– Будь честен, хотя бы раз за все это время.

Самолет тряхнуло, и по проходу с грохотом прокатилась тележка с провиантом, цепляясь за ручки кресел. Пассажиры снова застонали; в задней части салона кто-то приглушенно взвизгнул, а кто-то другой, не выдержав, взвыл.

Эрик хотел было воспользоваться суматохой и замять разговор, но все же не сдержался:

– Даже если был бы – теперь это не имеет значения.

– Еще как имеет. Может, хотя бы перед смертью, перед ликом своего Бога, ты осмелишься сказать правду.

Он наконец посмотрел ей в лицо. Куда девалась прежняя депрессия – теперь, под темными прядями, едва тронутыми сединой, в ее знойно-карих глазах зажглось по искре. В этот странный момент в ней теплилась жизнь, которой он давно не видел. Прямо как в фильме «Меланхолия», подумал Эрик, – грядущая гибель меняет всех по-своему.

Что-то поблизости глухо заскрежетало. Дождавшись, когда этот шум стихнет, Сара вновь оттянула маску и продолжила:

– У тебя... у нас, возможно, не так много времени. Ты действительно хочешь сдохнуть с нечистой совестью?

– Тебя это не касается. Не уговори ты меня...

Араб сзади усилил молитвы и почти заглушил Эрика. Обернувшись, Сара наклонилась и прошипела:

– Простите, сэр, нельзя ли потише?

Тот не отреагировал, даже не открыл глаз, однако все же снизил тон.

– ...Не уговори ты меня лететь в эту чертову Атланту, мы бы уже давно разбежались по сторонам.

– Эта Атланта – твоя. Ты должен был сказать своим предкам-католикам, что мы разводимся, глядя им прямо в глаза.

– Тоже мне, потеря потерь. На хера я вообще согласился?

Двигатель снаружи вполсилы взорвался. Никого в салоне не ранило, однако люди вновь заорали и завыли, правый ряд громче левого.

Эрик поморщился. Костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники,  побелели почти до прозрачности.

– Да. Жаклин.

– Это та вульгарная девка с работы? – Сара внезапно расхохоталась. – Милый, ты ей в отцы годишься.

Мужчина помрачнел. Одухотворенная, она хлопнула его по бледной руке.

– Видишь? Правду говорить легко и приятно.

Эрик отвернулся. За толщей стекла, внизу, простирался бесконечный океан, всюду, куда падал взгляд, без единого намека на сушу. Дым от пламени заслонял облака.

Но допрос еще не был окончен.

– И давно у вас интрижка? До того, как ты это затеял?

– Полтора года.

– Твою мать. Я так и думала. Все ради того, чтобы уйти к этой пигалице?

– Нет. Вовсе нет, – Эрик решительно повернулся к ней и взглянул глубоко в зрачки, окруженные темно-янтарной радужкой. Их безмолвный диалог длился несколько секунд, пока фюзеляж очередной раз не тряхнуло.

– Ах. Понимаю, – почти бывшая супруга удовлетворенно откинулась в кресле и прикрыла веки. Некоторое время она молчала и слабо улыбалась, но вдруг ее голос зазвучал с совсем иным, потусторонним оттенком. – Конечно, все эти люди не заслуживают такого исхода...

Эрик резко повернул голову, отодвинулся и посмотрел на нее расширяющимися глазами.

– Ты…

– ...Но ты точно заслуживаешь, козел.

– Это же не твоих рук...

Внутри мужчины все ухнуло, хотя, казалось бы, куда духу падать еще ниже. Слова потекли из него так же глухо и медленно:

– Даже не буду спрашивать, как ты это сделала.

Затем Эрик обреченно откинулся на спинку и тоже опустил веки. Через пару секунд он едва слышно произнес, так, что среди возобновившихся криков ей пришлось прислушаться.

– А знаешь... Из-за такого дерьма я и подал на развод.

За иллюминатором на крыле вовсю разгорался второй двигатель.

С месяц назад я завёл таки «большое» дело оперучёта, которое мне долго не хотел подписывать не знакомый с «Сильмариллионом»  Артемьев,  из-за его странного названия: «Нуменор». Я защищался, и всё-таки продавил эту погремуху, ведь название «Мордор» району присвоил не я, а нуменорцы в лоре были как раз теми , кто вытащил за жабры тёмного повелителя из его норы. Правда сейчас, каждый раз, когда я подписывал документы на прослушку,  Артемьев пиздел, что в его годы, такой хуйни не было и опера спокойно называли все оперативные дела по лесу «Лесники» или, на худой конец «Лешие».  То же пытался донести до меня и Сырников, но его я заткнул рассказом как мой товарищ по истфаку и налоговой полиции Иван, в своё время, назвал ДОУ «Лернейская гидра», вызвав фурор в центральном аппарате, когда оно, по причине крупного ущерба почти в ярд, докатилось до контроля у тогдашнего начальника Фрадкова. Так что пусть скажет спасибо за моё короткое и в принципе традиционное название.

Теперь легендированному названию улыбались судьи, у которых я подписал больше десятка постановлений о технических мероприятиях, ограничивающих права личностей, превративших остатки реликтового Бузкулецкого бора, в котором века четыре назад крестьяне и мелкие помещики пачками изничтожали пшеков с крыльями на жопе, в жалкое подобие фоллаутовских пустошей.

И сегодня мы выехали по первому, организованному мной мероприятию, познакомиться с лесами и попробовать поймать одну из бригад с трактором, с утра пораньше планировавшую  вырубить ещё кусочек.

Читая поступающие сводки, я уже немного знал, кто и какие функции в команде Корчевского исполняет. Немного понимал, что фурора из нашего заезда делать не стоит, а лучше вообще его не афишировать.  

Поэтому выклянчив у Сырникова талоны на бензин, заправили личный Пашин Ёпель и поехали вчетвером, выехав по темноте, в четыре утра. Я, Виталик, Анатолий и, естественно Паша, в качестве водителя и оперативного прикрытия. Местных не предупреждали.

По дороге поили переборщившего накануне с дамами и алкоголем Павла захуеверченным  Анатолием напитком дальнобойщиков: кофе заваренном в термосе на «кока-коле». Попробовав его раз, я с ужасом часа три слушал своё сердце, пытающееся выломиться из рёбер и не пил такое никогда больше. Что чувствовал Паша я не знаю, но его глаза, смотрящие в ночь на трассу были крайне похожи на глаза поттеровской Букли, охуевшей от попадания под хвост файервола.

Километров за тридцать полностью остановились, додели лесную экипировку, вытащили из багажника рюкзаки, подготовившись к тому, чтобы выйти из машины за максимально короткий период

На рассвете, пересекая границу «Мордора», перед мостом через Клюзьму втроём легли на пол автомобиля, оставив взгляду стороннего наблюдателя только Павла. Хорошо, что его «Зафира» позволяла такое сделать, хотя сидящие сзади Виталик и Анатоий лежали буквально друг на друге. Мы их не осуждали, хотя время от времени прикалывали. Но то, что происходит на оперативно-розыскных мероприятиях, остаётся на оперативно-розыскных мероприятиях.

Так же, вповалку, проехали спящую Синьковку и выехав на грунтовку  немного расслабили булки.

Серым мокрым утром мы проехали почти безлюдную Пустошку и , в километрах двух за ней развернулись. На коротком,  чуть менее минутном автостопе, высадились, горохом попрыгав в придорожную канаву рядом с присмотренной лесовозной дорогой.

Паша же стартанул в обратку, и где-то в километре от нас поставил автомобиль  на берегу петляющей здесь рядом  с дорогой Клюзьмы, так, чтоб его местоположение позволило смотреть за дорогой и сел на стульчик  изображая из себя охуительного рыбака. Правда он больше пялился в свежекупленную фантастическую книжку, что-то там про черепаховый суп, чем за поплавком, который просто телепался по течению. Паша не рыбак, Паша охотник. В его обязанности, помимо чтения, доставки и наблюдения входило ещё и осуществления связи с «центром», с нашими кабинетами, в которых Сырников пил кофе с сигаретами, ожидая вестей от «горячей» прослушки.

И вот звук опелевского мотора быстро затих и мы втроём остались среди чистого прохладного воздуха, пахнущего смолой мокрого елового бора и тихого стука капель по лесной подстилке. Тихонько переговариваясь, покурили накинули рюкзаки, поправили прихваченные пистолеты, и собрались идти.

- Погоди – вдруг остановил меня Виталий. Он скинул с плеч свой рюкзак, камуфляжный «сплавовский» однодневник и засунул руку во внешний карман.

- Вот, возьми – он вытащил и сунул мне в руку древнюю на вид картонную коробочку, в которой рядками было упаковано четырнадцать пээмовских патронов. Двух не хватало.

- Чтоб подучётные не тратить – улыбнулся Виталик и вытащил себе такую же.

- Спасибо - я достал свой пистолет, выщелкнул из магазина четыре верхних и вставил подаренное. Спрашивать откуда да почему не стал, джентльмены о таком не спрашивают. Хотя было приятно, что меня окончательно приняли в команду.

- А мне? – спросил жадный Толик.

- А у тебя ж ствола на постоянке нет? Вот оформишь, и выдам – важно, по интендантски проговорил Виталий. Анатолий действительно был без оружия сегодня, мы его решили использовать как фотографа, для документирования.

- Ну вот…- проныл Толя – надо и мне получить…

В том, что сотруднику «пирожковой» милиции получить на постоянку ствол  будет сложнее, чем получить генеральское звание, я его просвещать не стал.

- Туда! - махнул рукой вглубь Виталик и мы, уже подготовившись окончательно, пошли.

- Да лет пять назад мы в розыске группу автомобильных воров приняли, так у них склад оружия на обыске нашли. Я и приныкал пачек пятьдесят. Ты особо их не трать, у меня их уже не так много осталось – всё же пояснил Виталик – сначала на развлекухи кучу спустили, по банкам пострелять. А так, в воздух бахнуть вполне можно, чтоб не отписываться потом.

- Спасибо – ещё раз поблагодарил я.

И всё же хорошо в лесу! Раннее утро, тишина и лёгкий туман превращали даже варварские вырубки, вдоль которых мы шли, в подобие приключения. Кое-где виднелись столетние мхи, время от времени кусты черники. Уже метров через пятьдесят от дороги я встретил коричневую  шляпку белого гриба.  Это вам не в кабинете сидеть, разглядывая пыльные папки с бухгалтерской первичкой, разглядывая платёжки на предмет вывода активов при преднамеренном банкротстве. Нет, в экономических темах есть тоже свой интерес, спихнуть какое-нибудь налоговое преступление по возмещению НДС на внешнем рынке, суммой в ярд,  которое документировал пять лет, вызывает законную гордость, но никто не возместит тебе протёртые штаны и проклёванную руководством нервную систему.  А здесь ходишь, дышишь, охотишься на самую хитрую  в мире дичь и любые начальники начальствуют очень далеко. Красота.

Через  километр, когда мы сделали по лесу довольно приличный круг, обходя Пустошку, из которой вот-вот должен был выехать трактор с  Анатолий начал как тот осёл из «Шрека»,  спрашивать когда придём и сколько осталось. И тихонько поднывать, что устал.

-  «Съешь осиновой коры, и взбодришься до поры!» - не оглядываясь произнёс Виталий.

- «Чай не химия какая, чай природные дары!» - откликнулся, идя самым последним я.

Как оказалось мы оба с Виталиком были любителями «сказа о Федоте-стрельце», причём именно в филатовском телевизионном исполнении. Теперь, время от времени, мы заёбывали коллег цитатами оттуда. Они ( цитаты то бишь) , на мой персональный взгляд, характеризовывют оперативно-розыскную деятельность, да и вообще работу в современном МВД как нельзя лучше. Описание «был Федот ни красавец, ни урод, ни румян, ни бледен, ни богат, ни беден, ни в парше, ни в парче, а так, вообче» как про меня написано. А уж как генералы на царя из «Сказа» похожи…

Мы наматывали километры не просто так.  По прослушке выходило, что низовым рубщикам, вернее их бригадирам, старшим, ставил задачи правая рука коммерса Корчевского, Никита Черных. Ставил, между прочим чётко, согласовываясь со своими планами и графиками. Всё это обсуждалось по телефону без малейшей боязни, видно было что такая система работает не первый год. Так вот нынешнему старшему, которого мы планировали и взять на рубке с поличным было  указано и конкретное место спила лесу, севернее Пустошки, и чёткое место вывоза напиленных шестиметровых стволов – площадка недалеко от разрушенной фермы, куда мог подъехать грузовик с прицепом.

Благодаря технике мы всё это знали ( как я говорил, у меня под контролем стояло уже более десяти человек)  и на нынешней реализации я планировал не только «срубить палочку», а посмотреть вообще всю систему взаимодействия  Корчевского, Черных и кого другого при поимке  бригады. И, при удаче, поиметь какие-нибудь живые источник информации уже внутри  коренных обитателей «Мордора».

Пройдя ещё с километр, мы вышли в полосу нетронутого леса на севере от деревни. Судя по далёкому побрёхиванию собак, она находилась километрах в трёх от нас.

Нашли развороченную лесовозную дорогу, по которой наша добыча наверняка должна была заехать в лес и, в метрах трёхстах от неё, удобную ложбинку с парой поваленных деревьев. Здесь и осели. Вытащили термос, заготовленные бутера. Ну а что, трактора пока не слышно, можно и позавтракать. Кстати часов десять утра, что-то сонный клиент пошёл.

Однако ни в одиннадцать, ни в двенадцать  трактор так и не поехал. Не слышно было ни пил, ни работы чего-то другого. Вышло солнце, стало даже тепло. Связь была, поэтому решили навести справки.

Я стал звонить Сырникову, в надежде разузнать что там по «горячей», а Виталик набрал Павла.

По итогу созвонов ничего понятней не стало. Паша сообщил, что мимо ни «фрэды» и «фишки» не проезжали, только пара местных машин в сторону Синьковки. Алексеич сказал что с БСТМ ему не звонили и обещал перезвонить. Минут пятнадцать просидели в тишине, пока не раздалось жужжание вибровызова моего коммуникатора (досмартфонная эпоха на дворе была, да).  Зато мой точ-аш-дэ, брал в любых ебенях, ну почти.

- Ну что, Валерьян, можете сворачиваться -  без прелюдий начал Алексеич – вас слили.

- Когда? – только и нашёлся спросить я.

- Утром, когда вы мост переезжали. Прошла сводка, девочки из бюро не обратили на неё внимание, так как она вроде не касалась. Черныху позвонил человек, видимо «кукушка» с моста, сказал, что незнакомая иномарка с одним водителем проехала. И номер озвучил. Пашин.  – Алексеич помолчал, видно закурил, слышно было как щёлкнула его «Зиппо» - Черных , похоже эсэмэской кому то его отослал, тому что потом он звонил  по новому номеру и предупредил что с «области» человек у них «в гостях».  Понятно, что Пашу «пробили» оперативненько и понятно, что наши же. Сегодня в лес уже никто не поедет. Так что возвращайтесь. В следующий раз. Я всё, что говорили, попросил сохранить, приедешь, оформишь чтоб на диске прислали. И по эсэмэскам надо технику оформлять, и биллинг брать. Работы подвалило полно.

- Понял Алексеич, до завтра.

- На связи.

День был испорчен. Вернее, рабочий день был коту под хвост, но у нас ещё оставлась природа. Чтоб не пропадать выезду просто так, да и не давать местным возможностей расслабиться, мы пошли по грибы.  В итоге, часам к трём мы нагло, втроём прошли по пустошке с полными, всеми имеющимися в рюкзаках пакетами белых, подосиновиков и лисичек. Грибов было полно, поделились с ними и с Пашей. Ну а потом, часам к четырём свернулись и поехали домой.

Вот такое. Первый «мордорский» блин комом.

Кому надо, ссылка на рассказы по эшникам : Начало

Для тех, кому непонятны сокращения: Глоссарий

И тогда Оля решила действовать в том поле, которое ей было доступно. Пока Сеня не прислал положения, которые ему были выданы для организации выставки, Оля могла сделать всё, что в её силах, чтобы организацией выставки их с Сеней общение не ограничилось. И она приступила к старому средству, рассказанному ещё бабушкой - чтобы кожа была чистой, принимай ванны с марганцовкой. Вода в ванне приобрела приторно-розовый цвет, не настраивавший однако на романтический лад, и Оля, включив лекцию об особенностях творчества Вагнера, погрузила всю свою заднюю плоскость в целебную жидкость. Вопреки опасениям, щипать не начало, и Оля свой разум тоже смело погрузила в поступающую из динамика телефона информацию.

Через полчаса она была прервана звонким "бздынь", и увидела оповещение "Сеня". Прямо мокрыми руками Оля схватила телефон, сухим носом смахнула блокировку и увидела, что пришло пустое сообщение. С третьей попытки, опять же носом, ей удалось нажать на него, и оказалось, что это файл с положениями о выставке. И никакого комментария от самого Сени. И даже без обнадёживающего "Сеня печатает...".

Оля десятилетней давности вцепилась бы в это сообщение как в знамя, и вооружившись им, отправилась бы в чудесный мир файлов и книг, чтобы обеспечить симпатичному просителю совершенно безвозмездную помощь на все пять звёзд. Нынешняя Оля поскребла по сусекам памяти, и внутренняя библиотекарь Леночка оттуда выдала ей несколько архивных записей, в которых фигурировали подобные случаи. Во всех них Олю использовали, а потом выкидывали, если называть вещи своими именами.

То, что помощь будет безвозмездной и на этот раз - факт, потому что об оплате или взаимной услуге Оля с Сеней уже не договорилась, ничего не попишешь. Но вот с объёмом помощи, её форматом и собственными ожиданиями ещё можно было работать. Сеня просил помочь с идеями - она поможет. Остальное сам. Если, конечно, в процессе этой деятельности Сеня не попадёт в сферу Олиной ответственности вместе со всеми его выставками, проблемами и, главное, предоставив Оле свою фамилию. Но это вряд ли могло произойти так быстро, если вообще могло.

Оля вылезла из ванной, накинула халат и пошла за компьютер работать над проектом "помочь Сене без ущерба для себя". Положение по выставке не было слишком уж помогающим - древнерусские иконы и есть иконы, что тут сделаешь без икон? Оля написала Сене сообщение:

"Привет! Прочитала положение. Лучше не стало, как ты и говорил. Думаю, ты можешь сделать упор на фото (которые придётся искать), прикладнуху (может быть, получится найти мастера, который изобразит этапы изготовления иконы?), интерактив (пока не знаю какой) и тексты в оформлении (если музей оплатит изготовление больших панелей)?"

Кроме того, Оля написала другое сообщение другому человеку:

"Добрый день! Скажите, пожалуйста, нет ли у вас сейчас икон, которые можно было бы одолжить Русскому Музею на выставку чуть больше, чем на полгода?"

Это сообщение было адресовано бывшему Олиному коллеге, профессору Драгомышскому. С этим персонажем своей истории Оля общалась редко, но всегда с удовольствием, да и он ей тоже благоволил. Профессору Драгомышскому было под пятьдесят или слегка за пятьдесят, он был совершенно лыс и совершенно погружен в мир древнего искусства. Возможно, отсутствие волос уменьшало сопротивление во время заплывов в высокие материи.

Профессор Драгомышский преподавал древнее искусство в институте, писал по древнему искусству статьи и книги, и у него дома постоянно на передержке тоже находилось какое-нибудь древнее искусство. Как бы Оля ни любила свою работу, но до профессора Драгомышского ей было далеко.

"Заходите завтра, Оленька, есть кое-что для вас!" - пришёл ответ.

И от Сени: "Ты гений! Пойду узнавать про мастера и бюджет, а насчёт фото, может быть, вместе выберем? Сможешь прийти завтра в архив?"

Оля почувствовала себя в своей стихии, назначила встречу с профессором Драгомышским на 10 утра ("...и тогда, конечно же, я угощу вас на поздний завтрак кофечком из турки!" - пообещал он), а с Сеней - на три ("а потом пообедаем"). Давно у Оли не было такой насыщенной на встречи с мужчинами жизни, даже по работе. Чтобы не изнывать весь пустой остаток дня, она включила сериал про Пуаро, заказала суши и свернулась в кокон у себя на кровати.

День седьмой

На следующее утро в четверть одиннадцатого Оля стояла с коробочкой пирожных "Север Метрополь" у огромной обшарпанной двери, ведущей в квартиру профессора Драгомышского. На душе был покой, и только внутренняя библиотекарь Леночка заставляла хозяйку немного смущаться - она никогда не могла определить, испытывает ли по поводу Драгомышского только восхищение его умом, или эти чувства распространяются и на более земные части профессора.

Дверь приоткрылась, и оттуда показалась голова, торчащая из высокого ворота розовой шёлковой рубашки. Ворот был укомплектован шейным платком, в котором Оля на секунду признала элемент костюма Александра Второго с прошлогодней выставки, но тут же устыдилась и решила, что профессор просто, конечно же, сделал себе такой на заказ. А даже если и нет, кто такая Оля, чтобы в чем-то упрекать самого профессора Драгомышского? Внутренняя библиотекарь Леночка благоговейно прикрыла глазки, вот ведь, какой плохой парень он, возможно. Куда ей до него.

- Заходи, Оленька! - он протянул руку и втащил Олю в полумрак прихожей. Дальняя часть коридора и верх стен тонули в вековых тенях старого фонда, что искажало восприятие размеров помещения. - Как я рад, что ты пришла! Как же мы давно не виделись!

Оля всучила ему коробку с пирожными и принялась разуваться, пока профессор вздыхал о том, как вредно, но приятно кушать сладкое. Потом вдруг спросил:

- Вы помните, какое было любимое пирожное у Екатерины Второй? - и, не дожидаясь ответа, - пойду делать кофе. Жду вас на кухне, Оленька!

Оля всё знала в его квартире, поэтому сама помыла руки в ванной, воспользовалась стандартным гостевым полотенцем с сердечками и пришла на кухню, где хозяин уже снимал турку с плиты.

- Хороший кофе может задать настроение на весь день, Оленька, - торжественно провозгласил профессор Драгомышский, подавая ей миниатюрную чашечку в розовый цветочек.

- Благодарю, - она улыбнулась, осторожно вцепляясь одной рукой в ручку, а другой страхуя чашку снизу: она всегда считала, что взаимодействие с фарфором относится к разряду тех трюков, которые не стоит выполнять самостоятельно, не будучи профессионалом. И свой уровень профессионализма в этом деле она оценивала здраво.

- Чувствуете, какую специю я добавил? - профессор с надеждой заглянул Оле в глаза.

Оля старательно принюхалась, однако то был лишь обманный манёвр. Её обонятельные способности ограничивались двумя категориями: "пахнет вкусно" и "воняет" (когда Оля болела ковидом, она, как и многие, теряла обоняние, но заметила это лишь когда запахи вернулись - почуяла вдруг запах мусорного ведра, о котором забыла на две недели). Из чашки определённо неслось "пахнет вкусно", и даже "пахнет кофе", - но второе, как она подозревала, лишь потому что мозг услужливо дал команду почувствовать именно запах кофе, раз жидкость была изначально заявлена как кофе. Никакой дополнительной информации из чашки не неслось, поэтому Оля попыталась вспомнить, что вообще можно добавлять в кофе, и осторожно спросила:

- Ко... корица?
- Верно, Оленька, кардамон! - начал профессор фразу ещё когда Оля была на первом слоге, тут же смутился и неловко добавил уже без особого энтузиазма, - возможно, вы почувствуете его вкус.

Оля сделала глоток и воскликнула:

- Да-да, теперь я его чувствую! Это просто великолепно!

Портрет кисти Боровиковского укоризненно смотрел на Олю со стены, и ей стало немного стыдно за враньё, но внутренний бухгалтер Зинаида Михална приказала ей не переживать о мелочах, а переходить скорее к главному, пока профессор не ушёл в воспоминания об Османской империи или Арабском халифате, которые ему обязательно навеет этот кардамон. К счастью, профессор, сам спросил:

- Так вы говорите, вам нужно несколько икон?

- Да-да! Один мой знакомый должен организовать выставку, для которой у него совсем ничего нет. Ну, это ничего, мы придумаем что-нибудь современное и интерактивное, можем наклепать QR-кодов, включить в название экспозиции слова "музей будущего" и "виртуальный тур", но выставка древних икон совсем без древних икон всё-таки будет смотреться несколько бледно.

- О, безусловно, Оленька! - всплеснул руками профессор, - это будет просто безбожно. Совершенно случайно у меня сейчас дома лежит икона кисти одного из учеников Андрея Рублёва... К сожалению, она не подписана, но, полагаю, имени его учителя будет достаточно. Кроме того, недавно мне подарили копию Феофана Грека, современную, но очень качественную.

- Ух ты... то есть первая икона - это оригинал?

- Безусловно, Оленька, безусловно! Пятнадцатый век как он есть. Допили? Тогда идёмте, покажу.

Оля вскочила, но профессор вдруг поднял палец:

- Но погодите, у меня есть одно условие, - его лицо сделалось таким, какое могло бы быть у кота, который точно вычислил, где сметана, и когда хозяйки не будет рядом.

- Какое? - внутренняя бухгалтер Зинаида напряглась в ожидании вопроса о материальном вознаграждении.

- Вы позволите мне написать текст экскурсии для вашей выставки, когда она будет готова и хотя бы раз её провести? - выпалил он, и от восторга у него даже слегка сорвался голос на последнем слове.

- О, вы даже не представляете, какая это будет честь для нашей выставки! - рассмеялась Оля с облегчением, и профессор повлёк её в темные недра своей квартиры.

Стены длинного коридора были увешаны старинными гравюрами, под ногами скрипел столетний паркет, и пахло пылью. От этого всего у Оли всегда возникало здесь ощущение, что она находится не в центре Петербурга, а в каком-то старинном лесном поместье или даже в средневековом замке.

- Осторожнее, Оленька, я здесь слева недавно прибил полочку для павлина времён Марии Александровны, он очень хрупкий.

Оля резко дёрнулась вправо и - бах! - задела локтем что-то крупное и шаткое. В ужасе она развернулась как пантера в прыжке и каким-то немыслимым усилием удержала обеими руками то, что падало. Крупное и шаткое оказалось чучелом фазана на тонких ножках.

- Ох-ох-ох, - обернулся профессор, качая головой, - этого фазана князь Юсупов пристрелил, кажется, в тринадцатом году.

Оля порадовалась, что не уничтожила фазана, которого сохранил в веках какой-то безымянный таксидермист, хотя добить юсуповского фазана было бы, может, и почётно.

Они зашли в большую комнату, заставленную шкафами, стеллажами, скульптурами и ещё бог знает чем. Где-то за стеллажами имелось окно, но из-за тяжёлых штор едва ли в комнате было светлее, чем в коридоре. Профессор нырнул куда-то в узкое пространство между полками, и Оля стала протискиваться за ним. В процессе она задела узенькую этажерку, которая со стороны выглядела как часть стеллажа, но оказалась отдельной, ни к чему не прикреплённой сущностью. На этот раз реакция подвела Олю, или может не хватило пространства для манёвра, и этажерка рухнула на пол вместе со всем содержимым. Оля не успела разобраться в масштабах трагедии, но звуков разбивающегося стекла или фарфора как будто не раздалось.

Профессор обернулся и, схватившись за сердце вскрикнул:

- Эль Греко!

- Что?! - Оля тоже схватилась за сердце, - там была картина Эль Греко?

- Нет-нет, только книга о нём, но очень старая, дореволюционная... Ах, вот она, - профессор придирчиво осмотрел потрёпанный томик, открыл и наскоро пролистал, - всё в порядке, Оленька. Мне давно нужно было навести здесь порядок, не переживайте, вы ни в чём не виноваты. Позвольте-ка... - он ловко взял Олю под локоток и отвёл к самому входу в комнату. - Подождите вот тут, дитя моё.

Оля кивнула, а профессор на несколько минут исчез в глубине комнаты, а потом гордо вынес оттуда коробку, в которой обнаружились две иконы в пупырчатой плёночке.

После они вернулись в кухню, где Оля пыталась убедить профессора оформить хотя бы расписку о том, что иконы принадлежат ему, и переданы ей под ответственность ("Это же пятнадцатый век!"), а профессор убеждал Олю, что полностью ей доверяет ("Вы же мой ангел, Оленька!") и обидится, если она будет настаивать. Победа осталась за профессором, а Оля вышла на улицу с ощущением, что несёт в сумке награбленное золото.

Профессор Драгомышский, оставшись один, задумчиво гладил фазана. В голове у него уже складывалось начало экскурсии.

***

Архив Сени напоминал последствия взрыва в лавке букиниста. Если кто-то и мог составить конкуренцию дальней комнате профессора Драгомышского, то это был как минимум достойный соперник по бардаку.

Сеня этот бардак олицетворял, или даже скорее возглавлял. Его причёска отчетливо давала понять, что лег спать он непосредственно после мытья головы, а рубашка была частично заправлена в штаны, так что нельзя было понять изначальный замысел - её заправили, но она выбилась, или она была навыпуск, но потом руки хозяина машинально пытались затолкать её внутрь? Воротник рубашки, словно не решив, какая эпоха ему ближе, слева гордо стоял, как при Наполеоне, а справа скромно лежал, как у самого добропорядочного советского служащего.

"Такой красивый, небрежный шик", - прошептала в Оле внутренняя библиотекарь Леночка, но внутренняя бухгалтер Зинаида тут же начала ворчать, что если уж и создавать пару, то в ней хотя бы один должен уметь гладить рубашки и наводить порядок на столах. Не говоря о том, чтобы расчищать пространство вокруг них.

- Вот! - Оля торжественно протянула Сене коробку.

- Боже, что это? - его глаза округлялись всё больше, по мере того, как он распаковывал содержимое. - Это настоящее? Это мне? Мне это снится? Оля - ты джинн!

Сенины круглые глаза выглядели совершенно влюблёнными, но Оля не могла разобрать, это относится к джинну, к исполнившемуся желанию, или и вовсе к собственной только что спасённой заднице.

- С меня обед, и даже не спорь, - объявил Сеня.

Оля и не думала спорить. "С паршивой овцы..." - бурчал её внутренний прапорщик Валера, а вот внутренняя библиотекарь Леночка зачем-то включила режим романтического волнения, который Оля так ненавидела, но не умела отключать.

- Я тут подобрал фотки, - продолжал Сеня, размахивая какими-то картонками, - есть из реставрационных мастерских, есть с утраченными иконами, думаю, их нужно будет распечатать покрупнее, сделать к ним подписи подлиннее, и полдела сделано.

- Звучит классно, помощь будет нужна? - это у Оли вырвалось автоматически, и она тут же мысленно дала себе подзатыльник.

- Нет-нет, ты уже сделала для выставки больше, чем весь музей, который её по идее организует!

- А с интерактивом разобрался?

- Да, нашёл контакты одного парня, художника. Мне сказали, что он всякое такое делает на заказ. Я тебе потом покажу, что у него получится, если тебе интересно.

- Окей, договорились. Кстати, - Оля вспомнила о поставленном ей условии, - один мой знакомый профессор искусствовед готов разработать экскурсию по выставке. И даже скорее хочет это сделать, чем просто готов. Даже скорее сделает в любом случае, хотим мы того или нет.

- Ничего себе... Что за профессор?

- Который одолжил иконы.

- О... то есть мало того, что он сделал нам такое большое добро, он хочет сдобрить это добро ещё более добрым добром? Нет, мне всё-таки это снится.

- Он специфический человек, и он гений. В своём роде. Не факт, что его экскурсия подойдёт, например, тебе или другому сотруднику музея. Его экскурсии ложатся исключительно на его харизму.

- Ну, что ж... пускай пишет, а там видно будет.

Обедать пошли в уличное кафе по соседству, благо в центре их было полно. Пока выбирали еду, Оля пыталась настраиваться на исключительно деловой лад, хотя одновременно выбирать и настраиваться было трудно - она вообще могла делать только одно дело за раз. Ну два, если считать процесс дыхания.

В плане выбора блюда вожжи взяла в уверенные руки внутренняя бухгалтер Зинаида и заказала суп. Потом вспомнила, что платит Сеня и присовокупила салат. "С мясом", - попросил прапорщик Валера.

- Солянку и тёплый салат с говядиной, - проговорила вслух Оля.

- Мне то же самое, - оживился Сеня.

- Что будете пить? - спросил официант.

Оля замешкалась, глядя на Сеню, но он только покачал головой. "Значит сегодня без пива," - загрустил прапорщик.

- Слушай, а не знаешь, где можно раздобыть новгородских грамот, несколько штучек? - вернулся Сеня к профессиональной теме.

- Полагаю, в Новгороде? - Оля подняла бровь. - А что, ты хочешь их тоже добавить в выставку?

- Ну, да. Это, конечно, не иконы, но Древняя Русь как-никак. Атмосферно. И к ним можно приложить много текста - и древнерусский, и перевод. Займёт место.

- Ну, разве что в грамотах будет речь об иконах. Иначе это как-то совсем не в тему.

- Думаешь? Их же можно будет как-нибудь хитро связать?

Оля пожала плечами и подумала, что ей в сущности всё равно, что там будет в итоге у Сени на выставке. Она вдруг осознала, что действительно нужна ему вместе с этим обедом только как поставщик знаний и прочих полезных штук. Вот, например, как узкий специалист, который сейчас придумает, как изящно связать берестяные грамоты и иконы. И достанет эти берестяные грамоты. И Оля отчетливо понимала, что она могла бы - и достать, и связать. И что так уже бывало в её жизни, и что больше ей это не интересно - платить услугами за драгоценные минуты общения с объектом. И сразу почувствовала, что эти осознания пришли к ней вовремя, потому что Сеня объектом стать не успел, иначе бы было уже поздно. Всё это пронеслось у неё в голове за считаные доли секунды. Прапорщик Валера облегчённо выдохнул. "Но за обед пускай всё-таки платит", - проворчала бухгалтер Зинаида.

Тем временем внутри Сени разыгрывалась своя драма. Сумасшедший учёный сидел, выпучив глаза на Олю, всё ещё поражённый иконами, которые ей удалось достать так быстро ("Я два месяца не мог уговорить уборщицу вытирать пыль в архиве, а тут человек достал две иконы за сутки!")

Маленькая внутренняя Сенина девочка тоже смотрела на Олю с обожанием - спасительница, практически мать! Ей хотелось обнять Олю изо всех сил, и чтобы она не уходила, потому что без неё, пока выставка не готова, ещё было страшновато. Но и просить об этом было тоже страшновато.

Внутренний гусар, задумчиво крутя ус, соглашался с учёным в том, что эта дама уж больно умна, ой, не про нашу душу, Сеня, не про нашу. Это если её звать на чай и смотреть фильм, то фильм действительно придётся смотреть, и он будет документальный, в четырёх частях.

Обед прошёл довольно кисло: Оля спешила закончить, вяло поддерживая связанные с работой темы, а Сеня просто ел, чесал языком и не слишком рефлексировал. Доев, Оля отказалась от десерта, дождалась, когда Сеня расплатится, попрощалась и устремилась в противоположную от Сениного направления сторону.

***

Ценный специалист, хороший друг, интересный собеседник - эти эпитеты сопутствовали Оле всю её жизнь. И от этого, честно говоря, уже тошнило. Она зашагала быстрее, как будто пытаясь убежать от постигшего её очередного разочарования. "Да и пошли они, эти мужики, нам что, плохо без них?" - хором пели у неё в мозгу Валера с Зинаидой, но Леночка никак не хотела отключать режим романтики, только перевела его в слезливый. "Это ему уборку делать, еду готовить надо было бы, - увещевала Зинаида, - и неизвестно, что у него с жильём. К нам в квартиру-студию его тащить что ли, в Мурино?"

Вдруг перед Олиным внутренним взором возник другой образ, этот образ был лыс, элегантен и вкусно пах. Профессор Драгомышский ведь моментально помог ей, отдал под честное слово ценнейшие иконы. И кофе с кардамоном угощал. И вообще.

Она даже замедлила шаг.

А что если?..

Кажется, для написания текста экскурсии, как было обещано профессору, Оле определенно придётся снова войти с ним в контакт. В самое ближайшее время. Оля почувствовала за спиной крылья и понеслась на них домой, отдыхать и высыпаться. Отпуск закончился. Завтра на работу.

***

Тем временем Сеня сидел в своем архиве, уставившись в экран компьютера, где открыто было сразу пять окон:

1. Письмо в Новгородский музей (отправлено)

2. Статья про иконопись XV века (не дочитана)

3. Онлайн-меню пиццерии (корзина пуста)

4. Сообщение Оле: "Привет! Спасибо ещё раз..." (не дописано)

5. Запрос в поисковике: "Куда позвать на свидание умную девушку?"

Маленькая девочка внутри Сени пыталась разреветься, чувствуя себя покинутой сразу после того, как ей впервые за долгое захотелось прильнуть к чьему-то крепкому (и умному) плечу.

Гусар наблюдал за этим скептически, понимая, что мало кому нужен такой вот практически двухметровый Сеня, вдруг решивший прильнуть. Но Оля не выглядела как женщина, готовая прильнуть сама. Так что кто его знает.

Домой Сеня ушёл в тот день поздно.

Я отвёл взгляд в сторону, пытаясь найти компромисс, но от такой речи, меня будто выбило из себя.

-Да, обещаю.

Сказав эти слова я не то что бы дал обещание, скорее наоборот, я сказал их наобум, в надежде, что после услышанного, он станет более уверенным или что-то типо того.

На самом же деле врядли я хоть когда-нибудь смог бы пустить в него пулю.

Итак, мы начали подниматься по лестнице. По виду Васе, будто действительно стало немного лучше. Хотя может он просто не хочет, что бы за него беспокоились? Мы прошли более половины пути без приключений.

-Стойте.

-Что такое?

-Когда я шёл к вам, то оставлял здесь лестницу, чтобы перебраться на следующую крышу. Что-то тут не так.

-Ну, может просто упала или ветром сдуло?

-Нет, я специально клал лестницу так, что бы та осталась на месте.

-Харе спорить бестолку, я её вижу. Ща достану - сказал Вася, на удивление ловко спрыгивая с крыши - Вы пока меня прикройте.

-Тише - сказал Дмитрий.

Не успели мы опомниться, как увидели, что он уже почти притащил лестницу к зданию. Поставив её, Вася начал взбираться на крышу.

-Мне кажется или снизу кто-то есть? - настороженно сказал я.

Дмитрий с опаской посмотрел на Васю, как вдруг, пробив стену, в его ногу вцепилась, чья-то рука. Я пытался удержать Васю, но сила того существа была слишком велика. Всё это время Дмитрий целился в монстра. Высрелив, он попал прямо в его когтистую руку. В ту же секунду существо швырнуло Васю в стену с такой силой, что осколки от выбитого им стекла вонзились в его кожу. Стоя, на готове, мы ожидали появления этого монстра, пока наш товарищ внизу лежал, истекая кровью. Как бы он не упрашивал, но спуститься к нему будет просто самоубийством. В конце концов Вася нашёл в себе силы на то, чтобы встать. Облокотившись о стену он медленными шажками пошёл к центру улицы, пытаясь отвести чудовище подальше от нас. Но стоило ему пройти пару метров, как существо издало пробирающий до мурашек толи рык толи хохот. Выйдя из ранее проделанной в стене дыры перед нами предстало невероятно изуродованное человеческое тело со звероподобными чертами. На его пальцах были длинные когти, а его руки покрывала толи шерсть толи чешуя. Его телосложение было достаточно худощавым и сгорбленным, но тем не менее от него веяло какой-то необъяснимой мощью. Голова существа была раскроена в области глаза вросшей железной пластиной. По всему телу виднелись плесневые наросты вперемешку с осколками.

-Вы, это всё вы, твари - зарычало существо - если бы не ты я бы уже давно бы от сюда выбрался.

-Что ты несёшь? - сказал Вася, откашливаясь кровью.

Голос существа был столь пронзительным и глубоким, что услышав его мы впали в оцепенение. Это ощущение отличалось от того, что я ощущал при виде других плесневых, до этого я чувствовал, что могу дать им хоть какой-то отпор. Сейчас же я ощущал себя добычей, которую вот-вот разорвут на части.

-Тебя есть какое-нибудь оружие? - спросил я, заикаясь от страха.

-Нет - на удивление спокойно ответил Дмитрий.

Дрожащими руками я схватил своё ружьё и направил на монстра, собираясь потратить последний патрон, но вдруг Дмитрий положил руку на ствол оружия, опуская его вниз.

-Хорошенько подумай, если ты выстрелишь, то сюда сбегутся другие плесневые, тогда мы врядли доберёмся до лаборатории.

-Н-но...

В голове была каша, я не знал, что же мне делать, а монстр тем временем практически вплотную приблизился к Васе. Мной овладела паника, ужас и прочие давящие эмоции. Вдруг, Дмитрий схватил меня за руку.

-Надо идти, пока Вася отвлекает его, мы можем проникнуть в лабораторию без особых проблем.

Меня начало тошнить от ужаса. Казалось, что здравый смысл полностью покинул мою голову... хотя что уж там, любой смысл. Сейчас я был не в этом мире. Под истошные крики, Дмитрий вёл меня всё ближе к церкви.

Вдруг, пред нами раздался грохот, сквозь пелену на глазах я увидел кровавые ошмётки и берцовую кость.

Последнее, что я помню - крик Васи.

-БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ... ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛ... ОБЕЩАААЛ...

Не знаю, как мы добрались, но вернулся в сознание я уже внутри церкви.

Отпуск Оля не брала уже лет семь. Может, восемь. Если не считать поездку на неделю к маме, во время которой она всё равно работала, удалённо. Кроме того, она тогда с мамой ругалась, так что можно считать, что работала даже сверхурочно. После этого подобных поездок Оля из чувства самосохранения не предпринимала. Маме, очевидно, хотелось дождаться от Оли рассказов о планах на свадьбу и внуков, а все остальные жанры она воспринимала в саркастические штыки. Оля же рассудила, что вот когда у неё история в мамином вкусе появится, тогда она в следующий раз и приедет. Раз маме неинтересно слушать про работу, Оля не вправе её такими рассказами мучить. А других у неё на данном этапе жизни нет. В конце концов, если маме было настолько важно заполучить внуков, ей стоило в своё время родить ещё пару-тройку их потенциальных родителей, для подстраховки.

В связи с тем, что отпуска в жизни Оли не было настолько давно, она не очень себе представляла, как это делается. Технически было ещё понятно - сообщить всем, кто как-то касается Оли по работе, что с такого-то по такое число она будет вне зоны доступа. А вот что вне этой зоны делать самой Оле, было непонятно.

Из опыта нескольких дней на больничном она точно знала, что "ничего" ей не подходит. Уже на второй день ничегонеделания, если не к концу первого, Оле становилось плохо. Отдыха Оля не чувствовала, она чувствовала маету. Начинали приходить мысли, а мысли не о работе Олю пугали, они могли завести Олин ум в ощущение отсутствия смысла как в собственной жизни так и во всём мироздании, а в таком состоянии, даже если оно отчасти справедливо, ничего толкового не сделаешь, и смысл не придумаешь.

В общем, если за первые полдня ещё можно было добраться до того, что давным-давно планировалось - например, разобрать зимнюю обувь и выкинуть старые бумаги - то дальше нужен был план. Оля решила взять отпуск на неделю и составить себе список дел на каждый день, а может, и на каждый час. Более того, она решила, что целых три из семи дней она проведёт не дома. Это, конечно, расходы, и вообще стресс, но Оля слышала, что смена обстановки помогает. Чему именно помогает, она не помнила, но была уверена, что слышала об этом методе отдыха как о сугубо положительном.

На следующий же день Оля определила даты и предупредила всех учеников и работодателей о скором недолгом отсутствии. В связи с тем, что подобного с ней давным-давно не случалось, никто не счел возможным возражать. Скорее, за неё даже удивлённо обрадовались.

Следующие несколько дней всё свободное время Оля тратила на составление плана. Начало отпуска решено было потратить на уборку в квартире. На самом деле, уборку Оля ненавидела ещё больше, чем спа-процедуры или медитацию, но святые отцы голосами пабликов вконтакте утверждали, что чтобы навести порядок в жизни, нужно навести порядок дома. И, как знать, может быть, Олина неустроенность кроется именно в том, что пыль под кроватью собирается отмечать пятилетний юбилей.

Второй день должен был быть посвящен прогулке, посещению какого-нибудь музея, а вечером - концерта. С третьего по пятый - поездка в санаторий на берег Финского залива. На шестой и седьмой дни уже ничего не придумывалось, но Оля решила, что идеи придут к ней, как только она начнёт старательно отдыхать. Чтобы заглушить тревогу - она касалась как последних двух дней, так и всего отпуска в целом - Оля отдала вожжи внутреннему Валере, достала из холодильника баночку пива и предалась сладостному саморазрушению.

День первый

Оля проснулась, как и полагается в первый день отпуска, около шести утра. Чуть позже - примерно в шесть двадцать пять - она оставила последнюю надежду доспать и пошла ставить чайник.

День начинался как обычно, за исключением того, что идти никуда было не нужно, и вообще ничего не нужно было делать - для других. Для себя Оля выпила стандартную чашку кофе, и тут же вторую - уже с печеньем (вторая чашка кофе в обычные дни отстояла от первой на час, два или даже больше).

Внутренняя отличница и библиотекарь Леночка частенько пыталась лепетать что-то про гастрит, который неминуемо возникнет от такого питания, но до сегодняшнего дня никто её не слушал. Однако на этот раз у Оли нашлось свободное время и пространство для того, чтобы обдумать эту мысль, и ей сразу же стало грустно: столько лет она питалась неизвестно как. Внутренний Валера тут же рявкнул, что "и не нужен нам этот отпуск, если мы собираемся грустить". Оля с ним согласилась, но семена размышлений были уже брошены в потерявшую бдительность почву.

После второго кофе Оля, не умываясь и не почистив зубы (наконец-то можно себе это позволить, потому что никто её не увидит!), принялась за уборку. Она сняла с дивана постельное бельё, которое служило уже месяца три без выходных и отгулов, сложила сам диван и уставилась на сантиметровый слой пыли, который частично взметнулся от движения воздуха. Захотелось всё бросить и пойти на работу.

Собрав волю в кулак, Оля отнесла бельё в стиральную машину, запустила программу и пошла искать тряпку для пола. Тряпки для пола дома не оказалось.

Тогда Оля сделала себе третью чашку кофе и решила, что пока машина стирает, процесс как бы всё равно идёт, а значит она, Оля, может посидеть. Чашку Оля поставила на стол точно в след предыдущей: раз идёт уборка, надо быть аккуратней. За кофе вспомнились свидания последних недель. Если раньше Оле казалось, что стоит скачать приложение для знакомств, как кто-то сразу найдётся, то теперь она знала, что находятся легко только совершенно чужие, хотя и милые люди, а своего человека найти сложно, если не невозможно (будь это легко, Оле бы это уже, наверное, удалось, хоть раз за тридцать пять лет). Один в первый же день предложил "пойти к ней". Второй долго и нудно рассказывал, как плохо с ним обходятся женщины. Третий сразу стал признаваться в любви, и неискушённую Олю уберегло от продолжения знакомства только то, что он не понравился ей внешне. Четвертый оказался настолько эффективным менеджером, что два часа говорил о своих методиках продаж и о холодных звонках, пока Оля спасалась красным полусухим (на свиданиях внутреннему Валере было приказано сидеть тихо и не заикаться про пиво).

Чтобы не успеть прийти к выводу, что шансов нет, Оля подскочила, не допивая кофе, и, так и не умывшись, пошла в магазин за тряпкой. Заодно купила пиццу на обед и чипсы с пивом на вечер в качестве награды за уборку. Дома оказалось, что Оля как раз проголодалась, было решено съесть половину пиццы, но есть пиццу в выходной день без кино показалось пошлым и бескрылым, поэтому через полтора часа Оля обнаружила, что пиццы больше нет, на экране титры, а пыль всё так же лежит. Она хотела было налить себе ещё чашку кофе, но вдруг поняла, что если она сейчас же не примется за дело, день будет потерян впустую.

Оля принялась мыть пол, протирать пыль, заправила постель, отмыла ванну и туалет, и всё это в конце концов заняло у неё не так много времени, как она думала. Когда она закончила, было ещё светло (впрочем, в июньском Петербурге надо было очень постараться, чтобы закончить что-то, когда темно). К собственному удивлению Оля почувствовала удовлетворение - несмотря на то что во время уборки испытывала лишь ненависть.

Теперь она сидела на диване с чипсами и пивом и с удовольствием осматривала плоды своего труда. Правда, как только активная деятельность закончилась, внутренняя Леночка робко предположила, что, быть может, не стоит пить пиво прямо-таки в каждый день отпуска. От этой мысли, и от того, что Оля внутренне была с ней согласна, ей опять стало грустно.

Засыпая, Оля вспомнила, что не достала из стиральной машины бельё. Но сил подняться и сделать это у неё уже не было.

День второй

На этот раз Оле удалось доспать до восьми, и даже не хотелось вставать. После кофе с печеньем она развесила сушиться вчерашнее бельё, потом опять принялась с удовлетворением осматривать результаты вчерашней уборки и поймала себя на мысли, что очень хорошо, что в ближайшие дни она будет мало находиться дома - так у квартиры будет шанс сохранить чистоту подольше.

Второй день Оля условно назвала "свидание с собой" - такое она тоже встречала на просторах сети, и представляла шикарных девушек, которые наслаждаются собственным обществом - а потом их, таких довольных и счастливых, и совершенно никого не ищущих, обязательно замечает прекрасный принц, или даже король, и увозит в свой дворец.

Оля решила начать со второго завтрака на веранде где-нибудь в парке, потом посетить Русский Музей, пообедать в ресторане а вечером сходить в театр. При этом она выбрала относительно нарядное платье, и даже накрасилась. Она подозревала, что это "свидание с собой" будет у неё как первым, так и последним, поэтому раз в жизни решила постараться.

Завтрак на веранде прошёл отлично - Оля полностью посвятила себя кофе и пирожному, даже не отвлекаясь на телефон. Потом, правда, ещё около часа сидела уже в телефоне, но это было уже после кофе и пирожного.

А в Русском Музее случилось неожиданное - она попала на экскурсовода, которого знала несколько лет назад, и который, как она вдруг резко вспомнила, тогда ей немножко нравился - застенчивый, но увлечённый историк, чуть моложе неё. Они работали вместе на двух или трёх проектах, поэтому он поприветствовал её, когда увидел в числе посетителей. Ей хотелось сказать: "Привет, Сеня!", тем более, что в своем платье она чувствовала себя вправе это сделать, но Сеня уже отвернулся и повёл группу ко входу на экспозицию. Оле ничего не оставалось кроме как следовать за всеми.

Ничего нового Сеня Оле, как искусствоведу, конечно, не мог рассказать, но ей нравилась его манера изложения. Он видел все эти картины уже сто тысяч раз, но как будто каждый раз заново влюблялся в них, когда заходил в зал. Он описывал экспонаты с такой любовью, что Оля даже стала завидовать ему: он явно работал здесь именно потому, что ему всё это нравилось, а не как она - потому что кроме работы у неё ничего не было. Сеня рассказывал о жизнях художников и скульпторов так, как будто это напрямую касалось лично его, как будто он лишь вчера узнал всё это, и оно его бесконечно трогало.

В удобный момент Оля рассмотрела его руки - колец не было. "И, скорее всего, никогда не будет", - сказала себе она. Высокий худой кудрявый Сеня не принадлежал миру людей, казалось, если его коснется живой человек, например, Оля, он в ужасе отдернет руку и убежит. Может быть, Оля образца десятилетней давности после экскурсии бы подошла и позвала его на кофе, но нынешняя Оля помнила, что получается из таких поползновений (и "ничего" - это лучший вариант), поэтому закатала губу и пошла дальше обедать в гордом одиночестве. Оля даже не могла точно сказать, кого ей сложнее представить в браке - себя (из-за своего отчаяния) или Сеню (из-за его возвышенности). Единственной возможной супругой Сени она видела какую-нибудь нимфу с картины восемнадцатого века, бестелесную, молчаливую, холодную и совершенную. За обедом Оля испытывала лёгкую гордость за то, что научилась сдерживать свои порывы в таких случаях. Чтобы дать себе ещё больше поводов для гордости, Оля не стала заказывать пиво.

А вечером в театре - она выбрала балет - ей стало совсем хорошо. Она погрузилась в музыку, в мир образов, но, правда, если ещё утром они не имели бы никаких совпадений с реальными персонажами, то теперь то и дело у прекрасного принца проглядывало Сенино лицо. Оля не раз зарекалась от подобных фантазий, но почему-то дала себе волю. Всё равно ничего не получится.

День третий

После завтрака Оля села в электричку и поехала в Зеленогорск, где на ближайшие две ночи её ждал номер в санатории. В пути написал Александр, которому Оля никак не могла чётко сказать, что видеть его она больше не хочет. Намеков Александр не понимал. Фраза "Не могу" означала для него именно "Не могу", но никак не "Не хочу". Может быть, он даже слышал в этом "Очень хочу, но не могу! Продолжай накидывать варианты!"

Пока Оля формулировала очередной отказ, электричка заехала в зону отсутствия интернета, и ответ так и не был отправлен. Наверное, мама бы прибила Олю за такое расточительное отношение к кавалерам. Да и сама Оля ещё пару встреч назад полагала, что сможет хотя бы просто по-дружески проводить время с Александром. Но быстро оказалось, что в присутствии Александра ей физически плохо, а когда он обнимает её на прощание, и вовсе тошно. Нет, лучше сорок кошек. Или хотя бы одна. Но маме этого не понять.

Заселившись в санаторий, Оля переоделась в пляжное платье и сразу пошла гулять по берегу залива. Она себе это заранее представляла - как она будет брести по берегу, наедине с морем, и наслаждаться. Наедине, правда, не очень получилось, потому что были и другие отдыхающие, но всё равно оказалось очень приятно не видеть вокруг себя каменные джунгли, которые напоминали обо всех проблемах Олиной жизни. Море ни о чем не напоминало, оно просто существовало, и Оля вдруг почувствовала, что тоже просто существует. Не работает, не ест, не пьёт, не читает, а существует в этом огромном мире. Чувство было странным, но приятным.

Вечером в номере Оля листала соцсети и увидела, что Сеня выставил какой-то грустный статус про одиночество. Нет, не глупый и не девчачий, это была цитата какого-то крутого писателя, мужчины. Оля удивилась, неужели Сеня способен чувствовать то же, что и земные существа? Неужели когда он приходит из музея домой, он тоже начинает думать, и эти мысли навевают на него тоску? Не успев поразмыслить, Оля лайкнула Сенин статус. И тут же бросила телефон в кресло, подальше от себя, испугавшись собственной смелости и безрассудства. За все годы, что Сеня значился в друзьях у Оли, они не обменялись ровно никакими знаками внимания, а теперь вдруг такая атака с Олиной стороны.

День четвёртый

Оля встала и, не глядя в сторону кресла, где валялся телефон, оделась. Телефон прожигал ей затылок, когда она выходила из номера, чтобы отправиться на завтрак. Давали кофе, кашу и бутерброды, всё очень санаторное, но Оля не привыкла придираться к еде, когда эту еду готовила не она.

- Вы знаете, - без предисловий обратилась к ней пожилая женщина из-за соседнего столика, - оказывается, отвар банановой кожуры очень помогает здоровью!
- Да? - вежливо отозвалась Оля, ещё не до конца сознавая опасность.
- Да-да! Хожу в туалет как по часам, поясница не болит, говорят, на банановой кожуре можно жить сто двадцать лет. А то и сто тридцать.
- Угу.
- Вы знаете, я же всю жизнь мучилась от аллергии... - Оля к своему ужасу увидела, что дама берёт свою тарелку и поднимается, чтобы пересесть к ней за столик, - на пыльцу аллергия была, на кошек, на апельсины, на клубнику. А теперь пью банановую кожуру - и апельсины ем, и клубнику, и кошку целую, и ничего!
- Как здорово! - Оля, не доев кашу, встала. - Приятного аппетита! - И побежала к выходу из столовой так, чтобы у дамы не было шанса ни крикнуть ей ничего вдогонку, ни, тем более, преследовать.

В номере посреди кресла валялся и манил телефон. Оля решила, что помучила себя достаточно и осторожно взяла его в руки. С первого же взгляда внутри что-то ёкнуло, и это не было результатом завтрака - вверху экрана светилось уведомление о сообщении от Сени. Как сапёр, Оля осторожно развернула его, чтобы оно не отметилось как прочитанное:

"Привет! А что убежала вчера так быстро? Я хотел..."

Дальше не открывалось.

Впрочем, того, что Оля увидела, было достаточно, чтобы снова бросить телефон в кресло вознести хвалу богам. Что бы там ни было написано дальше, это уже стало самым романтичным событием в Олиной жизни за последние десять лет. Тот, кто ей нравился, написал ей. И неважно, что там дальше. Оля даже не хотела пока знать, что там дальше. Ей хотелось пожить немножко с этим ощущением, дать себе побыть Олей-которой-написал-симпатичный-парень. Дать себе побыть Олей-которая-может-себе-позволить-хотя-бы-надежду. Она вышла из номера, так и оставив телефон в кресле.

В парке было людно, но сейчас в Оле это не вызывало привычного раздражения. Все люди выглядели симпатичными, и даже с той утренней женщиной теперь Оля, как ей казалось, нашла бы в себе силы поддержать разговор (впрочем, это, судя по всему, было эмоциональным преувеличением, потому что когда на одной из дорожек парка Оля заприметила эту женщину, а может быть, кого-то похожего, она тут же свернула на боковую аллею).

Хватило Олю почти на целый час прогулки. Она вернулась в номер и с замирающим сердцем открыла сообщение:

"Привет! А что убежала вчера так быстро? Я хотел с тобой чайку выпить, поболтать. Как дела вообще?"

Сердце стало замирать ещё сильнее, и вся Оля тоже замерла. За её не слишком уже короткую жизнь ещё не случалось такого, чтобы предложения подобного вида исходили от кого-то, кто её интересовал. Оля не знала, как себя вести в таких случаях. Она знала, как отказываться, тут с плеча умел рубить внутренний Валера (если человек не нравится) или как навязываться, за это отвечала внутренний бухгалтер и бой-баба Зинаида (если человек нравится), но как себя адекватно вести, если кто-то нравится и что-то предлагает, инструкции в неё вшито не было. Внутренней библиотекарше Леночке высказываться обычно не давали, а следовало бы.

Оля из прошлого уже, наверное, собирала бы вещи и ехала бы назад в Петербург - под руководством Зинаиды. Приехала бы к Сениному дому и сказала бы: "Ой, а я как раз тут случайно мимо шла." Ага. С чемоданом. Прогуливалась. Всегда так делаю.

Оля нынешняя степенно села в кресло и отправила сообщение: "Привет! Правда? А я тоже об этом думала, но не хотела тебя отвлекать".

Сообщение Сеня сразу не прочитал. Видимо, работал. Оля изо всех сделала вид, что её жизнь продолжается точно так же, как и раньше, сходила в душ и легла на кровать почитать новости в интернете. От приходящих уведомлений ускорялся пульс, но то в основном была реклама. Оля давно привыкла, что пишут ей только по работе, либо из банка, либо от МЧС. Но оказалось, что эта привычка разлетается вдребезги за секунду. Снова хотелось того, на чем давным-давно был поставлен крест.

***

А Сеня, тем временем, действительно работал. Он вёл экскурсию и страдал. Страдал он потому, что ему поручили организовать временную выставку, посвящённую византийской иконе, а византийских икон не предоставили. И вообще не объяснили, чего от него ждут. Но думать об этом не было никакой возможности, потому что экскурсии ему поставили одну за другой, без перерыва, и эти экскурсии неистово жрали время, ценное время, остававшееся до открытия выставки.

А внутри Сени, надо сказать, тоже не было безлюдно. И в данный конкретный момент главную роль в Сене играла пятилетняя девочка-плакса Юленька. Юленька не хотела работать, не хотела делать выставку, не хотела вести экскурсии. Она хотела мороженое, и чтобы ничего не надо было делать. Возможно, играть в компьютер.

Поэтому Сеня и написал Оле. Он знал Олю как ответственного работника, знающего всё о византийской иконе, а также о древнерусской и любой другой. Вопрос состоял только в том, изольётся ли свет Олиной компетентности на несчастного потерянного Сеню. Поэтому Сеня решил зайти издалека. Начать с чая.

Кроме того, плакса Юленька у Сени активизировалась только в моменты стресса, как сейчас, а так в нём жил и процветал гусар Денис, который нашептывал Сене что-то вроде "не догоню, так хоть согреюсь". В том плане, что выставка выставкой, а если выгорит с чаем, то, глядишь, потом выгорит и с вином, а там и... в этом месте гусар лихо закручивал ус и вздыхал. Гусар считал, что Сеня с его внешними данными и интеллектом достоин большего, чем то, что имел. А имел он в анамнезе два вялотекущих романа, и в финале обоих Сене было практически одинаковыми формулировками предложено остаться друзьями. На это Сеня каждый раз соглашался, вопреки предостережениям гусара Дениса, и о чем каждый раз жалел. Уж лучше заканчивать раз и навсегда.

В Оле Сеня изначально видел друга, товарища и брата, но изголодавшийся гусар упрямо предлагал рассмотреть её всё-таки получше. После экскурсий он спросил Олю, когда она свободна, узнал, что уже завтра вечером, и назначил встречу в кафе.

День пятый

Оля не спала всю ночь.

Она понимала, что делает себе же хуже, но никак не могла совладать со своим дурацким организмом, который считал, что попал в опасность, а значит спать нельзя. При этом день обещал быть энергозатратным: после обеда домой, а на ужин встреча с Сеней. То есть ей нужно было доехать, привести себя в порядок - а это уже непросто, и мотнуться до Адмиралтейской, где была назначена встреча. После бессонной ночи никакой тональник не закрасит круги под глазами, но организму на это было наплевать. "Ты же сам эволюционно должен хотеть размножаться, - увещевала свой организм Оля. - Это твоя единственная, блин, цель! И ты делаешь всё, чтобы этого не произошло".

Вместо организма ей отвечал внутренний прапорщик Валера, который, как всегда, заранее переживал, что если с кем-нибудь связаться, а потом ещё и не дай бог начать жить вместе, то не получится дальше разбрасывать носки и спать по полгода на одном постельном белье. Оля обещала Валере, что вернётся к рассмотрению этих вопросов как только с Сеней ничего не получится, и эти вопросы как раз будут кстати, в качестве положительных моментов одиночества.

Пару часов сна под утро организм Оле всё-таки подарил, а вместе с ними и какую-то странную болезненную бодрость. Она сходила на завтрак, погуляла, потом пообедала и, дождавшись электричку, уехала в Петербург.

***

Оля шла по Невскому и волновалась. На ней были джинсы и футболка, потому что она помнила, как некомфортно чувствовала себя в платье на прошлых свиданиях. Свидания - ждало ли её одно из них? Она была совсем не уверена. И одновременно она была уверена, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Именно поэтому она доехала только до метро Площадь Восстания и прошла пешком почти весь Невский Проспект. Так она физически ощущала, как каждым шагом сама приближает себя в пространстве к этому новому.

Последние метры дались особенно тяжело. Она заглядывала в витрины, пытаясь затормозить время, но ничего не получалось. Она опаздывала уже на десять минут, и останавливаться было уже поздно. Наконец, она повернула за угол, и сразу увидела что-то большое, что склонилось над ней и поцеловало в щеку. Когда оно чуть-чуть отошло, Оля увидела смущенное лицо Сени, которое говорило ей: "Привет!" Он тут же взял её под руку и повел в кофейню, которую, видимо, заранее запланировал. Оля тут же перестала волноваться, увидев, что он ведёт себя ещё более странно, чем она.

Сидя с кофе и тортиками, они рассказали друг другу, чем жили последние годы - в профессиональном плане, в основном, потом обсудили погоду, Олин санаторий и последний отпуск Сени, который оказался археологической экспедицией. Тут Оля заинтересовалась, а в Сене расцвело третье внутреннее Я - слегка сумасшедший профессор Виталий. Если Виталий начинал говорить о древностях, его было не остановить. И, надо сказать, Олина внутренняя библиотекарь Леночка оказалась очень этому рада, и ничуть не хотела его останавливать. Поэтому когда Сеня, плавно перейдя с темы, рассказал о своей беде, связанной с грядущей выставкой, Леночка восхищенно вздохнула и не заподозрила никакого подвоха. А когда сквозь Сенино лицо вдруг показалась пятилетняя плакса Юленька, которая на грани истерики описала весь масштаб трагедии, в Оле расправила могучие плечи бой-баба бухгалтер Зинаида, плаксу Юленьку мысленно приголубила и сказала, что со всем разберётся.

***

Засыпала Оля счастливая. И на этот раз организм действительно позволил ей поспать.