Простой психологический тест: кто будет за то, чтобы продублировать и клонировать копии Гитлера? Все или почти все против… А если по вашему заказу дублировать вас самих? Если вы в состоянии прокормить все свои копии, то вы уже колеблетесь… А если дублей вызывать только в строго определенное время, строго по вашему желанию и по вашему приказу? Скажите себе честно: какая часть вашего «Я» за это, а какая против?

Результат этого теста показывает, насколько вы в душе авантюрист. Процент вашего первого «Я» и есть процент авантюристичности. Потому как желание воспользоваться помощью десятков, сотен, тысяч дублей (единомышленников до мозга костей) и обычные люди и фантасты называют однозначно авантюрой. Какие только планы не строили герои многочисленных фантастических произведений, когда в их руки попадали многочисленные дубли: от любовных приключений до завоевания мира!

Процент реалистичности этих авантюрных замыслов и есть степень необходимости жесткого контроля за манипуляциями в Парамирах. Теоретически ничто не мешает найти и увидеть своих двойников в Пара-мирах (если они есть там), причем независимо от механизма перемещения («классического» или как описано выше – с помощью материализации).

Но в «классическом» способе есть сложности – как показывает практика (в виде рассказов очевидцев) встречи с двойниками у самых различных исторических персонажей бывали почти исключительно перед смертью персонажа-«оригинала». Значит, путь маньякам, желающим захвата власти, закрыт?..

Ошибочная переброска в другой пространственный адрес:

Оказаться вместо зала научного симпозиума в помывочном зале женской бани – это смешно, но, пожалуй, еще не страшно. А что если элементарное короткое замыкание в цепи забросит вас в жерло вулкана, на середину океана, в центр пустыни. Где гарантии, что вы не окажетесь в легком летнем костюмчике в Антарктиде при – 80 °С?! Или – в открытом космосе?!

И это еще не самые худшие варианты, почему бы ошибке не случиться и в третьей пространственной координате (по высоте). Станет ли легче, если теле-портируемый окажется вблизи пункта назначения, но на высоте 2– 3 километров или даже «всего-то» сотни метров в воздухе!? Или – на глубине нескольких метров под бетонной автострадой!?

Выйдите как-нибудь в тихую ночь на шоссе и приложите ухо к асфальту – не слышны ли там проклятия в адрес расчетчиков телепортационного перемещения? Если да, то несчастные попали туда из-за ошибки не только в Пространстве, но и, возможно, во Времени или в Параллельных мирах…

«Тайны параллельных миров», Вадим Александрович Чернобров, 2001г.

Она вошла в историю благодаря своим совершенно уникальным авантюрным способностям. Конечно, ее поступки являлись чистыми аферами, но были проведены столь безупречно, что стали своеобразным искусством мошенничества. Недаром миссис Элизабет Кесси Лерой Чедвик (1859-1907) считали то гипнотизеркой, то ясновидящей. Пресса же называла даму, носившую на платье простенькую серебряную брошь в виде букетика ландышей, совершенно романтично - Ландыш серебристый.

Летом 1899 года провинциалка из Кливленда (штат Огайо), растерянно теребя брошку с ландышевой веточкой, озиралась, осматривая внушительный холл роскошного отеля Нью-Йорка - «Холланд-Хаус». Любой бы понял, что симпатичная дама небольшого росточка, одетая хоть и не богато, но респектабельно, растерялась в большом городе. Понял это и банкир Артур Диллон, только что вошедший в отель. Мистер Диллон давно освоился в суматошном Нью-Йорке, хоть и наезжал сюда только по делам. Сегодня у него как раз прошла удачная сделка, и банкир был доволен собой. Может, поэтому он с легкостью предложил растерявшейся женщине помощь. Тем более что выяснилось: дама, супруга уважаемого врача Лероя Чедвика, тоже приехала из Кливленда, как и сам Диллон.

«Понимаете, мне необходимо съездить к одной особе! - смущаясь, лепетала миссис Чедвик. - Но я не знаю города, да и боязно одной…» Конечно, банкир тут же подал даме руку, усадил в пролетку, сам взгромоздился рядом. Через четверть часа лошади остановились на Пятой авеню напротив дома, известного всему банковскому миру. Особняк принадлежал знаменитому миллионеру Эндрю Карнеги. Но что могло связывать его со скромной супругой провинциального врача?!

Диллон терялся в догадках. А миссис Чедвик, зажав свою ландышевую брошку, словно талисман, вошла в парадные двери, в которые, как известно, не впускают незнакомок, да еще и явно стесненных в средствах. Диллон вспомнил слухи, ходившие в Кливленде о женитьбе доктора Чедвика. Это была какая-то странная историйка. Два года назад, в 1897-м, Чедвика вызвали к пациентке в «закрытый пансион». Его встретила вполне респектабельная дама. «Я прихожу сюда, чтобы преподать девушкам уроки хороших манер, но одной стало плохо!» - растерянно проговорила она. Доктор осмотрел пациентку и, сразу поняв, что та беременна, мрачно поинтересовался: «Зачем учить манерам в борделе?» Дама ойкнула, судорожно прижав руки к груди: «Какой бордель?! Мне сказали, это пансион благородных девиц!» Чедвик захохотал: «А одна благородная уже беременна!» Услышав такое, дамочка грохнулась в обморок. А когда очнулась, стала умолять Чедвика забрать ее из этого гнезда разврата. Ну и куда было холостяку доктору брать эту дамочку?! Разве что в… жены.

Банкир вспомнил, как кливлендские кумушки твердили, что хитрая Элизабет Бигли (а именно такой было девичье имя нынешней Кесси Чедвик) отлично знала, где работает, больше того, сама же и содержит этот бордель. В городе даже злословили, что Элизабет и сама обслуживает клиентов. От одного из них она родила сына Эмиля, но отдала ребенка на воспитание. Тогда банкир Диллон был склонен поверить кумушкам. Но теперь, познакомившись с миссис Чедвик и увидев ее бесхитростные, растерянные глаза, он понял, сколь она наивна и беззащитна. Такая вполне могла не разобрать, что работает в борделе…

В этот миг снова распахнулась парадная дверь. Миссис Чедвик торопливо сбежала по лестнице и села в пролетку. Подняла глаза на верхний этаж особняка и помахала рукой. Из окна ей ответил какой-то мужчина. «Ах, едем!» - взволнованно прошептала Чедвик, повернувшись к банкиру. Тот дал знак вознице. И это время миссис Чедвик уронила бумагу, которую нервно мяла в кулаке. Диллон поднял и невольно увидел, что это была долговая расписка на 2 миллиона (!) с подписью, которую банкир отлично знал.

«Это же расписка самого Карнеги! - не удержался Диллон. - Неужто он вам должен?!» Застигнутая врасплох миссис Чедвик уцепилась за свою серебряную брошку, как за спасательный круг, и прошептала: «Он дал мне денег… Но то, что он должен, деньгами не счесть! Ведь он - мой отец…» - «Но Карнеги никогда не был женат!» - ахнул банкир. «Поэтому мы и вынуждены держать все в тайне, - прошептала Чедвик. - Дабы загладить вину, отец обещал дать мне, кроме этих двух миллионов, еще семь, а по завещанию оставить четыреста, но… Разве это может покрыть позор внебрачной дочери?.. На самом деле у меня только и есть вот эта брошка с ландышем, которую Карнеги подарил моей мамочке, когда я родилась…»

Растроганный и заинтригованный, Диллон принял живейшее участие в судьбе бедняжки. Он лично отвез ее в кливлендский банк «Уэйд-Парк» и показал, как положить в сейф долговое письмо Карнеги. Естественно, Диллон не удержался и рассказал приятелям-банкирам о невероятной судьбе внебрачной дочки миллионера. И конечно, все банкиры тут же решили, что, предложив наследнице деньги сегодня, они смогут закрепить с ней дружбу на будущее. А ведь будущее обещает даме 400 миллионов - не будет же старик Карнеги жить вечно! И тогда миссис Чедвик поместит свой капитал в их банках.

Так скромная провинциалка получила из банков Огайо в общей сложности полмиллиона, правда, под 25 процентов годовых. Через год состояние миссис Чедвик удвоилось - Карнеги, как честный финансист, выплатил внебрачной дочурке очередной транш ценными бумагами еще на 3 миллиона. Теперь у миссис Чедвик было уже 5 миллионов. Она решила положить все бумаги вместе. Арендовала в банке «Уэйд-Парк» еще более емкий сейф и, нервничая, засунула туда объемистый пакет. Вернувшись домой, позвонила управляющему и пролепетала, что отец велел ей сделать список ценных бумаг, которые дал, но она, как всегда растерявшись, забыла. Не может ли мистер управляющий написать список, который она продиктует? «Только написать надо, как там у вас в банках полагается, на бланке и с печатью!» - извиняясь, пролепетала миссис Чедвик. Управляющий, конечно, заверил, что все исполнит. И к вечеру из банка прибыл курьер с официально заверенным списком. Теперь миссис Чедвик могла предъявить свое «удостоверение богатства» любой финансовой организации. Что она и сделала - и еще полсотни банкиров открыли ей кредит. Всего тихая провинциалка получила 20 миллионов! Никого не насторожило даже то, что она вечно задерживала выплаты.

Но однажды банк Бостона, попавший в стесненное положение, решил-таки стребовать с миссис Чедвик долг на 190 тысяч 800 долларов. Тем более что банкир Херберт Ньютон доподлинно знал, что таковая сумма должнице по средствам. Действительно, с тех пор как Ландыш серебристый (как уже окрестила миссис Чедвик вездесущая пресса) заимела 5 миллионов долларов, ее жизнь круто изменилась. Можно сказать, что тихая провинциалка исчезла, а ее место заняла миллионная наследница, некоронованная королева Огайо, купающаяся в роскоши. Теперь она обожала антиквариат, золото и бриллианты. Тихий провинциальный врач Чедвик давно был ею покинут, хотя сердобольная супруга и выдавала ему ежемесячное содержание. Сама она переселилась в номер люкс элитного отеля «Бреслин» в центре Кливленда, где особую комнату забила тысячами своих платьев, туфель, сумочек и прочими обновками. Так почему бы не попросить такую богатую даму заплатить долг?

Однако миссис Чедвик отмахнулась от банкира. И это стало непоправимой ошибкой. Настойчивый Ньютон направил письмо в банк «Уэйд-Парк», где теперь у богачки лежало аж целых 10 миллионов. Но банк не пожелал вступать в переписку. И тогда 2 ноября 1904 года отчаявшийся Ньютон подал в суд. Судья, не откладывая дело в долгий ящик, постановил списать сумму долга с «Уэйд-Парка». Вот тогда-то этот банк и вскрыл ячейку милейшей наследницы. Там действительно лежали бумаги, подписанные Карнеги. Но на этот раз о них наконец-то уведомили самого миллионера. Но старик вдруг уперся: ничего подобного он не подписывал. Пришлось подвергнуть бумаги экспертизе. И что бы вы думали: подписи на всех оказались поддельными!

Банкиры снова метнулись к миллионеру: хоть дочка и подделала подписи, но неужели вы хотите скандала? Заплатите! Ведь хоть и внебрачная, но вам - дочь!

Карнеги пришел в ярость: никаких детей у него отродясь не бывало! Да он вообще не способен к деторождению. Не сдающаяся миссис Чедвик в качестве доказательства предъявила свою ландышевую брошку. Лучше бы она этого не делала! Оказалось, что из серебра такой пробы начали делать изделия всего десять лет назад. То есть Карнеги никак не мог подарить брошь матери миссис Чедвик в год, когда родилась «дочурка».

7 декабря 1904 года авантюристка была задержана в нью-йоркском отеле «Холланд-Хаус» - там же, где началась ее феерическая афера. Ее отвезли в кливлендскую тюрьму. Следствие выяснило, что Элизабет Бигли родилась 10 октября 1859 года. Еще в юности она научилась мастерски подделывать подписи, и за расплату поддельными чеками три раза уже попадала в тюрьму. Последний раз была осуждена аж на десять лет, но вышла, отсидев полсрока. Всю жизнь она ловко меняла имена и профессии. Подвизалась в роли предсказательницы и гипнотизера. Под разными именами в разных городах открывала публичные дома.

На суде банкир Диллон узнал, что и его «беспомощная» миссис Чедвик просто нагло использовала. И в окне дома миллионера Карнеги он видел не хозяина, а всего лишь дворецкого, которого хитрюга Чедвик, притворившись любопытной провинциалкой, уговорила просто показать ей легендарный дом.

10 марта 1905 года Элизабет Кесси Л. Чедвик приговорили к 14 годам лишения свободы. Но и тут ее «гипноз» помог: видя бурные слезы, судья разрешил осужденной взять в камеру… несколько сундуков с нарядами. Неизвестно, удалось ли миссис Чедвик надевать их в тюрьме, но известно, что в заключении она потеряла свою ландышевую брошь, лишилась сна, похудела на 15 килограммов и скончалась от тоски 10 октября 1907 года в возрасте 48 лет.

Елена Анатольевна Коровина, «Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества», 2011г.

--Постой ка,--настрожился Георг,--что значит "осталось от охотника"?

--Ну я не знаю,--отмахнулся Том,--возможно в какой-то момент он переосмыслил свою жизнь и перестал быть охотником, а стал, например, налоговым инспектором. Или же добыл всех известных зверей и решил закончить свою карьеру в зените.

--Или же его растоптал дикий африканский слон,--предположил я невесело.

--Или съели дикие волки,--подсказал Михаль.

--Да неужели нас это должно пугать?--возмутился Том.--Откуда в окрестностях Тюрвельта африканские слоны?! Здесь, я полагаю, и волки не такие уж и дикие, коли они вообще ещё водятся.

Слова Тома нас успокоили, и вместо страшных картин того, как слоны и волки разделываются с налоговым инспектором, перед мысленным нашим взором стали возникать романтизированные картины дикой природы, а также вспомнились произведения литературы и живописи, посвящённые удалой охоте. Михаль даже пробулькал в пивную кружку нечто похожее на мотив старинной охотничьей песни.

--В конце концов, довольно лицемерия. Ведь мы едим мясо, а значит по натуре мы хищники и добывать зверей--в нашей натуре,--сказал я вдохновлённо и наколол на вилку кусок куриного шницеля.

--Решено!--сказал Георг.--Пойдём к Якобу и купим это ружьё.

--Я уже всё купил,--ответил Том.

--Так что же ты нас тогда тут уговаривал?--спросил Георг озадаченно.

--Я не решался идти на охоту в одиночку,--смущённо сказал Том.--Вчетвером--оно ведь всегда веселее, не правда ли?

Мы согласились, что это так.

--Стало быть, если нас четверо, то это охотничий клуб,--решил Михаль,--и надо дать ему какое-то название.

--Давайте назовём его "Охотничий клуб",--предложил я.

--Нет,--возразил Георг,--"Охотничий клуб"--это как-то слишком в лоб. У охотничьего клуба должно быть меткое название.

--Решено,--сказал Том,--назовём наш охотничий клуб "Меткое название".

--Вот это--меткое название,--согласились все.

Оставалось решить орагнизационные моменты.

--Предлагаю выдвигаться завтра затемно,--сказал Том.

--Затемно?!--взвыли мы,--это же так рано! Неужели же нельзя хорошенько выспаться?

Но у Тома был свой аргумент:

--Я слышал, что большинство зверей охотятся по ночам, а днём прячутся и спят.

--И каких же зверей ты рассчитываешь повстречать?--уточнил Георг.

Том пожал плечами:

--Не знаю. Зайцев, например.

--Послушай, Том,--предложил Михаль,--пусть зайцы охотятся ночью, а мы будем охотиться днём.

На том и порешили.

Рано утром, когда уже рассвело, но всё ещё хотелось спать, мы встретились на окраине города, там, где старый рынок, и по мокрой от росы траве отправились в лес. У каждого, кроме Тома, на спине был внушительных размеров рюкзак, ибо охота--занятие серьёзное. На Томе же вместо рюкзака висели охотничий нож, пару патронташей с несколькими дюжинами патронов и ягдташ. Выглядел он очень впечталяюще. Так как ружьё имелось в единственном экземпляре, мы договорились, что стрелять будем по-очереди. Как только Том вдоволь настреляет себе уток и зайцев, он передаст ружьё одному из нас и так далее по кругу, пока каждый не удовлетворит свои мужские потребности. Но раз уж за оружие и патроны платил Том, мы любезно предложили ему взять на себя все остальные расходы вроде походных принадлежностей, провианта и вина.

Достаточно долго мы шли в неизвестном направлении, не встретив ни одного зверя. Вероятно, все зайцы отсыпались после ночной охоты. Наконец, когда полуденнное солнце подсушило траву, мы набрели на чудесную полянку и решили сделать привал.

Это дело у нас получилось очень хорошо. Михаль разложил гриль, Георг достал вино и бренди, я вытащил из своего рюкзака две куриных тушки, вереницу сосисок и бараньи рёбрышки. Также у Михаля в рюкзаке оказался чудесный вишнёвый пирог, творожные булочки из кондитерской мадам Лючии--той, которая возле пожарной каланчи, а не той, которая подле сгоревшего театра,--и пачка кофе.

Рядом текла прозрачная речушка, в которой шныряла какая-то рыба и игралось солнце. Мы набрали воды в кофеварку и поставили ту на костёр.

Да, провизии у нас было изрядно. Но мы ведь не знали, почём нынче патроны и ружья, а потому решили не скупиться, дабы Том на нас не обиделся, что мы инвестировали в эту чудесное занятие охоту меньше, чем он.

Выпив кофе с булочками, мы сначала положили на решётку гриля тушки куриц--прекрасная закуска, чтобы размяться перед основной трапезой. Георг разлил нам по кружкам вина, и мы с наслаждением смотрели, как куры румянятся и капают жиром, и пили чудный напиток из погребов мистера Дюрабля, чья винодельня находится к востоку от Трювельта на склоне у речки Блю. От города до винодельни рукой подать, чем мы часто пользовались.

С курицами мы разделались быстро--что тут есть-то на четверых? А вот баранина оказалась зверем гораздо более сильным. Нам пришлось открыть бренди, и рёбрышки мы одолели в несколько заходов. На всё про всё у нас ушло около четырёх часов. Но перед сосисками уже сдались даже самые сильные из нас.

Нас так разморило после творожных булочек мадам Лючии, двух куриц, бараньей корейки, нескольких литров вина и бренди, да ещё ласковое солнце пробивалось сквозь развесистые кроны и речушка так убаюкивающе журчала совсем рядом, что мы сочли за благое дело слегка отдохнуть.

--Всё таки,--сказал Михаль, устраиваясь поудобнее,--Том, есть что-то в этой твоей охоте.

--Замечательное занятие,--согласился Георг, поглаживая пузо.

--Отложу ка я пока ружьё,--ответил Том,--вряд ли на запах барашка придут голодные зайцы или стая уток будет кружить над нашей поляной в память о съеденных нами курах. Сейчас самое время вздремнуть, а там уж со свежими силами...

Том не договорил и засопел, погрузившись в глубокий и здоровый сон.

Проснулись мы слегка подуставшие, когда уже смеркалось.

--Давайте ка наверно двигаться в сторону дома,--сказал Том.--Всё таки охота--занятие утомительное, особенно для первого раза.

--Жаль, конечно, что нам так и не встретилось никакого зверья,--сказал Георг, зевая.

--От дня зависит,--предположил Михаль.--Это, наверно, как рыбалка--иногда есть клёв, иногда--нет.

Пока мы шли, совсем стемнело. Георг так и сказал:

--Совсем стемнело, а города что-то так и не видать. Точно ли мы шли именно этой дорогой?

--Если, дружище Георг, ты называешь дорогой тропинку, которой мы следовали,--ответил Михаль,--то я её давно уже не могу рассмотреть в темноте.

--Вряд ли это вообще можно было назвать тропинкой. Лично я ориентировался на внутренний компас,--сказал Том, имея в виду своё врождённое чувство направления.

--Ох, а нет ли у кого из нас компаса наружного?--спросил я в отчаяньи.

Оказалось, что мы допустили существенное упущение: никто из нас, отправляясь в лес, не додумался приобрести компас.

--В старину люди обходились без компаса,--заметил Георг,--и ориентировались исключительно по солнцу и звёздам.

Мы подняли взгляд и не увидели на небе ни одной звезды.

--Стало холодать и есть уже хочется,--выразил общее мнение Михаль.

--Сделаем привал и разожжём костёр,--предложил Том,--а то в темноте мы и вовсе заблудимся. А как станет светать, отправимся дальше.

Мы нашли более менее открытое место, достаточное для того, чтобы сложить костёр из валежника и расположиться вокруг него. К счастью, у нас ещё оставались бутылка коньяка, вишнёвый пирог и сосиски. Мы нанизали сосиски на ветку, которую воткнули в землю рядом с огнём, открыли коньяк и разломили пирог на четыре куска. От коньяка мы быстро согрелись, от пирога и вовсе повеселели, но как только наши сосиски зашкваричили и принялись распространять пленящий аромат, случилось, если можно так сказать, тревожное происшествие. Страшный звериный рёв огласил округу, и от неожиданности мы втянули голову в плечи.

--Друзья!--воскликнул Том.--Похоже, мы переоценили свои силы, и в дебрях Тюрвельта обитают существа куда более лютые, чем мы себе представляли!

--Но кто это?!--шёпотом вскрикнул Георг.--Неужто мне не показалось, и это был рык льва?!

Мы помолчали, вслушиваясь в тишину.

--А может,--с надеждой предположил Михаль,--то была какая-нибудь ночная птица? Иногда вороны так каркнут, что в темноте недолго перепутать со львом.

--Что бы то ни было,--ответил я,--но, похоже, его привлекают наши сосики. Давайте же поскорее их съедим.

Мы принялись запихивать в себя сосиски, получая при этом куда меньше удовольствия, чем полагается при употреблении сосисок, но чего только не сделашь ради спасения жизни. Когда последняя сосика была обезврежена, мы несколько успокоились.

Однако, безмятежность наша длилась недолго, ибо вскоре страшный рык повторился, но теперь он был не одинок--следом за ним раздался хор истошных воплей, от которых леденела кровь и мурашки бежали по коже.

--Боже мой!--воскликнул Том, обхватив покрепче ружьё.--Это звучит, как стая гибонов!

--Мне кажется,--добавил Георг,--что в стаю гибонов затесалось также не менее дюжины разъярённых шимпанзе.

Мы стали пристально вглядываться в темноту вокруг нашей полянки, отползая поближе к костру--как известно, дикие звери боятся огня.

--Живёшь живёшь так в городе,--простонал Михаль,--и даже не подозреваешь, какие дикие чащи, наполеннные чудовищами, окружают его!

Ему ответил протяжный гортанный вой низкого тембра.

--Я, друзья, даже не берусь предполагать, что это, если не рассерженный рёв бегемота,--обливаясь потом (вероятно, от близости костра) сказал Георг.--Запустили, стало быть, мы нашу речушку.

Так мы и просидели всю ночь кружком, в страхе перед неизведанным, слушая дикое разноголосье, пока не начало светать, и звериный гомон стих. И вдруг рассветную тишину прорезал резкий гудок паровоза. Сонные, мы вскочили на затёкшие ноги.

--Что это?! Поезд?!--воскликнул Георг.

Мы спешно засыпали потухшее костровище землёй и поспешили на звук. Едва пройдя и дюжину шагов, мы вышли к железнодорожным путям. Оказалось, всё это время мы находились всего в каких-то пятидесяти метрах от полустанка. Платформа была пуста, если не считать одинокого начальника станции. Мы кинулись к нему, а он с любопытством смотрел на нас--измученных бессонной ночью, замёрзших, увешанных рюкзаками и ружьём.

--Кто бы мог подумать,--воскликнули мы, приветствуя железнодорожного чиновника,--что всё это время в такой близости от нас находилась железная дорога! Отчего же мы не слышали за всю ночь ни одного поезда?!

--Ну оно и понятно,--объяснил чиновник.--Ночью движение поездов через город запрещено, дабы не тревожить сон горожан. Потому все поезда останавливаются, не доезжая города, здесь, а утром отправляются дальше. Вот только что я проводил такой ночной поезд. Ну доложу я вам, интересный был состав: столичный цирк перевозил своих животных на гастроли. Слышали бы вы, как они всю ночь орали!

Мы дождались пассажирского поезда и молча проехали две станции до Тюрвельта. Теперь иногда мы--члены охотничьего клуба "Меткое название"--собираемся в пабе и делимся с восхищёнными слушателями историей о том, как однажды ночевали бок о бок со львом, бегемотом и бог весть кто ещё там есть в репертуаре--буду в столичном цирке--расскажу.

Часто разговор не ладится с теми, кого не видел двадцать пять лет. С ней было неприятно. Бесчувственная, холодная селёдка, живущая как надо. Безусловно красивая. Мы сходили в японский ресторан. Она вежливо и изысканно требовала соблюдать даже самые неважные правила, включая японские, я хотел её послать. С отчаянием пытаясь разглядеть в ней прежнюю авантюристку, которая никогда не унывала, дурачила окружающих. "Что же с ней такого случилось?"

Бывает, что женщины неприятны на уровне жестов и мимики, из-за несовместимости что-ли. Даже самые красивые и сексуальные. У меня по крайней мере так. Я с облегчением распрощался с Татьяной у дверей её подъезда. Мне не удалось разглядеть в ней прежнюю авантюристку.

—Не могу сказать, что получила удовольствие от встречи, — сказала она перед тем, как войти в подъезд.

—Ну и иди нахрен, буркнул я себе под нос.

"Мы преувеличиваем значение прошлого",— подумал я, возвращаясь домой. Татьяна стала походить на жизнь, которая требует жить, как надо. Напрягая.

Внезапно, на светофоре прозвучало сообщение в телефоне: "А ты не изменился: всё так же ненавидишь правила. У меня твои кредитные карточки и права. Подъезжай, есть дело на миллион долларов и пару баксов"

"Великолепная пиратка",— подумал я и развернулся на красный свет под камерой.

Автор — законопослушный гражданин, соблюдающий правила. Не имеет никакого отношения к описанным событиям. Повествование от первого лица — это всего лишь приём, для усиления эмоционального эффекта.