
— Видите ли, молодой человек, когда делается подсадка, ходоком создаётся код, или шифр, без которого достать её нельзя.
У меня родилось два вопроса, которые я и озвучил.
— А как же она мне передала подсадку?
— От человека к человеку сколько угодно, а вот чтобы подсадку в прибор вытянуть, и нужен шифр.
— Пусть она код скажет. — Я, почему-то упорно не называл Нику по имени.
Аркадий Петрович улыбнулся:
— Я понимаю ваше беспокойство за эту юную особу, но... но, во-первых, с ней ничего плохого не случится. Во-вторых, код, к сожалению, не буквенно-цифровой, а скорее образный. То есть шифр – это ряд образов, возникающий в мозгу ходока в момент загрузки подсадки.
— Фил, не волнуйся, — я всё-таки посмотрел на Нику, она тепло мне улыбалась, — всё будет хорошо. Я проходила эту процедуру, и не раз. Это совсем не больно.
Петя, а может, Вася, поставил между нами треногу с закреплённой на верху зелёной, многогранной призмой, похожей на ту, с помощью которой Ника передала подсадку мне, только раза в два побольше.
Петя с Васей повозились с минуту, настраивая свет, а после скомандовали хором:
— Смотрим на призму, глаза не отводим. Раз. Два. Три.
Изумрудного цвета луч ударил мне в глаза, в мозгу образовалось сосущее чувство, какое бывает, если поднести шлаг работающего пылесоса к руке. Только шло оно из глубины головы. Чувство нарастало, из меня словно выдирали что-то. А потом миг краткой боли – и всё исчезло. Буквально всё. Я потерял сознание.
— Вот срань Господня, такое первый раз, клянусь, Аркадий Петрович, — сквозь вату, заложившую уши, я слышал, как блажит то ли Вася, то ли Петя, — это нонсенс, объект потерял сознание, это до чего же ему не хотелось подсадку отдавать.
— Что с ним? — Голос Ники, встревоженный, на грани истерики.
Я чувствовал её ладони на своём лице.
— Да всё нормально, он уже очнулся.
Я открыл глаза, проморгался.
Вокруг меня столпились все. Аркадий Петрович, Кай, Санек и, конечно же, Ника. Девушка гладила меня по щекам. Я чувствовал её странно сладкие слёзы на своих губах. Только Вася с Петей, держались в стороне, что-то рассматривая на просвет.
— Аркадий Петрович, вы только посмотрите, — голос Васи-Пети, удивлённый, как у монашки, обнаружившей, что она в миг лишилась девственности, — он не всю её отдал.
Они передали Аркадию Петровичу стеклянный куб с заключённым в нём сферой. Вася или Петя бросился к монитору, лихорадочно защёлкав клавишами.
— Глядите, я такое первый раз вижу. Она растворяет... Всё, он всосал её в себя. И ещё жив, и даже не сошёл с ума. Чудеса.
— Что случилось? — На удивление я чувствовал себя бодро, и, самое главное здраво.
Молча, Аркадий Петрович протянул мне призму. В глубине её я разглядел сферу, размером чуть больше мячика для пинг-понга. Я пригляделся. Сфера была не цельной, а состоящей из больших сфер разного диаметра. Размером от сантиметра до нескольких миллиметров.
— На правый нижний угол смотри, — голос Аркадия Петровича спокойный, но напряжённый, — если слово угол применим к сфере.
Я всмотрелся в шар. В нём был изъян. В сфере явно не хватало маленького шарика, примерно миллиметрового диаметра.
— Как ты себя чувствуешь? — Осторожно поинтересовался Кай.
Я подвигал головой, осторожно высвободился из Никиных рук и встал. Сделал пару шагов.
— Голова не болит? Тошнит? Видений никаких нет? Воспоминаний, вроде как чужих? — Ко мне подскочил Вася-Петя. Начал щупать мою голову, заглядывать в глаз.
Я освободился от его цепких лапок.
— Ну что же, молодой человек, будем считать, что вам неслыханно повезло. — Задумчиво произнёс Аркадий Петрович, пристально глядя на меня.
— Будем. — Я кивнул и посмотрел на Нику. — Может быть, теперь вы объясните, что всё это значит? Ходоки, подсадки?
— Конечно, а как же, — Аркадий Петрович, словно передразнивая меня, кивнул, — обязательно расскажем. Но для начала просто поговорим.
Я грел в руках толстостенный бокал с виски. И слушал Аркадия Петровича. Слушал и почти не удивлялся. Он сидел напротив меня, с таким же бокалом виски в холеной руке. По бокам разместились Кай, Санек и Ника.
— Мы мнемоны. Так мы себя называем. Продавцы памяти – так нас зовут другие.
— Те, кто у нас покупает эту самую память. Только это не память, конечно. Вернее, не совсем память. Скорее чувства, эмоции, переживания, отражённые в воспоминаниях. Да не абы какие, а настоящие, истинные, так сказать. Правда, и это, не совсем правильное определение. — Он грустно улыбнулся, пригубил бокал и продолжил. — Мы сами до конца не знаем, чем торгуем.
— А кто знает? — Виски приятно обожгло горло.
— Боюсь, что никто. Тот, кто первый открыл возможность переноса... — он замолчал, словно подбирал слово, — памяти, мёртв. Мы лишь продолжатели дела.
— Значит, есть и другие продавцы?
— Есть. В нашем городе, кроме нашей и Стига, ещё две группы. В любом городе миллионнике их не меньше трёх. Мы со Стигом работаем в разных плоскостях.
— А что становится с теми, у кого вы забираете память?
— Это хороший вопрос. Именно поэтому мы и работаем в разных плоскостях со Стигом. Он, если можно так сказать, криминал в нашей среде, мы, продолжая аналогию, занимаемся легальным бизнесом. Да и интересы относительно качества памяти у нас разные. Всякая чернуха и порнуха нас не интересует.
Он опять отпил виски, покатал его во рту, наслаждаясь вкусом. Я не торопил его.
— Люди, у которых мы забираем воспоминания, их, соответственно, лишаются.
— Помнят, но они, как бы лишены эмоционального заряда, просто констатация факта. А такие события, лишённые чувственного фона, быстро стираются. Так что можно сказать, что да – они их забывают.
— Кто же тогда согласится продавать их? Это же, как лишиться души.
Аркадий Петрович покачал головой:
— Насчёт души, это не к нам. Мы душами не торгуем.
— Не все события приятны и несут счастье, радость. От некоторых хочется избавиться. Другим просто нужны деньги. Третьи... Третьи как раз хотят забыть хорошие воспоминания.
— Это кто же захочет избавиться от приятных воспоминаний?
Аркадий Петрович пожал плечами.
— Влюблённые, любовь которых ушла. Старики, которым больно вспоминать прошлое, пусть даже и хорошее, например, об ушедших жене или муже, предавших, как им кажется, детях, друзьях. И вообще, с этими воспоминаниями история непростая. Не все события, которые на сегодняшний момент видятся нам плохими, на самом деле так уж плохи, как нам кажется. Мы ведь изымаем не просто воспоминания, а воспоминания, окрашенные истинными чувствами и эмоциями. Так что, то, что сейчас нам кажется отрицательным, на самом деле в момент их проживания, были очень даже положительными. Просто с течением времени заряд эмоций из положительного превратился в отрицательный. Так бывает, и очень часто. Да и от плохих воспоминаний люди с радостью избавляются.
— Кто это, интересно, хочет приобрести плохие воспоминания? — Удивился я.
— Вы не поверите, Фил, но на это товар – спрос большой, почти такой же, как и на приятные воспоминания.
— Хорошо, я понял. — Голова шла кругом, когда я пытался осознать всё то, что мне сейчас рассказал Аркадий Петрович.
— Где вы берёте... — я не знал, как назвать людей, продающих свои воспоминания.
Аркадий Петрович мне помог:
— Доноров. Так, мы называем тех, кто делится с нами памятью. Наша команда в основном получает материал от стариков, в домах престарелых, и, как бы цинично это ни звучало, в хосписах у умирающих.
Последнее замечание меня слегка покоробило, но в принципе не удивило.
Аркадий Петрович, заметив мою реакцию, добавил:
— Часто воспоминания приносят большую боль, чем смертельная болезнь. И конечно, мы изымаем воспоминания исключительно по добровольному согласию, за соответствующую плату.
— Вы покупаете любые воспоминания?
— Да, кроме убийств и сексуального насилия.
— Эта подсадка, та, что побывала у меня, она из хосписа?
— Нет, — Аркадий Петрович покачал головой, — Ника не работает с больными.
Я посмотрел на девушку, Ника сидела, поджав под себя ноги и низко опустив голову, и я не видел выражения её лица.
— Это подсадка была собрана в доме престарелых. Директор, мой человек, он сообщил, что несколько человек хотят избавиться от воспоминаний.
— А то воспоминание, что растворилось во мне, чьё оно?
— Не знаю, и теперь мы вряд ли это поймём.
— Что бывает с теми, кто растворяет в себе подсадку?
— В лучшем случае умирают, в худшем – впадают в кому, из которой не выходят. Между этими состояниями огромный спектр, от шизофрении до дебилизма и полной потери себя как личности. Ту подсадку, что нёс, гарантированно тебя бы убила. Пятнадцать личностей в одной голове, это очень много.
— А как же быть с теми, кто покупает память.
— Процесс внедрения чужого воспоминания длится долго – от суток до трёх, в зависимости от размера, и производится во сне. И никогда несколько воспоминаний, тем более от разных доноров, не внедряются одновременно. Так что, это вполне безопасно.
— Вы покупаете только воспоминания?
— А, например, знания, умения, навыки?
— С умениями и навыками всё просто, они больше в теле, чем в мозгах, так что перенести их невозможно. — Аркадий Петрович улыбнулся. — Со знаниями сложнее, они чаще всего разбросаны по отдельным полям мозга и, собственно к воспоминаниям имеют опосредованное отношение.
Он очень хорошо владел собой, и даже не отвёл взгляда, когда произносил последнюю фразу. Но по тому, как крепче сжались, самую малость, пальцы на бокал, как Кай быстро посмотрел на него, как Ника нервно поправила волосы, я понял, что он как минимум не договаривает.
Я молчал, обдумывая сказанное. Мне не мешали.
— Подсадки как-то влияют на ходоков?
— У вас, Фил, цепкий ум, и вы очень внимательны. Да, влияют. Они вызывают у ходоков, тех, кто переносил много подсадок, определённые, не совсем обычные с обывательской точки зрения, способности.
— А вот это у каждого свои. Кай вот, например, может находить людей по метальному слепку, Ника, — Аркадий Петрович посмотрел на девушку, — может, отличать правду ото лжи.
Я смотрел на девушку, и мне казалось, что сказанное Аркадием Петровичем не совсем, правда.
— У вас какие способности, и у Санька?
— У Александра никаких, он никогда не был ходоком, склад ума другой, он работает в прикрытии. А у меня... — Аркадий Петрович снова улыбнулся. — Пусть это останется тайной.
— Хорошо, тайна так тайна. У меня остался один вопрос, но ключевой. Зачем вы мне это рассказали?
— Всё очень просто. — Аркадий Петрович допил виски и отставил стакан в сторону. — Я хочу предложить вам работу.
— Сначала в прикрытии, а там и ходоком.
— Я могу отказаться? — я прикрыл глаза, размышляя над предложением.
— Конечно, но... — он замолчал.
Я чувствовал на себе взгляды. Выжидающий Аркадия Петровича, изумлённый Кая, безразличный Саньки и умоляющий Ники.
Я открыл глаза и в упор посмотрел на Аркадия Петровича.
— Давай начистоту, Фил: ничего, что я на ты?
Я кивнул, не отводя взгляда от его жёстких глаз.
— Ты думаешь, пока ты лихо разруливал ситуацию, которую создал сам, я сидел перед камином, попивал вино и наслаждался музыкой? Я изучал тебя и твою жизнь. Можно сказать, под микроскопом изучал – тщательно и внимательно. У тебя острый и живой ум, но таких много, ты вдобавок решителен, мгновенно принимаешь решения, не рефлексируешь по поводу своих действий. Таких – единицы. Ты великолепно окончил институт, по престижной профессии, между прочим, и что?
— Вот именно, кто ты сейчас? Вместо того чтобы применять свои мозги и силы в деле, достойном мужчины, ты перебиваешься случайными заработками. Ты мог бы найти себе применение в любом виде деятельности, а вместо этого паяешь схемы и чинишь мобильники.
— Мне никогда не нравилась выбранная мною профессия.
— И я о том же. Ты думаешь, ходоки и прикрытие – это всё? Это лишь вершина айсберга. На меня работает много людей: аналитики, системщики и многие другие. Принести подсадку – это не просто забрать воспоминания и доставить их сюда. — Он обвёл помещение руками. — Это тщательная разработка каждой операции, чтобы не возникало таких форс-мажоров, как сейчас. Множество нюансов, от выбора донора и покупателя до тщательного сокрытия нашего существования от основного мира.
— Ты хоть представляешь, что будет, если все узнают о нас и о том, чем мы занимаемся?
Аркадий Петрович обречено вздохнул:
— Конечно. Мы в любой момент можем прийти и изъять воспоминания об этом вечере.
— Изъять, у меня? Вряд ли.
— Или просто купить их у тебя.
— Продавать воспоминания? — Я покачал головой. — Никогда. Душой не торгую. Но обещать, что никому не расскажу о вас, могу. Да и не поверят мне, возникни у меня такое желание.
Я поднялся. Посмотрел на Нику – вид у неё был несчастный.
— Жаль, что он не согласился, такой материал пропадает, — Аркадий Петрович смотрел в широкую спину уходящего парня и удручённо качал головой.
— Ну, ты, шеф, даёшь, — Кай рассмеялся, — вот вроде и ума палата, и людей видишь насквозь, словно рентгеном просвечиваешь, а его не просчитал. Он вернётся, зуб даю, вот увидишь. На штуку баксов забиться могу. Бубновый интерес у него здесь, почище любого делового имеется.
Он посмотрел на Нику и подмигнул.
Я вертел в руках мобильник, никак не решаясь набрать номер. Наконец, открыл исходящие вызовы – вот они, одиннадцать цифр.
— Да. — Не голос – смесь эмоций. Радость, страх, ожидание и... и обречённость, словно она знала что-то такое, о чём я не подозревал.
— Таш... Я... Я еду домой.