Сегодня расскажем о Беляеве Василии Нестеровиче. Он родился 22 декабря 1913 года в г. Каховка и большую часть своей жизни провел в Бериславе, где работал на заводе. В 1936 году Василий был призван в ряды Советской армии и служил на Дальнем Востоке. В 1939 году он уже участвовал в военных действиях на западной Украине, где проявил себя как младший командир пулеметного отдела.
Когда началась Великая Отечественная война, Василий находился на Черноморском флоте. На протяжении всей войны он проявлял мужество и героизм, за что был награждён множеством орденов и медалей.
После войны, с 1949 года, Василий Нестерович продолжил трудиться в с. Тавричанка Каховского района, работая токарем в совхозе "Асканийское". В 1993 году он ушёл на заслуженный отдых.
На Черной Горе Рогачев переговорил по радиостанции с Комбатом капитаном Есипенко, поднял Седьмую роту, поставил задачу двигаться по хребту над Абдуллахейлем, прикрывать сверху разведчиков. В конце хребта мы должны закрепиться, дождаться, пока разведка вылезет из Абдуллахейля к нам наверх, затем всем дружной компанией планировалось уйти в горы на ночевку.
Бойцы Седьмой роты поднялись с занятых позиций и пошагали в указанном направлении. Противодействие со стороны душманов отсутствовало, они получили пистон и слиняли с такой скоростью, что догнать их не смогли ни разведчики, ни реактивный Карлсон. У меня создалось ощущение, будто их вообще никогда не было в кишлаке, а нам всё померещилось и рота просто так, от нехрен делать, шмаляла по кустам.
Какое-то время Рогачев вёл нас по хребту на юго-запад. Виды с гребня Черной Горы на Абдуллахейль были завораживающие. Казалось бы, всего три с половиной километра прямой видимости до конца «зелёнки», но где я мог в родной Белоруссии насладиться подобной перспективой?
На ровной поверхности до линии горизонта прямая видимость составляет примерно восемь километров. До призыва в армию я жил в такой местности, где горизонт от меня постоянно загораживали то деревья, то леса, то постройки, то города, а иногда и вовсе затмевали белый свет невероятной красотой бесподобные советские женщины всех самых разнообразных национальностей. Поэтому даже простая половина от дистанции в восемь километров, была для меня в диковинку, я смотрел с затаенным дыханием на открывшуюся передо мной небывалую панораму, как будто дыхание могло спугнуть очарование восхитительного пейзажа. Сердце моё застыло от ощущения полёта, на мгновение мне показалось, будто я парю под облаками на восходящих потоках прозрачного воздуха. Подобно Гордому Орлу, я смотрел немигающим взглядом с высоты полёта на развернувшуюся подо мной долину, и боялся моргнуть глазами, чтобы не «проморгать» невиданное диво. А если добавить к общему великолепию вид на гору Мархамхан 4585 за зелёнкой,
до неё взгляду по прямой пришлось «лететь» на орлиных крыльях небывалых десять километров, можно было простить горнострелковому батальону все его тяготы и лишения, вместе с осточертевшим вещмешком.
Мы, люди, как биологический вид, большую часть информации воспринимаем через органы зрения. Именно зрение заставляет нас любоваться движениями балерин, через разглядывание картин мы приходим в восторг от работ замечательных художников, глазами мы смотрим на тексты литераторов и именно зрительные образы возникают у нас при рассматривании графических символов. Зрительные образы долины реки Абдуллахейль заставили меня онеметь от небывалых ощущений, я не мог вымолвить ни слова, разве что промычать от восторга. Небо казалось необъятным, а мне захотелось его обнять, я развел в стороны руки, но в этот момент прозвучала команда «Вперёд».
Мне пришлось скомкать возвышенные душевные порывы и вспомнить мудрость Человека с Востока – Ты либо Гордый Орёл, парящий в заоблачной выси, либо Пингвин, птица нелётная. Боишься высоты? Ну и нормалёк, бойся дальше, это из-за акрофобии возникло кружение головы и ощущение полёта, а местные душманы гуляют здесь без лишних поэтических терзаний. Сейчас развернут ДШК и захерачат длинную очередь прямо в грудак, если зазеваешься.
Так я и пошел над невероятной зелёной долиной на подъём по серому, пыльному, раскаленному осенним солнцем хребту. Любоваться невероятными пейзажами взахлёб больше не пришлось, дыхание сбилось, гимнастёрка насквозь пропиталась пОтом, организм затребовал восстановления водного баланса, началась сильная жажда, отчего красоты местных ландшафтов отошли на дальний, стопятидесятый план. Хотелось лишь воды и сдохнуть.
На первом попавшемся бугре хребта Рогачев неожиданно дал команду спуститься и прочесать кишлак.
Рота пошла на спуск. Во время движения вниз, на одном из привалов, я плюхнулся вещмешком и задом на склон недалеко от Толика Воличенко. Тут же, в нескольких метрах, привалился Замполит. Толян вытащил шоколадку от сухпайка, начал её разворачивать, зашелестел фольгой. Очевидно он поступил точно по инструкции, оставил шоколад «на потом», а я, как лесной олень, выжрал всё сладкое на второй день операции.
- Воличенко! – Громкий голос Замполита заставил меня повернуться, я по привычке вскинул взгляд на начальника, подавшего команду. Замполит указательным пальцем показал Толику на шоколадку, потом тем же пальцем изобразил цифру «1» и затем указал на себя. То есть, жестами подал команду «Одну шоколадку доставь мне». Толян с грустным видом подчинился, скинул с плеч лямки вещмешка, поднялся и понёс Замполиту свою шоколадку из своего солдатского пайка.
Сожрёт или не сожрёт? – подумал я про Замполита.
Сожрал. Тут же, не отходя от кассы. Пипец. Вот интересно, слово «стыд» существует в армии или нет?
Пока Замполит хомячил Толикову шоколадку, поступила команда на выдвижение. Мы встали на ноги, продолжили спуск, дошли до начала «зелёнки». Рогачев развернул роту в цепь и направил в большую долину, заполненную садами, террасами полей и глинобитными домами в несколько этажей. Выглядела долина невероятно красиво.
На одной из делянок пшеницы, которую нам предстояло пересечь, остались следы пребывания людей. Буквально несколько минут назад здесь работали люди. Часть пшеницы стояла на корню, другая часть была срезана и лежала на земле ровным рядком, тут же валялись несколько серпов. У афганцев серпы выглядят не так, как принято рисовать на советских плакатах с рабоче-крестьянской символикой. Афганский серп похож на лопатку, приделанную к длинной кривой ручке, если бы подобный предмет находился не рядом со срезанными колосьями, я бы не вдруг догадался о его назначении. Срезанную серпами пшеницу жители Абдуллахейля не увязывали в снопы, а укладывали на дерюги и перевязывали толстыми грубыми верёвками. И дерюги, и верёвки, и срезанные колосья всё валялось на делянке. Очевидно, работники собирали урожай, потом увидели что-то страшное, побросали всё под ноги и кинулись наутёк, как от чумы. Как-то даже непонятно, я чё, такой страшный что ли?
- Касиян, сматры, навоз ишак. – Бахрам Жуманов остановился рядом со мной и показал пальцем на свежую кучу, от неё поднимался вверх пар.
- Ишак толко что сраль. Ишшо дым идёт. Толко что здэсь быль.
Мне захотелось подшутить над Бахрамом. Он был «дембелем», причем самым непоседливым, вечно доставал «молодых», цеплялся к ним, всегда ему было что-то надо, вот я и решил выставить ситуацию так, будто именно от него люди разбежались с делянки в разные стороны.
- Это ишак с перепугу наделал. Он увидел тебя, наложил в штаны и подался на смотки.
- Пачэму мэня? – Бахрам почувствовал подвох в моих словах, решил оспорить противоречие между заявлением и истиной, однако, русский язык ему был не родной. - Ти Шапка-Нэвидимка хадыль, да? Ти пэрвий хадыль. Сматры рожа какой страшний, чумазый! Шайтан пахож!
- Ы-ы-ы-гы-гы, я скоро умоюсь! А от тебя так и будут все убегать, наложив в штаны!
- Э-э-э-э-э, да, замальчи свой рот. Ти ваще старослужащий нэ уважаешь! – Бахрам скривился, будто я наступил ему на ногу в трамвае, очевидно моя подколка уязвила его.
Несколькими фразами мы с Бахрамом беззлобно подъегорили друг друга возле кучи свежего навоза и двинулись дальше, вперёд.
Как мы не старались, но в кишлаке не нашли ни людей, ни ишака. Никого не нашли, хотя мы спускались с хребта, шли сверху вниз. Сверху вниз удобней смотреть, чем снизу-вверх, но, мы людей не заметили, а они здесь были. Значит у них организована какая-то система наблюдения и оповещения. Во время спуска я пялился во все глаза, смотрел, чтобы из окна или из-за каменной ограды на меня не был направлен ствол, смотрел-смотрел но никого не заметил, а тут на тебе: валяется инвентарь, валяется свежий навоз. Выходит, они нас заметили раньше, чем мы их.
Данное обстоятельство навело меня на печальные мысли, получается, душманы одурачили нас как салабонов. Мне захотелось опровергнуть данное предположение, но для этого требовалось найти хоть кого-нибудь.
Вскоре Рогачев дал команду проверить попавшийся на пути дом, лично мне поручил осмотреть ослятник, я истово кинулся выполнять распоряжение, всеми силами старался найти чуваков, обхитривших нас.
На полу, в ослятнике, я обнаружил толстый слой соломы, не поленился, вытащил из пулемёта шомпол, усердно протыкал им солому. Результат – ноль, я не обнаружил ни людей, ни животных, ни оружия, ни входа в погреб.
На верхних этажах дома результат получился такой же. Логично было бы, если люди побросали инвентарь и спрятались внутри строения. Но их там не оказалось, они исчезли, испарилась. Получилась мистика какая-то, а не прочёска! Это не боевая операция, а обдуривание нас духами. От осознания данного факта мне сделалось обидно. По итогу нам подали команду «вперёд» и мы ушли так ничего и не обнаружив.
Мы с Бахрамом вышли из дома, проверенного нашим взводом, увидели плотные клубы черного дыма, валившие из окон большого трёхэтажного строения, оно горело. Видимо, его подожгли бойцы третьего взвода, не знаю, что они нашли, я не приставал ни к кому с расспросами, но вскоре все три этажа обрушились со страшным гулом, едва мы успели пройти шагов двадцать. Перекрытие прогорело, не выдержало веса наваленного на него пола, проломилось, тонны глины рухнули вниз, по земле прошла вибрация, я оглянулся на грохот, увидел столб черного дыма, облако желтой глиняной пыли и несуразные огрызки глинобитных стен, торчавшие вверх, в синее афганское небо. Вид показался мне жутким, ужасным, отвратительным.
Долину мы прошли, достигли начала подъёма в горы.
Дело двигалось к вечеру, Седьмая рота вылезла на хребет, закрепилась и получила приказ устроиться на ночлег. В силу ряда понятных причин я оказался рядом с Рогачевым, среди огромных пыльных камней. От них распространялся накопленный за день зной, как будто мы залезли в остывающую после рекордной плавки доменную печь, я привалился спиной к вещмешку, попытался термоизолироваться им от теплового излучения. Пулемёт поставил рядом с собой на приклад, затем малёха завошкался, зацепил приклад ногой. Пулемёт проскользил по скале, со звоном грохнулся на камни, я подобрал его, снова поставил рядом.
- Похоже, духи свалили из этого ущелья. - Рогачев в бинокль осматривал окрестности. – Хоть польку-бабочку танцуй.
- Почему бабочку? – Повернулся я на голос командира и снова уронил на камни пулемёт.
- Ну станцуй какую-нибудь другую. Какую ты ещё знаешь? – Рогачев оторвался от бинокля.
- Полечку с подвыподвертом знаю. Полечку с переподвыподвертом.
- С подвы… с подвопердотом…с подвыпердовотом … Блин, ещё раз уронишь пулемёт, я тебе хлебальни кнапинаю!
От греха подальше я поставил пулемёт на сошку, так он будет устойчивее.
Переночевали мы на хребте без приключений, я с радиостанцией был рядом с Рогачевым. Эргеш, при распределении бойцов на ночное дежурство, не дотянул смену до меня. Скорее всего, он придерживался старинной солдатской мудрости и держался подальше от начальства, то есть от Рогачева, а значит и подальше от меня. Достоверно причина мне не известна, потому что правду в наше трудное время никто не говорит, вот никто и не сказал мне каким образом я отвертелся от ночного караула, а сам спрашивать не пошел. Поэтому ночевал спокойно, без подъёмов на пост, почти сносно выспался, а это важно. На войне небезразлично как солдат накормлен и как отдохнул, потому что завтра мы снова проснёмся в горах. И после завтра тоже.
Григорий Иванович Гусаков родился в 1920 году в селе Черненька Каховского района Херсонской области.
В 1940 году он был призван на службу в армию, получил воинское звание гвардейского старшего краснофлотца. Воинская часть - МО-136 ДИПЛ ОВР СФ, катер МО-136 КДИПЛ ОВР СФ, который служил на Северном и Черноморском флотах.
Гусаков зарекомендовал себя как отважный командир орудия, за что был награждён многими орденами и медалями, включая две медали «За отвагу», орден Красного Знамени и медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов».
В боях он неоднократно проявлял исключительное мастерство, обеспечивая меткий огонь по противнику и нанося ему значительные потери.
28-29 апреля 1942 года во время высадки группы бойцов-автоматчиков в районе города Титовка противник оказал сильное артиллерийское и минометное сопротивление. Разрывы снарядов и мин приближались к катеру, однако, благодаря четким действиям Гусакова и его командира, минометная батарея противника была подавлена, что позволило высадить десант без потерь. В тот же день катер, на котором служил Гусаков, находился в охране СКР «Смерч», который вёл артобстрел позиций врага. Противник пытался бомбить корабль, но меткий огонь артиллеристов, включая орудие Гусакова, не позволил им достичь цели.
Гусаков проявил себя смелым и решительным бойцом во всех боях, в которых участвовал.
Особенной храбростью Гусаков отличился во время десантных операций, проводимых Северным флотом в 1944 году. При прорыве в порт Диинахмари противник открывал огонь по катеру, однако Гусаков непрерывно обстреливал берег, подавив три огневые точки противника.
С 15 июня по 19 сентября 1944 года Гусаков участвовал в операциях у Новой Земли в штормовых условиях, выполняя 18 заданий по конвоированию транспортов в гидроакустических дозорах в поисках противника. За эти подвиги он был награждён медалью «За оборону советского Заполярья».
Завод имени Масленникова — оборонное предприятие в Самаре, существовавшее в 1909—2006 годах, выпускавшее элементы боеприпасов и гражданские товары.
На основании указа Николая II от 1906 года «О строительстве военных заводов на казённые средства» в 1909 году была создана Временная хозяйственная комиссия по строительству Самарского трубочного завода. На заводе планировалось выпускать алюминиевые трубки и капсюльные втулки для трёхдюймовых скорострельных пушек. К 1911 году постройка завода была завершена, а 14 сентября (27 сентября) 1911 произошло торжественное открытие Второго Трубочного завода. На нём трудились около 2,5 тысяч человек, производивших взрыватели для артиллерийских снарядов. Для них был построен жилой посёлок, названный Рабочим. 8 декабря 1917 года, руководствуясь Декретом о мире, рабочий комитет принимает решение о переводе завода на выпуск мирной продукции, но в июне 1918 года завод останавливается в связи с захватом города белочешскими войсками.
Советский период:
В 1923 году завод возобновил свою работу. Тогда же по просьбе коллектива заводу было присвоено имя первого председателя Самарского горсовета Александра Масленникова. В 1929 г. завод получил кодовый № 42. В годы Великой Отечественной войны завод имени Масленникова освоил выпуск снарядов для знаменитых «Катюш», а также боеприпасов для всех родов войск. За образцовое выполнение заданий правительства в 1942 году завод был награждён орденом Трудового Красного знамени, а в 1971 году по поводу 60-летия завода — орденом Октябрьской революции. Работники завода — управленцы, конструкторы, рабочие — также получали правительственные награды за выполнение важных заказов оборонной промышленности СССР.
Помимо военной продукции на заводе наладили выпуск мирных товаров. В 1937 году на предприятии было освоено часовое производство, которое впоследствии выпускало до 2,5 миллионов наручных часов в год, в том числе под собственным логотипом «ЗиМ». Широко известными стали также часы «Победа», производство которых началось в 1950 году и продолжалось до окончательного закрытия предприятия в 2002 году . В 1959 году началось серийное производство электронных приборов для приборостроительной промышленности, с 1959 по 1961 организовано станкостроительное производство и производство фотозатворов, в 1970-х годах был налажен выпуск медицинской техники и электропультовой аппаратуры, а в 1980-х — выпуск бытовых швейных машин, электродвигателей и ряда изделий для автомобилестроения.
Специализированные подразделения ЗИМа построили для заводчан и для города жилые дома, Дворец культуры «Звезда», школы, детские сады, общежития, предприятия питания (в том числе — известную Фабрику-кухню), спортивные сооружения. Заводские постройки (производственные и социальные, включая сопутствующие) занимали огромную территорию — вдоль реки Волги от улицы Соколова до улицы Лейтенанта Шмидта, от берега Волги до улицы Ново-Садовой; некоторые объекты располагались и вне этой территории.
Банкротство:
В 1990-х годах завод обанкротился. Большое количество социально-культурных сооружений было отдано коммерческим структурам: кинотеатр, Дворец культуры, библиотека, детские творческие студии, стадион «Волга». Например, 155 корпус завода превращён в Торговый дом «Захар». Дом культуры «Звезда» был переделан группой СОК в культурно-развлекательный комплекс, включавший кинотеатр, казино, ночной клуб, бары и рестораны.
В 1998 году из-за финансовых проблем на ЗИМе было введено арбитражное управление. Основными кредиторами предприятия на тот момент являлись «Самара Энерго», «Инвест-ЗиМ», «Самарарегионгаз», Самарские городские электросети, МУП «Самараводоканал». Общий долг ЗИМа составлял 120 млн рублей. Постепенно задолженность завода перед кредиторами достигла порядка 1 млрд рублей.
В 2005 году в связи с невозможностью погашения долгов на заводе было введено конкурсное производство.
30 июня 2006 года на собрании кредиторов было решено завершить процедуру конкурсного производства, поскольку все имущество завода было реализовано. Всего было погашено около 300 млн рублей перед частью кредиторов первой очереди.
В 2007 году площадка бывшего завода им. Масленникова передана под жилую и коммерческую застройку.
В настоящее время на территории бывшего завода имени Масленникова располагаются офисный центр «Кит» и производственное предприятие «Адверс», выпускающее воздушные отопители салона и предпусковые подогреватели автомобильных двигателей.
Это было небольшое историческо-познавательное вступление, а теперь углубимся в заводские недра. На сегодняшний день территория завода практически полностью снесена, по крайней мере от наземной части осталось всего ничего. Лишь котельная ещё кое как работает да один корпус в аренду сдаётся. А вот под землёй прогуляться можно. Территория скрывает под собой множество бомбоубежищ и заводские катакомбы.Практически все ЗС давно сгнили, смотреть там абсолютно не на что, но осталось пара сооружений, в которые заглянуть можно. Не является исключением и бывший командный пункт завода, который построен в форме круга. В народе прозвали подобного типа сооружения "Ромашка".
Около центральной дороги, проходящей через всю территорию завода, расположились два наклонника и ВШа. Спустившись, оказываемся в ЗКП. Конечно, за столько лет запустения, и здесь ничего не сохранилось, но интерес представляет форма данного сооружения.
Центральная комнатка ЗКП, вокруг которой расположены остальные помещения, которые стандартны для любого ЗС ГО.
Примерно в таком же состоянии пребывают все остальные бомбоубежища завода.
Санузел объедковый.
И как-то давно услышал от знакомого про заводские катакомбы, якобы тянутся они под всей территорией завода и сообщаются с цехами. Пришло время проверить это и найти вход в катакомбы... А вход оказался в одном из ещё не до конца снесённых корпусов и представлял собой прямоугольное отверстие в полу с уходящими вниз скобами-лестницей. По скобам спускаемся вниз на несколько метров и ступаем на лёд, который трещит под весом городского исследователя.
Пройдя по коридору в одну из сторон, упираемся в нечто, напоминающее вентиляционную заслонку. Значит, эти ходы являлись вентиляционными, но зачем тогда они приспособлены под свободное перемещение человека?
Пройдёмся лучше в другую сторону. Небольшой подъём дался с трулом, ибо плитка очень скользкая, а стены покрыты инием и тоже зацепиться за них крайне проблематично.
Последствия строительных работ, ведущихся на территории завода.
Перебравшись через завал и преодолев ещё один подъём, а затем спуск, оказываемся в длинном и просторном коридоре, ведущем как раз под разрушенный цех.
Дальше одного из цехов пройти не удалось, так как проход оказался наглухо завален. А вот вопрос о том, для каких целей, помимо вентиляции, и для вентиляции ли были нужны эти катакомбы, остаётся открытым...
Седьмая рота понеслась по зелёнке кишлака Абдуллахейль под покровом густой листвы садов, без привалов и передышек. Нагруженные-перегруженные бойцы упирались не за совесть, а за страх. Ни на каком учебном марш-броске ничего подобного солдат из себя выжать не сможет, а здесь, на войне, каждый впахивал на износ с целью ещё немножечко пожить. Если вражеский ДШК после бомбардировки уцелеет, то душманы будут пялиться на зелёнку во все глаза и бинокли, будут искать наши силуэты среди листвы. Стоит нам лишь на секунду присесть, расслабиться и можно угодить под длинную очередь крупнокалиберного пулемёта. Если я хоть немного понимаю в колбасных обрезках, этот гадский ДШК притащили на позицию с целью пострелять по военно-транспортному вертолёту, когда тот привезёт очередную группу десанта. В нас, при высадке, душманы не стреляли, значит мы вывалились в кукурузу неожиданно для них, они спохватились и потащили на позицию пулемёт. Пока мы проверяли окрестные дома и готовили в чайниках суп, душманы установили ДШК и ждали второй рейс вертолёта. Наши Ангелы Хранители старались не летать дважды по одному маршруту, поэтому духи приморились ожидавши и пальнули со скуки по нам. Даже если мои умозаключения ошибочны, всё равно было очевидно – с правого склона ущелья Абдуллахель по Седьмой роте вёл огонь ДШК, значит второго батальона там нету. А это значит, что у душманов может оказаться на позициях ещё один ДШК, а до компании к нему и КПВ, и даже миномёт. Короче, Седьмая рота настойчиво лезла в жопу, а в такой ситуации останавливаться и превращаться в стационарную мишень было страшно – аж жуть!
Потные, взмыленные бойцы Седьмой роты проскакали по зелёнке примерно полкилометра, выскочили к месту примыкания бокового ущелья и упёрлись взглядом в черную гору – фантастическая каменная громадина поднималась в небо из зелёнки. Рогачев сказал, что нам туда, на неё, наверх.
Это было ужасное заявление, я с детства боюсь высоты. «Как же так можно, кудой я полезу? Как без страховок и обвязок карабкаться на это чудище? Полный трындец! Война – это отвратительное занятие, будь она трижды неладна!» - подумал я, захотел родиться филателистом и всю жизнь собирать марки. Хотя нет, это тоже опасное занятие, вот свалится с третьей полки кляссер и прямо по башке! Тоже мало хорошего. Значит надо родиться поваром, много и вкусно кушать поварёшкой прямо из котла.
Рогачев решил не оставлять непроверенным боковой отрог ущелья, ибо там могли водиться душманы. В целях обеспечения правого фланга он дал команду трём взводам закрепиться, а взводу Старцева приказал разделиться на две группы. Одна полезет на черную гору в качестве головного дозора и будет прокладывать дорогу основным силам роты, а вторая ненадолго «занырнёт» в зелёнку справа и глянет что там есть интересного.
Четвёртый взвод Рушелюка развернул, установили на станки АГСы и пулемёты ПК, первый и второй взводы заняли позиции за каменными стенками и стволами деревьев.
Командир Третьего взвода Старцев скомандовал: - «Тимофеев, Фомин! За мной!» – и борзо пошагал к подножию горы, как будто с ног до головы был обвязан страховочными верёвками.
Руха, Панджшер, ст.л-т Старцев С.А. с офицерами Третьего горнострелкового батальона 1984 год.
В правое ответвленье ущелья, в «зелёнку», направили сержанта Манчинского. Дали ему для связи Толика Воличенко со взводной станцией и кинули клич, не найдётся ли пара добровольцев сгонять чутарик на разведку.
- Я пойду. – Вызвался Ахмед Сулейманов, чеченец с Кундузского хлебзавода. – Героя Советского Союза хочу получить.
Непонятно было, пошутил Ахмед насчет звания Героя или сказал серьёзно, но разбираться никто не стал, обе группы пошли по своим направлениям. Рогачев принялся наблюдать за ними в бинокль из укрытия, а я поставил пулемёт на сошку в семи метрах от командира, занял удобную позицию и принялся вертеть башкой, искать душманов.
Достаточно быстро группа Старцева преодолела небольшой ручей на дне ущелья, зелёнку, не обнаружила засады и полезла на скалы.
Группа Манчинского «непонятной колонной» вошла в зелёнку. Если со Старцевым работала визуальная связь, можно было обмениваться сигналами, например, помахать рукой или показать жест откуда кровь из вены берут, то с Манчинским в зелёнке условились держать связь по радиостанции. Если его группа влопается в душманскую засаду, то как говорят мои друзья белорусы: - «Утописся – да дому не прыходь», лишь звони по Р-148, вдруг мы успеем прибежать, пока все будут целыми. Ахмед Сулейманов, похоже, не шутил насчёт звания Героя Советского Союза.
Сержант Александр Манчинский и рядовой Сулейманов Ахмед в кишлаке. Панджшер 1984 год.
Не могу точно сказать, сколько прошло времени, на войне я часов не носил, но, по большому счету, мне было очень сильно похрен, сколько чего и куда прошло, я изо всех сил сосредоточился на мандраже, с ужасом думал каким образом полезу на крутые скалы с тяжеленным вещмешком за плечами. Снаряжение на мне весило килограммов пятьдесят, да сам я – семьдесят. Сколько раз я смогу подтянуть на руках вес более центнера? Нисколько. Значит такую массу надо перемещать за счет силы ног, нижние конечности у человека значительно сильнее верхних. Надо, как обезьяна, хвататься за булыжники ногами и поднимать сто двадцать килограммов вверх по почти вертикальной каменной стене. Эти печальные мысли напомнили старинный анекдот: пацаны разных национальностей заспорили от кого произошли люди на нашей планете. Грузин утверждал – от грузин, первый человек был потомком обезьяны по имени Шемпанидзе. Чеченец возразил – все люди произошли от чеченцев, а чеченцы от обезьяны Чи-чи-чи. Еврей сказал - первым был Абрам Гутан. Армянин уверял – первым был Макакян. Укранинец сказал – Гиббоненко. По версии белоруса прародителем всех людей является белорусская обезьяна Гаўрыла. Получается, я, житель Минска, должен уподобиться Гаўрыле, и хвататься за скалы скрюченными пальцах всех конечностей, как за ветки баобаба. Но у меня ноги в полусапожки обуты, они за камни хвататься не способны!
В армии всем было безразлично, боюсь я высоты, или не боюсь, лечится эта хрень или не лечится. Нам дали приказ забраться на отвесную скалу, и всё сходилось к тому, что я сейчас на неё полезу.
Предчувствия, как говорится, меня не обманули. Группа Старцева на Черной Горе поднялась достаточно высоко. Рогачев по рации перетёр обстановку с Манчинским и дал команду на подъём. Всем на подъём и мне, блин, тоже! Пусть бы он оставил меня под горой, пусть бы придумал какое-нибудь другое задание, я выполнил бы как нефиг-нафиг, только бы не лазать по скалам с вещмешком железа на горбу! Но командир не сделал исключений ни для кого и что мне оставалось? Повалиться на землю и заскулить, как Вова Ульянов: - «Я дальше не пойду»? Не мог я так поступить, был не готов морально обосраться перед пацанами и Рогачевым. Кстати, а куда делся Вова? В вертолёте я его не видел, в кишлаке тоже. Видимо, Рогачев оставил его на броне, но я этого не заметил. Странно, всё время старался держаться на указанном расстоянии от командира – семь метров, но почему-то эпизод про Вову обошел меня стороной.
По команде Рогачева рота поднялась с позиций и двинулась из зелёнки к Черной Горе, я не стал скулить и валяться на тропе, стиснул зубы, подошел к, вертикальной стене из камня и подумал – за что же тут ухватиться? Хвататься было не за что, я перекинул пулемёт с правого плеча за спину, поднял вверх руки, согнул пальцы крючками и, как только они за что-то непонятное зацепились над головой, полез, блин, вверх. За что цеплялся – не понял, вспомнил дурацкий совет, мол, не надо смотреть вниз, иначе закружиться голова… Это полная ерунда, а не совет. После того как я поднялся на несколько десятков метров по вертикальной, раскалённой на солнце черной стене, фактически, с пианиной на горбу, голова закружилась и без взглядов вниз. Пальцам моим пришел трындец, дыхалке - трындец, ногам - трындец, они тряслись от напряжения, а присесть и передохнуть на тубареточке никак не получалось. Потому что не бывает табуреток на скалах с уклоном 81,6 градуса.
Если бы я остановился и попытался перевести дух, мне пришлось бы болтаться над пропастью точно с таким напряженьем, как если бы я лез наверх. Оставался всего один вариант - долезть до конца маршрута и всё, другого варианта действий не было, я попытался переключить внимание, мысленно уйти от осознания полной безнадёги. Подумал – раз бойцы из группы Старцева, до меня здесь прошли, со скал гроздями не падали, значит и я, по идее, должен пройти. Более того, согласно одного из основных Законов Философии, количество завсегда переходит в качество. Значит количество пройдённых вверх метров однозначно перейдет в качество … падения … я уже настолько высоко забрался, если сорвусь и грохнусь с этой отвратительной Черной Горы, то мне даже больно не станет, не будет таких жутких мучений как ежели кляссером по башке. Слабое, конечно, утешение, но оно лучше, чем никакого.
По мере продвижения вверх по отвесным скалам, я ощущал себя хуже и хуже. Воздух казался разреженным, не содержащим кислорода, я задыхался, мои пальцы превратились в какие-то грязные скрюченные загогулины, в грабли, которые больше никогда не смогут рисовать и писать авторучкой, только лишь чесаться прямо через тулуп. Они никогда в жизни не разогнуться и никогда не согнуться. В трамвае билетик в компостер буду засовывать, как бобёр, двумя передними зубами.
Сколько времени длилось это самоистязание, сказать не могу, на Черную Гору я выполз на карачках в полуобморочном состоянии. Между скал и каменных нагромождений кое-где стали появляться просветы земли, я встал раком в одном из них, тяжело дышал в землю и сам с себя тихо дурел - не сдох, не сорвался, до сих пор был жив, невероятно! Руки мои колбасило от перенапряжения мелкой дрожью, ноги колбасило крупной дрожью, грудную клетку разрывало хрипами лёгких. Не знаю, кому было трудней себя преодолеть. Ахмеду, добровольно вызвавшемуся в разведку, или мне побороть боязнь высоты на этих скалах, с-с-сука, если когда-нибудь сделаюсь Министром Обороны, дам себе звание Героя! Нет, ладно, Героя – Ахмеду, а себе дам... себе дам …
- Веселей, бойцы, веселей! – Взмыленный Рогачев поднялся передо мной с четверенек на ноги, пошел по гребню горы, продолжил руководить подразделеньем. – Не расслабляемся, занимаем боевые позиции!
По примеру командира поднялся и я, пошатываясь, пошел по хребту, попытался оценить обстановку и занять правильную позицию для моего пулемёта.
В кишлаке под Черной Горой шел бой - очередями стреляли автоматы, ухал противотанковый гранатомёт. Оказалось, под «нашим» хребтом в одном из домов засела разведрота. Вокруг, как положено, располагалась зелёнка, а в ней засели душманы. Много душманов. Они вели огонь из стрелкового оружия по окнам, не давали разведчикам высунуться и в то же время методично долбили по стене из гранатомёта, старались разрушить дом и завалить обломки на разведчиков. Мне стало понятно куда и зачем Рогачёв так быстро нас вёл - выручить пацанов. Душманы очень плотно наседали, очень близко подобрались к дому, авиацию и артиллерию в такой обстановке применять нельзя, ибо огнём побьёт наших. Поэтому на господствующую высоту «вспорхнула» Седьмая рота с задачей «дать просраться» душманам.
Позицию я выбрал среди больших камней сообразно полученной задачи, стянул с горба пулемёт, поставил на сошку. Дом с разведчиками отсюда был виден отлично, душманы в зелёнке - нифига. Зато их хорошо было слышно по выстрелам. Разведчики находились внутри дома под прикрытием толстых глинобитных стен. Огонь нашего стрелкового оружия тех стен не пробьёт, разведчикам вреда не причинит. А душманам очень даже наоборот. Плотная листва скрывала их от нашего глаза, но никак не защищала от наших выстрелов. Лежащего или сидящего среди камней душару пуля, пущенная сверху, пробьёт навылет и отправит с поля боя в потусторонний мир. Главное, стрелять поплотней, чтобы пули, как говорится, тёрлись друг об друга.
- Рота, огонь! – Скомандовал Рогачев.
- Т-р-р-р-р, тра-та-та-та! – Отозвалось несколько десятков стволов.
Конечно же, я предполагал, что рота вооруженных автоматическим оружием мужиков, может сделать много шума. Но огонь получился настолько плотный, что я немного прифигел.
Внизу в один момент всё стихло.
- Обстреливаем пути возможного отступления противника! – Заорал сквозь грохот стрельбы Рогачев. Сам он практически не стрелял, руководил боем:
– По скоплению деревьев за дувалом! Огонь!
- Т-р-р-р-р, тра-та-та-та!
Не завидую тем душманам, которые залупились на разведроту. Думаю, сегодня они будут сдавать кросс по скоростному сматыванию по пересеченной «зелёнке». Кто добежит.
- Так всё! Прекратить огонь! – Рогачев занял позицию в самой верхней точке «нашей» горки. Он крутил башкой, высматривал кто не выполняет его команды. – Перезаряжаем магазины. Касьянов, ко мне! Связь давай.
Видимо случилось какое-то событие, мягко говоря, непредусмотренное планом операции. Очень уж резко мы подскочили, и Комбат разговаривал по связи коротко и ёмко, причем вызвал на моей взводной радиостанции опытного Рогачева, а не Замполита на ротной СтоСедьмой Андрюхи Орлова. Очевидно, надо было решить какую-то важную, неотложную задачу.
Резкий и борзый Рогачев моментально привел бойцов в отважное настроение, сформировал колонну, дал команду на выдвижение. Впереди он направил третий взвод со Старцевым во главе и с его героическими Тимофеевым, Фоминым, Ахмедом, Толиком Воличенко, Сакеном, Геной Едушем и Саней Манчинским в качестве «замка». Далее шел наш взвод с Рогачевым в середине колонны, затем взвод Зеленина и в замыкании - гранатометчики Рушелюка. Солдатики из нашего взвода подхватили с костров чайники с супиком, потопали ровно к тем дувалам, которые недавно проверили мы с Филей.
Колонна быстро двигалась вперёд, мы задыхались от натуги, на всех парах пролетели мимо растерзанного злой коровой пшеничного поля, мимо «наших» с Филей домов, выскочили на плотную душманскую тропу и, выпучив глаза, понеслись дальше. Куда мы неслись, чего мы убивались, спрашивать было как-то неприлично. В армии не работает фраза «за спрос не бьют в нос», здесь вам - не там, как говорится, здесь за спрос легко можно получить по всей морде, поэтому я не спросил. Дали команду – вперёд, значит вали вперёд и не выступай, вот я валил и не выступал.
По хорошо утоптанной духовской тропе мы шли по левому берегу реки Абдуллахейль против течения, то есть, поднимались в горы в сторону верховья реки Абдуллахейль. С разгона проскочили несколько больших домов, окруженных маленькими террасами. Стенки террас были обложены крупными камнями, делянки на террасах засажены культурными растениями. С детства я не офигеть какой агроном, но распознал на некоторых террасах картофельные плантации. Вот, чего не ожидал, так это увидеть картошку в жутких горах Афганистана. Это же чисто бульбашская культура, казалось бы. Хотя, придумали её в Америке и в Андах она тоже произрастает, и ей хоть бы хрен.
В одном из дворов мы обнаружили свежие воронки от авиационных НУРСов, их залп пришелся по террасе с садовыми деревьями и теперь повсюду валялись срезанные осколками крупные ветки. Часть осколков изрешетила стену и дверь дома. Судя по выбоинам в сыромятной глине, веер осколков прилетел плотный и ударил очень сильно, он смёл бы на своём пути всё живое. Результат меня оч-чень впечатлил.
Из двора, побитого залпом НУРСов, мы выскочили на склон горы, на нем располагался персиковый сад вдоль тропы.
На деревьях висели спелые плоды, прямо на ходу я протянул руку, сорвал несколько штук, откусил кусок от первого попавшегося и обалдел. То, что я когда-то пробовал, это были не персики, а какое-то жалкое подобие, оно выглядело как персики, называлось как персики, стоило как персики, но по вкусу было как нечто ватно-марлиевое, пропитанное подслащенной водой и не имело ничего общего с тем, что я попробовал Абдуллахейле. Настоящий свежий персик, сорванный с ветки был бесподобен!
2018-й год, житель Абдуллахеля собрал персики в своём саду.
Прямо на ходу, задыхаясь и спотыкаясь, я начал хватать всё, до чего смог дотянуться. Тяжелые предметы не позволяли мне высоко поднимать руки, на моём горбу задорно подпрыгивал вещмешок, заставлял меня сутулиться и нагибаться вперёд, чтобы я не опрокинулся на спину под его тяжестью. На плече болтался пулемёт, который на всякий случай был снят с предохранителя, ибо мы шли по кишлаку и в любое мгновение на меня могло что-нибудь выскочить из-за угла, я тяжело дышал, тяжело шагал по саду, срывал персики, до которых мог дотянуться. Некоторые из них перезрели, лопнули прямо на ветках, на краях рваных ран висели янтарные капли сладкого сока. Руки у меня мгновенно сделались липкими от сахара и лицо тоже. Всё, что я успевал засунуть себе в пищевод, я засовывал и глотал. Перемазался весь, но жрал, жрал, жрал и жрал, пока сад не закончился.
Ниже сада располагались дома, затем речка Абдкллахейль, а на правом берегу, за речкой, поднимался противоположный склон ущелья, занятый огромным кишлаком.
Мне очень хотелось, чтобы по тому склону шагало какое-нибудь подразделение из нашего полка. Допустим, второй батальон. Но вряд ли было именно так, потому что мы неслись с неимоверной скоростью вперёд и на левом фланге хрен бы кто-то поспел за нами. К тому же неизвестно, было ли у нас прикрытие сверху. Скорее всего тоже отсутствовало, ибо по горам невозможно двигаться с такой скоростью, с какой мы мчались по хорошей утоптанной тропе. То есть, если прикрытие сверху у нас раньше было, то теперь оно отстало. По моим прикидкам получалось, что мы неслись вперёд без прикрытия, то есть, попросту говоря, настойчиво лезли в жопу. С чего бы это? Что-то случилось? Мы бежали кого-то спасать?
Тропа выскочила из зарослей садовых деревьев, вывела нас к группе домов, проскочила через постройки и пошла немного выше двух длинных зданий, прилепленных к склону. Их крыши располагались чуть ниже тропы, чуть ниже подошв наших полусапожек.
Над этими домами Рогачев объявил привал, ротная колонна остановилась, я плюхнулся на тропу, вещмешок привалил к склону горы, откинулся спиной на него, как на спинку кресла. Ноги мои гудели, лёгкие свистели воздухом, я очень хотел в отпуск, но раздалась команда Рогачева:
- Касьянов, Филякин, Спыну! Оставили вещмешки на тропе и вперёд – прошмонать эти дувалы, что под нами.
Блин, отдохнул, называется – подумал я, высвободил руки из лямок вещмешка, поднялся на ноги и спрыгнул вниз с тропы с пулемётом наперевес. Подошвы моих полусапожек поехали по камешкам склона, я поскользил к дому, как горнолыжник по снегу. Напылил, закатился под стену, остановился об неё грудаком. Филякин и Спыну проделали то же самое - соскользнули по склону под стену дома. В этот момент по крыше, по тропе и рядом с крышей, кто-то ударил большим невидимыми молотками. Из камней полетели искры, раздались резкие удары металла о камень, запахло каменной пылью и горелым железом, я ничего не успел подумать, но мне повезло, я находился под защитой тяжелого глинобитного здания. Из-за речки, с противоположного берега Абдуллахейля, по нам открыл огонь ДШК длинными очередями. Душманские ДШК обычно снабжались патронами китайского производства, их гильзы часто заклинивали в стволе, поэтому духи старались вести огонь одиночными. Но сегодня их прорвало, ДШК херачил как дождь весной, как будто картошку посадили.
- Всем в укрытие! За стены дувалов! – Рогачев соскочил с тропы, поехал по пыли и камешкам вниз.
Вся колонна роты моментально оказалась под стенами домов. На тропе остались вещмешки и чайники с горячим супиком. Они грустно напоминали о том, что всего мгновение назад здесь сидела на задницах целая рота, и каждый пацан из этой роты мечтала пожрать горяченького.
- Слева-справа по одному! Выскакиваете на тропу, хватаете свой вещмешок и обратно под стену! - Рогачев, укрылся от душманских пуль за домом, встал в полный рост и принялся командовать сражением. – Цечоев! С твоего взвода начинаем! Давай, первый пошел!
Салман Цечоев кивнул кому-то из своих солдат, тот встал на четвереньки, рванул вверх по крутому склону, к тропе, выскочил в поле зрения душманского пулемётчика, подскочил к лежавшему на тропе вещмешку и дёрнул его за лямку. Мешок покатился с тропы вниз под стенку дома. Боец, задом наперёд, спустился на карачках туда же.
- Вот так! – Рогачев повернулся к третьему взводу. - Манчинский! Твой солдат пошел!
В другой части ротной колонны из укрытия выскочил на карачках солдат третьего взвода, поднялся к тропе, сдёрнул вниз вещмешок.
- Вот так! – Рогачев крутился на месте, отправлял бойцов из разных взводов, по одному, наверх, за вещмешками.
- Пулемёт ДШК на станке весит 157 килограммов. Я посмотрю, как душок будет маслать им из стороны в сторону, пытаясь в вас прицелиться! Цечоев, твой следующий пошел!
Когда пришла моя очередь подниматься к тропе за вещмешком, я встал на карачки, как все приличные люди, на «полном приводе» проворно подскакал к вещмешку и… на секунду застыл, открыв рот от удивления. Прямо над горловиной вещмешка в горе была выбита вмятина, размером с кулак. В этом месте, находилась моя грудь, пока я здесь сидел. Едва я спрыгнул вниз по приказу Рогачева, сюда прилетела пуля ДШК. То есть, если бы Рогачев не послал меня прошмонать дувал, то в верхней части груди у меня образовался бы очень большой скворечник.
- Хренля ты там застыл, как статуя? – Рогачев заметил моё замешательство. – Дёргай вниз мешок, не спи!
Мешок я сдёрнул, скатился с ним под стенку дома, хотел сказать Рогачёву что если бы не его приказ, то мне был бы конец, но ничего никому не сказал, потому что дырка от пули осталась там, а я уже оказался здесь. Поезд ушел, как говорят мои друзья с железной дороги.
Кроме дырок от пуль на тропе остались чайники. Они всё так же ароматно напоминали нам, о замечательном свежем горячем супике, содержавшемся внутри. В данной ситуации, слово «горячий» играло решающее значение. Кто захочет под огнём крупнокалиберного пулемёта сдёрнуть на себя десятилитровый чайник кипятка? Можно не сдёргивать. Можно нежно поднять его и степенно съехать на заднице вниз по камушкам. Ну, кто хочет такого приключения? Кто самый голодный?
Самых голодных у нас в роте не нашлось, поэтому закопченные чайники остались стоять на тропе. Бойцы посмотрели на них снизу-вверх, повдыхали аромат свежего супика, поглотали слюни, затем вытянулись в колонну по одному и попёрли вперёд под прикрытием зелёнки. Рогачев куда-то очень спешил, придавал нам небывалую подвижность, поэтому нам пришлось ограничиться обильным слюноотделением и валить в указанном направлении. На полном ходу я кинул через плечо прощальный взгляд на чайники с супиком, заметил, как к ним из ближайших зарослей на запах еды начали собираться местные коты.
Рогачев, прямо на ходу, затребовал огневую поддержку по моей рации. Авиация прилетела быстро, вдоль по ущелью пронеслась пара советских бронированных дозвуковых штурмовиков Су-25, под кодовым названием «Грачи». У меня возникло ощущение, будто они кружились за соседней горой и ждали, когда их позовут на наш междусобойчик с душманами. Штурмовики резво выскочили из-за хребта, с рёвом и свистом пронеслась над ущельем, скинули на позицию душманского ДШК две большие бомбы с парашютами и растворилась в ярком афганском небе. Бомбы ткнулись носами в грунт недалеко от цели и долбанули так, что у нас, на противоположном склоне, заложило уши. Мне с такой силой перемкнуло по мозгам, будто я угодил под паровой кузнечный молот. Раньше я видел, как долбят «Грады», и даже ухитрился поваляться под снарядами самоходки «Гвоздика», но подобное приключение с «грачами» я пережил первый раз. При этом, от взрывов нас отделяло нехилое расстояние, почти в километр, могу представить, каково было душманам возле ДШК.
На ходу я потряс башкой и понял, каким способом мы будем прочесывать Абдуллахейль и кто кого будет гонять - мы душманов, или они нас. С тех пор, как человечество придумало порох, любая армия в любой войне, на поле боя несла самые большие потери от огня артиллерии. Сегодня нам показали, как выглядит работа авиации, меня оч-чень впечатлило, огонь артиллерии нервно курит в сторонке. Так что, душманам против нас ловли нету, на каждой боевой операции нас, горных стрелков, сопровождали артиллерийские корректировщики и авиационные наводчики. Например, Андрюха Шабанов со старшим лейтенантом Ефремовым являлись арткорректировщики батареи «Град». Они всегда шастали по горам с разведкой, с десантурой, с горными стрелками, с кем угодно. Их задача - организовать огневое воздействие на противника. Сегодня, в Абдуллахейле, тоже работали специалисты по огневому воздействию, я их не видел, но они были.
Пока «грачи» утюжили склон с душманским пулемётом, Рогачев погнал нашу роту вперёд под плотным покровом листвы «зелёнки». Мы задохнулись, закатили глаза, как всегда на форсированном марше, а корректировщики и авианаводчики продолжили долбить по душманским позициям. Взрывы были очень сильными, они долго и сильно били по мозгам. С тех пор прошло много времени, но спутниковый снимок до сих пор отображает воронки, оставшиеся от разрывов.
В детстве, когда я был учащимся школы, мне пришлось на экзамене за восьмой класс сочинять сочинение по картине А.Саврасова «Грачи прилетели». Если бы я написал в том труде, как выглядел прилет «грачей» в Абдуллахейле, экзаменационная комиссия вместо направления в старшую школу, надругалась бы надо мной и с особым цинизмом определила бы в психиатрическую лечебницу. Но в Афганистане, как говорится, «всё гораздо другее», от прилёта «грачей» у меня подскочил боевой дух, поднялось уважение к советской технике, взыграла воля к победе, я понёсся вперёд и был уверен - «врагам капец и танки наши быстры», как утверждает патриотическая песня.
«Душераздирающие крики матерей, отцов и маленьких детей» — главное его воспоминание о тех днях, обвиняемого Хильченко, служившего полицаем.
«Это был первый день массового расстрела. Он начался в 8 утра и закончился в 5–6 вечера. К месту расстрела гнали беспрерывно колонны гражданского населения, — рассказывал советским следователям Хильченко. — Было очень много женщин с грудными детьми на руках. Примерно в 25–30 метрах от рва мужчин, женщин и взрослых детей раздевали донага или оставляли в одном нижнем белье. Их бросали в ров и затем расстреливали очередями из автоматов».
Немцы и отдельные полицаи избивали тех, кто пытался что-либо сказать палачам. На некоторых натравливали собак, которые бросались на раздетых людей и кусали их до тех пор, пока жертва не пробежит 25–30 метров до рва и не ляжет в него лицом вниз.
Были слышны дикие крики матерей, стариков и детей, которые сливались в один гул. «Не могу точно воспроизвести цифру расстрелянных за эти три дня, но не ошибусь, если назову 8 тыс. человек», — заявил Хильченко. Расстрелы в этом месте продолжались все дни оккупации.
Убивали детей по спискам.
Особую ненависть у гитлеровцев вызывали советские дети. Ещё одна справка, подготовленная к Киевскому процессу, рассказывает о чудовищном преступлении в Преславском детском доме. «Посильную» помощь в этом немцам оказывали коллаборационисты из числа местных граждан.
Преслав — село на юге Запорожской области. Когда гитлеровские войска заняли его, в местном детском доме росли 158 детей, среди них немало евреев. Это и привлекло внимание вражеской комендатуры. Были составлены списки с указанием возраста и национальности. Директор детдома Рупчев недрогнувшей рукой вносил в них имена ребят, прекрасно понимая, что их ждёт.
30 октября 1941 года в детдом приехали немцы. Всех детей собрали в столовой, отбирали по спискам евреев (их было 47), вывели на улицу и расстреляли. Затем немцы спросили, есть ли в детдоме больные, которые не могут работать. Одна из воспитательниц показала, где они лежат. Их — 25 человек — тоже убили. Затем немцы зачем-то расстреляли ещё несколько здоровых детей. Всего в этот день погибли 78 воспитанников детдома.
Директор помогала.
23 марта 1942 года директором учреждения была назначена некая Вереникина, что вызвало у детей панику: дама раньше уже работала в детдоме Преслава, и репутация у неё была не из лучших. Сразу после назначения она начала избивать детей резиновой палкой и закрывать провинившихся в холодном помещении. Девочек возила в расположение стоявшей рядом румынской части, где тех насиловали. «Вследствие этого были случаи беременности, и Вереникина отправляла девочек на аборт», — говорится в справке из архива.
Когда весной 1943-го в детдоме стало не хватать продовольствия, Вереникина сообщила об этом немцам. После чего она была вызвана на некое совещание, а потом отправила ребят, что постарше, рыть ров глубиной 2 метра. Всем было приказано сдать нормальную одежду и переодеться в рваную. По воспоминаниям очевидцев, дети догадались, что их готовят к расстрелу. Они со слезами умоляли не убивать их, обещали работать и не просить хлеба. Но на следующее утро приехала машина с солдатами. Их вывели из комнат в коридор и передали немцам. Те били ребят прикладами винтовок и гнали к грузовикам. Потом отвозили к приготовленным ямам и расстреливали.
Некоторые пытались убежать, но попались на глаза Вереникиной. Директриса отправила их в столовую и швейную мастерскую, пообещав, что расстреляют только тех, что остались в корпусе. В итоге и этих детей передали палачам...
Тогда остановилась жизнь 66 детей. Спастись удалось лишь 14 — их укрыли у себя жители близлежащих домов. Когда немцы уехали, дети вернулись.
Поначалу никто не понял, какую роль Вереникина сыграла в расстреле. Надо ли удивляться, что вскоре все выжившие были схвачены полицаями. Убежать удалось только мальчику Грише Прутко. Его приютила одна из воспитательниц детдома, Донцова. Гриша устроился на работу на маслозавод, однако вскоре и его арестовали. А когда Донцова пришла к Вереникиной с просьбой похлопотать за парня, директриса посоветовала идти в полицию и самой объяснять ситуацию. Донцову расстреляли вместе с Гришей.
Откуда ненависть?
Когда читаешь сухие строки документов, невольно задаёшься вопросом: чем провинились перед палачами мирные жители, тем более дети, почему их с таким остервенением истребляли? Ответы мы находим в материалах допросов немецких офицеров. Например, начальник охранной полиции и жандармерии Киева Пауль Шеер, руководивший массовыми расстрелами и причастный к гибели 150 тыс. советских граждан, рассказывал, как во время совещания в ставке фюрера под Житомиром Гитлер отдал прямой приказ на уничтожение мирных. Он доказывал, что Украина когда-то принадлежала немцам, поэтому немцы имеют право на украинские земли. И задачей карательных органов было очистить территорию от местного населения для будущих немецких переселенцев.
Военный комендант тылового района 6-й армии вермахта генерал-лейтенант Карл Буркхардт на допросе цитировал слова командующего 6-й армией Холлидта: «Чем больше будет уничтожено советских граждан, тем легче нам, немцам, будет проводить свою политику».
«Вот те реалии, которые ждали Украину», — резюмирует руководитель Национального центра исторической памяти Елена Малышева. По её словам, вряд ли после таких признаний у кого-то могут остаться иллюзии, что победа Германии над СССР привела бы к созданию «процветающего украинского государства».
Металла здесь конечно практически не осталось. Только в бетонных стенах, до которых мародёрам похоже не добраться.
В тоннелях встречаются тупики для гашения взрывной волны.
Интересно, сколько лет этой воде?
Реальная платформа для съёмок какого либо фантастического фильма. К слову сказать, на территории данного объекта снято не мало кинокартин. Ещё бы, такие декорации!
Но вот мы и добрались до вентиляционной трубы.
А вот уже и свежий воздух, которого так не хватает внутри.
