Утро началось не с кофе, а с маленькой блестящей точки, зацепившейся за подкладку его пальто. Серёжка - тонкое серебро, шарик с царапиной, как комета с хвостом. Я не ношу такие. И подруг у меня с таким вкусом нет. Вернее, теперь уже нет - потому что мысли, как тараканы, не терпят света. Я стояла посреди прихожей и слышала, как из ванной шумит душ. Вода бежала уверенно, как чужие шаги в твоей квартире.

Я могла кинуть серёжку на зеркало, чтобы он увидел её первым. Могла сунуть в чашку с зубными щётками. Могла подождать, когда он выйдет, и спросить прямо: "Чья?" Но я взяла шарик двумя пальцами, как яд, и положила в карман халата. Знаете, бывают моменты, когда слова только портят кадр. Хочется досмотреть сцену до конца, не вмешиваясь.

- Кофе будешь? - крикнула я, и голос прозвучал спокойно, слишком спокойно, как у медсестры перед уколом.

- Буду, - ответил он, - без сахара, как всегда.

"Как всегда" - странное словосочетание, когда у тебя в кармане улика. Я поставила турку, уставилась на пламя. Оно то собиралось в жёлтый конус, то разваливалось, как брак после десятого года. Мы вместе двенадцать. У нас общий счёт, общий диван, общие привычки. И общие фотографии на холодильнике, где мы смеёмся, как будто знаем секрет вечности.

Он вышел в полотенце, привычно чмокнул меня в висок. От него пахло дорогим гелем для душа и спешкой. У него вечно дела горят, встречи, звонки, и вот эта новая рубашка с мелкой клеткой. Я смотрела на воротник и пыталась понять, к чему её надевают. К кому её надевают.

- Уезжаешь рано? - спросила я.

- Да, - сказал он. - У клиентов аврал. Я, возможно, задержусь.

- Понятно, - кивнула я. - Я сделаю ужин холодным. Вдруг пригодится.

Он усмехнулся - не уловил. Или сделал вид, что не уловил. Или я придумала шутку слишком тонкую, а у нас давно другой жанр.

Когда дверь за ним закрылась, квартира сжалась. Потекла тишина. Я достала серёжку и положила на стол. Свет от окна поймал её, и шарик мигнул - как маяк. "Чья ты?" - подумала я и почувствовала, как во мне поднимается волна: сначала соли совсем немного, потом больше, а потом уже трудно дышать.

Я позвонила Лене. Лена - та самая подруга, которая умеет обнулять паники и варить борщ без рецепта. Она взяла с первого гудка, будто знала.

- Что случилось?

- Нашла серёжку, - сказала я. - В его пальто.

- Ах, - сказала Лена. - Серёжки - они как комары. Сам укус маленький, а чешется неделями. Ты уверена, что это не твоя?

- Я не ношу такие.

- Ну, может, подарок для тебя?

- Тогда почему он молчал?

- Может, сюрприз.

- Лена, - сказала я тихо, - ты когда-нибудь видела, чтобы сюрпризы прятали в пальто, а не под ёлку?

Лена вздохнула.

- Смотри. Есть три пути. Первый - устроить сцену. Второй - сделать вид, что ничего. Третий - позвать во взрослый разговор. Только в любом случае ты уже не прежняя. Это надо принять.

Я кивнула в трубку. Взрослый разговор - звучит как "вырвать зуб с анестезией". Больно будет всё равно. Но можно хотя бы не орать.

- Знаешь, - сказала я, - я почему-то хочу сегодня дождаться его. Не писаться, не звонить. Просто дождаться. Чтобы у меня в голосе не было ни слёз, ни истерики. Хочу услышать правду, какая бы она ни была.

- Тогда приготовь ужин, - сказала Лена. - Еда отвлекает руки, пока сердце идёт на войну. И спрячь серёжку обратно. Пусть он сам её найдёт.

Я так и сделала. Разморозила рыбу, поставила рис, нарезала салат. Механические движения. На столе - чистая скатерть, два бокала. Я не собиралась устраивать праздник. Я просто хотела дать сцене развиться.

Он пришёл в десять. Чуть позже, чем обещал. Усталый, но не слишком. В руках - пакет с хинкали из нового грузинского. Он, как ребёнок, всегда приносит еду, когда виноват чуть-чуть. Или когда рад. Я ещё не решила, что хуже.

- Ты не ужинала без меня? - спросил он.

- Нет, - сказала я. - Я ждала.

Мы сели. Он рассказывал про клиентов, про сроки, про то, как один "уронил проект". Я слушала, кивая, как актриса второстепенной роли. Потом пошла в прихожую, принесла его пальто, повесила на спинку стула.

- Холодно стало, - сказала я. - Сезон карманов.

Он поднял бровь, но промолчал. Мы поели. Он тянулся к пальто, будто хотел убрать, но передумал. Когда мы сдвинули тарелки, я спросила:

- Можно тебя кое о чём попросить?

- Конечно.

- Проверь карманы.

Он завис на секунду. Потом засунул руку в правый, вытащил перчатки. В левый. И там зазвенело - едва слышно. Серебряный шарик перекатился ему в ладонь.

- Это что? - спросила я, и голос мой был ровный, как лист стекла.

Он замолчал. Долго. Положил серёжку на стол. Посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло столько всего - усталость, страх, злость на себя, злость на меня за вопрос, который я имела право задать.

- Вчера в такси, - сказал он, - мы ехали с коллегами. Сели впятером, было тесно. Одна девчонка уронила серёжку, я поднял, сунул в карман. Хотел отдать утром, но забыл. Сегодня не пересеклись.

Слова были аккуратные, как камни в саду. Я смотрела на него и пыталась понять, врут ли они. Иногда правда на вкус как ложь, если сердце уже приготовилось к худшему.

- Имя? - спросила я.

- Кира, - сказал он.

- Должность?

- Дизайнер.

- Замужем?

- Не знаю, - он отвёл взгляд. - Я не интересовался.

Мы оба знали - я интересовалась. Не Кирой, а нами. Я взяла серёжку, подержала на ладони. Она была холодная. Как вся эта ситуация.

- Ладно, - сказала я. - Завтра отдашь. При мне.

Он удивился.

- Зачем при тебе?

- Чтобы я перестала строить кино у себя в голове.

Он провёл рукой по лицу.

- Ты мне не веришь.

- Я учусь, - сказала я. - Верить не вслепую, а вместе. Это сложнее.

Он кивнул и вдруг сел ближе. Положил ладонь на стол, не касаясь меня, но как будто оставляя траекторию.

- Скажи честно, - произнёс он. - Ты думала, что я...?

- Думала, - сказала я. - Потому что устаю. Потому что мы давно живём на автомате: ты - работа, я - быт. Потому что в нас стало мало светлых разговоров и много списков дел. Потому что я иногда не узнаю тебя. И себя рядом с тобой.

Он молчал. Потом заговорил, не глядя:

- Я тоже тебя иногда не узнаю. Ты всё тащишь и тащишь. И я молчу, потому что не знаю, как говорить, чтобы не испортить. А в итоге порчу тем, что молчу.

Мы сидели так, как сидят люди, которым плохо и которые только что нашли слова. Это страшнее скандала. Потому что гнев - это тепло. А разговор - это холодная вода, к которой надо привыкнуть.

- Давай договоримся, - сказала я. - Если в нашу жизнь будут падать серёжки, мы будем поднимать их вместе. Не потому, что не доверяем, а потому что дороги этаже выше, где скользко. И мы без страховки.

Он кивнул. Взял серёжку, покрутил и положил обратно. Я видела, как у него дрожит мизинец. В этот момент я почему-то поверила. Не словам, не истории про такси. А этому дрожащему пальцу, который не умеет играть.

На следующий день я действительно встретила Киру. Невысокая, в чёрном свитере, с серьгами-близнецами - только у одной не хватало шарика. Мы стояли у лифта, и он, смущённый, протянул ей находку.

- Вчера в такси, - сказал он, - вы уронили. Я поднял и... забыл отдать.

Она улыбнулась. Смутилась. Сказала спасибо. На левой руке у неё было обручальное кольцо. Я отметила это без радости и без злорадства - как факт. Потом мы вышли на улицу, и он спросил:

- Стало ли легче?

- Чуть-чуть, - сказала я. - Основное впереди.

Основное - это не про серёжку. Это про нас. Про то, что мы в тот вечер сели с календарями и впервые за долгое время разложили жизнь на кусочки, как пазл. Я говорила, что по вечерам хочу слышать не отчёты, а новости. Он говорил, что хочет иногда приходить в тишину и чтобы эта тишина была не обидой, а отдыхом. Я призналась, что мне страшно стареть рядом с человеком, который перестал меня разглядывать. Он признался, что боится, как мы растворимся в рутине и однажды проснёмся чужими.

Мы снова договорились о четвергах - наши дни. Не ресторан обязательно, а просто "мы". Фильм, прогулка, длинная ванна на двоих. Я купила красивую пижаму, которую давно откладывала "на потом". Он заказал деревянную доску для кухни, потому что у меня обычная пластиковая, "а ты достойна деревянной". Мы смеялись и плакали, и это было лучшее доказательство, что мы живые.

Через неделю я вытащила из шкафа свое колье. Оно давно лежало, потому что казалось слишком нарядным. Я надела его на футболку - и пошла в магазин за хлебом. В дверях столкнулась с соседкой. Она сказала:

- Ты как будто светишься. Что случилось?

- Нашлась одна серёжка, - сказала я, - и мы перестали делать вид, что в нашем кармане пусто.

Она улыбнулась, ничего не поняла, но пожелала хорошего дня. Я спустилась по лестнице и подумала, что спасают, кажется, не проверки и не подозрения. Спасают разговоры и маленькие действия. И ещё - способность не устраивать скандал там, где нужен воздух. Серёжка лежит теперь у меня в шкатулке - память о том дне, когда мы выбрали не крик, а голос.

Финал у этой истории не сахарный. Мы всё равно спорим. Он всё равно иногда задерживается. Я всё равно ловлю себя на том, что прислушиваюсь к лифту после десяти. Но у нас появился новый ритуал: если что-то блестит не на месте - мы не делаем вид, что это пыль. Мы берём в руки и смотрим вместе. И это, возможно, и есть та самая "верность", которая строится не на клятвах, а на ежедневной честности.

Честный вывод: иногда в отношениях приходит "чужая серёжка" - вещь, событие, взгляд, - и это не всегда про измену. Чаще это про пустоту, в которую что-то чужое легко падает. Заполняйте её разговорами, вниманием и маленькими ритуалами. Это скучно, но работает.

А у тебя было такое, когда одна деталь переворачивала всё внутри - и приходилось выбирать, кричать или говорить? Что ты выбрала тогда?

Если тебе откликнулось, загляни в мой Telegram - там ещё больше честных историй и разговоров, после которых становится светлее.

И да, как бы не пафосно это звучало - нет "нет работы".Работа всегда есть! Другое дело, что она не всегда совпадает с твоими ожиданиями и пожеланиями. И в этих условиях, ящетаю, вполне логичным выглядит сам принцип - кто не работает на благо общества, тот не ест, или ест, но за свои - каждый сам за себя до победного конца! И это ниуя не коммунизм, Это элементарное условие выживания общества и тот, кто пытается это понимание вывернуть наизнанку - тот либо туп, как горный эщщяк, либо ЦИПСО и ЦИПСО, причём, далеко не козлятское. Считайте предложение Матвиенки - налогом на тунеядство. И я его поддерживаю всеми пятью конечностями!

Ну и так, для справки, лично я живу именно по такому принципу - работа есть всегда!

И да, к примеру, у соседей, в РБ, ЕМНИП, такая(или похожая) система введена уже довольно давно, даже, батька как то говорил и, кстати, про мед.обслуживание(камрады из РБ, поясните, пжлст, ситуацию - так ли это). Понятно, что в РБ несколько другой подход к работодателям и к человеку труда, как источнику производимых ценностей, несколько другое отношение. Ну, так, опять же, к то в этом виноват? Что то мне кажется, что далеко не только царь и не его тупорылые, живущие одним днём, бояре.

P.S. А вот член вы мне напихаете в панамку членов! *натянул пониже*