Серия «Мои тексты»

26

Запись

- Ты закончил исследовать материалы серии АРК?

- Близок. Пара колец на выходе и расшифровка закончена.

- Что-нибудь интересное?

- Нет, всё тоже самое – поведение людей алогично, истории похожи одна на другую. Анализ последних колец подтверждает – конец жизни на Земле наступил одномоментно... Ты знаешь, этот был творческой личностью, не просто факты записывал, а сочинял. Вот хотя бы этот отрывок: «Это случилось ночью. А как же иначе - большинство грязных дел происходит ночью, они с душком, такие говённые, порой бессовестные и отвратительные, а иногда грустные… и всегда тайные. Днём тоже случаются паршивые дела, но ночью особенно. Кому, как не мне, знать об этом? За то время, что я тут стою – насмотрелся!»


Когда при свете факелов линчевали большого Тома, чуть не обломился сук. А через три года тщедушный Тед - хозяин фермы разорился и повесился на том же суку, на котором помогал вешать беднягу Тома. Как оказалось Том был не виновен – обознались. Грабителем оказался белый. Он напал на Билла ночью в закоулке. Вырубил его, когда тот, покинув пивную «Уголок Фреда», на автопилоте шёл домой. В одном кармане Билла он обнаружил дырку, в другом – шиш. Полиция скоро арестовала грабителя. Он сбежал из тюрьмы, что в трёх милях отсюда. Но Тома уже не вернёшь.

Возвращаясь к Теду… Он принёс лесенку в три ступеньки, встал на неё, просунул голову в петлю, бросил последний взгляд в ночное небо, оттолкнулся и, подёргавшись какое-то время, замер.

Если бы я мог сказать Теду про клад, зарытый тут ещё во время гражданской войны – он бы выкупил ферму и не повесился. Солдат, закопавший клад, так за ним и не вернулся. Я обвил ящик корнями и затянул глубоко – теперь уж никто не найдёт.

События связаны между собой таким непредсказуемым образом – одно вытекает из другого. Порой стоит остановиться на минуту, задуматься и, благодаря этому, остаться в живых. Именно так случилось с Сэнди Беккер – зазвонил телефон, когда она одной ногой уже ступила за порог своего дома. И этот рекламный звонок от газовой компании, задержавший её дома – спас Сэнди жизнь. Автомобиль протаранил стену магазина, за минуту до того, как она зашла туда. Магазин стоит на перекрёстке, и я всё видел. Автомобиль въехал в здание, как нож в масло. Причина проста – с водителем случился инфаркт.

До всех этих событий, было ещё одно, особенно омерзительное, что я его даже не записал, но теперь по прошествии десятилетий я могу о нём сказать: жаркой душной ночью Дик изнасиловал Пеги. Я смотрел на озверевшего Дика и упирающуюся Пеги. У меня не было ни одной высохшей ветки, которую я мог бы скинуть этому негодяю на голову. Пеги забеременела. Они обвенчались в местной церкви, и теперь Дик, на правах мужа, насиловал Пеги, к чему она привыкла, и даже стала от этого получать удовольствие. А у меня от знакомства с человеческой низостью нарушился фотосинтез. Кора стала облазить от стресса – старался забыть, вот и не записал. Позже попривык – всего нагляделся

Живу долго, что-то услышу, что-то увижу, что-то птички на хвосте принесут – всё это я записываю на своих древесных кольцах. Люди даже не подозревают, что я фиксирую события, происходящие с ними. Для них я – дерево, деревяшка. Кто-то восхитится моей кроной и укроется в ее тени от солнца или спрячется от дождя. Кто-то повесит бедного негра на моём суку, а кто-то повесится сам. Кто-то на тот же сук зацепит детские качели или построит домик в моих теперь уже могучих ветвях. А кто-то скажет: «Этот дуб, как бельмо на глазу, спилить его к чёртовой матери!», – как это хотела сделать жена Теда. Моя персона напоминала ей о самоубийстве мужа.,

Так что я хотел сказать? Никто не относится ко мне как к чему-то живому.

Ну, да ладно.


Что было потом? А потом ферму купил Джимми Стоун. Он был высоченный – под два метра, дупло как раз на уровне его поднятой руки. Он прятал в дупле виски «Canadian Club», который ласково называл Си-си, по первым буквам марки. Он отдавал предпочтение Си-си, а не своей сварливой, худой как грабли, жене. Джимми приваливался ко мне спиной, отхлёбывал из горлышка маленькими глотками, задрёмывал, и возвращался домой только когда ночная прохлада пробирала его до костей.

В южной части кроны мухоловки свили гнездо – так себе птички – петь не умеют, а всё одно жалко. Сороки разорили их гнездо, птенцов потаскали и сами поселились, но ненадолго. Правнук Джимми взял ружьё и давай палить по ним, кому такое соседство понравится - урожай обносят, скрежещут чирк-чарк, да так громко, что слушать невыносимо.

Соседский бандит – Джек, сопли ещё не обтёр, а всё туда же, набил тату на моей руке – «Джек и Салли - любовь навсегда». Салабон! Салли вышла замуж за Тима, а на Джека никогда и не глядела. И правильно! Ущербный он – пырнул в баре самого популярного у девушек парня – чисто выбритого, в техасской шляпе с серебристым орнаментом по краям. А он что, Джек-то? На голове бейсболка выцветшая, а на щеках щетина пятидневная – вполне существенная причина, чтоб резать красавчика. Так что сидит Джек в тюрьме Брикис, той самой, из которой давным-давно грабитель, напавший ночью на Билла, сбежал и которого Билл принял за Тома. Красавчика зашили, рана зажила. Как и вырезанная на мне надпись «Джек и Салли – любовь навсегда» потемнела и затянулась новой кожей.


Но не всё так плохо у людей: днём детвора играет в догонялки, прячется за моим широким стволом лазят по мне как обезьяны, уж я стараюсь держать свои ветви крепко, чтоб не обломились. Недавно повесили качели – на мне ответственность держать их.

Те, что постарше, устраивают пикники под моей кроной – с вином и поцелуями. А одна чудачка долгие годы приходила, обнимала меня – энергией заряжалась. Я трепетал от счастья, листья мои подрагивали, звенели как колокольчики, когда она, прильнув, пыталась заключить меня в свои объятия – куда там, я большой – всего не обхватишь. А потом она перестала приходить, и я заболел. Странно – она моей энергией заряжалась, а не я её. Но пропала она и постарел я на сто лет… часть ветвей засохла, стал я какой-то кособокий, некрасивый.

Фред – нынешний хозяин участка, вслух раздумывал: «А не спилить ли дубило?» Урожайный год помешал ему, времени свободного не нашлось, а так бы пошёл я на опилки.

Так вот, ночь. Я о ней. Произошло что-то, чего никогда в моей долгой жизни не было – не сравнится ни с торнадо, ни с градом размером с теннисный шар (а был однажды такой). Возник гул, будто эскадрилья военных истребителей летит на смертельно низкой высоте. Воздух раскалён, обжигает – того и гляди, вспыхну и нет меня. Смотрю, как всё вокруг меня горит и гибнет. Жду, когда такая же участь постигнет меня. Свистопляски нет конца – внезапно бац! – ветер стих, гул прекратился. Ощущение, что я оказался в вакууме, наполненном гарью. Солнце может и светит, да не проходят его лучи сквозь плотную завесу гари. Я – покрыт пеплом. Я – обуглился. Я – черен. Я – умираю…


Запись оборвалась. Триклоцир взлетел, повис в воздухе, переваривая прослушанный материал. Вернулся на место, достал спилы серии ЖРЖ и приступил к прослушиванию следующей истории конца жизни на Земле.


Юрий Вер


Mayflower, S. Euclid OH

Апрель, 2021 г.

Показать полностью
8

Дама с собачкой - II

Утро. Иван Петрович Крайнов, глава городской администрации города Р, вошёл в свой кабинет и первым делом направился к приоткрытому окну.

Из окна открывался вид на городской сквер. Благодушное выражение на лице Ивана Петровича сменилось недоумением – собачки не было. Вчера ещё была, а сегодня – нет.

В кабинете раздался телефонный звонок. Иван Петрович его проигнорировал, продолжая смотреть в окно. Телефон затих, через минуту ожил вновь. Казалось, на этот раз звонок зазвенел ещё громче. Иван Петрович отовернулся от окна и снял трубку.

– Петрович! Ты знаешь, что у тебя из-под носа воруют? На главном предприятии города вывоз неучтёнки на миллионы долларов. Встречай гостей из центра. Распустил! Не Чеховым надо заниматься, а комбинатом!

Иван Петрович молчал. От увиденного, вернее, не увиденного за окном, и от услышанного по телефону в голове была каша.

– Ты слышишь меня?! Что молчишь? – орал губернатор.

Иван Петрович не нашёл ничего лучшего, как пролепетать:

- Да, Геннадий Геннадьевич, воруют...

А хотелось сказать Гондон Гондонович. Промолчал. Молчать Иван Петрович умел – без этого качества не был бы он мэром, а сидел бы в какой-нибудь редакции и читал бессмысленные опусы графоманов.

– Тьфу ты, твою мать! Поднимай полицию и на комбинат! Всё опечатать! доступ к компьютерам обрубить! Руководство изолировать, до приезда бригады из центра держать всех под замком. Ты понял!? Пушкин хренов…

Губернатор бросил трубку.

Иван Петрович повернулся, ещё раз посмотрел в окно, дабы убедиться, что пропажа собачки – это не сон. Нет, не сон. Он рассвирепел: «Воруют. Но чтоб вот так!? У меня из-под носа спёрли моё детище!» К такому плевку в душу Иван Петрович готов не был.

– Евсеич, что за …!

До подполковника, начальника городской милиции, Степана Евсеевича не сразу дошёл смысл сказанного градоначальником.

– Какую собачку?!

– Мою! Мою собачку! Чеховскую! Дошло?! Я тебе даю 24 часа, чтоб ты её нашёл. Выполняй!

Иван Петрович сделал паузу.

– Да, чуть не забыл. Направь оперативную группу на комбинат. Компьютеры отключить, никого не впускать и не выпускать, руководство изолировать, ждать москвичей. Уже выехали… И искать! Искать собачку! Головой мне ответишь. Понял!?

«Педагогический совет решил выдвинуть Ваню Крайнова на олимпиаду по русской литературе, а его сочинение «Истинные и мнимые ценности в мире А.П. Чехова» послать на всероссийский конкурс», – объявила Вера Николаевна, классная десятого А.

Аплодисментов не было. В классе к Ивану относились настороженно – молчалив, послушен и к тому же любит русскую литературу, ботан, одним словом.

Окончил Иван школу с золотой медалью, на всероссийском конкурсе его сочинение получило диплом третьей степени – прямая дорога в литинститут. Поступил, окончил, но вместо работы на литературном поприще каким-то чудесным образом влился в ряды чиновников. Карьерная дорога привела его в небольшой, но важный для страны город. Тут располагался химический комбинат – предприятие стратегического, можно сказать, значения. Благодаря комбинату город жил и трудился, выстоял в перестройку, в лихие девяностые, и благополучно вошёл в двадцать первый век. Веянья новой жизни долетели и сюда, что-то изменилось к лучшему, но не настолько, чтобы всплеснуть руками и воскликнуть: «Надо же! Вот это да!» Не будешь же аплодировать бесчисленным аптекам, салонам красоты и бутикам, народившимся, как грибы в урожайный год.

Ивану Петровичу хотелось сделать что-то такое особенное – и для себя, и для города, чтобы заговорили о них, чтобы расшевелить тихую провинциальную жизнь. А то, кроме как: «Ну и вонь тут у вас!» ничего «доброго» от приезжих не услышишь. Вонь, конечно, бывает, но не всегда, а только когда ветер со стороны комбината.

То ли от скуки в Мухосранске, как называл Иван Петрович про себя вверенный ему город, то ли от тоски на чиновничьей службе, то ли и от того и другого, но любовь к литературе в сердце Крайнова разгорелась пуще прежнего. Поэтому, когда гипсовый памятник основателю социалистического государства треснул, а рука вождя отломилась и повисла, указывая путь куда-то вниз, а вовсе не вперёд, к победе коммунизма, Иван Петрович воспользовался моментом и Ленин по-тихому был удалён из городского сквера. Надо сказать, что жителей исчезновение вождя нисколько не взволновало – что был, что не был.

Весной, на том самом месте, где стоял Ленин, Иван Петрович при большом стечении жителей города и полном составе городской администрации и других ответственных лиц открыл скульптурную композицию, посвящённую Чеховской даме с собачкой. Отлитая из бронзы, она представляла собой скамейку, на краю которой сидела героиня, её длинное платье ниспадало, касаясь каменного постамента. Прописанного Чеховым берета на ней не было. По просьбе Ивана Петровича скульптор заменил его на широкополую шляпу. Рядом, вздёрнув остренькую морду вверх, в порыве любви к своей хозяйке застыла собачка. Не белый шпиц, как в рассказе, а такса. Скульптор не спорил, когда Иван Петрович вручил ему фото молодой привлекательной женщины с таксой. Женщина сидела на скамейке на фоне пышного куста. Так что скульптору и композицию придумывать не пришлось, да и таксу лепить гораздо проще, чем шпица. В облике Дамы наблюдалось сходство с портретом на фото.

Созданный по инициативе Ивана Петровича скульптурный ансамбль приобрёл широкую известность. В городе, на удивление, нашлось немало любителей творчества Антона Павловича. Энтузиазм поклонников при поддержке администрации перерос в Чеховские чтения, в город Р стали приезжать писатели, журналисты, критики. Выяснилось, что приличной гостиницы в городе нет – отстроили. Чтения переросли в фестиваль, а Иван Петрович стал его куратором.

И надо же, какая-то сволочь утащила собачку! Одно ворьё кругом. Позор!

У Ивана Петровича пропал аппетит, он пропустил ланч. Евсеич регулярно рапортовал о поисковых мероприятиях, но результата не было.

Москвичи орудовали на комбинате, город встал. Телефон Ивана Петровича разрывался от звонков. Звонили из центра, прокуратуры, ФСБ, новостного канала. «Неужели пронюхали про собачку? Только не это».

Иван Петрович не заметил, как ночь сменила день. Он в который раз бросил взгляд на своё детище – подсветка выхватывала из темноты одинокий силуэт дамы.

Усталость навалилась на Ивана Петровича, как будто по нему проехал многотонный грузовик. Он прилег на диван, положил голову на мягкий подлокотник и уснул.

Ему снилась собачка. Она бегала вокруг скамейки, декламировала разную чепуху и виляла хвостом. Её хозяйка едва заметно улыбалась, ласково глядя на любимицу. Дама была как две капли воды похожа на Анну, которая жила в Москве с мужем, и с которой у Иван Петровича уже много лет был роман. Иван Петрович подошёл к Даме, склонился, чтобы поцеловать ей ручку, и только прикоснулся к ней губами, как его разбудил звон колоколов. Колокола? Нет, это звонил телефон. В незашторенные окна кабинета пробивались первые лучи солнца.

– Иван Петрович, доброе утро, – радостно прогудел в трубку Евсеич.

– Ну?!

– Нашлась собачка, Иван Петрович! Нашлась!

– Не врёшь?

Иван Петрович поднялся с дивана, выглянул в окно. Собачка стояла на прежнем месте, около неё крутилось несколько человек, приделывая её к постаменту.

– Молодец, Евсеич! Удружил!

– Тут, Иван Петрович с комбинатом круговерть…

– Позже-позже. Не порть настроения.

Прошёл год. Собачку привинтили так, что разве только краном отодрать можно. Забулдыг, утащивших её с целью продажи ценного металла, посадили. Руководство химкомбината отстранили, следствие затянулось настолько, что общественность потеряла к нему интерес. Химкомбинат продолжал пыхтеть, но вонял меньше – Иван Петрович выбил современные очистительные сооружения.

«Нельзя, чтобы в городе, где фестиваль Чеховский, воздух был низкого качества. Не простит нам Антон Павлович», – любил покрасоваться перед журналистами Иван Петрович, поглаживая собачку, которая от многочисленных прикосновений почитателей блестела как золотая.

Иван Петрович в волнении прохаживался по кабинету. На столе лежало письмо из министерства культуры с предложением занять крупный пост.

Голова кружилась от счастья: столица, должность, деньги, любимая Анна… Иван Петрович глотнул коньяку и с чувством произнёс: «Спасибо, Чехов! Не подвёл!»

Москва – Брянск,

20 – 25 Мая.

Дама с собачкой - II Антон Чехов, Дама с собачкой, Анекдот, Длиннопост
Показать полностью 1
32

Максик

Долгими ночами Вера ворочалась с боку на бок, ненадолго проваливалась в сон и снова просыпалась. Она мечтала о мужчине. Конкретного образа не было, она не могла бы сказать – брюнет он или блондин, но обязательно должен быть нежный, ласковый, не жадный и, конечно, умный! Профессионал в своём деле, с юмором, имеющий вес и уважение среди окружающих. Но судьба сталкивала её с мужчинами разными и не все они были семи пядей во лбу. Сказать, что она неразборчива, было бы неправильно. Разве можно любить плохого и некрасивого? Конечно, нет. Влюбившись, Вера дорисовывала образ избранника так, как ей хотелось его видеть. После дорисовки, он казался достойным любви. И тогда радость жизни захлёстывала Веру, в животе порхали бабочки, готовая подарить счастливцу себя всю, она отдавалась мужчине со всей страстью. Проходило некоторое время, пелена восторга спадала, бабочки в животе дохли, реальность вытесняла фантазии, и мужчина из божества переходил в разряд смертных, после чего избранники как-то сами собой быстро исчезали из её жизни. Скучные будни и бессонные ночи возвращались, а вместе с ними к Вере возвращались мечты о единственной и великой любви на всю жизнь. Но любовь не приходила. Оставались одиночество и нерастраченная потребность о ком-то заботиться.

Вера взяла щенка русского спаниеля – чернявого как цыган, ни пятнышка, ни белых крапинок. Имя щенку дала Макс. Мужчин с таким именем в её жизни не было, а имя нравилось. Многие не верят, что имя влияет на жизнь человека. А тут, пожалуй, вовсе засмеют, если я скажу, что имя влияет на жизнь не только человека, но и животного. Получив имя Макс, он автоматически занял место воображаемого мужчины, именем которого был назван.

Вера услышала скулёж и возню своего чада, включила лампу на прикроватной тумбочке: «Ну, так и есть, надул лужу, мой красавец».

Поднялась с кровати, приговаривала: «Максимилиан, как же так? Пора, Максимилиан, сдерживать себя», – при этом в голосе слышался укор. Обтерла ему лапы и взяла в кровать, прижала к себе маленький тёплый комочек. Макс затих. Слегка поглаживая пальцами его мягкую шёрстку, Вера успокоилась и скоро уснула.

Так и укоренилось: Вера звала любимца Максимилианом, когда он безобразничал или делал что-то неподобающее статусу приличной собаки, у которой есть дом и хозяйка. Через месяц он знал, что ходить по нужде надо на улицу. Летел по лестнице чуть ли не кубарем, только бы успеть, а выбежав из подъезда, тут же оставлял жёлтую метку на снегу: «Молодец, Максик. Максик хороший мальчик», – он ощущал, как тёплая мягкая рука хозяйки поглаживала его. Поэтому разницу между Максиком и Максимилианом он прекрасно усвоил ещё в раннем детстве.

На вопрос знакомых: «А почему Макс?» Вера отвечала: «В честь Максимилиана Волошина, стихи его люблю, – и добавляла, – вот он там радуется».

Максик рос милым и добрым псом, причина этого проста – его любили.

Жизнь Веры обрела если не смысл, то постоянные обязанности: выгуляй, накорми, убери, если нашкодил. К подругам не забежать, на работе не задержаться – пулей в продуктовый и домой. Купила книжки о том, как воспитывать, ухаживать и кормить собак. Старалась делать всё по-написанному. Рыбий жир – пожалуйста, косточку погрызть – всегда есть, витаминчики – по расписанию.

Вера поймала себя на том, что мясо теперь выбирает с косточкой – Максу зубы поточить. Мясное, как и подобает псу, он любил. Но также имел особые гастрономические пристрастия – сырую картошку обожал. Обнаружилось это неожиданно, Вера чистила картошку, кожура упала на пол, Макс тут же схватил, сжевал и проглотил её, всем своим видом показывая – хочу ещё. Вера отрезала кусок картофелины, и Макс с таким удовольствием захрустел им, что сомнений не было, съеденная кожура не случайность. Не брезговал солёными огурцами, уважал арбуз, но повседневной пищей была овсянка с кусочками колбасы или мяса. Хлеб не любил. Вера давала ему кусочек бутерброда с колбасой, колбаса чудесным образом исчезала, а хлеб оказывался на полу. «Ешь! – строго наказывала Вера. – А ну-ка, быстро ешь!» Макс, жалобно поглядывая на неё, подбирал с пола кусочек хлеба и медленно-медленно неохотно жевал.

Встречал её с работы, Вера ещё ключи не достала, а он уже за дверью пыхтит, вздыхает да поскуливает. За доброе к себе отношение платил хозяйке безмерной собачьей любовью. Придёт Вера с работы уставшая, сядет в прихожей, а он тут как тут, положит ей морду на колени, смотрит сочувствующе и так вздыхает, что видно – всё-всё понимает. Не кричит: «Голодный я!» или «Скорей на улицу!». Нет, терпит, сначала сочувствие хозяйке надо выказать, а уж потом о себе заявить.

Подрос Макс, приучила его Вера гулять самостоятельно. Не боялась, что украдут. Она вообще мало чего боялась. К тому же через несколько месяцев Макса знал весь дом. Нагулявшись, он стоял у подъезда и поджидал, когда кто-нибудь из жильцов впустит его. Хорошо, если с улицы жилец зашёл, тогда и на лифте прокатишься, и не надо бежать домой на седьмой этаж. А если это соседи по лестничной площадке, так ещё и в дверь позвонят, тогда и лаять, чтобы Вера дверь открыла, не придется.

Как-то зашли к Вере сослуживцы, сидели, пили чай на кухне, Макс на улице гулял. Раздался звонок: «О, Максик пришёл», – поднялась Вера. Открыла дверь, вытерла Максу лапы. Чувствуя посторонних, он стремительно побежал на кухню. Вера вошла следом, поймала недоумённые взгляды гостей: «Он что у тебя в дверь звонит?» «Да, – как ни в чём не бывало ответила Вера, – прыгает и лапой на звонок нажимает». «Да, ладно!?» – не поверили ей коллеги, но сомнения остались, а вдруг и правда.

Макс был в ударе, показал гостям весь свой арсенал умений, выполнял команды: лежать, сидеть, стоять, дать лапу левую, правую, принести тапочки. И главный, не любимый им, трюк: Вера положила кусочек колбасы ему на нос, приговаривая: «Не есть, не есть». Из пасти Макса потекла слюна, Макс не только чувствовал запах колбасы, но и, скосив глаза, видел её на своём длинном носу. «Давай скорее уж, не тяни», – он знал, что колбасу съест, но как долго это издевательство будет продолжаться, не знал – секунды шли на часы. Наконец, Вера скомандовала: «Можно». И Макс, подкинув вверх этот жалкий кусочек колбаски, поймал его и тут же проглотил. Закрутил хвостом, всем своим видом показывая готовность повторить трюк.

Особенно Вера гордилась тем, что научила Максика лаять шёпотом. Громких резких звуков, в том числе и собачий лай, она не переносила. Услышав шум на лестничной клетке, Макс, вскакивал и начинал лаять, Вера тихо ему повторяла: «Ш-ш-ш, тише, тише», и его лай постепенно затихал. Со временем его уже не нужно было одергивать, своих встречал шепотом, даже почтальоншу узнавал которая приходила раз в месяц И только если незнакомый звонил в дверь, Макс не сдерживал себя. Какой тут шёпот!? Он начинал лаять таким злобным басом, что можно было подумать – за дверью волкодав, а не маленькая собачка.

Максу исполнилось два года – половозрелый пёс. Вера не задумывалась как там у него на личном фронте, у самой тишина – никого и ничего.

По телеку бубнили про перестройку, надоели уже. Что-то долго Макс гуляет. Вера оторвалась от «ящика» и подошла к окну – где там мой Максик? В этом году зима припозднилась, ещё и снега не было, – размышляла она, глядя на унылый пейзаж двора. Взгляд остановился на белой догине в чёрную крапинку, вокруг которой бегал Макс. Он обнюхивал рослую красотку, и та благосклонно позволяла ему это делать. Макс был в два, а то и в три раза меньше её, беспрепятственно мог бы пробежать у неё между ног. Но как можно? Это значило бы уронить мужское достоинство. Возбудившись, Макс предпринял попытку совершить главное. Но из-за маленького роста не было никакой возможности овладеть объектом страсти. Он стал прыгать на догиню сзади, хлопался животом на её круп, сползал и падал. Не оставляя своих намерений, продолжал предпринимать попытки одну за другой. Догиня спокойно стояла в ожидании чуда, перебирала длинными ногами, словно лошадка. Дав ухажёру достаточно времени и не дождавшись обещанного, догиня флегматично покинула двор.

Вера хохотала: «Бедный Максик, и тебе любви хочется... и мне любви хочется».

Весной Макс стал мужчиной, Вера оказалась невольной тому свидетельницей.

Перед домом настроили каменных гаражей, а где гаражи, там не только мужчины, любящие проводить время за ремонтом машин, но и собаки. Причинная связь одного с другим проста, какой ремонт без водочки и закуски, а выпьют мужики – всегда поделятся чем-нибудь с бездомной собакой, костью ли куриной, от которой страх один пораниться, хлебом ли чёрным – выбирать не приходится.

Главным тут был одноглазый кобель с примесью овчарки, в жёнках у него была разбитная бабёнка из простых, никакая в ней порода не проглядывала. Макс, осознавая своё превосходство никогда с бездомными собаками дружбы не водил. Нет, не от зазнайства, а от того, что сытый голодного не поймёт. А тут как удержишься, когда свадьба собачья в разгаре – тут не до социальных различий. Только на минуту потерял одноглазый из виду свою бабёнку, как она тут же подмигнула Максу.

Вера вышла во двор. «День какой чудесный, на удивление тёплый. Где же Макс?». Позвала – не идёт. «Что ж, искать надо». Опаздывать на пикник ей не хотелось. Пошла к гаражам, собак Вера никогда не боялась. У ветхого сарайчика, притулившегося к последнему гаражу, сидел одноглазый и смотрел на подругу, голова которой торчала из проёма, и было у неё на морде написано что-то такое, что ни с чем не спутаешь. Супруг сидел и наблюдал, пока его сучка определённо изменяла ему. Видно у собак так принято, раз уж прилепились – нельзя мешать. Вера застыла, шестое чувство подсказывало, что не стоит уходить, а следует дождаться и узнать – а кто же третий. Чутьё не обмануло её. Скоро морда собачей бабёнки приняла равнодушное выражение, она встряхнулась и выбежала, неверная, к супругу своему, за ней следом показался Макс. Увидев Веру, подбежал к ней. «Ну что, Максик, поздравляю!»

***

Мангал – до тех пор душа компании, и объект всеобщего внимания, пока шашлык жарится, а в желудке от ожидания голодный спазм. Управлял процессом весёлый парень. Вера видела его впервые.

– Кто такой?

– Новенький, из соседнего отдела. Холостой. Максимом зовут.

– Максимом?

И тут же Макс откликнулся, вильнул хвостом – вот он я, здесь.

– Дурачок, не про тебя.

– Хочешь, познакомлю?

Вера промолчала. У мангала тем временем собралась большая группа, все громко разговаривали, вдыхали ароматный дым, отпускали Максиму комплименты, разливали на старт. Вера искоса бросала на парня взгляд, он будто парил над всем, колдовал, как шаман, опрыскивал чем-то шашлык, обмахивал его картонкой, заговаривал. Было видно, что он делал это не в первый раз, что ему нравится и готовить и быть в центре внимания. «Дарующий жизнь», – подумала Вера и сама удивилась пафосу своего сравнения.

Под радостные возгласы началась раздача шашлыка. Все ахали, цокали и хвалили мангальщика. Подошла очередь Веры. «А вам двойную, вы с собакой. Вон как облизывается», – Максим кивнул на Макса и посмотрел на Веру. Их взгляды встретились, Веру бросило в краску.

Все наелись, расселись у костра, и центр внимания с Максима переместился на Андрюшку Ганичева – гитариста и исполнителя бардовских песен.

Максим подсел к Вере.

После пикника он проводил Веру домой, и остался у неё на ночь. Максик забился в дальний угол и плакал. «Максимилиан прекрати!» Он переставал и снова начинал скулить: «Сволочь, ещё и имя моё себе присвоил. Покусать его за это мало».

Вера не выдержала, отвела Макса в ванную комнату. «Будешь скулить – накажу!». Вера была так рассержена, что не обратила внимания на его полные слёз глаза. Максик понял, что жалобы не помогут и затих.

Через несколько дней Максим пришёл с чемоданом. Слабая надежда Максика на то, что ухажёр не придёт, не сбылась. Он наблюдал из своего закутка всё это безобразие: поцелуи, смех, воркование. Лежал, прикрыв морду лапами, словно человек, обхвативший голову руками во время беды. К еде Максик не притронулся. «Максимилиан, хватит уж дуться. Ты что, забастовку объявил?» Максик лежал неподвижно и не отвечал. «Ну, как хочешь».

– Не ест, ревнует.

– Голод не тётка – жрать захочет, перестанет выделываться.

Это «жрать» резануло ей ухо, но отвлёк запах подгоревшего из кухни. «Ой, курицу пора вынимать из духовки».

Максик не ел третий день. «Что делать?». Вера брала Максика на руки, гладила, чесала уши – никакой реакции, его хвостик не дрожал, не вилял от счастья как раньше.

– Господи, какие мы ранимые, – комментировал Максим.

– Да, вот такие мы, ранимые…

Прошла неделя, другая, Максик не стал прежним, лежал в углу, как безнадёжно больной. Вера чуть ли не насильно запихивала в него еду, стараясь кормить только тем, что он особенно любит. Всё это плохо помогало.

Ревность пса раздражала Максима. Вера расстраивалась. Ей хотелось, чтобы Максик снова стал весёлым и жизнерадостным, но и терять Максима ей не хотелось. Конфликт между её мужчинами нарастал.

***

– В эти выходные все на озеро собираются, едем? И деньги уже на шашлык собрали.

– Да, хорошо бы развеяться.

– Ты мясо завтра купишь? А я с Максиком погуляю, совсем он усох и захирел.

– На озере нагуляется. Один не пойду.

Приехали на озеро, Максим установил мангал почти у самой воды, хлопочет, движения быстрые, уверенные, народ вокруг него хороводы водит. Вера сама по себе. Если раньше ей нравилось смотреть, как её мужчина становится центром всеобщего внимания, то сейчас это раздражало. Она отвернулась, Максик сидел у ноги, она погладила его, прижалась головой к его морде. «А не искупаться ли? Холодновато, но можно попробовать».

– Вер, ты куда? Холодно же, – крикнул кто-то, увидев, что Вера заходит в воду.

– Ничего, люди и зимой купаются.

Вода действительно была обжигающе холодная. Зайдя по пояс, Вера оттолкнулась и поплыла. Проплыв метров десять она оглянулась, Максик стоял у кромки воды смотрел на неё и негромко подвывал. Максим, занятый шашлыком и компанией не смотрел в её сторону. Вера поплыла дальше, отплыв довольно далеко, она повернулась, Максик метался по берегу, как сумасшедший, то к воде подбежит, то к мангалу. Его раздирало на части: что выбрать? «Плыть, спасать хозяйку, или шашлыка дождаться. Знаю я эту публику, враз налетят и ничего не останется».

Максим, увлеченный процессом приготовления шашлыка и собой, не обращал внимания ни на мечущегося по берегу Максика, ни на Веру.

Максик сделал свой выбор, бросился в воду и поплыл к Вере. Её Максик, её друг, плыл к хозяйке, чтобы спасти её. Вера повернула к берегу. Они поравнялись, Максик тыкался в неё носом и, вместо того, чтобы плыть рядом, пытался влезть на её спину. Дурачок, он был уверен, что так помогает Вере. «Ах, ты, мой спаситель». Они доплыли до берега, расцарапанная спина Веры пощипывала, но она совсем не злилась на Максика.

Максим даже не заметил отсутствия Веры, окружённый поклонниками и поклонницами своего поварского таланта, он увлечённо что-то рассказывал.

Домой ехали молча. Максим выпил лишнего. Обнял Веру, полез целоваться, от него несло водкой и потом. Вера отвернулась.

– Ты чего?

– Голова болит, – соврала Вера.

Максим не унимался и принялся гладить её по спине. Вера отдёрнулась, ей было больно. Ничего не объясняя, она убрала его руку и вдруг поняла, что не любит больше Максима, что он чёрствый болван, который только и умеет, что жарить шашлыки. И ещё она заметила у него в ушах волосы, намечающуюся плешь и гусиную кожу на шее. Как она не видела всего этого раньше?

Она знала, что и сегодня и завтра будет спать одна. Череду скучных будней скрасит верный друг Максик, а мечты о настоящей любви скоротают её бессонные ночи.

Mayflower, S. Euclid OH Июнь, 2020

Максик Любовь, Выбор, Собака, Длиннопост
Показать полностью 1
46

ВРЕМЯ

Центр управление вышел на связь с межгалактическим кораблём Хоуп.

- Хвалю! Вы чисто прошли молекулярные облака.

- Да, сэр.

- Сверяйтесь с конформной картой. На вашем пути три пульсара – один за другим, не старайтесь перепрыгивать через них, обогните по эллипсоидной кривой.

- Да, сэр.

- Жду отчёта о санитарном состоянии третьего отсека.

- Да, сэр.

- Инспекция и тестирование шестого блока идёт по графику?

- Да, сэр.

Аллан Смита раздражали излишние вопросы и наставления. Он отвечал, как попугай, повторяя одну и ту же фразу, и от этого злился ещё больше.

«Старый козёл, долго он будет нудить мне азбучные истины, я не хуже, а лучше его знаю, что мне делать. Седьмой межгалактический полёт».

- Аллан Смит, что вы себе позволяете?

- Извините сэр, всё сделаю, как вы сказали.

- Ну вот, так-то лучше. Какие-то вопросы? Просьбы? Жалобы?

- Нет, сэр, всё в порядке! Ещё раз извините. Виноват.

- Отбой.

Аллан был удивлён: «Энтони Гилл – прочёл его мысли, за миллионы миль от земли. Я мотаюсь по галактикам, считаю себя суперменом, а оказывается я обычный - под колпаком. Но зачем Энтони выдал себя? Хотел настучать – настучал бы, а он предупредил. Прикрывает? Возможно. Предосторожность не помешает, прими РПС (регулятор психического состояния) и успокойся, а не то спишут в утиль».

Окончив вахту, Аллан направился в сад - единственное место на корабле, где он по-настоящему мог уединится и расслабиться. Сад представлял из себя некую смесь тропических растений и Грейт-Смоки-Маунтинс: с многоголосьем птиц; периодически возникающим шумом ливня, раскатами грома; постоянным журчанием ручья; облаками, плывущими над причудливыми лианами и пальмами с гладкими, как столбы, стволами; могучими дубами, развесистыми каштанами, буками, желтыми березами, серебристыми липами и пахучими соснами – всё это переплелось в саду невообразимым образом. Сидя на лавочке среди этого буйства природы, он закрывал глаза, отдавался воспоминаниям и проваливался в полусон.


Су - последняя его возлюбленная, других он давно позабыл. Какие у неё чудные волосы – огненные, упругие как проволока, глаза цвета карибской волны, белоснежная грудь и розовые крупные соски. За две недели до его отлёта они отдыхали на Верджин-Айлендс. Золотой закат солнца перед последней проведённой вместе ночью. Она сказала, что у неё для него есть сюрприз, но не успела о нём поведать. Он целовал её как никогда страстно, а на утро попрощался: «Пока. Хорошего дня, детка!» – и исчез из её жизни навсегда.

Ей сказали, что с ним произошёл несчастный случай – погиб из-за неполадок в трансформере. Тело предъявить не могут, оно уже на пути в Сиэтл. Аллан Смит завещал его науке, вот копия сертификата о смерти. Что она тогда чувствовала? - особая и неповторимая Су. Когда они расстались, ей было двадцать, а ему тридцать пять.

Эта жестокая необходимость лгать - он привык к ней или почти привык. Не мог же он сказать: «Су, я – Покоритель Временного Пространства, слыхала о таких!? Давай повстречаемся, пока я на «берегу», а потом прощай, зайка, спасибо за компанию». Да, она бы порвала с ним сразу, скажи он это. Возможно, сказала бы: «Выбирай – я или космос и вечная молодость?» Он бы выбрал второе. Он никогда не променял бы звёзды на юбку. А его молодость – лишь иллюзия относительно убежавшего вперёд земного времени. Возвращение в будущее – звучит парадоксально. Желание узнать какое оно, затягивает похлеще любого наркотика. Время, время! Однажды преодолев его и познав неизведанное – невозможно отказаться от полётов, даже несмотря на горечь потерь и расставаний с теми, к кому привязался.

Пожалуй, это лишь оправдание его самовлюблённости и эгоизма.

«Конченный подонок! Лгун, обманывал её, как и всех остальных. Разрушал судьбы доверившихся мне девушек. Когда вернусь, сколько ей будет? Мне будет сорок или около того. Никогда заранее не знаешь, только по прилёту компьютер выдаст до минуты земной возраст.

Хватит сходить с ума! Прими лекарство! Неделю как не принимал, сорвался, распустил себя – дал волю недовольству. Смотри-ка – совесть заговорила. Психическое расстройство наступает незаметно. Скольких списали из-за этого? Я держусь дольше других. Легенда!».


***


Аллан Смит сидел рядом с Су, лежащей на больничной койке. Держал её за руку, смотрел на её неподвижное, изъеденное морщинами лицо, обвисшие щёки, похожие на два засохших блина, из которых торчало несколько седых волосинок, на козявку, застрявшую в носу. Аллан зацепил и убрал её. Сделал это неосознанно, удивился содеянному. Су вздрогнула, открыв глаза.

- Что?

- Нет, ничего, ничего, - мягко произнёс он, стряхнул козявку на пол и обтёр пальцы о простыню.

Су смотрела на него равнодушно, в уголках слезящихся глаз образовались следы высохшей соли.

«Когда-то она была незаурядной женщиной. Когда-то она была моей Су. Сейчас передо мной чужая старуха. Что с ней сделало время? Зачем я сюда пришёл? Действительно, зачем?» Аллан, как школьник, стал «загибать пальцы». Ответы выходили какими-то дежурными и неубедительными: «Потому, что я был с ней счастлив. Потому, что она единственный когда-то близкий мне человек, кто жив со дня последнего старта. – И тут же возразил себе, – Это не может быть веской причиной. И счастье моё с ней было коротким, каких-то несколько месяцев. Что же меня привело сюда? Интерес к тому, как она прожила эти годы, вышла ли замуж, есть ли у неё дети, и, что это был за сюрприз, о котором она не успела мне рассказать? Тогда меня это мало волновало, а сейчас я бы хотел узнать. Всё думал об этом в полете. Увы, так и не узнаю. Если бы она меня узнала, я бы попросил у неё прощения».

Дневной свет раздражал Су, она закрыла глаза. «Кто этот незнакомый мужчина, что ему нужно от меня?» - подумала и тут же забыла. Аллан осторожно выпустил её невесомую руку. Су спала, полуоткрыв рот, слегка похрапывая.

Дверь открылась, в палату вошла пожилая женщина. Она с удивлением посмотрела на Аллана. «Ещё этого не хватало! – объяснять что-либо ему хотелось меньше всего. – Хорошо, что она застала меня, когда я собрался уже уходить, а не когда сидел и держал Су за руку».

- Похоже я ошибся палатой, извините. – он быстро глянул на неё, крупное родимое пятно выделялось на шее вошедшей. Похоже женщина его совершенно не стеснялась, не пыталась скрыть одеждой. Точно такое же пятно есть и у него на шее, только расположено ниже и его не видно из-под ворота рубашки. Аллан не сомневался в том, что он столкнулся в госпитале со своей дочерью. «Так вот в чём заключался сюрприз Су - она была беременна. А что, если бы она сказала мне об этом до отлёта? Нет – это не остановило бы меня. Я бы всё равно улетел. Сказать, этой незнакомой женщине: Дочь, здравствуй, я – твой папа! Извини, моложе тебя на двадцать лет. Так вышло. Какая чушь! Что он может ей сказать? Как объяснить свое отсутствие? Он станет для неё подонком, а не отцом, который внезапно погиб в трансформере».


***


Аллан зашёл в капсулу, задал адрес и в следующий момент он уже входил в свой «дом». Каждый раз по возвращении из межгалактических экспедиций его ждал новый дом. За это отвечала GASA (Глобальное Аэрокосмическое Агентство). Такие дома-времянки, напичканные технологическими новинками, выполненные по последней дизайнерской моде, имеют всё, кроме домашнего тепла. Они не отражают течения времени, здесь нет дорогих сердцу вещиц, фамильных реликвий, семейных фотографий на стенах, бесполезных предметов, оставленных на столе – безупречная чистота и устойчивый запах чистящих средств встречает вас при входе.

Перед Алланом засветилась голограмма с изображением его новой подружки - Нинель.

- Привет! Я пыталась с тобой связаться, но сигнал не проходил из-за блокировки. Ты от меня что-то скрываешь? Ты был с другой?

Аллан всё ещё находился под впечатлением от посещения Су, ему не хотелось отвечать на её чепуховые вопросы.

- Что ты молчишь?

«Опять всё по новой: интрижки, ревность, каждый раз одно и то же. – Досада охватила его. – Но одному ещё хуже».

- Ты же знаешь, наш офис блокирует связь, чтобы мы не отвлекались на постороннее, не касающееся работы, - он следовал легенде, изображая из себя обыкновенного служащего.

Эту старую байку – про офис, занятость - он каждый раз рассказывает женщинам. Глупые, они верят тем, в кого влюблены - все до единой. Аллан пользовался их красотой, молодостью, а потом исчезал. Возвращался и находил их со старившимся или умершими.

- Я так соскучилась по тебе.

Аллан усмехнулся про себя: «Втрескалась дурёха».

- Я тоже, - соврал он.

Нинель, вернее её голограмма, вспыхнула ярче.

«А надо ли начинать всё заново, когда финал известен? Нет, не стоит об этом думать». Аллан взял стакан воды, достал таблетку РПС.

- Милый, ты пропал.

- Я здесь. Мне надо ещё закончить дела, - снова соврал он.

- Мы увидимся сегодня?

- Конечно, конечно, - ответил Аллан.


Роман с Нинель длился несколько месяцев, с каждым днём, Аллан привязывался к ней всё сильнее. Его дом потихоньку начал оживать, в нём появились предметы, принесённые ею: китайские вазочки, вращающиеся шары с меняющимися 3D картинками, совместные фото на стенах, две чашки – с их портретами. Она подарила ему две картины, написанные от руки – кто делает это сегодня? Приобрела красивое постельное бельё. У неё появилась собственная полка в платяном шкафу, вешалки в гардеробной пополнялись её одеждой. Эти действия говорили Аллану о серьёзности намерений Нинель. Он думал о ней чаще положенного, как ему казалось. Кто в кого втрескался? Скорее он в неё, чем она. Ему сорок, а ей всего девятнадцать. Она свежа и прекрасна, а он… как бы не молодился - возраст не скроешь. А впрочем, что он несёт? Для того, кто родился накануне «Большого Взрыва» в 2025, переломном, он недурно сохранился. Аллан посмотрелся в зеркало, поправил модный кок на голове. Кок не хуже, чем у того парня – Элвиса, прародителя рок-н-ролла. Аллан остался доволен своей причёской. Мода всё время возвращается.


За время знакомства с Нинель Аллан быстро преобразился, стал употреблять современный молодёжный сленг. Одевался как студент, был в курсе новомодных течений в музыке и искусстве. Старался двигаться как мальчишка, а не как сорокалетний мужчина. Внешне выглядел спокойным, удовлетворённым жизнью человеком. Но мысли о том, что ему придётся скоро оставить её, сильно огорчали – такого раньше с ним не было. Он представлял, каким будет их последний день перед расставанием. Думал: «Как долго она будет страдать? Как быстро найдёт ему замену?» Вспомнил её сокурсника-блондина с группового фото в sky-cloud. Он сразу почувствовал - этот парень неровно дышит к ней. Но тогда он только усмехнулся и забыл об этом. А сейчас мысль о возможном сопернике была ему нестерпима. Аллан заметался по комнате. Что это с ним? Надо успокоиться, Нинель вот-вот должна прийти.

Ангел, совершенное чудо! - Аллан молча крепко обнял её, не отпуская от себя.

- Что случилось, милый?

- Так, ничего, соскучился.

- А у меня для тебя есть новость, - Нинель потащила его на диван. Аллан хотел снова обнять её. – Подожди-подожди, дай сказать.

Она слегка отстранилась, выпрямила спинку, напряглась. «Ну, что там? Наверное, получила премию или повышение по работе - какие пустяки».

- Ты слышал что-нибудь о Покорителях Времени и Пространства?

- Кто не слышал? Это всего лишь байки.

- Может и байки, но парадокс «близнецов» и СТО (специальная теория относительности) никто не отменял, если один близнец останется на земле, а другой улетит в космос, то по возвращении он будет намного моложе своего брата-близнеца. Согласно СТО, - продолжала Нинель - все процессы у двигающихся объектов замедляются, гравитационные поля влияют на ход времени, происходит деформация времени-пространства.

- Это только теория.

- А вот и нет! Теория давно доказана, но в наши дни об этом умалчивают! Где те космонавты, которые улетают в межгалактические полёты?! Мы давно ничего о них не знаем, их от нас скрывают. Правительства всегда что-то скрывают!

- Ладно, конспиролог, иди ко мне, - он попытался обнять Нинель.

- Подожди. Главное! Мне позвонили сегодня из GASA.

- Ну и что? Они сказали, что хотят включить тебя в секретную программу полётов? – Алан засмеялся.

- Нет, не сказали, но они задавали кучу разных вопросов, а когда я пыталась спросить их о чём-нибудь, давали понять, что вопросы задают они. Попросили не распространяться о нашем разговоре. Но тебе я могу сказать.

- Почему ты решила, что тебе звонили из GASA?

- Потому, что я писала им.

- Не может этого быть! У них нет адреса.

- А ты откуда знаешь?

Аллан прикусил язык.

- Потому, что это всё выдумки.

- А вот и нет. Помнишь Рудольфа? Блондин на фотке? Это он дал мне их мейл.

- Он посмеялся над тобой, это – розыгрыш, - тон Аллана зазвучал холодно.

- А вот и нет! В детстве, когда мне мама прочла сказку о людях, убегающих от времени, я всегда мечтала стать одной из них. И поэтому я им написала. А они мне ответили!

- Глупости всё это. Забудь. Иди ко мне.


Аллан мысленно зачёркивал каждый прожитый день. Точной даты отлёта он не знал, но предчувствие скорого расставания не отпускало его. Чтобы снять напряжение, он всё чаще принимал РПС. Таблетки помогали, но ненадолго. Ожидание становилось всё тягостнее, но странное дело, чем дольше оттягивалась развязка, тем он больше желал её скорейшего наступления.

Он поймал себя на мысли, что Нинель ему сегодня за весь день не позвонила, раньше такого не было. Его отвлёк «блямк» - пришёл мейл от GASA. «Ну вот, наконец-то!» - Аллан облегчённо вздохнул он. Но при мысли о Нинель его охватило смятение: «Как странно я устроен, ещё минуту назад волновался из-за того, что не сообщают о дате старта, а получив извещение, не рад этому, и все мысли теперь о Нинель».

Аллан открыл мейл.


«Уважаемый Аллан Смит,

Ваш неоценимый вклад в освоение межгалактического пространства и открытия новых миров навеки вписан в историю мировой аэронавтики.

GASA поздравляет Вас с присуждением высшей награды – Золотой медали мирового конгресса. Вы – первый астронавт, удостоенный этой высшей награды.

Подпись:

Энтони Гилл, руководитель межгалактических полётов»


Аллан прочёл ещё раз. Смысл письма постепенно доходил до него – его списали. Награда, как посмертный орден, как крест на его карьере. Аллана бросило в жар, сдавило сердце. Он принял РПС.

«А что я, собственно, так распереживался? Хватит мотаться, когда-то это должно было бы случиться. Даже такие, как я, не вечны, они просто убегают от времени до поры до времени. Я останусь с Нинель, заведем детей, мы не будем ни в чём нуждаться… Любой бы позавидовал нам и хотел бы оказаться на нашем месте. Но где же она?» - Аллан послал сигнал, послышался шелест, а затем обрыв. «Её код заблокирован, что за чёрт!»

И вдруг понимание того, что он никогда не увидит Нинель, пришло к нему так отчётливо, что Аллану стало не по себе. Мир в одно мгновение сжался до размеров его дома, за стенами которого его никто и ничто не ждёт. Аллан побледнел.


****


Нинель вошла в здание, похожее на межпланетную станцию Хоуп, нашла нужную палату.

Он лежал с широко открытыми глазами. Если бы не табличка с его именем при входе она бы никогда не сказала, что этот старик – мечта её юности. Тот, с кем она собиралась прожить простую, но счастливую жизнь. Собиралась… до того судьбоносного звонка.

Аллан посмотрел на Нинель равнодушно.

- Сестра, дай мне лекарство. Ты новенькая? Ты мне нравишься, ты похожа на одну девушку из моего прошлого. Она оставила меня ради звёзд. Хотела стать Покорительницей Времени и Пространства. Я думаю, она исполнила свою мечту.

- Это всё байки, нет никаких Покорителей Времени.

- Ты так думаешь?

- Я уверена в этом.

- Ты знаешь, мне тоже иногда кажется, что это выдумки.

Аллан прикрыл глаза, дневной свет стал гаснуть, на смену ему пришли сумерки.

Нинель вышла из здания, на её sky-tok пришёл вызов.

- Привет, Марк, как дела?

- Очень скучаю по тебе, киса. Мы сегодня увидимся?

- Конечно, конечно, - ответила Нинель.


Юрий Вер

Февраль-Март 2021

ВРЕМЯ Фантастика, Космос, Психология, Временной парадокс, Парадокс близнецов, Мужчины, Длиннопост
Показать полностью 1
9

"Бытовуха"

Мне говорят: «Ты пишешь бытовуху!» – и я понимаю – они правы, надо как у Маркеса, Мураками или Пелевина… «Да, да», – соглашаюсь. Непрестанно думаю о сказанном мне: когда ем, сплю, чищу зубы, еду в метро, занимаюсь любовью, изворачиваюсь перед начальством, выслушиваю от жены последние сплетни о Веньяминовых, пересчитываю деньги, экономя на хорошем вине. Беру бурду за четыреста, зная, что всё равно к концу месяца денег не будет. Мысли о том, как уйти от «бытовухи», как создать клёвый текст не отпускают меня. Но придумать нечто выдающееся не получается…


Конец апреля. Накануне прошёл ливень. Славик и двое рядовых в маскировочных халатах ползли по мокрой земле. Ползли осторожно, чтобы травинка не шелохнулась, веточка не треснула. Лишь резкие порывы ветра и шум деревьев нарушали тишину. Обмундирование намокло, и от этого было ощущение, что они лежат в холодной мокрой жиже. Сжав зубы, они едва сдерживали охвативший их озноб. Скованные холодом пальцы рук не слушались. Они переговаривались только жестами. Славик показал подчинённым: «Ты обходи слева, ты справа, я двигаюсь прямо. Поняли?» Они утвердительно махнули: «Да».

Его диверсионная группа глубоко продвинулась за линию размежевания между воюющими сторонами. Во что бы то ни стало им надо взять языка. От этого зависит успех всей операции.

Славик увидел врага. Он замер и вжался в землю. Закамуфлированный ветками, приделанными к каске, он не беспокоился, что его обнаружат. Другое дело Вован и Тимур. Вован вообще в первый раз на задании, как бы ни облажался. За Тимура Славик не беспокоился: три сражения, одно ранение – бывалый боец.

По тому, как Тимур осторожно продвигался вперёд, Славик понял, что напарник тоже видит врага. Ещё немного и Тимур зайдёт к нему с тыла. Но где Вован? Славик потерял его из виду. Раздался выстрел. И тут же Тимур навалился на врага. Язык взят. Что с Вованом? Кто стрелял? Вован поднял руку – ранен.

Тимур вёл языка. Славик взвалил на себя раненого Вована, по правой штанине которого стекала красная, как кровь, краска. Они бежали, подталкивая языка, чтобы быстрее выйти с территории противника.

Взять языка – пять тысяч очков, подстреленный Вован – минус тысяча. Ранение не сильное, он ещё может воевать. Окопается неподалеку, ещё очки сможет принести своей команде.


Парни вышли на перрон к вечерней электричке – усталые, грязные и счастливые.

– Ты видел, видел? Как я фиолетовому башку снёс?!

– Да, разбили мы их сегодня. Щеглы они против нас.

– Но левый фланг мы почти провалили. Если б не Вован… Вован, с крещением, – говорящий хлопнул его по плечу. – Ты хорошо окопался, поливал их из укрытия, сдерживал. Повезло, что тебя ранили. А так бы нам хана, обошли бы нас слева.

Подошла электричка, ребята распределились по вагонам. Поначалу ещё слышны были их восторженные комментарии прошедшего «боя», но вскоре их разморило, и они задремали.

Электричка прибыла на вокзал. Усталые парни молча вышли из вагонов. Побратались друг с другом:

– Созвонимся!

– Да.

– В следующий раз высотку будем брать...

– Возьмём.

– Давай, братан.

Парни крепко обнялись.


Славик ещё минут тридцать ехал на метро, потом на автопилоте шёл к дому. Всё это время он вспоминал и анализировал прошедший бой. Сумерки сгущались, кое-где в окнах уже зажегся свет. Славик набрал код у входа в подъезд, щелчок, дверь открылась. Нервно нажал кнопку вызова лифта. Загорелась. Поднялся, постояв в раздумье, достал ключи, открыл дверь. В нос ударил тяжёлый застоявшийся запах пелёнок, кухни, и уныния. В квартире было жарко и влажно. Славика сразу бросило в пот. После лесного свежего воздуха обволакивающую духоту квартиры он мысленно сравнил с газовой камерой.

«Ну, наконец-то», – послышался из глубины квартиры женский голос.

Славик не отозвался. Он молча стаскивал с себя верхнюю одежду, намереваясь побыстрее шмыгнуть в ванну, встать под душ и как можно дольше не выходить оттуда.

В прихожей показалась молодая женщина в заношенном халате со спящим годовалым ребёнком на руках.

Славик поймал себя на мысли, как он рад, что ребёнок – его сын, спит.

– Привет, как вы?

– Как видишь…

Женщина едва сдерживала себя. Упрёки в адрес мужа готовы были вырваться наружу, и только боязнь разбудить ребёнка останавливала её.

– Еда на сковородке, – сказала она таким тоном, будто отвесила ему пощёчину, повернулась и ушла.

Напоминание о еде вызвало спазм в желудке, Славик очень хотел есть, но ещё больше ему хотелось уединиться, а лучше исчезнуть, раствориться, стать невидимым, чтобы никто его не беспокоил.

Закрыв глаза, он стоял под струями воды, подставив им лицо. Он думал о предстоящем взятии укреплённой высоты, когда услышал: «Ты не один здесь! Я в туалет хочу».

Славик вылез из-под душа, открыл дверь. Потом залез в ванну обратно, задёрнул шторку и прибавил напор воды.

Всё время, пока его не было, и сейчас, пока он мылся, жена копила обидные слова, мысленно выговаривала их ему, и видно выговорилась, потому что вышла из ванной, не сказав ни слова.

Вторжение супруги отвлекло его от составления планов предстоящего сражения. Он выключил воду. Вытерся. Надел треники, майку и прошёл на кухню.

Жареная картошка, ещё тёплые котлеты – они представлялись ему бронетранспортёрами, Славик откусывал от них сразу половинку и проглатывал, словно приближал победу над противником. Утолив первый голод, поднялся, достал из холодильника бутылку пива.

Кровь прилила к желудку, наступило состояние полного пофигизма. Славик посидел минут пять, тупо уставившись в одну точку. Поднялся, прошёл в спальню, лёг в кровать и обнял жену. Она слегка, понарошку оттолкнула его, тем самым выразив своё недовольство, и тут же сдалась, обвив его шею руками. Потом благодарно гладила его.

Славику захотелось курить, что случалось редко. Он встал, вернулся на кухню, закрыл дверь, открыл форточку и закурил.

На здании напротив ярко светилась большая неоновая вывеска «БЫТОВУХА - ремонт домашней техники».


Юрий Вер

Mayflower, S. Euclid OH

31 Января 2021 год

"Бытовуха" Быт, Бытовуха, Бытовая техника, Война, Габриэль Гарсиа Маркес, Виктор Пелевин, Харуки Мураками, Длиннопост
Показать полностью 1
6

Юлик-Антисемит

Вершинин Юлиан Игоревич вырос в семье, где национальность не играла никакой роли при выборе друзей.

В раннем детстве он целовался с девочкой - якуткой, в школьные годы у него была любовь с армянкой, в студенческие – с еврейкой, в зрелые - с литовкой, а потом он сбился со счёта.

Воспитанный в духе единой общности под названием советский народ, он долгое время считал, что украинцы и русские одно целое, вот только говорят украинцы, ну почти как в южных деревнях России.

Позже, переехав на ПМЖ в США, он узнал, что оказывается он – москаль.

Москаль, в жилах которого по отцовской линии текла кровь караима. Юлиан был копия бабушки со стороны отца – чернявый, как уголёк. Он был настолько не похож внешне на свою белокожую, зеленоглазую мать польских кровей, что у него маленького, рано оставшегося без отца, возникал вопрос: «А не взяла ли его мама из детдома?»

Так что никогда Юлиан не имел предубеждений против раскосых глаз, широких скул, ястребиных носов и других чудес природы.

Была у него одна особенность – угадывать малейшую фальшь и лицемерие, а также обостренное чувство справедливости, что нередко заставляло его вставать в оппозицию к большинству.

Уже в девять лет он задавался вопросами социального неравенства «Мам, а когда я состарюсь, я тоже буду сидеть в старом тулупе и валенках на лавке?» (а жили они тогда с мамой за полярным кругом). На что мама сказала: «Ты только, пожалуйста, в школе не болтай». Но Юлиан и в школе, а потом и в институте много говорил разного, обличая несовершенство советской государственной системы, то есть, выступал против большинства. И даже повесил портрет Солженицына в своей комнате в общаге, за что его разбирали на комсомольском собрании. Староста группы спросил: «И кто с таким пойдёт в разведку?» Поднялся его сосед по комнате, простой парень из Брянской глубинки, и сказал: «Я». Портрет тем не менее пришлось снять. Юлиана почему-то записали в ряды иудеев, а простой парень из глубинки, вряд ли слышавший о сионистах, продолжал дружить с Юлианом.

Развалился СССР. Юлиан примкнул к меньшинству и отбыл на запад, избежав тулупа, валенок и сидения на лавке в старости. Правда мудрое изречение «от тюрьмы и от сумы не зарекайся» он всегда помнил, и в тайне молился, чтобы этого не случилось.

Первые двадцать пять лет критически присматриваться к благосклонно принявшей его стране у него не было времени. Свободу, о которой он мечтал, как оказалось надо было заработать. Начав карьеру с уборщика посуды в ресторане, он дорос до старшего программиста. Успех не остановил его, он находил всё новые и новые источники доходов, чтобы как можно быстрее приблизить эту самую «свободу», о которой он мечтал. Быстро не вышло - двадцать пять лет без единого прогула от звонка до звонка. Ему не верилось, что эту дистанцию он пробежал, и теперь мог позволить себе выйти на раннюю пенсию – это когда до пенсии ещё далеко, но ты решил, что на свою свободу уже заработал.

На пенсии он, наконец, огляделся по сторонам и обнаружил, что окружающий мир не совершенен. Он принял это философски, не вступал ни в какие политические дебаты, заявляя: «Я ни за белых и ни за красных».

Но в один разговор в социальной сети он всё же вляпался и, как не странно, дискуссия касалась национального вопроса. Как всегда, он выступил против большинства… ну не то, чтобы выступил, а не поддержал.

Бывает так, что меньшинство, переехав в другую страну, становится большинством, и наоборот.

Так вот, Юлиан высказал крамольную точку зрения по поводу того, что ограничения на доступ лиц еврейской национальности к образованию в СССР преувеличены. И правда, еврейская девушка, которую он любил, училась с ним в одном институте; мамина ближайшая подруга-однокурсница, закончившая ленинградский мед, была еврейка; русский Фрэнк Синатра – еврей; в правительстве, в НКВД, на сценах самых известных театров, в институтах, в научных лабораториях – во всех сферах в СССР можно было встретить представителей этого талантливого народа, отмеченных звёздами и орденами. В дискуссии Юлиан не отрицал, что была несправедливость, были квоты на поступление в институт, и всё же, он утверждал, что умным, одарённым евреям удавалось достигнуть успеха, и примеров тому множество. Да и здесь, в Америке, все его знакомые русскоязычные евреи – люди с высшим образованием. Более того, не все уехали, и до сих пор этот поредевший на российских просторах народ можно встретить в Останкино, в большом бизнесе и в науке.

Вся эта невинная переписка приняла для Юлиана совершенно неожиданный оборот, когда один ярый обличитель, пестующий скорбь всего еврейского народа, обвинил Юлиана чуть ли не в антисемитизме. Это его-то? Кого после истории с Солженицыным считали евреем, кто любил еврейскую девочку, и обожал её папу Илью Абрамовича, редкой души человека, кто защищал еврейский народ от нападок антисемитов. В лучших традициях советской агитки, выхватив фразы из контекста, этот товарищ-прокурор создал обличительную страницу, посвящённую Юлиану. Более того, не спросив разрешения, поместил её в профайл Юлиана. Поступок нечестный, несправедливый и в общем-то подлый.

Думая о случившемся, Юлиан понял как люди становятся антисемитами.

Нет, он не стал таковым, он по-прежнему интернационалист, и в настоящий момент любит афроамериканку.


Юрий Вер

S. Euclid Mayflower

26 января 2021 года

Показать полностью
19

Не гламурный рассказ

Вечером ему позвонил сын и спросил: «Хочешь завтра на рыбалку?»

«Кто ж не хочет?»

Новость о предстоящей рыбалке обрадовала отца. Да что обрадовала? Его переполняла радость. День стал светлым, его движения – быстрыми, будто помолодел; встречая в этот день знакомых, он был особенно приветлив. Десять лет как на пенсии, среди таких же, как он, доживающих свой век в «особом» доме.

Он проснулся в шесть утра – не мог дождаться, хотя сын обещал заехать не раньше полудня. Он собрал все снасти, несколько раз проверил: крючки, блесны, поплавки, тряпочка, которой можно протереть руки, ножик, бутерброды, фляжка с виски, термос с кофе. Он снова и снова перебирал в голове: «А не забыл ли чего-нибудь?» Не забыл. Томительное ожидание – хуже нет.

– Отец, смотри-смотри, у тебя клюёт.

– Вижу, не слепой!

– Подсекай … Эх, опять опоздал.

– Ты мне под руку – всё сбиваешь!

Старик вынул снасть, проверил живца, поправил, поплевал на него и снова закинул.

Рыбаки сидели молча.

Отец скосил глаз в сторону сына, тот вытащил крупного размера краппи .

- Хороший.

- Да, ничего особенного, - поскромничал сын, сдерживая ликование. Чтобы не дразнить отца. он побыстрее отправил рыбу в «аквариум». Обновил живца и снова забросил.

Оба молчали. Сын вытащил три рыбины - одну за другой. Отец не проронил ни слова, он старался внимательно следить за своим поплавком. От ветра на воде образовались волны, поплавок то исчезал, то вновь появлялся на поверхности. Порой он совершенно терялся из виду, и это раздражало отца.



– Алёшка, ну подсекай, – мальчик дёрнул вверх со всей силой. Леска взлетела, обмоталась вокруг удилища, из катушки вывалилась «борода», и снасть вконец запуталась.

– Эх ты, горе-рыбак, - сказал отец, отложил своё удилище и принялся распутывать леску. Распутав, он отдал сыну удочку.

– Забрасывай плавно, если клюёт, не рви, аккуратно подсекай. Если рыба села, подтягивай не спеша. Понял?

Мальчик, насупившись, обиженно буркнул: «Да». Ему так хотелось поймать рыбу. Отец уже поймал штук десять, может и больше. Алёша сбился со счёта.

– Клюёт-клюёт, так-так, – сопровождал репликами поклёвку сына отец.

«Лучше бы он помолчал», – комментарии отца сбивали его. Он покрылся потом от напряжения. Поплавок ушёл под воду. Алёша подсёк. Поплавок вылетел из воды и шлёпнулся обратно. Пусто. Алёша забросил снова, потянул, леска не шла – зацеп. Он подёргал. Нет, крепко засело – не идёт. Отец покосился на сына.

– Что Алекс? Зацепил? – он всегда называл сына американским Алекс, когда был недоволен им.

Отец не пропускал случая покритиковать Америку. Но любил её за безопасность, сервис, комфорт. Любил американский фастфуд, многообразие природы. с уважением относился к полицейским, если возникал какой-то вопрос он с удовольствием обращался к ним: «Как проехать на сто пятую? Кручусь здесь уже двадцать минут – не могу попасть», или «Что происходит, почему пробка?» Кажется, ему доставляло физическое наслаждение обращаться к полицейским: они отвечали доброжелательно, не спрашивали документов, не смотрели молча в упор в ожидании взятки за нарушение дорожного движения, а напротив, два раза отпустили его, не выписав штрафа. Рассказывал он об этих случаях с воодушевлением. В России его опыт со стражами порядка был диаметрально противоположен. Его истории об этом в Алёшиной голове отпечатались как плохие. И всё же отец никогда не упускал случая ввернуть: «А вот в России…» и всегда там находилось что-то, что было лучше, чем здесь. Помидоры вкуснее, женщины красивее, мужчины храбрее… и вообще, если б не правительство плохое, жила бы страна и процветала. А впрочем, всё у отца было из крайности в крайность.

Сейчас отец был недоволен, что ему пришлось раздеться и лезть в воду отцеплять зацеп. Ничего не вышло – леска оборвалась. Зря отец в воду лазил. Он сделал сыну новую снасть. Настроение у Алёши было испорчено. Удовольствие от рыбалки, азарт, ожидание, что вот-вот сейчас клюнет, и он вытащит рыбу, сошло на нет. Рыбу не поймал, и отец сердится. А тут ещё и приспичило – захотелось писать. Уборные далеко, отец ни за что не отпустит его одного, но если ему сказать, то придётся сматывать удочки и что это за рыбалка?! Алёша терпел, но желание облегчиться не отпускало. Он не выдержал.

– Пап, я хочу писать.

– Почему перед тем, как сюда идти не сходил? Шли же мимо туалетов. Ладно, давай в кусты.

– Я не могу. Здесь нельзя. Тут люди ходят.

– Перестань. Никто не заметит. Я тебя закрою.

– Нет.

– А я тебе говорю – да! Становись сюда!

Алёша чуть не плакал. Отец загородил его.

– Давай-давай, белки писают, олени писают, чем ты хуже?

Алёша никак не мог выдавить из себя струйку. Ему хотелось писать, но он не мог.

«Ну, сделал?» – торопил отец.

То, что отец стоял над душой – ещё больше мешало ему сосредоточиться.

– Я не могу.

– Эх, Алёшка, Алёшка, что с тобой сделаешь?

Отец вернулся на берег, смотал удочки, и они пошли в направлении общественного туалета.



Уже с час отец и сын болтались в лодке. Ветер усилился. Старик не поймал ни одной рыбы. Его сын поймал с пяток отборных, с лопату рыбин.

– Никогда таких больших краппи не было, - задумчиво произнёс старик.

– Да ты сейчас поймаешь. Не переживай. Бросай поближе ко мне.

Старик бросил и неудачно, в перекрест снасти сына. Он чувствовал неловкость от того, что так вышло. Да какой неловкость? Он готов был чуть ли не расплакаться от досады. А тут ещё почувствовал позыв помочиться. Это от нервов. Главное не думать об этом. Сын аккуратно подтащил снасть, отцепил отцовскую от своей. Слава Богу, не запуталась. Старик только забросил как …

– Отец! Клюёт!

– Вижу, не мешай, - отец покрылся потом от напряжения, подсёк. – Чёрт! Упустил.

От расстройства, или от нервного напряжения, но он почувствовал острый позыв помочиться. Постарался сдержаться, но несколько капелек всё же вышли наружу. «Перестань думать об этом. Престань! А то обоссышься».

– Отец, всё получится, ты только не расстраивайся.

«Зря виски дёрнул, и ещё кофе. Кайфануть захотел. У-у-у, сил нет терпеть». Он сделал усилие над собой, сдержав очередной позыв.



Отец по просьбе сына установил баскетбольное кольцо у дома, перед заездом в гараж. Алёшка после школы бросал мяч в корзину, прыгал, стараясь подражать игрокам НБА. В выходные отец играл с сыном.

– Ну, отбирай, – отец вёл мяч, загораживая его своим большим телом.

Сын старался обогнуть отца, чтобы достать мяч, но это никак ему не удавалось. Отец в четыре раза больше, чем он, вес двести с лишним фунтов. Попробуй, оббеги эту гору.

– Десять – ноль, – радостно произнёс отец, забросив мяч в корзину.

Сын заплакал.

– Это что такое, Алекс, ты мужчина или нет? Ну-ка, бери мяч и играй. Никогда не сдавайся. Пройдёт пару лет и плакать надо будет мне.

Отец отдал сыну мяч. Сын продолжил игру, он заметил, что отец стал поддаваться. И от этого ему было ещё обидней, хотелось бросить мяч и уйти. Только авторитет отца принуждали его продолжать игру.

Сын забросил мяч в кольцо.

– Ну, вот видишь. Можешь, Алёшка. Молодец!

Заброшенный мяч настроения не прибавил. Ситуацию, выправила мама: «Всё на столе, обедать».



Отец не мог признаться сыну в том, что он нестерпимо хочет в туалет, что надо возвращаться на берег. Они всего час, как отошли от берега, а его так припёрло, что сил никаких терпеть нет. Неподалеку от них стояли рыбацкие лодки, и он знал, что не сможет встать на корме и опорожниться при всех. А даже если бы он и решился сделать это, то точно упал бы вводу – волна поднялась, и лодка переваливалась с боку на бок.

Рыбалка коту под хвост. Краппи берёт от силы два часа, а потом уходит. Он всё испортил.

– Отец, всё получится.

Ничего не получится. Позыв помочиться подкатил к нему с такой силой, что старик стиснул зубы. Сын взволнованно посмотрел на отца.

– Что с тобой пап, что случилось? Тебе плохо?

Отец не ответил.

– Пап?

Брюки на отце потемнели, ногам стало тепло, из штанин на дно лодки вытекла моча. Он прижался к борту лодки и молча плакал.


Mayflower, South Euclid

Январь 2021


Юрий Вер

Показать полностью
48

Подарок

– Мамочка, ты отослала Санта-Клаусу мою открытку?

– Да, Джонни.

– Я попросил Санту подарить мне очень дорогой подарок!

– Неужели, Джонни? Не знаю, выполнит ли он твою просьбу, если подарок очень дорогой. Детей в мире так много – и вдруг случится, что у Санты закончатся деньги. Ведь если он купит кому-то очень дорогой подарок, то это значит, что кому-то достанется подарок не очень или совсем ничего – дырка от бублика, например.

– Как это – дырка от бублика?

– А так, дырка! Не получит подарка другой мальчик где-нибудь там в жаркой Африке или в холодной России.

Джонни задумался. Он попросил Санта-Клауса принести ему супер подарок – последний айфон. Что если мама права, и у Санты не хватит на всех денег? Может полкласса заказали тоже самое, что и он, тогда точно на всех не хватит, а ему так хотелось новенький телефон.

На каждое Рождество он получал то, что хотел. Первый в его жизни подарок, о котором он попросил, была пожарная машина. Он тогда ещё не умел писать и поэтому нарисовал красную машину и огонь был красный, а вода из шланга синяя. На следующее Рождество он попросил у Санты железную дорогу. Нарисовал на открытке поезд, дым из трубы, и гудок – «У-у-у» и ленточку рельс, петляющую вокруг ёлки, по которой следовал состав. Санта исполнил его желание и на Рождество вокруг их ёлки кружил всамделишный, но только маленький поезд. Джонни рос, и подарки, которые он просил у Санты, становились всё дороже – электронная игра «Чехарда», лего «Звёздные войны», самокат, коньки, велосипед. Теперь ему восемь и очень хочется получить айфон. У некоторых его сверстников уже есть эти чудесные взрослые телефоны. Их счастливые обладатели постоянно вертят их в руках, выставляя на показ, чтобы все видели какие они крутые.

Джереми – одноклассник смеялся: «Санта! И ты в эти сказки для малышей веришь? Да его не существует. Это же родители кладут нам подарки под ёлку». Слова Джереми возмутили Джонни. «Что он воображает из себя? Ещё скажи, что нет Фродо или Гарри Поттера».

«Если бы не было Санты, то, наверно, не было бы и Рождества. Как это здорово раз в году попросить Санту исполнить самое заветное желание! И он обязательно выполнит мою просьбу», – рассуждал Джонни.

Мама украсила дом. Они вместе нарядили ёлку, поставили под неё игрушечного Санту. В Рождественскую ночь, пока он спит, Санта принесёт подарок и положит под ёлку. Ожидание Рождества самое замечательное время года. И всё было бы как всегда, если бы он не видел, что мама чем-то расстроена. Она старалась скрыть это, всем своим видом показывая, что всё прекрасно. Но Джонни было трудно обмануть. Он слышал мамины разговоры по телефону о кредитах и финансировании и какой-то годовой ставке. Значение этих слов Джонни не понимал, но глядя на озабоченное выражение её лица и нервные отрывистые ответы, понимал, что дела у мамы идут неважно, и от этого ему становилось тревожно.

«Что происходит? Какие-то проблемы, может быть у них нет денег? Я бы никогда не попросил у мамы такой дорогой подарок. Но ведь это не она покупает мне подарки на Рождество, а Санта-Клаус. А Джереми строит из себя всезнайку, подумаешь, ¬ всего-то на полгода старше. Нечего его слушать. Вот Санта подарит мне айфон, тогда и посмотрим, кто прав».

Джонни прогнал терзающие его сомнения, взял альбом и продолжил рисовать незаконченный вчера рисунок. Но мысли о том, кто же всё-таки дарит подарки – мама или Санта? – не давали ему покоя. Задумавшись, он надавил на карандаш слишком сильно и грифель сломался. Джонни заглянул в коробку с карандашами, но точилку не обнаружил. Он хотел спросить у мамы, куда подевалась точилка, вот только мама с минуту назад уехала в магазин купить для него овсяные хлопья и молоко.

Детей нельзя оставлять одних, Джонни знал это. Но мама оставляла его ненадолго, к тому же он уже взрослый и послушный мальчик. Джонни поднялся в свою комнату: «Может я её куда-то сунул и забыл». Он обыскал свою комнату, облазил каждый уголок, даже под кровать заглянул – нигде нет. Потом исследовал кухню, гостиную: «Куда она запропастилась? А-а-а, наверное, мама взяла её себе». У мамы мало свободного времени, но иногда она рисует. Это она научила его рисовать. «Да, наверно, она рисовала у себя наверху, сломала карандаш, взяла точилку из коробки и позабыла положить обратно».

Джонни поднялся к маме в спальню (он никогда прежде не делал этого без разрешения), выдвинул полку у комода, где мама хранила рисунки, краски, мелки – всё, что необходимо художнику. Точилки не было. Он стал вынимать один рисунок за другим. На рисунках были изображены фигуристы. Как живые! Взлетающие вверх, вращающиеся, плавно скользящие в нарядных костюмах. Джонни вспомнил – мама занималась в юности фигурным катанием, мечтала танцевать на льду. Да, она рассказывала, что получила травму и ей пришлось из-за этого бросить фигурное катание. И на коньках тоже мама научила его стоять. И каталась она лучше всех на катке, он гордился ею – ему хотелось крикнуть: «Посмотрите какая у меня красивая и самая лучшая мама». И как же здорово она рисует! Он никогда не сможет рисовать, как она. Джонни продолжал вынимать рисунок за рисунком и разглядывать их. Вытащив из ящика последний рисунок, он увидел свои письма Санта-Клаусу – все до единого. Самая первая его открытка с пожарной машиной, вторая с железной дорогой. Тёмно-зелёный конверт – в нём открытка, где он мчится на самокате, а голубая – с коньками, там он нарисовал замершее озеро, похожее на блин, и себя с поднятой, похожей на костыль, ногой – смешно вышло. И последняя открытка, где он старательно красивым почерком написал Санте о том, что хочет айфон – это его заветная мечта. Он даже нарисовал его в синем чехле. Вчера ещё он представлял как Джереми округлит глаза, когда увидит у него в руках новенький гаджет. Как он – Джонни – сразу станет важным в глазах одноклассников, ничего не совершив, а просто потому, что у него есть такая классная вещь. Сейчас Джонни готов был заплакать. Да он бы и заплакал, если бы не услышал шум подъехавшей машины и открывающейся двери гаража. «Мама приехала». Он быстро сунул письма под рисунки, где они и лежали, и выскользнул из маминой спальни.

– Джонни, спускайся, я привезла твои любимые хлопья.

Джонни не отвечал, он сидел в своей комнате и думал над тем, что произошло. О том, что гадкий Джереми оказался прав, что все эти годы мама была его Сантой. Она, а никто другой, исполняла его желания. Ему вспомнился последний разговор с мамой, о том, что у Санты может не хватить денег на покупку подарков для всех детей, если просить дорогой подарок. «Да, у мамы, наверно, нет лишних денег, поэтому она и говорила об этом». Каждое Рождество он заказывал всё более дорогие подарки, и каждый год мама исполняла его желания. Джонни было стыдно за своё поведение. «Но я же верил, что это Санта покупает подарки!» – оправдывал он себя. И что же теперь делать, как поступить? Так хочется айфон – он давно мечтал о нём. Он снова готов был заплакать, едва представил, что у него не будет заветной вещицы. И обязательно бы расплакался, если бы мама снова не позвала его.

– Джонни, где ты там? Спускайся.

– Сейчас, иду.

Джонни спустился на кухню, насыпал хлопья в пиалу, залил их молоком.

Ел молча, без удовольствия.

– Какой ты загадочный сегодня. У тебя плохое настроение? Что случилось? – спросила мама.

– Ничего.

Мама удивлённо посмотрела на Джонни, но решила не беспокоить сына вопросами. «Позже надо будет выведать, что случилось. Ему наверно нужна моя поддержка», – подумала она.

Доев хлопья, Джонни спросил

– Мам, а можно послать Санте другую открытку?

– Я думаю можно, но почему ты спрашиваешь об этом?

– Я передумал. Мне бы хотелось другой подарок.

– Вот как?!

Мама достала из картонной коробки новую, точно такую же открытку и отдала Джонни.

– Только ты поторопись. Санта очень занят и может не успеть купить тебе подарок.

«Ага, Санта! Поторопись, а то я не успею купить тебе подарок», – перевёл про себя Джонни.

Помолчал, было видно, что он хочет поговорить.

- Мам, миссис и мистер Стэнли взяли йорки. Он такой классный…

- Джонни, мы говорили с тобой об этом. Мы не можем сейчас взять собаку. Это большая ответственность.

– Я буду пылесосить, складывать посуду в мойку, хорошо учиться и делать всё-всё-всё.

– Джонни, давай поговорим об этом через год.

– Год? Это так долго. Мама Джонни улыбнулась – её дни пролетали один за другим как ракеты.

– Мам, ты не знаешь где точилка для карандашей?

– Знаю. Я вчера вечером делала наброски, карандаш сломался, я поточила, а точилку сунула в карман халата, забыла положить на место. Сейчас принесу.

Джонни поднялся к себе в комнату, поточил сломанный карандаш, открыл открытку для Санты и замер. Он долго думал, о чём же попросить маму…

Вечером он отдал маме запечатанный конверт с открыткой.

– Завтра же отправлю, – мама обняла, притянула сына к себе и поцеловала.

– Хочешь я тебе спою «Джингл белс»? – и не дожидаясь ответа запела.

После всего того, что случилось сегодня, у Джонни не было настроения веселиться. Но в объятиях мамы ему было тепло и уютно. Он любил как мама поёт – негромко и красиво. Мама пела, обняв и слегка раскачивая сына – тревоги и волнения дня отступили. Джонни устал и готов был уснуть в маминых объятиях.

Мама уложила Джонни спать. Подумала: «Что же всё-таки произошло с ним? Не думаю, что в собаке дело. Надо будет узнать».

Джонни снилось, что он на планете, где живут одни собаки - большие и маленькие, мохнатые и не очень, рыжие, белые, чёрные и разноцветные. Такие разные, но добрые. Они вертелись, прыгали, переговаривались между собой - у каждой к уху был приделан айфон. Каким-то необычным образом они оказались на льду и закружились на коньках, причём стоя на задних лапах. Среди этой разномастной вращающейся стаи, он увидел йорки миссис и мистера Стэнли. Стая расступилась, йорки приближался к нему скользя на своих четырёх лапах как заправский конькобежец, в зубах он держал заветный айфон. Мама была рядом с Джонни, держала его за руку и улыбалась.

***

Мама Джонни поднялась в спальню, открыла конверт, адресованный Санте и прочла.

«Дорогой Санта,

Я прошу тебя, подари нам с мамой два билета на ледовое шоу. Моя мама очень любит фигурное катание, а я люблю мою маму больше всего на свете.

Джонни».

Mayflower, South Euclid, OH

22-24 Ноября, 2020

Подарок Новый Год, Санта-Клаус, Дед Мороз, Подарки, Длиннопост
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!