Серия «Мои тексты»

Муся любила танцевать. Сама без мамы пришла в Дом пионеров, записалась в танцевальный кружок. К занятиям относилась серьезно, танцевала старательно и с энтузиазмом. Вот только обнаружилось, что все движения за педагогом она повторяла с точностью до наоборот. Когда надо было сделать шаг вправо, она шагала влево, когда надо было сделать пируэт справа налево, крутила слева направо. И если в групповом танце ей удавалось повторять движения без особых погрешностей то, как только, по задумке хореографа группа рассыпалась по сцене - Муся допускала ошибки. Девчонки ехидничали, педагог злилась. Муся тушевалась, переставала попадать в ритм, теряла баланс и останавливалась, готовая расплакаться. Продолжаться этот ужас долго не мог - Муся перестала посещать танцевальный кружок. Дома, под настроение, она включала музыку и танцевала, поглощённая ритмом, не задумываясь о лево- и правосторонних движениях.

Из-за проблем с балансом её попытки научиться кататься на велосипеде также потерпели фиаско – педали она крутила хорошо, а равновесие держала плохо. Петляя из стороны в сторону по пустой улице, Муся заприметила движущийся ей навстречу объект. Это был нетрезвый, с трудом державшийся на ногах и от того выписывающий зигзаги, мужчина. Столкновение было неизбежно. Мужчина упал, сверху его накрыл велосипед с Мусей. Что он думал в тот момент, как себя чувствовал - Муся не выясняла. Схватила велосипед и бегом прочь. Больше попыток освоить велосипед она не предпринимала.

В городе, где выросла Муся, снег выпадал уже в октябре, а таял в конце апреля. Когда такой климат совершенно очевидно, что катание на лыжах и коньках есть неотъемлемая составная жизни, по популярности разве что уступающая распитию спиртных напитков.

На лёд падать больно и, как правило, происходит это на глазах у кучи народа, толкущегося на катке. А вот на лыжах другое дело - падать в снег даже приятно. Здравый смысл подсказывал Мусе - лыжи! Ходить на лыжах начала рано. К лыжам мягкими креплениями крепились валенки, ногам было тепло и уютно. Шагать по большому двору одно удовольствие, можно крутить головой, вот собака пробежала, за ней ещё одна, в огромном сугробе мальчишки ходы роют – надо будет потом залезть туда, раздался хлопок - ледянная глыба сорвалась с крыши, ух ты!...

Любила Муся, забравшись на кровать грызть яблоки и читать приключенческие книжки, особенно Джека Лондона. Начитавшись про «Малыша и Смока Беллью», решила - хватит уже по двору ходить, надо влезть на сопку за домом и съехать с неё на лыжах. Вышла на улицу, а тут метель, небо потемнело, снег глаза залепляет. Вот это да! - всё как в книжке! Муся преодолела полсопки и поняла, что наверх ей не забраться, а вниз на лыжах съезжать – страшно. Из окна склон не казался ей таким крутым. Увидела навес из снега, залезла под него ползком, смотрит на город сверху, огоньки зажглись в окнах домов, а в её окне темно - не пришла ещё мама с работы. Сидит Мусечка под снежным навесом и жалеет себя. Отломила сосульку, сунула в рот: «Заболею, замёрзну и умру вдали от всех!» А тут огонёк загорелся в родном окне. Вылезла она из-под навеса и заторопилась домой, рукавички обледенели, лыжи из рук выскальзывают, идти трудно - ноги по колено в снег проваливаются. Упала, лыжи в разные стороны разьехались – одна до самого низу сопки докатилась.

Повзрослев, Муся сопку эту покорила - гуляла там на лыжах. Именно гуляла. Народ на лыжах быстро гоняет, спешит, потеет – «Лыжню давай!» - кричит. А она не спешит, любуется на сопки, прячущиеся одна за другой до самого горизонта, в ёлки забредёт, следы животных и птиц на снегу разглядывает или придумает себе что-нибудь и бродит в мечтах.

Муся на дух не переносила людей громкоголосых, а от окриков «мерзкого карлика» - так окрестила она физрука, начинала болеть голова и хотелось немедленно убежать - оказаться где угодно, да хоть на Марсе. Легко понять, почему уроки физкультуры были ей ненавистны. Зимой в школе лыжи предмет обязательный. Физрук орал: «Ходосеева, у тебя что - ноги из жопы растут?» «Конечно, из жопы, откуда же им ещё расти? - думала про себя Муся. - Вот из этой самой жопы растут и разъезжаются». Упадёт в снег - а плевать! Перевернётся на спину и замрёт, на ёлки любуется. Небо зимой серое, низкое, ничего в нём интересного. А вот ёлки… смотришь на них снизу вверх и можно много чего разглядеть: очертания животных, лица людей, да мало ли интересного? Долго могла так лежать и разглядывать… «Ходосеева!» - раздавался истошный крик. Весь кайф гад портил! Приходилось выкарабкиваться, собирать себя в кучу и тащиться по лыжне, в тщетной надежде догнать класс. Физрук истерил. Муся молчала, в ушах у неё стояли невидимые заслонки, блокирующие вопли «мерзкого карлика». Неожиданно физрук перестал делать из неё лыжницу. «Умная девочка - гордость школы, - поведала ему директриса. - Вы там с ней полегче, Владислав Палыч». Отсутствие в лексиконе Владислава Павловича слова конформист не помешало ему быть таковым, и он поставил Мусе – Марии Ходосеевой в четверти «пять».

Муся закончила университет, вернулась в родной город. В памяти сохранились воспоминания о лыжных прогулках, поэтому когда знакомая позвала её открыть сезон, она радостно согласилась. Лыжи в прокате взяла. Договорились встретиться на вершине той самой сопки, где она, маленькой девочкой, пряталась от снежной бури. За последние годы сопку застроили, наверх вели бетонные ступеньки. Ещё чуть выше - накатанная лыжня, народ гуськом скатывался по ней в снежно-ёлочные дали. Муся надела лыжи, оттолкнулась… Лыжня резко уходила вправо, но лыжи понесли её по прямой… прямо в камень, который лежал на её пути! Носки лыж ровно, как по линейке, обломились. Народ смеялся, Муся на минутку расстроилась, а потом смеялась вместе со всеми: «Вот и покаталась!» В прокате тётка изумилась: «Такого у нас ещё не было, чтоб через час вместо лыж два обрубка принесли. Ты что их – пилой пилила?».

Ни падения, ни шпагаты, ни ноги узлом не могли искоренить её склонность к лыжным прогулкам. «Мальчи-и-ик, уходи-и-и!» кричала Муся. Толстый мальчик сидел на снегу, преграждая ей путь. Ни затормозить, ни выпрыгнуть из глубоко накатанной лыжни она не смогла. На бок упала, да поздно… так с разгону в мальчика лыжами и воткнулась. Хорошо – мальчик мягкий попался, лыжи на этот раз уцелели. С горок спускаться очень любила, но всегда падала и не понимала – Почему все едут, а она падает? Как-то на спуске услышала: «Тётенька, да ты не стой на цыпочках, ноги-то к лыжам прижми!». И точно, хороший совет – реже стала заваливаться.

Под Новый год настроение у всех праздничное, отмечать в отделе начали за неделю. Димка Погребюк выиграл охотничьи лыжи в новогодней лотерее. Приз домой не понёс - поставил к стенке у рабочего стола. Когда вышел из комнаты, ребята прицепили к лыжам его уличные ботинки. Зашёл начальник: «Где Погребюк?» Его взгляд упал на лыжи - на ботинках таял снег, на полу образовалась маленькая лужица.

- Не знаем, Фёдор Ильич, он недавно пришёл. Вышел куда-то…

- Он что, на лыжах на работу пришёл?

- Да, мы тоже удивились.

- Скажите ему, чтобы ко мне зашёл.

Только отсмеялись, вошёл Димка, уставился на лыжи с ботинками: «А что? Это идея!»

Дверь в отдел открылась, впорхнула Мусечка, как обычно к десяти. После того, как она сказала начальнику: «Вам что важнее, чтобы я работу выполняла или чтобы к девяти приходила?» - её оставили в покое.

«У меня для всех новость!» - радостно объявила с порога. - Завтра в Спорттовары поступит импорт - лыжи Fisher, ботинки Solomon и другая лыжная хрень», - ввернула она любимое словечко. - Сколько стоит не знаю, но точно дешевле, чем у спекулянтов. К самому открытию, чтоб как штык были, тренеров из спортшколы тоже оповестили – может не хватить».

Это же космос! - рабочий день побоку. Мысль, что вместо горнолыжного хлама они приторочат к ногам Соломоны с Фишерами по ценам развитого социализма сводила всех с ума. Да и праздник на носу! Послали гонца в ликёро-водочный. Как говорится - сам Бог велел.

На следующее утро весь отдел, кроме Муси, стоял под дверями Спорттоваров. Прохожие любопытствовали: «Что за очередь?» Кто-то из ребят ответил: «Компасы геологические американские, говорят, завезли… Сами определяют где медь, где никель и даже золото». Двое мужчин в спортивных шапочках - по-видимому тренеры из спортшколы, утвердительно кивали головами.

Во второй половине дня счастливые обладатели новенького горнолыжного инвентаря шумно ввалились в отдел. Народ обступил Мусю и торжественно вручил ей лыжи и ботинки:

- Это Маша, тебе от всех нас! Не отвертишься, будешь теперь с нами кататься.

- Ребята, я за двадцать с лишним лет беговые лыжи не смогла освоить, а уж горные...

- На горных-то легче, - вставил кто-то. - Ничего слышать не хотим!

Вздохнув обречённо, Муся приняла подарок.

Прошёл лютый февраль, наступило третье марта - открытие горнолыжного сезона. Утром всем отделом сели на электричку. Разговоры только по теме лыжи-горы. Народ горит, предвкушая удовольствие. Геофизики-геологи любят воздух вольный, экстремальный, чтоб под жабрами спёрло.

Приехали. И, как только на лыжи встали, тут же все про Мусю позабыли, понеслись вверх, чтоб слететь с чёрных ромбов со свистом в ушах.

Осталась Муся одна. Присмотрелась, горка небольшая особняком, люди между ног бугель пропускают, за трос рукой придерживаются, в другой палки держат и катят в гору легко.

Дождалась Муся своей очереди, бугель между ног зажала, села на него, трос растянулся, бугель из-под неё выскочил… Народ смеётся. Отползла в сторону, чтоб не мешать. Вторая попытка закончилась тем же. Да, что же это такое все едут, она одна, как дура, падает, а на ней такая курточка ярко-красная, и сама ничего. На третий заход пошла, в пару ей попался огромный парень. Насмотревшись на Мусины предыдущие попытки, крепко схватил её за бок, пальцы в ребра воткнул, зарычал: «Не садись! Ногами в землю упрись, бугель тебя потащит!» Наконец-то! Так вот, почему я падала все время – не садятся на бугель, ноги не поджимают, а наоборот крепко ими в снег упираются. Навыка нет, потому то и дело пыталась присесть, но парень держал крепко. Дотащил до первой площадки: «Хватит тебе?» «Да, спасибо!» Только он руку отпустил – Муся сразу и свалилась кулем на снег, отползла в сторону – народу веселье! Осмотрелась, горка здесь пологая, как раз для начинающих. Музыка играет, солнце светит, позитив да красота!

Лыжи, как учили, углом поставила, оттолкнулась палками… до середины горки даже не доехала – упала. Ноги крестиком, одна лыжа отстегнулась - укатилась, другая в снег по ботинок воткнулась, приколола её к склону вниз головой. Лежит Мусечка на спине - жизни радуется. Подкатил незнакомый парень: «Вам плохо, девушка?» «Нет! Мне очень хорошо!» Парень вызволил её, за убежавшей лыжей сгонял, с горы потихонечку помог скатиться. Муся в благодарность отдала спасителю свой дневной пропуск на подъемник. И чёрт с ними, с лыжами!

В сенях дома, где они сняли помещение, чтобы переночевать, увидела санки.

В красной курточке, в норвежской шапочке и шарфике, развивающемся на ветру, Муся летела с горки на санках, обгоняя петляющих лыжников, и улыбка не сходила с её счастливого лица в этот солнечно-саночный мартовский день.

Юрий Вер

Напиши об этом

- Нам осталось совсем немного – ещё пять уровней. Цепляйся за меня.

Ох, эта юкковая моль, застилает всё пространство, мешает двигаться. Нам надо только наверх. Нам нужен десятый уровень!

- Молодец, держись за меня. Двухцветный агапостемон повис на тебе. Мне не под силу тащить вас обоих. Сделай что-нибудь, сбрось его! Поддай ему, вот так, отлично!

Эта безумная моль, густая завеса - мешает выбрать правильный ориентир к выходу из этого ада.

За её пеленой скрываются всякие ядовитые твари – легко нарваться на них. Зря я заделалась бабочкой Сатурнией, теперь все Дон Жуаны обращают на меня внимание. Мне мешают эти нежные крылья… хотя, конечно, очень красиво.

- Как ты там? Мы уже на шестом.

Прорвёмся! Это хорошо, что он имитирует жука-оленя, они хоть и видят, что он не в полной боевой форме, но опасаются ринуться на меня – думают, что я его добыча - рабыня тащущая господина на себе. Как глупо он получил травму, наткнулся на чёрную вдову. Это чудо, что он остался жив, его левая часть частично парализована, но его восстановят. Главное - доползти!

О, боже, что это за ярко-зеленая масса движется снизу вверх – это стая кузнечиков. Не зря их называют красноглазые дьяволы - поедают всё на своём пути. Они сожрут нас, если мы вовремя не спрячемся. Единственный способ остаться в живых – это выйти за пределы светового столба и переждать, пока дьяволы не поднимутся вверх и не вылетят в ночное небо.

Мы на седьмом.

- Держись, мы уходим, используй правую половину, хватайся как можешь, я закрепилась, держу тебя.

Мимо них со скрежетом пронёсся поток кузнечиков – изумрудная безжалостная масса.

Как странно, по отдельности они совсем безобидные существа, но вместе – жестоки, представляют смертельную опасность для всего окружающего. Психоз разумных трёхмерных ещё опасней, чем эти кузнечики, особенно когда они сплачиваются в массы, тогда они способны уничтожить свой мир и себя. При этом называют себя гомосапиенсами. Раса самонадеянных.

Мысли отвлекали её от скрежета зазубренных лапок и лязга челюстей несущейся прожорливой стаи. Все части тела Сатурнии окаменели от напряжения, её напарник мужественно переносил боль, его левая часть тела почти бездействовала. Сатурния изо всех сил поддерживала его тяжелый хитиновый панцирь, принимая нагрузку на себя. Скрежет и лязг кузнечиков пошёл на убыль, теперь издаваемые ими звуки походили скорее на шелест листвы. Осталось ждать недолго, скоро этот кошмар закончится, они снова войдут в световой столб и, пока он пуст, попробуют подняться наверх – на последний десятый уровень. Их сразу заберут. Они смогут скинуть с себя маскировку и стать самими собой. Как ужасно быть примитивным трехмерным существом. Они замечали, что начинали деграгировать во время своих исследований, находясь в телах членистоногих. Наконец-то они вернутся в своё нормальное состояние. Они, представители четырёхмерной Zeta группы, не оставляющие надежду спасти эту планету трёхмерных существ.

Сатурния не стала дожидаться пока исчезнут все, до последнего, кузнечики. Ведь по-отдельности они не опасны, главное - надо избежать очередного нашествия насекомых, ведомые своим инстинктом, они скоро опять заполнят световой столб.

Вперёд! Сатурния успела зайти на девятый уровень и, если бы ей не пришлось тащить на себе напарника, она бы успела добраться до десятого.

Ей помешала сфинксовая моль - несметное количество которой облепило её и напарника. Серая пыльца хлопьями оседала на них, сковывая движение. Сама по себе моль не была опасна, но не было сил двигаться под тяжестью пыльцы, плотным слоем облепившей их тела-метоморфы. Сатурния отломила кусок хитинового покрова с парализованной стороны тела напарника. Если они выживут, это тело больше не пригодится ему. Она подумала хорошо бы сохранить этот кусочек и отдать напарнику на память, когда они выберутся. А они обязательно выберутся! Действуя отломанным ею куском крыла как скребком, она освободила себя от чужой пыльцы. Медленно, но упорно, Сатурния двигалась к заветному десятому уровню, таща на себе жука-оленя...

Ещё взмах крыла... Они наверху - спасены!

***

Как хорошо гулять в Лас-Вегасе весной, пока ещё не наступила жара. Влюблённая пара вышла из Тропиканы и направилась к Луксору. Подойдя к перекрёстку, остановились на красный свет. Огромные сфинксы сторожили вход в казино. Из пирамиды в ночное звёздное небо вырывался мощный столб света.

«Смотри, - он указал своей спутнице на светящийся колосс. - Он заполнен бесчисленным множеством насекомых. Они беспорядочно движутся в потоке света. Сколько их? Миллионы? Как долго они живут? А вдруг среди них разведчики с других планет? Они выполнили свою миссию и возвращаются домой. Там наверху, где обрывается поток света - их ждут... Да, точно, мы думаем, что это мошки, а в действительности это пришельцы, взбирающиеся по светящемуся лучу. Они используют его как базовую точку...Что ты думаешь?»

Женщина прижалась к мужчине с нежностью: «А ты напиши об этом».

Mayflower, South Euclid, OH USA

1 Сентября 2019 года

День не задался – утром учёный совет отменил заседание, рассмотрение работы Ильи Владимировича перенесено. Днём позвонили из школы – сын Лёшка, прогуливает уроки физкультуры. Вечером Илья Владимирович обещал тёще проведать её - теперь тащись через весь город. Жена от него ушла два года назад. Так бывает, жены нет, а сын и тёща остались.

Илья Владимирович, как и сын, в свои школьные годы прогуливал физкультуру. Ругать сына ему не хотелось.

- Звонили из школы, ты на физру не ходишь.

- Па-аап, ну ты же знаешь?

Илья Владимирович молча смотрел на сына, как бы отвечая - знаю, а что делать?

- Хорошо, не расстраивайся, я схожу.

Прозвенел дверной звонок. Илья Владимирович открыл дверь.

На пороге стоял неуверенный в себе мужчина, в лёгком - не по сезону плаще. К груди он крепко прижимал потёртый портфель.

- Вы Илья Владимирович Франкевич?

- Да. А в чём дело?

- Я учитель математики, Федоркин Валентин Валентинович.

Илья Владимирович сделал шаг назад, приглашая посетителя войти в квартиру.

- Вы учитель моего Лёшика?

- Нет-нет, я по другому вопросу. Я о Вас много слышал, Илья Владимирович. Вы - известный математик. Только Вы сможете мне помочь.

Илья Владимирович не был рад гостю, настроение паршивое, гость какой-то странный, но не выгонишь же человека вот так запросто.

- Раздевайтесь. Проходите. Что там у вас, дружок?

Федоркин разделся, вошёл в комнату, не отпуская свой портфель от груди.

- Понимаете, Илья Владимирович, я доказал теорему Ферма.

У Ильи Владимировича чуть не вылетело матерное слово, но, будучи человеком воспитанным, он промолчал. Федоркин продолжал:

- Кроме Вас в нашем городе никто… один Вы можете подтвердить этот факт. Вот!

Он полез в портфель и вытащил рукопись, испещрённую формулами.

Илья Владимирович совсем недавно прочитал «Игру в бисер» Германа Гессе, книга произвела на него сильное впечатление. Возможно прочитанная книга, стресс и усталость стали причиной видения, но вместо неровным почерком написанных математических знаков, он увидел разноцветные бусинки, они перекатывались, заполняя банаховые пространства, которым была посвещена его научная работа. Видение продолжалось недолго. Посетитель ничего не заметил. Илья Владимирович потёр глаза - как же он устал!

Что сказать этому сумашедшему? Школьный учитель средней школы, доказавший теорему Ферма. Может гениий? Тьфу-ты, ерунда какая-то…

- Вы знаете, дружок, - Илья Владимирович сделал паузу.

- Федоркин Валентин Валентинович.

- Да, вы знаете, дружок Валентин Валентинович. Напишите мне ваш телефон, я посмотрю и позвоню вам.

Федоркин поискал глазами - на чём бы ему записать телефон.

- Да, на рукописи вашей и напишите.

Федоркин замер... Какое глумление писать телефон на рукописи.

-Да вы пишите-пишите, дружок, - приободрил его Илья Владимирович.

Федоркин аккуратно на полях написал номер. Он надеялся, что Илья Владимирович посмотрит доказательство сегодня, прямо сейчас, при нём. У него даже проскользнула мысль, а не присвоит ли именитый профессор его доказательство теоремы Ферма себе? Деваться было некуда… С трудом расставшись с рукописью, Федоркин, нехотя, направился к двери.

***

Наступили выходные. Настроение у Ильи Владимировича было отличным. Научный совет принял решение ещё раз рассмотреть его работу. Лёша сидел у окна и читал Азимова. На улице светило солнце.

- Как насчёт яичницы с луком на сале?

- Ага, - ответил Лёшка, не прерывая чтения.

Илья Владимирович, насвистывая хабанеру, по пути в кухню прихватил рукопись Федоркина. Начал читать, обнаружил ошибку в доказательстве, аккурат и яичница готова. Отложил рукопись в сторону, чтоб аппетит не портить.

Позавтракав, набрал номер телефона Федоркина: «Валентин Валентинович, вы можете зайти ко мне, забрать рукопись. Да, я прочитал. Только не на выходные. Давайте, дружок, в среду после семи».

В среду в семь часов вечера прозвенел звонок. На пороге стоял Федоркин. Глаза его сияли, он держался увереннее.

«Раздевайтесь, проходите, дружок. Хочу вас поздравить, для учителя математики средней школы очень не дурно, у вас есть математические познания. Но!» – тут Илья Владимирович сделал паузу, - «Я нашёл у вас ошибку».

Илья Владимирович открыл рукопись и обьяснил Федоркину, в чём его ошибка, тот побледнел и обмяк. Илья Владимирович принёс стакан воды. Постепенно Федоркин пришёл в себя.

***

Прошло три недели. Вечером звонок в дверь - на пороге стоял Федоркин. Илья Владимирович нахмурился. Его оторвали от чтения «Сто лет одинчества». Сдержанным тоном, выдавливая из себя слова, он сказал:

- Да, слушаю вас.

- Вы знаете? Я исправил ошибку...

Федоркин открыл портфель, ни слова не говоря, вложил рукопись Илье Владимировичу в руки, и исчез, быстро захлопнув за собой дверь. Илья Владимирович с досадой бросил рукопись на тумбочку, вернулся в гостиную и продолжил чтение романа...

***

Научная работа Ильи Владимировича была одобрена, шла подготовка к печати. В пятницу поздно вечером он вернулся из гостей в прекрасном расположении духа. Его взгляд упал на рукопись всё ещё лежащую в прихожей. Он открыл её и стал читать, через пять минут со вздохом закрыл и пошёл спать.

Где-то через месяц раздался звонок в дверь.

Это был Федоркин, улыбался, но был как бы не в себе.

- Ах да, дружок, виноват, забыл вам позвонить. Проходите. Огорчу вас, друг мой, я снова нашёл у вас ошибку.

Илья Владимирович подробно обьяснил Федоркину, где тот допустил ошибку. Смотреть на Федоркина было жалко.

- А вы знаете, друг мой, давайте я вас научу, как вы можете сами себя проверять - сделали вы ошибку в доказательстве или нет.

Илья Владимирович около двух часов рассказывал Федоркину, как проверить, верно доказательство или нет. Федоркин подробно записывал лекцию. Переспрашивал, делал пометки, возвращался к уже разъясненному, одним словом, отнёсся ответственно.

***

Наступил канун Нового года. Илья Владимирович готовился встретить Новый год в близком кругу. Когда все были в сборе раздался звонок в дверь. «Кто бы это мог быть?»

На пороге стоял худой, небритый, в старом плаще - не по сезону, очень неуверенный в себе человек. В руках у него были бутылка шампанского и торт.

- Илья Владимирович, Вы не узнали меня? Это я – Федоркин.

- Ах, да простите, дружок, не признал сразу.

- С Новым годом! Это Вам, - Федоркин сунул своё богатство Илье Владимировичу в руки.

- Да что же случилось дружок, неужели доказали?!

Федоркин не обратил внимание на иронию мэтра.

- Илья Владимирович, как я Вам благодарен, Вы научили меня находить ошибки в собственных доказательствах. Все эти годы я доказывал и опровергал, доказывал и опровергал!

Неожиданно он резко повернулся и также внезапно исчез, как и появился.

- Дружок, куда же вы? - не громко прозвучал голос Ильи Владимировича.

Ответа не было. Он вернулся к гостям, вечер протекал в непринуждённой беседе, криками «Ура!» встретили Новый год. Около двух гости разошлись.

Илья Владимирович присел к столу: «Как же хорошо побыть в тишине». Налил шампанское, задумался, глядя на пузырьки... поднял бокал: «За Ферма!»

https://www.litres.ru/uriy-ver/yakutskiy-sled/

https://www.litres.ru/uriy-ver/povezlo/

Я допустил ошибку. Привёл фрагмент рассказа, думал будет смешно. Оказалось, смешной эпизод вырванный из контекста, вызвал у пользователей вульгарщину. Поэтому я вынужден напечатать весь текст и мне хотелось бы узнать мнение читателей, действительно ли при прочтении всего текста этот эпизод покажется вам пошлым?  (вы легко поймёте о чём речь прочитав рассказ)

Ровно в полночь с боем часов 29 марта 1960 года в городе Ленинграде, в семье врачей Людмилы и Виктора, родился мальчик. В роддоме его звали «старшина палаты».

- Может, он голодный? - беспокоилась Люся.

- Да, будет он голодный! Как рявкнет - мы со всех ног несёмся, - отозвалась нянечка.

Имя мальчику дали не сразу. На третий день после выписки, учитывая пожелания родственников и соседей по коммунальной квартире, где Виктор и Люся снимали угол, написали записки с именами и покидали их в шапку. Соседская девочка вытащила записку с именем Юра, по счастливой случайности или закономерно эту записку написала моя мама, так стал я - Юра.

Пятимесячным родители перевезли меня из Питера в Якутию - в посёлок Марха. Рядом с этим посёлком располагалась воинская часть, куда мой отец, военный врач Верещагин Виктор Владимирович, был приписан. Мать - Верещагина Людмила Александровна, выпускница Санитарно-гигиенического медицинского института, поступила на службу поселковым участковым врачом, а через полгода перешла на должность главврача и, по совместительству, рентгенолога в туберкулёзный диспансер. В Мархинском диспансере мама проработала три года. Была депутатом райсовета Покровского района.

Родители развелись, когда мне было шесть лет. Отец комиссовался и уехал обратно в Ленинград. Мы с мамой ещё около полугода жили в Средней Мархе, после чего переехали в посёлок Аэропорт города Якутска, где сначала проживали в коммуналке на втором этаже деревянного барака по улице Гагарина, без водопровода, с печным отоплением. Через год мы получили отдельную квартиру на улице Циолковского, тоже на втором этаже деревянного дома, с батареями вместо печки и водяным отоплением, но без сортира и ванны. Вёдра с отхожим носили на помойку. Зимой по обледеневшим ступеням со второго этажа вынести вёдра – задача не простая даже для здорового мужика, а что говорить про мою маму – ростом метр пятьдесят и весом в сорок килограмм. И ничего, справлялась!

Вот с этого момента - переезда в посёлок Аэропорт и начинаются мои более-менее связные детские воспоминания.

Помню деревянные тротуары вдоль проспекта Гагарина, по которым мы - пацаны гоняли на велосипедах, лавируя, чтоб не провалиться колёсами в зияющие чёрные дыры между досками; помню нескончаемые ряды дровяных поленниц, с потайными ходами и схронами, в которых прятались «страшные» люди; кочегарку, где с пацанами собирали смолу и зачем-то жевали её; помню клуб Гагарина, в котором по многу раз смотрел "Неуловимых мстителей" и "Комсомольцев-Добровольцев"; помню бескостных гольянов, выловленных из Белого озера; строганину из чира, тающую во рту; пельмени в мешке, подвешенном в сенях зимой; горящую тайгу из иллюминатора ИЛ-14; отвратительный запах хлорки и фекалий, растекающихся по весне из деревянных общественных сортиров и помоек; реку Лену, с её песчаными косами; тучи комаров; пионерлагерь "Сокол", где я ловил сачком стрекоз; Тороса - огромную лайку с белой шерстью розоватого отлива, из которой "чесали мохер"; футбол на поле с колдобинами у Белого озера…

Помню притороченный к моим бедрам проволочный каркас лошадки, сверху покрытый яркой материей, в руке у меня что-то похожее на жезл, я танцую гоп-ля-ля на сцене среди таких же мальчиков-лошадок; хоккей, забитую шайбу, вспухшую разбитую нижнюю губу и покачивающиеся за ней зубы; грамоту за первое место в вольных упражнениях по гимнастике – меня распирало от гордости, как будто я выиграл Олимпийские игры; мне кажется, я даже ходить стал по-другому, слава Богу длилось это недолго.

А ещё - болотные кочки, по которым я прыгал, направляясь к маме в больницу; белочку, случайно убитую работниками кочегарки; речку Мархинку, по которой плавал на лодке за аэропорт; якутский туман. Ноги, обмороженные в ледяном автобусе по дороге из Магана - стоял декабрь, Якутский аэропорт не принимал, мы прилетели с «югов» в лёгкой одежде...

Помню лыжню через замерзшее Белое озеро; пацана-беспризорника, прятавшегося у нас на чердаке… И много-много подарков под ёлкой на Новый год: компоты, пластиковые солдатики, и - мечта пацана – настольный хоккей…

Помню дворнягу, которую, я пытался выдать маме за овчарку, удерживая её уши вертикально.

- Юра, как собаку назовёшь? - спрашивала мама.

- Отелло, - отвечал я.

- А если это девочка?

- Пиздемоной.

- Как-как? - переспрашивала мама.

- Пиздемона, - нисколько не смущаясь отвечал я.

Помню, как цепляя ложкой ненавистные комки с манной кашей, я катапультировал их за печку. Мама ставила будильник - засекала время, и мне следовало съесть кашу до того, как он зазвонит. Помню, что боялся наказания, но не помню, чтобы меня наказывали ...

Так протекало мое незамысловатое, счастливое, окутанное материнской любовью детство.

История эта известна всей Мархе, народ приписывал ей то, чего и не было, я же перескажу её коротко и без прикрас.

Дуся, коренная Мархинская, рано осталась без матери, воспитывалась родной тётей Марусей - поваром в детском саду. Маруся была хорошая женщина, но не без изъяна, несколько раз в году с ней случались запои, и тогда детский сад оставался без повара. Люся устроила своего Юрку в детсад, когда у Маруси случился запой.

Приведя Юру в садик Люся решила посмотреть - чем же кормят детей и была приятно удивлена тем, что на завтрак в рационе были «Рябчики». На следующий день она опять посмотрела меню - «Рябчики» переместились в полдник. «Ничего себе…» - подумала Люся, - «детей рябчиками каждый день кормят». И так продолжалось всю неделю. «Рябчики» перемещались по меню, но не исчезали. На следующей неделе, вновь увидев на завтрак «рябчики», она решила спросить у воспитательницы:

- Вы действительно рябчиками кормите детей каждый день?

Воспитательница засмеялась:

- Да нет, это у нашего повара Маруси запой, вот и выкручиваемся - жарим хлеб, называется у нас это «рябчики», - с улыбкой ответила воспитательница.

- Ладно тебе языком молоть, - вынырнула откуда-то ещё одна воспитательница.

Протянула Люсе руку, представилась:

- Дуся. Я вас видела, Вы на прошлой неделе заселялись... Я соседка Ваша, наш дом сразу за Вашим будет. А про Марусю - тётю мою, Вы не слушайте. Маруся завтра на работу выйдет и всё будет - и котлетки диетические и бульончик куриный.

Так Люся познакомилась с Дусей.

Дуся - крепкая, налитая девка, сиси так сиси, ляхи так ляхи, а главное - весёлая, живая, хоть и простушка, но не глупая. Уже два года как она состояла в законном браке. Её муж - Геннадий Федоров - молодой офицер из генеральской семьи, прибыл на службу из Новосибирска, где закончил Высшее Военное училище. Шатен, кареглазый, белокожий, из-под фуражки небольшие бакенбарды вьются, усики аккуратной тонкой полосочкой над верхней губой протянулись – красавец! Что ещё скажешь?! Дуся, как замуж вышла, спину-то сразу пораспрямила, взгляд её приобрёл «вес» замужней женщины. Через 9 месяцев родила Димку – белобрысого, щекастого, по возрасту всего на месяц старше Юрки Люсиного будет, а по размеру - на все шесть. Пацаны были определены в одну ясельную группу.

Так как Люся и Дуся жили по-соседству, были ровесницами, плюс дети одногодки - общие интересы сблизили их. Помогали друг другу присматривать за детьми, вместе водили мальчишек в сад. Зимой везли на санках, но только, если мороз не ниже тридцать градусов, а если температура опускалась ниже, то на себе тащили, иначе нельзя – замёрзнут. Однажды за разговорами потеряли один «кулёк». Обнаружили пропажу только когда дотащили санки до дому. Обронили Юру. Обронили бы Диму - точно почувствовали бы разницу: Димка - битюг, а Юрка что? - воробей и то больше будет. Темнеет зимой рано, бежали обратно практически на ощупь. Люся чуть с ума не сошла. Дуся успокаивала: «Да куда денется? Кому нужен?»

«Кулёк» с Юрой лежал на виду, хорошо, что на обочину от протоптанной дороги не завалился… «Хоть бы пискнул», - подытожила Дуся.

Историю своей любви Дуся поведала Люсе во всех подробностях и, по праву можно сказать, рассказана она была из первых уст.

Влюбился Гена в Дусю с первого взгляда, увидев её случайно, на третий день после поступления на службу в Мархинский военный гарнизон. Представился, стал ухаживать и как-то враз понял, что жить без неё не может и хочет жениться на ней. Позвонил родителям в Новосибирск, объявил, что женится. Родители расстроились - не такой партии для своего сына ждали, тем более, что уже и невесту достойную присмотрели… из своих. Кто такая Дуся? – деревенская, воспитательница в яслях. А их сын – красавец, офицер, отслужит в Мархе годика три и переведут его в Новосибирск на хорошую должность, у отца связи большие. Через пару недель, после того как Гена сообщил родителям о своём решении жениться, он получил от родителей письмо, где они умоляли сына не делать глупости, не жениться на «голодранке деревенской» и кляли Дусю плохими словами. Гена это письмо спрятал в книжку и убрал на полку.

Гена был на службе, Дуся ждала его, достала со скуки «Алые Паруса» Грина, открыла книгу и наткнулась на спрятанное письмо. Чем дольше читала Дуся письмо, тем больше портилось её настроение. Когда пришёл Гена она зашлась слезами, хлюпала носом, кляла судьбу. Объявив Гене о фатальном решении покончить с собой, она сорвалась и убежала на речку Мархинку, не то вешаться - правда не понятно на чём, там одни кусты; не то топиться, что тоже сложновато… Мархинка - как ручей в этом месте. Гена стоял остолбеневший, ничего не понимающий, пока не увидел на столе смятое и размытое Дусиными слезами родительское письмо. Не зная, что делать и где её искать, он побежал к Дусиной тётке Марусе, чтоб та отговорила Дусю от безрассудного поступка. Гена, пока бежал, похоже сам потерял рассудок - сказал Марусе, что застрелится, если Дуся бросит его. Короче, в тот вечер Дусина тётка металась от одной несчастной к другому несчастному, уговаривая Дусю ещё пожить, а Гену - не стреляться. К ночи страсти улеглись, все остались живы. На следующий день Дуся написала гневный ответ родителям Геннадия. Понаписала она там много: и как любит его, и что жить без него не может, и про то, какая она хорошая... Как же они смеют оскорблять её, когда они совсем её не знают? А в конце письма Дуся пригрозила, что напишет в «Комсомольскую правду» о том, какие они плохие, чёрствые люди. Отправила она это письмо или нет - мы не знаем, но Гена после той злополучной ночи написал и отправил родителям ТАКОЕ письмо, что когда он привёз Дусю в Новосибирск, его родители встретили их с цветами и радостью на лицах.

Со свадьбой не тянули, да и зачем, когда любовь такая!

Страсти в жизни Гены и Дуси не закончились ни после той злополучной ночи, ни после свадьбы, а скорее наоборот - бывало и посуду били, и дрались, и стёкла из окон вылетали, но до милиции дело не доходило.

Ревновал Геннадий Дусю дико. Прибежит с дежурства, как бы невзначай, сердце колотится, рукой пистолет ощупывает. Если что - пристрелю её и его, гада. Дверь распахнёт – поймал мол, а дома тишина, пирожками пахнет, Дуська в кровати вальяжная, да вспотевшая под пуховым одеялом, полусонным голосом: «Геночка, чё так рано?». Счастье, сокровище его, вот оно, рядом, руку протяни - любимая Дуська, здоровьем пышущая, и нет никакого гада с ней. И что за черти ему в голову лезут? Набросится Гена на неё, подогретый ревностью, и мнёт её и так и сяк… Дуська стонет, крик сдерживает, чтоб малого не разбудить. Утолив страсть, обмякнут оба, не шелохнутся, пройдёт минут пять, а кажется – вечность. Уже вскочив, застегивая впопыхах штаны, прихватывая шинель, он слышал вдогонку сонное: «Ты чё приходил-то?» Гена тихонько притворял дверь и летел на службу, окрылённый счастьем.

Однажды Гена даже порезал себя в порыве ревности. Порезал не сильно, но кровищи было много. Дуся перевязала его, каждую клеточку на «израненном» теле перецеловала, тем душу своего любимого успокоила и сама успокоилась… на месяц-другой.

И Дуся не отставала от Гены по части ревности - устраивала ему «концерты».

Было дело - бухгалтер в воинской части, молодая женщина, разведёнка, попросила Гену холодильник ей привезти из Якутска. Он мог бы только солдат послать, так нет - на свою голову сам поехал. Холодильник привезли, ещё в дом не затащили. А Дуся тут как тут, едва глаза бухгалтерше не выцарапала. Держали её солдаты от греха подальше. Гена прыгал вокруг Дуси, успокаивал. Ничего не помогало. Пока она всё не высказала: и что та - «прошмондовка кривоногая» и что «ни кожи ни рожи», и матерком приправляла. «А с тобой, кобелина, будет дома разговор особый».

«Эх, Люська, ничего ты не понимаешь, мы подерёмся-подерёмся сначала, а потом у нас такая любовь безумная - как в первый раз!»

Так и жили Гена с Дусей, колотясь в страстях и по-другому не могли. За их большую любовь в Мархе за ними навсегда утвердилось прозвище – Ромео и Джульетта.

Рыба, свиньи, три хохла

Посёлок Джарджан. Если бы меня спросили - где это? - я бы не раздумывая открыл атлас и стал искать где-нибудь в средней Азии, и ведь, возможно, нашёл бы, уж больно звучит по-южному.

Но наша история произошла в Джарджане, который находится на Дальнем Севере, в Якутии, где вечная мерзлота, морозы ниже 50оС и солнце похоже на серебряную монету - блестит, но не греет.

Здесь, в Джарджане, была расположена воинская часть и метеостанция. В должность командира воинской части недавно заступил Бондаренко Сашко Богданович. Вообще-то Александр, но жена всегда звала его Сашко - ласково и распевно, как могут делать это украинские женщины. Кто-то услышал её «Сашко» и пошло-поехало, перекочевало это «Сашко» наверх, в руководство.

«Как там Сашко? Надо бы слетать с проверочкой к Сашко». Прилетало начальство, но не часто – рыбу половить, уток пострелять, водочкой подлечиться.

Замом по тылу у Бондаренко был хохол по фамилии Зуй, замом по политчасти был тоже хохол по фамилии Шмандура, а известное дело - если три хохла собрались вместе, значит «шо-то» будет.

В кабинете Бондаренко висел знаменитый плакат - Ленин, Маркс и Энгельс, повёрнутые в профиль, так вот, если бы вместо основателей научного коммунизма можно было поместить портреты этих троих, то вышли бы - Мясистый, Щекастый и Мордастый, такие они были упитанные да гладкие. Север и служба в богом забытом углу явно шли им на пользу. В кабинете Бондаренко они в основном обсуждали дела хозяйственные, о делах военных вспоминали редко. О строевой подготовке Бондаренко выражался уничижительно: «Нам балетов не плясать, по парадам не скакать!», после третьей рюмки в близком кругу мог высказаться более прямолинейно: «Строевая для педиков и дебилов, а мы умные».

Закончив деловую часть разговора с доверенными лицами Бондаренко молча переводил взгляд на Зуя. Зуй чутко реагировал, как волшебник извлекал из сумки бутылку водки, сало - когда «було», кастрюльку с отварной картошечкой - ещё тёплой, укропчиком посыпанной, лук и чёрный хлеб.

Выпив и закусив, трио проникновенно спивало украинские песни.

Если зам по тылу Зуй нёс ответственность за то «чтоб було - да не убуло», то замполит Шмандура отвечал за моральный дух и дисциплину, чтобы первым делом солдаты осваивали гражданские специальности: каменщиков, плотников, маляров, ну, а стрельбища потом... так разве что, для общего развития… и когда время свободное выкроится. Но время свободное выкраивалось редко - столько работы в части и за её пределами, что не успеть всё переделать.

В первое же лето, как Бондаренко вступил в должность командира части, солдаты построили дачу на берегу реки, а рядом с ней обязательный атрибут роскоши - финскую баню. Теперь Бондаренко, Зуй и Шмандура по пятницам парились в финской бане, здесь на них с плакатов смотрели не строители светлого будущего, а обнаженные девушки из журналов - контрабандный товар, завезённый из враждебного лагеря.

Следующим летом Бондаренко и компания планировали построить себе дома.

Достопримечательностью Джарджана была семейная пара - якуты, работали они и жили на метеостанции, а знамениты были на всю округу тем, что обладали превосходными навыками подлёдного лова. В военной части знали об этом и потому, ещё до вступления Бондаренко в должность, схема «Вам тушёнка - нам рыба» работала исправно. Этот бартер никогда не вызывал в сердце Зуя полного удовлетворения. В его представлении пойманной рыбой метеорологи должны были делиться безвозмездно, за один только их статус защитников отечества. Бизнес-план по исправлению укоренившихся правил давно созрел в голове Зуя, но обнародовать его предшественнику Бондаренко он не решался, с приходом же последнего задуманное стало реальностью. Изложив командиру идею, он получил одобрение и с энтузиазмом приступил к реализации проекта. В тот же вечер Зуй поместил в сумку шкалик водки, пару офицерских пайков и пошёл на метеостанцию. Возвращался он в приподнятом настроении; долгое беспокойство, вызванное простой человеческой жадностью, отпустило его душу.

С первым же самолётом привезли в часть необходимые рыболовные снасти и на следующее утро десант из роты солдат высадился на лёд реки Джарджанки для обучения подлёдному лову под руководством метеорологов-рыболовов.

И пошло – солдатская служба начиналась на реке с утренней зорьки и заканчивалась вечерней, до обеда одна рота рыбу ловила, после обеда другая. После нескольких случаев переохлаждения Шмандура отдал приказ - в особо холодные дни сменяться каждые два часа. Хранилась рыба в подсобном помещении. Якутские морозы - вместо морозильных камер, рыба хранится аж до поздней весны.

В Магане располагалась малая авиация. Бондаренко договорился с пилотами, те прилетали в Джарджан, загружали рыбу, пойманную солдатами, и летели обратно. Дальше рыба шла начальству, нужным людям, бывшим сослуживцам, друзьям в Мархе, ну и на рынок в Якутск - не без этого. Тут надо отдать должное Бондаренко - никогда он не забывал друзей и всех, с кем у него были хорошие отношения, а хорошие отношения у него были со всеми, в этом и заключался его жизненный успех.

Отстроившись и наладив рыболовный бизнес, троица начала думать - что дальше?

Как известно, на ум нам приходят идеи близкие по духу и роду нашей деятельности; все трое выросли там, где держать свинью было делом обычным - «бо сало дуже смачне» … и отходов пищевых завались, а потому все трое пришли к идее развести в части свиней.

Зуй и Шмандура полетели в Маган, оттуда прямиком в Марху, чтобы отобрать правильных производителей, договориться о цене и транспортировке. После того, как уладили поросячьи вопросы, вернулись в часть.

Бондаренко договорился с начальником Маганской малой авиации, организовал спецрейс. Попросил приятеля - Виктора Верещагина, работавшего врачом в Мархинской воинской части, усыпить поросят перед рейсом, чтоб переполоха не наделали. Виктор вколол поросятам снотворное. Поросята уснули, их поместили в деревянные ящики и загрузили в АН-2. Взлетели. Первая половина полёта прошла тихо, поросячье сопение и тихое похрюкивание действовало настолько успокаивающе на пилотов, что их клонило в сон. На полпути к Джарджану равномерный гул моторов нарушил внезапный поросячий хрюк, через несколько минут к нему присоединился второй, завязался дуэт, затем трио, поросячья а капелла набирала силу. Поросята просыпались, качались, как подвыпившие, на своих маленьких копытцах; от любого толчка падали, переворачивались на спину, недовольно хрюкали, снова вставали и снова падали, действие наркоза ещё не прошло. Постепенно поросячья братия осмыслила тот факт, что их поместили в тесные ящики, из которых нет выхода, при этом их болтает и швыряет в разные стороны; их барабанные перепонки сдавлены, в них что-то с болью отстреливает; вместо привычных звуков стоит постоянный гул; в воздухе отвратительный запах смеси металла, дерматина и солидола, вместо родного запаха тухлых пищевых отходов.

Вот так - уснули в раю, а проснулись в аду.

Когда-то мило хрюкающие и семенящие копытцами создания теперь перевоплощались в дико визжащих и неистовствующих бестий.

В паническом ужасе поросята разломали ветхие ящики, повыпрыгивали из них в поисках выхода из гудящего «ада». Толпами стали носиться по салону, пытаясь запрыгнуть в кабину к пилотам, очевидно в твёрдом намерении повредить бортовое управление самолёта. Второй пилот встал у входа, соображая, чем бы забаррикадироваться. Ничего толком не придумав, он вцепился руками в проём и пинками отфутболивал четвероногих. В конце концов поросята поняли, куда им не стоит забегать и стали тусоваться в хвосте, делая марш-броски до середины салона и обратно, но условную черту, где их мог достать ботинок второго пилота, они не пересекали.

За это время пилоты вспомнили всех - и по маме и по папе.

По-видимому, от сильного перенапряжения поросята подустали, почти исчезли верхние ноты из их многоголосья, наметился переход к нижнему регистру - не так раздражающему ухо. Второй пилот взял тайм-аут, обтирая пот на своём красном от напряжения лице. Казалось, самое неприятное было уже позади, как повеяло, именно повеяло, ещё одной неприятностью. Ошибиться было невозможно, пока второй пилот, как бы сомневаясь, тянул носом на пробу дополнительную порцию воздуха, командир констатировал: «Обосрались… Свиньи!».

Недолгое затишье сменилось очередной поросячьей истерикой. К счастью, полёт подходил к концу, началось снижение. Каждый раз, когда самолёт проваливался в воздушную яму, поросята с ещё большим остервенением визжали и неистово метались, разнося «добро» по салону. Забыв про запретную черту, они снова стали наскакивать на второго пилота, преграждавшего вход в рубку. Успешно справляясь с ролью «защитника», он активно работал ногами так, что его ботинки и брюки быстро покрылись свинячим дерьмом.

В салоне стояла вонь, поросячья какофония и психическое расстройство.

Командира, устойчивого к качке, но чувствительного к запахам, мутило и рвало. Одной рукой он держал бумажный пакетик, в который периодически блевал, другой рукой штурвал. Посадив самолёт и подкатив к командному пункту, он увидел удивлённые смеющиеся лица встречающих, среди них - довольная физиономия Бондаренко. «И ты, блядь, тут», - констатировал факт присутствия «виновника торжества» первый пилот.

- Михалыч, что там у тебя мои поросятки раскричались? Укачало? - кричал Бондаренко по рации.

- Сашко, твои свиньи, блядь, обосрались, готовсь говно отмывать.

За исключением этого недоразумения поросячья ферма в подведомственной Бондаренко военной части работала успешно, знали хохлы свое дело - ничего не скажешь.

Сашко расширял хозяйство, благосостояние росло и всё было бы хорошо, если б не нелепая случайность, как оно обычно и бывает. Как-то перепились они в драбадан и стали стрелять по журавлиному клину из артиллерийской пушки… Не потеряли военных навыков – черти!

Вот только долетел этот выстрел не туда, куда целили, а прямиком наверх. Начальство старое поменялось, а новое с проверкой к Сашку ещё не наведывалось и ничего не знало про его гостеприимство. Может потому и разогнали эту троицу.

Все трое дружно комиссовались и уехали к себе в ридну неньку Украину жить - не тужить, да Джарджан вспоминать.