Серия «Мои тексты»

«Как, как, как-так?» – повторяла Катерина всхлипывая, получалось по-вороньи – карк-карк. «Шлюха! Шлюха!» – Катерина клеймила себя, сморкаясь в салфетку, утирая ею глаза и размазывая тушь по лицу. «Ну почему именно сегодня? Чтобы совесть мучила до конца дней? Чтобы сволочью последней себя ощущала? Была бы рядом, вызвала бы скорую, может и спасли бы. Гадина, нет мне прощения».

Он умирал, а она с любовником время проводила. Обещала домой вернуться пораньше, а проснулась за полночь – притомил Василёк-Богатырёк. Подскочила, домой на такси, по ступенькам в припрыжку. Опоздала. Когда тело увидела, первое подумала: «Господи, слава Богу, Мишенька с Машенькой у Никитиных».

Катерина любила мужа. Изменяла, но любила. Это может показаться странным, но только на первый взгляд.

Клялась, божилась: «Всё! Больше никогда! Последний раз», – а последний каждый раз оказывался предпоследним, и получается, что обманывала она прежде всего себя. Как быть, когда бесполезно ¬ бороться с этим блядством, перемкнёт и ничего поделать с собой не может – голос выдаёт, в ногах слабость.

Не стало Коленьки, казалось, теперь делай, что хочешь, прыгай из одной койки в другую. Нет, отпрыгала своё – ни сил, ни лёгкости не осталось. Поразбежались Андрюши, Саши, Гриши… Вот и Василёк завял – на звонок не ответил.

«Полюблять – полюбить блядь», – пришло ей в голову. Катерина посмотрела на себя в зеркало – «не в лучшем виде товар». За короткий срок она осунулась, потеряла в весе, будто окостенела вся. Нет прежней плавности, исчез магнетизм, которым она притягивала к себе мужчин, нет в глазах блеска шаловливого, блядинки воспламеняющей.

***

Восьмой класс – Катя «Две косички», ничего особенного. Вовка из 9Б был первым, кто взял её за коленку. Юношеская дерзость обернулась взрослыми отношениями. Для обоих случившееся стало неожиданностью. ¬ Податливая, как воск, она вскрикивала, стонала, чем привела Вовку в полный восторг. Раскрасневшийся, ошалевший от счастья, Вовка торопливо и неумело овладел Катей. После того, как он выдохнул и обмяк, Катерина выползла из-под него. Теперь Вовка казался ей лишним. Ей хотелось остаться одной, осмыслить и понять произошедшее. Сегодня она открыла для себя со всем другую Катерину. «Что ж это со мной было, Боже? А голова как кружилась, будто в бездну проваливалась – до сих пор восторг и блаженство, и коленки дрожат. Выходит, я ненормальная. А стыдно-то как!?». Ей хотелось поделится своими переживаниями с матерью, но только представила себе её реакцию, как желание тут же прошло.

А Вовка точно с ума сошёл, стал её караулить после школы. Катерина держала себя с ним так, будто между ними ничего и не было. «Главное – руки ему не позволять распускать». Знала, если возьмёт её за коленку – ничего она с собой поделать не сможет. Бегала-бегала от Вовки, да не убежала. Всё повторилось, и даже лучше. И, как в первый раз, восторг и ощущение вины за содеянное вызывали в ней противоречивые чувства.

Мать напутствовала её «беречь честь смолоду, хвостом не вилять и цену себе знать», упоминала иной раз сослуживицу шалаву, на которой клейма негде ставить. «Выходит, шалава я и цена мне копейка», – решила про себя Катерина. Страх, что вдруг мать догадается о её похождениях, отдалял Катерину от неё.

А тут ещё, то ли время подошло, то ли любовь с Вовкой повлияла, только расцвела Катерина. Налилось яблочко – не пройти мимо, надкуси – сок так и брызнет. Парни глазами Катерину поедали, одноклассницы завидовали, Вовка ревновал. И было за что. Случилось у неё с Толиком Шершнёвым. Теперь тайно встречалась с обоими, а потом всё реже с Вовкой и чаще с Толей. Мать не могла не заметить превращения Катерины в женщину, напутствовала: «Катя, осторожней будь, парням не верь, обманут. Им одно от тебя надо». Не знала мама, что дочке это тоже надо, да так, что невтерпёж – сильнее стыда, сильнее всех запретов и табу.

В десятом с Чингизом замутила. Толик узнал, полез разбираться - Чингиз избил его. После этого случая Катерина для себя решила: интимная жизнь – тайна. Никогда ни один мужчина не должен знать с кем она была до него, и с кем после. Чингиза опасалась, понимала, что сама может стать жертвой. От каждого его прикосновения страх сковывал. К счастью, Чингизу она наскучила, обозвал Катерину «дэ-рэ-вяшкой» и переключился на Светку – блондинку с большим ртом. Катерина вздохнула свободно, в дальнейшем выбирала мужчин управляемых и не опасных.

С Николаем познакомилась, учась в институте. Влюбилась. От сокурсников его отличали неторопливость, уверенность в себе и внимательный взгляд взрослого мужчины в очках. Смотрел он на Катерину вдумчиво, будто пытался прочесть, что там у неё внутри. При этом и пальцем не пошевелил, чтобы завоевать её. Не стала Катя ждать, когда же он осмелится сделать первый шаг, и проявила инициативу сама. Коля, не знавший других женщин, после первой же ночи, проведённой с Катериной, позвал её замуж. Она согласилась, распознав в нём тот тип мужчины, за которым женщина как за каменной стеной. «С таким проблем не будет, на сторону не побежит и на диване лежать не будет. Надо дурой быть, чтобы упустить».

И не ошиблась. Закончив институт – родила ему Мишеньку, а через год – Машеньку. Зачем тянуть, когда уверенность в Коленьке на все сто. Коля как-то быстро дорос до начальника цеха. Купили трёхкомнатную кооперативную квартиру. В перспективе: машина, дача и отпуска в Ялте. Именно с Ялты и началось её падение.

Отдыхали в Отрадном. Когда ехала – думала: «Чем не Ялта?» А нет – не Ялта. Разве что солнце, да море то же. Дети просыпались рано. Вроде в отпуске, а не поспать – подъём, завтрак, поход на пляж до полудня, тихий час. Мишу с Машей спать уложить, переждать жару, после четырёх снова на пляж… Выбрались в Ялту по набережной погулять, от жары взмокли, устали, дети капризничали, никакого удовольствия. Взяли тайм-аут, после чего посетили Ласточкино Гнездо – внесли разнообразие в пляжный отдых. И снова череда похожих дней. После двух недель отпуска Катерине казалось, что она здесь уже год. Заскучала от однообразия, не хватало ей новых впечатлений. Отпуск, а романтики нет. Мечтала провести вечер на открытой веранде в ресторане у моря, чтобы живая музыка, и обязательно Besame Mucho. Танцевать, чувствовать себя женщиной, вдыхать обволакивающий морской воздух и терпкий запах партнёра и вина не надо. Но разве пойдёшь, когда дети – одних не оставишь.

Снимали две комнаты в частном доме. Вот и сидели вместо ресторана у моря на улице под навесом, обвитым виноградником. Муж, Катя и Ашот – весельчак, прилепившийся к ним на пляже с неделю назад. Вино быстро закончилось, Коля с непривычки опьянел. «И какого беса понесло его за вином?» Ашот, чёрт чернявый, молчит, замер, счастью своему не верит, змеина. Только калитка закрылась, всё и произошло. «Быстрей, быстрей», – подгоняла Катерина. Коля вернулся, разлили вино, но пожух разговор, не было в нём прежней живости. Катерина, сославшись на усталость, ушла спать. Она не корила себя за измену, а была зла на мужа, что оставил её одну с Ашотом. «Ну, как он мог оставить жену с малознакомым мужчиной? Нет! Моей вины здесь нет! Да и кому плохо от того, что это случилось? Никому!» – успокоила себя Катерина.

На следующий день Ашот, вдохновлённый успехом, пришёл на пляж как победитель, только Катерина в его сторону и не смотрела. А когда Николай с детьми пошёл к воде, остудила пыл новоявленного любовника: «Ашот, исчезни». Округлив от удивления глаза, он только хотел открыть рот, как Катерина: «Два раза не повторяю, исчез. Блядей вокруг много – время не теряй».

Как заядлый в прошлом курильщик, сделавший пол затяжки, на следующий день выкуривает сигарету, а через месяц уже и пачки мало в день, так и Катерина, сделав «пол затяжки» с Ашотом, сорвалась – и пошло-поехало. Дальше- больше, совсем совесть потеряла:

«Коля, за брусникой в эти выходные еду от работы автобусом, с ночёвкой».

С ночёвкой в Антошиной койке. Ведро брусники любовник заранее купил на базаре. Вернулась домой в воскресенье под вечер, так накувыркалась, что еле ноги волокла. «Смотри, ведро собрала. Находилась, наползалась – ноги все истоптала, сил нет».

Коля тазик тёплой воды под ноги ей поставил и давай обмывать, да массажировать. Стыд какой, да не стыд, а стыдобище. Сидит Катерина, смотрит на Коленьку своего, а саму будто черти на сковородке жарят. Ужас какой. Пизда конченная.

Коля обтёр жене ноги, чаем напоил.

– Коленька, не обижайся, устала.

– Да, конечно.

Уснула сразу, чтоб скорее от стыда забыться и проснуться в новом дне. День новый настал, но она осталась прежней. И понеслась душа в рай: то сверхурочные, то у подруги, то электрички встали, то ещё неведомо что – уж и не знает, что придумывать. Коля сдержан, молчит, но не дурак же. Первым разговор не начинает, а ей этот разговор и подавно не нужен.

«Катя-Катерина, уймись. Мужа, семью потеряешь», – долбал её внутренний голос. Да-да, всё понимала, сделает перерывчик, а потом снова во все тяжкие, как запойный алкоголик.

– Ты посмотри на неё, совсем совесть потеряла! А муж хороший. Всегда так – блядям хорошие мужики попадаются, а порядочным бабам – пьянь да срань.

– Ладно вам, Зоя Фёдоровна. Катерина добрая душа. На кого не глянет – всех жалко, – пошутила Светлана. – Путёвку вот в санаторий вам свою отдала.

– Отдала. А блядью как была, так и осталась! Смотри очередь впереди, дают что-то», ¬– она прибавила ходу.

– Арбузы!

– На два часа, не меньше.

И тут Света увидела Катерину, та стояла на подходе к прилавку и махала им руками.

–Зоя Фёдоровна, Катя нас зовёт.

Женщины подошли.

– Это что ещё? Они тут не стояли, – возмутились в очереди.

– Я занимала! – безапелляционно отрезала Катерина. Девочки, вперед становитесь.

Женщины купили арбузы.

– Спасибо Катенька, завтра увидимся, – поблагодарила Светлана.

Светлана и Зоя Фёдоровна шли молча. Светлана не выдержала.

– Что ж вы, Зоя Фёдоровна, Кате даже спасибо не сказали.

– А потому, что блядь она.

– Да ну вас, Зоя Фёдоровна, слышать противно, – отрезала Светлана.

– Ну, и ладно, я своего мнения не поменяю.

***

Жила Катерина счастливой жизнью – дети, муж, и для себя развлечения имела. Везде поспевала, Коля каждый день в свежей рубашке на работу ходит, дети – загляденье: ухожены, Мишенька уже читает. Все накормлены, в доме чистота и порядок. Умелая хозяйка, шустрая как электровеник – быстро да ладно всё у неё получается.

Позавидовал что ли кто? – свалились на Катерину беды. Мать умерла от рака, сгорела в считанные месяцы. А затем Коля, который и по врачам-то никогда не ходил, заболел. «Хронический гломерулонефрит в стадии декомпенсации», Катерина в который раз перечитывала диагноз, не в состоянии выучить его наизусть. Буквы то прыгали, то расплывались, прочитав, она через минуту забывала сложное название.

– Вашему мужу требуется пересадка почки. Срочно! – доктор сделал паузу, и добавил с горечью. – У нас очередь. Люди донора годами ждут.

Катерина не раздумывала:

– Так я согласна, мою возьмите.

Провели анализы на совместимость – повезло. Пересадили Коле почку жены. Прижилась. Вроде и живой, вроде и благодарен должен быть судьбе, что жену такую Бог послал, и Новый год на носу – празднуй, а радости нет.

***

– Катерина Николаевна, вы как всегда? Снегурочка в этом году?

– Да, Умар Магомеднабиевич, – после долгих тренировок она без запинки произносила трудное отчество начальника. – В прошлый раз не всем детям подарков хватило, пожалуйста, не надо под расчёт, закажите экстра.

– Да, да. Не волнуйся. Закажем тебе экстра.

«Да не мне, старый осёл, а детям», – подумала Катерина.

Вечером Катерина напомнила домашним:

– Не забыли? Завтра ёлка. Коля, не опаздывайте, приезжайте к трём. Я уеду раньше, у нас прогон перед представлением.

Ёлка удалась, Катерина сияла. Николай смотрел на жену-снегурочку и думал, как же сильно он её любит. Чересчур! И от того мучится и ревнует. Не у одного у него глаза есть, и у других тоже. Катенька и красотка, и умница, и человек прекрасный. Почку ему отдала – этот факт измучил его окончательно. Чувство вины и вечного долга перед ней съедало его. А если что с ней? Дети ещё маленькие. Любовь свою ему доказала, а он с подозрениями. А если она действительно изменяет ему? Как быть тогда? И лезет, лезет в голову хрень разная.

Праздник окончился. Народ засобирался.

– Коля, мне ещё надо заехать к отсутствующим: у Снегирёва сын болен, у Ивановых двое, кажется, они все там в лёжку, ещё кто-то, не помню по списку, –торопливо, как бы оправдываясь, говорила она.

– Мы тогда к Сергеевым. Звали.

– Да, мамочка, мы хотим к Юле и Серёже в гости.

– А ссориться не будете?

– Нет. Мы с ночёвкой хотим.

– С ночёвкой? Ладно. Коля, но ты там долго не сиди, и с Никитой не вздумай, тебе нельзя. Разве что символически. Я скоро буду.

Николай промолчал, зная эти «скоро».

Катерина помогла одеть детей, подняла воротник пальто у мужа, поцеловала всех.

На другом конце зала Зоя Фёдоровна злобно цедила: «Вот мужа с детьми спроваживает, теперь на блядки побежит. Интересно с кем на этот раз?»

Николай отвёз детей к Сергеевым, посидел с Никитой, но разговор не клеился. Он никак не мог себя настроить на весёлый лад. Ревность, как червь, съедала его изнутри. Засобирался домой, сославшись на то, что «Катерина, пожалуй, уже домой едет».

Приехал. Дома тихо, слышно, как напольные часы отстукивают тик-так. Тишину нарушил звон – часы пробили девять. Коля включил телек. Шёл репортаж – Горбачёв на машиностроительном заводе. Выключил. Тик-так, тик-так. Тоска, безысходность. Тик-так, тик-так – будто отсчитывают, сколько ему жить осталось. Десять. Он снова включил телевизор. «Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…», – щёлкнул пультом, экран погас. Николай окунулся в прошлое, вспоминал Катю, первые годы брака, рождение детей…

– Коленька, а чего в букете не хватает?

Он посмотрел на букет, который стоял уже вторую неделю,

– Свежих цветов.

– Правильно! Какой же ты у меня умный, – Катя поцеловала мужа.

Как же он любит прикосновение её нежных губ, и касание острого кончика её лисичкиного язычка. Часы пробили одиннадцать.

Злоба на жену за её почку, за то, что он обязан ей жизнью, накатила ещё сильнее. Быть обманутым, делать вид, что всё хорошо… Нет, он так не может. Появись она сейчас – убил бы. Да, он вдруг ощутил, что хочет убить Катю, или лучше убить себя, вырвать её почку и умереть. Двенадцать… «А Германа всё нет». Николай поднялся с дивана, чтобы взять водку из холодильника и, не дойдя до кухни, упал в коридоре.

Новость о смерти Катиного мужа разнеслась стремительно.

– Почка отказала?

– Нет аневризма аорты в голове – мгновенная смерть.

– Когда похороны?

– Тридцать первого.

– Здравствуй жопа Новый год.

– И не говори.

К кладбищу подъехал автобус из шестидесятых и встал в ожидании,

Гроб опустили в могилу. Время не тянули – зима, холодно и, что не говори, смерть – не смерть, а Новый год на носу.

Катерина не плакала. Онемевшая от горя, она постоянно дотрагивалась до детей, будто проверяла – здесь ли они. Народ потянулся к автобусу.

– Говорила же, угробит мужика. Аневризма! От переживаний эта аневризма.

– Да, хватит уж вам, – вспыхнула Светлана. – Кладбище всё-таки. Вы, Зоя Фёдоровна, наверно, и не любили никогда, и вас не любили.

– Да, зато она многих любила, не перечесть.

– Простите Зоя Фёдоровна, но лучше бы вы блядью были, ей богу, чем скупой и бесчувственной святошей. Вы…, да вы – сухарь фригидный!

Зою Фёдоровну от этих слов всю перекосило. Казалось, её сейчас хватит кондратий, и придётся рыть ещё одну могилу. Она побелела, злобно посмотрела на Светлану, затем отвернулась и, переваливаясь как утка, заспешила к автобусу.

Юрий Вер

Mayflower, S. Euclid

Ноябрь, 2020

Семеро седовласых бесов – Чревоугодие, Блуд, Корысть, Уныние, Гнев, Тщеславие и Гордыня сидели на лужайке, пили вино и играли в Очко. Почёсываясь, позёвывая, машинально делая ходы в заранее известном исходе партии. На их мордах читалось равнодушие к игре. Им некуда было спешить. Тысячу лет они носились по миру сломя голову – сеяли смертные грехи. Семена дали обильные всходы.

Самый толстый бес – Чревоугодие, настолько толстый, что даже уши его заплыли жиром, а десять подбородков свисали на грудь, произнёс:

– Обжорство не является больше грехом Моя программа по внедрению франчайзеров быстрого питания по всей планете превзошла все ожидания. Половина планеты страдает ожирением, процесс необратим, ещё пару сотен лет и все оплывут жиром – от бедуинов, привыкших есть песок, до эскимосов – любителей снега.

– Твои заслуги неоспоримы брат – диабет у каждого второго. Чревоугодие не является больше грехом. Это – норма! Мы смотрим на тебя и испытываем гордость от того, что ты пожертвовал собой, доведя себя до такого омерзительного состояния, – тут бес сделал паузу и с пафосом продолжил.

– Моё имя - Блуд и Похоть. Мне было не так просто, как тебе брат. Настойчиво расшатывая моральные устои, я боролся с церковными предрассудками, ограничивающими плотские желания. Я раздвинул горизонты дозволенного – подменил стыд гордостью – радужные знамёна веют повсюду. Сексуальная революция и последовавшая за ней сексуальная свобода – моих рук дело. Я заманивал, развращал – всё возможно, всё дозволено. Да-да, соглашусь, есть ещё над чем поработать – в области педофилии и некрофилии. Но движуха есть, уверен скоро и эти позиции мне удастся закрыть.

– Братья, куда вам тягаться со мной? Я начал скромно – надоумил Иуду продать Исуса за тридцать сребреников. Его пример вдохновил многих. Но тут бы я далеко не продвинулся, если б не мой, без ложной скромности, гениальный ум. Я подтолкнул технический прогресс, люди создали заводы, а затем корпорации, и как итог – глобализация всей экономики. Я сделал так, что без денег не прожить, ради них предают и убивают. Деньги породили Корысть и Алчность, и они же – основной двигатель прогресса. Иметь их много – почётно, они считаются мерилом успеха. Те, кого я создал. все эти мульти-пульти миллионеры теперь правят миром. Алчность правит миром. Я – победил!

– Это так, но и мы с Гордыней внесли свой непосильный вклад, – вмешался в разговор бес Тщеславия, – без меня никто из них бы не нажил столько денег. Они были бы вялыми, в них не было бы той энергии, которую я – Тщеславие! вложил в них. Тщеславие – это добродетель в наши дни. Родители стараются пестовать в своих детях тщеславие, чтобы те добились успеха. Так что, Сребролюбивый ты наш, не задавайся, без нас… Гордыня! что-то не слышу твой голос, как-то это не про тебя.

– Во мне волнение поднимается так сильно от обиды, что я готов вызвать Гнев и надавать хвастуну оплеух, – отозвался бес Гордыня.

– У меня не заржавеет, - откликнулся Гнев, - я только и делаю, что распространяю ненависть по всему миру, не проходит и минуты, чтоб кого-то не убили, не изнасиловали… А войны? Ни дня без выстрела, ни дня без бомбы. Но мне есть ещё над чем поработать. Смогу объявить себя победителем, когда людишки сами себя уничтожат. Работаю над этим. На пенсию не ухожу.

– А что там Печаль? Запечалился наш брат…

– Да, мои труды скромнее может, чем ваши, - отозвался бес Уныния, - но, уверяю, Печаль и Уныние давно не являются смертным грехом. Более того, воспеты поэтами и прозаиками, за что последние удостоены премиями и деньгами. А сколько тоскливой музыки сочинено с моей подачи и не счесть. Печаль воспета в искусстве. Вот мне точно можно пойти на покой. И вообще, мне кажется, Вельзевул скоро пришлёт некоторым из нас замену.

Только бес Уныния закончил фразу, как послышался смех. С холма кувыркаясь, хохоча и пиная друг друга, в направлении седовласых бесов приближались молодые бесенята: Ложь, Тупость, и Равнодушие.

Юрий Вер

Mayflower, S. Euclid

5, Октября 2020

В каждом классе есть девочка, в которую влюблены все мальчики, и мальчик, в которого влюблены все девочки. А если в вашем классе таких не было – вам не повезло. В моём классе их было несколько: Марат Морской, Вита Малогубова, Качок Качанов, Светка Калиберда, Жанна Чижикова, училка – Вероника Флюровна и французский поэт Поль Элюар. И дело даже не в том, кто в кого влюблен, и какое количество этих влюблённостей приходилось на каждого из них. Важно то, что благодаря харизме, которой они обладали, наш класс был особенным. На нас косились, о нас говорили, нам завидовали, от нас ждали сенсаций, и мы, как могли, старались оправдывать эти ожидания.

Но по порядку...

В старших классах среди девочек самым популярным был Марат Морской. Ни у кого из девочек не было сомнений: вырастет – станет адмиралом. Он и держался-то как офицер – подтянутый, немногословный, внимательный к слабому полу, неважно – учительница это, самая непопулярная девочка в классе или встреченная на улице старушка. Внимательность его не была навязчивой, показной, она не предполагала каких-то особенных отношений – дистанцию он соблюдал строго. Недоступность и учтивое поведение Марата привлекали девочек. С парнями же он держался сухо, молчаливо, и если не враждебность, то дух соперничества в этих взаимоотношениях присутствовал.

Спортсмен Качок Качанов, за глаза Качан, во всём стремился быть первым, подтянулся тридцать раз на перекладине, с усмешкой оглядел класс. На следующий урок физкультуры Марат принёс боксёрские перчатки, протянул Качку. В поединке разбил ему нос. Правду сказать, Качан держался достойно, но после случившегося подтягивался и отжимался теперь ровно столько, сколько требовалось для зачёта. Через неделю Марат подарил Качанову модель парусника петровских времён, который сделал сам. С этого дня Морской и Качанов подружились, став самым крутым альянсом в школе. Но слава и успех Марата внезапно оборвались – мама Марата вышла замуж и в десятый класс после каникул он вернулся не Маратом Морским, а Мишей Воселковым.

Вероника Флюровна объявила классу: «Марат Морской у нас теперь Миша Воселков».

Класс выдохнул, не зная, как реагировать на перерождение гордого имени во что-то простое, милое и столь незаметное, что хочется дать его обладателю шалабан в лоб.

«Хорошо, что не Маша Поселковая», – вставил Качанов. Видимо летние каникулы притупили его дружеские чувства.

Превращение Марата Морского в Мишу Воселкова, оказалось равносильным переходу в штрафники. Вместе с именем, он потерял любовь Жанны, дружбу Качка и авторитет среди одноклассников.

Влюблённая в Марата, Жана размышляла, вот была бы она Жанной Д’Арк, а не Чижиковой, и Миша остался бы Маратом Морским, тогда бы они поженились. А Чижикова и Воселков – нет романтики в этом сочетании.

Отчим Миши Воселкова был большим начальником, его направили что-то там поднимать. Миша уехал с мамой, отчимом и аттестатом зрелости в кармане, который ему выдали до сдачи экзаменов и выпускного.

«Имя забрали, выпускного лишили, бедный мальчик – девственником так и остался», – Калиберда с таким сочувствием комментировала отъезд Миши-Марата, что можно было подумать, будто помощь в потере целомудренности Миши Воселкова входила в её планы.

Особое место в классе занимала неприступная Вита Малогубова – яркая и холодная, как далёкая звезда – она вращалась по своей орбите, не вписываясь в общепринятые рамки. Вита будоражила сексуальное воображение мальчиков, порождала пересуды и сплетни среди девочек. Секрет Виты Малогубовой заключался в том, что она не делала секрета из того, что имела «это» с парнями постарше, и даже дяденьку взрослого с ней видели.

В противовес фамилии Вита Малогубова губы-то как раз имела безразмерно-малиновые, кожа белая, глаза голубые, блондинка. Красивая, как «породистая эсесовка» – обозначила её Жанна. В классе Вита ни с кем не водилась, смотрела на одноклассников, как на моль, всем своим видом показывая, что знает что-то такое, чего они не знают. Не училась и даже не пыталась скрыть этого, однако в четверти учителя выводили ей трояки, чем вызывали недовольство двоечников.

Весь класс списывал у Жанны. Все! – кроме «эсесовки». И по этой причине Жанне так и не удалось приблизиться к Вите и разузнать у неё всё про «это». Но запомнилась ей Вита навсегда – красотой взрослой женщины и тем, что не лицемерила, а относилась ко всем и ко всему откровенно наплевательски.

Перед приёмом в комсомол Вита даже не потрудилась открыть устав, полагая, что это ИМ надо её принять, а раз ИМ это надо, они её и так примут. И как она была права! – Виту приняли, не задав ей ни одного вопроса по существу. Её равнодушие и красота сыграли в этом решающую роль.

Жанне повезло меньше. Она выучила устав от корки до корки и ответила на все вопросы. Гордая и довольная ждала похвалы и поздравлений.

– А скажите пионерка Чижикова, с какого возраста можно вступать в ряды комсомола?

– С четырнадцати.

– Правильно. А вам сколько?

Жанна молчала, её бросило в краску. Четырнадцать ей будет через два дня.

– Нет вам четырнадцати, Чижикова, вот исполнится, приходите снова и мы рассмотрим ваше заявление о приёме в комсомол.

Решение комиссии потрясло Жанну, она ревела, клялась, что ноги её в комсомоле не будет, раз такие крючкотворы там заседают.

Подруга, комсорг класса, Светка Калиберда припасла бутылку шампанского на случай празднования. Отказ оказался не менее весомым поводом выпить. Шампанское закончилось быстро. Светка выкатила папин коньяк. Родители были в отъезде.

– Жаннет, формально они правы.

– Формально?! Фармазоны проклятые, – слово Жанна слышала, но значение его не знала, – Нет, Светусик, надо чтоб по-человечески, а не формально. Сволочи!

Наутро у Жанны болела голова, комсомолом она переболела и в буквальном и переносном смысле.

Уже перед самым выпуском под нажимом матери Жанна таки вступила в передовой авангард партии. Выбор был прост или в парикмахеры беспартийной, или комсомолкой в ВУЗ. А так как детская фантазия стать парикмахером улетучилась из головы Жанны давно, то вопрос решился сам собой. И потом было бы не логично, если бы отличница с математическими способностями, исключительной грамотностью и поэтической душой сгинула на углу Ленина и Воровского, в тесном, приторно-сладком от дешёвого парфюма помещении под названием «Женская парикмахерская номер 2». Разве такой поворот судьбы возможен для той, которая в детстве считала себя принцессой? Да, вышла нелепая ошибка, её перепутали и она попала в простую семью, но ошибка вскроется и справедливость восторжествует. И старая мебель с плохим запахом, и клопами, которых её мама упорно травила, но не могла окончательно вытравить, исчезнет. Как исчезнет её вечно пьющий отец, и тёмный коридор коммуналки, и запах пережаренного-перепаренного с кухни тоже исчезнет. Наступит радость, которая представлялась ей в виде распахнутых окон, свежего воздуха, яркого солнца и голубого неба. Она представляла, как Миша вернёт себе имя Марата Морского, станет адмиралом в белом кителе и женится на ней.

Такие на первый взгляд очень глупые мысли посещали Жанну, от них щемило душу, но появлялась надежда на то, что она всё-таки не такая как все.

Она и была особенной, только не знала о том. Подтверждение – любовь Жанны к стихам французского поэта Поля Элюара. Это увлечение помогло ей заслужить кредит доверия Венеры Флюровны, татарке по отцу, преподававшей русский и литературу. Случилось это после того, как Жана прочитала стихотворение любимого поэта на показательном уроке. «Видите, какие у нас ученики, французскую поэзию знают!» – с гордостью объявила комиссии Венера Флюровна и заплакала. Поэтому, когда на выпускном экзамене Жанне достался «плач Ярославны», который она наизусть не знала, но с выражением прочитала со шпаргалки, сунутой лучшей подругой Светкой Калиберда, Вероника Флюровна закрыла на это глаза.

Поступку своему она не удивилась. Всегда принципиальная и строгая – Венера Флюровна так и не пришла в себя после «телеги» анонима, и последовавших за этим разборок и комиссий. За двадцать лет педагогического стажа разное случалось, но чтоб так!? Раз, и отстранить от преподавания – такого не было. Кляуза содержала сигнал о недостаточно глубоком изучении советской литературы. «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Поднятая целина» – эти и другие советские произведения подменяются каким-то декадентством. Факультатив любителей поэзии, организованный В.Ф., превратился в буржуазно-мещанский рассадник безнравственности». Дальше шло перечисление как зарубежных, так и отечественных прозаиков и поэтов, среди них не безызвестный Поль Элюар. Из подмётного письма, следовало, что все эти так называемые писатели – безнравственные люди: многоженцы, наркоманы, изменники родины и антисоциальные элементы. Кстати, Поль Элюар был самым приличным человеком в этой компании – коммунист, антифашист и лишь чуть-чуть дадаист, что можно списать на заблуждения молодости.

«Доколе мы будем терпеть В.Ф., разлагающую наших детей!?» – восклицал в старорежимном стиле поборник нравственности.

Морской и Качанов, Чижикова и Калиберда как ни пытались выявить эту сволочь, так и не смогли. Качок готов был применить пытки к тем, кого он особенно подозревал. Чижикова была против, Качанов уступил. Но что им удалось, так это сплотить класс и бойкотировать уроки русского и литературы до тех пор, пока Вера Флюровна не вернётся в класс. Дело замяли, Вере Флюровне поставили на вид, директор стыдил её перед ответственным работником ГОРОНО, а наедине извинялся. Класс давно позабыл случившееся, а Вера Флюровна так и не оправилась после случившегося. Кружок закрыли. И когда Марата Морского очередная комиссия попросила прочесть любимое стихотворение, Марат пропел:

«Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей…», – за что получил пять, похвалу комиссии и грустный взгляд Венеры Флюровны.

Светка Калиберда – атаман в юбке, «шашки наголо» – мобилизовывала всех, везде и на всё: демонстрация первомайская ли, сбор металлолома, или макулатуры, или денег голодающим детям Африки. Жанна ради подруги, таскала, бог знает где найденную, ржавую арматуру, и пудовые сетки со старыми газетами и журналами. Дома её взгляд остановился на двенадцати томах советской энциклопедии – «вот где тяжесть». Только мысль: «А что скажет мама?» – остановила её от безрассудного поступка.

К старшим классам обнаглели, убегали с занятий... Играли в бадминтон, спрятавшись от ветра между крыльями производственного здания, каким-то образом умудрившегося втиснуться в жилой комплекс. Ходили в «Сладкоежку» – у Светки деньги водились, папа базой заведовал.

Калиберда курила и материлась, тем самым компенсируя маленький рост и большую грудь, которой, как тараном, казалось, пробьёт все стены мира. Порой грубоватая, безапелляционная, но справедливая, её невозможно было смутить и обескуражить; она, как танк, шла к поставленной цели, и ничто не могло её остановить от выполнения задуманного. Жанна и представить не могла Светку плачущей или отчаявшейся, а тут застала подругу в слезах и соплях. С придыханием, всхлипами, из-за которых невозможно было понять, что она говорит: «П-пы-прынс у-у-у-мер». Жанна не сразу поняла в чём дело. Принц – это белая крыса с красными глазами, которую она на дух не выносила, и потому на руки не брала. Хаотично дёргающийся крысёнок, беспрерывно совершал быстрые короткие движения, вертел головой влево-вправо. Его глазки-бусинки бегали туда-сюда, носик вибрировал, всё вынюхивал что-то. Розоватыми лапками он подскрёбывал пол клетки, иногда потирал одну о другую. Он не вызывал у Жанны симпатии и сколько раз Калиберда ни пыталась сунуть ей своего любимца в руки, она находила предлог не брать. А та целовала его в вечно двигающийся носик и умилялась.

«Принц умер!» – Калиберда рыдала навзрыд. Жанна подумала, что подруга вряд ли так горестно и безнадёжно оплакивала бы её, если б она умерла. Глядя, на плачущую Светку можно было подумать – жизнь кончилась.

Жанне вспомнился случай, поразивший её недавно. На сеансе индийского фильма «Зита и Гита» рядом с ней сидел пожилой, лет пятидесяти, дядька в военной шинели и при погонах. «Полковник, а может и выше», – в званиях Жанна не разбиралась. Он вцепился руками в подлокотники стула и рыдал, глядя на экран. Жанна в этот момент едва сдерживала смех, до того комичными ей казались актёры, танцующие и поющие «Джимми-Джимми Ачи-Ачи…».

Жанна готова была упасть под стул от смеха. А боевой генерал плакал. (Жанна повысила его в звании). Почему-то она представила его с гранатой в руках падающего на амбразуру, по щеке героя стекал грязный пот. Эта мысль отвлекла её от происходящего на экране, помогла не загоготать, и не оскорбить его чувств.

«Вот и Калиберда, кто бы мог подумать, что она может заливаться слезами. Мужественные суровые люди склонны к сентиментальности и слезам», – провела параллель Жанна.

Принцу Калиберда осталась верна, не купила Принца - 2.

Закончив с крысами, Света Калиберда переключилась на мальчиков. В том не было ничего удивительного – на её лице появились прыщики, а грудь увеличилась до не приличных размеров. «Не может советская девочка, комсорг класса, иметь такую большую грудь. Это не девочка, а какая-то секс-бомба», – восклицала завуч. Даже Вита Малогубова внимательно и уважительно посматривала на Светку.

Калиберда стеснялась своей груди, ей хотелось её отпилить. Но вскоре поняла, что именно её большая грудь привлекает мальчиков. Со временем она научилась извлекать из этого пользу.

Из всех желающих переспать с ней Калиберда предпочла Качка Качанова, лишив его и себя невинности. Этот опыт не принёс ей ничего, кроме разочарования. Впоследствии Калиберда познала, что не каждый фигуристый красавец может быть хорошим любовником. Её будущий муж Зяма – счастье всей её жизни, тощий, как глиста, низенький настолько, что голова его находилась на уровне её груди, вот кто был непревзойдённым любовником. Но познать это, ей ещё предстояло. А пока подруги, сорвались с уроков на эротический итальянский блокбастер, о котором говорил весь город.

В кинотеатре было два зала – розовый и голубой, по закону жанра в розовом шла итальянская эротическая кинокомедия, которую девочки никак не могли пропустить, а в голубом – «Печки-лавочки». Случилось то, что никак не могло случиться. В кинотеатре они нос к носу столкнулись с Венерой Флюровной. «Ай-я-яй девочки, как не стыдно прогуливать, ну ладно, раз вы уже здесь, пойдёмте», – и направилась в голубой зал. Девочки не сдвинулись с места. Венера Флюровна развернулась: «Ну, что встали?! Пошли». «Нам в другой зал», – не отводя взора, отчеканила Калиберда. «Бесстыдницы! От тебя Чижикова, вообще не ожидала. А ещё Поля Элюара любишь!» («Икается ему», подумала Жанна).

Да, что там говорить – Жанна и сама много чего не ожидала от себя. Как, наверно, каждый из нас не ожидал того, что с ним случится.

Разве мог Качок Качанов ожидать, что вернётся героем Афгана, возглавит местную организацию ветеранов. Что займётся бизнесом, что организация, возглавляемая им, получит финансовые льготы и квоты, сольётся с криминалом, а он ¬разбогатеет, дорастёт до мэра города и станет его полновластным хозяином. Разве знала Светка Калиберда, что уедет в Израиль, станет успешным риелтором, встретит Зяму, родит двойню, что не помешает ей попасть в кнессет. Кто знал, что Вита Малогубова, станет известной активисткой и право защитницей ЛГБТ в Амстердаме. И разве знала Чижикова, что судьба каким-то замысловатым образом приведёт её под венец с Качком Качановым. И венчание будет в часовенке, построенной на деньги её жениха. Деньги эти полагались на лечение Венеры Флюровны от рака груди в Германии, но остались не истраченными, так быстро унесла её болезнь. Качок Кочанов установил обелиск во дворе школы с портретом учительницы и томиком Элюара, чем вызвал недоумение супруги. «Ты, перепутал – это был мой любимый поэт». «Но ей он тоже нравился. Помню, как она плакала». Спорить Жанна не стала.

И кто знал, что Марат Морской, он же Миша Воселков, как в воду канет –сколько одноклассники его не искали, найти не могли. А если Качок – Александр Николаевич Качанов и разыскал Мишу Воселкова, то говорить об этом своей супруге Жанне Сергеевне Качановой не стал, так как любил её сильно и не хотел расстраивать. Погиб Миша Воселков глупо – сделал замечание выходцу с Кавказа, по совместительству кикбоксеру, о недостойном отношении к женщине – ресторанной шлюхе, за что и был убит. От удара кулаком в челюсть Миша Воселков упал и ударился затылком об асфальт.

А я вот думаю, остался бы Миша Маратом Морским – не погиб бы так нелепо, а стал бы адмиралом.

Ведь всё как-то устроилось: сбылась мечта «принцессы» Чижиковой – она стала женой «короля», сменила тёмную коммуналку на дворец с большими окнами; и мечта Качанова выиграть кросс на городских школьных соревнованиях сбылась, а то, что позднее он выиграл главный «кросс» города – это скорее закономерность, чем случайность. Комсорг Калиберда доросла до депутата Израильской думы, и Вита Малогубова оказалась на своём месте в Амстердаме. Вера Флюровна с томиком Поля Элюара обосновалась в сквере около центрального входа в школу. На обелиске под её портретом и книгой выгравированы строки далёкого поэта:

Она собирала звёзды

Там, где их не бывает

Без устали собирала

Брызги воды в костре.

П. Элюар

Юрий Вер

Mayflower, S. Euclid

Сентябрь, 2020

Раньше там была площадь. Лет десять назад на её месте построили огромное отполированное нечто цвета стали, напоминающее яйцо. В народе сооружение так и называли – «яйцо», но официально оно именовалось Место. В ясный день оно отсвечивает и слепит солнечными зайчиками. А если подойти совсем близко, то увидишь своё отражение, как в зеркале. Конструкция касается земли одной точкой, там маленькая дверь, по форме точь-в-точь, как дверь на фюзеляже самолёта. И хотя издали её было не видно, все знали, что надо подойти к точке соприкосновения «яйца» с землей, то есть прийти на Место, и дверь, как по волшебству, откроется. Когда явка на Место стала обязательной для всех, там с утра до вечера толпился народ.

С этого «яйца» началась новая эра. Недаром его построили на площади Революции, есть в этом некая сакральная преемственность. Эксперименты начались именно в нём. Отсюда наметился прорыв российских учёных в области генной и репродуктивной инженерии, трансплантации, омоложения… и создания чего-то строго засекреченного. Была принята государственная программа по разработке особо важного продукта. Какого? Никто точно не знал. Но именно тогда «яйца» стали появляться в каждом районе Москвы. Если первое «яйцо» имело аскетический вид и скорее походило на снаряд или бомбу бледно-серого цвета, то новые «яйца», хотя и значительно уступали первенцу в размерах, зато были раскрашены под хохлому, гжель, палех и даже а ля фаберже, что, конечно, радовало и грело народную душу. Кто-то из депутатов даже предложил заменить звезду на Кремлёвской башне яйцом, потому как «яйцо» – это наше всё.

Мода на «яйца» стала повсеместной, яйцами украшали дома, витрины магазинов, рисовали на одежде, под них гранили ювелирные камни. Всё самое модное имело теперь овальную форму, даже родилось новое направление в искусстве – «яичное», а представителей этого направления звали «яичниками». Шлягер «Яй-ко» группы «Коко и компания» звучал на каждом углу.

Представление о яйце, как символе зарождения новой и счастливой жизни, укоренилось в сознании граждан. Поговаривали, что после Вылупления его изображение поместят на полотнище национального знамени. Тогда же вышел циркуляр – каждому жителю Москвы надлежало, как минимум раз в неделю, в ближайшем по месту жительства «яйце» сдать биологический материал. Патриоты делали это чаще, сумасшедшие, карьеристы и чиновники ежедневно, а кто-то и по нескольку раз в день. Появился термин: «дойка» («мне на дойку», «ещё не подоили»).

Сюда в Москву со всех краёв необъятной нашей родины пошли контейнеры с генофондом.

«Успех нации в руках каждого, – вещали медиа-рупоры. – Мы победим!» Над кем необходимо одержать победу не объяснялось. Но звучало хорошо и оптимистично. День великого Вылупления приближался.

***

– Где ты был так долго?

– Залетел в пирамиду и завис в аэролифте с ещё парой десятков несчастных. Представляешь, понадобился час, чтобы починить и вызволить нас оттуда.

– Бедненький.

– Это ещё не все, – пока я торчал в подвешенном состоянии, парковочный тикет экспайред, и я получил штраф двести рубаней.

Женщина смотрела на мужчину с озабоченным выражением лица.

– Только не нервничай ...

Мужчина застыл:

– Что ещё?

– Только не нервничай, – повторила она и замолчала.

Мужчина вопросительно смотрел на неё. Женщина, собравшись с духом:

– Нам повысили рент.

Он осел на диван, обхватил голову руками, бормоча под нос: «Плата за аэромобиль, галогенный абонемент Net-Да, утилитиз, невыплаченные карточки: «Еда в кредит», «Трэвел – мечты сбываются», «Саморост и обновление», медицинская и аэромобильная страховки, глобальный интернет, рент взвинчивают и ещё этот грёбанный штраф...»

– Дорогой, только не говори, что мне надо отменить апойнтмент. Я ждала год. Ты знаешь, как я мечтаю изменить цвет глаз, чтоб они сияли как две монеты червонного золота, точь в точь как у Марсиан.

– Я делаю всё! Всё, что возможно! Я сдаю биоматериал по два раза в день, меня заметили, продвинули по служебной лестнице, но денег всё равно катастрофически не хватает.

Мужчина сделал паузу. И уже совершенно безнадёжно произнёс:

– Я забыл, когда мы были близки...

– Я знаю милый, ради любви ко мне ты отказался от меня! Я люблю тебя за это!

Женщина обняла мужчину.

– Через неделю мы летим к Апраксиным праздновать великий день Вылупления, ты не забыл?

Мужчина молчал.

– Ты будешь любить меня ещё больше с глазами цвета золота.

Мужчина продолжал молчать, будто решал в уме задачу, очнувшись, попросил:

– Дай мне слово, что после «золотых» глаз ты перестанешь переделывать себя?

Молчание женщины было столь пронзительным, что мужчина слышал стук собственного сердца.

***

Многое изменилось в Москве – как не крути, пол двадцать первого века отмахали. Летающие аэромобили вытеснили обычные авто, люди перестали ходить по улицам, – автомагистрали, широкие проспекты и площади потеряли своё первоначальное значение. На площадях нашли своё место «яйца». Работа в них курировались надзорными правительственными органами – КБЯ (Комитет Безопасности Яйца), в народе – «Кабыя».

«Кабыя» разместился в зданиях, выполненных в стиле «невозможных геометрических фигур» . Идея гениального Эшера сошла с литографий двадцатого века и нашла свое применение через сто лет. За основу взяли «невозможный треугольник», – он, как никакая другая форма подходил для такого рода архитектуры. У любого, кто смотрел на него больше пяти минут, сносило крышу. Народ с опаской обходил «треугольники» стороной.

На Лубянке, там, где стоял главный чекист страны, появился невозможный Х-зубец. В нём разместилось главное управление «Кабыя».

Иллюзорность и оптический обман невозможных конструкций вызывал в народе почтение и твёрдое намерение не попадать внутрь.

Маленькие магазинчики давно в прошлом – теперь есть «пирамиды», на каждый район по одной. В основании «пирамид» товары широкого потребления, с подъёмом на каждый следующий уровень качество и цена товаров ползёт вверх, на вершине «пирамиды» – эксклюзив, доступный только небожителям. Они никогда не спускаются в основание, паркуют свои инкрустированные яйцевидными изумрудами эйромобили в специальном отсеке.

Школы и университеты объединены в подвижные «сферы». По завершению учебного года «сфера» вращается до положенной отметки, кто-то из студентов поднимается на следующий уровень, кто-то брякается вниз, а кто-то остается там, где был. В «сфере» решается судьба человека, его место в социальной иерархии, профессия и род занятий. Особо одарённые попадают в «яйца» и в «невозможные треугольники». Неплохо, если устроился в «квадрат» или, как их ещё именуют, «квадрокомпы» – в них обитает офисный планктон. Ниже только «линейки». «Линейками» называют складские помещения, вытянувшиеся лентами вдоль бывших шоссейных магистралей, мимо которых сплошным потоком на воздушных подушках несутся гужевики-транспортёры. Между ними втиснулись жилые панельные дома, закоптевшие от выхлопов беспрерывно проносящихся тяжеловозов. Но лучше в «линейку» попасть, чем за 1001 км в «дымок» . Туда может загреметь любой – слово лишнее ляпнул и ты там. Наставники сразу различают нелояльных – тех, кто задумывается не о том, о чём надо.

«Мысль человека должна иметь гармонию, а именно, не идти в разлад с повесткой дня, утверждённой в стране».

С некоторых пор надзорные органы закатили своё око в «сферы», чтобы исключить подкуп и взяточничество, – нельзя бездарям в «яйцо», а в надзорные органы и подавно. Нельзя-то нельзя, но слухи ходят, что пристраивают своих чад за мзду и в «яйца», и в «треугольники», ну а тупых – в «квадрокомпы». Поэтому дураков везде хватает.

После слияния рубля и юаня в «рубань» и доллара с евро – в «доллар» установилось равновесие между Западом и Востоком. Жизнь в стране стала спокойной и размеренной: сдавай биоматериал и будь счастлив.

Так выглядело со стороны, в действительности все затишья и перемирия существуют как раз для того, чтобы в втихаря изобрести что-то новенькое, что поможет победить в этой бесконечно-вечной войне: оружие сверхмощное, вирус компьютерный или живой, либо ещё какая дрянь. В общем, как говорится, подкопить жирку и снова в бой.

В наших «яйцах» работа кипела. Пока мировое сообщество решало вопросы права и этики в области генетики, трансплантации и омоложения, наши ученые зря время не теряли.

***

– Сынок, ты не забыл? Завтра великий день Вылупления.

– Нет, мама, не забыл. Мы все собираемся к тебе приехать.

– Завтра грозу обещают. Могут отменить.

– Не думаю, такие дни не переносят. Что-нибудь сообразят.

– Да, все ждут. Как-никак всей страной генетический материал собирали, рождаемость упала. Устала ждать внуков.

– Завтра кто-то вылупится – тогда и отдохнём, восстановим силы и приступим... – сын засмеялся.

– Ходят слухи, что генофонд страны скомпоновали с генетическим кодом динозавра. Помнится, лет пятьдесят назад откопали одного в Якутии. Вот с ним-то и скрестили! Такого пуля не берёт, он и по небу летит, и в воде не тонет, и в огне не горит.

– Как в сказке?

– Сказке-не сказке, а быстрее любой ракеты. При этом в голове у него компьютер. Никаким радаром его не возьмёшь, он волны не отражает, как невидимка. Представляешь?

– Мам, наслушаешься хрени всякой!

– Сам ты посуди, зачем столько... спермы понадобилось? Прости меня господи, вырвалось! Всей страной собирали. Потому что защитник – жи-вой.

– Ну, ладно-ладно, мамуль, ты только не нервничай.

***

На засекреченном московском полигоне ...

– Михалыч, чё делать будем? Облачность, а завтра погодники обещают и того хуже.

– Не ссы, Мартын. Ну, и имя у тебя! Каждый раз диву даюсь – на мартышку похоже.

– Нормальное имя, чё привязался... Я про облака, что делать будем?

– Слушай, они там, в «яйцах», может и гении, но и мы не пальцем деланные, не в пробирках выращенные, Мартын, – Михалыч сделал ударение на Мартын и с усмешкой посмотрел на собеседника, – Откопали мои орлы инфу, – лет сорок назад ещё разгоняли облака.

– Ну, ты загнул! Руками штоль?

– Дурак ты, Мартын. Какими руками? Технологии, реагенты использовали: жидкий азот, серебро, гранулированная углекислота, цемент.

– Серебро? Ну, это ты загнул! Мешки с цементом разбрасывали? – Мартын засмеялся, обнажив нездоровые зубы.

– Ну, ты точно дебил! Как я раньше не замечал? – Порошок цементный, а не мешки с цементом.

– Он же на землю осядет, дышать будет нечем.

– Нет, не долетит.

– Может тогда говно разбросать?

– Вот тут я с тобою соглашусь, говна в стране много. Но приказа такого не было. Думают.

Михалыч почесал за ухом и продолжил:

– Надеюсь, по моей рекомендации самый дорогостоящий реагент выберут – серебро, вернее, ионы серебра, окисленные азотом. День особый – нельзя продешевить!

***

Грозовые тучи безмолвно нависли над Москвой, готовые обрушить потоки воды. День потемнел, люди глотали неподвижный влажный воздух, торопясь укрыться до того, как начнётся ливень.

***

– Боюсь, я в том состоянии, когда ничего не хочется.

– Лёля, что ты говоришь! А секс?

– Нет.

– Как насчёт средиземноморских устриц под соусом из авокадо? Это новинка.

– Нет, в рот ничего не лезет.

– Давай слетаем в Аватар?

– Сколько можно?! Я могу тебе сказать, сколько у Нейтири косичек в хвосте.

– Лёля, не раскисай. Это на тебя погода действует, – мужчина отодвинул оконную штору, – ты посмотри, всё заволокло. Представь, если бы мы, как все, ходили в Место? А мы с тобой делимся материалом друг с другом – не это ли счастье? Или ты хочешь – ноги вверх, где там яйцеклеточка?

– Прекрати пугать меня! Как подумаю, – мурашки от страха по телу бегут.

– Вот и не забывай. У нас рай! Мы счастливчики – элита!

– Как всегда, твои аргументы убийственны, их невозможно опровергнуть...

Повисла небольшая пауза.

– Ты идёшь утром на Вылупление?

– Да, на спуск «яйцо» прикатили, как раз напротив трибуны.

– Как же ИХ люди увидят сквозь тучи?

Мужчина грозно посмотрел на женщину.

– Молчу-молчу, военная тайна. И всё же?

– Наверху есть идея: раньше использовали реагенты для разгона облаков. Их распыляли, облака опадали, и небо становилось ясным

– Реально?

– Да. Почему бы не использовать старый опробованный дедовский способ? Никто не умер, все живы. Правда, экологи тогда возражали, – так они всегда, как занозы, – только пукни, уже здесь.

– Хочешь крем-брюле с плодами личи?

– Я бы коньячку…. Про то, что я тебе рассказал, – никому! Поняла?

***

С военного аэродрома взлетели самолёты, загруженные реагентами, чтобы Москвичи, вся страна, да что страна? – весь мир охнул: кто от радости, кто от зависти, но чтоб охнул. По-настоящему!

***

Гремит Музыка. Главная трибуна страны заполняется. Напротив трибуны – народ в нарядной одежде, с плакатами и разноцветными шариками, – готов встретить исторический день великого Вылупления.

Метроном отсчитывает последние секунды: десять, девять... два, один. Есть!

Все напряглись, наступила тишина и... ничего.

Люди замерли. Кажется, дышать перестали. И тут раздался треск! Нет – выстрел или взрыв. Яйцо дало трещину и внезапно разлетелось на мелкие обломки, едва не долетевшие до зрителей. Наружу вырвался гигантский ящер с шестью человеческими головами. Головы беспрерывно двигались, открывая рты и вываливая наружу длинные раздвоенные языки. Ящер расправил крылья и взмыл в небо. В это самое время из других яиц, установленных на площадях города, вылупились его собратья и тоже взмыли в чистое московское небо как ракеты, блестя чешуёй, сплетая шеи в один тугой жгут и задрав вверх головы.

Высоко в небе ящеры сгруппировались в шеренги, сделали круг, и, не нарушив построений, исчезли. Люди на площади вставали на цыпочки, тянули головы: «Где же они, куда пропали?» Через минуту можно было видеть, как ящеры, извергая огонь, клином летят в направлении Красной площади. Люди ликовали, кричали, кто-то бился в истерике от восторга. Такого зрелища никто не ожидал. Ящеры подлетали, их можно было разглядеть. Форма тел была одинаковая, но головы (вернее лица) разные: эвенк и калмык, славянин и чеченец, бурят и еврей, – весь спектр нашей многонациональной родины. Пролетая невысоко над землей, ящеры сбавили ход, как бы давая зрителям возможность рассмотреть себя. Внезапно одна из голов дёрнулась и чихнула. Вместо огня вырвалось тёмное облако сажи. За ней чихнула другая, третья – через несколько секунд зачихала вся эскадрилья. Ровный строй клина нарушился, ящеры стали врезаться друг в друга, толкаться, огрызаться, изрыгая гарь. В небе образовалась куча-мала. Чехарда продолжалась недолго. Беспомощно кувыркаясь в воздухе, стремительно упал первый ящер, за ним второй, третий... Толпа в панике стала разбегаться. Огромные туши ящеров давили людей насмерть, разрушали дома, превращая город в руины.

***

Михалыч, бледный, осунувшийся и постаревший, со скованными за спиной руками сидел на стуле в полупустой тёмной комнате. Напротив стоял мужчина в военной форме.

– Рассказывай, сука, кто тебя надоумил будущее России загубить?!

Михалыч заплакал, следователь ударил его по зубам. Михалыч упал со стула. Следователь поднял и посадил его обратно.

– Свидетеля!

В камеру вошёл Мартын.

– Узнаёшь подозреваемого?

– Да, это Николай Михайлович Можейко.

– Что можешь сказать по существу, были у него сообщники?

– Говорил, что инфу ему орлы скинули. Я ещё удивился, как так реагентом серебряным облака разгонять? А он дураком и обезьяной меня обозвал, – имя моё ему не нравится...

– Мартын, – Михалыч прошепелявил, выплёвывая зубы с кровью. – Кто ж мог знать, что у них на серебро аллергия?

Август, 2020

Mayflower, S. Euclid OH

Звали девушку загадочным именем – Таисией.

– Не Афинская ли, случаем?

– Нет, Сухарева, можно Тася.

Лёгкая, как воздушный шарик, она парила над обыденностью мироздания, всем своим видом показывая: рутина жизни – это не для меня. Таисия никогда не вступала в конфликты, не портила никому настроения, от неё исходили флюиды радости и счастья. Её невесомые изящные платья дополняли образ – свободный, летящий, неземной. Она одаривала окружающих обворожительной, наивной по-детски улыбкой, нередко посылая воздушные поцелуи.

Как можно было не влюбиться в неё? Первокурсник Лев Мамушкин влюбился в Таисию сразу и навсегда. Заметила ли она влюблённый взгляд однокурсника Лёвы Мамушкина? Конечно, да; но его самого – нет.

На картошке Лёва и Таисия оказались в одной бригаде – трудились бок о бок. Лёва сидел в соседней борозде, поглядывал на Таисию и думал, как обратиться к ней, чтобы привлечь её внимание, но так и не мог найти ничего достойного. Погружённая в свои мысли, безучастная к сбору картофеля, Таисия находилась где угодно, только не на поле. Она машинально шарила рукой в поисках картошки, нащупав, бросала в ведро и промахивалась. Промахнувшись, тянулась за ней, чтобы подобрать и бросить снова. Эти простые, но осмысленные действия возвращали её в действительность: «Скука. Сосед и тот молчун». Таисия даже засомневалась, а умеет ли он говорить?

Лёва трезво оценивал свои шансы – играть на гитаре и петь не умел, танцевал, переваливаясь с ноги на ногу. Чем он мог привлечь её внимание? Разве, что отдавить ей ногу на дискотеке.

И всё же ему повезло. Он услышал: «Всё! не могу. Я поступала учиться на инженера, а не на колхозницу». Лёва, ни слова не говоря, встал в её борозду и пошёл... Сердце его колотилось от счастья, он испытывал физический и душевный подъём. В этот день он выполнил две нормы – свою и Таисину.

С этого дня, иначе как Лёвочка, она его не называла. И здесь, посреди бескрайнего картофельного поля, серых низко нависших туч, Таисия послала ему свой первый воздушный поцелуй, а чтоб долетел, сложила ладонь лодочкой и дунула. Лёва покраснел, внутри что-то ухнуло, он стоял замерев. Тася улыбнулась и упорхнула.

Впоследствии Лёва стал незаменим… и не только на картофельном поле – его конспекты, его знания по учебным предметам были всегда в её распоряжении.

Но тогда, на первой осенней уборочной, она выбрала Славку Григорьева – спортсмена, с горделивой осанкой и высоко поднятой головой. Тогда! Как будто потом она выбрала Лёву. Нет, выбирала она других, ему лишь доставался её фирменный воздушный поцелуй – за курсовик, за подсказку, за доброе слово.

Главных два качества Мамушкина Таисия ценила больше всего: первое – Лёва умел молчать, второе – умел слушать. Когда она впервые поделилась с Лёвой своими переживаниями – уже не помнила. Постепенно, раз за разом её откровения становились всё доверительнее. Где та грань, которую нельзя перейти? Кажется, она её перешагнула. Лёва попал в разряд близких «подруг», с которыми не ходят в рестораны, но которым рассказывают о них.

«Представляешь, нам приносят бутылку шампанского, вазочку с красной икрой, фрукты и коробку шоколадных конфет. У нас на двоих всего десять рэ. Мы смотрим на поднесённый разврат, который стоит две наших стипендии, и говорим:

– Мы не заказывали.

Официантка:

– Не переживайте девочки, это от Рафаила Самуиловича.

– Какого Рафаила Самуиловича? Мы знать не знаем.

– А вот, – показывает...

А там Фрунзик Мкртчян из Мимино – только в сто раз хуже. Смотрит на нас – глазки умильные, в маслице катаются, и улыбочка такая… паскудная. Ну, ты знаешь Кокорину, она долго раздумывать не будет:

– А не отнести ли вам блюда и напиток обратно гражданину – на хер. Официантка нам:

– Хамки, а с виду цивильные девочки, не хабалки.

А Кокорина:

– У нас с вами разные понятия о хамстве. И вообще, мы передумали у вас обедать».

– И что потом? – спросил Лёва.

«Потом попёрлись в Эльф на Стремянную, там хиппи тусуются, с запашком, но с глупостями ни-ни, всё больше про Будду с Кришной, в целом адекватные, когда не обкуренные».

– Неужели..., – Лёва хотел развить тему, но Таисия его перебила.

«А там представляешь, кошка на дерево залезла, спуститься боится, и парень храбрый такой, залез на дерево и снял кошку... Андреем зовут. Ты бы залез?»

Лёва честно ответил:

– За кошкой? Вряд ли.

– Эх, ты Мамушкин... Ну ладно, я в библиотеку, заниматься, – и положила трубку.

Потом за этого Андрея Таисия вышла замуж, родила мальчика, а через год развелась. На вопрос, что это было, отвечала – умопомешательство.

И сколько потом было этих умопомешательств – обласканных дуновением её воздушного поцелуя?

Таисия, вернувшись из декрета, восстановилась на курс младше, теперь с Лёвой они пересекались не каждый день. Но дружеская связь не прерывалась, месяц они могли не разговаривать, только кивали друг другу при встрече или махали рукой, а потом, неожиданно, она могла схватить его за руку и потащить в кафе. И случалось такое именно тогда, когда у него не было времени, но отказать Лёва не мог. Она делилась с ним своими заботами, но никогда не спрашивала совета. «Разве мужчина может посоветовать что-то дельное? Он же мужчина, ему нас женщин не понять». Лёва молча слушал, пока потребность выговориться не иссякала в ней. Отведя душу, она спрашивала: «А ты как?» Лёва зависал в раздумье. Таисия, не дождавшись ответа, переводила разговор на постороннюю тему, как правило, говорила о кино, которое она обожала. Хвалилась, что у неё высшее образование по Феллини. Однажды ей удалось затащить его на «Амаркорд». Он уснул во время сеанса. За время обучения, на лекциях и собраниях по общественно-политической тематике Лёва научился спать, не привлекая к себе внимания – не храпеть, не заваливаться набок, не ронять голову на грудь, а главное держать глаза открытыми. Таисия, поглощённая просмотром, не заметила, что Лёва крепко спал. После просмотра принялась обсуждать с ним картину, Лёва многозначительно кивал. После «дискуссии» он мог в деталях пересказать картину великого режиссёра. В те недолгие и нечастые встречи, проведённые с ней, Лёва чувствовал себя счастливым. Ни замужество, ни рождение ребёнка не изменили его отношения к Таисии, она по-прежнему оставалась для него эталоном всего, о чём может мечтать мужчина.

Лёва окончил институт и получил направление в Томск, в «ящик». Красный диплом и умение молчать, как Таисии казалось, сыграли основную роль в его распределении: «Умеют кадры подбирать. Позвал бы меня – приехала бы к нему после окончания, может и полюбила бы». Но он не позвал.

Таисия приехала в аэропорт проводить Лёву. Пройдя досмотр, он обернулся. Она послала ему неизменный воздушный поцелуй, как тогда на картошке сложила губки и дунула в ладонь-лодочку. Лёва грустно улыбнулся и скрылся в толпе пассажиров.

Через год Таисия в отчаянии сжимала трубку телефона: «Лёва! Это невозможно представить, я получила пару на госе по научному коммунизму. Мне надо было сравнить советскую и американскую системы образования. Я взяла тезисы из «Студенческого меридиана». А они мне: «Вы, Сухарева, всё перепутали, всё же наоборот, наша система образования превосходит американскую. И поставили мне пару!» Таисия всхлипывала, шмыгала носом, Лёва не перебивал, молча слушал, а потом просто и коротко успокоил её: «Всё будет хорошо, не реви, обещаю». И это утверждение подействовало на неё лучше валерьянки, которую она черпала горстями после провала на экзамене.

Лёва прилетел на следующий день. Никто не знал, оказывается, профессор Федюшкин – лектор по сопромату, был его дальним родственником. Дело удалось замять, влепили Таисии трояк по научному коммунизму – и «в добрый путь на долгие года».

«Теперь, если встречу человека с фамилией, оканчивающейся на «шкин» – спрошу, не родственник ли Мамушкина-Федюшкина», – смеялась Тася. Пригласила Лёву отметить событие, познакомила с парнем, вернее дяденькой. Лёва постеснялся спросить, сколько ему лет. Да и зачем, потом сама всё расскажет. Вышли из кафе, Таисия под ручку с дядей Колей, высвободила руку, послала Лёве воздушный поцелуй. «Спасибо Лёвочка – спаситель мой!» После этой истории Таисия снова пропала. Когда объявилась, о дяде Коле не упоминала.

– Представляешь, Калерию Павловну, которая меня вводила в курс дела, а потом обучала – решили сократить, а меня на её место в штат. Я так не могу – отказалась и уволилась.

– И что ты теперь делать будешь, чем Сашку своего кормить будешь?

– В Турцию поеду челноком,

Лёва уже хотел сказать; «Приезжай ко мне», но вместо этого посетовал:

– Это же опасно.

– У меня партнёр есть.

– Надёжный?

– Да.

«Раз надёжный…», – подумал про себя Лёва и промолчал.

– А ты как?

Лёва начал перебирать в голове – как он. Молчать более пяти секунд Таисия не могла, поэтому, не дождавшись ответа, попрощалась: «Лёвочка, мне бежать пора».

Шли годы, Таисия то исчезала, то снова появлялась в жизни Лёвы Мамушкина, перебралась в Москву, работала в американской фирме. Звонила редко. «Значит с личной жизнью всё в порядке», – думал Лёва, когда вспоминал о Тасе.

Позвонила, когда американцы закрыли филиал, про личную жизнь молчала. Лёва по голосу догадался – трудности у «воздушного шарика». Спросил:

– Проблемы какие?

– Сын болеет, лекарства дорогие.

– Сколько стоят?

– Лёвочка, прекрати.

Лёва выслал деньги. Сын поправился. Таисия зачастила звонками. «Лёвочка, ты помнишь мой воздушный поцелуй? Я тебе его посылаю, ты самый лучший друг в моей жизни». Она тихо дула в трубку...

Появился Skype, теперь Тася высылала ему фотки: себя, сына, любимого пса, любимых мужчин, страны и континенты, на которых она с ними побывала. Иногда звонила ему по видеосвязи.

– Лёва, ты зачем голову в экран засунул так близко? Я не косметолог. Ты бы отодвинулся, хотелось бы на тебя всего посмотреть, а то, как в аттракционе кривых зеркал. Пугаешь меня.

– Не смотри.

– Не сердись... Что я тебе там рассказывала? Про Таиланд. Представляешь, лечу туда, на паспортном контроле девица разглядывает мой паспорт, смотрит на меня, снова в паспорт, а потом с расстановкой мне заявляет: «Не похожа». Я ей: «Знаете, зима, подустала, всё работа да работа, вот отдохну, позагораю, поправлю здоровье, стану на себя похожа». Убедила. Лечу обратно, в окошке она же. Заглянула в паспорт, подняла глаза на меня, потом снова в паспорт. А потом тихо злобно, но чтоб слышно было, сквозь зубы: «Не помогло».

Я не знала, что делать – плакать или смеяться.

– Ты выбрала второе.

– Да, правильно. Всё, Лёвочка, мне бежать надо, магазины, готовка, сегодня Саша с девушкой придёт, знакомить. Ой, самое главное не сказала – замуж выхожу, – Тася сделала паузу, – за англичанина.

– Поздравляю.

– Не сердись, Лёвочка, до связи.

Из-за чего сердиться Лёва не понял – то ли, что замуж выходит – так к этому он привык, то ли, что ей в магазин бежать.

Поток фоток возобновился – свадьба, англосаксонские замки и ландшафты. Через два года брак дал трещину, Таисия часто звонила Лёве по Skype из Англии, до тех пор, пока британский паспорт не получила. Получив, успешно отбыла в Москву и снова как сквозь землю провалилась.

Однажды вечером раздался звонок, он знал – это Тася. Интуитивно он всегда угадывал, когда она звонит.

– Лёвочка, ты знаешь, встреча выпускников тридцатого. Ты будешь? Чтобы обязательно был, только попробуй не прилететь, я тебя придушу!

– Не знаю Тася, смогу ли, работы много.

– Даже слушать не хочу, я туда только из-за тебя и лечу. Жду. Жду. Жду. Целую, и повесила трубку.

Впервые она просто сказала Лёве «целую», как обычно женщина говорит любимому мужчине.

Таисия уже около часа носилась среди бывших выпускников вуза в поисках Лёвы.

«Ну и народу, не пропихнуться, денег пожалели, могли бы посолидней помещение снять. О, Ленка Кокорина! Точно». Таисия проталкивалась сквозь толпу, не отрывая взгляда от бывшей подруги.

– Ленка, привет, ты Лёву Мамушкина не видела?

– Привет. А ты чё?

– Что чё? – передразнила Тася.

– Ты не знаешь?

– Что не знаю? С ним что-то случилось? Я только неделю назад с ним говорила – обещал прилететь.

– Прилететь? – неуверенно повторила Лена – он же...

– Что он же!? – уже испуганно спросила Таисия.

– Он же не ходит – колясочник.

– Что? – Таисия вскрикнула так громко, что перекрыла людской гул, на неё обернулись.

– Как же ты, милая, с ним общалась? Он ещё десять лет назад при подъёме – не помню, то ли на Памир, то ли... на гору, одним словом... А ты и не знала, что он альпинист? Завалило их лавиной, он один выжил, в коме лежал, сейчас колясочник, – повторила она. – Администратором сетей работает, он же башковитый. Тебя любил. Как же ты с ним общалась, что не знала? Эх, ты – поцелуй воздушный.

– Поцелуй бездушный.

– Что?

– Ничего...

Таисия, не попрощавшись, отвернулась – ноги подкашивались, губы дрожали, по щекам текла тушь. «Скорее бы на воздух». Мимо Таисии прошли двое мужчин.

– Ты видел? Таська – «поцелуй воздушный» с параллельного потока.

– Да, ладно.

Мужчина обернулся,

– Тут корма, как у ледокола, ноги пудовые, еле переставляет. Таська же лёгкая была, как воздушный шарик.

– Была... Сдулся шарик. У меня вискарь с собой. Дорогой, кстати! Надо закуску взять. Народу... смотри, первый факультет выпуск 90-го.

Mayflower S. Euclid OH Июль 2020

Валентин поместил фотографию своей собаки в FaceBook и замер в ожидании лайка.

Первый, второй, ... десятый, нет – это не то, чего он ждал, он ждал лайка от Мурочки. Ага, вот оно сердечко, прилетело, желанное. Валентин с облегчением выдохнул, напряжение ушло. Оторвался от компа, пошёл на кухню. Открыл холодильник – аскетизм пустых полок не предполагал выбора. Бутылка кефира и распечатанный ванильный сырок – вот и весь комплект. Валентин замер, он думал о ней, о Мурочке. Постояв так некоторое время, машинально взял бутылку кефира, покрутил её, взболтав содержимое, приложился к горлышку и жадно высосал остатки.

Содержимого хватило на несколько глотков, разочарованно поставил пустую бутылку на стол. Услышав клацанье когтей, повернул голову на звук, в дверном проёме стоял доберман по кличке Делон – любимец и гордость хозяина. В нём Валентин обрёл смысл и радость своего существования, всё свободное время он проводил с Делоном.

Даже когда, казалось, Валентин был занят и не обращал внимания на собаку – их связь не прерывалась. Делон, лёжа, полуприкрыв глаза, чутко следил за Валентином. Но стоило хозяину подняться со стула, как Делон тут же подскакивал, вопрошая: «Что дальше?» Вот и сейчас Делон стоял в дверном проёме кухни и внимательно следил за ним.

Валентин открыл хозяйственный шкафчик, тут было всё: разнообразные сухие корма – от рекламируемого иностранного «Педигри» до российских производителей. Аккуратно сложенные собачьи консервы, словно боеприпасы, протянулись стройными рядами вдоль полок, горка пакетов с вкусняшками не нарушала гармонии их шеренг.

Валентин остановил свой взгляд на «Сытом псе». Отмерив в миску положенную порцию, он вернул её в специальное отверстие на собачьем столике. Делон тут же набросился на корм, словно кто-то сейчас его отберёт. Валентин дождался, когда Делон опустошит миску. Закончив, пёс поднял голову и вопросительно посмотрел на хозяина, как бы задавая свой извечный вопрос: «Что дальше?» Дальше Валентин взял собачью плошку, выплеснул из неё остатки воды, сполоснул, налил кипячёной и поставил обратно. Делон пригнул к миске с водой голову и энергично заработал языком.

Валентин вернулся к компу, щёлкнул мышкой. Ух ты! За это время он, вернее его питомец – какая разница, набрал уже более ста лайков. Валентин ликовал! Не зря полдня прошлое воскресенье фотографировал своего красавца. В конце фотосессии дождь пошёл, промок, до сих пор сопли из носа текут. Будто подтверждая ход мыслей, он шмыгнул и вытер нос рукавом.

Перешёл на Мурочкин аккаунт. Нет, ничего не пропустил, пока все фотки старые. Мурочка, Мурочка, где же ты? С умилением стал листать странички с её фотками. Вот она рыбок в аквариуме рассматривает, того и гляди сама туда прыгнет – смешная, а тут растянулась на кровати, во всей красе, а вот присела на подоконник, элегантно, как никто, глазки сузила. Кого она там заприметила? Птичек – далеко, не поймать. Валентин перешёл на следующую страницу «Мурочка на прогулке». Где вы видели кошку на поводке? Нигде. Потому и уникальна Мурочка, нет другой такой. Интересно, где она прогуливается? Вот бы знать, съездил бы туда. Куда только – в соседний район, город, страну, планету? Кто знает, где она. Валентин любовался кошкой, отождествлял её с хозяйкой. Размышления прервал «блямк» в компе, вот и появилась новая фотка Мурочки – крупным планом, какая прелесть. Валентин поставил сердечко. Он первый. Ура! Оставил коммент: «Лучшая!». Валентину даже показалось, что она улыбнулась: «Мяу».

Валентин и Лера, уже несколько месяцев с одержимостью, похожей на болезнь, лайкали друг друга, вернее, своих питомцев. Их увлечение перешло в зависимость. Оба понимали, так не может продолжаться вечно, им придётся открыться.

Размышляя, каждый из них выстраивал свои предположения о том, кто скрывается за фотографиями. На ум приходили невероятные фантазии, от сказочно-романтичных придумок до кошмарных страшилок.

Валентин, думая о хозяйке кошки, представлял девушку, похожую на Мурочку. Да-да, портрет её был расплывчат, но в нём, безусловно, проглядывала Мурочка. Жёлтые с болотным оттенком цвета глаза, нежный ротик, и вся такая мягонькая, пушистая и ласковая, как кошечка. И зовут её Мурочка.

И Лера, думая о владельце породистого Делона, представляла его поджарым мускулистым брюнетом, точь-в-точь как его пёс, за исключением глаз. Вместо тёмных собачьих, она видела голубые, слегка влажные, наполненные грустью и нежностью глаза, из которых, казалось, вот-вот выкатится слеза. Эти глаза она запомнила по кинофильмам, в которых снимался французский актёр. Значит, хозяину Делона нравятся эти фильмы, раз именем актёра он назвал собаку, рассуждала девушка.

История Валентина, как и история Леры – идентичны.

Олигофрен – не раз он слышал это слово за спиной, произнесённое полушёпотом. А он никакой не олигофрен, обычный человек, форма головы необычная, затылок тяжёлый, лобные дуги выпирают, и по бокам она слегка увеличена как тыква. Некрасивая форма головы. А так он нормальный парень, школу закончил, техникум, работает электриком на заводе.

У Леры с формой головы всё было в порядке. Натуральная шатенка с красивыми блестящими волосами, ниспадающими до плеч, вот только нос, ну немного длиннее обычного нос. Если честно, то не совсем и немного, а очень даже заметно он торчал, как клюв. Её в школе за глаза или когда хотели обидеть, так и звали – «клюв». А сложена Лера прекрасно, мужчины заглядывались на неё со спины, но видели её профиль и слова застревали у них в горле. Оскорблённая, Лера часто из-за этого плакала, потом свыклась. Копила на операцию по коррекции носа, но, похоже, с каждым годом её мечта становилась всё менее реальной.

Страдая от одиночества, Валентин и Лера завели себе четвероногих друзей. Безуспешно просиживали в соцсетях, пытаясь завести знакомых и восполнить недостаток общения. После смены имён и замены своих фоток на портреты питомцев их странички стали набирать успех. Постепенно ведение страниц о любимых домашних питомцах переросло в хобби. Оказалось, что таких людей, как они, великое множество.

Валентин и Лера уже не помнили, как Делон и Мурочка подружились по-особенному. Да и какая разница, как и когда. Куда более важно, что их знакомство, пусть даже в такой форме, состоялось и стало неотъемлемой частью их жизни.

Валентин уже час как гулял с Делоном, изменив привычный маршрут. Ноги привели его в центр на многолюдный бульвар, пышно раскинувшие свои кроны деревья создавали тень. Гулять было приятно и легко.

Люди обращали внимание на Делона, отпуская лестные эпитеты в адрес собаки, это тешило самолюбие Валентина – не зря такой путь проделал.

Неожиданно пёс резко бросился вперёд, чуть не вырвав поводок из рук хозяина. Валентин с трудом устоял на ногах, едва удержав Делона. В десяти метрах от себя он увидел её. Ошибки быть не могло. Белое пятно на левой стороне. Поводок розовый. Мурочка выгнула спину, приготовившись к отражению атаки. Рядом стояла хозяйка.

Валентин, подтянув к себе собаку, заспешил прочь. Ему было неловко, не так он рисовал себе эту встречу. Сфокусировав свой взор на Мурочке, он крепко держал Делона за ошейник. Уже разминувшись, оторвал взгляд от кошки, и встретился глазами с той, о которой так часто думал. Он увидел в её глазах тоску. А глазищи! – именно такими он и представлял себе, и волосы, как шёлк, на солнце блестят, как у кошки шерсть – красавица, подумал Валентин, не заметив длинного носа.

Лера видела неловкого мужчину, с грустными глазами, как у её любимого актёра. Он не был мускулистым брюнетом, как его пёс. Он был обычный, в джинсах, поношенных кроссовках, с задумчивым взором и крупным, как у мыслителя, лбом. «Надёжный», – подумала Лера.

Оба узнали друг друга, а столкнувшись столь внезапно и непредсказуемо – испугались и разошлись. Столько времени они мысленно готовились к встрече, мечтали о ней, выдумывали невероятные повороты судьбы, не веря в то, что когда-нибудь встретятся. И вот на тебе! Как в кино, нежданно-негаданно.

Пёс вскоре успокоился, а сердце Валентина готово было выпрыгнуть наружу, так оно колотилось. Такого потрясения он никогда не испытывал. Ему то хотелось бежать обратно, а потом его охватывали сомнения, ноги деревенели. «Посмотри на себя, урод, – повторял он себе, – она же красавица».

«Во всём виноват мой дурацкий нос, он увидел его, ему стало неловко, и он сделал всё, чтобы побыстрее уйти», – давно Лера не плакала, а тут её разобрало. Обида на судьбу, с которой она уже смирилась, снова разрывала ей душу на части.

Придя домой, Валентин по привычке сел к компу. На экране высветилась страница Мурочки, он забыл закрыть её перед уходом.

Уже час Валентин сидел в оцепенении, вперившись в фото Мурочки на экране. Он чувствовал себя одиноким и опустошённым, будто потерял что-то очень важное, без чего и жить дальше нельзя.

Нельзя! Он взял мышку, подвёл курсор и послал Мурочке сердечко, и в ту же секунду на страницу Делона пришёл ответ – алое пульсирующее сердце.

Mayflower, OH Июнь, 2020

– Вуля! Вулечка! Вулкан!

Послышался треск веток. На зов выбежал пёс, уткнулся носом в Люсины колени, потом поднял голову, открыл пасть, радостно вывалив ярко-красный язык, всем своим видом выказывая ей расположение. Дыхание пса было частым и прерывистым. Люся потрепала Вулкана по холке, повторяя: «Вулкаша, Вулечка, скоро пойдём, посиди рядом, отдохни».

Люся курила, усевшись на поваленный ствол дерева: «Это ж надо? За Заблуднево ушла». Перед ней стояли две полные корзины грибов, полиэтиленовый пакет с лисичками и короб, из-под неплотно закрытой крышки которого виднелись боровики. «Как дотащу?» – оглядывала она своё добро.

Пора. Люся поднялась, с усилием закинула короб за спину, в руках по корзине и ещё мешок с лисичками: «Будет под ногами путаться».

«Вуля! Домой!» – скомандовала Люся, и двинулась за четвероногим провожатым: «Только бы до лесовозного тракта дойти, оставлю корзины там, Михалыча попрошу забрать».

Вулкан отбежит от Люси, исчезнет, пройдёт минута и вот он уже возвращается или замрёт невдалеке, поджидая её.

Видимо насмотревшись на Люсины мучения, Вулкан подбежал, закрутился вокруг, чуть с ног её не сбил.

«Не мешай, Вуля, и так сил нет. Ты ещё тут, не мешай!»

Вулкан ухватил зубами пакет, потянул, лисички рассыпались. «Ах ты, помощник!» – Люся собрала грибы и сунула ручки пакета в разинутую пасть Вулкана.

«Легко с ней, с полуслова соображает», – Вулкан, довольный собой, зафорсил перед Люсей с мешком в зубах.

Как допёрла она это хозяйство домой и сама не помнила – Михалыч не пригодился. Сидела всю ночь, грибы чистила, на печку сушить раскладывала.

В печке огонь потрескивает – красота. Тепло в доме. В животе у Вулкана тоже тепло – две миски макарон с мелко-мелко покрошенной колбасой. Запах такой, что дала бы ему Люся третью миску, и третью съел бы.

Для дворняги Вулкан был довольно крупным, верх серо-чёрный, с рыжими подпалинами, светлое брюхо, морда вытянутая – точь-в-точь как у восточно-европейской овчарки. Люся была уверена – без благородных кровей тут не обошлось. Когда разговаривала с ним, Вулкан, слегка наклонив голову, внимательно слушал, то одобрительно открывая пасть в улыбке, то сосредоточенно закрывая её, как бы обмозговывая сказанное.

Щенком его взяли к себе Шурыгины, бывшие ленинградцы, перебравшиеся в Бор. Вулкан зимовал у них, а на лето уходил жить к Люсе.

Знакомство их состоялось сразу как Люся купила дом и приехала в деревню. Вулкан, оббегая свои владения, забежал в открытую калитку её дома. Люся собак не боялась, приласкала и угостила гостя. Вулкан не дурак, ещё раз прибежал, так и зачастил, а потом уже перебрался к ней на постоянку.

Вся деревня знала заранее по поведению Вулкана, что приезжает Люся. За пару дней до приезда он уже крутился у её калитки.

Привязанность пса и Люси была взаимной. Она теперь не боялась заблудиться в лесу – Вулкан выведет, а Вулкан не скрывал гордость, осознавая свою исключительность в деревенской иерархии собак. Люся не пьёт, не дерётся, в доме у неё чисто и, если что, вылечит, ведь доктор. Когда глаз поранил – промывала, примочки делала. Ну, конечно, резкость уже не та, но глаз видит!

Люся, наваливая ему миску каши с хлебом, приговаривала: «Прости Вуля, что кормлю тебя, как свинью». А он счастлив был и этому – за зиму у Шурыгиных брюхо к позвоночнику прирастает. Как запьют, так запьют: неделю, а то и две не просыхают. Разве о нём думают? Выживал, как мог – там кусок утащишь, тут сопрёшь чего-нибудь – не до деликатесов. А Люся, когда лавочка в деревню приезжает, всегда что-то мясное, хоть колбасу какую завалящую, а возьмёт и с ним поделится.

Никто с ним так, как Люся, не разговаривал. Дураки люди. Думают, крикнул на пса и вот на тебе, он встал на задние лапы и сделал, что ты хочешь. За пайку ещё ладно, можно сделать, и то, если человек не дурной. А так – шиш! Шурыгиных взять: пьяницы, пропили всё. Жалко дураков, но не вложишь же им свои мозги. Мало деликатных и рассудительных, как Люся. Да, что мало – нет таких, не встречал пока.

Люся рассказывала Вулкану про огород, который она высаживала каждый год. А чё не послушать, когда ему с этого огорода тоже перепадало? Морковку и картоху Вулкан очень даже уважал. Морковкой сырой хорошо похрустеть, погрызть вместо косточки. И про рыбалку любила рассказывать, только неправильно она удит. Вулкан сколько времени просидел с ней на берегу – знает, как ловить положено, а как объяснишь? Живца надо поймать сначала, насадить на крючок и пустить в свободное плавание, как Михалыч делает, потому он щук и таскает. А Люся всё по плотве костлявой, а если ельца словит – так это праздник. Одно расстройство, а не рыбалка. В чём Люся мастерица, так это в сборе грибов, но грибы Вулкан не любил – запах у них специфический.

Скоро, к середине лета, должны гости к Люсе приехать. Кто они ей? Родня или нет, не поймёшь, но мяса много привозят. Шашлыки-машлыки, шум в доме, смех, суматоха. Всё внимание Люси на гостей переключается. И не любил бы Вулкан это время, если бы не шашлык.

Ох, такой он вкусный, что каждый раз не успеваешь его разжевать, сам целиком проглатывается. Горячий, нёбо обжигает, а запах... нет, в пасти подержать не получается. Как такую красоту в пасти держать? Как помыслить только об этом можно? Рехнёшься. Чтоб шашлык держать в пасти и не проглотить? Это ж пытка какая. Нет, не возможно. Лучше проглотить и ещё кусок подождать. Как наедятся и подопьют, тогда щедрее становятся, и два и три куска ухватить удаётся.

Вулкан последние два дня, как гости приехали, никуда со двора не уходил. Но надо же и свои владения обойти, а то гляди, накосячит кто. Вулкан пробежал по улице, поговорил со всеми. Эх, Дашеньки нет. Рыженькой моей стервы, бестии и милой сердцу бляди. Обнюхал бы её всю, и грех простил бы. Нет, не простил, а отлюбил бы.

В ту весну Дашка одна девица была на всю округу. Все кобели от убогих до вшивых, все за Дашкой примчались – хороводы водили. А Дашка – его женщина. Дрался Вулкан насмерть, и погиб бы, разве против своры подлой совладаешь? Не случилось, надоела деревне собачья свадьба. Сашка Агафонов порешил Дашку. Пристрелил, как собаку. Остался Вулкан без подруги.

От тёмных воспоминаний Вулкана отвлёк Тузик Куракинский – плюгавый кобелёк. Петляя зигзагами, с заискивающей подобострастной мордой подбежал, поклон Вулкану отбил. Ладно. Вулкан великодушно разрешил ему понюхать себя, хотел было убогого за жопу схватить, пужануть – передумал и дальше побежал. Живи, брат.

Удостоверившись в том, что всё в его королевстве правильно, Вулкан засеменил обратно. И только в калитку протиснулся – на глаза ему попался дурачок. В траве барахтается, чирикает. Как его коты не съели? Видно только-только из гнезда выпал. Вулкан взял птенца в пасть и побежал на задний двор, на голоса. А там мангал распалили, запах... Как бы со слюной птенца не проглотить. Люсю носом ткнул, пасть разинул – Люся смотрит, поверить не может.

Молодой парень, гость Люсин, взял лестницу, посадил птенца обратно в гнездо – сородичи не выкинули его, прижился, а время подошло и улетел со всеми.

Кончилась мясоедская неделя, ну а с ней и веселье, собрались гости и уехали по своим делам. Переселилась Люся обратно на свою кровать в кухне у окна. Вулкан вечерами клал голову на одеяло, замерев, смотрел Люси в глаза, и они разговаривали. Могла спросить:

– Вуля, а не попить ли мне чайку?

Вулкан утвердительно отвечал на этот риторический вопрос, отходил от кровати, давая Люсе место. Пока она чаёвничала, делилась с Вулканом, да хоть и сушкой-пустушкой. В ней один хруст, вкуса никакого, но разве это главное? Главное внимание, оно не только кошке, но и собаке приятно.

У Шурыгина умерла жена от водки; пили, пили и допились. На поминках он даже не пригубил, на утро детей забрал и уехал. Куда? Никому не сказал. Вулкан проводил взглядом уезжающий автобус – следом не побежал. Остался после Шурыгиных котёнок Китя. Вулкан взял её за шкирятник и принёс Люсе.

Китя, вечно голодная, орала беспрестанно. Сколько ей не дашь, всё мало. Люся проделала эксперимент: взяла селёдку в два раза большую, чем Китя и, держа селёдку за хвост, дала Ките возможность вцепиться ей в голову. В это трудно поверить, но та всё выше, выше и выше поднималась, пока на весу полностью не заглотила рыбину. Несмотря на патологическую прожорливость Китя оставалась маленькой и худой.

Люся даже задумывалась, а не взять ли её с собой в город на зиму. Но передумала, постоянное мяуканье слушать... нет, это не для неё. Надо будет её

на зиму пристроить, денег дам, кто-нибудь да возьмёт.

Лето пролетело быстро: колорадский жук, землеройки, перепахавшие огород, рыбалка, суховей, земляника на горушке, малина за плотиной – заботы и радости деревенской жизни. Соседи согласились взять на зиму Вулкана – пёс знатный: «Людмила, мы пока возьмём Вулкана в дом, пусть попривыкнет у нас». Люся не возражала. Поманили куском, Вулкаша и побежал. Даже умный пёс, и тот иногда дурак.

Как случилось, то ли ночью хозяин пошёл до ветру – дверь не закрыл, то ли ещё что, только убежал Вулкаша из дома своих будущих хозяев. Ночью Люся проснулась от душераздирающих воплей дикого зверья, но быстро всё стихло.

Ранним утром соседи забарабанили в окно: «Людмила, подь сюды. Тут Вулкан твой». С нехорошим предчувствием Люся быстренько запахнулась в халат и вышла в уже морозное утро. На дороге жители обступили мёртвое тело Вулкана. Люся как увидела его издали, так и поняла – нет её поводыря, нет её друга. Вулкан лежал с разорванной мошонкой, на тонкой кожице, как на ниточке, держалось оторванное яичко. «Енот, точно енот Вулкана подрезал. Да, ты иди в дом Людмила, замёрзнешь, холодно. Мы его прикопаем, не переживай».

Весь день у Люси всё валилось из рук. Она не находила себе места. Перекладывала вещи из одной сумки в другую. Через неделю уезжать планировала, а хотелось собраться и уехать сегодня, сейчас.

Пошла в огород, села на переносную скамеечку между грядок, машинально выкапывала и отбрасывала в сторону сорняки. Решила встать, и поняла, что не может. «Только без паники», – сказала себе. «А грибы, а рыбалка? Как же без них?» Люся попробовала пошевелить пальцами ног. «Вроде шевелятся. Да засиделась просто». Люся подвигала коленками. «Слава богу. Что это я себя пугаю? Надо встать», – медленно, неуверенно привстала со скамеечки. «Эх, сейчас бы опереться на что-нибудь». В конце грядки лежал черенок от лопаты. «Надо до него добраться». Осторожно, нетвёрдо Люся ступала между грядками. «Нет. Упаду», – она опустилась на коленки и доползла до черенка, опираясь на него, еле поднялась и доковыляла до дома.

Тяжёлые мысли одолевали Люсю весь вечер. Она легла спать поздно, долго ворочалась, вставала: на перекур, перекусить, попить чайку. Без Вулкана в доме было пусто и одиноко. Наконец уснула, под утро ей приснился чудный сон.

Она в волшебном лесу ¬– молодая весёлая в ярком наряде с корзинкой грибов. Идёт по тропинке, сердце наполнено сказочной радостью. Запах трав, хвои, многоголосица птиц и зверей сопровождает её. Люся разговаривает с ними, они отвечают ей и переговариваются между собой. Китя между ног шныряет ёлочкой. На левом глазу повязка как у пирата, правый лукаво озирается, блестит, а из о рта хвост рыбий торчит. В шаге от Люси медведь переваливается на двух лапах, можно протянуть руку и потрепать его за морду. Белка уселась на её плечо; лиса красуется; ёжик рядом семенит, зайцы скачут вокруг, птицы над головой и Донька – единственная корова в деревне, телепается тут же, обмахивая себя хвостом и пожёвывая пучок травы на ходу.

Впереди этой весёлой разношерстной кавалькады, широко разинув пасть и вывалив язык, бежал улыбающийся Вулкан. Люся шла за ним. Тропинка поднималась над лесом, оставляя её спутников где-то далеко внизу. Китя проглотила рыбу, и забыв о Люсе, весело прыгала пытаясь словить птиц, они каким-то чудным образом проскальзывали между её лап. Казалось, Китю и птиц это забавляло.

Люсе идти было легко и приятно, яркий свет заливал тропинку, и она постепенно растворялась в пространстве. Хозяйка и пёс удалялись, шагая по невидимому пути. Люся смотрела на себя и Вулю до тех пор, пока их фигуры не скрылись в пронизанной солнцем дымке.

Mayflower, South Euclid, OH

Май 2020