Концерт Иосифа Кобзона в Чернобыле
Предлагаю вашему вниманию запись концерта Иосифа Кобзона, который выступил в городском Доме культуры в Чернобыле вскоре после аварии. На сцене с Иосифом Давыдовичем - эстрадный ансамбль "Время" под управлением Алексея Евсюкова. В запись включены видеоинтервью семей, пострадавших в результате катастрофы.
Ведущая - диктор украинского телевидения Татьяна Цимбал.
Главная редакция музыкальных программ, 1986 г. Источник: канал на YouTube «Советское телевидение. Гостелерадиофонд России»
В списках не значился (драма, рассказ по мотивам) Часть 2 финал
Автор Волченко П.Н.
Ссылка на первую часть
А потом, после всех этих обследований, взяли и выкинули его из палатки, со справкой на руках. Кузьмич пошел с ней вдоль лагеря, тщась в ночной темноте разглядеть хоть что-то на листочке. Не видно ни черта.
Впереди зашумел кто-то, вздохнул.
- Эй, друг, - позвал Кузьмич, - есть чем посветить?
Вместо ответа послышался перестук спичек в коробке, с шипением вспыхнула сера. Кузьмич поднес к спичке листок, прочитал:
«Облучен, к дальнейшей работе не пригоден. Направление на дополнительное обследование».
Ниже число и подпись - здоровая такая закорючка с кривым хвостиком.
- Это что? – не понял Кузьмич.
- А это всё, дед, домой тебе надо, лечиться.
- А отпустят?
- Отпустят, с такой справкой точно отпустят! Лечись, отец.
- Сам ты, отец, - отмахнулся Кузьмич, и пошел по темноте искать свою палатку.
Утром за ним никто не пришел, не было ни Абаганяна, ни провожатого – Кузьмич проснулся в пустой палатке, Витя уже ушел на работу.
Кузьмич опять пошел к медицинской палатке, остановился перед входом, покурил, снова посмотрел на справку, и только потом вошел во внутрь.
- Тут это, вчера, мне написали, - и показал справку.
Один из медиков, тащивших громоздкий прибор, оглянулся, вскинул брови:
- Вы почему еще здесь?
- Ну так, я же не знаю.
- Начальству справку показывали, - медик с явным облегчением положил прибор, уселся прямо на его гладкую поверхность,
- Какому?
- Ну кто у тебя там? В какой ты группе?
- Не знаю, меня с Чернобыля дернули, со смены.
- Тогда, - встал, опять за свой прибор ухватился, поднял с натугой, - тогда подожди, сейчас найду кого-нибудь.
И пошел, и пропал в мельтешении белых халатов, оборудования, разговоров и покриков. Кузьмич вздохнул, вышел из палатки, сел и закурил. То и дело по волосам оглаживал, на ладонь смотрел, на волоски, головой качал и снова затягивался.
Подъехал крытый грузовик, из него выглянул солдат:
- Отец, собрались уже?
- Что?
- Готовы?
- Не знаю.
В это время из палатки вышел полный седовласый мужчина:
- О, уже приехали! Ну и замечательно! – и, обращаясь к Кузьмичу, - Мужчина, не поможете погрузить.
- Да я, собственно, - и он потянулся за справкой в карман.
- Вот и спасибо, премного благодарен, – и он вновь пропал в палатке.
Кузьмич отбросил в сторону недокуренную сигарету, солдатик из кузова тоскливо проследил за окурком, встал и вошел в палатку. Дело нашлось сразу. Какие-то коробки, в чьем нутре тихо позвякивало стекло, блоки оборудования, и еще черт знает что. А тот, седовласый, что выходил из палатки носил документы. Толстые папки бумаг перевязанные бечевкой. Никому он их не доверял, никому не давал, никому прикоснуться не позволял. Кузьмич, когда в очередной раз вернулся от машины и было потянулся к такой вот стопке едва по рукам от седовласого не получил, правда тот сразу извинился, но взять ничего не разрешил.
Когда погрузка была закончена и в палатке осталось только несколько обрывков бумаги да стул со сломанной ножкой, Кузьмич все же догнал седовласого, выудил из кармана справку, и ткнув ею едва не в очки доктора, спросил:
- Куда мне с этим?
- К руководству.
- Я не местный, меня позавчера привезли.
- А к кому вы прикомандированы?
- Да я откуда знаю! – не выдержал Кузьмич, - Привезли и все!
- На каком объекте были?
- На вертолете над этим, - ткнул пальцем в сторону развороченного четвертого блока. Дым оттуда уже не валил, едва курилось непонятное марево. Засыпали там все свинцом с песком или еще чем. Кузьмич слышал про это от Вити, - Над вашим этим летал.
- Близко?
- В первый раз да.
- А сколько раз? – доктор обеспокоился.
- Два.
- Значит так, в машину, а там посмотрим.
И Кузьмич запрыгнул в набитый кузов грузовика, уселся на ящик рядом с солдатиком. Машина тронулась, солдатик, жестом, попросил сигаретку, Кузьмич дал, закурили. Грузовик катил по дороге неспешно, тяжело раскачиваясь, ухая, скрипели рессоры, позвякивали в ящиках склянки.
- Едем куда? – громко, перекрикивая шум, спросил Кузьмич.
- Новое расположение, - солдатика плохо было слышно, - пионерский лагерь «Сказочный».
- Далеко?
- Километров пятьдесят.
И оба замолчали. Дорога за грузовиком пылилась, и уже маленьким стал палаточным лагерь, а АЭС и не видно толком. Только черные точки вертолетов в небе вьются – груз сбрасывают в разлом.
Доехали не скоро. Кузьмич успел уже прикорнуть, ноги затекли. Грузовик остановился, и, от наступившей тишины, Кузьмич проснулся, глаза открыл.
Слышалось тарахтение машин, шум листвы, где-то далеко пели птицы. Лес.
Солдатика в машине не было.
Кузьмич встал, поморщился, затекшие ноги кололо, выглянул из кузова и открыл рот от удивления. Кругом, на ветвях, на сучках, около самих деревьев, на камнях, лежала одежда. Где брюки, где рубаха, а где и костюм аккуратно повешенный на вешалку болтался на ветке. Развешанная одежда легко колыхалась на ветру.
- Дурдом… - только и сказал Кузьмич.
Он выпрыгнул из кузова, посмотрел вперед, назад – на всю длину дороги выстроились грузовики, ждали. Кузьмич пошел вперед, то и дело дивясь на развешанную вокруг одежду. Ну куда это годиться: костюм, новенький, модный, подкладка блестит, а висит он себе бесхозно, рукавами колышет. Или вон, футболка с вышивкой. Кузьмич точно знал – тот еще дефицит! Сам купить хотел, понравилась она ему, а в очереди отстоял с утра и до вечера и все – кончился товар.
Впереди, рядом с выстроившимися грузовиками, показалась еще одна очередь – человеческая. Стояли люди будто в магазине: между собой переговаривались, кто-то посмеивался, некоторые, чуть в сторонке, курили.
Кузьмич подошел, спросил глупо, как порой бывало, когда в хвост очереди пристраивался:
- Что дают?
- Что надо то и дают, - хмыкнул последний стоящий, видимо шутка такая была тут частой, приелась.
- Да пояс то зачем? – раздался возмущенный голос из головы очереди, - Отцовский, кожаный!
- Не, все равно разденут, - подал голос один усатый мужичок в кепке, стоящий через два человека впереди.
- Разденут, - подтвердил стоящий рядом, кивнул.
Другие промолчали, а тот, которого Кузьмич спрашивал, вздохнул, с тоской посмотрел на наручные часы. Хорошие часы, командирские, с музыкой и самозаводные. Такие просто так не купишь: либо наградные, либо по большому блату достались – иначе никак.
- Жалко? – спросил Кузьмич.
- Ага, - грустно ответил мужик, - Памятные. Мне их с премией дали.
- Хорошие часы, - согласился Кузьмич.
- Ни разу не отставали, - зачем то добавил мужик, расстегнул ремешок и сунул часы в карман.
Тут же, словно по заказу, в ближней машине кто-то включил радио, и оттуда полился тоскливый, мудрый голос Бернеса: «Куда страшней, когда разлюбишь ты…».
На территорию «Сказочного» в зараженной одежде не пропускали. Это Кузьмичу в очереди сказали. А все те, кто тут сейчас стоял, были рабочие с АЭС. Оказывается станцию даже и не думали останавливать. Только четвертый блок реактора накрылся, а остальные то функционируют, и даже третий, находящийся под одной крышей с тем самым – четвертым, продолжает работать.
Рабочие жили не в палаточном городке, а в Припяти, потому у них не было проблем с переодеваниями, как у Кузьмича. После работы они возвращались домой, а с таким вот входом, через проверку, они еще не сталкивались.
Кузьмича в лагерь пропустили сразу. Проверяющий провел детектором рядом с одеждой – детектор пощелкивал, но вроде не уровне нормы, но вот когда провели им над рукой, над голой кожей, детектор зачастил. Проверяющий посмотрел на Кузьмича то ли с испугом, то ли с удивлением, но в сторону отошел – пропустил.
- Лазарет у вас где? – спросил Кузьмич у проверяющего.
- В центре, там увидишь, мимо не пройдешь.
- Хорошо.
Мимо и правда было сложно пройти. Кузьмич только удивился, когда увидел, сколько там народу около этого их медцентра носится. Пошел туда. Открыл дверь и тут же навалился на него шум: многие голоса, разговоры, топот ног, стуки, скрипы и еще какие-то непонятные звуки.
Кузьмич свернул к ближайшей двери, открыл, и едва не столкнулся с молоденькой, миленькой девчушкой в белом халате и толстенных очках.
- Ой, - вскрикнула девчушка, и отступила, - вы к кому.
- Вот у меня, - и Кузьмич, внезапно почувствовав дикую неловкость, протянул ей справку. Девчушка посмотрела на справку, закусила губу, поправила съехавшие очки.
- Вам наверное к Игорю Петровичу, он у нас по лучевой болезни, - и премило улыбнулась.
- По чему?
- Вы тут подождите, пожалуйста, я его сейчас найду, - она кивнула в сторону стула с вытертой, облезлой обивкой, и тут же ловко протиснулась мимо него и умчалась куда-то вперед по коридору, только стук каблучков слышно.
Кузьмич сел, посмотрел вновь на справку, плечами пожал:
- Какая еще такая болезнь? Черт! – под кожей на руке больно кольнуло, Кузьмич с остервенением почесал запястье, посмотрел на руку. Там, на запястье, проступила красная сыпь, а где чесал, ободралась кожа, выступила капелька крови. – Вот тебе и болезнь…
Кузьмич ждал. Вокруг сновали работники, разговаривали, на него поглядывали, а он глаза прятал. Ему было стыдно за сыпь на коже, за волосы его, лезущие. Только сейчас он подумал о том, что наверное выглядит страшно.
- Справочку можно? – вырвал его из раздумий усталый голос с хрипотцой.
- Да, вот, конечно, - Кузьмич торопливо протянул измятую справку очередному белохалатнику. Был он молод, наверное и тридцати нет еще, прическа длинноватая, в джинсах – этакий оболтус, вот только глаза усталые и голос осипший. Доктор взял справку, кивнул.
- Пройдемте.
- Куда?
- В лабораторию, - и он вышел.
Кузьмич пошел следом.
В лаборатории Кузьмича усадили на кушетку, взяли на анализ кровь, медсестра длинным каким-то невероятным шприцом ткнула его в основание шеи, было очень больно. Сказали ждать. Он ждал. Его кровь и то, что взяла сестра в тот шприц, разлили по колбочкам, капнули по стеклышкам, рассовали по установкам, под окуляры микроскопов. А после того, как отгудели установки, отсмотрели доктора в микроскопы, отщелкали какие-то аппараты, Игорь Петрович выписал еще одну справку, коротко чиркнул роспись и бухнул тяжелой круглой печатью по листку сверху.
- В семь автобус будет, - Игорь Петрович даже не смотрел в сторону Кузьмича, - сядете.
- Куда автобус?
- В Киев.
- А мне в Киев не надо, мне в Чернобыль.
- Чернобыль эвакуирован, езжайте в Киев.
Автобус пришел с опозданием. Старый скрипучий пазик. В автобус сел Кузьмич и еще трое: два солдата, молодых еще совсем, наверное только призванные, и одна женщина, грузная, полная, с потерянным взглядом.
Когда автобус тронулся, Кузьмич было попытался начать разговор, только вместо ответа женщина вдруг тихонько заплакала, достала из кармана платок и стала утирать глаза. Солдаты тоже были не разговорчивы.
Кузьмич чувствовал себя усталым и разбитым. Он улегся поперек двух сидений, подтянул под себя ноги, и уснул. Разбудили его ночью.
- Вставай, бать, приехали.
- Что? – Кузьмич не понял где он: темно вокруг, и тело болит, а еще чешется все.
- Приехали говорю, вставай.
- А, хорошо, - сразу вспомнился и автобус, и беготня эта с непонятной лучевой болезнью и все остальное. И водителя этого, который его сейчас будил, Кузьмич вспомнил, - Киев уже?
- Киев, Киев. Вылазь давай.
- Уже.
Кузьмич поднялся, прошел по скрипучему салону, вышел. Оказывается они были уже во дворе какой-то больницы. Там же, во дворе, стояли те двое солдат, а женщину, опять плачущую, доктор вел к корпусу больницы.
Было тихо.
Втроем они пошли вслед за доктором, в приемный покой. Их распределили по палатам. Выяснилось, что почти все больничное крыло отведено под тех, кто был там, на Чернобыльской АЭС.
С утра началось лечение, анализы, длинная череда процедур, уколов, таблетки на тумбочке, столовая по расписанию. Полгода день за днем. Сначала перестало чесаться тело, потом и проблема с волосами исчезла… вместе с волосами, даже ресниц не осталось.
Выписали. Дали пенсию по инвалидности: ничего тяжелее десяти килограмм поднимать не рекомендовали, прописали проходить обследование в онкологии каждые полгода. А еще, вместо двушки, бывшей у него в Чернобыле, выдали Кузьмичу ключ от комнаты в коммуналке.
Через три месяца половину пенсии сняли. Не было доказательств участия в ликвидации аварии. Нигде Кузьмич записан не был, а Никита Владимирович Козырев, тот самый начальник цеха, что лично отвозил Кузьмича в Припять, подумал, что лучше промолчать. Бумаг то не было, только личная просьба прозвучала.
Приоритет в очередях на обследование в онкологии пропал, доктора намекали, что если Кузьмич хочет по-скоренькому обследоваться, то это можно… Денег на «можно» у Кузьмича не было.
Через два года Тырданов Алексей Кузьмичев умер от рака поджелудочной железы. Вовремя не выявили, а когда узнали, было поздно…
P.S.
Статус ликвидатора аварии на Чернобыльской АЭС не был получен многими из тех, кто, в первые дни ликвидации, получил высокую дозу облучения.
Авария на Чернобыле. ( Видео длинное)
Общежитие и быт обслуживающего персонала ПТО и других отделов в закрытой зоне ! На видео также присутствует мой отец, Гриневич Игорь Степанович с его камрадами по службе и дружбе ! сам он Жил в Ленинграде, у него было 2-е детей и жена . К сожалению из-за халатности к своему здоровью ,он не прожил и до 43 лет и умер 1996 году (от рака головного мозга), на видео ему было 37 !Если кто-нибудь найдет на видео своих родственников или знакомых , дайте знать ! Основной интерес к загрузке этого видео - именно в этом ,чтобы унать о его соратниках по работе и их судьбах ! На достоверность всех аббревиатур - не претендую ! Можете поправлять , если что :) Инженер производственно-технического отдела Инженер по эксплуатации и ремонту радиотехнических средств Обслуживал Роботов -ликвидаторов аварии ! синий трактор на пульте управления - вроде как ,его личная разработка :)
Немного воспоминаний от ликвидаторов Чернобыля
Недавно умер еще один "чернобылец", ликвидатор той аварии, Александр Иванович Нагорный. Успел с ним поговорить немного, хотя разговаривать уже было сложно, говорил он с трудом и тихо. Полностью беседы с ликвидаторами аварии тут. Я приведу несколько выдержек, которые лично мне показались интересными.
Михаил Симахин:
- Работали на саркофаге, разбирали завалы, затем таскали туда графит. Приехали осенью. В ноябре уже пошла слякоть, туман, дождь. Вокруг яблоки здоровенные висели, а есть нельзя – радиация. Деревья вообще еще больше грунта впитывали радиацию. Жили мы за 30 км от станции, возили нас каждую смену туда. Взвод ездил на двух автобусах. Приезжаем, я получаю задачу от руководства УС-605, приступаем к работе. Обычно список уже был готов, что и кто будет делать. Распределяешь людей по группам, одни работают, другие их подменяют постепенно. Там надо за три минуты успеть взять что-то, пройти расстояние и выбросить. Прибежишь, схватил, убегай. Работать можно две-три минуты, максимум пять минут, иногда возникали заминки, кто-то из солдат что-то не понимал, приходилось показывать на своем примере. Радиацию рассчитывали дозиметристы, но все равно норму перерабатывали в разы.
Олег Шилибольский:
- На дворе был 1986 год, оставалось совсем немного времени до развала Союза, но каким же мощным был интернациональный порыв людей из всех республик! Приезжали из Узбекистана, Таджикистана, Казахстана – отовсюду. Их призывали с гражданской службы, поэтому мы называли таких ликвидаторов «партизанами». Все работали в едином порыве, уезжать никто не хотел, даже получая предельную норму облучения в 5 рентген, после которой людей отправляли обратно. Так они специально прятали дозиметры, чтобы продолжать работу. А у нас страдали от радиации в первую очередь те, кто курил. Не курить было очень важно – потому что ходили в маске, которая хоть и не идеально, но защищала от радиации. Чтобы покурить, надо было маску снять – вот тут люди и хватали эту гадость.
Евгений Бучма:
- Самое страшное было – собирать грязь вокруг реактора. Тогда ещё сифонило во все дыры, потом доделывали крышу и занимались дезактивацией машинного зала. Малую радиацию не собирал никто – она и сейчас лежит там.Первое впечатление по приезде на станцию – жутковато смотрелись таблички, на которых было написано «1000 рентген», «500 рентген» и так далее. Посмотришь – и аж съёживаешься. А проходит три дня, ты видишь, что тебя не бьёт током, не кусает – и начинает казаться, что всё в норме. Только дозиметристы говорят: получил свои 20 рентген – и всё, больше от тебя ничего не надо.
Радиационная обстановка в помещениях менялась быстро. Дозиметристы пройдут, проверят помещение, определяют, что ты можешь находиться там 20 минут. Потом ты меряешь своим прибором (а они были не у всех) – а там уже 100 или 200 рентген. Или в помещении у двери 50 рентген, а чуть дальше – 500. Значит, где-то образовалась дырка, через неё идёт прострел. Ориентироваться сложно.
А чем защищаться? Рукавицы, фартук, как в рентгенкабинете, который прикрывал только спереди до колен. Поэтому людей старались беречь. Допустим, говоришь, чтобы с утра завтра прислали 300 человек, днём – ещё 300, и то не всех сразу, а по очереди, чтобы они не ждали прямо у объекта и не хватали дозу. Сварочные работы проходили так: на каждого сварщика ставится пять человек, каждый бегом несёт детали, которые надо сварить, на небольшое расстояние, потом бросает на землю, подбегает следующий, несёт немного дальше, бросает – и так далее. Сварщики тоже не делают всю сварку, а меняются каждые две минуты. А если получил 25 рентген – всё. Считай, лучевая болезнь. Первым, чтобы набрать такую дозу, хватало суток, потом уже задерживались подольше. Кто получил 20 рентген, тех отправляли за зону, туда, где почище.
Некоторые говорят – что, мол, такое Чернобыль, ерунда. Не боевые же действия. И действительно – не боевые: на войне-то от снаряда можно спрятаться, а здесь от радиации – некуда. Самое страшное – люди знали, что идут туда, где может быть смертельный исход, сознательно выполняли долг, рискуя жизнью.
31 декабря я приехал домой, когда жена уже думала, что Новый год будем встречать в Киеве. Через полмесяца вышел на службу – и меня замучила слабость, при этом ещё невозможная потливость. В феврале прошёл медкомиссию – показала туберкулёз. Повезло, что я был ещё на службе: меня сразу отправили в госпиталь, где пролежал три месяца, потом провел два месяца в военном санатории в Алупке, в Крыму. Там начальник отделения полковник Кривошеин продлил мне пребывание на два месяца, потом с замначальника санатория договорился ещё на два месяца – и вышел в итоге здоровым.
Александр Яковлевич Торопов:
- Тяжёлое впечатление осталось от посещения Припяти. Там было управление механизации, мы искали клин-бабу, которая подвешивается на экскаватор, чтобы разбивать бетон. Несмотря на то, что весь город после эвакуации был обнесён колючей проволокой, магазины стояли разворованные. Во всём городе не прожужжала ни одна муха, ни один комар, ни одна птица не пискнула – животные ушли и улетели оттуда все. Зато хорошо росли ягоды. Были случаи – подходишь к солдатику-«сачку», который набрал себе пилотку вишни, и говоришь ему: «Что ты делаешь, она же грязная!» – «Да какая же она грязная, – отвечает, – смотрите: руки у меня чистые, пилотка тоже чистая!»А когда в конце сентября мы закрыли реактор – вернулись аисты.
Вообще непросто свыкнуться с мыслью, что опасность окружает везде. Дозиметрическая служба работала хорошо, перед началом работ дозиметристы обходили помещения и после замера радиации сообщали, сколько времени можно здесь находиться. Может быть, только полчаса, не больше. Потом мне выдали японский прибор, который мог моментально показывать уровень радиации. И вот заходишь с ним в помещение, а он показывает, что идёт «прострел» до 300 рентген и даже три минуты находиться здесь опасно. А только утром дозиметрист был здесь и говорил, что такого не было. Когда залили 4-й энергоблок бетоном, уровень радиации упал раз в 10-15, стало немного попроще. Но это мы ещё не делали никакую грязную работу, которая процентов на 70-80 лежала на плечах солдат. Некоторые солдаты, которые хотели быстрее попасть домой, просились выполнить какое-то действие ещё раз. Они не понимали, что, если критическую дозу радиации набираешь постепенно, она может не оказаться смертельной, а набрав всё сразу, они просто не доедут до дома.
Надо признать: растаскивали многое. Например, бельё. На каждый день для солдат заказывали 500 комплектов белья. Могли заказать, а фактически не сменить, а на следующий день получить ещё 500. Или был случай: врезалась в дом и перевернулась машина с цементом. Мне поручили убрать её. Прикидываем: машина весит семь тонн, да в ней цемента 20 тонн – надо подгонять «Либхер», иначе не справиться. Утром еду на станцию, чтобы распорядиться о доставке крана, остановился на месте ЧП, заглянул в машину – а цемента-то и нет, за ночь растащили.
Иван Михайлович Себелев:
- Все мы страдали от ожога горла. Радиоактивная пыль поднималась и оседала в горле. Начиналось с высокой температуры, 38-39 градусов, иногда до 40 – как при ангине, а потом на два-три месяца начинался долгий кашель. И сейчас, если днём приходится долго говорить, к вечеру пропадает голос. Противогазы не спасали – они же могут защитить только от химии. Другое дело респираторы. Они были разного цвета – синие, зелёные, а самыми лучшими оказались белые. Белые респираторы дольше всех держали воду, которую набирали в них, чтобы пыль не попадала в нос и рот... По поводу радиации. По дороге в столовую мы могли забежать в туалет, только для этого надо было перейти дорогу, по которой постоянно возили стройматериалы. А кому хочется бежать через дорогу? На нашей стороне у дороги стоял КрАЗ, за него мы все и бегали. Однажды туда забежал дозиметрист с не выключенным прибором – и как он заверещит! Оказалось, что фон в этом месте у машины был очень высоким. В тот же день КрАЗ увезли и засыпали... Ощущения от первого посещения зоны – незабываемые. Вспоминается «Пикник на обочине» Стругацких, такое ощущение, что даже пилотка на голове приподнимается. Въезжаешь в Чернобыль (всего были три вида пропусков – в Чернобыль, Припять и всюду, у нас был пропуск категории «всюду»), видишь жилые дома, кукол и горшки с цветами на окнах – и понимаешь при этом, что ни одного жителя в городе нет. Это страшно. А тем более Припять – огромный многоэтажный город – и тоже безлюдный.
Хвойный лес стоял рыжим, его так и звали «рыжий лес» – из-за радиации хвойные деревья получили ожоги, зато лиственные, наоборот, разрослись буйной зеленью. Грибы росли как на дрожжах. Мы жили в Голубых озёрах, недалеко от леса, и как-то утром я заметил маленький гриб. Поставил рядом с ним веточку. Вечером иду назад и вижу: гриб разросся до громадных размеров.
Тогда мы давали подписку о неразглашении, а сегодня уже можно рассказать о том, как на правительственной комиссии серьёзно обсуждались вопросы борьбы с грызунами. Я сам не видел, а инженер Игорь Тимашков как-то заходит и говорит: «Михалыч, там на блоке крысы огромных размеров!» Для них радиация оказалась родной стихией, пригодной для размножения, плюс к этому они стали ещё умнее.
Александр Иванович Нагорный:
- В Чернобыле я пробыл с 15 июля по 30 сентября – два с половиной месяца. К тому моменту уложили почти весь бетон, оставались только монтажные работы наверху.За 2,5 месяца я получил 15 рентген, при том что смертельной считалась доза 25 рентген. У многих облучение стало сказываться сразу, а у меня всё вылезло немного позднее. В 60 лет появилась болезнь Паркинсона.
Сериал «Чернобыль» я смотрел. Но я ещё заранее сказал, что фильм будет вредный. В таких количествах, как показано там, водку никто не пил. Чтобы отстреливали животных – такого тоже не помню, тем более так, как это показали в эпизоде с убийством коровы, которую доила старуха. В общем, очень многое в фильме притянуто за уши.
Загадочная авария на 4 энергоблоке
Сегодняшний пост посвящается скорбной дате – 35 лет со для аварии на ЧАЭС…
Авария на 4-м энергоблоке 26.04.1986 остается не только одной из самых трагичных, но и самой загадочной. Информация, обнародованная в последние 15 лет, ставит под сомнение все официально принятые причины аварий. Стройные теории причин возникновения аварии пасуют перед безжалостными фактами. Так не доказана причинно-следственная связь между нажатием кнопки одной из видов аварийных защит и событием аварии. Не взрыв водорода, не взрыв пара не могут объяснить всю специфику разрушений блока реактора. До сих пор остается необъясненным исчезновение многотонного балочного крана и его подкрановых путей (который находился под потолком реакторного зала) как и собственно самой крыши зала. Опираясь на произошедшие разрушения энергоблока получается, что сам атомный реактор оборвав огромное количество трубопроводов и элементов управления, подняв крышку с контурами биологической защиты (более 2000 тонн) вылетел из стакана шахты в которой находился, при этом стартуя выбил вниз часть стальной плиты основания (выбив дно), поднялся на высоту 25-40 метров, где перевернулся и взорвался, испарив часть крыши и кран обслуживания и после этого рухнул на свое штатное место……. при этом часть содержимого реактора моментально превратилось в расплав (лаву), другая часть разлетелась по составным элементам в реакторном зале и во внешнюю среду, часть графита (содержащегося в реакторе) была распылена и осела на внутренних и внешних поверхностях энергоблока, другая часть графита загорелась. При этом температуры, сопровождающие такие процессы должны были доходить до нескольких тысяч градусов. Стоит отметить, что вопреки распространенному заблуждению энергоблок имел несколько систем аварийной защиты и проектировался с учетом противодействия возможным авариям. Да, главный зал и реактор не были закрыты прочным стальным контейнером, как на современных АЭС, но энергоблок состоял из прочных железобетонных боксов, в которых закупоривались все важные системы для возможной локализации аварии. Под самим реактором располагался наполненный водой многоуровневый бассейн – барботер. Активную зону аварийного реактора должны были охлаждать из баллонов высокого давления. Никто из создателей АЭС не мог даже предположить, что сам реактор, не представляющий собой единое целое, а всего лишь набор огромного количества всевозможных трубопроводов и кубиков графитовой загрузки воспарит над своей штатной шахтой и взорвется над главным залом… При этом сила этого взрыва будет такова, что исчезнет часть многотонного оборудования и железобетонных конструкций, опорные колонны уведет на несколько метров от своих осей, а очевидцы опишут это как «глухой хлопок».
Безусловно стоит ознакомится с доступными материалами, почитать мемуары или даже посмотреть фильмы. Но если сравнить эксплуатацию атомного реактора с ездой на машине, то происходящие события можно описать следующим образом.
Вы едите на легковой машине к пункту ТО, где машину надо будет остановить для проведения регламентных работ по ее обслуживанию. За 40 метров до поворота к пункту ТО вы решаете, не выключая зажигания докатится по инерции, на нейтрали. Но инерции не хватает и вы решаете поддать газу. Удивительно, но при нажимании на педаль обороты двигателя вначале еще больше падают, а затем резко подскакивают. Двигатель машины буквально взвывает, испугавшись вы резко тормозите и выключаете зажигание, вот только это несколько не помогает, машина становится не управляемой, из-под капота вылетает двигатель и взрывается, раскидывая во все стороны свои части, масло и топливо. Машина врезается в здание пункта технического обслуживания и начинается большой пожар.
Вот как-то также мистически выглядит произошедшее. Данный тип реактора хорошо изучен и эксплуатируется много лет. Безусловно есть к нему претензии и нарекания, но видимых предпосылок к серьезным авариям нет…Возможные аварийные и нештатные ситуации просчитаны и учтены в конструкции энергоблока. Запланированные испытания касаются только выработки электроэнергии турбинами по инерции (на холостом ходу) и самого управления реактором не затрагивают. Да во время испытаний допускаются отклонения от штатного состояния реактора, но при аварийной остановке способами, которые до этого приводили к его выключению, происходит нечто аномальное. События, для которых необходимы часы и дни протекают вдруг в несколько секунд, происходит мгновенное, взрывное увеличение его мощности. Происходит не просто разгерметизация водяного контура высокого давления, не просто расплавление активной зоны… взрывом или чередой взрывов разносит весь энергоблок…. разрушения очень специфические, они не затрагивают самой шахты, где находится реактор, они уничтожают то что находится над ним и то, что под ним…. сам реактор и все его системы перестают существовать в считанные секунды. Операторы реактора в первые часы пытаются провести какие-то работы. Они предполагают, что взорвался один из баллонов - сепараторов пара, они пытаются подать воду для охлаждения активной зоны, пытаются подать воду в шахту реактора, но… не активной зоны, не реактора уже нет. Читая описание первых часов аварии искренне удивляешься непроходимой глупости инженеров, а все просто – не мог никто в такое поверить, поскольку это было просто не возможно. Это было не реально, это было если хотите чудо со знаком минус.
Спустя 24 года произойдет авария на Фукусиме. Да эта авария тоже очень масштабна, тоже привела к тяжелым последствиям и более того до сих пор считается не локализованной, НО! Все процессы, происходящие на ней, были ожидаемы и развивались относительно длительное время. На 4 энергоблоке ЧАЭС произошло нечто выходящие за рамки всех самых отчаянных предположений. Дело не в том, что персонал АЭС не был к этому готов. Дело в том, что к этому не был готов никто. К такому в принципе не возможно подготовится. Еще раз подчеркну – на самом реакторе никто экспериментов не ставил, он должен был штатно отработать и оказаться временно заглушен. Но даже если и предположить, что к аварии привело стечение ряда факторов в виде ошибочных действий персонала, конструктивных недоработок, недостаточной информированности о подобных происшествиях, ненадлежащий контроль со стороны головных НИИ и ведомств, все это все равно не коим образом не объясняет крайне специфическую картину разрушений и факт «летающего реактора» и не разу не приближает нас к разгадке этого феномена. Получив удовлетворительные ответы на вопросы «кто виноват?» и «что делать?», без ответа остался главный – «что произошло?». Проведя довольно много времени в изучении литературы, ознакомления с содержанием форумов и отчетов я придерживаюсь мнения, что 26 апреля 1986 года человечество столкнулось с рядом новых и по сей день не нашедших объяснения физических явлений.
Ответ на пост «Годовщина аварии»
Памятник на Митинском кладбище в Москве
Памятник представляет собой человека внутри ядерного гриба, у фигуры руки раздвинуты в разные стороны, как будто он распят, на самом деле он останавливает ядерное облако голыми руками, а схожесть с распятием указывает на самопожертвование ради жизни других. За схожесть с религиозным символом, очень часто этот памятник называют «Ядерное распятие». Поначалу, создатели хотели поместить в ядерный гриб фигуру пожарного, но решили, что не прикрытый одеждой, беззащитный человек будет производить более сильное впечатление.
У подножия памятника расположена Аллея Славы. Кроме двадцати восьми ликвидаторов, здесь хоронят других героических пожарных. Так в 2010 году, здесь нашел свой последний приют Евгений Чернышев, который был начальником Службы пожаротушения Москвы, полковником МЧС и участником ликвидации более трех тысяч чрезвычайных ситуаций.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Незабываемое лето-86 в Чернобыле: ликвидаторы аварии делятся бытовыми зарисовками с места трагедии
День 25 апреля 1986 года на 4-ом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции планировался как не совсем обычный. Предполагалось остановить реактор на планово-предупредительный ремонт. Перед остановкой были запланированы испытания одного из турбогенераторов в режиме выбега с нагрузкой собственных нужд блока. А на следующий день произошел взрыв в том самом 4-м энергоблоке.
Авария стала самой крупной техногенной катастрофой современности, через станцию за эти годы прошло 250-300 тысяч человек — их называли "Ликвидаторы". Среди них были не только опытные специалисты, но и совсем «зеленые» студенты и аспиранты. Насильно никого не сгоняли. Напротив, желающих поехать в Чернобыль спустя считанные недели после аварии было хоть отбавляй. Даже конкурсы приходилось устраивать на право стать Ликвидатором.
Одним из мест формирования отряда стал Московский энергетический институт. Набирали 25 человек, а желающих было больше сотни. Позднее 25 студентов сами себя назовут отрядом «Дозиметрист-86». Самой главной их задачей был дозиметрический контроль строителей, которые возводили защитные сооружения. Они производили контроль заражения, когда сотрудники возвращались с работ. Также проводился контроль объектов и делалось заключение, можно их использовать или нет.
Самое невероятное лето всей жизни
Ребята ехали на месяц, но некоторые уезжать не торопились, оставались на более продолжительный срок, а то и на полгода. Самое невероятное лето в жизни. Смесь невидимой, неощущаемой опасности и кропотливой работы, мальчишества и осознания единства со страной, необходимости твоей работы и абсолютно неподдельного коллективизма – так говорили о пребывании в Чернобыле вчерашние школьники.
«И энтузиазм советского комсомольца, конечно, присутствовал. И жажда приключений, замешанная на непуганности идиота, воспитанного в брежневскую, защищенную от всяческих невзгод, пору… И юношеское любопытство вперемежку с пренебрежением к возможной опасности… К тому же присутствовал и некоторый зародыш профессиональной гордости и ответственности за будущее дело — уж если я планировал работать в атомной энергетике, то кроме теории и светлых сторон этой отрасли надо было узнать и о проблемах. Вот ты говоришь: Я — ядерщик! Я — ядерщик!. А бросил ли ты хоть одну лопату урана в активную зону реактора», - говорит участник отряда «Дозиметрист-86» Владимир Дуленчук.
Одним из ликвидаторов стал доктор технических наук, профессор НИУ МЭИ, эксперт Аналитического центра при Правительстве РФ, Член Общественной палаты Москвы, Эксперт Народного фронта Евгений Гашо. Но 35 лет назад он был обычным аспирантом. И стал ликвидатором добровольно.
«Главные уроки Чернобыля - они в людях, которые были рядом. И на которых можно положиться. Они еще в том, что те незабываемые ощущения единства и важности нашей общей работы мы будем помнить всегда. И в том еще, что все это непременно нужно рассказывать детям…», - отмечает Евгений Гашо.
Чернобыль глазами студентов и аспирантов МЭИ. Воспоминания из книги Евгения Гашо и Николая Рогалёва "Чернобыль: треть века спустя".
Владимир Дуленчук:
"Мы собирались в дорогу. Кто-то из ребят взял футбольный мяч. Кто-то – гитару. Кто-то — катушечный магнитофон и катушки с записями к нему. Что нас ждёт впереди, мы представляли смутно, поэтому сразу определились, что с собой возьмём только те вещи, которые не жалко будет оставить там — в зоне. Потом мы получили спецодежду Штормовка и штаны. С резинками на запястьях и возле ступней. Молния закрывает ворот наглухо. Капюшон затягивается так, что незащищённым остается только лицо. Низ штормовки и верх штанов тоже затягиваются и плотно прилегают к телу. На штанах по два кармана с клапанами на пуговицах. Материал плотный, толстый, цвета хаки. По тем временам такая куртяха была жутким писком моды!"
"Из Киева в Чернобыль путь лежал по реке. Все как-то присмирели, и откуда-то набежавшие тучки превратили день из яркого и безоблачного в сумрачный и невесёлый. Когда высаживались на пристани в Чернобыле, я обратил внимание, что зрение моё как будто ухудшилось – какие-то помехи появились, какие-то черточки и крапинки, мелькающие перед глазами, навроде того, когда «снежит» на экране телевизора. Позднее где-то попадалась мне информация, что некоторые люди чувствуют повышение уровня радиации — как-то на зрении это сказывается".
"Особенно запомнилась чернобыльская столовая и ужин в ней. В столовой было множество снующих, голодных, раздраженных людей, которые прибыли на ужин с разных работ, в том числе и связанных с сильной радиоактивностью. Радиоактивную грязь таскали они без всяких ограничений. Мы поставили пару стульев на входе, организовав на скорую руку дозиметрический пост. Среди голодных старожилов было несколько попыток бузы и несанкционированного прорыва к вожделённой пище, но попытки бунта были в зародыше подавлены, не вызвав особого сопротивления – в чистоте и безопасности все и так были заинтересованы"
Николай Поздняков
"А ещё у нас на территории лагеря был открытый бассейн. Замерили уровень. Фонило не слишком сильно. Решили провести заплыв, а затем получше отмыться в душе. Каждый участник получил себе новое имя. Я был поименован Осьминогом. В качестве эстафетной палочки выступали трусы 64-го размера. Плыть в них не было никакой возможности. Приходилось их удерживать рукой, чтобы не соскакивали. Заплыв прошел на ура. Командир нашего отряда Саша Коваль как раз в этот вечер куда-то уезжал по неотложным делам. Вернулся – волосы дыбом, как узнал о наших спортивных начинаниях. Затем от греха подальше воду из бассейна слили, дабы не искушать слабых духом".
Юрий Марковцев
"Кормили очень вкусно и обильно. В основном (естественно) украинская кухня: борщи, пампушки, салаты. Необычным казался «витаминный стол»: в больших количествах очищенные овощи, особенно острые (для активизации иммунитета) – крупные головки лука, пёрышки чеснока. Пить можно было только минеральную воду. После месяца жизни на сильно солёной армянской воде на минералку не мог смотреть ещё несколько лет".
"Про декорации из фантастического фильма все писали ранее: мёртвый город без гражданских людей, носятся БТРы, все в спецодежде, в респираторах. Также было интересное ощущение наступившего коммунизма: бесплатная еда, одежда, которую бесплатно можно поменять в любой момент, если появилось пятнышко, которое фонит. Целый месяц деньги были не нужны. Представляю, какие они были бы активные, если ходили бы по «зоне»".
Александр Шепелев
"На выдаче белья была молодая привлекательная женщина, назову ее Галей. К трем часам ночи шахтеры довели девушку до истерики. По заведенному порядку, за бельем положено было подходить к специальному окошку. Усталые работяги, наплевав на порядки, хотели получить все и побыстрей, поэтому лезли нахрапом в дверь Галиной каптерки. Хрупкая молодая женщина и толпа орущих матом голых и злых мужиков, вот и не выдержала, сорвалась в истерику. Закрылась в каптерке и давай рыдать на мешках с бельем. Мужикам голышом ехать в расположение совсем не хотелось, они и пришли за мной, попросив сделать что-нибудь. Оставив ее дальше лить слезы на мешках, сам встал на раздачу белья. Технология простая - набираешь из заранее подписанных по размерам мешков белье, одежду, обувь и выдаешь. Следующим оказался пожилой, маленький и сухонький мужичок. Начав ему набирать, я понял, что все пошло как-то не так. Носки – да, кальсоны... – нет. Вместо них у меня в руках были женские панталоны с резиночками по низу... Мда. Пришлось выкручиваться на ходу: «Дед, тебе крупно повезло, смотри, специальные станционные трусы достались, что бы радиоактивная пыль на твои бубенчики не попадала, счастливчик! Или на кальсоны поменяем?». Апофеоз наступил минутой спустя: в окошко протиснулся неслабый детина и густым басом вопросил: «А еще такие противорадиационные трусы есть?».
"Новый год у нас получился замечательный. Товарищи офицеры в выпивке были сдержаны, предпочитая весело балагурить, чем заглядывать в стакан. И это было приятно. Боевые офицеры, прошедшие Афганскую войну, и умеренность в выпивке — такое достойно уважения. Мы и пели, и танцевали, весь этот праздник был чем-то неуловимо похож на праздники, виденные мною в фильмах про войну. Может, в нем была чистота? Не знаю. Но ощущения того Нового года со мной и поныне".
"В первых числах января арестовали директора «Сказочного» Якова Лернера. На первый взгляд, очень добрый и улыбчивый человек, всегда стремящийся помочь приезжающим ликвидаторам, оказался банальным вором – через санпропускник «Сказочного» и Чернобыля получал различные промтовары, вывозил их грузовиками и реализовывал в чистой зоне через сельские магазины. Вот такая родная мать, которая война".
Евгений Гашо
"Иногда казалось – вокруг обычная жизнь, только не слышно детского смеха, люди ходят в серых и белых робах, БТРы по улицам катаются. Артистки Киевского варьете приезжали. А ещё яблоки… Все сады – в яблоках. Собирать и есть некому. Забавное ощущение того лета – домики пионерлагеря «Сказочный», но без детей, с веселым бородатым народом в спецовках".