По окраинам стояли ДОСы – так называли городки, где жили офицерские семьи. В основном здесь выстроились четырехэтажные здания. В домах офицерского состава жили дружно и скученно – праздники отмечали чуть ли не всем подъездом, составляя столы и выстраивая их не только в квартирах, но и на лестничных площадках. Каждая хозяйка несла на праздничный общий стол свое фирменное блюдо.

На окраине такого городка, в доме уже относящемся к основной части Кировабада, и обитали в пронзенной солнечным светом двухкомнатной квартире две женщины и маленькая девочка. Бабушка работала учителем иностранных языков в школе и по вечерам занималась с учениками. Мама принимала маленьких пациентов и выслушивала их взволнованных родителей в городской детской больнице. Она тоже, как шутила бабушка, постоянно брала работу на дом. А Татка вела деловую жизнь маленького и свободного от строгих социальных обязательств человека, наводя иногда шороху в детском садике.

Так длилось несколько счастливых безмятежных застойных лет, отличающихся вялотекущей жизнью. Их женский дом всегда полнился гостями: то к бабушке приходили ученики, старательно познававшие азы английского или немецкого языков, то к матери стучались соседки, тянувшие за грязные руки приболевших малышей со сливовыми глазами. Татка любила эту человеческую суету, хотя и люто ревновала Анну.

Как девочка все детство обижалась на мать: та либо была на работе в больнице, либо возилась с маленькими пациентами дома, либо отстранялась от дочери по вечерам, примостившись в глубоком кресле с толстенной книгой. Все внимание сухая и строгая мать дарила чужим детям, Татке доставались крохи ее теплоты. Зато Екатерина Григорьевна души во внучке не чаяла, она старалась восполнить неистовую потребность девочки в любви.

- Мама меня не любит, - голос решительный, Татка смотрит исподлобья.

Пожилая женщина в очередной раз поразилась сходству – она словно унеслась почти на тридцать лет назад и вновь увидела маленькую Аню -  дикого зверька, занявшего глухую оборону, готового объявить войну всему миру. Сердце защемило. Как объяснить ребенку холодность самого родного человека? Что сказать и при этом не разрушить хрупкий мир Таты?

- Ты мне веришь?

Сопит, мнет в руках подол, потом начинает накручивать его на палец. Екатерина Григорьевна не торопит и не наседает – ждет.

- Бабуля, я тебя люблю так сильно, до неба! – прорывает Татку слезами. Женщина чуть слышно выдыхает – очередной кризис почти миновал, теперь с девочкой можно будет говорить. Она подхватывает внучку на руки, гладит вздрагивающую худенькую спину и горячо шепчет ей на самое ухо:

-  Мамина любовь такая же сильная. Мама очень верный человек. Она тебя никогда не предаст.

И девочка поверила. Она все так же до жгучих злых слез ревновала Аню к другим детям, но и в любви мамы больше не сомневалась. Бабушка не могла обмануть – она никогда не лгала Татке!

А потом появился дядя Коля – смешной лысеющий мужичок с выпирающим «беременным» брюшком. Он служил прапорщиком в летном полку.

Нелепый мужчина в чуть сбитом военном галстуке однажды привел к Анне на прием приболевшую дочку. В ходе опроса врач поняла, что отец ничего не может рассказать из анамнеза заболевания девочки. По привычке она достаточно жестко отчитала нерадивого папашу, когда услышала в ответ:

- А я и не отец. Друг попросил сходить с дочкой в больницу, пока сам на полетах.

В советские времена не было киднеппинга, но Анна все же спросила у ребенка:

- Ты знаешь этого дядю?

Девочка доверчиво улыбнулась, кивнула и затараторила:

- Это папин друг дядя Коля. Он хороший. Мама говорит, что бедовый. Голова лысеет, а семью так и не завел. Когда я вырасту, то пожалею дядю Колю и выйду за него замуж. На чуть-чуть, чтобы про него больше мама не говорила, что непутевый. А потом разведусь и выйду замуж за рыжего Мишку с четвертого этажа. Знаете, какие у него веснушки! На пол-лица. А дядю Колю оставим с нами жить, чтобы он не скучал один. Будет в доме помогать.

Анна невольно улыбнулась и потеплевшим взглядом посмотрела на идущего багровыми пятнами мужичка.

Тот ласково погладил девчушку по русой голове:

- Спасибо, Оленька. Ты подрастай. А там поглядим. Вдруг мне счастье улыбнется, и тебе не придется тогда за меня замуж выходить. Сразу же с Мишей поженитесь.

Вечером Аня заметила неказистую смешную фигуру, прячущуюся за могучим раскидистым платаном. Ну, как прятался? Такой живот даже ствол гигантского платана скрыть не мог.

Дядя Коля стал приходить к зданию детской больницы с завидной регулярностью. Каждый вечер он молча потел у дерева, но не подходил и не заговаривал с Анной. Врачи и медсестры дружно посмеивались над робким кавалером и шутили:

- Анечка, может нам ему вколоть храбрин внутримышечно или прописать курс смелостина под язык после каждого приема пищи? Он прямо лев в душе.

Молодая женщина улыбалась и отмахивалась.

Но однажды дядя Коля все же набрался храбрости и подошел. В руках он комкал замученный букетик:

- Можно проводить вас до дома?

- А пойдемте, - неожиданно для себя согласилась Анна.

Шли молча. Но тишина почему-то не тяготила. Была уютной.

У подъезда незадачливый кавалер долго тряс руку Анны. Прощался. А потом пошел, так и не отдав букет.

- А цветы вы мне приносили? – звонко смеясь, уточнила молодая женщина.

Мужчина неуклюже подпрыгнул, развернулся на пятках и стукнул себя по лбу. На лице была написала адская смесь смущения и досады. Не говоря ни слова, он сунул Ане в руку жалкий букет и потрусил прочь.

Следующий вечер стал почти полным повторением предыдущего, с той лишь разницей, что измочаленные ромашки Николай сразу вручил. Около дома прошла почти такая же, как накануне ситуация прощания. Но тут на Аню ураганом налетела Татка:

- Мамик, привет! – счастливо прокричала девочка. – Мы тут в войнушку играем. Я спасаю весь партизанский отряд. Языка взяла. Будем его пытать, узнавать секреты немцев.

Молодая женщина почти с сочувствием посмотрела на соседского Алика – худенького мальчика с нежными карими глазами, которому выпала учесть играть плененного немца. Татка взаправду держала его за шкирку и увлеченно попинывала.

- Надеюсь, вечером тетя Фарида не придет жаловаться, что у Алика синяки? – строго спросила она девочку.

Та, чуть опомнившись, перестала третировать соседа, небрежно огладила на нем рубашку и оценивающе оглядела:

- Нет, выживет, - решительно успокоила Татка и только здесь заметила, что рядом с мамой стоит незнакомый дядечка и улыбается во все тридцать два зуба.

- А это кто? – бесцеремонно спросила она у мамы.

- Дядя Коля. Мой знакомый, - прозвучал лаконичный ответ.

- Тебя ведь Татка зовут? – по-приятельски неожиданно заговорил мужчина с девочкой. Аня с удивлением поняла, что вся его неуклюжесть и мучительная неловкость испарились. С детьми ее новый знакомый чувствовал себя свободно. Старый холостяк, не имея своих детей, любил возиться с чужими. Мог быть интересным и добрым приятелем.

– Я завтра торт к чаю принесу. С розочками. Давай получше познакомимся. Заметано?

- Заметано! – весело крикнула Татка на бегу, волоча за собой многострадального Алика.

- Хорошая у вас дочка! – душевно проговорил Николай. – Я завтра приду? Обещал ведь уже. Ребенка нельзя обманывать.

В интонациях – океан просительности.

- Приходите. Поглядим, что из этого получится, - попрощалась с ним Аня.

И Николай стал частым гостем. Екатерина Григорьевна посматривала на него, как на появление еще одного ребенка в доме – несколько нескладного и угловатого, но с большим сердцем. Вскоре выяснилось, что за неповоротливостью и несуразностью Николай скрывал главное свое достоинство – золотые руки. В доме наконец появился мужчина, который ловко собирает разваливающуюся мебель, вешает ту самую полочку, что второй год использовалась на полу вместо неудобной миниатюрной тумбочки и норовила подвернуться под ноги всем членам семьи и пребольно стукнуть маленький палец. Как оказалось, и восставшую технику он укрощал на раз – два. Но выяснился один неприятный нюанс.

Поломался телевизор. Татка чуть не в слезы – не посмотреть вечером любимую передачу «Спокойной ночи, малыши». Николай, заглянувший на чай, застал момент чуть ли не вселенской скорби в одной маленькой квартире. Он стеснительно помялся и сказал:

- Починить телевизор – плевое дело. Но трезвый я технику панически боюсь. Анечка, мне бы граммов пятьдесят беленькой.

Женщина в недоумении воззрилась на кавалера. Но ради какого-то болезненного эксперимента водку налила. Николай мечтательно крякнул, сделал несколько глубоких вздохов и, вытянув губы трубочкой, в один присест выпил горькую. Чуть закашлялся. Глаза его влажно и довольно заблестели. Счастливо и суетливо потирая руки, он приступил к исследованию пыльных недр старенького черно-белого лампового телевизора. Перегоревшую лампочку вычислил почти мгновенно, метнулся в коридор к своему потертому портфелю и достал нужную. Телевизор, чуть подумав, радостно зажегся.

- Анечка, повторить бы пятьдесят граммов спасителю вашего семейства, - прогудел уже немного разомлевший кавалер.

Да, Николай оказался тихим пьяницей. Теперь Ане многое стало понятно – и мелко дрожащие порой руки, и рваные отлучки мужчины, который вдруг мог без объявления войны запропасть на несколько дней.

Это был первый звоночек, заставивший молодую женщину серьезно задуматься.

А потом закрутили новогодние заботы. Достали через знакомых душистую сосенку со смолистыми ветками и мягкими, чуть горькими на вкус (Татка пожевала!) иголками. Всей маленькой семьей украшали с таким трудом добытую лесную красавицу новогодними игрушками и гирляндами. Повесили конфеты. Татка не все еще съела, хотя в пакете со сладостями нашлось много пустышек – аккуратно сложенных фантиков без конфет внутри. Николай тоже помогал украшать елку, а потом предложил отпраздновать новогоднюю ночь в военном городке.

Татке понравилось задорное веселье, которое начиналось в одной квартире, выплескивалась на площадку в подъезд и перетекало в другое жилище. Столы накрывали разномастными скатертями и метали на них все, что принесли с собой умелые хозяйки. Аня приготовила печеночный салат, а Екатерина Григорьевна – фирменный торт, над которым колдовала весь предыдущий день. Из кассетного магнитофона несся советский шлягер «Трава у дома».

Это был самый счастливый Новый год! Татка больше никогда так не полнилась от радости и потаенной гордости. Стали рассаживаться за большой, почти бесконечный праздничный стол.  Девочку угомонили рядом с бабушкой, напротив в красивом платье сидела мама. Стул дяди Коли почти весь вечер пустовал – он суетился, старался каждого поздравить и конечно выпивал со всеми.

- Думаю, наш Коля скоро остепенится, - уловил чуткий слух Татки веселый голос роскошной блондинки в красной кофточке. Она с улыбкой смотрела на маму, ожидая ответа.

Татка крепко задумалась и решила, что дядя Коля – это скорее хорошо в их жизни. Мысленно она дала добро на брак мамы с ним.

- Не будем бежать впереди паровоза.

Эффектная блондинка по-кошачьи рассмеялась:

- Коля действительно похож на паровоз: корпулентный и вечно пыхтящий.

- Только такой стеснительный и робкий наш паровозик из Ромашково, что порой мне кажется – никогда не решится заговорить о женитьбе, - отшутилась мама.

Блондинка понимающе покивала головой:

- Он очень добрый, но с красивыми женщинами – совершеннейший нескладеха. Поговорить с мужем? Они дружат много лет, вместе рыбачат. Найдут время и место, чтобы все обсудить.

- Не стоит, - улыбнулась мама. – Я не хочу спешить. Пусть самостоятельно прибудет к пункту назначения.

В ту ночь Татка впервые видела Дядю Колю пьяным. Он что-то громко и путанно говорил, потом неуклюже и настойчиво пытался пригласить загорающуюся недовольством маму на танец. А дядя Коля ничего не понимал – не замечал, что над ним сгущаются грозовые тучи в виде маминого гнева. Девочка видела, что Анна уже кипит и сердится, поэтому юрким зверьком вклинилась между взрослыми:

- Ой, дядя Коля! Я никогда не танцевала как взрослая. Пойдемте, покажите мне.

Анна заволновалась, как бы нетрезвый мужчина не расстроил Татку, и весь странным танец, который больше напоминал медвежье топтание на месте, пристально следила за дочерью. А потом тихонечко шепнула Екатерине Григорьевне, что пора уходить с праздника, который становится чересчур шумным для ребенка.

Дома молодая женщина решительно сказала:

- Извините меня. Я ошиблась в этом человеке. Пьяниц в нашем доме не будет.

Татка расстроилась. По тону матери она поняла, что та приняла окончательное решение.

Николай не появлялся больше недели. В этот раз запой оказался затяжным. А потом нарисовался на пороге – весь помятый и какой-то пожеванный. Что ему тихо сказал Анна, Татка не слышала. Но мужчина молча ушел, чтобы через час явиться в сильном подпитии.

Он долго громыхал в дверь тяжелым кулаком, ругался и кричал:

- Я для тебя все делал. Цветы дарил. А ты вот так? Открывай дверь.

Угомонили его соседи. Несколько мужчин и женщин уговорили непутевого пьяного кавалера пойти домой и выспаться:

- Вдруг на следующий день Анна-джан переменит свое мнение.

Больше он не приходил. Видимо понял, что Анна останется непреклонной. И жизнь потекла в своем русле, словно и не было в их жизни дяди Коли.

Все оборвалось внезапно и стремительно перед развалом огромной и казалось такой несокрушимой страны. Старые конфликты вновь вспыхнули с невероятной силой, и армяне с азербайджанцами решили вспомнить древние обиды и пробудить былую национальную вражду. Пока в городе еще стояли военные полки, только местами вспыхивали локальные непотребства и погромы. Но с выводом войск начался ад на земле – национальная чистка перешла в кровожадную фазу. Если бы Анна только знала.

В полной мере ужасы времени перемен пришлось вкусить двум русским женщинам и ребенку. Анну главврач уговорил остаться поработать в больнице, не бросать маленьких пациентов. И она не смогла отказать. Молодая женщина пропустила момент, когда можно было спокойно и безопасно вывезти семью в Россию.

А потом еще маленькая Татка тяжело заболела и лежала почти в беспамятстве, когда уехал поезд с последними знакомыми. Перевозить девочку в тяжелом состоянии было опасно – Татка могла не перенести дороги, и опытный педиатр понимала это как никто другой. Несколько дней Анна упорно боролась за жизнь дочери. Тело девочки страшно горело и плавилось – запредельно высокая температура не сдавалась. А потом Анна, в тысячный или миллионный раз наклонившись над осунувшейся и плавающей в полубредовом состоянии Таткой, почувствовала на лбу дочери легкую испарину. Кризис миновал – болезнь неохотно сдавалась, уступая требовательности жизни.

Он пришел поздно вечером. Совсем другой. Куда девался тот несуразный человек с неряшливой фигурой и всклокоченными жестами? Казалось, что последние события откололи от него все наносное и ненужное, оставив только стержень. Неожиданно строгий и собранный. Начищенные до зеркального блеска сапоги, отутюженные до идеальных стрелок военные брюки и добротная шинель.

Анна порывисто обняла своего неслучившегося жениха и глубоко вздохнула. Даже запах был другим – опрятным с легкой ноткой горчинки. В голове женщины несвоевременно промелькнула ассоциация с древней традицией славянских воинов, идущих на смертельный бой. Они тщательно мылись перед последней ратью – очищая тело и душу, чтобы предстать перед врагом и встретить свою смерть готовыми, светлыми. Надевали выбеленное исподнее. Молились. И с легкой душой шли за правое дело, отринув и смыв с себя все земные тяготы. Молодая женщина отогнала пугающую ассоциацию и внушила себе: «С Колей все будет хорошо. С нами всеми ничего не случится. Мы выберемся и останемся живы». А вслух спросила:

- Переводят в Россию?

- Да, полк переформировывают.

- Когда улетаешь?

- Сегодня ночью.

- Легкой дороги, Коля. Будь счастлив.

- Аня, тут такое дело… Вы можете полететь со мной. Летим на грузовом. Подполковник Гладунов помнит тебя и Екатерину Григорьевну. Он согласен взять вас всех на борт. Это с его дочкой я тогда в первый раз приходил на прием в больницу. Благодаря ей мы встретились. Очень тепло о тебе отзывается и Лена Гладунова, жена подполковника. Помнишь ту новогоднюю ночь? Ты сидела за праздничным столом рядом с Леной. Она говорит, что вы очень мило и интересно общались. Полетели. Соглашайся. Здесь ловить больше нечего. Город уже никогда не будет прежним. Жизнь делает крутой поворот. И никто не знает, что нас ждет за этим поворотом.

Анна вновь прижалась пылающим лбом к его холодной с улицы шинели. Застыла в мучительном сомнении. Она так выпрашивала у судьбы возможность, и вот этот шанс материализовался и стоял у нее на пороге.

- Рискнуть? – проносилось у нее в голове. -  Быстро собрать родных? У них и вещей таких нет, которые нельзя без сожаления бросить. Кроме семейной броши. Все оставить и ночью покинуть бушующий город? Но Татка еще плавает за порогом жизни, уже почти вернулась, но малейшие перемены вновь спровоцируют кризис и болезнь. Ребенку нужен покой для запуска полноценного процесса выздоровления. Девочка может не пережить следующего температурного коллапса. Как же быть? Нет, сейчас еще нельзя тревожить Татку. Рано, слишком рано. Придется остаться. Дочка выздоровеет, а там судьба выведет. Не может быть, чтобы жизнь не подкинула еще один случай.

И она отказалась. Понадеялась на русское авось. Поцеловала Николая в лоб и простилась с ним теперь уже окончательно. Навсегда.

Две женщины и девочка остались на теперь уже чужой земле в полном, как они думали, одиночестве. А Кировабад будоражили страшные погромы: группы азербайджанцев расправлялись с армянами и теснили их со своих территорий. Людей, почувствовавших звериную одержимость, было не остановить. Большая часть населения ужасалась какой-то первобытной жестокости грабителей, но не решалась вмешиваться. По укромным углам тихо опасливо шептались о жутких расправах и грабежах. Человечность, казалось, совсем покинула город.

Однажды затренькал служебный телефон. Еще в хорошие, спокойные времена главврач настоял, чтобы в дом провели связь:

- Мало ли, будет сложный случай. Всегда смогу с вами связаться, проконсультироваться.

Веселый жизнерадостный звонок телефона так не вязался с тревожным состоянием женщин.

- Анна Сергеевна, как дочка? - раздался в трубке чуть надтреснутый голос главврача.

- Спасибо, Юсиф Мухаммедович за заботу. Кризис миновал. Но пока еще тяжело.

Пожилой мужчина горестно вздохнул. Анна ясно представила, как он тревожно трет пальцами висок, оглаживает блестящую лысину, складывает лоб гармошкой и тут же распрямляет его.

– Я сильно вас подвел. Кто же мог предполагать, что наступят такие времена. Вы после больничного не выходите пока на работу. И в городе лучше лишний раз не появляйтесь. Поберегите себя и родных. На улицах небезопасно. Мы задним числом оформим вам отпуск. А там еще что-нибудь придумаем. Переждите дома, голубушка. Этот кошмар должен рано или поздно закончиться. Хочется верить, что рано. Вам, возможно, нужна помощь? Я готов вечером заехать. Могу съездить в магазин, купить продуктов.

Анна, не умеющая принимать помощь от других людей, привычно отказалась. И сразу же поняла, что поступила опрометчиво и необдуманно. Но молодую женщину словно замкнуло – просьбы царапающим комком застряли в горле и так и не излились в слова. А главврач продолжал:

- Представляете, сегодня поступил мальчик. Множественные гематомы по всему телу. Весь синюшно-фиолетовый от синяков. Удивительно, но обошлось только двумя переломами. Ребенок родился в рубашке. Его принес совершенно чужой человек. Увидел избитого мальчика на бетонном полу в подъезде. Нес чужого ребенка на руках около километра, пока другие сердобольные люди не подхватили, не усадили в машину и не доставили к нам. Мужчина немолодой, в жизни повидал разное, но даже он почти плакал. Все говорил, что лучше ослепнуть, чем видеть своими глазами такое. Вы знаете, Анна Сергеевна, я понял, что тоже готов заключить контракт со всевышним и пожертвовать своим зрением, лишь бы знать, что больше не принесут в больницу измученного ребенка. Я пока прощаюсь. Если вам будет нужна помощь, помните – вы всегда сможете на меня рассчитывать. Обязательно позвоните. До лучших времен. Так хочется, чтобы они поскорее пришли, когда самое страшное детское заболевание – элементарное вирусное.

Анна и Екатерина Григорьевна боялись выбираться на улицу. Домашние запасы неумолимо таяли, и женщины понимали, что рано или поздно придется выйти из относительно безопасного дома в ставший западней город. Спасение пришло неожиданно. Как оказалось, милосердие таилось в притихшем от ужаса Кировабаде, и вскоре к женщинам потянулись добросердечные соседки-азербайджанки. Они не забыли внимание и доброту, которые всегда встречали от русских женщин, и в жестокие трудные времена стремились отплатить сторицей. Каждый день они делились с русской семьей своими запасами, покупали хлеб, приносили лекарства для Татки.

Однажды ночью чутко и тревожная спавшая Анна проснулась от сдавленных криков, доносившихся с улицы. Холодея, она подошла к окну и затаилась за тюлем. Из квартиры на первом этаже в доме напротив прорывался густой дым. В неясном лунном свете сновали люди. В этой квартире до страшных времен жила милейшая армянская семья. Анна, никогда не обращавшаяся к богу, молилась, чтобы люди успели выехать. Вот засуетились соседи, выстроились в очередь с ведрами и не дали возгоранию разрастись. Кто-то кряжистый накинул на себя мокрое покрывало и прошел внутрь. Через некоторое время выбрался, скинул дымящееся одеяло. Мужчину (Анна узнала в нем одного из соседей) тут же окатили водой из ведра. Все это происходило в почти могильной тишине при полном скоплении народа. Затравленная молчаливость людей пугала еще больше, чем если бы они кричали и возмущались. Мужчина отрицательно помотал головой, и Анна облегченно вздохнула – квартира была пуста. Беды не случилось. Женщина на цыпочках проследовала в комнату, где спали мать с дочкой, и убедилась, что родные не проснулись. Осторожно закрыла окно, чтобы не несло гарью. Сгрудила одеяло прямо на полу, легла и провалилась в рваный сон, чуть успокоенная ровным, размеренным дыханием двух самых любимых людей на свете.

Утро началось с надежды - стало очевидно, что страшнейшее воспаление легких отступило. Но от живой, бойкой Татки осталась безвольная тень с черными кругами под глазами. Девочка была очень слаба.

Обе женщины понимали, что нужно срочно выбираться из страны, которая чуть ли не в одночасье превратилась в чужую. Но как везти истончившуюся Татку, только возвращающуюся к жизни после болезни?

В ту ночь Анна, мучимая бессонницей и тревогами, взяла переполненное мусорное ведро и неслышной тенью скользнула на темную улицу. Выбросив мусор, молодая женщина застыла, вжавшись в стену дома, вдыхая вкусные запахи южного ночного города. Вокруг разливалась такая невозмутимость, совсем не верилось, что Кировабад будоражит неудержимая дикая злость. Анна прикрыла глаза, позволив себе несколько минут умиротворения. Легкий шорох испугал, подняв все волоски на руках. Женщина мучительно вглядывалась в темноту. Она пыталась решить: видят ли ее. По дорожке, задыхаясь и панически всхлипывая, неслась сломя голову туманная фигура. В начале улицы послышались агрессивные хриплые мужские города. Призрачная тень согнулась, словно от сокрушительного удара, юркнула в кусты, а потом загнанным зайчонком рванулась вперед. Анна с ужасом поняла, что в ночном городе идет охота. Кто-то сильный и безжалостный травит по улицам девочку. Женщина сделала шаг в сторону фигурки, та отшатнулась, зажав рот кулаком, крупная дрожь сотрясала худое тело. Анна почти беззвучно сказала по-русски:

- Не убегай и не кричи. Иди за мной, если хочешь спастись.

Продолжение здесь: Две женщины и девочка: бегство 1