– Может к частному?

– Пошел нахуй, плати, мне похер - я в порядке.

Увы и Ах. Что делать не знаю. Тёща в курсе, иногда приезжает "разгрузить" быт - этого хватает на неделю-полторы. Потом всё снова.

Начал глушить мысли алкоголем. Ухожу на 2-4-5 часов просто чтобы не слышать истеричный визг. Помогает на день-два. Устал.

Брак держу только на мотивации того что она начнёт выплескивать всю эту дурь на детей. Уже были попытки. Пресекаю жестко и сразу, пару раз пришлось драться за сына и закрывать своей спиной. Итог - шрам на виске от кружки и вся правая рука в шрамах от осколков.

Вот такая дичь, друзья.

МЫ в ОТВЕТЕ за тех о КОМ НЕСЕМ ОТВЕТСТВЕННСТЬ. И похеру мне на симпатию и ржавые отношения. Я защищаю детей в ущерб своей жизни. Я это принял, мне с этим жить.

Они сидели на полу, вокруг тусклого фонарика, и казалось, ничего вокруг себя не замечали, словно в ступоре. Наш командир, вместе с учёными, пытались привести в чувство спасённых, но безрезультатно. Они словно сомнамбулы, молча мотали головами и не реагировали ни на слова, ни на попытки их поднять.

А я во все глаза смотрел на два крайних, уцелевших, стеклянных цилиндра. Точнее на их содержимое. В прыгающем, неверном свете фонарей, под пыльным стеклом белели два скелета. И судя по размерам, принадлежали они совсем не взрослым. На их черепах поблескивали торчащие иглы каких-то датчиков, к которым, через отверстия в стенках цилиндров, тянулись витые провода.

Догадка вспыхнула в моём сознании. Эта лаборатория в подземном бункере, в центре аномальной Зоны, Эти цилиндры с маленькими скелетами. Игрушки, валяющиеся по коридорам. Совершенно очевидно, что это место секретных и бесчеловечных экспериментов над детьми. Тут ставили жуткие опыты, изучая, судя по всему, глубины человеческого сознания и функции мозга,  но явно что-то пошло не так. По какой-то причине учёные в спешке покинули это место, побросав оборудование и своих подопытных, обрекая их на смерть. А что если Зона и есть результат той катастрофы, что произошла в этих подземельях? Что же в итоге учёные выпустили наружу? Понятно, что спрашивать не имело смысла, так как секретность этой истории явно высочайшая. Да и вряд ли профессура в нашей части знает всю правду.

В горле у меня совсем пересохло, снял с пояса флягу и стал жадно, с шумом пить, стараясь заглушить мерзкий кислый привкус во рту. Меня окликнули. Наш отряд пустился в обратный путь, ведя пострадавших, перехватив их под плечо. Но на выходе из помещения все нерешительно остановились. В тёмном проёме вглубь коридора метнулись две маленькие фигуры, раздались детские смешки и удаляющееся шлёпанье босых ног. Овчинников выкрикнул что-то приободряющее и первым шагнул за дверь.

Обратный путь оказался на удивление коротким. Покрытые кафелем коридоры были теперь совсем не такими длинными, у выглядели не так жутко. Даже детские игрушки почти не попадались, лишь брошенные медицинские приборы и инструменты время от времени высвечивались лучами фонариков. Проём тяжёлого, сорванного с петель люка оказался за парой поворотов. Вновь под сапогами захлюпала вода. Спасённые стали вроде приходить в себя, их движения становились более уверенными, взгляд осмысленным. Начали просить воды, задавать вопросы о своём местонахождении. Но объяснять времени не было, продолжили путь наверх, к солнцу.

Наконец мы вновь под открытым небом. Во всю лил дождь. Охранявшие вход сослуживцы опустили автоматы, с облегчением глядя, как мы выходим из дверей подземелья. Они испуганно указывали куда-то позади нас. Обернувшись, мы увидели, что старый мёртвый дуб, оседлавший курган над бункером, стал ещё больше, раскидистей, страшнее  и чернее. Он теперь выглядел каким-то двухмерным, словно рваная прореха в первобытную космическую тьму.

В глубине подземного тоннеля что-то громко заворчало, мелко затряслась почва, в проёме входа возникло движение бесформенных фигур, и через мгновение он оказался перекрыт изнутри плотным переплетением корней. Это только заставило нас поспешить обратно, к месту сбора. Я прямо на ходу по рации вызывал машину с заставы. И всю дорогу  слышал то тут, то там детские смешки, словно в окружающем нас лесу детвора играла в прятки, и веселилась, сопровождая отряд до просеки.

Сквозь завесу дождя показалась наша машина, рядом с ней стоял и нервно курил офицер сопровождения. Водитель беспокойно выглядывал через окно. Мокрые, грязные, уставшие, мы начали загружать пострадавших в кузов газона, а после полезли сами. Напоследок я обернулся к темнеющему за завесой дождя лесу, и кровь снова застыла в моих  жилах.

Под тёмной сенью деревьев, с остатками бурой листвы, белели две маленькие детские фигуры. Стояли, взявшись за руки, две девчушки близняшки, не обращая внимания на ледяные струи, босые, жуткие в своих больничных рубахах, окраплённых жёлтыми и бурыми пятнами. На их наголо стриженных головках блестели, торчащие из черепов, иглы датчиков с обрывками проводов. Одна прижимала к груди куклу, которую я недавно видел у входа в заброшенный бункер. Вторая поглаживала огромного белого волка, спокойно сидевшего у её ног. На нас были устремлены три пары жутких, чёрных, будто антрацит, глаз. И казалось, что воздух вокруг детей колеблется, как от жаркого марева, играет неожиданными цветами, подобно капле бензина в луже, растекается прозрачными струями, которые отдаляясь, уплотняются в серую мглу, начинают клубиться и извиваться, словно призрачные щупальца, образуя над девочками демонический пугающий ореол. Чувствовалось, что от этих маленьких фигур веет чудовищной силой. Невероятная мощь, способная искажать пространство, время, и вообще реальность, разбуженная нечеловеческими экспериментами, которая вырвалась на волю, породив Зону, и сдерживаемая лишь двумя близняшками, которые давно умерли, и лежат истлевшими скелетами в стеклянных колбах. А их  неупокоенные души продолжают жить, не сознавая этого, ведь только их сила не даёт им исчезнуть окончательно, обрекая на вечное одиночество в тёмных подземельях бункера с диким лесом вокруг.

Лишь несколько секунд мы наблюдали эту сюрреалистичную картину, а потом две жуткие детские фигурки с сидящим рядом белом волком просто растаяли в полумраке деревьев. Лишь детский заливистый смех метнулся по голым кустам, облетел вокруг машины и замерших людей, и взметнув прелую влажную листву умчался вглубь леса.

Больше никаких происшествий в тот день не случилось. Мы благополучно вернулись в часть, доставив спасённых в лазарет, и там обнаружили, что все они абсолютно седые, хотя никому из них не было и пятидесяти. Такие же седые пряди оказались и у всех членов нашего отряда.

Прошло уже около тридцати лет с того момента как я отслужил в армии. Давно вышел десятилетний срок договора «о неразглашении», подписанный мною в секретке. Но  всё равно, до этого момента я никому не рассказывал о той истории. Да и как расскажешь? Сразу в психушку упекут. Долго искал хоть какие нибудь  упоминания о той Зоне. Но даже появление интернета мне особо не помогло. Сослуживцы как-то сразу растерялись на просторах нашей страны, и пропали из виду в лихих девяностых. Попадалось немало  информации о некой Пермской зоне, но судя по описаниям, находилась она совсем в другом районе. Да и сам я уже практически не помню точных координат, а те, что знаю, до сих пор не могу разглашать.

Кроме того, я много думал о том, кто были эти дети, что им пришлось пережить. Сколько муки и страданий видели они  в своей короткой жизни. Думал о человеческой жестокости и беспринципности в стремлениях узнать что-то новое, сделать какое-нибудь открытие, принеся на алтарь науки очередную кровавую жертву.

И ещё, прошло уже много лет с того случая, но всё так же, каждую ночь,  во сне я вижу под сенью деревьев двух весёлых девчушек-близняшек, которые, задорно смеясь, играют с большим белым волком.