- Да погоди, - отмахнулся поэт, - я условно. Так вот, друг мой ситный, как, по-твоему, потом в газетах будет?
Александр обхватил свои плечи, закрыл глаза и начал декламировать:
- Настал тот день! Тот час расплаты… Великий Пушкин и, по глупости забредший на русские плодородные земли, французишка стоят друг напротив друга. Решается обида века. Крепко сжимает свой ствол Пушкин, верша, изнывающую в своей беспомощности, справедливость, на кону судьба не только его жизни, но и исход всей русской литературы… И вот… его секундант спрашивает «Ну шо, готовы»?...
Пушкин тут же бросил презрительный взгляд на Данзаса:
- Так ты себе это представляешь, так? Да никто дальше читать попросту не будет, потомкам уже будет по фигу – убили в итоге Пушкина или он отстрелялся, все будут смеяться с твоего «шо», дубина ты стоеросовая… Сука, хоть дуэль отменяй.
- Эээээй – снова пробовал было возмутиться Дантес.
- Да погоди, не до тебя сейчас, прям на нервы действуешь…
Поэт стал расхаживать по снегу, судорожно ища выход из крайне неудобной внезапно сложившейся ситуации. Он обернулся к секунданту Дантеса:
- Виконт д’Аширак, - гордо молствовал тот.
- Как-как? Имя у тебя есть?
- Лоран-Арнольф-Оливье-Демье де Сен-Симон.
- Я в тебя сейчас пистолетом кину!
- Да я клянусь имя такое, - жалобно развел руками секундант.
- На Новый год зачали, что ли? Короче, виконт, а ты можешь потом… ну чисто гипотетически… в показаниях сказать, что Данзас не говорил «шо»?
- Конечно, могу, - охотно согласился тот, - не бесплатно, конечно же, но почему бы не выполнить волю невинно убиенного…
- Типун тебе на язык! – возмутился Пушкин.
- Сань, ну а как? – подключился Данзас, - ведь, если выживешь, то и до дуэли не будет никакого дела. Сколько у тебя их было, кто их помнит? Все ждут когда тебя уже застрелят, наконец, вот тогда и освободят память под это дельце… Тогда все и запомнят. И тебя, и француза этого… как тебя?
- И меня запомнят? – оживился секундант Дантеса, поправляя внезапно растрепавшуюся куафюру.
- О, нет, виконт, это вряд ли… - Данзас был неумолим. - Был бы ты хотя бы какой-нибудь Игорь Васнецов, тогда еще ладно… а тут Оливье Доширак и то, это только четверть имени… ну куда так гнать…
- Да черт с ним, с виконтом, - снова возмутился Пушкин. – Короче, так дело не пойдет. Значит что? Должен быть какой-то выход… нет, ну взять на ровном месте запороть дуэль, это ж как так умудриться можно было? В последний раз со мной на дуэли! В последний. Попомни мои слова…
Он снова заходил взад-вперед, потом вдруг остановился, хлопнул себя по лбу:
- Ну конечно же, как все просто. Чтобы никто впоследствии не вспомнил об этом недоразумении я должен попросту выиграть эту дуэль и завалить француза!
- Ээээй, - снова попробовал возразить Дантес.
- Да погоди ты, прям не до тебя, иди вон пока, снеговика слепи, что ли.
Пушкин заходил обдумывая мысль, радостно потирая ладошки, остановился, внимательно посмотрел на Дантеса:
- А че ты упираешься, дурилка? Я же не бесплатно тебя убью, денег дам, купишь себе что-нибудь вкусненькое.
- Сколько? – оживился Дантес.
Пушкин что-то написал на бумажке, показал Дентесу.
- Сань, - возмутился Данзас, - да шо ты шифруешься, нас никто не слушает.
- Я тоже хочу денег, - подал голос виконт.
- Эээ нет, брат, - покачал курчавой головой поэт. – Два трупа за один вечер я на душу не возьму, мне еще ужинать сегодня, я должен быть бодр и весел, а тут думай о твоей невинно убиенной душе. Да и вообще, как я после этого оливье буду кушать, а на шубу у меня аллергия.
- Понимаю Вас, товарищ Пушкин, ну пусть тогда Ваш секундант меня застрелит – типа вась на вась.
- Я без причины не могу, - возмутился Данзас.
- Вы, гражданин Данзас, свинья и тупица, - неуверенно сказал д’Аширак.
- Ты шо, по-русски не понимаешь – без причины не могу! Надобно оскорбление какое-нибудь.
Пушкин сел на снег, схватился за голову.
- Нет, это просто невыносимо. Меня что, в карты проиграли?
- Слушайте, - подал голос Дантес.
- Нет, этот тип намеренно действует мне на нервы, хоть на дуэль его вызывай, подлеца, - возмутился поэт.
- Я вот чего думаю, - невозмутимо все же продолжил Дантес, - а почему бы Вам, Александр, не завалить… пардон, не застрелить Вашего секунданта?
- Ладно. Если это заставит тебя замолчать хоть на минутку… - согласился Пушкин. – Кость, ты можешь не дергаться?
- Секууундочку, - возмутился Данзас. – А зачем?
- Кстати, да, зачем? – поэт посмотрел на Дантеса.
- Ну как? Он сказал «шо» и Вы шмальнули… пардон, застрелили его во спасение великого и прекрасного русского языка. Справедливость восторжествовала. Хвала Вам и почет! В очередной раз Пушкин заступился за язык! Потомки такого не забывают…
Лицо Пушкина просветлело:
- Вы правда думаете, что потомки долго будут помнить обо мне?!
- Пффф… к гадалке не ходи! Стал бы я тратить свое драгоценное время на дуэль с каким-нибудь ноунеймом. А так – хлопнуть… пардон, застрелить великого поэта… это ж святое дело, можно и потратить часок. Разбодяжить, так сказать, поэтическую элиту.
Пушкин смотрел на Дантеса влюбленными глазами. Потом вдруг обернулся к Данзасу, поднял пистолет:
Тот спешно замахал руками:
- Да погодите, стопэ, секундочку…
- Шо такое? – спросил Пушкин.
- Ну вы послушайте себя… застрелить великого поэта… прям уж и великого… Сань, давай смотреть начистоту. Ну, написал ты пару сотен стихов, которые с уст не сходят, ну, подумаешь, поэмок накатал штук пять-восемь, по которым ставят спектакли и оперы пишут, да Бог с ним, что твои книги разбирают как горячие пирожки… разве ж это великий?
- Ну да, великий – неуверенно сказал Пушкин. – Или нет? – он беспомощно обернулся к Дантесу.
Дантес и д’Аширак уверенно покачали головами – великий, и не сомневайся.
- Великий, конечно, - воспрял Пушкин.
- Нет, - жестко ответил Данзас.
- Да как же? Вон друзья говорят, - он махнул головой в сторону французов.
- Нет, - так же уперто настаивал Данзас.
- Тебя в школах изучают? Памятники тебе ставят? Улицы в твою честь переименовывают?!
Воцарилось молчание. Поэт с мольбой посмотрел на Дантеса с секундантом, но по их изменившимся лицам очевидно было, что к подобному повороту они никак не готовились. Молчаливый обмен мнениями длился недолго и закончился убедительной победой Данзаса. Пушкин готов был разрыдаться.
- Вот то-то же, - грустно подытожил Данзас. Он подошел к поэту, приобнял его, одной рукой гладил его по курчавой голове, другой – придерживал пистолет, опущенный вниз. – Сань, холодно уже… пойдем домой, в шашки поиграем, пропустим по бокальчику, стишки мне почитаешь… как там у тебя было – птичка прыгает на ветку?
- Пойдееееем, - сквозь душившие слезы просипел поэт.
- В смысле не великий? – возмутился Дантес. – А что же мы тогда тут сиськи мнем… пардон, проясняем? А на кой я тогда волочился за его женой… за этим крокодилом, когда женщины вообще не мой конек…
- Крокодилом? Крокодилом?!!! – взбеленился поэт. – Ах ты сука! Ты ответишь мне за эти слова. Я вызываю тебя на дуэль! Обозначь время и место когда тебе будет удобно!
- Да пошел ты, - ответил Дантес, - я на шушеру… пардон, на обычных людей не размениваюсь. Собирайся, виконт, мы уходим.
Секундант бережно взял его под локоток и отвел в сторону:
- Жора, нам вообще-то заплатили…
- Да что там заплатили? Если мы грохнем этого писаку, возомнившего о себе простолюдина, то нас попросту на каторгу сошлют и делов – ни славы, ни почета… а ты знаешь эти русские тюрьмы – таких как мы там крестьяне будь здоров потрепают… и не за дом в Куршавеле, а за понюшку табака… в лучшем случае. Не, я умываю руки.
- Ты просто трус! – кинул ему в лицо разгоряченный Пушкин.
- Да ради Бога, - невозмутимо парировал Дантес.
- Моя не понимать русский речь… моя уходить… виконт, где ящики для пистолетов?
- Я их бросил под березой.
- Там? – спросил Дантес, указывая пистолетом на березу сзади Пушкина, пистолет случайно стреляет, поэт падает…
- Сука! – истерично срывается Дантес.
- Ага, - торжествует Пушкин. – Прям в животину, этак я по ходу наверняка крякну, готовьтесь к русским тюрьмам, неудачники!
Данзас кинулся к истекающему кровью поэту:
- Саня, да как так, вот это разворотило…
- Еще как, - светится счастьем поэт, - наши им там устроят - бородинскую битву, зайдут в тыл французам… хотя, погоди... это что же получается…
- Да, Шура, да, - грустно закусил губу Данзас.
- Получается… что сейчас моя очередь стрелять! Таак, тут главное – не перестараться, слегка подцепить, голубчика, чтоб не избежал русского гостеприимства олинклюз…
Пушкин выстрелил, но лишь слегка ранил Дантеса. Между тем, кровь течет, поэту все хуже и хуже, с большим трудом и старанием Данзас усаживает его в карету, поворачивается к ямщику:
- Ты нарочно, гад? Нарочно провоцируешь?!
Но потом постепенно успокаивается и бормочет в полузабытье:
- А все же как мне повезло, что я не великий… никто не запомнит эту сранную дуэль…