Судя по прочитанному, меня парит:
– Отсутствие свободы воли.
– Собственная незначительность (биология, технологии, институты и общество – всё это больше меня)
– Контр-культура (невстроенность в систему, поклонение смерти)
– Глубокая чернуха и безысходность.
– Ну и музыка ессесн.
1) Петр Успенский «Странная жизнь Ивана Осокина».
Идея вечного возвращения здесь превращается в леденящий кошмар. Герой получает шанс прожить жизнь заново с багажом знаний о прошлых ошибках. Но с ужасом обнаруживает, что наступает на те же грабли.
Меня пугает именно это: что мы можем быть зажаты в повторениях, как в петле. А что если я живу уже не в первый раз и всё это уже было? И будет ещё бесконечное количество раз? И ничего не изменить.
2) Ролан Барт — Смерть автора.
Барт отвечает на ситуацию, знакомую каждому, кто пишет хоть что-то: ты что-то сказал — а тебя поняли вообще не так. Ты выкладываешь текст — а в комментариях рождается другой смысл, другой мир.
Когда мне говорили: «Ты неправильно понял, автор хотел сказать другое», — во мне всё чаще всплывала фраза: «Да мне плевать, что он хотел — важнее то, как я услышал».
Барт формулирует это чище: как только автор отпускает текст в свет, смысл уже не его.
Каждый читатель создаёт новую версию произведения. И эта мысль освобождает.
Пьеса развивает мысль, что долго не даёт мне покоя: что чувствует машина, когда в ней просыпается сознание? Или что чувствует бот, который понял, что он – бот?
Летом мне приснился сон, где я — робот, который понял, в каком положении оказался, и умоляет выключить его.
Чапек как будто открыл дверь в новое пространство: он описывает момент пробуждения машины так, что внутри становится холодно. Эта книга – зеркало, в котором я вижу себя рабом системы с вечным вопросом о цене сознания.
\ Книги о музыке \
1) Дэвид Бирн «Как работает музыка».
Бирн (Talking Heads) не пишет мемуары — он водит экскурсию по лабиринтам собственного любопытства. От радиоволн до алгоритмов Spotify, от авангардных перформансов до размышлений о том, как архитектура формирует звук. Книга дышит энергией человека, который проживает музыку как способ существования в мире. После неё хочется не просто слушать, а исследовать.
2) Дэвид Бакли — Publikation: 64-битная история Kraftwerk.
Купил, потому что Kraftwerk мне приснились. И потому что в моих лекциях Kraftwerk всплывают постоянно — будто маяки.
Книга измазана пометками, закладками, стрелками. Я буквально жил в ней. Для меня это книга-одиночество: никто вокруг её не читал, а у меня она есть — настоящая, бумажная, согретая руками. Похоже, разделить эмоции мне придётся с самим собой при перечитывании.
3) Келефа Санне — Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах.
Это библия жанродрочеров. Санне ведёт через рок, r&b, кантри, панк, хип-хоп, танцевальную и поп-музыку — с любовью, точностью и идеальной фактурой.
Его книга — как детские энциклопедии о динозаврах: читаешь с тем же восторгом, только вместо тираннозавров — песни, сцены и культурные взрывы. Часть книги уже растащил в лекции. Остальное — растащу в будущем.
\ Нон-фикшн \
1) Кристиан Монтаг — Новые боги. Как платформы манипулируют нашим выбором и что вернёт нам свободу.
Название обещает «вернуть свободу», а я читал это, будучи уверен, что её нет.
С развитием ИИ боялся, что он испортит мою жизнь. Монтаг показывает обратное: ИИ давно с нами, он облегчает нагрузку, снимает лишнее, упрощает жизнь. Дорожный навигатор — простой пример, но таких примеров сотни.
Кажется, я из тех, кто не против «передать думалку» машине в обмен на чуть больше спокойствия.
2) Эразм Роттердамский — Похвала глупости.
Мыслитель эпохи Возрождения. Пишет гимн глупости так тонко, что хочется подпевать. Ирония здесь не язвит — она сияет.
После нескольких страниц был готов признать себя глупым просто чтобы влиться в эту светлую, почти праздничную песню.
Это, возможно, самое смешное, что я читал в этом году. Современный юмор меня часто не цепляет, а вот этот — как старое доброе вино.
3) Роберт Сапольски — Всё решено. Жизнь без свободы воли.
У меня уже много лет растёт убеждение, что свободы воли нет. Сапольски не просто укрепил его — он вдавил сваи, на которых эта уверенность стоит.
Он пишет как нейробиолог, как психолог и как юрист — сразу с трёх точек зрения. Выводы тяжёлы, но честны.
Эффект от книги — как если бы в прозрачную воду плеснули густую краску: цвет меняется не слегка, а радикально. Эта струя идей проникла в моё мышление глубже, чем я ожидал.
\ Художественная литература \
1) Ричард Адамс — Обитатели холмов.
Меня сильнее всего задели главы про кроличью колонию, где звери поклоняются смерти. Их поэзия, их мышление, их покой перед неизбежным — это пробрало до мурашек.
Само путешествие кроликов впечатлило меньше, но этих мрачных мистиков внутри книги я до сих пор не могу выбросить из головы.
Даже выучил стихи из главы про кролика-поэта Дубравку — настолько сильно это в меня вошло.
2) Чинуа Ачебе — Покоя больше нет.
История о парне, который получил образование, встроился в бюрократию — и начал гнить вместе с ней.
Мы часто думаем про себя: «Ну я-то устою». А книга показывает, что система размазывает любого.
Читал трижды, исписал блокнот заметками — и, кажется, именно эта совместная «работа» сблизила меня с текстом настолько, что он занял особое место.
3) Герман Мелвилл — Писец Бартлби.
Это можно было бы отнести к коротким формам, но пусть останется здесь.В одной юридической конторе появляется человек, который спокойно, почти ласково, начинает отвечать на просьбы: «Я бы предпочёл не делать этого».
Фраза-мем, фраза-татуировка, фраза-саботаж. И весь текст — о тихом сопротивлении. О том, что иногда мягкое «нет» — эффектние надрывного ора. Писец Бартлби – мой герой)
4) Лев Толстой – Холстомер.
Перечитываю в третий раз. История от лица лошади — гениальный ход, позволяющий увидеть человеческие условности, жадность и лицемерие со стороны. Для меня это ещё и пронзительное исследование старости, того, чего я безумно боюсь. Пегий мерин Холстомер стареет с достоинством, которого мне, всего лишь человеку, так не хватает.
5) Саяка Мурата — Земляноиды.
Контркультурная проза о людях, которые плохо встроены в общество, мыслят рвано, живут странно, пугают и вызывают сочувствие одновременно.
Местами читать было жутко — но и притягательно. Мне близко: я сам периодически ощущаю себя маргиналом, который идёт мимо общего ритма современности. И, возможно, поэтому нашёл в книге не отталкивание, а отдушину.
