(Выдуманная история)

— Мягче. Плавнее. С материалами надо нежность проявлять, иначе не послушают.

Я замедлилась. Олег Юрьевич наблюдал издалека. Волосы лезли мне в лицо, и сдуть пряди никак не выходило. Ну и пусть. Под моими пальцами оживала Афродита со змеиной кожей, эталон красоты, прекрасная взором и духом женщина, чья чистота была попрана чужими страстями. Я лепила горгону Медузу как видела. Олег Юрьевич давал советы, и изгибы глиняного тела откликались на ласковость рук.

Если б меня спросили, кем стал мне за эти годы Олег Юрьевич, навряд ли ответила. Учитель? Определённо. Друг, брат, отец? Возможно. Родственная душа?..

Наверняка.

Единственное, в чём я не сомневалась, так это в том, что без него бы пропала. Тем непривычно холодным августом мне неоткуда было ждать помощи. Денег почти не оставалось; к знакомой, что пустила пожить ненадолго, внезапно приехали родственники. Меня мягко выпроводили — а общежитие, последняя надежда, растаяло вместе с шансом на поступление.

— Ты отошла от эскиза? — пытливо спросил Олег Юрьевич.

Я с улыбкой кивнула.

— Немного. Подумала, что поза неестественная.

Учитель промолчал, одобряя выбор. Я продолжила, округляя ладонями ребро.

К поступлению готовилась в своё время страстно — ещё бы, трёхэтапный экзамен! Конкурс, как и ждала, оказался безумным. Пускай! Я рвалась в пропитанные творчеством стены. Разругалась вдрызг с родителями — те принципиально настаивали на специальности понадёжнее. Здесь мы сошлись упрямством равного калибра. Вся в них пошла. Никого не послушав, я поехала поступать в другой город и, конечно же, провалилась.

— Красота какая, — восторженно прошептал не замеченный нами покупатель.

Очнувшись, Олег Юрьевич встал со стула. Улыбаясь широко и приветливо, как умел лишь он, вышел из мастерской к гостю. Руки скульптора распахнулись в не менее широком приветствии.

— Здравствуйте! Что желаете заказать?

Я осталась в мастерской. Слушая далёкие теперь голоса, выделила пальцами нос. Отвергнутая всеми Медуза смотрела в лицо создателю и грустно улыбалась. Её боль отзывалась в сердце давним застарелым чувством, и чудилось, что мы — однажды разлучённые сёстры.

Два испытания из трёх я прошла успешно. На втором, этюде, познакомилась с конкуренткой: высокой худенькой девушкой. Алина — так звали красавицу — напоминала ангела, и лишь во взгляде мелькало порой что-то холодное. Театральный манил её славой, и когда Алина говорила о свете софитов, в нежном голосе прорезались властные нотки.

Третьего испытания девушка боялась сильнее меня. Пела она хорошо, а вот танцевать... Это выходило хуже. Её технически правильные движения, по словам репетитора, не отражали чувств. Пляска куклы из шкатулки. Я утешала Алину, подбадривала, совершенно не думая, что мы соперницы. Что стоит одной из нас выбыть, и вторая почти наверняка поступит. Не думала я об этом, когда перед экзаменом зашли в буфет, когда рука Алины будто невзначай придвинулась к моему стакану с простой водой...

Я вылетела из класса прямо посреди танца, так скрутило живот. Из туалета не выходила час. Меня успокоили, обещали сообщить о результатах... и всю дорогу до чужого дома, скрючившись в три погибели, я понимала — упустила шанс.

Прошла Алина. Я, без денег, жилья и родительского благословения, осталась на улицах незнакомого города.

Вернулся Олег Юрьевич. Положил рядом деньги — выручку за мою скульптуру. Внутри потеплело, как теплело каждый раз, когда покупали мои работы. Олег Юрьевич улыбался. Он не боялся делить со мной мастерскую, не страшился конкуренции. Мы работали вместе, и было в этом всё же нечто, превосходящее простое единство ученика и учителя.

— Научить технике можно многих, — сказал скульптор. — Сложнее привить фантазию. У тебя она есть.

Я вспомнила, что то же он говорил несколько лет назад, когда я, голодная и печальная, увидела мастерскую и решила спустить последние четыреста рублей на мастер-класс по лепке. На что только не пойдёт отчаявшийся! Поступок был глупый, но для меня логичный — жалких остатков налички не хватило бы ни на что существенное. Прежде чем искать спасение, я решила утешить душу. Не надеясь ни на доброту, ни на помощь, молча дала деньги экстравагантному мужчине, села за столик. И приступила, не слушая инструктаж.

Получалось паршиво. Даже детский кружок и любовь к пластилину помогали слабо. Но мне был безразличен и мой жалкий вид, и отсутствие таланта. Я лепила монстра, девушку с улыбкой акулы и нежно-холодным взглядом. Героиня попирала каблуками чужие бесформенные тела. Забывшись, я лепила и плакала, и раз за разом поправляла черты, силясь оживить образ из мыслей. Другие посетители давно бросили вазочки, котиков, ангелочков и, открыв рты, следили за мной. Я лепила... и лишь рука Олега Юрьевича на плече заставила вернуться в реальность.

— Хотите чаю? — спросил он тихо. — Бурбонская ваниль? Мне помогает настроиться.

Так я оказалась в мастерской, которая скоро стала моим домом и местом работы.

Олег Юрьевич выдал под честное слово аванс и помог найти комнату подешевле. Поначалу я взяла на себя мастер-классы. Училась на удивление быстро. Туристы, лепящие котиков, не требовали особого обращения — и я больше развлекала их, чем наставляла. В свободное время наблюдала за скульптором, брала уроки, на которые тот не скупился. Я проводила в мастерской по пятнадцать часов в сутки. Здесь же ела, пила, отдыхала, возвращаясь в чужую комнатушку лишь поспать и помыться. Через год я повторила попытку поступить в театральное и уже не так расстроилась, когда не прошла. В моей жизни появилось что-то новое, то, что воровало время, силы и сон — и этому вору я всё с благодарностью жертвовала. Олег Юрьевич говорил, что талант встречается редко. Я бы сказала, что ещё реже мы сталкиваемся с бескорыстной добротой. Ценят её и вовсе единицы, к которым я, впрочем, всегда себя относила.

К тому времени, как поданные по привычке документы и пройденные испытания наконец одобрили, нас внезапно пригласили на выставку — и только вернувшись с множеством впечатлений и сердцем, полным счастья, я вспомнила про отвергнутый театральный.

© Лайкова Алёна