Помню, когда поднимается ветер, метров 17–18 в секунду, волны скручиваются в белые кучери и действительно похожи на белых барашков. Потому, видимо, так и называются. Они то появляются, то исчезают — то тут, то там. Это похоже на какую-то весёлую игру, пока ветер не набирает силу.

Этот вот переход Балтики в бассейн Северного моря, как и многое другое, никакими фотографиями и видео не передать. Это абсолютное чудо природы. На подходе к Швеции, сразу за Готландом, сталкиваются два моря. Это похоже на борьбу титанов. Вода почему-то не смешивается (плотности разные, предположительно), и эту линию чётко видно: сине-зелёная — с балтийской стороны, и жёлто-бурая — со стороны Европы. Они упираются друг в друга, и эта линия беспрерывно движется.

Дальше — узенький пролив Зунд, откуда и без бинокля видно Швецию с одной стороны и Данию — с другой. Это абсолютный взрыв мозга в эмоциональном плане. До этого ты всё это видел на угрюмой безликой карте на уроке географии, а тут — это всё дышит, всё живое, настоящее...

Дальше — Каттегат, Скагеррак, и за проливами уже открываются настоящие просторы. Северное море — это уже не шутка. Совпало, конечно, но чтобы показать мне разницу, видимо, и настоящий характер, море взбесилось и смешалось с тяжёлыми тучами. Как там у Облонских — не знаю, но у нас точно смешалось всё. Когда скорость ветра перевалила за 50 метров в секунду, наше судно мне казалось бессмысленной спичкой в центрифуге. По крайней мере, в иллюминаторе было точно так же, как в стиральной машине во время отжима. Гневалась стихия трое суток.

И вот утро. Просыпаешься крабом на койке, в каюте всё настолько качественно разбросано — хоть картину «Идеальный бардак» пиши. Запах стоит тот ещё, «неудачная вестибулярность» тоже повсюду. И вдруг — размеренный гул из машинного отделения. Медленно, кряхтя, судно подрагивает от оборотов винта, а из-под крышки иллюминатора сочится солнечный свет и просится внутрь. Я вскочил, помню. Нет, я попытался вскочить и обрадоваться — но был пристёгнут к койке, чтоб во время шторма не присоединиться к бардаку. Сбросил «оковы» и впустил свежий воздух в каюту. Безупречная гладь воды, вкупе со всеми предыдущими радостями — и есть настоящее счастье.

Нас снесло к Абердину, хотя в рейсовом задании значились Шетландские острова.
Ну а дальше — океан. Вот если что действительно невозможно передать словами, так это широту, мощь и какое-то снисходительное благородство водного исполина.

Как же там по-особому дышится. Каким-то эхом из груди — на тысячи километров. Там я впервые узнал, что зыбь — это вовсе не рябь. Это гигантские волны, оставшиеся от шторма, но не острые, не злые, не крутые. Это живые холмы. Вода такая чистая, прозрачная, голубая, что хочется зачерпнуть и напиться. Мне исключительно повезло, что я был рулевым матросом, и я всю эту немыслимую красоту видел своими глазами, чувствовал кожей, жадно вдыхал солоноватый воздух.

Мы медленно, переваливаясь с боку на бок, взбирались на очередную волну — и в верхней точке открывалась потрясающая картина. Волны вальяжно раскатывались из стороны в сторону и, сталкиваясь, уступали место более сильным. Где-то позади вездесущие чайки недовольно квохтали и продолжали следовать за бурунами от винта судна. Изредка на поверхности появлялись чёрные глянцевые спины огромных китов. Мощным давлением они выбрасывали струю воды вверх и бесшумно, почти незаметно, растворялись в пучине.

Касатки с этим игриво загнутым плавником вылетали из воды, как из пушки. Некоторые успевали в полёте сделать оборот вокруг своей оси — и в этот момент казалось, что у них прекрасное настроение. Иногда касатки шли семьями, и выпрыгивание из воды было в соответствии со статусом, по ранжиру. Сначала вылетал папа и плюхался обратно в воду своим многотонным телом, оставляя буруны. Точно из того же места выскакивала жена его, чуть меньше размером, ну и уже за ней, не особо синхронно и не всегда из того же места, выскакивали их дети и, толкаясь, плюхались во вспененные разводы на поверхности океана.

На какой-то немыслимой высоте, бывало, зависал альбатрос и в какой-то момент камнем падал в воду — и довольно долго оставался там. Никогда не видел добычу у него во рту. Скорее всего, успевал заглотить ещё под водой. Уже на подходе к Гренландии, сразу за Исландией, стали появляться ледовые поля. Сначала — в виде шуги, как лоскуты белого покрывала, потом — всё более выраженные, более твёрдые и тяжёлые.

Айсберги — это что-то абсолютно неописуемое. Даже не надо думать о том, что под водой их ещё семь раз по столько же — и видимой части достаточно, чтобы глубоко вдохнуть от восторга и долго не выдыхать. Я трижды видел, как они с жутким скрежетом переворачиваются на 180 градусов. Миллионы тонн белой воды в едином порыве выворачиваются наизнанку — и начинается новая жизнь. Заснеженная часть навсегда уходит под воду, а идеально отшлифованная тоннами воды и давлением голубая гора занимает своё место среди белых суровых собратьев.

Мне невероятно повезло, что всё наложилось так удачно — и возраст (18 лет), и время (92-й год), и удивительные события, которые никогда в жизни уже не повторятся. От этого эти воспоминания — дороже, ярче и вызывают такие трепетно-неподдельные романтические чувства.

Перешивая реквизированную одежду и ткань, японцы старались соблюдать форменный покрой, но с модификациями под островные условия. Форма, в которой Онода сдался в 1974 году, была пошита им собственноручно, как и обувь.

1. Тропическая униформа японской армии. 2. Форма и снаряжение. Описание под катом. 3. Еще снаряжение

Тропическая форма одежды пехотинца японской императорской армии. 1 - хлопковая тропическая рубаха выпускалась в нескольких вариантах и покроем была близка к мундиру тип 95, однако ворот рубахи был сделан открытым, под мышками имелись вентиляционные клапаны, отсутствовала подкладка. Под рубаху поддевалась легкая майка. Знаки различия полагалось закреплять над нагрудным карманом, но часто их крепили на воротник. Пробковые тропические шлемы также выпускались в нескольких вариантах, все шлемы снабжались матерчатыми чехлами. У офицерских шлемов цвет чехлов был белым. 2 - длинные брюки и шорты длинной до колен. Нередко с шортами носили рубахи с короткими рукавами. 3 - стальная каска тип 92 с сеткой для крепления маскировки; 4 - кирка со съемной ручкой. Имелась не у всех пехотинцев. 5 - в каждом стрелковом отделения обязательно имелись хотя бы одни ножницы по металлу; 6 - небольшая мотыжка предназначалась для расчистки сектора для ведения стрельбы и заготовки маскировочного материала; 7 - поясной ремень позднего типа изготовлен из прорезиненной ткани песочного цвета, материал также мог иметь красноватый оттенок; 8 - фляга тип 94; 9 - упрощенный котелок из трех предметов; 10 - ботинки позднего типа с резиновой подошвой; 11 - домашние тапочки; 12 - обмотки на ноге крепились Х-образно; 13 - флаг с автографами друзей и родственников; 14 - пояс «тысячи стежков». Такие пояса с готовыми рисунками выпускались промышленным способом, но стежки делались вручную друзьями и знакомыми воина. Информация: «Пехота Японии 1937-45» («Солдат на фронте № 10)

Основной едой Оноды сотоварищи были бананы. Зеленые бананы горькие, поэтому их приходилось варить. Вторым по значимости продуктом была говядина. Были на острове и дикие буйволы с лошадьми, но, по замечанию Оноды, они не так вкусны. Ну, и “охотиться” на домашних коров, было, наверное, удобнее.

Японцы подкрадывались к стаду и стреляли ни в чем не повинную коровенку, стараясь тратить ровно один патрон. Затем добивали, оттаскивали в горы, чтобы скрыть следы преступления, и там разделывали. Жарили и варили мясо, пока его можно было сохранить, остальное коптили и сушили. Для этого делали рамку величиной со стол, нанизывали мясо на длинные палочки и сушили над огнем много часов подряд. Одной-две коровы хватало человеку на год.

Рацион дополнялся рисом и консервами, экспроприированными у островитян. Мы называли наши потайные рейды с целью захвата ценностей «выходами в свет». Особенно ценным продуктом была соль, ее японцы называли волшебным снадобьем и берегли как могли. Воду кипятили в обязательном порядке.

Японцы тщательно следили за своими фекальными экскрементами и мочой. Если их вид им не нравился, то японцы меняли рацион, уходили с того места, или, наоборот, давали себе больше отдыха. В обязательном порядке рылись отхожие ямы.

Туалетной бумаги у нас не было, так что мы использовали пальмовые листья. Однажды Симада нашёл где-то бумагу, но кода мы начали ею пользоваться, Кодзука сказал «Нам её хватит на два или три раза, а потом снова придётся пользоваться листьями. Так зачем беспокоиться».

Часто мы находили в горах рисунки или фотографии с обнажёнными женщинами. Их оставляли не поисковые группы, их специально оставляли местные жители. Думаю, они считали, мы не устоим перед соблазном взять их, но мы не смели даже прикоснуться к ним, боясь, что это может раскрыть наше нахождение.

Климат острова Лубанг экваториальный морской, имеет два выраженых сезона: дождей и сухой. Онода описывает его так:

Май был самым жарким, было трудно шевелиться, они истекали пОтом как в парной. Температура днем доходила до 38. В июне начинались ураганы, в июле дожди. Ливни шли по нескольку часов в день, иногда такой силы, что видимость была не более двадцати метров. В августе ясных дней становилось больше, но воздух оставался горячим. К середине октября дожди прекращались и до следующего апреля наступал сухой сезон. Самыми холодными были январь и февраль, но даже тогда температура дном достигала 30 градусов. В самое комфортное время погода была “как в жаркое лето в Токио”.

В сухой сезон подыскивалось место для жилья. Оно должно было быть подходящим для собирательства и охоты - то есть, чтобы рядом были банановые плантации и паслись коровы. Из соседних деревень не должно было быть видно огня и дыма и слышно небольшого шума. По возможности место должно было продуваться и быть с прохладной восточной стороны.

Жилье строили перед сезоном дождей, когда местные не ходили в горы. Хижину японцы называли “бахай”, что на местном языке, тагалоге, означало “дом”.

Первым этапом в строительстве бахай было выбрать большое дерево, к которому можно было прикрепить всю конструкцию. Выбрав дерево, мы срезали с него ветви, которые шли на каркас. Стропила крепились по кругу к стволу дерева и покрывались листьями кокосовой пальмы. Их мы связывали вдоль по двое и продевали между полосками расщеплённого бамбука или пальмовыми листьями. В конце всё связывали лианами.

Мы строили бахай на площадке с небольшим уклоном. Верхняя её часть служила «спальней». В качестве кроватей мы использовали сначала три прямые ветви, потом покрывали их бамбуковыми циновками, а на циновки стелили перину из утиного пуха, которые мы реквизировали у местных.

Нижняя часть бахай служила кухней. Наша печь состояла из нескольких плоских камней, из которых был сложен очаг, и шест над ним, на котором висел котелок. Рядом с очагом была защищенная зона, где мы могли хранить дрова и наши винтовки. Стены бахай мы делали из пальмовых листьев таким же образом, как и крышу. Работая своими ножами боло, мы с Кодзукой могли построить хижину за семь-восемь часов.

Упомянутый нож боло является национальным филиппинским ножом. Он используется и как оружие, и как хозбыт-инструмент. Боло широко пользовались повстанцы против американских колониалистов, а сами американцы некоторое время имели их на вооружении в армии. У филиппинских крестьян боло используют, в основном, как садово-полевой инструмент.

Классический боло, современная версия, процесс изготовления

Наши винтовки всегда были рядом. Мы снимали обувь, но за все тридцать лет, я ни разу не снимал на ночь штаны. Я всегда держал на поясе маленький мешочек с пятью патронами.

В первое время, ночью мы укрывались тентом или одеждой. Потом стали использовать высушенные коровьи шкуры. Некоторое время у нас было нечто вроде лоскутного одеяла, сшитого из кусков резины, плававших в море у южного берега. Если ночью начинался дождь, мы просто мокли. Идти было некуда. Когда такое случалось, мы мёрзли, и на следующий день суставы ног у меня болели. Если мой живот ночью мёрз, у меня часто случался понос.

...

Я вёл нечто вроде календаря, который за тридцать лет отклонился от настоящего всего на шесть дней. Календарь основывался в основном на памяти, и количестве оставшейся еды, и иногда я сверялся по луне.

Также помогали счету времени регулярные стрижки, проводимые сверяясь с луной (в буддизме стрижка имеет очень серьезное значение, пострижешься в один день, и будет тебе счастье, пострижешься в другой, будет наоборот).

Каждое утро я чистил зубы волокнами пальм. Умыв лицо, я чистил кожу келпом (вид водоросли, используется в народной медицине). Когда я мылся, обычно я заодно стирал нижнее бельё и гимнастёрку. Я клал в котелок золу и заливал водой. Когда муть оседала, я переливал воду в другой котелок и стирал в ней одежду. Мы внимательно следили, чтобы вывешенная на просушку одежда висела в неприметном месте.

На острове было несколько чистых речек, но за все тридцать лет я мылся целиком только в тех случаях, когда после разделывания коровы мы все были в крови и слизи. В горах не бывает так, чтобы в долине была только река и ничего больше. Долины означают дороги.

За исключением самых узких ущелий глубоко в горах, мы боялись раздеваться догола, даже ночью. Днем мы мыли верхнюю половину тела, поливая друг друга водой. Вечером каждый мыл нижнюю часть тела перед заходом солнца. Я бы никогда не делал чего-либо столь же опасного, как раздеваться полностью.

Мы заботились о нашем оружии и боеприпасах так же хорошо, как о самих себе. Мы смазывали винтовки пальмовым маслом чтобы уберечь от ржавчины, и тщательно чистили при каждом удобном случае.

В холодную погоду пальмовое масло застывало. Тогда мы просто чистили винтовки и оставляли смазку на потом. Когда они промокали, их нужно было полностью разбирать и чистить деталь за деталью. Если времени на это не было, мы смазывали их снаружи, и оставляли полную чистку до лучшего момента. От постоянного воздействия воды приклады начинали гнить, так что иногда мы вынимали патроны из винтовок и вешали их над костром для просушки.

Со временем ложи, приклады и лямки впитали так много пальмового масла, что крысы стали привлекать крыс, особенно лямки, так что когда мы останавливались в местах где было много крыс, нам приходилось вешать винтовки подальше от лиан.

Еще больше неприятностей, чем крысы, доставляли муравьи. Не будет большим преувеличением сказать, что вся горная часть лубанга представляла собой один огромный муравейник. Там жило огромное количество их разновидностей. Некоторые из них любили сырые места, другие отлично чувствовали себя только там, где земля была практически прожарена. Некоторые делали гнёзда из листьев. Но больще всего неприятностей доставляла нам разновидность муравьёв, которые носили кусочки грязи.

Эта разновидность, наиболее многочисленная из всех, всё время заползала внутрь наших винтовок и оставляла там свою грязь. Мне было достаточно ненадолго поставить винтовку на мой рюкзак, как тут же поток муравьёв устремлялся к прикладу, и часть из них заползала в ствол и оставляла кусочки грязи в движущихся деталях. Совсем небольшого загрязнения достаточно, чтобы ружьё заело. Когда появлялись муравьи, мы вешали наши ружья на ветки деревьев. Обычно было достаточно ветрено, чтобы не позволять муравьям залезать высоко на деревья.

Муравьи вредили нам и физически. На острове было по крайней мере пять разновидностей, имевших жала наподобие пчелиных. Они нападали на незакрытые мягкие части тела, и, если у тебя не было иммунитета, место укуса мгновенно опухало. Однажды муравей ужалил меня в ушной канал, и ухо так распухло, что я не мог слышать этим ухом целую неделю. Рана некоторое время кровоточила, а меня лихорадило.

Касаясь жал, на острове жило множество пчёл и ос. Рои, похожие на огромные маскировочные сети, летали в лесистой части острова у подножья гор. Я видел рои в тридцать метров шириной и сотню длиной, окружённые «дозорными» со всех сторон.

Если мы встречались с таким роем, всё, что можно было сделать – прятаться в лесу, а если мы не успевали это сделать, всё, что оставалось – накрыть головы тентом или одеждой, и лежать неподвижно на земле. Если бы мы хоть чуть пошевелились, они бы напали на нас.

Так что мы лежали, стараясь дышать как можно тише, пока рой не улетал. Также меня несколько раз кусали многоножки. Если они кусали человека в руку, у него распухало всё тело на некоторое время, и даже когда опухание спадало, укус заживал очень долго. Меня кусала многоножка в правую кисть в январе 1974 года, и сейчас, когда я пишу эти строки несколько месяцев спустя, укус ещё не зажил.

Многоножки рода Desmoxytes, способны вырабатывать синильную кислоту по принципу бинарного химического оружия. Добро пожаловать в тропики

Под палой листвой попадались скорпионы. Когда мы спали под открытым небом, мы всегда очищали вокруг себя площадку около трёх метров в поперечнике, но даже поле этого несколько раз, проснувшись, я обнаруживал скорпиона под камнем, на который клал голову вместо подушки. Среди других неприятных жителей джунглей попадались, например, змеи толщиной с человеческое бедро.

Партизаны тщательно берегли оружие и патроны, перестрелки с поисковыми отрядами филиппинцев проходили регулярно.

Пуля из пехотной винтовки пролетает около 670 метров за первую секунду после выстрела, а пуля из карабина – всего около 500 метров. У местных были карабины, и, если мы видели, что они в нас стреляют с большого расстояния, мы знали, что у нас есть около секунды чтобы увернуться. Ночью можно даже увидеть летящую пулю, потому что она светиться в полёте голубоватым светом. Однажды я увернулся от летящей пули, развернувшись к ней боком.

Реалистичность процитированного оставляю на совести автора.

Патроны хранили в тайниках в бутылках. Мы проверяли тайники ежегодно в одно и в то же время перекладывали патроны в новые емкости. Мы маркировали точно рабочие патроны кружком и вероятно рабочие – треугольником. Из слишком ржавых патронов мы доставали порох и использовали его для разведения костров. Его можно было поджечь линзами, которые мы реквизировали.

Горные дьяволы

Что касается собственно партизанской борьбы, то Онода часто скромно умалчивает, в чем она состояла. Правда, регулярно он сообщает о перестрелках с филиппинскими солдатами и крестьянами, нажимая на то, что часто японцы стреляли в воздух, или вовсе удерживались от выстрелов.

Однако по другим данным, группа Оноды совершила более сотни вооруженных нападений на радарную базу филиппинских ВВС, а также филиппинских военных, чиновников, полицейских и просто крестьян. Тридцать человек были убиты и более сотни ранены, из них большинство были безоружны.

Более подробно Онода пишет только о поджогах стогов риса на полях, которые японцы делали, чтобы подать знак своим войскам. Такие поджоги они делали регулярно, периодически “отгоняя парой выстрелов” островитян.

Островитяне, конечно, сообщали о наших рейдах расположенным на острове силам национальной полиции, и полиция приезжала. У нас было совсем немного времени, чтобы зажечь наши огни, похватать брошенные жителями припасы и бежать обратно в джунгли. Мы полагали, что местная полиция сообщит о наших рейдах американцам, а японские разведывательные силы перехватят сообщение.

Также японцы вели разведку, как могли. Они даже захватывали “языков”. Онода описывает, как однажды они взяли в плен пастуха.

Я спросил его, зачем он пришел сюда, и он ответил на смеси английского и тагалога и множества жестов "Я оставил собаку стеречь моих коров. Я вернулся чтобы забрать собаку. Я не шпион янки. Не убивайте меня."

Не имея желания оставаться в хижине надолго, мы взяли его с собой в горы, и подробно расспросили о ситуации на острове. Он рассказал нам всё, что знал, от цен на сигареты до средней поденной оплаты. Весь допрос он трясся от страха. Когда мы решили, что выяснили всё, что нужно, мы приказали ему идти домой спать. Его лицо просияло.

В 1965 году японцы, использовав знаменитую японскую вежливость и винтовки “Арисака”, любезно попросили нескольких местных жителей подарить им радиоприемник. На что те любезно согласились, поспешно уйдя, чтобы не смущать гостей. За такие встречи островитяне дали японцам прозвища, наполненные добрым юмором: горные дьяволы, горные бандиты, цари горы.

С тех пор “горные дьяволы” регулярно слушали радиопередачи, пополняя запас батареек у местных жителей. Батарейки они хранили, обмакивая контакты в парафин. Для того, чтобы приемник лучше ловил, японцы натягивали антенну из медной проволоки длиной около десяти метров на высоте пяти.

Как и с газетами, которые попадали нам в руки, мы не верили ничему, что слышали по радио касательно военной обстановки и международных отношений. Мы считали, что слушаем не настоящие прямые трансляции, а подделанные американцами записи, из которых они удаляли всё неприемлемое для себя. ... Как-то раз Кодзука отметил- "Если задуматься,американцы хорошо работают, не так ли?"

"Да, ответил я". "Они должны постоянно убирать то, что не хотят слышать, а потом тут же ретранслировать без задержки. Им, должно быть, удалось собрать команду очень сообразительных людей. Всего одна ошибка, и всё будет звучать фальшиво. Снимаю перед ними шляпу. Это, должно быть, очень хитроумная работа."

Позже, когда я узнал, что передачи не были подделаны, мне стало ясно, что по-настоящему хитроумную работу выполняли мы - когда извлекали из газет и передач тот смысл, который нам хотелось бы услышать.

По вопросах, не касающихся военной обстановки и международных отношений, мы считали передачи достаточно достоверными. Мы, например, признали достоверным сообщение об успешном прохождении Токийских олимпийских игр, и о том, что в Японии появилась "поезда-пули", курсирующие между Токио и Осакой.

Особенно много они слушали радио, когда Кодзука проколол ногу ядовитым шипом, и они находились на одном месте несколько месяцев. Тогда товарищи слушали музыку и трансляцию скачек, при этом делая ставки (без денег, конечно).

В одиночестве

Онода вспоминает своего последнего товарища, Кодзуку, с большим теплом. Он пишет, что за долгие годы напарник стал ему ближе брата. Они всегда старались сглаживать углы, даже в мелочах.

Одна из трудностей с японским языком заключается в том, что в нём есть множество слов, обозначающих "я" и "ты" или "вы", и их надо тщательно выбирать в зависимости от ситуации. В японской армии обычным словом для "тебя" были слова "кисама" или "омае", оба из них могут звучать очень оскорбительно, если не использовать их осторожно. Мы избегали этой проблемы используя слова языка Тагалог- "ако", означавшее "я" и "икао", означавшее "ты".

Однако случались стычки и драки, обычно из-за мелочей. Онода описывает две ссоры, которые произошли, одна из-за того, что он выбрал не ту лиану в качестве веревки, по мнению Кодзуки, другая из-за штанов, уплывших по реке во время стирки. Штаны могли выдать их местоположение островитянам, а также опозорить японцев перед ними своим жалким видом.

19 октября 1972 года японцы очередной раз пошли в “сигнальный рейд”, то есть поджигать стога риса. Они отогнали крестьян с поля выстрелом и стали поджигать стога. Затем японцы стали собирать брошенные крестьянами вещи и замешкались. По ним внезапно дали залп. Кодзуку ранили в плечо. Онода схватил винтовку и принялся отстреливаться. Кодзука по неизвестной причине стоял и не попытался укрыться.

Я закричал ему, чтобы он пригнулся, но прежде чем успел отрыть рот, он простонал "Моя грудь!" Грудь? Они ранили его дважды? Кодзука простонал: "Бесполезно!"

Я видел, как его глаза побелели. Через мгновение кровь и пена хлынули у него изо рта, и он упал лицом вниз. Чтобы выиграть немного времени, я попытался выпустить пять пуль из моей винтовки, но четвёртая просто щелкнула, и выстрела не было. Не раздумывая, я прекратил стрельбу. Я позвал Кодзуку, без ответа. Он не шевельнулся. Я бросил свою винтовку и потряс его за лодыжку, безрезультатно. Это был конец? Он действительно мёртв? Я хотел окликнуть его еще раз, но не мог говорить.

В это было трудно поверить, раз глаза его закатились, а изо рта пошла кровь и пена, значит, он мёртв. Я больше ничего не мог сделать. Я схватил две винтовки и пробежал с полсотни метров к зарослям вниз по склону. Там я обернулся на Кодзуку, но он всё еще лежал там, неподвижно.

Я сдался и заспешил вниз в долину. За моей спиной продолжалась стрельба. Я бежал через лес, кричал "Я убью их за это! Убью их всех! Убью, убью, убью!"

***

В последней части я расскажу, как именно Хиро Онода сдался, как его встретили в Японии, и о его жизни после этого, а также о некоторых других японцев, не сдавшихся после капитуляции.

Окончание следует

@sergey.vlg, спасибо за донат!

Литература

Кузнецов Д. Оставшиеся

Онода, Хиро. Не сдаваться

И так легко порезаться о край,

Об острый край, и остается боль,

И шепчут зеркала: “Не разбивай!…”

– В нас заменяя холодом любовь.

Мир отражений вязок и жесток,

Он рвется из застывшего стекла…

И страшно – вдруг еще придет их срок,

И завладеют нами зеркала,

И вырвется на волю легион

Фальшивых отраженных ими душ,

И мир наполнит звон… Стеклянный звон…

Кто победит?… Оркестр, сыграйте туш…

*** Ты строил в жизни замки из песка? Под флагами иллюзий и мечтаний, Когда казалось – цель совсем близка, И очень скоро гордый замок встанет, И протрубят фанфары, что пора, Пора войти и самому изведать… … Все это сказка… Ложь… Судьбы игра… И ты идешь по призрачному следу… И этот замок легок, словно дым, И лишь коснешься ты его рукою – Растает он, и сказка вместе с ним Уйдет, поиздевавшись надо мною… Но я упорно стены возвожу, Песок скрепляя клочьями надежды… Я знаю, что не сбыться миражу,

Лишь пустота мне подмигнет небрежно…

*** Сны приходят всегда неожиданно… Это – прошлое… пережившее… Тают образы беспечальные – Мимолетные и случайные, Как частички цветной мозаики… Составленьем ее мы заняты, Может – сможем, поймем – для прошлого –

собирая цветное крошево…

*** Мысли – нити разноцветные, Шелк распущен, запутан петлями, Утро темное – утро светлое… Не бывают все утра светлыми. Мысли – листья облетевшие, Покружились – упали, выцвели, И шуршат под шагами спешными, И летят за чужими лицами. Мысли – тонкие, стеклянные, Как осколки – до боли острые, И слова они шепчут странные, И подсказывают – как просто все. Мысли – камни темно-серые, Камнепад – и дорога спрятана, Серый цвет – это цвет неверия, Город он покрывает пятнами. Мысли – ночь. пустота. бессонница. Засыпают минуты быстрые. Все забудется. Все запомнится.

Все смешаю словами чистыми.

*** В мутном зеркала овале Я ловлю свое движенье В рамке треснутой поймали Нас с тобою отраженья И не вырваться, не скрыться, Мир прилип к холодной грани, И смеются наши лица На заплаканном экране. И за тенью зазеркальной Повторяем мы движенья Выпал случай уникальный

Нас поймали отраженья

*** Забытого солнца сегодня не будет. Ушло оно ночью, и время застыло. Светло – это слабость. Темно – это сила. Забытого солнца сегодня не будет. Меняется цвет – бесконечный на серый. Глаза привыкают – и разум привыкнет Идти в темноте, где никто не окликнет. Меняется цвет бесконечный на серый. И звездами капли стекают по крышам. Тоскливую музыку дождь не закончит. Она не нова – исполнитель неточен. И звездами капли стекают по крышам. Минутами ночь переступит – шагами, А мне – удержать бы ее до рассвета. Так тихо в спокойности серого цвета. Минутами ночь переступит – шагами. Слова я твои повторять не устану. Приносит их ночь, рассыпает по мыслям. Ловлю их как счастье, как солнце, как искры. Слова я твои повторять не устану. Не утром. Приносит оно расставанье. Толпа оживает – и время на ветер, На мелочь вопросов не видя ответов –

Не утром. Приносит оно расставанье.

*** Я решил: не могу я БЫТЬ… Я друзей соберу на днях, посидим и пойдем хоронить… А кого хоронить? – меня. Разучились мы пить и петь. Посидим, напьемся, споем… …И в глаза друг другу смотреть… Поглядим – и опять нальем. И послушаем наконец, Как хорош был на свете я, Ничего, я почти мертвец, – Не жалейте похвал, друзья. А когда уж станет темно, И из глаз вместо пьяных слез Потечет в избытке вино, – Мы возьмемся за дело всерьез. Под прозрачный бутылок звон На столе мы поставим гроб Для начала моих похорон – Чтобы я туда в черном лег. А потом отсчитает пульс, Сколько в крышку забьют гвоздей… Так и надо мне! Ну и пусть!

Я ведь сам пригласил ДРУЗЕЙ…

Почему мы уходим куда-то?

Почему? Мне так нужно понять…

Виноваты мы? Не виноваты?

Мы привыкли все время терять…

Без потерь наша жизнь непривычна

– В ощущениях нет остроты…

Боль – обычна, и смерть – обычна,

Все условия очень просты.

Мы привыкли терять любимых,

Обвиняя весь белый свет,

И потери бредут незримо,

Добавляясь к цепочке бед.

Мы теряем друзей и близких

– Забирает их время вдаль,

Дотлевают на сердце искры

– Догорающая печаль.

Мы теряем себя.. Не сразу

– Может, годы берут свое…

Сочиняя пустые фразы,

Беззаботно мы время пьем.

Но воздастся нам всем по вере,

И вопрос будет задан вслед:

Ты виновен в своих потерях? –

И придется давать ответ…

*** Меня не понимают города, Запутывая в улицах бездонных, И их пространством мне не обладать – Мне не постичь их странные законы… Меня не понимают облака – По-своему они калечат души: Их речь заманчива, но очень уж тиха, Их можно видеть, но нельзя послушать… Меня не понимают корабли, Вдаль уходя от моего причала, У ног моих в поднявшейся пылИ Оставив груз прохлады и печали… А люди? Что же думать мне о них? У них – заботы, сны и разговоры.. Лишь ночь со мной. И шепот звезд одних. И этот странный незнакомый город. Бессонница – не страх и не тоска, А просто – молчаливый собеседник. Вдвоем мы строим зАмки из песка И из клочков мечты моей последней. Я снова о тебе ей расскажу, Она мне снова грустно улыбнется И скажет: “Вновь ты веришь миражу…” И снова одиночество вернется, И не смогу я это изменить – По сути, все мы в чем-то одиноки… Бессонница мне скажет: “Надо жить..” –

Твои слова… И голос твой далекий…

*** Отражения, кривляясь, Вырываются на волю, Хладнокровно улыбаясь Или плача – но без боли… Зеркала следят за нами, Научившись даже слушать, Быть и мыслями, и снами, Искажая наши души. Тонут в зеркале желанья, Замедляются движенья… Нас отдали на закланье,

Нас поймали отраженья…

*** Почему мы уходим куда-то? Почему? Мне так нужно понять… Виноваты мы? Не виноваты? Мы привыкли все время терять… Без потерь наша жизнь непривычна – В ощущениях нет остроты… Боль – обычна, и смерть – обычна, Все условия очень просты. Мы привыкли терять любимых, Обвиняя весь белый свет, И потери бредут незримо, Добавляясь к цепочке бед. Мы теряем друзей и близких – Забирает их время вдаль, Дотлевают на сердце искры – Догорающая печаль. Мы теряем себя.. Не сразу – Может, годы берут свое… Сочиняя пустые фразы, Беззаботно мы время пьем. Но воздастся нам всем по вере, И вопрос будет задан вслед: Ты виновен в своих потерях? –

И придется давать ответ…

*** Послушай меня, случайный! Да, ты! Не мечись, как в клетке… Здесь звезды горят свечами, А я вот плачусь в жилетку.. Соленые слезы горя Смешались с дождем и снегом… Унижен, осмеян, болен, У звезд я ищу ночлега… Я брел от беды в тумане, Считал я все пьяным бредом И к другу пришел, изранен… И друг меня просто прЕдал… А ты не предашь, прохожий? – Ведь я от тебя не прячусь… Я верил, любил, и что же? – Теперь вот в жилетку плачусь… И может быть, ты ответишь, Где – истина, где – ошибка? – Зачем нам друзья на свете? –

Чтоб нас предавать с улыбкой?….

*** Новый мир мы придумали сами – Лишь мечтами, игрою и болью… Человек стопроцентно занят – Слишком занят, чтоб быть собою. Кто нас знает и кто нас любит? В паутине людского чувства Бьются крылья заблудших судеб, Не погибнуть там – вот искусство… Мы уже не изменим правил – Нашу жизнь создавало время, Нам условие мир поставил – Мы считаться должны со всеми, Кто в веках создавал и думал, Нам позируя в фас и в профиль – От египетских желтых мумий До создателей философий. Но нашелся – смешно и просто – Этот выход, быть может – ложный: Новый мир, а точнее – остров, НЕпростой, НЕ совсем возможный, НЕпокорный и НЕреальный – Отрицание – наше право! – Этот новый мир виртуальный – Наш наркотик.. беда… отрава… Говорят, что мы все там – в масках: Весельчак… Дон-Кихот… Зануда… Только – может, лишь смыло краски, Что в реале на всех повсюду? И бегут по экрану строчки, Забирая душИ частицы… Мы живем ни днем и ни ночью – Тут у времени нет границы, Тут теряется смысл пространства – Шар земной не такой огромный, И не кажется больше странным, Что мы, разные, все тут – дОма. Пусть нас кто-то ругает, судит, Пусть гадает – кем дальше станем… Может, в детство играют люди? В сны, в которых мы все летаем? В детстве было все так понятно – Тот – герой, тот – подлец ничтожный… Может, мы лишь хотим обратно – В мир, в котором творить возможно, Строить зАмки, тянуться к звездам, Жить во время, что было (будет)? Может, мир этот нами создан, Потому что мы просто люди? Мы идем… Мы уходим сами – В эту жизнь, что зовется сетью… Не рыдайте – “что будет с вами?” –

Мы когда-нибудь вам ответим…

*** Ночь укроет город тишиной как одеялом… Только что-то шепчет свет забытых фонарей. Улыбнется город странный и уснет устало, И не будет шума улиц, хлопанья дверей. Тихо – это значит пусто, мир как нарисован, Карандашный прочерк, акварельные следы, Уголь полустертый – был художник сонный, Рисовал он город только красками воды… И на той картине темной я добавлю строчку – Время остановится и молча подождет – Дождь рассыплет капли по дорогам ночью –

Напишу твое я имя на стекле дождем…

*** Отражение сна как загадка – Отгадаешь – шагнешь – не споткнешься… Улетит белой птицей тетрадка, Где написана правда о прошлом. Отражение сна как удача: Не поймаешь – не жди – не догонишь… Может, вечер напрасно потрачен, Потому что его ты не помнишь. Отражение сна – как разлука, Выцветает застиранным память… Тишина. Ни единого звука.

Тишина приглашает на танец.

*** Ты грустишь. Это дождь виновен. По стеклу оставляя след, Эти капли дают не новый, А знакомый уже ответ: Это, кажется, небо плачет – То ли в шутку, то ли всерьез… Это, кажется, просто значит,

Что кому-то не хватит слез.

*** Дождь все идет, идет, Очередная осень… Тает за годом год, Вдаль суету уносит.. С неба бежит вода, Тонут в воде рассветы.. Ты не придешь сюда – Я понимаю это… Небо свели с землей Тонкие нити-струны… Губы мои золОй Метит осколок лунный… Где ты сейчас живешь? – Капли ловлю в ладони.. Лишь бесконечный дождь Ветки деревьев клонит… Дождь все идет, звеня Тихо о край бокала… Выпей-ка за меня – Я тебя так искала… Дождь убежит домой, Каплями боль остудит… Встретимся мы с тобой..

Правда ведь – это будет?..

*** Ты грустишь – и мне тоже грустно… Я прошу тебя – не грусти… Это тоже души искусство – Сквозь пространство печаль навести.. Ты грустишь – я переживаю И смотрю на тебя в окно… Далеко ты – я это знаю, Ну и пусть… Я смотрю все равно… Ты грустишь… Это дождь виновен… По стеклу оставляя след, Эти капли дают не новый, А знакомый уже ответ: Это, кажется, небо плачет, Или в шутку, или всерьез, Это, кажется, просто значит, Что кому-то не хватит слез… Не грусти, я прошу, не надо… За окном все еще темно… Этот дождь – он со мною рядом, Он устало стучит в окно, Но все тише и тише, тише Льется эта вода с небес… С убегающим небом – слышишь? –

Свой привет я пришлю тебе…

*** И именно завтра забудется лето – С осенним дождем утекут его краски, Все меньше останется летнего цвета, Все больше от жизни – и меньше от сказки… И утром уже не останется зноя, Который к полудню дрожит над домами, Все меньше тепла и дневного покоя, И облачность ниже, и меньше мы сами. И звезды несчитаны будут под вечер. Уходят улыбки, и лица все строже. Нас ветер растреплет и дождь не излечит.

Все меньше поэзии – падаем в прозу…

*** Пыльный город, забытый свет – И асфальт хранит не твои следы… Я ищу тебя – а тебя тут нет… В этом городе солнца нет воды… Ты придешь с дождем – надо ждать. Я смотрю в окно и молчу, молчу… И ладонью к стеклу – прижать Убегающий призрачный дождь хочу. Листья выбелит солнца дым. Нарисованы мелом чужие сны. За лучом я тоскливо слежу прямым – Он стирает линии со стены. Пыльный город, мой тяжкий крест. Вкус лимона – как горечь сна. Среди тысячи тысяч дождливых мест В пыльном городе этом сижу одна. Не придуман еще вопрос – А ответов все больше дает толпа. Это место скоро уйдет под снос.

Все впустую. Надежда всегда глупа.

*** По сонному городу снова текут ручьи, По сонному городу снова идут дожди… И эха не будет, поэтому промолчи, Меня не зови, я прошу тебя лишь – дождись… Здесь не зазвенит разбитое стекло, Здесь не прозвучит веселый детский смех… Ну что ж – нам с тобою вот так не повезло, И город ловушкой служит не для всех. Стеклянные люди заснут унылым сном, И дождь до прозрачности зальет дома… Найдешь – не найдешь ты нужный сонный дом, Где от тишины я давно схожу с ума?… Тут шорох воды как шепот тысяч губ, Они говорят мне: “Тишшше…тишшше…тишь… ” И я их не слушать больше не могу, Ты опоздаешь, если не поспешишь… И время тут вязкое, чтобы задержать, И дождь все поет единственный куплет, Стеклянные тени по городу кружАт – Тебя приглашают в танец на стекле… История эта стара, как наша жизнь, Кого-то в ловушку поймает снова дождь…. И город нашептывать будет: “Откажись!” –

И я вдруг пойму, что ты уже не придешь…

Отражения, кривляясь, Вырываются на волю, Хладнокровно улыбаясь Или плача, но без боли. Зеркала следят за нами, Научившись даже слушать, Быть и мыслями и снами, Искажая наши души. Тонут в зеркале желанья, Замедляются движенья, Нас отдали на закланье –

Нас поймали отраженья.

Отражения повсюду, Зеркала нас убивают. Вокруг нас уже не люди – Это тени их гуляют. И потеряна реальность, В зеркалах мы утонули. Сделав домом виртуальность,

Мы себя же обманули.

Я хотел найти бы выход – С глубины подъем на волю, Отражения разрушить, Зеркала разбить рукою, И, застыв в оцепененьи, В проводах под напряженьем Мы лишь только отраженья,

Отраженья, отраженья…

-- Именно. С этого всё и началось! – сказал Камил, выбирая между выставленными блюдами. Он ставил посуду на символ, прежде чем пробовать еду, приготовленную незнакомыми людьми, хоть яды и легко останавливались универсальным изнаночным противоядием. Символ не светился, а значит еда была чистой. – Искро нас грабил на протяжении почти двадцати лет. Я до последнего уклонялся от войны с этим ублюдком. Но вот мы здесь. Война началась, в неё втянулись почти все соседи и теперь сложно представить, как её остановить.

-- Неужели нельзя просто договориться со всеми?

-- Можно, -- кивнул Камил, по-варварски и безо всяких утончённых манер отломив ногу запечённому гусю. Румяная корочка с хрустом растаяла во рту. – Только если меня и мою семью сожгут на кострах! Только если я уничтожу все свои мёртвые армии, представляющие для соседей опасность. Только если Царство сдастся перед своими многочисленными врагами, предоставив всем им золотые и серебряные рудники, да рабов. Однако тогда нас ждёт участь ничуть не лучшая, чем у этого гуся!

-- А ты пытался договориться?

-- Наши враги понимают лишь силу.

-- Кажется, ты недооцениваешь силу слова.

-- Наши враги – глухие, поверь мне. Они все уверены в своей победе, поэтому с ними не договориться! Если я жестоко разгромлю врагов, как в крепости Лисичей, если по миру пойдёт молва о моей непобедимости – только тогда в ход пойдут слова. И только тогда появится шанс, что меня услышат… Но пока мы далеки от этого. Предложения о мире могут быть восприняты, как слабость, что лишь наоборот ещё сильнее распалит чужие аппетиты. Поэтому войну уже не остановить.

-- Но если её не остановить – не потерпишь ли ты поражение? Ведь врагов много и ни с кем нельзя договориться…

-- Предпочитаю не заглядывать настолько далеко в страшное будущее, -- ответил Камил и отведал горячего лукового супа, влитого прямо в хлеб, запечённый в форме блюдца. – Это портит настроение, а предсказать всё равно невозможно ничего.

-- Почему же. Можно определить направление судьбы, -- сказала Алина, намазывая серебряной ложкой осетровую икру на кусочек ржаного хлеба.

-- Я не верю в предсказания, -- заявил Камил, разливая вино по кружкам. – Но мне любопытно, как это у тебя получается. И получается ли?

-- Получается.

-- Это интересно. Ведь мир слишком сложен, -- сказал Камил, орудуя ложкой. – Но если получается, то что же тогда ждёт нас в ближайшем будущем?

-- Все приметы намекают о надвигающейся беде. Которая должна случиться вот-вот.

-- Куда же без неё. Беда – мой верный спутник, -- сказал Камил и о чём-то задумался. Он ломал хлебовое блюдце и макал в луковый суп. Удобно, что не придётся мыть тарелки! – Слабость гаданий – в неопределённости формулировок. Под них же можно подогнать что угодно. И так со всеми пророчествами, какие я только слышал! Да и какого рода «беда»? Меня наглухо разгромят? Разрежут на части, а затем сожгут на костре? Или после этой еды и принятых поверх того снотворных мне захочется в отхожее место сильно до того, как я успею проснуться?

Алина рассмеялась, а затем добавила:

-- Ясность видения приходит с опытом. Чем опытней предсказатель, тем больше он видит знаков вокруг себя.

-- Тогда нам лучше поторапливаться, чтоб вернуться к крепости Вуичей? Или напротив – не торопиться, а хорошо отдохнуть? – хмыкнул Камил. – Судьба! Если предопределённость существует, то от неё не уйти. Но я верю в то, что свою судьбу можно менять.

-- Тот, кто искренне верит в это – и вправду меняет её.

-- Рад, что мы в этом едины. Большинство людей чрезмерно фаталистично смотрят на свою жизнь. Но это и оказывается их ловушкой, ведь тогда они сдаются... А что же приметы говорят по поводу тебя? Какое будущее ждёт тебя?

-- Ничего плохого, -- неопределённо ответила Алина. – Судьба обещает мне счастье.

-- Ясно, -- хмыкнул Миробоич. – Жаль, что твоё счастье откровенно не согласуется со службой в моём войске. Похоже, ты сбежишь от меня?

-- Мне кажется, куда больше пользы я принесу, если пойду за тобой, -- возразила Алина. – Ведь должен же кто-то уравновешивать всё зло, какое приносят в этот мир твои мертвецы…Правда, будущее предсказать нелегко. Путей много. Каждый день они меняются от совершаемых выборов.

-- Это уж точно.

-- Всё же, лучший способ предсказать будущее – это хорошее знание прошлого! – вдруг в гридницу вошёл Корнелий, слышавший разговор издалека. Он только что вернулся с охоты и сразу направился к Камилу, едва узнал, что тот проснулся. – Всё происходящее в мире уже случалось. Много раз. А мы сродни бродячим циркачам, всюду показывающим одно и то же, пусть и перед разными зрителями. Меняются лишь декорации, но трюки всё те же.

— Вот явился и главный источник остроумных афоризмов! – Камил ехидно ухмыльнулся, приветствуя вампира. -- Каждый раз, когда ты делишься своей непоколебимой многовековой мудростью – я невольно вспоминаю обстоятельства, при коих мы с тобой впервые встретились; а именно — ты подглядывал, как я трахаю Лизу, ныне покойную свою жёнушку.

— Я не поглядывал, -- сказал Корнелий. -- Подобные вещи меня не интересуют, а твоё замечание — оскорбительно! И тем оно оскорбительней, чем больше людей ты собираешь, перед тем, как разброситься грязью! Зачем? Созвал бы сюда больше публики – чего мелочиться и проявлять юмористические таланты перед одной лишь прекрасной дамой? Где твоя галантность и учтивость, Камил? Манерность, обходительность, деликатность, вежливость – эти понятия тебе знакомы?

-- Прости меня, Корнелий, но я не удержался! Не думал, что безобидная шутка тебя так заденет. Разве философы способны оскорбляться?

-- Глупо обижаться на слова. Однако это не служит оправданием для свинства.

-- Свинства?! Не дерзи! -- вспылил Камил. Однако тут же одёрнул себя. – Впредь я буду осторожней в словах. Я слишком дорожу тобой, Корнелий, чтобы ссориться с тобой по подобным пустякам. Заключим перемирие?

-- Перемирие, условиями которого будет взаимная вежливость?..

-- Хватит занудствовать.

-- И ты прими извинения. Я тоже проявил грубость, подавшись сиюминутной вспышке гнева.

-- Мы вообще когда-нибудь ссорились? Это у нас впервые. Нашли ведь повод, чтоб сцепиться!

-- Мужчины, -- развела руками Алина. Всё это время она увлечённо поедала икру, запивая вином. Склоки её волновали меньше, чем голод после суток в Зазеркалье.

-- Для прекрасной дамы я всё же объясню, -- Корнелий уселся напротив ведьмы, сложив руки перед собой. – Чтобы она ничего не подумала обо мне дурного! Дело в том, что до того, как мы с Камилом впервые встретились, я очень долго искал встречи с ним. Несколько дней я ждал, когда же он отойдёт от своих людей на лесной дороге. Ведь я вампир. А тогда мне нельзя было допустить, чтобы меня заметили. Иначе на меня объявили бы охоту.

-- Да я всё понимаю, -- отмахнулась Алина. Вампир же продолжал оправдываться.

-- Но ты отошёл от своих людей лишь для того, чтобы уединиться в лесу с Лизой! – сказал Корнелий Миробоичу. -- Это я понял не сразу, я её не видел! А когда понял — было уже поздно заботиться о правилах приличия. Твои мёртвые собаки заметили меня. Наше знакомство и вправду было странным. И неловким.

-- Угу...

Ужин продолжился. Корнелий не прикоснулся к еде – вампиры могли питаться только кровью; он рассказал о сложностях со скучающим Конрадом, за которым вампирам приходится постоянно приглядывать, а так же расспросил Камила об успехах, и посетовал, что тому пришлось отлучиться, не доведя дело до конца.

-- Бренные оболочки требуют подпитки… -- фыркнул он. – Мир ограничивает телесной тюрьмой наш требующий свободы дух. Это может быть опасно. Если сновидцы предупредят гарнизон, что ты не управляешь мертвецами – они совершат вылазку и перебьют мертвецов.

-- Да, именно поэтому мы поторопимся, -- Камил управился с ужином сам, и дождался, пока закончит Алина. Затем они сделали небольшой прогулочный круг по крепостным стенам, чтобы хотя бы немного размяться.

Дружинники, оставленные в гарнизоне, охраняли внешние стены, тогда как донжон был набит лишь нежитью – Камил тщательно озаботился о собственной безопасности, поставив в коридорах и Плечистых лучников и Железяк.

Конрад узнал, что его новый господи наконец очнулся, однако не удостоил того визитом – в тот вечер он сидел в кабаке и играл с дружинниками в кости, проматывая свои гроши, да попутно щипая служанок за задницы.

Камил отдал приказ убить Прыща. «Слёзы радости» ему сейчас пригодятся.

Скоро настанет ночь. Следовало вернуться к лагерю у крепости Вуичей. К утру необходимо захватить укрепления, хоть дело будет сложным, ведь не удалось перебросить мёртвую конницу. Химер и богатырей Камил предпочёл оставить рядом с собой. Он не думал, что гарнизон будет ждать его прибытия – он слишком надеялся на внезапность и думал, что будет достаточно обычных покойников. А ведь ещё предстояло выбить командиров монастыря епископа Златко, прежде чем Цветан поведёт войско в атаку! Камил изначально сделал ставку на сновидческие удары – тогда ему удалось бы провести кампанию в сжатые сроки и вернуться в Перевал через неделю.

-- Этот отвар должен усыпить нас. Надолго, -- Камил протянул ведьме колбочку, когда они вернулись в опочивальню. Алина принюхалась.

-- Гадость.

-- Как и все отвары. Пахнет блевотой.

-- Мог бы обойтись без сравнений.

Они выпили колбочки, и некоторое время сидели, обсуждая планы. Вскоре ноги и руки потяжелели. Захотелось прилечь и расслабиться, укрывшись уютным одеялом…

Алина появилась перед Камилом во сне и привела его в чувство – он забылся. Отвар понизил внимательность. К тому же сказывалась усталость… Вместе они отправились через Зазеркалье, в поисках нужной Двери.

-- Добровольцу нехорошо, -- вспомнила Алина. – Он ведь даже не может проснуться.

-- Дружинники Лисича должны за ним ухаживать. Когда он проснётся, то сделает все дела, справит нужду и отожрётся – и снова спать. Таков был уговор. Я ему за это плачу немалые деньги.

-- Ты напоил его тем же отваром, что выпили и мы? Ведь он спит гораздо дольше нашего.

-- Ему я сделал отвар покрепче. Чтобы он уж точно не проснулся!

Они проникли в сон дружинника. Алина осталась в нём, а Камил отправился дальше.

Выход из облачка в реальность оказался совсем не таким, как ожидалось. Ужас охватил Миробоича.

На берегу завязалась битва. Грохот стали и истошные крики.

Камил очутился посреди сражения, в самом разгаре. Он не верил своим глазам.

С мертвецами бились бойцы, больше похожие на бандитов, чем на наёмников – в разнообразных кольчугах, латах, ламеллярах, порою совершенно пёстрых – носили то, чем удалось разжиться. Наёмники из Дикой Тайги.

Чуть позади них выстраивались королевские кондотьеры – к берегу подходили всё новые и новые ладьи, нагруженные наёмниками в зелёных плащах и скудно снаряжёнными ополченцами. Бойцы спрыгивали на берег и сбивались в отряды, прежде чем втягивались в битву. Крупный речной флот произвёл высадку.

Неманич узнал о передвижении Дружины Смерти и, что было невероятно – бросил своих людей в атаку. Камил же ожидал от мятежников исключительно глухой обороны. С чего бы им бросаться против мертвецов в открытом поле?!

Мертвецы ещё держали строй, но вели себя глупо и сражались вразнобой, каждый сам за себя, а поэтому наёмники пробивались через ряды, рассекая одного мертвеца за другим без особого труда. Битва кипела, но поражение приближалось с каждым мгновением.

Камил обратил взгляд в сторону крепости и увидел, как из ворот вырывается гарнизон. Королевские кондотьеры, воодушевлённые успешным отражением штурма и прибытием серьёзных подкреплений, бросились на вылазку.

Врагов около трёх тысяч, если считать и бегущий к полю битвы гарнизон. Против меньше восьми сотен мертвецов. Высадка ещё не завершилась, но положение уже было ужасным и почти безнадёжным.

Камил вселился в мёртвую сову и принял на себя управление боем. Мертвецы сомкнули ряды. Арбалетчики выдали синхронный прицельный залп, уложив десятки наёмников. Покойные сержанты остановили прорывающихся наёмников, вдруг удивившихся резкой перемене поведения врага. Они уже уверились, что победа будет лёгкой, а потому допустили множество ошибок, посчитав, что мертвецы им не соперники.

Камил всё никак не мог отыскать союзных дружинников и баронов. Лишь поднявшись повыше он увидел уплывающие вдалеке ладьи со знакомыми знамёнами – дружины уместились всего на два судна, чтобы суметь оторваться от погони, они не сумели бы увести весь флот. Дружинники вовсю прикладывались к вёслам, а за ними пустились в погоню около десяти драккаров.

Остальные корабли Вук и Драган бросили на берегу, как и мертвецов, но их можно было понять – бароны видели, сколь огромный флот приближается к ним, и они правильно поступили, решив избежать плена или погибели.

Гроб с добровольцем всё это время находился у костров, чтобы спящий не окоченел от холода. Там его и бросили. Бароны додумались, что доброволец выполнял некую особую роль, и оставили его на всякий случай. Если бы они забрали его с собой, то это обернулось бы для Дружины Смерти полным провалом.

Наёмники уже прорвались к кострам, но на гроб они почти не обращали внимания – были заняты побоищем, сражая мертвецов вокруг него. Покойники вовремя схватили гроб и утащили вглубь построений. Камил старался не отходить от добровольца слишком далеко – в любое мгновение тот мог погибнуть от случайного арбалетного болта, пробившего бы тонкие деревянные стенки.

***

Завида Неманич наблюдал за полем битвы с воды, ловко вскарабкавшись на самый верх мачты. Он пытался высмотреть некроманта, но всё никак не мог его увидеть. В поле стояли одни мертвецы…

Воскрешённые вели себя странно – они заняли глухую оборону, тогда как живые дружинники сперва метались по берегу, а затем сели в ладьи и трусливо отчалили.

Почему тогда на берегу оставили мертвецов? Почему их не забрали с собой? Чтобы дать отчаянный бой? Но тогда почему мертвецы не проявляли серьёзной активности – и даже дикарям-наёмникам удалось пробиться сквозь их глупые ряды? Почему мертвецы-арбалетчики стреляли вразнобой?

Это не было похоже на войско знаменитого полководца-некроманта, наносящего поражение всем своим врагам – это был сброд, не умнее пня.

Атака проходила успешно, однако Завида не спешил радоваться. Похоже, некроманта не было на берегу, и он не управлял боем. Святые рассказывали, что Миробоич умеет командовать трупами лишь с расстояния в половину версты. И если Дружина Смерти не пришла в синхронное движение и даже не перестроилась для отражения атаки с берега – значит некромант был далеко от поля боя.

-- Догоните отступающих баронов! -- приказал Завида Близнецам. – Некромант, должно быть, уходит вместе с ними. Убейте его. И тогда войне конец.

Иваны, облачённые в тяжёлую броню, коротко кивнули. Перепрыгивая с ладьи на ладью, они быстро добрались до берега, а затем побежали вдоль реки со скоростью лошади. Братья очень выносливы. Немногие были способны уйти от стражей северной границы.

С небольшим конным отрядом сам Неманич высадился на берег, на котором гремела битва. В обход неё он быстро добрался до стен крепости Вуичей, где, под стенами, узнал у командиров – не убегал ли некромант вглубь лесов в сторону Королевства?

-- Мы не видели некроманта! – ответили командиры. -- Никаких бойцов в золотых доспехах Царя мы не видели! И в чёрной мантии тоже никого не было! Мы сами хотели бы его подстрелить! Но подзорные трубы видели только баронов: Вука и Драгана, чтоб их черти поимели!.. разрешите совершить вылазку! Мы хотим перебить мертвецов! Победа будет за нами!

-- Разрешаю. Но оставьте на стенах пару сотен солдат!

Ворота открылись, и отряды королевских кондотьеров бросились на неподвижное каре из мертвецов, куда наёмники из Дикой Тайги вгрызались с яростью бешеных собак.

Завида Неманич был сбит с толку. Если никто не отлучался от лагеря нежити в сторону леса, то и в самом деле оставался лишь один вариант – некромант действительно ушёл в плавание. Вот только его всё равно никто не видел. Некромант переоделся в обычного дружинника? А может он претворяется одним из мертвецов? Однако и тогда не может же он и в самом деле настолько бездарно управлять своим войском!

Скоро мертвецы будут перебиты… Это будет большая победа. Возможно, после этого некромант надолго остановится, а то и вовсе повернёт назад. Возможно, это будет последняя битва в этой войне.

-- Мертвецы ожили!!! – вдруг раздался далёкий крик. – Мертвецы – поумнели!!!

-- Милорд!! Они перестраиваются!! – прокричал один из сотников. – Они дали залпы!! На правом фланге у дикарей огромные потери! Наёмники расслабились и попали под ураганный обстрел!!  

Завида Неманич взглянул в поле. Мертвецы пришли в движение. Они резко сомкнули ряды, и пробившиеся вперёд отряды дикарей, пытавшиеся рассечь вражеский строй, завязли в битве. Почему-то мертвецы стали держаться куда достойней, и теперь наёмники гибли под их ударами.

Похоже, некромант взял управление над воскрешёнными. Он здесь.

Но где же именно?

Не дальше половины версты…

-- Что прикажете делать, воевода?! Продолжать натиск? Или поменять тактику? Дикарям туго приходится. Как бы чего не вышло…

Неманич отнял подзорную трубу у одного из королевских капитанов и навёл на ряды мертвецов. Покойники перестраивались странным образом – они будто бы сбивались плотнее вокруг странного предмета, будто пытаясь его защитить и при этом утащить подальше от нападающих…

-- Гроб! – осенило Неманича. – Они защищают гроб! Вот где спрятался некромант!.. Прикажите арбалетчикам, чтобы разили в сторону гроба! Возглавьте атаку в самое сердце вражеского строя! Пусть паршивый сброд из Тайги пробьётся к Миробоичу и прикончит его любой ценой!!

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Алексей П. 5000р "На паяльник"

Пётр Алексеевич 1000р "На припой"

Андрей Михайлович 500р "За темнейшего спасибо. голос за эльбрус!" Ответ: про эльбрус не пон)

Константин Викторович 300р "темнейшему"

Темнейший на АТ: https://author.today/work/442378

15. С появлением денег вы склонны брать кредиты, чтобы купить что-то хорошее. Резкая смена карьеры может на какое-то время разрушить вашу жизнь. Будьте осторожны с покупками, за которые не можете заплатить сразу.

Я знаю нескольких подруг, у которых после COVID-19 возникли проблемы с автокредитами именно по этой причине. Одна девушка купила новенькую машину за 35 тысяч с минимальным первоначальным взносом в конце 2019 года. Потеряла работу в июле, как раз когда перестали платить дополнительные 600 долларов в неделю, и, к счастью, смогла найти другую в течение двух месяцев. Но до этого она имела 55 тысяч с хорошими льготами, а сейчас 48 тысяч по временному контракту (без льгот). Мне очень жаль, но она очень ругает себя, потому что её старая машина была в порядке и полностью оплачена.

16. Запойное времяпровождение. Если не быть осторожным, очень легко скатиться на самое дно.

17. Продолжают заниматься ненавистной профессией, потому что сами выбрали её в 16–18 лет. Никогда не поздно сменить профессию, и если она вам сейчас не по душе, как думаете, изменится ли она через 20–30 лет.

18. Если вы не относитесь серьёзно к гигиене полости рта в свои 20, вас ждут тяжёлые времена в будущем.

19. Думать, что это тот человек, с которым они будут вечно. Ты уже не тот, кем был в 20, когда тебе исполнится 40. Никто никогда не будет таким. Независимо от того, преуспеете ли вы в паре или по отдельности, важно постоянно осознавать свой рост, сильные стороны и трудности.

20. Сосредоточьтесь на будущем, в котором вы будете довольны.

«Когда я смогу купить этот дом, всё будет замечательно».

«Когда я смогу создать семью…»

«Когда я получу это повышение…».

Всё это может быть здорово, но прямо сейчас всегда есть свои прекрасные моменты. Прямо сейчас есть свои радости. Работайте ради того, чего хотите, но живите настоящим.

21. Жалею, что был недостаточно эгоистичен. Провёл большую часть своих молодых лет, пытаясь угодить другим людям, в отношениях и так далее. Делай больше для себя. И регулярно занимайся спортом. Позже это значительно облегчит задачу.

22. Покупают совершенно новую машину. Я понимаю, что машина нужна. Но вам не нужна машина за 40-60 тысяч долларов, только что с завода, с ежемесячным платежом более 700 долларов в течение следующих 6-7 лет. Да, приятно иметь красивую мощную машину. Но очень обидно постоянно быть на мели, потому что все деньги уходят на ее обслуживание.

23. Считают, что 20 лет — это единственное время, когда они могут веселиться. Если вы будете работать над созданием долговременной карьеры и полноценной жизни, вы сможете веселиться всю оставшуюся жизнь.

Подборки, которые вы больше нигде не найдете, можете прочитать на моем канале https://t.me/realhistorys

Мой канал «Клубничный переполох» https://t.me/erosstoris

Мой канал с подборками интересных фактов https://t.me/actualfacts

Мой канал о кошках https://dzen.ru/o_koshkah

Мой канал с переводами рассказов зарубежных писателей https://boosty.to/webstrannik 

Всем удачного дня!