Свистать всех наверх, бля! Драили всю школу, в коридорах раскатали ковровые дорожки, по которым таскали отчаянно воющий "Буран", учителей и школьников отправили подметать двор, возле рукомойников появились полотенца, бюст Ильича покрыли свежим слоем серебрянки, родителей отпросили с работы, а меня отправили в парикмахерскую, ибо волосы начинали висеть на ушах, а пионер должен быть всем пример. В общем, все ебанулись, но в 12-30 всё было готово к приезду корреспондента с фотографом. Сидим, значит. Я со свежей стрижкой, пахнущий шипром, мама в праздничном сарафане, папа в одолженном у кума костюме с галстуком, директор, завуч и какие-то дядька с тёткой то ли из из РОНО, то ли из РИК. Как-то стало даже страшновато.

После 14-00 народ начал недовольно ворчать про охуевших в край столичных писак, а после 15-00 стали конкретно злиться. В 16-00 директор схватился за телефон.
- Алло, справочная? Подскажите номер телефона редакции "Звязды", пожалуйста. Записываю.
- Алло, это редакция? Хаим Израилевич Иванов беспокоит. Какого полового члена мы три часа ваших сотрудников ждём? Куда выехали? А к нам когда? В смысле "никогда"? В смысле не собирались?
Директор внезапно замолчал, и в мертвой тишине все услышали щебетание девушки из редакции, которая говорила что в редакции никто не понимает, о чём вообще идёт речь и что это, возможно просто чья-то первоапрельская шутка. Израилевич медленно поднял взгляд на календарь...
Должностные лица были в бешенстве, я тоже был расстроен, хотя виду старался не подавать, практически никто шутку юмора не оценил. А почему "практически"? Да потому что батя, героическим усилием сдерживавший эмоции до выхода из школы, начал сразу плакать, прерываясь на ржач. Это оказалось заразным. До дома мы дошли с икотой, но счастливые.

Батя так никому и не признался в содеянном. Только мне, взяв обещание хранить секрет, и я мужественно его хранил почти сорок лет. А в газету я тогда все-таки попал. В районную, правда, но тоже ничего.