Армия 2022 (Авиашоу)
Рассеивание
Продала однажды страна Россия стране Бразилии военные вертолеты. В небольшой бразильский городок перевезли “Русланом” эти вертушки, заслали туда отечественную гарантийную бригаду и начали пытаться начинать эксплуатацию этих вертолетов.
Эксплуатировали бразильцы эти вертолеты так себе. Пилоты их летали на уровне курсантов-второгодников летного училища, обслуживали те борта еще хуже. Но как-то процесс шел. Через год-другой вспомнили, что это всё-таки военные вертолеты. Значит, надо попробовать из них хоть раз стрельнуть. К тому же в тот момент Россия поставила им много-много ящиков с НАР (неуправляемая авиационная ракета). Старые добрые С-8.
Пришли бразильцы к русской бригаде и говорят — мы летим на полигон и будем там стрелять. Но русских с собой не берем, потому что полигон наш — штука жутко секретная.
Русские переглянулись меж собой — и на их волнах телепатической связи в тот момент отчетливо транслировалось слово “дебилы”. Бразильцы еле-еле научились по коробочке летать к тому времени и до сих пор имели проблемы с поворотами — потому как они так и не освоили пока термин “крен”. Но, хозяин-барин — это ваши вертолеты, это ваши ракеты, это ваш полигон. Так что удачи, и да пребудет с вами Сила.
Русские остались. Бразильцы улетели. Где-то на своем секретном полигоне попробовали стрельнуть — и с негодованием осознали, что это не похоже на компьютерную игру. Оказалось, что с “Plug’n’Play” у вертолетов хреново и вообще не мешало бы сперва научиться тому, что пытаются сделать. Начались звонки. Русская бригада изображала из себя телефонную техподдержку, пытаясь по невнятным описаниям понять, что бразилы делают не так. Тот еще квест был.
Через пару недель бразильцы вернулись с полигона. Сходу вывалили на нас все свои проблемы. Мол, вертолеты — дрянь, ракеты — дрянь, сами бразильцы — молодцы. Потому как стрелять они научились, но ни одна ракета в цель не попала. И промах там был каждый раз на дохрена метров. Раза в 3-5 больше суммы максимальной погрешности вертолета и рассеивания самих НАР.
— А сколько пусков сделали?
— Мы на полигон брали с собой 300 ракет.
— Понятно. А пусков-то сколько было?
— Так все 300 и пустили.
Твою же… В России на стрельбах после промаха пятого уже бы крепко задумались. После 15-20 промахов там бы уже на полигоне все представители производителей сидели и им местные уши на кулак наматывали — чтобы думали быстрее и лучше. А в Бразилии — 300 ракет в пустоту ухайдакать и нормально. Служба идет, в званиях растут. А виновата русская техника.
И чтобы подчеркнуть вину русской стороны, бразильские военные через пару дней выкатывают рекламацию — на все эти 300 НАР. Мол, ракеты были плохие, так что теперь будьте добры за свой счет поставить нам 300 ракет хороших.
Русским сразу становится не смешно. Потому что это бабло. Не самое большое бабло, по сравнению с контрактом, но за чей счет банкет? Гарантийщики на месте скидывают всё в Россию — ребята, это не наш уровень. А про то, что бразильцы наглые, ленивые и необязательные, мы вас предупреждали не один десяток раз. Начальники в России рассматривают эти бумаги и седеют.
РосОборон пытается свалить всё на завод-изготовитель вертолетов. Завод посылает их лесом — техника надежная, ей просто надо уметь пользоваться. А вот кому вы ее продали — это уже ваше дело. Изготовитель ракет вообще весь в белом — эти ракеты хрен знает сколько десятилетий делаются и таких проблем с ними не бывало.
Затем была долгая переписка между странами. Ни к чему она ни привела, потому как каждая сторона твердо стояла на своем. Бразильцы хотели халявы, русские не хотели выкидывать бабло в никуда.
В Бразилию потянулся ручеек начальников — пытаться на месте уболтать аборигенов. Не-а. Сошлись на том, что бразильцам на халяву устроят мастер-класс. Приехали туда русские пилоты. Вместе со спецами из гарантийной бригады их перебросили на этот секретный полигон. Хоспадя, что там секретного — координаты любыми гуглокартами бьются — несколько зданий, стоянка и взлетка. Посреди необъятной сельвы. Да расчищенный кусок джунглей с наваленными на землю покрышками, которые играют роль мишени. Хорошо покрышкам — рабочий день недолог, на пенсию рано и каждый день живешь в ожидании ярких впечатлений.
Подготовили борта русской бригадой. Отстрелялись русским экипажем. Положили все ракеты точно по мишеням. Даже лучше, чем по заявленному в паспортах рассеиванию. Продемонстрировали бразилам результаты. Бразильцы согласно покивали головой.
А затем бразильцы выкатили бумагу — мол, стрельбы прошли хорошо, потому что ракеты были хорошие. А вот те 300 ракет были плохие, потому бразильцы и попасть не могли. Так что, уважаемый продавец (то бишь Россия), будьте добры нам 300 НАР отслюнявить.
И затем на каждых переговорах бразильцы припоминали за эти ракеты. Будьте любезны прислать, а то мы у вас ничего покупать больше не будем. Русские переговорщики как-то замыливали эту тему. Годами.
А затем президентом Бразилии стала Дилма Русеф, которая к армии относилась плохо (диссидентствовала против военной диктатуры еще в 70-х, за что тогда и в тюрьме отсидела) и бюджеты ей резала большими кусками. Аргумент “а то мы у вас ничего покупать не будем” стал не актуален — они у нас и так ни хрена не покупали.
Затем выяснили, что Дилма слишком уж большими кусками бюджеты резала и с поста президента она слетела. Торгово-армейские дела между странами снова стали налаживаться. И вот интересно, бразильцы до сих пор при случае трясут бумагами про эти 300 НАР или уже забылось?
Для себя эту историю я в памяти отложил, как наглядную иллюстрацию тезиса про дикарей и ту несчастную технику, что иногда попадает им в руки.
Сборник историй о буднях авиаремонтника в Латинской Америке живет на AuthorToday по этому адресу.
Фролов Игорь. Утешение борттехника
Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи":
Утешение борттехника
После отпуска "афганцев" начались попытки растащить их группу по частям. Приходили разнарядки - послать на замену одного человека в Кундуз, двоих в Кандагар, одного в Мазари-Шариф... Однажды инженер эскадрильи сказал борттехнику Ишбулатову:
- Сдавай борт, пойдешь по замене в Газни.
Борттехник Ишбулатов начал процедуру сдачи. Он бегал по стоянке, клеймил недостающий инструмент, заполнял формуляры. Когда все было закончено, пришел, как это часто бывает в армии, отбой. Борттехник Ишбулатов снова принял свой борт. Через несколько дней инженер сказал ему:
- Сдавай борт, пойдешь по замене в Джелалабад.
Борттехник Ишбулатов снова забегал по стоянке. Глядя на его медленный бег, борттехник Ф. мрачно недоумевал, зачем отрывать Видаса от подготовленной группы, когда можно послать такого одиночку, как лейтенант Ф., объяснив его неподготовленность нехваткой людей и спешкой.
Но перед второй сдачей борттехник Ишбулатов еще успел принять участие в плановых полетах. В программу входил быстрый спуск с 4000 метров, который применялся в Афганистане для сведения к минимуму риска быть пораженным ПЗРК при заходе на посадку. Вертолет падает со скоростью 20 метров в секунду, кружась по спирали, как сухой лист.
Вот в этом падении первый кандидат на войну борттехник Ишбулатов неожиданно замычал, схватился за голову, обтянутую шлемофоном, застучал по плечу командира, замахал ему, - стой, стой!
На земле он скажет, что ему в мозг воткнули ножик. Его тут же послали в Благовещенск на ВЛК, там поместили в барокамеру и быстро спустили с шести тысяч.
- Вот сюда как будто раскаленные спицы воткнули, - говорил потом лейтенант Ишбулатов, втыкая себе в брови свои твердые ногти.
У борттехника Ишбулатова нашли искривление носовой перегородки. Его гайморовым пазухам был противопоказан такой быстрый перепад давления, и лейтенанта списали на землю.
Борттехник Ф. воспрял духом. Искривление носовой перегородки было у него со школы после удара клюшкой по переносице. Если бы он был сейчас в этой группе, его постигла бы участь лейтенанта Ишбулатов, который не только не пошел на войну, но и дослуживать будет на земле. Теперь борттехник Ф. понял милосердие провидения, в тот март наславшее наславшее тот снег на перевалы.
- Не печалься, - сказал он, обнимая за плечи лейтенанта Ишбулатова - Вместе перезимуем...
Шапошник и судьба
Когда лейтенанта Ишбулатова списали на землю, идти по замене в Джелалабад выпало старшему лейтенанту Шапошнику. Как опытный борттехник он быстро сдал борт и меховые вещи, заполнил "бегунок" и оставшееся до убытия время делал покупки. Это была его вторая ходка в Афган, и, собираясь, он учил молодых борттехников (даю очищенный от любимой присказки монолог):
- Первым делом берите курево, даже если не курите. Там поначалу зарплату не дадут, а на рубли в тамошнем чипке ничего не купишь - только на чеки Внешпочылторга. Кстати, здесь, в Союзе они идут один к трем. Так вот, курить будет нечего, если с собой не возьмете, а те, кто не курит, сразу наварятся, продавая тем, кто курит, в долг. Берите подешевле, без фильтра - "Астру", "Приму"... Купите здесь несколько чайников, просто металлических чайников, они там в дуканах идут нарасхват - в обмен на чайник можно взять "Монтану". Это вам на первое время. Потом, как начнете получать зарплату, будете покупать в своей "чекушке" конфеты, печенье, и менять их на афошки, и на них уже покупать джинсы, батники, кроссовки, часы с калькуляторами и мелодиями, сервизы с музыкой, магнитофоны, чай индийский крупнолистовой... Гандоны и ногтегрызки в дуканах не покупайте. Как товар сдали, берите парочку на бакшиш, подарок, то есть.
- Зачем нам это надо? - недоуменно сказал борттехник Мухаметшин - Мы не мешочники какие-нибудь...
- Ну да, я забыл, - усмехнулся Шапошник, - Вы воины-интернационалисты, нахуй-блядь...
- Кстати, Коля, - сказал лейтенант Лосенков - А ты не забыл, что должен мне сто рублей?
- Толик, нахуй-блядь, - поморщился Шапошник, - я же тебе слово офицера дал! Завтра расчет получу, отдам, и еще бутылку сверху!..
На следующий день, когда борттехники были на своих бортах, кто-то, пробегая мимо борта ? 02, крикнул:
- Толик, там на ЦЗ Шапошник в Афган улетает!
Борттехник Лосенков, слетев с тарелки автомата перекоса, помчался на перехват должника. Он увидел взлетающий вертолет, постоял, глядя, как тот делает прощальный круг, махнул рукой и вернулся на стоянку.
- Ты ему зла не желай, - сказал борттехник Мухаметшин - Проклянешь, он погибнет, получится, что за какие-то сто рублей...
- Да не буду я его проклинать, вот еще, - сказал борттехник Лосенков - Пошел он нахуй, блядь...
На этом историю можно было бы и закончить - встречи Шапошника и лейтенанта Лосенкова больше не предвиделось. Конечно, военная судьба могла свести двух вертолетчиков - джелалабадского и шиндандского - где-нибудь в Кандагаре, - но она сделала точнее. Шапошник, дослужив с джелалабадцами до общей замены, вернулся в Мандагачи, потом побывал в Чернобыле, вернулся, получил очередное воинское звание "капитан", и, когда ему предложили снова в Афганистан - в Кабул по одиночной замене, - мужественный вертолетчик согласился. В Кабуле к моменту его прибытия замену уже нашли, и его направили в Шинданд. Там своего заменщика, как полагается, радушно встретил борттехник-двухгодичник, старший лейтенант Лосенков Оба радостно удивились встрече.
- От судьбы, нахуй-блядь, не уйдешь, - мудро заметил капитан и отдал борттехнику Лосенкову сто заработанных в Джелалабаде чеков.
Блиц борттехника
После командировки борттехник Ф. собрался в отпуск. Как раз всех его друзей, которым предстояло лететь в Афганистан, на две недели отправили в профилакторий под Хабаровском - в рамках все той же подготовки набраться сил и пройти курс самообороны без оружия. Пути расходились окончательно. Борттехник Ф. надеялся, что, когда он вернется из своего почти двухмесячного отпуска, "афганцы" будут, наконец, в Афганистане и перестанут маячить живым укором перед его глазами. Будет стоять глубокая осень, потом настанет зима, и все пойдет по плану, утвержденному весной. Он будет летать над белой землей, писать роман, играть в шахматы. Да, играть в шахматы, а не просто разбирать партии двух "К". На смену борттехнику Мухаметшину, с которым борттехник Ф. коротал вечера за доской, пришел борттехник нового призыва. Он был женат, поселился с женой в общежитии, и первым делом обошел соседние комнаты в поисках любителей шахмат. Увидев на столе у двухгодичников не только шахматную доску с фигурами, но и шахматные часы - белые, с черными кнопками и красными флажками, - он разволновался. Борттехник Ф. снисходительно-добродушно согласился сыграть партейку. Привыкший всегда выигрывать, фигуры двигал быстро, думал рассеянно, и уже в дебюте попал в трудное положение. Спохватился, начал думать, боролся изобретательно, и все же проиграл. Потом он проиграл еще две партии, потом выиграл одну и одну с трудом свел вничью.
Новый борттехник оказался перворазрядником, а то и кандидатом в мастера спорта (автор уже не помнит, склоняясь ко второму, потому что перворазряднику проигрывать все же несолидно), и все книги, вставшие у него в комнате на полке, были шахматными. Борттехник Ф. вдруг осознал, что его знание нескольких дебютов по пять ходов в каждом, в данном случае равно полному незнанию. Он проигрывал один к пяти каждый день, и единственное отдохновение находил в пяти- или одноминутном блице, где борттехник - тут счет был обратный. Но теперь он знал, что зима дана ему еще и для полной победы над кандидатом в мастера спорта по шахматам.
В отпуске он говорил друзьям, что в Афган не идет, потому что отправляют в Чернобыль. В ответ на уговоры отказаться во что бы то ни стало, пожимал плечами. У лейтенанта ВВС было много денег, он поил друзей водкой, возил их на такси, покупал девушкам большие букеты красных роз. Однажды вечером он увидел в программе "Время" репортаж Михаила Лещинского, в котором мельком показали строй вновь прибывших вертолетчиков. Кадр был секундный, но отпускник успел узнать лицо борттехника: Мухаметшин! Потом он начал думать, что мог обознаться, но сходство было слишком велико, чтобы сомневаться. "Теперь все..." - подумал борттехник Ф. с грустным облегчением.
Он вернулся в часть в середине ноября и, к своему разочарованию, увидел, что "афганцы" по-прежнему были в Магдагачи.
- Я вас скоро сам убью, - сказал он злобно.
- Успокойся, через неделю уходим, - сказал борттехник Мухаметшин.
Они сдавали свои борта. Наступали холода. Трава на стоянке была седой, земля - твердой как бетон. С хмурого неба медленно сыпал мерзлый туман, временами превращаясь в снег. Борттехник Ф. делал перевод своей машины на зимние, менее вязкие масла. Он бродил по пустынной стоянке то с ведром, то со стремянкой, напевая под нос: "осень, ты на грусть мою похожа, осень, вместе будем до зимы...", разжигал в патронном цинке керосин, бросив в него кусок ветоши, - греть руки, когда они замерзнут, - расконтривал, откручивал, заливал, закручивал, законтривал... И когда он, стоя на стремянке, заправлял маслом шарниры хвостового винта, мимо сквозил как всегда стремительный инженер эскадрильи. Он пробежал, остановился, вернулся, посмотрел поверх очков на борттехника, словно что-то вспоминая, и сказал:
- Ты фото на паспорт сдал?
- Какой паспорт? - удивился борттехник.
- Дурака выключи! Служебный, какой еще! Ты же в отпуске был, когда все "афганцы" сдали, а завтра последний день! Хули телишься-то?
Борттехник стоял, боясь сказать слово, чтобы не спугнуть. Но сказал:
- Завтра сдам...
- Борт Чакиру передавай! - убегая, крикнул инженер.
Борттехник пальцами вкрутил пробки шарниров ХВ, спустился по стремянке и помчался фотографироваться. Китель он пошить так и не успел, пришлось взять у лейтенанта Мухаметшина Дело было к вечеру, фотоателье в поселке уже закрылось, но это не могло остановить борттехника Ф. Он понял, что там, наверху, решили дать ему шанс, - инженер, судя по очумелому виду, не понимал, что говорил. Да и он ли вообще говорил его устами?
У борттехника Ф. был фотоаппарат ФЭД-5, бачок для проявки пленки и отцовский увеличитель УПА. На фоне простыни, при свете электрической лампочки, за неимением вспышки используя большую выдержку и не шевелясь, чтобы не смазать, в кителе, который сидел на плечах, как бурка Чапая, борттехник Ф. отснялся на всю пленку, проявил ее, просушил, и уже ночью отпечатал фотографии - темный, опухший лик меж погон, приподнявшихся, как крылья настороженного орла.
Утром он отнес шесть карточек с уголком в строевой отдел и осторожно вышел, тихо прикрыв за собой дверь, чтобы там не опомнились и не крикнули в спину - погоди-ка, тебя же нет в списках!
Несколько дней он ждал отбоя на каждом построении. Лишь когда получил на руки синий заграничный паспорт со своей самопальной фотографией, когда сдал свой борт ? 22 старшему лейтенанту Чакиру, а зимний шлемофон и унты, упакованные в мешок, - на вещевой склад, когда, наконец, им сообщили, что завтра они убывают в Возжаевку, а оттуда - в Узбекистан, - только тогда борттехник Ф. успокоился. Вечером он сыграл несколько партий с кандидатом в мастера, две проиграл, поставил часы на блиц, выиграл две и встал.
- Ну, - сказал он, - спасибо за игру, но мне пора.
- Да поиграйте еще, - предложила радушная жена кандидата.
- Ребята завтра в Афган! - сказал муж с суровой скорбью. - Им не до игр сейчас...
Поздним вечером к ним из верхнего городка пришли лейтенанты Ишбулатов и Саеткулов Они были не по-хорошему оживлены, и принесли с собой бутылку самогона.
- Мы пить не будем! - решительно пресек лейтенант Мухаметшин, который укладывал сумку, и никак не мог втиснуть шахматные часы.
- Эх, - сказал лейтенант Саеткулов, снимая фуражку и садясь на кровать. - Если бы не мое зрение...
- А у меня нос... - сказал лейтенант Ишбулатов и постучал себя двумя пальцами по лбу.
- Да ну вас, - сказал борттехник Ф. - Все нормально, каждому свое...
Гости попросили стаканы, выпили вдвоем, чокнувшись и пожелав, чтобы количество посадок равнялось количеству взлетов.
- Не завидую я вам, - сказал на прощанье лейтенант Ишбулатов - Говорят, там появились ракеты, от которых не уйдешь. Стрингеры...
- "Стингеры", Видас, - сказал лейтенант Мухаметшин - Ничего, уйдем как-нибудь потихоньку...
Борттехник Ф. смотрел в окно, как они уходят. На улице было темно и моросило. Асфальт у КПП искрился под фонарем.
Утром, перед вылетом в Возжаевку, построились на мокром аэродроме. Вертолеты стояли в тумане. А вечером, когда улетали из Возжаевки, повалил густой снег.
Осень кончилась.
Фролов Игорь. Лето в Белогорске
Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи":
Лето в Белогорске
В июле борттехник Ф. и его верный борт оказались в курортном по амурским понятиям городке Белогорск. Сборная дивизии по парашютному спорту тренировалась перед чемпионатом округа. Пилотировал вертолет высокий, тяжелый, чернобровый, немногословный, похожий то на Мастрояни, то на полковника Брежнева капитан Коваль. Правым у него был лейтенант Исхаков - тоже чернобровый и молчаливый, но монгольского кроя и калибром поменьше. Исхаков был по здоровью переведен из истребителей в вертолетчики. За два месяца Коваль ввел лейтенанта в строй и взял в командировку на правой чашке - штурманом.
Работали двумя бортами - второй был из Среднебелой. Поэтому работы у 22-го было вполовину, - летали то с утра, то с обеда. Жили в КЭЧевской гостинице, рядом были офицерская столовая, Дом офицеров с вечерним кино и с библиотекой, в которой борттехнику Ф. разрешили брать книги.
Несмотря на укороченный рабочий день и командировочную свободу, капитан Коваль не давал лейтенантам бездельничать. В свободное от прыжков время он уводил борт на край аэродрома и тренировал лейтенантов. Исхаков брал управление и начинал вертолетные гаммы - выполнял висение, крутил машину медленным волчком, двигал ручку вперед и вел борт над густой, бегущей зелеными волнами травой. Командир сидел расслабленно, едва касаясь ручки управления и шаг-газа, ноги на педалях просто следовали за движениями ног штурмана.
- Спокойнее, - говорил командир. - Мягче, нежнее... На себя... Отпусти чуток... Средним ухом слушай... Горизонт держи!.. Смотри на вариометр...
Лейтенант был весь мокрый от напряжения, пот вытекал из-под шлемофона и, преодолевая густые брови, заливал ему глаза. Конечности лейтенанта истребительной авиации пока не обрели нужную вертолетчику твердость и слаженность действий. Машину мотало по всем степеням свободы, которые в особо размашистых случаях ограничивала рука командира.
- Ладно, - говорил Коваль через полчаса болтанки, - отдохнем трохи. Управление взял...
Он поднимал машину выше, делал круг, словно давая вертолету подышать и размять его измученное лейтенантскими упражнениями тело, ставил на три точки и сбрасывал газ. Перекуривали. Борттехник выходил, осматривал борт, входил, и два лейтенанта менялись местами.
В самом начале командировки Коваль сказал борттехнику Ф.:
- Ты времени не теряй, давай-ка тоже тебя поднатаскаем на взлет-посадку. Если в Афган загремите, а к этому идет, то там пригодится. Сможешь, в случае чего, борт на точку привести, заложником не будешь. Бывало, левого и правого одной пулей из строя выводило, - обидно же бортовому гибнуть от неумения ручками двигать...
Сначала Коваль заставил его просто сидеть в правой чашке на стоянке, тренировать согласованность рук и ног.
- Стань руконогом, - говорил командир. - Плавно берешь шаг, одновременно парируешь вращение вертолета педалями, и одновременно ручкой управления плавно вперед, если в разгон, или в сторону ветра, если боковой... Не думать при этом, все на автомате, - и глаза тоже, не вцепляйся ими а приборы, или, наоборот, во внешние ориентиры...
Борттехник добросовестно тренировался, но когда впервые он взял ручку управления ревущего вертолета, его охватил ужас, несмотря на то, что первое время Коваль полностью дублировал, а борттехник просто водил руками и ногами за движущимися ручками и педалями. Он почувствовал, как малое движение шаг-газа вверх отзывается во всей машине могучим порывом. Через неделю занятий борттехник, хоть и со страховкой командира, хоть и рывками, мотая хвостовой балкой и валя в крен, мог поднимать машину, висеть и садиться.
После начала этих упражнений борттехник Ф. стал обращаться с машиной как с живой. Однажды он обратил внимание, что, сняв стремянку, не бросает ее на пол кабины, а кладет аккуратно и почти бесшумно, словно боится причинить машине боль. Закрыв и опечатав дверь, он гладил ее и шептал: "Спасибо, девочка". И девочка становилась все послушнее. Борттехник верил - не столько его руки так быстро обретают властную твердость, сколько сама машина ухе не вредничает и не взбрыкивает, когда он берет управление, - она откликается на его движения так, словно не замечает мандража неопытного пилота, смягчая его рывки. И благодарный борттехник влюблялся в нее все сильнее.
Ему нравилось это жаркое лето. Небо, как море, прогрелось до самых своих темных глубин. Когда они поднимались на четыре тысячи, вверху, в густом фиолете были видны звезды. А внизу - синее, голубое, зеленое тепло, в которое, выходя за дверь, ныряли небесные пловцы. Раскинув руки-ноги, они парили в затяжном, трепеща клапанами на костюмах, соединяясь в кольца и звезды, разлетаясь и снова сходясь. Борттехник не закрывал дверь за выпускающим, - он вытягивал из-под скамейки угол лопастного чехла, ложился на него грудью, цепляясь ногой за дюралевую опору той же скамейки, и лежал так, свесив голову в небо и, прикрывшись локтем от напора воздуха, смотрел, как черными точками исчезают в белых кучевых облаках парашютисты. Снижаясь, вертолет проходил через одно из них, и облако оказывалось вовсе не горой взбитых сливок, какой казалось сверху, - обыкновенный густой туман, сырость, холодной испариной проступающая на лавках и стенках вертолета, резкий запах озона, - вот все, что было внутри.
А когда они выпадали из облака, под ними уже была расстелена карта города. Река лежала на ней петлями - сверкающий чешуей, темно-синий с прозеленью змей, проглотивший несколько островков. На одном из них, вон том, возле палочки моста, экипаж облюбовал себе местечко у зарослей тальника. За лето река совсем обмелела, и на свой островок они переходили вброд. Купались в мелкой горячей воде, забредая вверх по течению и сплавляясь до острова, лежа на спине и притормаживая пятками о дно. Стирали свои комбинезоны, набрасывали их на кусты тальника. Жарились на солнце, обвалянные в мелком песке, как в сухарях, иногда сползая в воду ленивыми тюленями.
А вечерами после ужина, когда командир, лежа на койке, неспешно насыщал теорией внимательный мозг штурмана, борттехник убывал в увольнительную на ночь. Он шел в длинный бревенчатый барак, в котором дверцы печек выходили в общий коридор. Ее звали Люба, она была медсестрой в аэродромной санчасти, но когда-то, по ее словам, пела вечерами в ресторане. Они пили вино, она ставила на проигрыватель пластинку то Джо Дассена, то Джеймсв Ласта, и они танцевали. Ее короткие желтые волосы пахли южной ночью. Она все время удивлялась, что он хорошо двигается, а он удивлялся, что она этому удивляется. Однажды она взяла его ладонь и долго смотрела, разглаживая ее пальцами, прижимая к столу. Вдруг на его линию сердца капнула ее слеза и стекла по линии судьбы.
- Что? - спросил он. - Я паду смертью храбрых?
- Нет, - сказала она, шмыгнув носом. - У тебя будет много женщин...
- Куда уж нам, - сказал он недоверчиво.
Ночью, когда ей было хорошо, она так скрипела зубами, и крик ее был так мучителен, что он поначалу пугался и спрашивал. Потом привык, и когда она блаженно прижималась к нему, гладил ее плечо и шептал на ухо "спасибо".
Он уходил рано утром. Говорил "не вставай", целовал, прокрадывался на цыпочках до двери мимо маленькой комнаты, тихо надевал ботинки, оборачивался... И его всегда кидало в жар стыда. В открытой двери маленькой комнаты он встречал взгляд девочки в короткой ночной рубашке. Она сидела на кровати, свесив босые ноги, чертила пальцами по полу и, слегка наклонив голову к голому плечику, внимательно смотрела на гостя. Он неловко кланялся и уходил.
Борттехник шел по рассветному городку и думал, как это вообще понимать, и что думает о них девочка, когда за стенкой кричит ее мать. И почему утром дверь в ее комнату всегда открыта, если они закрывают ее, когда она засыпает?
Он приходил к завтраку и ел с аппетитом, в отличие от только что пробудившихся командира и штурмана.
- Опять будешь носом клевать в полете? - спрашивал командир, глядя с улыбкой, как он мечет вилкой.
...Загрузив парашютистов, набирали высоту. С каждым витком спирали утренняя земля становилась все круглее, солнце на взлете нежное и неяркое - все жарче. Борттехник закрывал глаза, и кино продолжалось с крайнего кадра, - ему показывали бледные коленки, щиколотки и пальцы, чертящие по полу...
- Мы на боевом, любовник! - будил его толчок и голос командира. - Работаем!
Борттехник открывал глаза. Он был на самой вершине лета.
Обед в Сковородино
Был февраль. Шли большие учения. Борт № 22 на целый день отдали в распоряжение человека в штанах с красными лампасами. Возили генерала. С утра летали с ним и его полковниками по амурским гарнизонам, к обеду прилетели в Сковородино. Там, на укромных железных путях, у замерзшего озерца, под присмотром танка стоял железнодорожный командный пункт. В этом недлинном составе у генерала был свой вагон, в который и пригласили экипаж вертолета - отобедать.
Столик для летчиков накрыли у самого входа, генерал же со свитой принимал пищу в глубине своего вагона, за перегородкой.
- Коньячок накатывают, - потянул опытным носом командир экипажа капитан Божко.
- Ну и ладно, - сказал штурман лейтенант Шевченко. - А мы вечером нажремся, да, Фрол?
- Я вам нажрусь, - погрозил кулаком командир. - Учения вот кончатся...
Он хотел сказать еще что-то, но тут к ним подошла официантка.
Под знаком официантки проходит вся жизнь военного авиатора. Красивая женщина и вкусная еда, ну или просто женщина и просто еда - все, что нужно летчику кроме неба (само собой, когда семья далека). Конечно, официантки бывают разные, но не забывайте - сейчас к ним подошла генеральская официантка! Она была сама нежность и мудрость, она была тонка и светла, она пахла свежестью, и в то же время от нее веяло теплом и обещанием неги, а голос ее был голосом богини, влюбленной в этих трех смертных героев. Точнее - в двух, потому что в те мгновения, когда она, стоя подле, спрашивала, что желают товарищи офицеры - хотят ли они уху, грибной суп, эскалоп, кисель брусничный? - борттехник Ф. почувствовал себя не человеком, а псом, которого посадили за стол из жалости или по ошибке. Он вдруг увидел свои руки на белой скатерти - в царапинах от проволоки-контровки, красные и опухшие от купаний в ледяном керосине, с въевшимися в морщинки и трещинки маслом и копотью, - при том что у командира и штурмана руки были белые и мягкие, как булочки, очень человеческие руки. Он убрал свои под стол, на колени, словно они были когтистыми грязными лапами. Но запах керосина, который щедро источал его комбинезон и который вдруг стал невыносимо резок, словно животное от страха вспотело керосином, - этот запах нельзя было спрятать под стол. И когда она обратилась к грязному псу - что желает он? - пес промямлил, что будет то же, что и товарищ капитан...
А когда она принесла поднос и расставляла тарелки, то наклонялась к каждому из них так, словно наливала им благодати, переполняющей ее грудь. И так близко была эта покоящаяся в глубоком вырезе грудь, что у сидящих непроизвольно открывались рты навстречу ей...
Борттехник Ф. так и не запомнил, что он ел. Отобедав, члены экипажа долго не могли уйти от стола. Что-то перебирали в портфелях, перекладывали из кармана в карман ключи, смотрели на часы, хмурясь и качая головами.
Но она больше не вышла к ним.
Курили на улице в ожидании высоких пассажиров.
- Когда я прилетаю из командировки, - говорил командир, блаженно выдыхая дым, - жена первым делом наполняет ванну. Она кладет меня туда, притапливает слегка, и смотрит - если мое хозяйство всплывает, значит, я ей изменил. Пустой прилетел, то есть. Но сегодня прилечу с полными баками...
- А я, - сказал штурман, - обязательно до генерала дослужусь. И такой же поезд заведу...
"А я, - подумал борттехник, - сегодня ночью, глядя на родинку на ее груди..."
Вдруг полетел снег, мягкий и свежий как ее волосы.
Магдагачи, декабрь 1985 года.
Борттехники Т. (Вильдан Ташбулатов) и Ф. возле поверженного двигателя с 22-го борта:
Авиашоу Армия 2022, Авиакластер, Кубинка, МО
Русские витязи, Стрижи, Як-130, Ми-28Н
Так как 17 числа свободного посещения не было, то бомжевали у забора, поэтому фоточки не айс.
В субботу и воскресенье (20-21 августа) вход свободный и бесплатный!
Летная программа тут! https://avia.rusarmyexpo.ru/flying_prog
Як-130
Ми-28Н
Русские Витязи
Стрижи
Симулятор бесконечной войны
Энтузиасты запустили сервер Enigma's Cold War на базе Digital Combat Simulator. Как и на других подобных серверах, бои идут непрерывно, и вклад каждого пилота, кто имел возможность зайти в катку, имеет значение для исхода войны. Только перезагрузка сервера может эти бои приостановить. Благо, в игре дохрена игроков из всех часовых поясов, они обеспечивают высокий онлайн и насыщенность PvP-боёв. Кто-то может вылетать тогда, когда большинство игроков спит, и спокойно крабить наземку, кто-то, наоборот, заходит поиграть на пике, чтобы повыделывать кренделя с вражьими игроками.