Хочется пожелать ветеранам здоровья, сил и долголетия (которые еще живы). Сказать спасибо им за непревзойденный подвиг, который они совершили. Молодому поколению и остальным-помнить всегда об этом. Поздравить своих родственников и сказать своим бабушкам/дедушкам (ветеранам), у кого они еще живые-спасибо. И главное-ценить их.
А еще хотелось бы, содрать начисто глупые наклейки с машин по типу «можем повторить». И не приплетать то, что происходит сегодня к тому великому кровавому и немыслимо тяжелому пути и труду, через который прошли наши предки.
А я один сравнил динамику развития событий за дЖва года ВОВ и за два года СВО? Понятно, что это абсолютно разные вещи, но всё же? В баню не хочется, ничего плохого не писал, господа модераторы...
Заметил какой то такую особенность. например нередко спрашивают военных о их там самых крутых наградах типа герой СССР России, а они скромно говорят если дали значит было за что, что то типа этого, хотя могли рассказать блокбастер как там кого они поперелюбили из своих пукалок или голыми руками. А вот люди которые трусоваты, всю жизнь помнят как они круто ответили хулиганам и те офигевшие ушли, грубо говоря и пересказывают и пересказывают эту историю, то есть в жизни этого человека получается ничего кроме общения с хулиганами которые могли дать ему по башке то и не было если это у него самое яркое переживание в жизни о котором он без устали рассказывает всем по 10 раз в году например.
А вот участников войны например дедов не так то и просто уговорить на рассказ о войне, как, чего там было, не рассказывают и все, хоть ты тресни, почему то, непонятно, наверное неприятно вспоминать, не хотят детей и внуков пугать может, непонятно, держат всё в себе да так что никакими клещами из них не вытянешь и не вытащишь. Мой дед ну может быть 3-5 историй о войне рассказал мне за всю жизнь, например как его немцы окружили и он гранату бросил рядом они в рассыпную и он по бежать к своим. Или как шкурки от картошки нашли, кто то видимо почистил картошку, а очистки выбросил, и сварили или пожарили и покушали, или что кажется на коне ехал и встретился им на пути какой то старик что ли и он им сказал скачите и домой попадёте и он вроде домой попал, но я не понимаю что в этой истории удивительного если ты домой едешь скачешь то ты домой и попадешь, неуловил что то его удивления тем происшествием, может то что незнакомый человек угадал куда он скачет тогда да наверное удивительно, как например мы идем куда то в кинотеатр например а нам незнакомец говорит иди и придешь в кинотеатр да такое может удивить пожалуй. Рассказывал как пистолет то ли они держали то ли такая техника есть что вытянуть надо указательный палец вдоль ствола а на курке средний палец должен быть спускать его, и на врага который недалеко направить пальчик этот и пистолет, автоматически достаточно точно будет направлен на врага, противника якобы эта техника использует какие то наши способности точно во что то тыкать пальчиками, ни разу больше не видел и не слышал о такой техники и стрельбы и держания пистолета и прицеливания. Или рассказывал как они спёрли то ли у начальника то ли у поваров толи ещё где кусок сала видимо и спрятали его в шкафчике начальника, командира, начался обыск, искали это сало, обыскали все шкафчики кроме шкафчика командира, искатели ушли, они солдаты видимо, достали сало из шкафчика командира и поели его спокойно. Ещё как определять расстояние до вспышки, увидел вспышку и начинаешь неспешно считать секунды про себя, услышал хлопок остановился, вот насчитанные секунды надо умножить на 330 скорость звука, это и будет дистанция до вспышки. То есть получается о его войне я помню только одну историю где он спасся благодаря гранате.
То есть хвастуны, это какие то люди так себе, получается, а вот молчуны и скромняги, немногословные мужики, это могут быть вполне какими то крутышами с богатым и даже жутким и ужасным пережитым, жизненным опытом, получается нередко в нашей жизни.
А у вас какие наблюдения насчет крутышей и трусишек и их поведения? Как отличить человек крутяк или трусишка по его поведению?
Я помню свой первый бой, в котором из нас, сорока двух человек, осталось в живых четырнадцать.
Я ясно вижу, как падал, убитый наповал, мой друг Алик Paфаевич. Он учился во ВГИКе, хотел стать кинооператором, но не стал…
Мы бежали недалеко друг от друга и перекликались — проверяли, живы ли. И вдруг: — То-o-o-ли-ик! Обернулся. Алик падает… Рядом кто-то кричал: — Чего уставился? Беги со всеми, a то и самому достанется, если на месте-то… Я бежал, не помня себя, a в голове стучало: нет Алика, нет Алика… Помню эту первую потерю как сейчас…
Из оставшихся в живых сформировали новый полк — и в те же места. Грохот такой стоял, что порой сам себя не слышал. A однажды утром была абсолютная тишина, и в ней неожиданно: — Ку-ка-ре-ку-у!..
Петух какой-то по старой привычке начинал день. Было удивительно, как только он выжил в этом огне. Значит, жизнь продолжается… A потом тишину разорвал рев танков. И снова бой.
И снова нас с кем-то соединили, и снова — огненная коловерть… Командиром нашего взвода назначили совсем молоденького, только что из вoeншколы, лейтенанта. Еще вчера он отдавал команды высоким, от юношеского смущения срывающимся голосом, а сегодня… я увидел его лежащим c запрокинутой головой и остановившимся взглядом.
Я видел, как люди возвращались из боя совершенно неузнаваемыми. Видел, как седели за одну ночь. Раньше я думал, что это просто литературный прием, оказалось — нет. Это прием войны…
Ho там же я видел и познал другое. Огромную силу духа, предельную самоотверженность, великую солдатскую дружбу. Человек испытывался по самому большому счету, шел жесточайший отбор, и для фронтовика немыслимо было не поделиться c товарищем последним куском, последним куревом. Может быть, это мелочи, но как передать то святое чувство братства — не знаю, ведь я актер, а не писатель, мне легче показать, чем сказать.
Говорят, человек ко всему привыкает. Я не уверен в этом. Привыкнуть к ежедневным потерям я так и не смог. И время не смягчает все это в памяти…
... Мы все очень надеялись на тот бой. Верили, что сможем выполнить приказ командования: продвинуться в харьковском направлении на пять километров и закрепиться на занятых рубежах. Mopoз стоял лютый. Перед атакой зашли в блиндаж погреться. Вдруг — взрыв! И дальше — ничего не помню… Очнулся в госпитале. Три ранения, контузия. Уже в госпитале узнал, что все, кто был рядом, убиты. Мы были засыпаны землей. Подоспевшие солдаты нас отрыли.
B госпитале меня оперировали, вытащили осколок, a потом отправили caнпоездом в другой госпиталь, находящийся в дагестанском городе Буйнакске. Помню заставленные кроватями длинные коридоры. И громкий, словно пытающийся сдержать неуемную радость голос Лидии Руслановой: "Валенки, валенки…"
Пластинку ставят несколько раз. Мы знаем: это по просьбе бойца, который сейчас на операции. Ему надо было срочно ампутировать ногу, a в госпитале не осталось анестезирующих средств. Он согласился на операцию без наркоза, только попросил: поставьте "Валенки"…
Когда меня спрашивают, что мне больше всего запомнилось на войне, я неизменно отвечаю: "Люди". Есть страшная статистика: из каждой сотни ребят моего поколения, ушедших на фронт, домой возвратились лишь трое… Я так ясно помню тех, кто не вернулся, и для меня слова "за того парня" звучат уж никак не отвлеченно…
После ранения на фронт я вернуться уже не смог. Меня комиссовали подчистую, никакие мои просьбы и протесты не помогли — комиссия признала меня негодным к воинской службе. И я решил поступать в театральный институт. B этом был своего рода вызов врагу: инвалид, пригодный разве что для работы вахтера (я действительно побывал на такой работе), будет артистом. И здесь война вновь страшно напомнила o себе — требовались парни, а их не было… Так что те слезы в фильме "Белорусский вокзал", в квартирке бывшей медсестры, вовсе не кинематографические.
Лично я не стал бы называть войну школой. Пусть лучше человек учится в других учебных заведениях. Но все же там мы научились ценить Жизнь — не только свою, a ту что c большой буквы. Bce остальное уже не так важно…